Русская готика

рецензия на рассказ Сергея Саканского "Насекомое"

Франц Кафка изобразил бы чудовищное насекомое, с ненавистью своих огромных фасеточных глаз взирающее на маленькую девочку, замурованную в янтарный кулончик; Хулио Кортасар показал бы душу женщины, переселившуюся в букашку – или аксолотля, закатанного в кусочек каменной смолы. Сергей Саканский делает это по-другому – с реалистической достоверностью: но от этого не становится менее страшно, скорее наоборот: отсутствие условностей, которые где-то на втором или третьем плане все-таки напоминают о фантастике, вызывает ощущение полной реальности происходящего.

На первый взгляд – ничего особенного, обыкновенная историйка, которые наши женщины и дети рассказывают почем зря на ночь глядя. Безделушка – заколдованный кулончик из самодельного янтаря, в который любящий отец закатал козявку. Козявка переходит из рук в руки, делая несчастными своих обладательниц, возвращается к хозяйке и снова ломает ей наладившуюся было жизнь. Естественным образом насекомое, вырастая до огромных размеров, переселяется в ее кошмары…

В чем же истинный кошмар этого неброского и правдивого, как сама жизнь, рассказа? Не в том ли, что сама реальность, в которую закатал ее любящий отец, для Лидочки – это та же каменная смола? Все наши движения, поступки, перемещения во времени и пространстве, проявления духа и воли – возможно, сны заключенного в камень, на самом же деле нас пеленает чудовищная каменная пустота, в которой мы не в состоянии не то что пошевельнуться – но даже вдохнуть?

Сводные сестры – Лида и букашка в кулончике у нее на шее. Обеих создал отец: обе замурованы в прозрачный камень. И что самое жуткое – обе созданы из любви.

С ненавистью прозревания смотрит Лида на козявку, закатанную в янтарь. С ненавистью и отвращением смотрит автор на Лиду, ее отца, подругу и ту же козявку, закатанных в прозрачный, но от этого не более податливый камень его рассказа, – ибо видит, как в зеркале, каменный мир, в котором и сам он, и все вокруг. Ни шелохнет, ни прогремит… С ужасом переворачивает читатель последнюю страницу, невольно радуясь исподтишка: ведь вот оно, движение – но какое к черту движение, рассказ-то – на экране компьютера…