Уроки навсегда

С рисованием я на «вы». С детства. До такой степени у меня ничего не получалось в этой области, что когда в первом классе я безуспешно пытался изобразить пилу и топор, то даже отец, не выдержав этого, сам нарисовал мне  их. Мне осталось только обвести контуры этих рисунков своей корявой рукой. Несмотря на то, что я за них получил хорошие, но явно не заслуженные оценки, поблажки со стороны родителей на этом и закончились. Начались суровые будни познавания предмета.

Незамедлительно на меня стало оказываться самое энергичное воздействие со стороны матери. В дополнение к чисто педагогическим приёмам это воздействие выражалось ещё и в применении  традиционных средств, самых популярных в родительской среде…   В результате я всё же научился хотя бы что-то изображать самостоятельно. Но любви к рисованию от этого у меня не прибавилось, и я по-прежнему оставался к этому процессу равнодушным.

Видимо поэтому, испытывая определённый комплекс, я всегда, то ли с трепетом, то ли с определённой долей скепсиса, внимаю жизнеописаниям очередных вундеркиндов от искусства, требовавших для себя ещё в пелёнках холста и кистей…
А если серьёзно, то я по-хорошему неравнодушен к хорошей живописи и сегодня. Своими ощущениями компенсирую то, чем меня Природа не наградила…
Ну, да ладно, вернёмся к школе.

Поскольку по основным предметам у меня дела шли куда как успешнее, то и учителя, чтобы не портить мне табель, стали за глаза выставлять за мои «шедевры» сплошные четвёрки.
Матушка, видя в этом тщетность своих усилий, пыталась восстановить справедливость и требовать для меня объективных оценок, но учителя, видимо, убедили её в обратном. После этого она и успокоилась.

Вот такое потребительски-пренебрежительное отношение к предмету мы с Вовкой, приятелем (таким же «мазилой», как и я), с рисования перенесли на черчение, когда его нам стали преподавать. Черчение нам представлялось как то же рисование, но только выполненное под  линейку. Соответственно, и оценочки наши должны оставаться традиционными…

Но, не тут-то было! Павел Дмитриевич, наш учитель, всегда первым делом обходил весь класс и у каждого проверял (как сейчас помню!) наличие линейки, двух треугольников, двух карандашей (твёрдый и мягкий), а также резинки. За отсутствие хотя бы одного из этих предметов удалял с урока и ставил в журнале единицу. Без всяких скидок и исключений. Оставаясь при этом невозмутимым, он не бранил тебя и не стыдил, а только давал тебе совет быть готовым к следующему уроку.

Где-то после третьего «кола» мы с Вовкой поняли, что никакие это не шутки, и четверть уже пора начинать спасать. Да и спокойный голос нашего преподавателя стал для нас приобретать всё более леденящие душу оттенки.  Так ли это было, или нам так это только казалось? В любом случае выхода у нас уже не было, и мы, наконец, стали приходить на уроки черчения с полным набором инструментов. Весьма довольные собой, мы посчитали это достаточным аргументом для своей реабилитации и стали потихоньку успокаиваться…

Кто бы мог подумать, что и этого ему будет мало? К нашему изумлению черчение нисколько не походило на рисование, а требовало к себе не только изучения, но даже и осмысления. Именно это стал с нас требовать Павел Дмитриевич. Ещё не вполне осознав это обстоятельство, мы по-прежнему занимались с ленцой и прохладцей, но учитель давил на нас всё жёстче и жёстче. Правда, с переменным успехом…

Мы уже получили по одной или по две тройки, но четверть у нас оставалась  под очень большим вопросом. Шансы выкарабкаться ещё были, однако в один прекрасный момент мы вдруг поняли, что всё пропало…

На дом было дано задание: вырезать из бумаги развёртку куба, склеить её, и принести готовый кубик в школу. При этом от учителя была сделана нам только одна скидка: один куб от одной парты. Оценка за него полагалась одна и та же каждому из сидящих.

Мало того, что мы с Вовкой очень смутно представляли себе, что такое развёртка (сказалось наше отсутствие на уроках), но надо было это, непонятно что, ещё и клеить? Такое было уже выше нашего понимания, нашего умения и нашего хотения. Решили положиться «на авось». Девчонки – народ трудолюбивый, обязательный и исполнительный. А, вдруг, все они сделают по кубику? Тогда уж и нам, может быть, хватит?

Урок черчения был сразу после большой перемены. На ней, как мы и предполагали, почти все девчонки демонстрировали друг другу свои кубики и выбирали из них лучшие. Но всё же, как ни крути, а самих кубиков было меньше, чем в классе стояло парт. Счастья на всех не хватало, и мы почти успокоились, что не остаёмся в одиночестве.

Впереди, партой перед нами, сидела Оля, круглейшая наша отличница. Она принесла целых два куба. Принесла свой кубик и её соседка. Не одни мы тоскливо взирали на это пиршество, когда Оля с Таней отбирали лучший из этих кубиков. Один Олин кубик был просто замечательным: аккуратно склеенный, чистенький и ровненький. Его-то они и выбрали для оценки. Танин кубик был тоже очень неплохим, но он достался другим ребятам. Теперь уже, за ненадобностью, Оля  великодушно отдала свой второй кубик нам, как своим ближайшим соседям.

Тот самый кубик, что мы у неё выпросили и чему были несказанно рады, при ближайшем рассмотрении можно было бы назвать кубом лишь с очень большой натяжкой. Он представлял из себя неопределённого вида фигуру с абсолютно разными по размерам и косо склеенными всеми её шестью плоскостями. Вдобавок к этому, буквально все эти плоскости были запачканы жёлто-коричневым конторским клеем.  Глядя на это «чудо», мне подумалось, что если за него Павел Дмитриевич не поставит даже тройку, то хотя бы даст нам шанс сделать другой кубик. А там, смотришь, что-нибудь, да и придумаем!

Звонок на урок. Учитель проходит по классу, молча берёт с каждой парты кубик. Осмотрев его, прямо на нём ставит оценку и так же молча кладёт его обратно. Я сижу со стороны прохода, и вижу, как он ставит оценку на замечательном Олином кубике. По движениям противоположной стороны его ручки угадывается, что это четвёрка. Так и есть! Пока он берёт кубик с нашей парты, в голове промелькнула мысль: что ж тогда с «нашим» кубом, если даже этот потянул только на четвёрку? Неужели конец  всем нашим надеждам?

Когда, напряжённо вглядываясь, я увидел, что тот же кончик ручки вроде бы описывает по воздуху дугу, то понял: мы спасены! Ведь тройка пишется именно с такой закорючкой.

Бесконечно долго кубик возвращается на парту, и мы не верим глазам своим: пятёрка! Наш преподаватель в той же строгой тишине следует к следующей парте.

К нам оборачивается Оля и смотрит на «наш» кубик. Это, не поддающееся никакому описанию, выражение её лица  я помню и по сей день!
 
…. Когда эйфория от этой оценки прошла, мы с Вовкой стали чесать затылки…

Вот таким образом, своим удивительным по силе воздействия жестом, наш Павел Дмитриевич дал шанс образумиться двум легкомысленным  разгильдяям.