Родительская заповедь

  В нашем двухэтажном доме было всего восемь квартир. Но квартир коммунальных. По две и даже три семьи в каждой. И все с детьми. Так что ребят во дворе набиралось порядочно.

Дворовых приятелей у меня было много, но чётко в памяти сохранился только один. Это - Гарик Романовский. Условия послевоенной жизни сотворили из него профессионального уголовника. Я бы даже сказал, уголовного авторитета.
 
Он жил в соседнем подъезде вместе матерью, Александрой Романовской.  Все звали её тётя Шура. Она работала официанткой в самом шикарном тогда в Минске ресторане "Беларусь".

Основными клиентами этого заведения в ту пору являлись какие-то темные личности с толстыми кошельками. Их содержимое явно отдавало криминалом. Вокруг, в прямом и переносном смысле, кормилось много людей. В том числе и сама тетя Шура.

 Ей кое-чего перепадало от щедрот толстосумов в виде чаевых. Ну и, разумеется, в виде объедков со стола после бурных попоек её клиентов. Семья Романовских состояла всего из двух человек, а потому жили они по тем тяжёлым временам совсем неплохо. По крайней мере, с питанием проблем не возникало.
 
Существовала, правда, другая, не менее важная проблема, связанная с воспитанием Гарика. Времени на эту кропотливую работу у тёти Шуры не оставалось. Да и, похоже, большого желания не было. Фигурально выражаясь, сына  воспитывала  послевоенная улица.

Отца Гарика никто никогда не видел. Соседи  поговаривали, что он, вроде бы, погиб ещё до войны в пьяной драке. Да и законным мужем тёти Шуры не был. Сам Гарик избегал разговоров об отце. Вообще-то, с такими вопросами, насколько я помню, к нему ребята не приставали.
 
Гарик родился в 1935 году. Это значит, что в первый класс он должен был пойти 1 сентября 1941 года. По понятным причинам сделать этого не смог. Три года фашистской оккупации Минска он провёл вне школы. Именно на три этих года отстал по учёбе от сверстников.

 Впрочем, учёба мало интересовала моего приятеля. В классе он всегда был самым старшим по возрасту и самым сильным физически. А потому вытворял всё, что приходило ему на ум.

Ничего хорошего, разумеется,  не приходило. Частенько буквально с первого урока его выставляли из класса, и отправляли домой за матерью. Парень, конечно, мать неприятными просьбами учителей не беспокоил, а сразу отправлялся по своим делам.
 
И всё-таки до тёти Шуры иногда доходили дурные вести. Тогда  она  устраивала набег на школу. Чаще всего он заканчивался скандалом в учительской. Свою вину в провале воспитания сына тётя Шура, конечно, отметала вчистую.

Учителя же к этому времени ничего поделать с ним уже не могли.  Подозреваю, что и не очень хотели. Романовский им порядочно надоел. На него махнули рукой. В шестом или седьмом классе соседа, в конце концов, из школы вышибли. С этой поры, собственно, и  началась его криминальная биография.
 
Лет в четырнадцать у Гарика появилась кличка «Горилла». Со временем он действительно стал приобретать облик огромного примата. К шестнадцати годам перерос своих сверстников. Был широк в плечах и обладал большой силой.

 Применял он её, не очень задумываясь о последствиях. Ребята боялись Гарика. И не только из-за внушительного вида. Все знали, что «Горилла» запросто может пырнуть ножиком, который  всегда носил с собой.

Ко мне Гарик относился доброжелательно. Иногда, даже демонстративно проявлял своё покровительство. Это обстоятельство делало моё положение во дворе более значительным.

Возможно, такое поведение Гарика являлось следствием хороших отношений тёти Шуры с нашей семьёй. Родители знали её ещё с довоенной поры. Мой отец был хорошим дамским портным, и иногда что-то шил для Романовских. Они бывали у нас дома. Соседка-официантка порой баловала меня и брата редкими в конце сороковых лакомствами. Понятно, не купленными в магазине.

Будучи белоруской по национальности тётя Шура, как не странно, весьма прилично владела языком идиш. Обучилась ему она в еврейских семьях, где в качестве домработницы и няни провела много лет. Александра иногда разговаривала с моими родителями на идиш.

Даже в присутствии посторонних, не боясь сойти за еврейку. По тем временам, как известно, национальность далеко не престижную. Такое её поведение всегда меня удивляло. Кстати, я сам постоянно просил родителей не говорить на идиш в присутствии моих русские товарищей.
 
И всё-таки, не могу сказать, что при всём своём знании идиш тётя Шура с особой симпатией относилась к носителям этого языка. Основываясь исключительно на своём официантском опыте, она делила советских граждан с изъяном в пятой графе на две группы: евреи и жиды.

К первой категории Романовская относила всех, кто принял менталитет коренного населения. Надо понимать, университетов не кончавшего. В её представлении то были люди, умевшие хорошо выпить, сказать крепкое слово, при случае даже дать в морду. Но главное - не жмоты, щедро дающие чаевые. Таких евреев тётя Шура не то, чтобы уж очень уважала, но относилась к ним терпимо.

Лица еврейской национальности, не укладывавшиеся в тёти Шурин трафарет, автоматически попадали в категорию жидов, не достойных её внимания. Особо пренебрежительно высказывалась Гарика мама о евреях, работавших в торговле. И это притом, что она сама напропалую надувала своих клиентов. Таскала из ресторана огромные сумки с продуктами.
 
Но кто тогда относился к евреям с симпатией? Так что наша приятельница вполне вписывалась в стандарт морального кодекса советского гражданина времён сталинской диктатуры. Тем более что как раз в это самое время СССР с головой захлестнула мутная антисемитская волна - кампания «борьбы с безродными космополитами».

К нашей семье Александра Романовская определенную терпимость, конечно, проявляла. Однако думаю, что здесь было больше меркантильности, нежели уважения. Папа нередко за минимальную плату исполнял тёти Шурины заказы, достойные иглы деревенского портного. Так что иметь под рукой своего портного в то время было выгодно и удобно. Мать тоже оказывала соседке кое-какие  услуги. Думаю, именно в этом крылась истинная причина её терпимости.

После исключения Гарика из школы процесс превращения его в уголовника резко ускорился. Однажды мне довелось поучаствовать в одном его «дельце» на нашей главной «толкучке». Находилась она, как это не стано, буквально напротив Дома Правительства.

Поначалу я, было, подумал, что Гарик устроился работать на базаре, и ему потребовалась помощь. Действительно она ему была нужна. Однако совсем  не та, о которой я подумал. «Дело» дружка оказалось элементарным, заранее подготовленным воровством.

Начался процесс до элементарного просто. Мы подошли к прилавку с дефицитными учебниками. Вокруг было полно народа. Главным образом детей. Гарик взял две книги и начал их листать. Как только торговец переключил внимание на другого покупателя, приятель передал мне одну книгу. Я спрятал её в сумку.

А мой покровитель демонстративно возвратил вторую книгу на прилавок, и спокойно удалился. Мы несколько раз успешно повторили эту процедуру у других прилавков. И тут я испугался. Стал уговаривать приятеля прекратить наше опасное  занятие. Он  великодушно согласился, и мы отправились домой.

Я, конечно, сразу понял, что являюсь соучастником противозаконного деяния или проще - воровства. Однако, процесс, что называется, увлёк. Кроме того, я очень не хотел предстать в глазах «Гориллы», трусоватым еврейским маменьким сынком. По окончанию «операции» я удостоился похвалы моего дружбака, и получил свою долю в «деле» - новенький учебник.

Трудно сказать, куда завёл бы меня в будущем этот первый урок, преподанный приятелем, если бы не мамина прозорливость. Она сразу заметила что-то неладное, когда случайно повстречала нас на подходе к дому. Подозрительно глянула, но промолчала.
 
Я с облегчением подумал, что, вроде бы, пронесло. Но, не тут-то было. Мама учинила допрос, что называется, с пристрастием. После недолгого запирательства я признался в содеянном. Книгу родители приказали Гарику вернуть, а общение с ним категорически запретили.

В том же году мой «подельник» попался уже на чём-то серьезном. Был суд, после которого дружок загремел в колонию для несовершеннолетних. Примерно через год он ненадолго появился в нашем дворе, а затем исчез уже насовсем. Поговаривали, что за вооружённый разбой. Больше с соседом уже никогда не встречался.

Только спустя много лет я смог по настоящему оценить всё то, что сделали для меня родители в тот сложный, опасный и одновременно определяющий период моей жизни. Отец всегда был занят работой. Нашим с братом воспитанием в основном занималась мать. Неизвестно, как сложилась бы моя судьба, не прояви мама тогда, в общем-то, чисто интуитивно, такую глубокую педагогическую прозорливость.

Я имею в виду не только мои отношения с Гариком, но и всю систему маминого воспитания. Ничего особенного в ней  не было. Да мама никогда и не считала свои воспитательные действия какой-то там системой. Тем не менее ей удавалось держать меня и брата под постоянным бдительным контролем.

Уберегать от негативного влияния улицы. При этом не могу сказать, что мамина опека сильно ограничивала нашу свободу. Единственно, что она всегда хотела знать, так это с кем мы проводим время. Где и как мы это делаем,  интересовало её гораздо меньше.

Как утверждают специалисты, основные черты характера человека закладываются на генетическом уровне, и, как утверждает наука, трудно поддаются коррекции. Однако, многие качества, формирующие взгляд на окружающий мир, бесспорно, являются продуктом воспитания. По моему глубокому убеждению, они-то в первую очередь и реализуются в семье.

Школа, улица, так называемая общественность, вне всякого сомнения, тоже  влияют на  процесс воспитания. Но тут уж, как говориться, кто кого. Мне в этом плане повезло. Разумеется, благодаря матери. В невероятно тяжёлое послевоенное время, выпавшее на моё детство, она смогла нейтрализовать дурное влияние окружающей среды. Привить мне основные принципы порядочности, которые, мягко выражаясь, не совсем совпадали с официально культивируемыми представлением об этой этической категории.
 
Янош Корчак, великий гуманист, выдающийся педагог и писатель, шагнувший вместе со своими воспитанниками, еврейскими сиротами, в газовую камеру лагеря смерти Треблинка, оставил потомкам десять заповедей для родителей. Наверное, это самое мудрое, что, вообще, существует в науке под названием педагогика. Привожу их целиком. Возможно, кому-нибудь они сгодятся в невероятно трудном  и ответственном родительском труде.
               
                10 заповедей для родителей.
         
1.Не жди, что твой ребёнок будет таким, как ты. Или таким, каким ты хочешь его видеть. Помоги ему стать не тобой, а самим собой.
 
2.Не требуй от ребёнка платы за всё, что ты для него сделал. Ты дал ему жизнь.  Как же он может отблагодарить тебя? Он даст жизнь другому, тот - третьему. Это необратимый закон благодарности.

3.Не вымещай на ребёнке свои обиды, чтобы в старости не есть горький хлеб. Ибо что посеешь, то и взойдёт.
 
4.Не относись к его проблемам свысока. Жизнь дана каждому по силам. Будь уверен, ему она тяжела не меньше, чем тебе. Может быть, и больше, поскольку у него нет опыта.

5.Не унижай.

6.Не забывай, что самые важные встречи человека - это его встречи с детьми. Обращай больше внимания на них - мы никогда не можем знать, кого мы встречаем в ребёнке.

7.Не мучь себя, если не можешь сделать что-то для своего ребёнка. Мучь, если можешь, но не делаешь. Помни, для ребёнка сделано не достаточно, если не сделано всё.

8.Ребёнок - это не тиран, который завладевает всей твоей жизнью. Не только плод плоти и крови. Это та драгоценная чаша, которую жизнь дала тебе на хранение и развитие в нём творческого огня. Это раскрепощённая любовь матери и отца, у которых будет расти не «наш», «свой» ребёнок, но душа, данная на хранение.

9.Умей любить чужого ребёнка. Никогда не делай чужому то, что не хотел бы, чтобы делали твоему.

 10.Люби своего ребёнка любым. Неталантливым, неудачливым, взрослым. Общаясь с ним, радуйся. Ведь ребёнок это праздник, который пока с тобой.

В завершение темы хочу рассказать печальную историю последнего периода жизни этого великого гуманиста. Как известно Януш Корчак провёл его в Варшавском гетто и в одном из ужаснейших нацистских лагерей смерти Треблинка.

Как ни странно и удивительно, но в этом аду на земле довольно долго существовал островок радости, а может быть даже и счастья. Его организовал для горстки уцелевших еврейских детей-сирот выдающийся педагог, писатель и потрясающий доброты и мужества человек Януш Корчак (Хенрик Гольдшмит).

5 августа 1942 г. нацисты приказали ему подготовить детей к «переселению». Так эти нелюди цинично называли отправку в лагеря смерти. Корчак  попытался добиться отмены приказа. К сожалению, не удалось. Тогда вместе с детьми он явился на место сбора.

Когда дети были уже в вагонах между Корчаком и немецким комендантом, руководившим погрузкой эшелона, произошёл такой диалог:

Комендант – "господин Корчак, не Вы ли написали книгу "Банкротство маленького Джека".
     Корчак – "Да я".

     Комендант – " Я  читал Вашу книжку в детстве. Хорошая вещь". Вы можете остаться, господин писатель".
 
     Корчак – А дети?

     Комендант – Детей я освободить не могу. Дети поедут"

     Корчак – Тогда я поеду с ними.

 Корчак вскарабкался в вагон. Солдаты  задвинули на нём засовы и состав с  маленькими узниками отправился в Триблинку. Януш Корчак ни на минуту не покидал детей-сирот. Ни по дороге в лагерь, ни в самом лагере. В газовую камеру он тоже шагнул вместе с ними.