От Сталинграда до Люксембурга. ч. 6 По лагерям сме

 
                ПО ЛАГЕРЯМ  СМЕРТИ


               ШТАЛАГ 334. БЕЛАЯ ЦЕРКОВЬ.   
               
         Измученных теснотой, голодухой и духотой пленных стали выгружать из вагонов.
Вылез  и Федор Бичехвост, глотая открытым ртом чистый воздух. Под сапогами шелестела    багрово-желтая сентябрьская листва. Высилась из красного кирпича, в пулевых отметинах, водокачка. На немецком указателе виднелась надпись «Белая Церковь». Значит, недалеко находится Киев.

        Гнали их по гулким улицам. Дома… люди живут… на свободе. Шли мимо зданий с    флагами со свастикой,часовыми с автоматами. Виднелись вывески «Комендатура», «Гестапо. Тюрьма».
       По приходу в лагерь всех погнали на дезинфекцию. После прожарки одежды от вшей  ее бросали на пол и каждый в ворохе искал свою. При выходе каждому давали по три грязных сырых картофелины, они  жадно поедались тут же на ходу.

        Не один день пришлось отбыть Федору за колючей проволокой этого огромного лагеря. Он находился в старинном  городе-укреплении времен средневековой Литвы и Польши, и этот лагерь своей изуверской  жестокостью словно бы вернулся из  жуткого прошлого.   
       В лагере теснилось в сколоченных на скорую руку бараках, а то и под осенним   дождливым небом считай 12 тысяч заключенных. Среди  них царил голод, их косила дизентерия и малярия, ежедневно умирали десятки больных, изможденных, похожих на скелеты людей.
 
       Взгляд немецкого генерала.
      «Многие поступившие ко мне военнопленные,- свидетельствует генерал-лейтенант фон Остеррайх,- были в тяжелом состоянии, обессилены и неработоспособны, в рваном обмундировании и без обуви вследствие того, что военнослужащие германской армии отбирали у военнопленных сапоги, обмундирование, белье и другие вещи».

       Каждый день Федор провожал взглядом выезжающие за ворота скрипящие  телеги, доверху наваленные трупами изможденных, костлявых людей… Сверху их покрывала   золотисто-красная листва.   
      Подставляя лицо последним лучикам солнца, он в пол уха слушал присевшего рядом   танкиста в ободранном  ватнике. 
      - Как-то к позиции, где мы стояли с танками, припылили наши полуторки с пехтурой. Высыпали  из машин, много, человек четыреста. И ходом в сторону фрицев, через пшеницу. Мы спокойно глядим, где-то с час назад  сами  туда ходили, и  в брошенных окопах никого не было. А тут из этих окопчиков выскакивают фрицы в черной форме – и давай строчить   по ним из автоматов. Те не ожидали и запнулись. А гансы почти рядом.
         Танкист подтянул штаны, сплюнул. Осиплым голосом продолжил.
       - Ну и началась беда! Все смешались, где немцы, где наши… Ни черта не поймешь! Дерутся страшно прикладами, саперными лопатками, гранатами…  в рукопашную, озверели… Мы  возле танков, ничем пехоте помочь не можем. А видим, гибнут ребята на глазах…
      Бились так они минут семь-восемь. Когда закончилось, мы  кинулись к живым. Еле стоял на ногах старлей и еще 24 солдата. Вот что от наших осталось, земляк…
         - А немцев много погробили?
         - У фрицев  в живых осталось человек 6 из 150, потом считали их трупы. Это были смертники. Земля все в крови наших и немцев, текла струйками сверху пригорка. Скажи, кому нужна эта война, а, земляк?.. 

      Хмурым октябрьским днем на плаце лагеря отобрали группу военнопленных поздоровее, в том числе и Федора, и погрузили в товарные вагоны. Громыхнули двери, щелкнули засовы и вновь закрутились, застучали часто колеса…
      - Куда?- Спрашивали они  друг у друга. 
   Из окон пялятся решетки из колючей проволоки. Лежать негде, и все по очереди сидели. В дороге им совали хлеб и воду, получалось где-то по 200 граммов хлеба и литру воды на день. Испражнялись все через дверную щель по ходу поезда, немцы не рисковали  выпускать  этакую массу на остановках. Ужасный запах, голод, духота, и слабость во всем теле, все это сопровождало Федора и  других военнопленных.
 
      По крыше вагона барабанил холодный дождь, в щели сквозил ветер, мокротой тянуло от стен, сырость и могильная тоска проникала в души:   
          - Мы дрались… и не наша вина, что фрица было больше, и мы попали в плен…
          - Хана теперь нам всем!- взвизгнул другой. - Красная армия вон где,     завязла на Волге…
          - В этой войне сдохнешь не за что,- добавил кто-то.- Скоро будет заключен мир с Гитлером, а борьба с ним бестолковая – немчура всех угробит.
          - Нам политруки головы морочили, что война закончится через полгода, а ее конца и края не видно... Солдат бросают на убой, как скотину, а результатов  -  дуля.      
          - Надо было взять автомат, перестрелять командиров ко всем чертям и с автоматом перейти к немцам… 
    Облысевший человек,не сводя жестких глаз с говорившего, отрезал:
       - Чего треплешь языком,гнида? В рожу хочешь, мать твою?
       - Подожди, подожди, - огрызнулся тот. – Дальше еще не так запоешь… И тебе хвост прищемят.. 

       Взгляд немецкого солдата.
      «По сей день иногда ночью во снах я вижу всех мертвецов, всех этих раненых, все эти лежащие кругом истощенные тела, я спрашиваю себя, почему половину выдаваемого нам солдатского хлеба нельзя было дать пленным? Это просто уму непостижимо»,- говорил Хайнц Ниверт, солдат батальона связи.

       Эшелон с военнопленными прибыл в Германию на земли Северный Рейн-Вестфалия, где расположился город  Штукенброк. 
 

             ШТАЛАГ 326. ШТУКЕНБРОК. 

         Именно под этим номером шталаг, находящийся в Штукенброке, вошел в историю лагерей смерти, как Бухенвальд, Освенцим, Дахау, Маутхаузен.
        Этакий уютный, семейный немецкий городок Штукенброк…  В огромной, непомерной братской могиле его зарыто 65 тысяч русских, украинцев, белорусов и других    военнопленных. Уничтоженных в этом загоне смерти голодом, сыпным тифом и убийствами.
        Это был один из пересыльных лагерей, находящихся в ведении вермахта. А что творилось в концентрационных лагерях, подчиненных империи СС, одному Богу известно, да   неразобранным до конца архивам. 
 
         Ох, как тянется злая осень 1942 года для Федора!
         На вокзале Хёхельхоф их, жутко голодных, в струпьях и гнойниках, обтрепанной одежде встретили в зловещем молчании немецкие солдаты с овчарками. Рядом  русские(!) лагерные полицейские в черной униформе. Пленные, спотыкаясь, вытаскивали их вагонов мертвых и больных. Колонну по пять человек возглавил рыжий полицейский.
    
         На глазах всех произошла страшное!
         Федор оцепенел, увидев, как полицейские и пленные солдаты побросали в одну повозку, вперемежку мертвецов и обессиленных больных! Кидали даже таких, которые из-за слабости не могли встать в колонну. Все застыли, раздались истошные крики пленных. Рыжий приказал идти вперед, но колонна словно окаменела и не двигалась.
          - Вперед, быстро! - заорал он.
        Немецкие солдаты начали хватать кричавших и закидывать в автофургон. Прикладами долбили по спинам людей, чтобы колонна пошла вперед.
        - Если вы, скоты, не пойдете, эта команда  уничтожит  всех за бунт! - надрывался рыжий, раздавая удары.
        Путь обессиленных людей  пять километров до лагеря называли «дорогой смерти». Следом шла мрачная повозка и аккуратно подбирала упавших, чтобы потом сбросить всех в траншею для трупов.

           Взгляд немецкого жителя.
        «Русские шли от вокзала Хёхельхоф пешком. Они были острижены наголо, глаза из-за голода впалые. Многих охранники били прикладами винтовок, толкали в уличные канавы и траншеи, пока они еще были живыми».

        Вогнали в лагерь. Федору  в глаза бросились нависшее над лагерем сторожевые вышки, в каждом углу да еще в центре. Из-за тяжелых пулеметов, целящихся на пленных, выглядывали лица караульных. По периметру высится трехметровый заборище с двойным заграждением из колючей проволоки. Да еще между этими рядами набросана спиралью проволока. Уже предупредили, что по внешнему заграждению пропущен электрический ток… Какому доходяге надоела жизнь, давай, бросайся… И бросались…
 
        Далее послушаем Федора Бичехвоста. Из материалов дела.      
        «Будучи в шталаге №326 весь состав военнопленных проходил медицинскую проверку, где разбивались военнопленные по состоянию здоровья. Относящихся ко второй категории пленные были выстроены и сведены в баню".

       При входе в санпропускник на них  тупо  смотрела свысока изображенная на фасаде огромная вошь. Каждого проходящего дежурный немец бил хлыстом. В бане дали заржавелые   бритвы и заставили обросших щетиной, лохматых пленников сбривать друг с друга все, до последнего волоса. Тела были в порезах, кровоточили, но их загнали  с головой в чаны, наполненные какой-то едкой щелочной жидкостью…
        Чистоту бритья проверял ухмыляющийся немец. Если оно было никудышным, он зажигалкой подправляя, подпаливал остатки. Воняло горелым волосом и кожей, слышались вопли и стоны. Самые квелые пленные такого мытья не выдерживали, валились на цементный пол, некоторых из бани выносили бездыханными… 
            
       Наши пленные, переправляемые в другие лагеря, находились здесь около 3 недель.   Они кучковались в палаточном лагере, в больших и стылых палатках. В лагере в это время свирепствовал туберкулез.
       Но хуже всего, что они находились рядом с лагерями иностранных пленных, которые жили в несравненно лучших условиях. Их отделяла только перегородка из колючей проволоки, и русские могли наблюдать неплохое положение поляков, чехов, голландцев по сравнению с собственным. Ибо русские умирали от голодухи, холода и плохого питания, как мухи.
       У Федора закрадывалась тупая мысль, что такое может случиться с каждым, в следующую минуту, час, день… Да, его, жилистого крестьянина и  стиснувшего зубы бойца,  все эти напасти пока миновали стороной.

       Взгляд немецкого солдата.
       «Как приведения, бродили умиравшие с голоду полуголодные существа, часто днями не видевшие иной пищи, кроме трупов животных и древесной коры», свидетельствует офицер В. Штрик-Штрикфельд.

        Чудовищный голод порождал в лагерях не менее чудовищные случаи людоедства. Заключенный Раво-Русского лагеря медфельдшер П.Голубенко свидетельствовал: "Есть совсем не давали, военнопленные ели трупы, а немцы, глядя на это, потешились. Я видел, как было сварено 12 трупов... В лагере военнопленных в Бердичеве голод вынуждал узников есть мясо собак, здесь же были зафиксированы факты торговли мясом мертвецов".
       В огромный лагерь Штукенброк эшелоны с пленными подходили  один за другим. Бывало, что в нем находилось до 48 тысяч человек. Вот и подумайте,что они ели...
       И вновь переброска массы военнопленных, среди них и Бичехвост, в следующий лагерь..


          ШТАЛАГ-12 Д. ТРИЕР. 
               
        Над лагерем узников  разорванные облака. Небо заполняла тьма, зловещая и угрожающая. Ночи в ноябре пронизывающие насквозь и холодные. Сквозь ряды колючей проволоки свистел ветер, вдали серел силуэт  кирхи…
       Федор Бичехвост почти в сердце Германии, в ее 12-м военном округе.
       В числе 150 человек он был вывезен в Триер. Там, лязгая зубами от холода, они    проходили карантин.      
       Все сторонились друг друга, избегали вопросов, ибо хватало предателей, готовых за котелок жидкой похлебки продать своего брата солдата.

       Озираясь вокруг, Федор  зачерпнул помятым котелком воды из лужи, достал сухих щепочек, и запалил, потаясь, слабый костерок  (что строжайше воспрещалось!). В предвкушении еды опустил в котелок три драгоценных картошины, выменных на поясной ремень. Внезапно появился караульный с автоматом. Сапогом ударил по котелку, автоматом  - по голове самовольного пленного! 
     Эх, пропала картошка, мелькнуло в помраченном сознании Федора. Очухался на холоде – и обрадовался, что не пристрелил его тот немец. А мог бы запросто…  Был он на волосок от смерти.

        Взгляд пленного немецкого офицера. Сталинград. Февраль 1943 год.
        «Нет, финал битвы 6-й армии в Сталинграде не был героическим. Германский солдат лишился гордости.
         Когда мы вышли из лощины мимо часовых, для нас была готова еда — горсточка пшенных зерен, из которой здесь ничего нельзя было сделать. В конце концов мы жевали сухие зерна.
        Нам полагался и бульонный кубик, но его нельзя было разгрызть. Во время следующего привала мы попытались разжечь костер из степной травы, чтобы в котелках сварить кубик в растопленном снеге. Это было воистину безнадежное занятие.
        На открытой снежной местности травинки с трудом загорались и давали очень мало тепла. Когда мы попытались поджечь лежащие тут и там автопокрышки, конвоиры нас остановили и погнали дальше, не дав ничего сварить».

        Федор, клацая зубами от  холода иголода, потащился, выискивая себе местечко среди дрожащих от стужи людей, стонущих:
     - Мерзнем, как волчий хвост… Когда  осенью попали в плен, немцы накинулись на нас, стащили полушубки, рукавицы, разули и погнали босиком и раздетыми.      
      
       Взгляд  пленного немецкого офицера. Сталинград. Февраль.1943 год.   
       «У нас, конечно, с самого начала забрали часы. Несмотря на мои протесты, младший лейтенант забрал забрал кожаное пальто. Его не заинтересовал ни мой кожаный планшет, ни бумага, ни акварельные краски в нем. Ему, однако, понравились мои теплые кожаные перчатки, и он, улыбаясь, снял их с меня. Забираясь в танк, он бросил мне пару перепачканных маслом меховых рукавиц и мешочек русского сушеного хлеба», пишет Виганд Вюстер.

        Жители   Триера, посапывая, спали спокойно на пуховых перинах, ибо их надежно охранял гарнизон. Узники лагеря беспокойно ворочались на деревянных нарах в бредовых снах, их тоже надежно охраняли сотни часовых с очарками супротив побега.
        Итак, что же  ожидает Федора Бичехвоста и каково положение в этих фабриках   смерти?

       Обратимся к совсем не симпатизирующему советским пленникам рейхсминистру оккупированных восточных территорий А. Розенбергу.
       Он откровенно пишет генерал-фельдмаршалу В.Кейтелю.   
       «Судьба советских военнопленных в Германии стала трагедией огромного масштаба. Из 3,6 млн. военнопленных в настоящее время вполне работоспособны только несколько сот тысяч. Большая часть их умерла от голода или холода. Тысячи погибли от сыпного тифа…
       Снабжение такой массы военнопленных продуктами питания наталкивается на большие трудности. Все же при ясном понимании преследуемых германской политикой целей, гибели людей в описанном масштабе можно было бы избежать… во многих случаях, когда военнопленные не могли на марше идти вследствие голода или истощения, они расстреливались на глазах приходившего в ужас мирного населения, и трупы их оставались брошенными.
        В многочисленных лагерях вообще не позаботились о постройке помещений для военнопленных. В дождь и снег они находились под открытым небом".

       Почему это происходило, спросите вы?
       Истоки зверского отношения к советским военнопленным  были заложены   Адольфом Гитлером.
       На совещании высшего генералитета он безапелляционно заявил:      
       - В борьбе с Советами речь идет о борьбе на уничтожение. Если мы не будем так смотреть, то хоть и разобьем врага, через 30 лет снова возникнет коммунистическая опасность, эта зараза…
       Поэтому нужно разработать технику сокращения чуждого населения. Надо добиться уменьшения славянского, живучего  люда. Мы обязаны  истреблять его – это входит в нашу миссию охраны  германского населения.
      Я имею право, а значит и вы, уничтожать людей низшей расы, недочеловеков, которые размножаются, как черви. И мы не остановимся ни перед чем, чтобы достигнуть нового порядка, основанного на подчинении низших рас высшей, арийской, северогерманской!
      Ибо мы есть раса господ, мы призваны главенствовать над всеми народами и повелевать миром! И будет так!

       Конечно, эту политику с рвением поддерживали высокопоставленные деятели  рейха.
       Так, министр иностранных дел заявлял на аплодирующем ему совещании чинов в оккупированной Польше:
      - Как приходится русским, как приходится чехам, мне совершенно безразлично, наплевать…
      Живут ли другие народы в довольстве или умирают с голоду? Интересует меня лишь потому, поскольку нужны они нашей культуре, как рабы, в противном случае они меня не интересуют.
       
       Взгляд немецкого солдата. Г.Сайер, солдат дивизии "Великая Германия" пишет:
      "Однажды я с ужасом увидел,как один подонок привязывает пленных к решеткам ворот. Хорошенько закрепив их руки, он сунул в шинель одного из них гранату, снял чеку и побежал в укрытие. У русских вырвало кишки; до последней минуты они кричали о помощи".

      - Меня Бог миловал! - говорил  на склоне лет отец.- Страшно то, что плен - это неволя и издевательства над тобой.
       Не каждый выдержит холод и голод, смерть товарищей, убийства, расстрелы, горы трупов-скелетов... Это  жуткое дело. Надо было иметь крепкие нервы и сильно хотеть  выжить, и не сломаться...
 
       Плен, что и война, чреваты неожиданностями.
       21 ноября его отправили  из германских лагерей в неведомое королевство Люксембург, оккупированное немцами.

       А за туманными равнинами Германии, настороженными городами с черепичными крышами, старинными замками-башнями и островерхими кирхами оставалась вдалеке его родная Россия…

       Там, в запорошенной метелями хуторке Новокиевском ни слуха, ни духа, ни малого письмеца матери Марине от сына Феди. Без вести пропал, сгинул…
        В хате, заваленной снегами по соломенную крышу, Марина растит детишек, из последних жил тянет скудное хозяйство. Без него нельзя, не выживешь.
       Целый день не приседая, она на ногах. Из хаты в сарай задать корма худобе-скотине, то в клуню за соломой, то надо топить печку дымучим кизяком и бурьяном-кураем, то слазить в погреб набрать картошки-капусты…  Вечером вести поить скотину на замерзший  пруд, что делали раньше ее хлопцы, офицеры на фронте Федор да младший  Иван.
       Марина, убирая в сарае мычащую скотину, скирдуя ли с вилами солому, или выглаживая рубелем бельишко, (ох, как верила!), что сыновья Федя и Ванюша живы.   Знала от людей, что сильные бои  шли под Сталинградом, где воевал Федя. А вот про Ваню-то ничего не слышно…
       Она глубоко вздыхала, плакала украдкой, и, отсморкавшись в фартук, молилась на иконку, прося бога, чтобы в один  добрый день  они вернулись… Боже, спаси их, сохрани и помилуй! Боже милостивый, где же они есть-то?..

      Что же случилось с младшим братом Федора, офицером Иваном Бичехвостом?
      Почему нет от него домой, матери родной Марине, весточки  в притихшую у степного пруда Новокиевку?
      Господи, как тут душе материнской не выгореть?
 
             ГДЕ ТЫ, ИВАН?.. 

        Я вникаю в рассекреченные материалы контрразведки «Смерш», гляжу на жуткие фотоснимки военнопленных-скелетов, читаю с волнением воспоминания и документы  моих  офицеров-героев.
       И сквозь пепел тех военных лет проступают улыбчивые лица молодых лейтенантов в гимнастерках с петлицами – отца моего Федора Бичехвоста, брата его Ивана и друга Иванюка Ивана.
      И, кажется, вот-вот брызнет их задорный смех, и скажут они нам: «Ну как живете, земляки, и не забыли ли вы о нас, фронтовиках?». 
               
       ... По разбитым  шляхам и погорелым хуторам Украины идет-бредет в слякоть и грязь с сумой через плечо то ли нищий, то ли убогий хлопчик.
       Тот захлюстаный бродяжка был Иван Бичехвост.
       Странно, как попал он сюда? Да и бродяга ли? 
       Уж больно дотошно всматривается он в расположение немецких гарнизонов, разглядывает калибры встреченных пушек… 
       Ничего не ускользало от зоркого взгляда его из-под порыжевшей, нахлобученной  шапчонки.

       Обратимся  к воспоминаниям его двоюродной сестры, Александры Губановой (в девичестве Бичехвост), из того же хутора Новокиевского, где они вместе росли-бегали,  спешили в сельскую школу…
       Писала она о нем правдиво, тепло и искренне. Так же, как учила завсегда родному русскому языку и литературе в Новокиевский школе сельских девчат и мальчишек, в том числе меня, автора, за что я ей сердечно благодарен и низко кланяюсь…

       Итак, вспоминает она.
       «В войну Ванюшу мобилизовали на фронт и забросили в тыл фашистам на Украине под видом нищего: шапка не первой свежести, пальто грязное, рваное, а на ногах –на одной обрезанный, худой валенок, на другой - старый глубокий галош. Это он мне сам рассказывал.
       Вот он и ходил по селам, просил милостыню, умел говорить по-украински. Сам-то он  из нашего семейства  хохлов, тех украинцев, которые переселились в 1900 году в степной  Царицынский и донской край и основали здесь многие хутора, в том числе Новокиевский. 
 
      Он рассказывал мне: «Зайдешь на Украине к русским и спросишь: «Ну как живете при немцах?». Они плачут, жалуются, как их немцы притесняют, оскорбляют, все отбирают. А  заглянешь в хату к более обеспеченному украинцу и спросишь: «Як жывется вам пры нимцях?». Отвечают: «Гарно жывэм. Цэж будэ самостийна Вкраина!».
       Сколько времени Ваня бродил по Украине, я не знаю. Но когда он вернулся назад, то два месяца сидел в кабинете и все описывал, где был, что видел и что слышал… Очень жаль, что Ванюша умер рано…»

       Как видно, Иван Бичехвост был разведчиком-маршрутником. Из тех, которые   посылались со спецзаданиями за линию фронта. В тылу врага они по крупицам, рискуя жизнью, собирали сведения.   
      Осведомленность его, разведчика, проникшего далеко по тылам врага, оказалась поразительной. Высокое военное начальство узнало от него  многое, не прибегая к сложным и трудоемким операциям по захватам  и перехватам секретных документов немецких штабов.

       Вот что рассказывает о нем дочь Вера, для который отец оставался примером всю жизнь.
        «Родился он 10 ноября 1918 года на хуторе  Новокиевском. Учился в школе. Водил вместе с братом Федей поить скотину на Рогатый пруд, в котором они купались, а зимой делали лунки во льду. Ходил в степь, на бахчи. Особенно ему нравилась степь весной, когда цвели тюльпаны. Всегда говорил, что они у нас желтые.
       В 14 лет поступил в Михайловское педучилище. Затем работал учителем истории и завучем  в школах Новониколаевского района Сталинградской области. Одновременно заочно поступил в Сталинградский пединститут на отделение истории. С того времени сохранилась зачетная книжка. Все остальные документы сгорели во время войны.
      Со второго курса его призвали в армию, под Читу. Оттуда направили в Златоустовское пехотное училище. В числе лучших курсантов он окончил училище ускоренным курсом.
      Двоих выпускников, в число их вошел и папа, направили в спецшколу в Киев.  Учились в нем, не делая никаких записей, только слушали и запоминали: из них готовили разведчиков. Папа всегда говорил, если бы его туда направили чуть раньше, он бы в живых не остался».
       По скупым документам можно сделать вывод, что попал он в секретную  сферу Разведывательного управления Генштаба Красной Армии.

      "То, что он ходил по тылам оккупированной Украины, правда, - продолжает дочь. - Он об этом молчал много лет. Незадолго до смерти, поминая погибших в день Победы, об этом обмолвился. Я начала расспрашивать. О том, что он бы разведчиком, никто из нас не знал, даже мама, а уж ей он  доверял во всем. Говорить  ему было нельзя: дал подписку молчать.
      Позже мы узнали, что «легендой» было то, что он украинский хлопчик, худой, неприметный, возвращается домой с рытья окопов.
      Особенно ему запомнился эпизод, как он переходил какой-то мост в селе, занятый немцами, а старостой в нем был бывший прокурор, спросивший, куда он идет.  Он шел через мост и чувствовал сверлящий взгляд, в мозгу было «Все. Вот-вот схватят».

       Да, вероятность его  провала, гибели была достаточно велика. По данным Главного разведывательного Управления около 6 тысяч армейских чекистов погибли в годы войны.
      «В самом селе увидел повозку, в которой были впряжены старый еврей и молодая еврейка. На повозке была бочка с водой, – рассказывал   Иван Бичехвост дочери Вере. - Сзади шел немец и подгонял людей кнутом, стегая как скотину».
      Эти и другие наблюдения разведчика, положенное в  секретный отчет, подчеркивали ужасное положение еврейского населения на оккупированной Украине.

      Вот выдержка из донесения группы СС: «В Киеве мы пригласили еврейское население прибыть для переселения. Хотя мы рассчитывали  сначала, что явится 5000-6000 евреев, явилось 30000 человек». Все 30  тысяч человек были уничтожены…
      В другом городе эсесовцы согнали в лагерь 34 тысячи человек, в том числе женщин и детей. 
      «После того, как мы сняли с них все ценные вещи, одежду, все они были убиты. Выполнение задачи заняло несколько дней». Так свидетельствуют высокопоставленные участники этих ужасных акций.
      Повсюду  таковыми добросовестно   выполнялось указание Гитлера о физическом истреблении евреев  и установка Гиммлера:
      «Если нам сейчас не удастся уничтожить биологическую базу еврейства, то в один прекрасный день евреи уничтожат германский народ».

       В рейде по Украине разведчик Иван Бичехвост приходит к выводу: «Среди украинцев было много предателей».
        «А то, что самостийники себя еще покажут, естественно, не в лучшем свете, папа часто повторял нам. Оказалось, был прав, хотя прошло столько лет! (Воспоминания  его дочери написаны в 2010 году. Н.Б.).
       Выводила его с оккупированной территории женщина-молдованка, переправила на лодке через Днестр…».

       «Потом он воевал командиром стрелковой роты, - продолжает  рассказывать дочь. 
       - Был ранен в руку. Чудом остался жив. Спас маскхалат. Он находился на наблюдательном пункте, следил за движением немецких танков. В руках был бинокль. С одного рукава маскхалат чуть сполз. Снайпер попал ему в левую руку. Немецкие танки дошли до наших траншей, стали расстреливать и утюжить их. От роты почти ничего не осталось. Папа попал в  приволжский госпиталь в г. Энгельс.
       Здесь узнал, что брат Федя убит, (потом узнал, что попал в плен), написал рапорт с просьбой направить на Сталинградский фронт, но ему отказали…»

       После войны два брата-фронтовика, встретятся в хате матери, в Новокиевке.  Иван  расскажет, как он стремился попасть на Сталинградский фронт, чтобы отомстить за смерть брата Федора. А  если бы он узнал, что Федя в плену, то сделал бы все, чтобы найти его и вызволить….

       В те военные годы офицер-чекист Иван Бичехвост продолжал нести  службу…  Борьба его на невидимом фронте разведки, его оперативные псевдонимы, рапорты  и другая секретная информация находятся за семью печатями в пожелтевших от времени папках, доступ к которым крайне ограничен.
       Только спустя годы найдут его награды. На капитанском мундире Ивана Бичехвоста  засверкают три ордена: «За боевые заслуги» и два ордена «Красной Звезды», а так же медали.

       Брат его, плененный офицер Феодор Бичехвост осенью 1942 года, стиснув зубы и едва живой, проходит сквозь пекло фашистских лагерей…    

   
                ГДЕ ТЫ, ДРУГ...
            
        А сейчас обратимся к запискам  разведчика Ивана Иванюка, переданным им в     Новокиевскую школу. В нее они  с Федором Бичехвостом бегали пацанами, учились за одними партами, носились по одним коридорам. 
    
       Эх, добровольцем рвался на фронт Иван Иванюк! Но в Калининском райвоенкомате в селении Панфилово, недалече от Новокиевки, люди в форме выслушали его - и отказали.
         Строго велели:
         - Ждать! Вызовем! 
       «Вскоре последовал вызов в Михайловское МРО КГБ, (г. Михайловка) и его начальник т. Цыганков П.С. в состоявшемся разговоре предложил мне продолжить службу в органах безопасности, - пишет  Иванюк. - В июле 1941 года решением Калининского райкома        меня направили в Михайловское МРО КГБ, где и зачитали приказ о зачислении сотрудником.

      Немцы придавали большое значение  развертыванию шпионско-диверсионной работы в тылу Красной армии.
    С этой целью, различными путями засылая специально обученных шпионов и диверсантов, они пытались разведать расположение и численность наших войск, их вооружение и боевые задачи. Он подготавливали взрывы и поджоги оборонных объектов, крушений на железных дорогах, убийства советских бойцов и командиров.
       Итак, войну я начал молодым сотрудником органов Госбезопасности.

      Пользуясь отсутствием второго фронта в Европе, немцы летом 1942 года развернули наступление с целью захвата Сталинграда. На этом участке советско-германского фронта для нас создалась крайне тяжелая обстановка. Наступил критический момент Второй мировой войны...   
      Единственной нитью, по которой доставлялось все необходимое для фронта, была железная дорога Москва-Волгоград. Днем и ночью по ней следовали воинские эшелоны, подвергаясь непрерывным бомбежкам с воздуха.
       Немецкое командование стремилось, во что бы то ни стало прервать этот единственный путь и поставить наши обороняющиеся войска в еще более тяжелое положение.   
     С этой целью немцы решили направить несколько хорошо обученных диверсионно-террористических групп в наш тыл.

     От командования Сталинградского фронта был получен приказ: «Принять срочные меры по задержанию диверсионно-террористической группы, которая будет выброшена с самолета в 2 часа ночи 13 августа 1942 года» в Михайловском районе между хуторами Сеничкин и Катасоновка.
      Из числа работников милиции и ополченцев была сформирована поисковая группа,  возглавить которую было приказано мне. Ночные поиски успеха не дали. Место выброски парашютистов плохо просматривалось. Оно представляло собою поле, заросшее сорняком выше человеческого роста. Поиски осложнялись еще и тем, что по дорогам шли отступающие войска, среди которых легко могли затесаться и сброшенные диверсанты.

     Поступили сведения, что в деревню Отруба, недалеко от Михайловки, заходил молодой человек в форме советского солдата, пообедал у одной женщины, заплатил ей за обед. В разговоре он интересовался такими данными, которые вряд ли могли быть нужными рядовому солдату…

      Заподозрив, что это мог быть один из членов диверсионной группы, мы предупредили всех работников милиции и паспортного стола, а так же сообщили приметы этого «солдата».
       Через некоторое время мне позвонил начальник Михайловского паспортного стола с просьбой зайти. В кабинете сидел солдат, на мой вопрос он объяснил, что отстал от своей части, разбитой под Воронежем, перенес много лишений и хотел здесь, в паспортном столе заручиться какой-нибудь справкой  или направлением в военкомат, чтобы его в дальнейшем не задерживали.
        При этом предъявил документы, которые имели в то время все солдаты нашей армии. По внешнему виду рассказчика было похоже, что он перенес трудности.
       Однако в его военный билет не была проставлена отметка о прохождении перерегистрации. Видимо немецкая разведка, готовя документы для шпиона, не знала об этой детали. Вызвала так же подозрение и обнаруженная у него при обыске пачка совершенно новых советских денег.

       На допросе «солдат» окончательно запутался в данной ему немецкой разведкой легенде и вынужден был признаться, что является ее агентом.
       После окончания шпионско-диверсионной школы в Варшаве, он в числе трех других шпионов, ночью в августе был выброшен с самолета на территорию Михайловского района с заданием напасть и уничтожить охрану железнодорожного моста в Михайловке и взорвать мост через реку Медведица.
       Кроме того, они должны были взорвать железнодорожное полотно между станцией Раковка и Михайловка. На его карте было отмечено место взрыва. Диверсант назвал псевдонимы  других сброшенных с ним шпионов.
       Вскоре они были задержаны.  При допросе назвали место, где спрятали рацию взрывчатку, оружие, продовольствие, парашюты, сигнальные фонари для обозначения места бомбежки немецкими самолетами наших объектов.
      Таким образом, вся диверсионно-шпионская группа была обезврежена. Поэтому огромное значение для Сталинградского фронта имел арест диверсантов, так как тяжелыми последствиями грозили взрывы моста и железной дороги.

       Вскоре мы получили из Москвы телеграмму, что на границе Кумылженского и Михайловского районов будет выброшен ночью с самолета шпион Озеров Василий (фамилия условна). Начальник Цыганков поручил операцию по его поимке возглавить мне.
       Как и было указано в телеграмме, в назначенном месте с самолета был сброшен шпион, которого мы задержали. 
        Расследованием было установлен, что он попал в плен, был завербован и прошел обучение в немецкой школе под Варшавой. По заданию, он должен был устроиться у своего дяди, работавшего на мельнице в Михайловке и по рации передавать сведения о передвижении советских частей. Кроме того, через некоторое время к нему будет заброшен связник.

      Нами было принято решение: привлечь Озерова на свою сторону и завязать радиоигру с немцами. Примерно через месяц их разведка, введенная в заблуждение, поверила нашей легенде и выбросила опытного резидента Шварца для создания резидентуры в этом районе. С помощью  Озерова Шварц был арестован.
      При допросе Шварц посмотрел внимательно на меня и спросил:
      - Сколько Вам лет?
      Я ответил:
       - 26 лет.
      Поскольку я был в штатском, он спросил:
      - Какое у Вас звание?
      На что я ответил:
      - Разве это имеет какое-либо значение для допроса?
      Шварц с сожалением и досадой сказал, что он жил на Украине и с 1936 года (!) является агентом немецкой разведки. 
      Он не мог или не хотел понять, как, имея такой опыт шпионской работы, был обезврежен таким молодым по виду чекистом и добавил:
      - Считай, что тебе повезло, теперь тебя повысят в занимаемой должности и звании.
      Этим самым подчеркивал, что он не простой агент. На что я ему ответил:
      - Если бы мне за каждого арестованного агента повышали в звании, то быть бы мне давно генералом.
      За время работы в Михайловском районе мною было задержано около 20 шпионов и диверсантов».
      Забегая вперед, обмолвимся, что офицер Иванюк станет высоким профессионалом органов госбезопасности…
      
      Да, сталинградские чекисты-коллеги Иванюка с успехом боролись против агентов абвера. Посудите, только с января 1942 по апрель 1943 года они разоблачили и арестовали 625 диверсантов и разведчиков. 
      Но скажите, много ли знаем мы о тех чекистах Сталинграда?
      Подвиги их молчаливо хранят тайники архивов.
   
       ...Придется ли когда увидеться, встретиться двум неразлучным друзьям-голубятникам Федору Бичехвосту и Ивану Иванюку, этим офицерам, разбросанным вихрем войны в разные концы  Европы…
      Ибо мчит эшелон, переполненный военнопленными, Федора в чужедальний Люксембург…

        На фото. Раздача еды военопленным
       Продолжение  здесь:  http://www.proza.ru/2011/11/02/1151