сосноые шишки

На летние каникулы меня отправляли к бабушке в село Тырмак. Любой, кто хотя бы раз проезжал по Чуйскому тракту, наверняка запомнил это длинное село, расположенное между гор так неудачно, что уже к четырем часам дня  весь верхний край его погружался в тень горы Салкы, которая, казалось, нависала над всеми этими дворами, и огромными, с полгектара, лужами, в которых тут и там бесформенными кучами валялись хрюшки. Мрачное впечатление усиливала тайга отрога Семинского хребта, черной стеной возвышающаяся над селом по правому берегу речки Семушки и протянувшаяся на всю длину Тырмака.
Достопримечательностью села был расположенный в верхнем краю села бывший колхозный сад, где росли безобразно кислые груши и яблочки со странным названием «полукультурка». Возле сада через проселочную дорогу, ведущую на перевал, прямо напротив бабушкиного огорода стояла полуразрушенная деревянная хмелесушилка, где, как я полагал, уж точно водятся черти. Очень часто, копаясь в огороде, я забрасывал подальше тяпку и огородом через глубокий глинистый овраг убегал в эти мрачные, пропахшие мышами развалины, где всегда было прохладно и немножко жутковато.
С сельскими ребятами отношения не сложились. Их раздражали мои шорты, очки и (какой ужас!) моя белоснежная панама с пуговичкой на затылке, надеть которую мог только такой дурак, как я. Местные предпочитали носить грязные матерчатые кепки неопределенного цвета, манера ношения которых отражала социальный статус носителя. Моя панама, очки и выглаженные брючки  автоматически отбрасывали меня на самое дно иерархической лестницы, где каждый встречный был просто обязан наподдавать мне подзатыльников или, на крайний случай, хоть дать пинка. Конечно, они вовсе не были  злыми, эти ребята, просто именно  такой образ поведения диктовал весь уклад Тырмакской жизни. Днем эта веселая компания обитала на берегу Семушки, где они загорали, ловили рыбу или купались, красиво прыгая в бурлящую воду с трамплина на ГЭСе. Я же сидел на берегу и кидал в воду камушки. Это было все, на что я был способен.
Таким образом, пацаны меня отвергли, и с этого момента моим спасением стали книги и овраг перед сушилкой, где я целыми днями выстраивал  глиняные города и дороги. Единственным человеком, кого не раздражали мои городские манеры, была бабдусина внучка, девочка Женя, в огороде которых я частенько тырил помидоры. Жене тоже было 10 лет, но она категорически отказалась копаться в глине и лазать по хмелесушилке, где стояла густая вонь застарелого дермеца. Она, как и я, не умела плавать, поэтому купаться  мы ходили на забоку Большого Тырмака, где не мог бы утонуть и воробей,  но зато  все дно было усеяно разноцветными камушками, из которых мы выкладывали на поляне узоры. Мы с Женей бродили по летнему саду, по зарослям забоки и даже собирали ягоды на перевале, но ни разу она меня не шпыняла, как и я ее, впрочем, тоже. Потом ее куда-то увезли, и я остался совсем один. Мне ее очень не хватало, хотя, если честно, сейчас я совсем не могу вспомнить ее лица. Не знаю, была ли она красивая – не помню, да это и не было важно, просто нам вместе было довольно неплохо.
Пришлось засесть за книги. Точнее – залечь, так как я любил читать лежа на животе. Моя кровать стояла в левом дальнем углу, прямо за печкой, у окна под простеньким ковриком, изображавшим васнецовских трех богатырей, а под ней, кроватью, конечно, хранился мой фонд, притараканенный из сельской библиотеки. Неграмотная бабушка никогда не ругала меня за многочасовое лежание с книгой,  полагая, что  грамотность в будущем поможет мне занять престижную на селе должность счетовода. 

 
Все началось с шишек. Откуда-то в доме стали появляться сосновые шишки, хотя в дом я их не приносил. Заподозрить бабушку в разбрасывании шишек было бы глупо, но они стали появляться все чаще и чаще. Я находил их даже под простыней, а однажды, заглянув под кровать, я обнаружил в углу за книгами целую кучу шишек, да еще и с хвоей. Когда их стало слишком много, я сложил их горкой посреди комнаты и стал кидать ими в ковер, норовя попасть то в Илью Муромца, то в Алешу Поповича. Шишки послушно отскакивали от стены, как вдруг одна из шишек, ударившись о палицу Ильи, вдруг исчезла! Она не отскочила, нет, она просто исчезла как будто пролетела ковер насквозь! Я кинул туда же еще одну шишку. Вторая шишка исчезла тоже. Это меня так заинтересовало, что я осторожно подошел поближе и, упершись коленом в подушку, ткнул пальцем в ковер чуть ли не в грудь муромского коня. Рука, не встречая сопротивления, провалилась в пустоту, и я чуть не упал, хорошенько приложившись лбом в нарисованное синее небо, при этом едва не оглохнув от собственного вопля. Методом «тыка» я определил границы провала руки в пустоту. Рука проваливалась в пустоту по локоть от нижнего края палицы до ног вороного коня, т.е. снизу почти вровень с кроватью. Достав из бабушкиной шкатулки мел, я обвел границы этого странного пятна, где  исчезали шишки, рука и ухват, который я «запихал» в стену аж до самой железяки. Немного подумав, я сунул в нарисованный круг голову. Пахнуло лесом. Когда я открыл глаза, ожидая увидеть наш забор, почти вплотную прилегающий к дому с обратной стороны, то увидел… черный лаз примерно метр длиной с выходом на какую-то поляну. Лаз уходил слегка наклонно вверх, этим и объяснялось появление сосновых шишек на моей постели, тем более, что лаз почти упирался в ствол сосны. Вдруг, подпрыгивая, прямо мне в лицо полетела шишка. С криком, дернувшись всем телом назад, я грохнулся с кровати на пол, а прямо из груди муромского коня на кровать выкатилась очередная шишка.
Теперь я стал экспериментировать. В «дыру» прекрасно входила подушка, но лишь тогда, когда ее края не выступали за края круга. Расшеперив в сторону руки, я неизменно упирался в ковер лбом. Значит, рассуждал я, вход в «дыру» был возможен лишь в состоянии «нырка», т.е. когда руки были плотно прижаты к груди или вытянуты вперед. Тогда я вновь видел лаз и светлое пятно выхода с сосновым стволом там, на поляне.
Набравшись смелости, я нырнул в очерченный круг и, работая локтями, пополз вверх, к сосне. У сосны лаз слегка расширялся, и, обняв ствол сосны, я вылез на  поверхность. Это было невероятно, но я стоял на поляне возле какого-то дома с синими наличниками. Дыра, из которой я вылез, была как бы спрятана между сосной и большим булыжником, приваленным к небольшой такой скале, горкой возвышавшейся на ровной поляне. Зыркнув по сторонам, я  нырнул обратно в дыру и выполз, как это ни странно, на свою кровать в бабушкином доме. Волосы у меня стояли дыбом, я был весь перемазан черноземом, а из дыры, кажется, коленками я выгреб прямо на покрывало огромную кучу шишек и старой хвои. Стоя перед кроватью на коленях, я изо всех сил вглядывался в очерченный круг на ковре, но никакого движения не заметил. За мной никто не гнался. Подобрав с пола упавшую книгу и быстренько стряхнув весь этот мусор на пол под кровать, я стал готовиться к экспедиции. Первым делом я зачем-то взял  спички, кусок старой веревки, кружку и найденный в сенках заржавленный нож. Обмотавшись веревкой и рассовав остальное добро себе по карманам, я бесстрашно чуть ли не с разбега головой вперед нырнул в это «пятно». На поляне огляделся. Дом  с синими наличниками, словно срисованный с картинки, стоял на прежнем месте. Поляну окружал жиденький сосновый лесок, а от дома через лес шла куда-то  проселочная дорога. И все это было залито солнечным светом и лесным ароматом, который бывает в лесу только после грозы. Неожиданно услышав скрип двери, я оглянулся. От дома по направлению ко мне шла девочка. Не доходя до меня шага два, она остановилась и стала меня рассматривать. В ее глазах не было ни капли страха, она, кажется, даже немного улыбалась. Сейчас я даже не помню, как она была одета, я только смотрел в ее такие большие глаза, отмечая некоторую схожесть с Женькой, с которой не так давно бегал купаться на забоку. Ни слова не говоря, она взяла меня за руку и повела к дому. Вышагивая кренделями рядом с ней, я ужасно стеснялся своего перемазанного вида, но эту девочку, казалось, ничего не смущало. Она была сама приветливость, не говоря о том, что она мне очень даже понравилась.
В доме было светло, чисто и как-то по-домашнему уютно. В гостиной на круглом столе стоял торт, две бутылки лимонада и еще что-то съедобное, что именно я не успел заметить, так как уперся глазами в огромный книжный шкаф. А в нем было сто, нет, тысяча книг  приключенческой литературы!  Я заметался по комнате, отыскивая знакомых мне авторов в этой горе совсем даже не макулатуры. Я рылся и копался в книгах, а девочка, усевшись на кожаный ролик дивана, просто улыбалась, не препятствуя моим подпрыгиваниям вдоль шкафа и по комнате. Чего тут только не было! Стол девочки был завален разноцветными карандашами, фломастерами, пластилином и еще черт знает чем! Над диваном висел настоящий фотоаппарат, а в углу, сверкая никелем, стоял новенький спортивный велосипед. Ее папа, наверное, был или слесарем, или механиком, подумал я, так как под столом стояли ящики с какими-то железяками и инструментами. Я прошел в другую комнату. Спальня. Две кровати, ничего интересного, пожалуй, что перина была немножко толстовата, но на полу у кровати лежали красивые разноцветные коврики точно такие же, как у нас в бабушкином доме. Не заходя на кухню, я вышел на крыльцо. Эта девочка постоянно следовала за мной, но она не надоедала мне своей болтовней и не совала мне в руки своих кукол, как это делают все девчонки в мире. Она просто постоянно сопела за моей спиной, как будто это не я находился у ней в гостях, а она притопала ко мне поиграть. На крыльце развалился огромнейший и добродушнейший, судя по физиономии, пес. Он лениво поднялся и, глядя на меня  преданными глазами, так заработал хвостом, что его аж качало. Потрепав пса за ушами и махнув девочке рукой, я направился к лазу. Перед тем, как нырнуть обратно, я оглянулся. Девочка по-прежнему стояла на крыльце и смотрела в мою сторону. Изобразив на прощание несколько обезьяньих ужимок, я нырнул в щель между сосной и камнем.
В тот вечер бабушка поставила мне «хорошую клизму» за бардак, устроенный  за кроватью, и предупредила, что завтра мы идем на покос убирать сено, поэтому лечь спать сегодня требовалось пораньше.
Утром, едва проснувшись, я попытался снова пролезть  в пятно, но вдруг  путем эксперимента я выяснил, что пятно за сутки сместилось на 10 см по стене дома от окна в сторону печки. Два дня я был занят сенокосными делами и даже не совался к пятну, но на третий,  предварительно очертив его новые параметры и пододвинув кровать почти вплотную к печке, я уже бесстрашно нырнул в черный туннель. Девочка встретила  меня на поляне и совсем даже не удивилась. Моя попытка поговорить с ней ни к чему не привела. Она была как немая, но самое странное, что она даже не пыталась  объясниться со мной с помощью языка жестов, который я, благодаря своей тетке, знал довольно неплохо. Надо было спешить  на покос, и поэтому,  лишь дернув ее на прощание за косичку и состроив пару гримас,  я побежал к своей дыре у сосны, а через 15 минут мы с бабушкой уже шли с граблями по дороге мимо хмелесушилки.
Через два дня я с ужасом заметил, что пятно уже почти зашло за печку. Туда проходила лишь моя рука, но чтобы пролезть самому, мне бы пришлось разобрать полпечки на добрую половину диаметра пятна.

Так получилось, что в Тырмаке я не был пять лет. Бабушка моя совсем состарилась, и корову мы уже не держали, чему я был несказанно рад, так как отвалилась проблема сенокоса. В 15 лет я уже не бегал купаться на забоку и уже почти ничем не отличался от местных парней, но дружеских отношений с ними почти не поддерживал. В другом селе у родственников, куда меня отправляли на каникулы, у меня «завелась» подружка, кстати, самая красивая в мире. Я давно научился плавать и довольно сносно водил мотоцикл дяди, а по вечерам в своей компании мурлыкал под гитару хиты из репертуара Битлз. В Тырмаке же все осталось по-старому, те же лужи, тот же клуб, до которого пока дойдешь, семь мозолей натрешь, и те же местные знаменитости. Из прежних моих увлечений остались лишь книги. Соседка баба Дуся с внучкой Женей давно куда-то переехали, и больше я их никогда не видел. Да и не очень-то и хотелось.
Деревянная хмелесушилка, возвышавшаяся за оврагом, совсем развалилась, и  вместо нее  на пригорке за магазином  построили кирпичную – настоящий шедевр сельской архитектуры.  А глинистый овраг за бабушкиным огородом раздался вширь и стал напоминать не овраг, а силосную яму, вдобавок по нему к новой хмелесушилке проложили дорогу.
Как-то однажды, возвращаясь домой из уже совсем заброшенного сада, я спустился в овраг и вдруг на правом его склоне увидел правильный ряд сосновых шишек! Ага! Притащив в овраг лестницу и доски, я не без труда, где-то с десятой попытки, определил параметры «пятна». Оно теперь располагалось на расстоянии одного метра от дна, почти у самого края оврага. Значит, за эти годы пятно не только двигалось в сторону руин сушилки, оно еще слегка «забирало» вверх, ведь овраг находился выше бабушкиного огорода. С пятой попытки в прыжке я влетел в тоннель и, бешено работая локтями, стал продвигаться к уже знакомой сосне.
Поляна была та же, но дом изменился совершенно. Его, кажется, даже перестроили, теперь это был литой шикарный особняк уже вполне современный, но  крыльцо дома осталось таким  же, каким я его видел в первый раз. А на  крыльце стояла она – та самая молчаливая  девчушка. Она нисколько не изменилась и даже одета была в то же самое, что и пять лет назад. Странно, что рядом с ней стоял мускулистый парень с черными волосами, как будто сошедший со страниц рассказов Джека Лондона. И они мне улыбались. Он был лет на  пять старше той девочки, но внешне между ними не было ничего общего. Когда они стояли рядом, это еще сильнее бросалось в глаза. Их одежда еще более подчеркивала этот контраст, они казались людьми разных эпох и времен  и  совершенно не подходили друг к другу. Я смело подошел к ним, пожал парню его крепкую руку и потрепал девчушку  по голове. Немая семейка, забавно, не правда ли? Наверное, подумал я, их папа и мама тоже немые. Но почему она не выросла? Оглянувшись вокруг, я заметил, что на месте будки того добродушнейшего пса стоял турник. В тени  дома, приваленный к стене, стоял мотоцикл «Панония», а чуть ли не по всему двору были разбросаны какие-то  железяки и гантели. Меня пригласили в дом. Обстановка в комнате тоже изменилась: куда-то исчез громоздкий шкаф, исчез круглый стол с тортом, но появились изящные полки с книгами, да какими книгами! На столе стоял катушечный  магнитофон, а возле широкого окна на длинных стройных ножках расположилась радиола с каким-то прибалтийским названием. На стене, там, где раньше висел фотоаппарат, возле черно-белых трижды переснятых фотографий зарубежных рок-звезд висела двенадцатиструнная гитара. Девочка стояла у двери, а ее брат, заметив мой интерес к гитаре, снял ее со стены и подал мне в руки. Это была не двадцатипятирублевая ленинградка! Соседние комнаты были буквально завалены удочками, котелками и прочим туристским снаряжением от палатки до альпенштока и скальных крючьев. Причем все это валялось не как попало, а было сложено так, как складывают на длительное хранение. В углу, в самодельной пирамиде, тускло отсвечивая смазкой на воронении, рядом со стандартной ижевской двустволкой стоял охотничий карабин. Вот это семейка! И тут этот парень жестами объяснил мне, что приглашает меня  на охоту. Черт возьми! Это было бы здорово, но как я потом вернусь к бабушке, ведь пятно в овраге за сутки сместится еще на десять сантиметров в толщу глины. Побродив по комнатам и очень тепло попрощавшись, я двинулся обратно. Очень хотелось посмотреть на их родителей, но время поджимало, солнце садилось, и я поспешил вернуться.
На следующее утро меня увезли в город. А еще через год бабушка умерла, и ее дом мы продали.

…Прошли годы. За моими плечами армия, институт, разводы и алименты, и вот я снова в Тырмаке в составе научно-исследовательской экспедиции по анализу природных вод рек бассеина Большого Тырмака. Как-то вечером, отобрав пробы воды, закончив консервацию и прочую лабуду, мне захотелось вернуться  в Тырмак не по реке, а через перевал мимо старого колхозного сада, дорогой, по которой мы с бабушкой тысячи раз проходили то на покос, то за дровами. Так я поднялся на перевал. Слева вдали виднелся Тырмак, и издали он казался еще более отвратительной деревенькой, чем был на самом деле, зато справа открывалась роскошная панорама гор Большого Тырмака, как будто уступами уходящая за горизонт. Напротив меня через широкое ущелье возвышалась гора Сары Туу, у подножия которой дорога петляла  к Малому Тырмаку - селу, которого уже нет. Этот перевал, точнее правое седло горы Салкы, не так высок, но вид отсюда открывался просто неописуемый! И даже трава здесь какая-то… моя рука в траве нащупала сосновую шишку! А вот еще одна! Откуда здесь сосновые шишки? Они лежали на траве ровной полосой. Пятно было где-то здесь! Определив конец ряда, пытаюсь перепрыгнуть в воображаемое окно. Нет, так дело не пойдет. На каком  расстоянии оно от земли? Метр, два? Собрав горку из шишек и щепок, бросаю их над концом ряда по разной высоте. Есть! «Пятно» располагалось на расстоянии 115 см от поверхности земли, и где-то с пятидесятой, наверное, попытки влетаю в знакомый тоннель.

Поляну было не узнать. Передо мной стоял двухэтажный особняк, выложенный декоративным кирпичом. Сбоку к дому был пристроен гараж, а от самого дома куда-то в лес уходила асфальтированная дорога. Причем, где-то за соснами угадывалась современная и довольно оживленная, судя по шуму машин, автострада. Низко над землей, едва не касаясь выпущенными колесами тарелки космической связи над домом, пролетел Боинг 747. У них тут что, где-то рядом аэропорт? Проходя мимо гаража, я заметил там две иномарки, но никакого мотоцикла не заметил. Тут в доме хлопнула дверь,  на знакомое крыльцо вышли трое и направились в мою сторону. Впереди шла какая-то женщина, а за ней… шел тот самый пятнадцатилетний пацан и его десятилетняя сестренка! Они не постарели даже на год! Я, кажется, упал в обморок.
Они, оказывается, перенесли меня в дом. Женщиной оказалась довольно миловидная дама примерно 30 лет, без косметики, с обручальным кольцом на пальце правой руки. По тому, как она себя вела, было видно, что она является хозяйкой в этом симпатичном доме. На столе стояла бутылка коньяка. Ага! Вот чем они привели меня в чувство. Взглянув еще раз на брата с сестрой, я, охнув, налил себе и тут же выпил почти полный стакан. Да что у них за болезнь такая, черт возьми! Они не изменились совершенно. А где хозяин? Спросив разрешение, я обошел все комнаты. Хозяина дома не было, но, судя по аппаратуре и оборудованию, стоящему в его лаборатории, примыкавшей к кабинету, он был  химиком. В его рабочем кабинете на  столе - «мечта бюрократа»,  рядом с факсом в ворохе бумаг и дискет стоял довольно приличный «комп». Литература, стоявшая на полках, подтвердила мою догадку. Все ясно. Коллега, да ты преуспеваешь! У тебя красивая жена, шикарный кабинет и роскошная лаборатория, причем, своя! Чего стоит хотя бы один атомно-эмиссионный  спектрометр с высокочастотной индуктивно связанной плазмой, а аппаратуры тут хватало, причем аппаратуры высочайшего класса! А в этом я знаю толк, так как давным-давно во время стажировки в Алма-Ате научился работать на вот этом газо-жидкостном хроматографе, а тот спектрофотометр, вообще, был моей любимой игрушкой. Не знаю, сколько я простоял в лаборатории, поглаживая матовые бока аппаратов «Брукер» и «Финиган», но что я при этом чувствовал – описывать не буду. На второй этаж я подниматься не стал. Там же спальни.
Хлопнув еще стакан коньяка, я уставился на брата с сестренкой. Они явно были мне рады, и только эта странная женщина как-то уж слишком грустно смотрела мне в глаза. Нет, она им не мать.

Я ушел через 20 минут. Почти не разговаривая и бормоча извинения, я нетрезвыми шагами поплелся к своей дыре. Они не удерживали меня, нет, но я чувствовал, что им не хочется меня отпускать. Почему? Кому они хотели меня показать? Ее мужу? Меня, перемазанного грязью полупьяного неудачника от науки, показать ее мужу, тоже химику? Нет, это уже слишком! Я, не оглядываясь, проковылял к дыре между сосной и камнем. К дыре в мой мир.
Грохнувшись об землю с высоты полутора метров, я проспал до утра. На другой день я отвез анализы проб в город и только через месяц, сидя в лаборатории радиометрического контроля, вдруг все понял. Теперь мне все стало ясно.

Я снова на перевале в Тырмаке. За утро я произвел все расчеты движения «пятна». Оно сейчас располагалось где-то на высоте около 20 метров от земли и направлялось через ущелье в сторону горы Сары-Туу, где на его склонах оно должно появиться только через 35 лет, чтобы уйти потом куда-то вверх, в космос. Мне будет далеко за семьдесят, когда я еще раз смогу забросить шишку в его «окно», но надо ли мне это делать? Я знаю, кого увижу там, на поляне. Я увижу их, всех троих и еще одну пожилую женщину шестидесяти лет. Но это  будет только через 35 лет. Надо ли будет это мне? Ведь я трижды упустил свой шанс. Та девочка и мальчик не были братом с сестрой. Она была воплощением моей детской мечты о девочке, исчезнувшей из соседского дома, а мальчик был образом моего самого лучшего друга. И эта женщина – она была моей женой! Моей! Но там, в том мире, где каким-то образом исполнялись самые заветные мечты. И дом был мой, и все, что находилось в том доме, принадлежало мне! Я был в своей мечте. И ничего не понял. У меня было все, а теперь я сижу на перевале, перебираю сосновые шишки и думаю, стоит ли делать еще одну попытку. А зачем? Ведь я знаю, кто меня там встретит. Через 35 лет.