ОДНА

На похоронах мужа она не была. Еще в восемь утра в день похорон, когда ее разбудил звонок, она ответила, что все нормально, сейчас вот соберется и выйдет к машине. Но в девять двое мужиков уже не могли поднять ее с постели и, матюгнувшись, оставили в покое: выпитое на голодный желудок и на вчерашнее дало себя знать.

Нельзя сказать, что жили они дружно. Любовь, как водится, быстро прошла, и, похоже, ничего не осталось. Жили в разных комнатах, изредка пересекаясь за кухонным столом, когда  у нее или у него заводились деньги, и тогда купленную бутылку распивали вместе. Так оно все же веселей, чем пить в одиночку. Но каждый раз совместная выпивка заканчивалась семейным скандалом, а то и дракой. И вновь расходились - каждый в свой угол.

Она не могла осознать, что же произошло. Раньше она знала, что есть человек за стенкой, который изредка может подать голос, а то и зайти к ней или же она к нему, когда уж одиночество становилось совсем невтерпеж.

Теперь она осталась одна, совсем одна. В комнату мужа заходить не хотелось. Грязное белье, нестиранные рубашки как лежали, так и лежали, небрежно брошенные в картонную коробку, которая стояла в темном углу. Его книги и брошюры по радиотехнике не представляли для нее никакого интереса, поэтому  толпились стопкой на столе, теснились на полках книжного шкафа. Их бы впору выбросить, вытереть пыль, постирать белье, навести порядок. Но у нее не было ни желания, ни сил. Постепенно все на его половине стало затягиваться пылью, приобретать дурной, неприятный запах.

Как-то зашла подруга и, заглянув в комнату мужа, пожурила ее:

- Балда ты, у него в серванте одного фарфора невесть на какие деньги, ведь можно сдать в антикварный, непременно возьмут эту старину. А книг-то, мама родная, на одних книгах не знаю, сколько можно поиметь! Подписок целая кладовка! Тебе ведь деньги не лишние?

 - А то! Правда, надо бы сдать…

Но время шло и ничего не менялось в ее жизни. Кроме одиночества, она не ощущала ничего. Да еще ежедневное, жгучее, нестерпимое желание выпить, залить и совесть, и душевную боль спиртным. На водку денег у нее не было: от пенсии после платы за коммунальные услуги и большую квартиру практически ничего не оставалось.

Ее уже вполне устраивали полторашки с портвейном  в пластиковых бутылках за «полтинник» с небольшим. Закусывать не хотелось, готовить было не для кого и лень. В морозилке хранилась прошлогодняя клюква: забросит в рот холодную ягодку и снова нальет стаканчик. Стаканчик этот, видимо, никогда, не знавал мытья, стекло было уже не прозрачным, а мутно-грязным.

Иногда она отпивала из большой пластиковой бутылки прямо во дворе магазина, который находился в квартале от ее дома, и медленно шла домой, останавливаясь передохнуть у каждого столба или у каждого дерева, благо они были посажены близко друг к другу. Сердце билось с бешеной скоростью, голова кружилась. Надо было бы к врачу, хоть чуть-чуть подправить здоровье, но выпившей она идти не могла, а дни похмелья были еще хуже, чем дни запоя.

В такие дни она звонила подруге и просила: принеси бутылку пива, иначе помру. Сердобольная подруга несла пиво, поскольку знала, что пьющие умирают чаще всего тогда, когда им нечем опохмелиться.

У нее не было никого, кроме подруг. Одни отвернулись от нее, не желая мириться с ее необузданной страстью к алкоголю. Другие помогали, чем могли, устраивали лечиться, кормили, когда она совсем без денег, опохмеляли, приезжали домой и привозили что-нибудь из горячей еды: бульон, второе. Читали мораль, зная, что все это бесполезно. Пока человек сам не захочет бросить пить, никто ему не поможет.

Произошло это на Пасху. Праздник – а это значит, у каждого дел по горло. Не звонили ей. Или звонили, но она не брала трубку. Не звонила она. Поехать и проверить, все ли у нее в порядке, всем было некогда. Шторы задернуты, значит, дома. Хотя странно, что на звонки в дверь – никаких ответных звуков. Ведь не взламывать же дверь…

Но у одной из подруг были ключи. Когда собрались и открыли дверь, в нос ударил крепкий трупный запах. Кто-то, испугавшись, не зашел в комнату, где она лежала, вытянувшись на диване с посиневшим лицом, неестественно оттопыренными ушами и вздутым животом, кто-то храбро заглянул, рискуя  уйти с этим кошмарным видением домой, кто-то развил бурную деятельность, вызывая милицию, скорую и прочих.

Сердце мое содрогнулось. Ты ли это, подруга? Ты, когда-то с глазами-алмазами, косами до пояса, остроумная, бесшабашная, обаятельная, ничего не боящаяся? Ты ли это? ..

Дыра в изношенном диване с вылезшей наружу пружиной заткнута подушкой, на простыне – кровь: видимо, ты упала, когда совсем не было сил. Упала и не могла ни позвать, ни позвонить. А я не услышала. А я не пришла. А я не помогла. А ведь я могла почувствовать и придти вовремя, тогда, когда могла тебе помочь, вызвать скорую, хотя бы взять твою руку в свою и держать ее до тех пор, пока бы не закрылись твои глаза.

Но чего не было, того не было. Что могло произойти, не произошло. Прости

Рисунок Елены Авиновой.