Все мы знакомы 3

Саратов, Волжские дали, Янковские

Как комары пробирались через затянутую марлей дверь лоджии – загадка!.. По вечерам, перед тем, как укладываться спать, мы (я и жена) «лупастили» их полотенцами, прислушиваясь к тонкому, как игла, звону. А потом мокрой тряпкой стирали с крашенных синей краской стен кровавые пятна.

С лоджии второго этажа была видна вся Волга… и чудесный запах трав и воды, шум реки – корабельных дизелей и лодочных моторов – с раннего утра и до позднего вечера наполняли радостью ощущения молодости и начавшегося отпуска.

Это был 1970 год. Год столетия со дня рождения Ленина. Всё в той (уже далёкой, но ещё не позабытой) стране было посвящено этой дате – соцсоревнования инженеров, продавцов и дворников, субботники и растяжки на улицах со смешными на сегодняшний день лозунгами, значки с ликом вождя и надписи на бокалах и троллейбусах…

Мы только что окончили Саратовский госуниверситет. Тогда к «огромному прискорбию» многих родителей девчонок с физического факультета отправили (распределили!) работать учителями в деревни и сёла нашей необъятной Родины, а мальчишек – служить лейтенантами в уже совсем не «Красную армию». Ещё свежи были воспоминания о тревожных сообщениях про вооружённые столкновения на острове Даманский (март 1969 года) на советско-китайской границе и о вводе наших войск в Прагу (август 1968 года). Вообще те времена были очень тревожные, как, кстати, и всякие времена в России!.. А семейных студентов тогда всё же не тронули – их оставили в Саратове. Нас с женой тоже оставили и позволили распределиться инженерами на предприятия оборонного комплекса.

Этим летом моя мама для успешно закончившего высшее учебное заведение старшего сына (т. е. меня) достала две путёвки в железнодорожный пансионат «Волжские дали». Надо сказать, что тогда это было не очень сложно. Она, уже много лет проработавшая в железнодорожной больнице, получила эти путёвки без всякого блата и усилий. Не наступили ещё те времена, когда бешеная алчность пустила корни, но почва уже была подготовлена: уже тогда при покупке билетов в театр, на поезд или вообще при покупке чего-нибудь дефицитного, надо было готовить шоколадку или коробку конфет (смешно по-сегодняшнему времени!).

Расселением в пансионате прибывших счастливчиков занималась коротенькая, необъятно толстая (видимо, больная диабетом и это в двадцать пять-то лет!) черноволосая Роза. Она, быстро переставляя свои ноги-тумбы, тяжело дыша и отпыхиваясь, бегала от одного корпуса к другому и «понравившимся» или просто чуть знакомым давала ключи от номеров второго этажа. Никто не задумывался о том, чтобы ей что-то приплатить, но коробка конфет уже тогда делала своё (разлагающее общество!) дело. Понятие «коррупция» тогда ещё не существовало, но разделение на слои и прослойки «единого советского» народа торжествовало в полную силу. Особой прослойкой были завмаги и завскладами. На момент заселения Роза была местной заведующей хозяйством-«царицей» с огромной властью (повыше завмага), дающей право раздавать счастье проживания на втором этаже корпуса (на первом же этаже царствовал разгул комаров!). При заезде в пансионат благодаря именно такой коробке конфет (по совету маминых коллег-врачей) нас определили на второй этаж пансионатского корпуса.

Чуть не в первый же день в столовой пансионата за соседним столиком неожиданно для всех, и нас в том числе, мы увидели молодую чету артистов саратовского театра драмы Янковских с маленьким мальчиком…
Он капризничал, резко отодвигая от себя то тарелку с белой сладкой рисовой кашей, то стакан чёрного чая. Чай расплескался по столу и бабушка (очевидно, мать Людмилы Зориной – жены Олега Янковского), склоняясь к его ушку, что-то тихо сказала. Реакция была незамедлительной: крик и слёзы. Быстро встав, бабушка подхватила кричащего, дрыгающего ножками мальчика и унесла его под восторженно-осуждающие взгляды присутствующих. Но за поворотом раздачи тарелок он вдруг затих. Как оказалось потом, там чадолюбивые повара дали ему полстаканчика сладкого какао, которое так понравилось. Мальчика звали Филиппок. Олег и Людмила, чуть смущённые поведением сына, почти сразу тоже ушли вслед за бабушкой. Их взаимоотношения с маленьким сыном были нам особенно интересны – в то время мы ждали рождения нашей первой дочери.

В Саратове про высокого и худощавого Олега Янковского говорили – муж актрисы театра Карламаркса (в одно слово!) Людмилы Зориной, и не иначе. Но после «Идиота» Олег стал довольно известным в Саратове, а фильм «Щит и меч» сделали его даже популярным. Простая светлая тенниска на выпуск с расстёгнутой верхней пуговкой и двумя верёвочками, босые ноги в сандалиях совсем не вязались с образом Генриха Шварцкопфа из фильма «Щит и меч». Людмила же (в тот день) была аккуратно причесана (с хвостиком светлых волос), но без обычного для актрис макияжа. Как же мы привыкли отождествлять актёров с их театральными образами!.. Кроме того, их знали все, а они только ещё привыкали к известности, и окружающие в то время не допускали «и намёка на вмешательство в личную жизнь» – тогда это было неприлично.

После этого завтрака, как и впоследствии, все торопились на пляж пансионата. Всем хотелось занять грибок с тентом от солнца, особенно, если тот располагался на стороне к Волге, а не к протоке. Пляж тянулся длинным песчаным островом под довольно крутым берегом. Протока, отделяющая этот остров, была не широкая и перекрывалась деревянным понтонным мостиком.

Спускаясь по узкому, выложенному бетонными плитками, серпантину-дорожке вниз к пляжу, мы уже издалека видели, что бабушка и внук (Филиппок) находятся на этом мостике. Светловолосый симпатичный мальчик стоял, подняв руки, зацепившись за поручни мостика, и, просунув под них голову, пускал слюни-кораблики, смотрел на воду протоки, а ногой постукивал о стойку. При постукивании раздавался мелодичный звон – на его туфельках звенели бубенчики.

– Какие чудесные туфельки!.. – сказала моя жена, взойдя на мостик. Филиппок улыбнулся и гордо выставил к нам ножку в туфельке с бубенчиками. Бабушка смущённо сказала: 
– Олег привёз… кажется, из Египта!..
«Заграничные» вещи, включая одежду и обувь, казались нам всем в то время чем-то невероятно привлекательными. Они даже пахли по-особому. А если на них были надписи на непонятном языке или фото-клише, да ещё и с фирменной наклейкой (часто снаружи), то это был «последний писк»!..

Мы все вместе взобрались на песчаный бархан пляжа и поторопились снять обувь, наполнившуюся уже тёплым песком. Филиппок категорически отказался снимать свои замечательные туфельки и, набирая в них кучи песка, шёл, цепляясь за бабушкину руку.
Через какое-то время на пляж стали приходить и другие отдыхающие «Волжских далей». Пришли и Олег с Людмилой – мы им заняли зонтик-грибок, а бабушка Филиппка, жалуясь на начинавшуюся жару, поторопилась вернуться в корпус.

Как-то сложилось так, что все, стесняясь уже «знаменитых» артистов, вели себя так, будто ничего сверхъестественного не происходило. Каждый занимался своим «телом» – загорал его, купал, мазал мазями. Кто-то читал книжку или газету, исподтишка поглядывая на известную пару. Дети бегали с мячиками вдоль берега и кричали, копали песок, а Филиппок сидел с родителями – ведь он не хотел снимать туфли, а ему так хотелось зайти в воду!.. Потом, уже сильно нагревшись даже под зонтиком, он всё же позволил снять с себя туфельки, и они все вместе пошли к воде…

Наш столовский сосед – молодой с рыжими веснушками железнодорожник из-под Волгограда (со станции Котельниково), проявляя прямо-таки героическую активность, заявил всем нам, окружающим его на пляже  (пока чета купалась и не слышала его), что он договорился с администрацией о помощи во встрече со знаменитыми артистами. И что, мол, Олег Иванович (полное отчество, а не Иваныч!) согласился сегодня же рассказать о съёмках фильма «Щит и меч».

После ужина все, кто был в пансионате, не ушли из столовой, а переставив столы и стулья, образовав подобие зала со сценой, радостно перешёптываясь, ждали Янковских. Но пришёл один Олег, оправдываясь, что Людмила обгорела даже под зонтиком. Он просто без всякого вступления спросил всех:
– Как будем? Спрашивать – отвечать? Или я что-то сам расскажу?..
Все заговорили разом и, ничего не поняв, он, взмахнул рукой и стал рассказывать, что съёмки фильма «Щит и меч» велись в разных городах и даже странах: в Польше, Германии и у нас в России. Особенно для меня было интересно, когда он затронул съёмки в Калининграде-Кёнигсберге – моём родном городе. Вспоминал тамошнюю реку Прегель (Преголя) и её набережную около немецкой биржи, здание которой своей стеной опускается прямо в реку – это совсем недалеко от разбитого Королевского замка. Потом он вспоминал и восхищался грандиозными развалинами Кафедрального собора и сохранившимся после войны портиком могилы философа Эммануила Канта. Много рассказывал о Станиславе Любшине, игравшего главную роль разведчика Александра Белова – Йогана Вайса.

При таком свободном общении люди почувствовали себя равными ему и, перебивая, засыпали вопросами. Молодого машиниста (из Котельникова) особо волновал вопрос о том, как приходилось Олегу играть пьяного Генриха Шварцкопфа. Не принимал ли артист по-настоящему спиртного для полноты впечатления. Олег сначала презрительно, как это он умел делать, а потом с хохотом рассказал, что на пятый или шестой дубль этих сцен он выпил пару бутылок пива в перерыве, но контроль за поведением не прерывал. Он, смеясь, сказал, что так можно было бы случайно перейти с «немецкого» (подразумевался язык) на матерный.      
Особо он отмечал, что во время съёмок приходилось всё время приводить в порядок черную эсесовскую форму. Как к ней всё липло! Он говорил, что за ним всё это время ходила костюмерша со щёткой и в промежутках чистила его с головы до ног. А одна молоденькая «расфуфыренная» дама в пляжной шляпке заметила, что костюмерша не только из-за этого за ним бегала, наверное. Олег чуть смутился и, как-то косо (как это умел делать только он) посмотрев на неё, с иронией спросил:
– Разве?.. А я и не понял!..

Кстати, тогда же он рассказывал и про Львов – город, где ему была предложена эта роль. Именно там, как я понял, в какой-то кафешке первый раз его увидел режиссер Владимир Басов. И опять же тогда, когда он пил пиво из бутылки, ему было замечено, что это не совсем сочеталось с его интеллигентным видом… 
Взволнованный его рассказами «народ» всё больше «наглел» и задавал всё более сложные вопросы типа: не сложно ли было играть человека другой нации и другого времени – ведь тогда ещё было принято у нас играть немцев-фашистов, как наших злейших врагов – с какой-то озлобленной издёвкой, глуповатыми что ли…

Он вспоминал:
– Да-да, я тоже неоднократно мучил режиссеров, говоря им, что нас в театральном училище учили понимать «сверхзадачу» роли. При съёмках «Щит и меч» я приставал к ним с вопросом: какова же сверхзадача этой роли?.. А они смеялись надо мной – какая, мол, к чёрту, сверхзадача?..   Играй и не обращай внимания на всякую ерунду!.. У тебя всё получается!
Он вспоминал, что Станислав Андреич (Любшин) ему во многом помогал. Он был уже опытным «киношным» актёром – снимался уже во многих фильмах и подсказывал ему всякие нюансы. Как вспоминал Олег, именно Любшин говорил ему, что съёмки в дублях кино и игра на сцене – совсем два разных процесса: приходится всё время отвлекаться и повторять как «маленькие этюды» одно и тоже, а режиссер потом выбирает лучшее. Это и трудней и проще одновременно – кто как приладится…

Вчера проезжал на троллейбусе по Московской (это в Саратове) и на школе, где учился Олег Иванович Янковский, увидел памятную доску с его именем. И вспомнив о такой далёкой и мимолётной встрече с ним, решил написать этот рассказ – не о его работе в нашем театре драмы, куда мы довольно часто ходили в то время, а о памятных моментах для нас – его современников – его простой частной жизни в нашем городе…
Октябрь 2011 года.