Вариант сознания... ч. 45

            
    Эта  темная,  темная  материя…
Темная  материя  - научное определение  для  обозначения  невидимой  массы   Вселенной. Судя по расчетам,  она составляет  от  90  до  99  процентов   всей  массы    космоса.   Галактики,    шаровые  скопления,  звезды и планеты  -   украшения  из  крема на  темном  шоколадном  торте.   Если бы  не  эта темная  масса,  то  звезды  на периферии  Млечного пути  разлетелись бы  кто  куда – такова их скорость;  темная  материя  -  вещество, которое  «цементирует»    галактики. Сейчас их насчитывают примерно  150  миллионов  штук. Очень солидная   цифра.
Стремительное  разлетание   видимой  Вселенной,  возможно, связано с  тем,  что  в  межзвездном пространстве    из  «ничего»  возникает  нечто,  что раздвигает  вакуум,   разгоняет скопление  вещества,   как  бы  растворяя  и так мизерную  его  концентрацию.  Возникает  что-то вроде космической  гомеопатии.   Три четверти  энергии космоса  -  это  и есть   энергия вакуума,  энергия  невидимого  «ничто».  Встряски  этого  невидимого материала  приводят   к рождению новых  вселенных.  Затраты  энергии на  это  невелики:  Бог  чихнул -   и мгновенный  фазовый  переход  темной  материи в вещество  породил вселенную,  которую  мы   безуспешно пытаемся  постичь,  замирая  от   величия  Мистерии…
Я  прочитал об этом в  журнале  «Наука  и жизнь» (2000,  № 4) и невольно задумался о странностях   человеческого космоса.   Социосфера -  так можно назвать совокупность  всей  человеческой  массы и   плодов  ее  деятельности (города,  плантации,  заводы,  машинерия, хранилища  информации,  транспортные  артерии,  энергостанции,   оружие  и  технологии), -  социосфера    живет и развивается  вовсе  не по планам  пятилеток,  не по законам  Маркса или   понятиям свободного предпринимательства;  есть нечто,  что заставляет   воспарять и   падать  нации и государства,  не  говоря  уж  об отдельных  людях,  которые,  оказавшись в  нужный момент в  нужном  месте,  вдруг становятся  вершителями  судеб  или  падают в  бездну.
 Эта таинственная  сила  давно  осознана  людьми.  Это называют вмешательством  Бога  или Дьявола, судьбой,  кармой  и  еще  десятками  имен.  Я  бы  назвал  ее  «темной  материей  человечества»,  или  лучше  -  «темной  субстанцией», ибо природа  ее  неизвестна.  Ее  масса, или сила, или  энергия -   многократно превышает совокупную  энергию  человечества.  Она растворена вокруг нас;  как подводные  Эль-Ниньо, Лабрадоры  и Гольфстримы, она вовлекает тонкий поверхностный  слой   живой  биомассы  в  водовороты  Бытия.  Может,  каждый  человек подобен  айсбергу,  и  мое  тело -  только восьмая  или  десятая  доля  того,  что, собственно,  и есть  человеческое  существо. Моя  подводная  часть дрейфует в потоках  темной  субстанции,  вовлекаясь в  водовороты  социальных конфликтов,  в губительные  мальстремы   войн  и бунтов.
 Разумна  ли  темная   субстанция,  как открытая Вернадским разумная ноосфера?  Вероятно,  это  антипод  разумного начала. Трудно  с позиций разума объяснить   политическую подлость,   захватнические  войны,  каннибализм  и   ядерные  бомбардировки.  Темная  материя  не  обладает разумом,  но информативна.  Судя  по всему,  космические  флуктуации  -  затмения  Солнца  и Луны,   высыпание  темных пятен на нашем  светиле и прочее -   вызывают волнения и приливы   темной  материи.  Катастрофы,  инфаркты  и инсульты,  пожары  и падения правительств,  взлеты мировых  цен и  рецидивы  терроризма – за всем  чувствуется разрастание  губительных метастазов  темной  субстанции.
                17  июля  2000.
                * * *   
                Молитва
В  четыре пополудни  спустился  на  Ливадийский лечебный пляж. Пляж  обширен,  вид  на  Ялту прекрасный, но народу  немного.  Соседи по  санаторному  корпусу  разместились на  лежаках  под навесом,  на солнце  лежать не рискуют. Я  прошел в конец  пляжа,  разделся. Поблизости  отдыхала татарская  семья.  Дети плескались, мешая русские и татарские  слова.  Белобрысый  мальчишка  в  девичьих  трусиках  швырял в  воду  большие  и мелкие  камни:  «Топлю вражеские корабли…». 
 Отец, выставив  массивный  подбородок,  снисходительно поглядывал.  Когда  Гариман – так   звали мальчугана – слишком  «зарывался»,   он  выговаривал:  «Это плохая  игра!». Заметно  было,  что    с матерью дети   разговаривали по-татарски,  с отцом  -  по-русски. Интересная  метода воспитания!
Море  -   чистое,  незлобивое,  шелковистое, чуть тронутое  румянцем,  - словно добрая мать,  ласкало  и татарчат,  и семейство  армян  во главе с  энергичным  лысым    толстяком,  и девчонок-худышек,   прыгавших с мола солдатиком,  и  целлюлитовую  даму  в  непомерном  черном  купальнике… У  горизонта  неспешно,  прогулочным  темпом,  проползла  баржа;  возле  порта в  Ялте покачивалась  белая  яхта… Хребет Иограф  погрузился в задумчивую  дымку… Покой и благолепие.
  -  Ана! Ана! -  кричал  матери татарчонок, срезая  «блинки»  плоским камешком.  Трусики  его почти сползли с  худой попки,   а  ему в  азарте  было все  равно. Милое  детство! Господи!  Неужели  этому  когда-то придет конец?  Я  не о том,  что после инфаркта  остро ощущается   конечность бытия.  Неужели придет конец  этому мирному   плеску волны,  которая  одинаково  ласкова  и к русской старушке,   и к  счастливому  семейству  крымских  татар,  и к  живым  черноглазым армянским мальчикам,  которые  облепили широкую спину отца? Душа  моя,  едва оправившись от страданий,   остро ощущала    потребность выговорится,  и   губы мои   дрогнули, чтобы  прошептать:
Господи! Да останется Крым  единой молитвой,  которые возносят  и  православные,  и мусульмане,  и  баптисты,  и  все,  все,  все! Господи!  Не  допусти   великой  розни и поругания народов!  Пусть укрепится  в  душах мысль,  что у всех  живущих  на  земле -  единое  кровеносное  древо,  и если пустить русскую кровь -  это  значит, пролилась и   армянская,  и татарская,  и украинская,  и материнская,  и отцовская  кровь… 
 Господи,  не  допусти!
                22  июля  2000.
                * * *

                «В Ореанде  сидели на скамье…».    

Но этот край так полн чарованья,
И суждено природе здесь вдохнуть
Так много прелести в  свои созданья,
Что перед этой дивною красой
Смирился я плененною душой.
                К.Р.

    Застать рассвет на скамье возле церкви Покрова никак не удавалось. В четверть шестого, когда я ступал на «царскую тропу», в просветах между ветками   уже видно, как солнце высовывает из-за мыса Мартьян свой огненный язычок. Через минуту-другую  раскаленный диск выплавлял из морского свинца  золотую, сверкающую цепь. Мне ужасно хотелось встретить рассвет  в Ореанде так, будто я нахожусь вместе с героями чеховского рассказа «Дама с собачкой».
    На самом деле  между нами была страшная пропасть, и не  только временная. 17 июня 2000 года, то есть, месяц с небольшим назад,  меня привезли в реанимацию Ливадийской больницы с инфарктом. Врачи  быстро определили суть дела, и вот, пройдя круги инфарктного ада, я потихоньку  возвращаюсь к жизни. В Ливадийском  санатории есть специальный корпус для инфарктников, там нас потихоньку ставят на ноги. Сначала десять ступенек  на второй этаж…  щадящая лечебная гимнастика… потом  двести метров  по садовой дорожке - на время и с контролем давления… наконец, прогулки по «царской тропе»… Все это пройдено, и постепенно разгорелось желание  спуститься в  Нижнюю  Ореанду к церкви, описанной Чеховым. Очень уж созвучны моему нынешнему состоянию его размышления о покое, о вечном сне, ожидающем нас…
    Церковь была возведена великим князем Константином Николаевичам Романовым в 1890-х годах из камня, оставшегося от сгоревшего дворца. Построили ее в архаическом стиле первых византийских церквей. Возле храма находилась оригинальная звонница в кроне могучего дуба…  В храме Покрова Пресвятой Богородицы у меня  хороший знакомый, добрый  и отзывчивый алтарник Володя Евдокимов. Сейчас храм в запущенном состоянии: золотую смальту с фигур апостолов выковыряли доброхоты, мозаичный неф алтаря с образом Богородицы расколот безобразной трещиной, которая образовалась еще в 1927 году, во время ялтинского землетрясения. Зато какой в куполе мозаичный образ Спасителя работы итальянского художника Сальвиатти! За  церковью  над обрывом - предполагаемое место  утреннего свидания Гурова и Анны Сергеевны.
     «В Ореанде сидели на скамье, недалеко от церкви, смотрели вниз на море и молчали. Ялта была едва видна сквозь утренний туман, на вершинах гор неподвижно стояли белые облака. Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады,  и однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды,  теперь шумит и будет шуметь так же равно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве,  в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства.
     Сидя рядом с молодой женщиной, которая на рассвете казалась такой красивой, успокоенный и очарованный в виду этой сказочной  обстановки — моря, гор, облаков, широкого неба, Гуров думал о том, как, в сущности, если вдуматься, всё прекрасно на этом свете, всё,  кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда  забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве».
    Рассказ «Дама с собачкой» был написан в 1899 году, вскоре после вынужденного переезда писателя в Ялту.  Не от хорошей жизни Чехов оставил столицу:  мысль о возможности как-то отсрочить неминуемый конец, конечно же,  определяли логику  этого переезда. Тема смерти  была табуирована: ни в письмах Чехова, ни в разговорах  нет и намека  смертельную болезнь. Сплошное погружение в  ялтинский быт (обустройство нового семейного гнезда), в литературу, в благотво-рительность…
    И все-таки тайные мысли  пробились наружу.  Я не случайно выделил в чеховском тексте  слова «покой», «вечный сон», «когда нас не будет», «вечное спасение»: все это парафраз на тему смерти...   Да и само слово «смерть» присутствует в размышлениях Гурова.  Пять упоминаний подряд (в разных вариациях) – всего в двух предложениях!  С чего бы  Гурову, у которого все устроено, все «схвачено»,  все прекрасно, - с чего бы ему  ударила блажь так плотно думать о смерти? Гурову  думать о смерти нет никакого резона, а вот самому Чехову…
    Вид бесконечного, вечного моря вызывал, вероятно, у автора «Дамы с собачкой» размышления о конечности, бренности бытия. Есть свидетельства, что  Чехов нуждался  в поездках  в Ореанду, откуда  открывался возвышенно-философский  морской пейзаж. Ездил на пару с «поповной» - Наденькой Терновской (это вызвало подозрения местных дам: не  к свадьбе ли клонится дело?). Ездил с Иваном Буниным – даже ночью! Должно быть, величественно смотрелось море  в лунную ночь. По воспоминаниям Ивана Алексеевича, именно в такую поездку Чехов неожиданно (только для него!) заговорил о том, что лет через шесть-семь  его как писателя забудут…
   За Гуровым – для меня это несомненно - скрывался сам Чехов. Чехов с  его глубоко драматичной, глубоко запрятанной мыслью о скорой смерти…
     Собственно, там, где встречали рассвет Анна Сергеевна и Гуров, сейчас  никакой скамейки нет... Лежит дубовый ствол, притесанный сверху, с большим суком с правой стороны.
    К половине шестого солнце уже скатилось  с мыса... Сверкающая  дорожка поперек залива играет, как чешуя  золотой змеи. Кажется, она втягивает в себя воды справа и слева, и  невозможно постичь  загадочную игру бликов на этом манящей, но непроезжей дороге... Далеко-далеко, не касаясь горизонта, висит сиреневый  мыс Меганом; Аю-Даг опустил голову  и прижал уши,  осторожно втягивая воду. Пологий мыс Мартьян походит на неведомое животное,   голова которого ушла под воду, а  длинная шея постепенно  врастает в массивную горную хребтину.
    Ялта почти не видна, закрытая слева пологим лесистым склоном, над котором угадываются  белые контуры Ливадийского дворца. В утренней дымке  проступают часть порта, Поликуровский холм с колокольней, белые  кубики Массандры… Вот из-за хребта выползла тучка. Теплый фронт с моря остановил ее, она растерянно потопталась,   превращаясь то в квашню с  безобразно вздувшимся тестом, то  в утконоса,  то в горку переваренных пельменей… Высоко над яйлой появилось облако,  похожее на перевернутую тарелку; такие тарелки-облака обычно предвещают сильный ветер. Вчера вечером, кстати, ветер разыгрался не на шутку. С веранды было видно,  как с  гигантского  обрыва яйлы в сумрачную бездну  скатывалась белесая Ниагара. Облачная река низвергалась непрерывными потоками, которые заполняли ущелья и, наткнувший на встречный теплый поток воздуха, таяли, распадаясь на   сгустки, похожие на студенистых медуз… 
   Ровно в шесть над  баржей, спящей в заливе,  появился белый дымок. Камбуз затопили? Запустили движок? Баржа повела носом и, огибая невидимую дугу, поползла  в порт.  Пока я занимался баржей,   облако-тарелка  ускользнуло за яйлу. Стало быть, ветра откладываются…
    На мерном фоне прибоя проснулись звуки – словно цветные стежки на ткани, растянутой пяльцами. В кудрявой дубовой чаще часто зацокал дрозд, заухал вяхирь. Словно базарные бабы, затараторили чайки. Ворона, брезгливо оттопырив лапу, неспешно пролетела  к корпусу санатория.  Позади, за оградой,  заревел мотор «Икаруса». В нынешней жизни   автопарки с вонючими автобусами  непременно  размещают в самых хороших местах. К примеру,  возле церкви, которая освящена гением Чехова…
    В голове никакой философии:  только самые простые мысли, простые и бесхитростные, как этот гравий у скамьи,  как благополучно опорожненная кем-то бутылка «пшеничной»… Раньше, во времена Чехова,  еще казалось, что природа – это нечто возвышенное, стоящее над человеком с его мелочными поползновениями  охмурить чужую бабу,  посмаковать сочную мякоть житейских удовольствий,  поплевать косточки воспоминаний о курортных романах... Ныне природа  окантована в модных комнатных пейзажиках,  в картинках цветного телевизора, превратилась в деталь интерьера, в предмет суетной заботы экологических фондов…  И кажется, что уже не  высокомерное равнодушие к  жизни и смерти человека слышится в  вечном шуме моря, а напротив,  вынужденное смирение перед   человеческой  необузданной волей….
     А примеры насилия человека над планетой – на каждом шагу, только приглядись. На шее гигантского ящера, уткнувшего маленькую головку в море, торчит железяка телевизионного ретранслятора; сверкающую солнечную дорогу рассекает стальной резак теплохода; парниковый эффект разогревает атмосферу… А вчера по радио сообщили, что на солнце снова высыпала сыпь. Надо ждать всплеска сердечных заболеваний. Природа пытается сопротивляться…               
                24 июля 2000.               
                * * *               
P.S. 26 декабря 2004 года  на дне Индийского океана образовался гигантский разлом длиной в тысячу километров. Высвободилась энергия в девять тысяч хиросимских атомных бомб. Катастрофа привела к смещению оси вращения Земли. Сутки на доли секунды стали короче. Несколько островов передвинулись на 30 метров. Цунами высотой в 10-15 метров смели прибрежные города и поселки в Малайзии, Индонезии, Таиланде, на  острове Коломбо. Погибло почти  300 тысяч человек. Пять  ядерных Хиросим…
    Вот тебе и «равнодушие к жизни и смерти». Вот тебе и «залог нашего вечного спасения»,  нашего «непрерывного совершенства»…