Зеркало ч. 9

Даже не знаю чего я действительно хотел от своей работы. Наверное, чтобы при входе меня каждое утро огревали чем-то тяжелым по голове, и я проводил бы весь свой рабочий день оглушенным и ничего не соображающим, и только, когда вся контора в спешке вываливалась из дверей, как семена, просыпавшиеся из дырявого мешка, меня приводили бы в чувство, поднося к носу ватку с нашатырем. Вот так бы и работать: ничего не соображать, ничего не помнить. Полагаю, что на качестве труда это бы не отразилось. Возможно, что даже повысилась бы производительность. Все равно я и так чувствовал себя глушеной рыбой, плавающей вверх брюхом в каком-то грязном пруду, среди торжествующих жаб, воспевающих болотную вонь и прыгающих с одной гнилой коряги на другую, воображаемую ими ступенью в карьерной лестнице.
Поверьте, мне иногда тоже хотелось прыгать, дрыгать ножками и издавать победное кваканье, но мне все время что-то мешало. Этим »что-то» был я сам. И когда у меня не задавалась работа, я вздыхал с облегчением. Нет, я, конечно, расстраивался и корил себя за неспособность к труду, но при этом всегда некто в моей глубине улыбался во весь рот и я ощущал теплую волну одобрения, идущую изнутри и сметающую все сомнения и укоры, казавшиеся после этого совершенно напрасными.
Но деваться было некуда. Ничего, кроме этого болота я не видел и не знал, вернее – не хотел знать. Весь мир казался мне таким же безнадежным болотом, а контора его уменьшенной копией, за дверьми которой вертелись миллионы атомов, составлявших мироздание, звавшихся конторами, администрациями, заводами, офисами и черт знает чем еще. Так что в бегстве я не видел никакого смысла и не спешил менять одни цепи на другие.  Если бы я и решился на исход, то это был бы исход совсем иного рода, чем просто перенос ягодиц с одного стула на другой, но как он должен был выглядеть я не знал.
Мой волшебный обмылок вызывал во мне, скорее, усмешку, нежели вдохновение. С другой стороны меня раздирало любопытство – а вдруг сработает. Да и использовать его было достаточно просто. У нашего директора был отдельный умывальник и туалет.  У него все было отдельным, он жил в своем истинно директорском мире и даже его дерьмо не должно было соединяться с дерьмом подчиненных. Разве что в канализации. Только там царили свобода, равенство и братство – тот самый коммунизм, который так и не смогли построить наши деды. Дерьмо уборщицы или слесаря сливалось в едином порыве с директорским и неслось в светлое будущее очистных сооружений. Короче говоря, было достаточно подложить мое мыло в директорский санузел и можно было быть уверенным, что им не воспользуется кто-то другой.
Так я и поступил. Придя на работу пораньше, когда главными людьми в конторе были уборщица и охранник, я зашел в директорский закуток и оставил феино мыло на его умывальнике, а лежавший там обмылок выбросил в мусор. Боже, как же все было просто. Самое сложное ожидало меня впереди.
Любое ожидание  мучительно. Неважно чего ты ждешь – плохого или хорошего. В любом случае это действует на нервы. Весь день я не находил себе места. Вернее сказать, место было давно найдено – то, где я работал, но внутри я чувствовал неимоверное напряжение. Мне все казалось, что другие работники заметили мое состояние и следят за мной, будто тоже чего-то ожидая. Я понимал, что это все глупость, нервы, пытался успокоиться, но все напрасно. Результат изволил явится в конце рабочего дня.
Где-то без четверти четыре из кабинета директора раздался визг секретарши Любы. Уставшая и к концу дня особенно скучная контора оживилась, захлопали двери и послышался топот спешащих ног. Люди жаждали развлечений, скандала, иначе куча дурацких документов и осточертевший компьютерный пасьянс грозили погрузить всех в сон раньше времени. Казалось, что мои коллеги интуитивно почувствовали, что в их болотце кто-то кинул камешек, и они незамедлительно решили узреть расходящиеся круги, чтобы вдоволь проквакать об этом. Всех съедало любопытство, я же был напуган, справедливо считая, что этот неожиданный визг как-то связан с моим мылом. »Ну все: статья, суд, здравствуй зона», - подумал я с ужасом.
Мой страх был настолько силен, что я влился в общую толпу у директорского кабинета самым последним, как бы подчеркивая этим – а я тут ни при чем, ничего не знаю, ничего не видел, ничего на умывальник не клал. Произошло и правда что-то из ряда вон выходящее, настолько любопытство читалось в жестах и действиях сгрудившихся конторщиков. Стоявшие сзади напирали на передних или пытались подняться на цыпочках, чтобы посмотреть поверх голов. Толпа гудела, что-то энергично обсуждая, начальник отдела реализации странно хихикнул, кто-то из стоявших впереди громко воскликнул: »Ничего себе!». После этих слов у меня внутри все опустилось. Я решил, что фея подкинула мне отраву и директор отбросил коньки.
Мне перехватило дыхание, в глазах замаячили темные пятна. Почти ничего не соображая, я протолкнулся сквозь толпу вперед, наступая на ноги и толкаясь локтями. Я даже никак не отреагировал, когда меня сзади довольно сильно шлепнули по спине и выругались в мой адрес. То, что я увидел, заставило меня опешить и вздохнуть с облегчением одновременно.
Двери в директорский кабинет были открыты. За столом, закрываясь от всех руками, сидел негр. Звали его Владимир Петрович, и это был наш директор. Руки его были черны так же, как и лицо. »Фу ты, - вздохнул я. – Негра я еще как-нибудь перенесу». У меня не оставалось сомнений, что фея просто зло подшутила надо мной. Я страшно разозлился этой мысли и стал пробиваться сквозь толпу обратно.
Не дожидаясь исхода инцидента, я пошел домой. По дороге я все-таки купил все продукты, что заказала мне Фе. В душе я уже простил ее. Признаться, вспоминая директорскую черноту, я здорово повеселился. Спасибо ей и на этом.