Чемодан

Елена Малкова


                ЧЕМОДАН


Лес такой густой и темный, что пройти через него почти невозможно, но я знаю, если к рассвету не выбраться к дороге, случится непоправимое. Поэтому обдирая руки и оставляя на память лесу лоскуты своей одежды я настойчиво пробираюсь вперед.
Двигаться быстрее очень мешает чемодан, который я держу в левой руке, но чемодан бросать нельзя - это очень важно, вернуться домой с чемоданом. Борьба с ветками мешает вспомнить, почему это так, но с этим я разберусь потом, главное донести чемодан до дома.
Где-то далеко слышится шум трассы, но за несколько часов, в течение которых я веду неравную борьбу с лесом, он так и не приблизился. Нет, лучше не думать об этом, нужно просто идти вперед.
Еловая лапа больно ударяет по лицу, и мне кажется, что по щеке течет кровь. Я хочу потрогать рану, но рукав цепляется за ветку. Я сильно дергаю рукой, и кровь по лицу начинает течь быстрее, и тогда я бросаю чемодан и трогаю лицо левой рукой. Рука становится липкой.
Я приближаю руку к глазам, чтобы рассмотреть ее, но ничего не вижу и тогда я лижу руку, и понимаю, что это не кровь - жидкость вонючая и горькая. Я снова дергаю правой рукой и сук, основательно разорвав рукав, наконец, отпускает ее. Я вытираю рот и лицо рукавом, и наклоняюсь за чемоданом, но чемодана нет - отчаяние подкатывает к горлу с новой силой.
Уверенная, что чемодан должен быть совсем рядом, я начинаю шарить руками по земле. Чемодана нет. Обдирая колени, я ползаю и ищу его - отчаяние растет. Кажется, что силы сейчас покинут меня. И тут я вижу ручку от чемодана, сам же чемодан обвит каким-то незнакомым плетущимся растением - это удивляет меня. Как быстро выросло это растение. Но что удивляет меня еще больше, так это то, что я вижу это. Значит, светает, значит, скоро взойдет солнце - нужно спешить. Я хватаюсь за ручку и тяну чемодан на себя, но растение не отпускает свою добычу. Я тяну чемодан что есть силы - ничего не меняется. От бессилия я начинаю плакать. Я борюсь с растением, но по непонятным мне причинам, растение оказывается сильнее меня. Я рву стебли, а они снова становятся целыми.
Резаные раны уже покрывают все мои ладони, но я не чувствую боли. У меня нет времени, чтобы пожалеть себя. Времени уже не остается и на саму жизнь. Вот-вот блеснут первые лучи солнца, и тогда уже будет не важно, есть у меня раны или нет, и поэтому я неистово продолжаю бороться.
И вдруг что-то заставляет меня остановиться. Волна ужаса снова прокатывается по моей спине.
Луч солнца освещает растение, на котором убыстренно как в кино распускаются большие красные цветы. Ручка чемодана исчезает под ними.
Я оборачиваюсь и вижу два больших горящих глаза.

     *  *  *

- Ты снова крутилась всю ночь! - крикнул Володя из ванны, когда услышал, что я прошлепала по коридору в направлении кухни. - Кто тебе снился?
Я зашла на кухню и задумалась.
Бухнуться бы сейчас обратно в кровать и проспать до вечера -  больничный, что ли взять? Как все-таки иногда хорошо, что наша страна такая безалаберная. Только у нас можно взять больничный по блату и наслаждаться непредвиденным отпуском. Но нет, нельзя, труба зовет. Да и Володька привык завтракать по утрам - приучила же на свою голову.
Кухня как всегда была в полной боевой готовности. С тех пор, как я живу с Володей иначе нельзя, и объяснить этот феномен я никак не могу. Вот стыдно оставить немытую посуду и все тут. А раньше?!
Мне было лет восемь, когда меня стали оставлять, как говорила мама, «на хозяйстве» и после школы я должна была помыть посуду, что оставалась после родительского обеда. И меня все время мучил вопрос, почему они не могут поесть из одной тарелки, ведь родные люди? А так - один обед на две персоны, а посуды - целая мойка и мыть эту посуду ужасно лень. Я оттягивала этот момент до самого вечера и когда все-таки понимала, что от этого не уйти, мыть ее было гораздо труднее, чем «свежую».
Остатки еды присыхали намертво, я отдирала их ногтями и ругала себя за лень, давая слово завтра помыть вовремя. Но приходило завтра и все повторялось  сначала. Какой же невыносимо тяжелой казалась мне эта работа, пока я не стала жить у бабушки в деревне.
Вот там это действительно была работа. Принести воды с колодца, нагреть ее (просто поставить на огонь, если печь растоплена, а если нет, то сначала повозись с печкой), потом налить в миску, потом вылить (не в слив, а на улицу и подальше), потом снова налить, прополоскать посуду. И вспоминалась тогда льющаяся из крана горячая вода, и становилось понятно, почему так усиленно уезжает молодежь вон из села. И мне тоже хотелось домой в город к этому чуду, льющемуся из крана, которое ранее не замечалось и чудом не считалось. Все-таки прав великий, сказавший, что все познается в сравнении.
Я обвела взглядом свою образцово-показательную кухню, стряхнула с себя остатки ночных кошмаров и принялась за завтрак. Изощряться шедеврами не было настроения, и я приготовила банальную кашу, банальную яичницу и банальный кофе. Милости прошу к столу!
Есть не хотелось. Я пила кофе и смотрела на Володю. Вот удивительный человек, ничто и никогда не может  испортить ему аппетит. Хотя почему мой кошмар должен испортить ему аппетит? А если учесть что о кошмаре он вовсе не знает, то мое удивление оказывается еще более бессмысленным.
Но наверно, хотелось, чтобы любимый угадывал все по глазам или еще лучше читал мои мысли. Хотя, нет, мысли не нужно, пусть просто почувствует, что мне хреново.
- Так кто тебе снился? - повторил свой вопрос Володя и лихо подмигнул мне своим зеленым глазом. - Я его знаю?
Мне очень хотелось рассказать Володе о своих непонятных и страшных снах, но имею ли я на это право? Муж не муж, жених не жених. Должен ли он разделять со мной мои фобии? А может, я боюсь, что он посчитает меня сумасшедшей и сбежит? Я грустно хмыкнула - вот тебе и проверка, сразу станет ясно, твой это человек или нет.
- Так. Значит, я его знаю, - расценив по-мужски мое хмыканье, гнул свою линию Володя. - А ну колись!
- Я не помню, что мне снилось, - сказала я, решив отложить проверку на другое время. - Не везет мне с этим - никогда не помню свои сны.
- А это потому, что сразу смотришь на окно - так мне тетя Мила говорила. - Володя с удовольствием ел свою овсянку, запивал ее кофе (запивание еды разрешалось только при мне, в обществе строжайше запрещалось!) и от этого звуки, которые он издавал, получались не совсем внятные. - Наши предки цепляли на окна ставни, поэтому сны свои запоминали и потом толковали. А мы ставим свои кровати напротив окон и, просыпаясь, сразу видим свет и посланник солнца рассеивает  подарки ночной тьмы.
- Хороши подарки! - буркнула я.
- Ну, бывают сны даже очень и очень, - Володька опять многозначительно подмигнул, но мне было не до его пространных намеков, - а тут окно и все, забыл.
- Кровати мы ставим напротив окон, потому что по-другому поставить их в наших малогабаритных квартирах не получается, - лениво возразила я, но все же посмотрела в окно и задержала на нем взгляд, что б уж наверняка свет убил все, что только можно убить.
- Не-а, - замотал головой Володя. - Предки были мудрыми, а мы - мудаки. Поэтому подумай на счет ставень, пока наш дом еще на стадии проекта. Будем по утрам читать сонник.
Я посмотрела на Володю и вдруг четко поняла, что у нас никогда не будет общего дома. Еще немного и я окончательно сойду с ума и непонятный зверь с горящими глазами сожрет меня со всеми потрохами.
- У тебя что-то болит? - Володя замер с открытым ртом. - У тебя только что было такое лицо.
Ну, вот, почувствовал, как я и хотела. Но когда это случилась я чисто по-женски сразу и расхотела - у него полно забот и без моего маразма, который случился со мной на диво рано.
- Вот на этой оптимистической ноте, я позволю себе покинуть трапезную и отбыть на работу, - сказала я, вставая из-за стола.
Вышла в прихожую, схватила сумку и к двери. Сейчас совсем не нужно, чтобы он настаивал на разъяснении моей гримасы. Но Володя за мной не побежал, он продолжал завтракать, поглядывая одним глазком в телевизор.
- Ужинаем в клубе? - прокричал мне вслед.
- Я не знаю, - ответила ему, выходя на площадку. - До вечера еще нужно дожить.
Услышал ли он мою последнюю фразу, сказать не могу - все-таки работал телевизор, и в ушах хрустело от жевания, - но я посчитала, что услышал и не отреагировал. И тут снова включился маразм. Он должен был догнать, спросить о значении слов «нужно дожить». Поинтересоваться, не болит ли у меня что-нибудь. Может нужно искать супер врача, может…
Слезы закапали. Боже, какая же я несчастная. Какая несчастная!
Неудержимо дребезжа, примчался лифт. Хоть бы никого не было, взмолилась я. Тушь, наверное, потекла и видок у меня. Пустой. Ну, слава Богу. Заглядывая в зеркало то одним, то другим глазом вытерла потеки, снова наложила помаду, которая съедается у меня с космической скоростью, и решила, что и так сойдет. Сейчас скорехонько в машину, потом юрконько в кабинет, а уж там зеркало побольше и можно будет навести окончательный марафет.
К счастью, ни в лифте, ни в подъезде, ни во дворе я никого не встретила, и это обрадовало.
Светило солнце, летний день обещал быть теплым и бездождным, и мне стало смешно от недавнего приступа жалости к самой себе.
Да все же в порядке, Светка, а все что с тобой происходит - это чистой воды выдумка. В отпуск тебе дорогая пора. Да полететь на юга, на моря-океаны, да поваляться в шезлонге, попить коктейли. Накупить всякого туземного барахла (потом неизвестно куда девать) и наделать кучу (потом неизвестно куда складывать) фотографий.
Вот так думала я, направляясь к своему Фордику, который ждал меня, улыбаясь своими чуть раскосыми глазами на своем месте.
«Нужно помыть машину», - подумала я, подходя к своему старенькому, но надежному другу. 
Пожалуй, можно уже купить и что-нибудь поновее, но каждый раз, когда эта мысль приходит мне в голову, мне становится стыдно. Мне кажется, что если я его продам - я его предам.
Получается как-то по-пионерски, но я ничего не могу с собой поделать.
Я всегда с трудом расстаюсь со старыми вещами (не с тряпками, а именно с вещами, которые могут еще служить и служить, но считаются уже не престижными). И хотя современные знахари велят, выбрасывай, чтобы освободить место для нового, мне всегда обидно за вещи, которые еще в полном здравии отправляются на мусор. А уж когда ненароком услышишь или прочтешь о проблеме мусорных свалок во всех странах и на всех континентах, то свое чудачество примешь за благо.
И вообще, я считаю, что я какая-то слишком неправильно правильная выросла и все это заслуга мамы.
С раннего детства она втемяшивала в мою голову, что люди должны быть честными, преданными, порядочными. Но в современной жизни ее наставления стали совсем неактуальными, а выполнение заветов матушки в новых реалиях нашей страны стало даже затруднительным и мешает этой самой жизни ужасно.
Но каждый раз, когда я пытаюсь покончить с этим пережитком прошлого, ну, скажем, соврать во благо или состряпать легкий подхалимаж, я начинаю чувствовать прямо-таки физическое недомогание, поэтому так и остаюсь эдаким троглодитом, невзирая на неудобства. Спасибо, мама!
Но вернемся к Форду. Куплен он давно. До меня на нем ездил какой-то бюргер, и это очень сказалось на его состоянии. Да здравствует немецкая аккуратность!
Володя, который порой забывает о моих поручениях и о назначенных встречах, никогда не забывает о техосмотрах. Поэтому Фордик резв и бодр, невзирая на возраст.
Машины - это пунктик в жизни Володи. Свою первую машину, старую «девятку», он купил еще в институте. Подрабатывал, недоедал, недосыпал, но мечту свою исполнил. А потом при каждой возможности машины менял. Они становились все новее и все дороже, и понять это непрерывное купи-продай, мне не суждено.
Сейчас он ездит на БМВ. Машина у Володи всегда помыта и исправна. Представить себе царапину на ее боку невозможно. Да и представить себе Володю, который смотрит на такую царапину, тоже трудно.  И все потому,  что свои машины Володя всегда покупал на непросто заработанные деньги - только в таком случае машиной мужчина дорожит. Ни-ни, чтобы машину подарили, и, не дай Бог, машину выиграть.
И вот поэтому, когда Володя переехал ко мне в мою небольшую двухкомнатную квартиру, я по собственной инициативе отдала ему отцовский гараж, выставив свой Фордик на чистый воздух.
- Привет, дружок!
Я провернула ключ зажигания, и машина сразу (спасибо Володька) завелась.
Пока машина чуть грелась, я взглянула на свой двор, который казался мне таким уютным и красивым, когда я была маленькой. Теперь же он неухоженный и грязный. 
Я вспомнила, как весной все жители нашего дома выходили убирать его, как обрезались деревья и кусты, как красились качели, лавочки и маленький заборчик. Вспомнила, какая во дворе цвела сирень. Папа ночью перед днем рождения мамы нарезал огромный букет, и квартира пропитывалась маем и предчувствием скорого лета, каникул и невероятной радости.
Сейчас сирень никто не обрезает, и она выродилась, стоит обломанная и какая-то сиротливая. От заборчика и след остыл, а детские качели больше похожи на детских убийц, чем на средство для игры.
А еще во дворе всегда были мамаши с детскими колясками.  Играли дети. Мальчишки гоняли мяч, отчего мамаши визжали, боясь, что мяч ненароком влетит в коляску. Старушки сидели у подъездов. Во дворе всегда стоял гам, слышались детские голоса, из какого-нибудь окна лилась музыка. Куда все это подевалось?
Я вздохнула. Чего о других говорить, я сама только выбегаю и сразу в машину. Работа - дом, дом - работа. Еще раз горестно вздохнула и поняла, что эту лирику нужно от себя гнать. Ни к чему хорошему эти вздохи меня не приведут.
Пора в путь. Я нажала на газ и Фордик, которому уже надоело стоять и урчать, мягко тронулся с места.
Выезжая со двора, я увидела, как из подъезда вылетел Володя и, поглядывая на часы и одновременно разговаривая по мобильному, помчался к гаражу. Высокий, стройный, с соблазнительными квадратиками на прессе (ну, это из памяти), в костюме от кутюр и с прической от самого модного парикмахера. Не мужчина, а мечта.
«Какой он все-таки соблазнительный, мой Володька! - подумала я. - И дети красивые будут от него. Жаль только, что не у меня».

      * *  *

Рабочий день начался, а работать не хотелось. Сметы навевали скуку, а вид из окна вводил в депрессию. Все-таки нужно было взять больничный, подумала я, но от этой мысли меня отвлек шум в коридоре, который необратимо нарастал и приближался к двери. Я улыбнулась. Ну, слава Богу, а то я уж подумала, не захворала ли?
Ирина как всегда не вошла, а ворвалась в кабинет, плюхнулась на свой стул и, не успев отдышаться, затараторила:
- Если в ближайшее время я не куплю машину, я удавлюсь. Каждая поездка в метро отнимает у меня частицу разума. У меня падает самооценка… Я вышла из дома, я была красива и стройна. Я даже любила весь мир. И что в наличии?
Ирина многозначительно взглянула на меня, но как я знала не для получения ответа, а чтобы убедиться, что я внимаю, чтобы продолжить выступление, но сегодня продолжения не последовало. Взглянув на меня, она замолчала.
- Что, опять сон? - спросила моя лучшая подруга.
Я вздрогнула. Я была уверена, что прекрасно владею лицом, и никто не сможет увидеть на нем следы ночного кошмара, но видимо годы дружбы что-то, да значат. Ирина все увидела и все поняла.
- Я не хочу об этом говорить. Давай лучше о метро, - отмахнулась я. - Кстати, с добрым утром.
- Какое, с добрым? - Ирина театрально закатила глаза и отбросила назад постриженную по последней идиотской моде челку. - Ты видела себя в зеркале? В мешках можно воду носить.
- Что, так страшно? - удивилась я.
Придя на работу, я перекрасила глаза, и мне казалось, что я даже очень ничего и вот на тебе.
- Слушай, ты же цивилизованный человек, - вещала Ирина. - Нужно обратиться к специалисту.
- Например? - поинтересовалась я.
- К психотерапевту… Или к экстрасенсу.
- Так все-таки - к кому?
Ирина вскочила и начала бегать по кабинету взад-вперед.
- Ну, я не знаю. А Володька что говорит?
- Володька ничего не знает, и я думаю, что и не узнает, - с нажимом сказала я и посмотрела в глаза Ирине.
- Почему? Взрослый любящий мужчина может оказать помощь.
- Или отправить любимую в желтый дом.
- О! У нас сейчас каждый второй - псих. С такой жизнью разве будешь нормальным? Проедься в метро - увидишь. Психдомов на всех не хватит, если всех определять. Ладно, пойду покурю.
Ирина выпорхнула, не успев услышать моего возмущения. Это ее курение уже достало всех и вся. Иногда казалось, что рабочий день - это одни сплошные перекуры, а работа, так, между ними, если останется время. Я и сама когда-то покуривала, но это как с мытьем посуды. В моей жизни появился Володька, и сигареты канули в Лету и сейчас я самый строгий борец за здоровый образ жизни.
Ирка успокоила свою душу и вернулась и сразу с порога стала шептать:
- А я была у психотерапевта.
- Зачем? - удивилась я тоже шепотом, все еще настроенная на волну курения. Неужели хотела бросить?
- Это давно, два года назад. Ну, когда Сашка смылся к своей белобрысой. Мне соседка тогда посоветовала. Иди, говорит к психотерапевту, потому что для нашей бабы в таких случаях есть большая опасность сесть на бутылку. И точно. Кому не пожалуюсь, все предлагают по пятьдесят. А мне пьяницей быть никак нельзя, ты же знаешь. Я и так как белая ворона в своей стае, а если еще и алкоголизм… В общем, пошла я, пообщалась и вылечилась. За один сеанс, между прочим. Представляешь, как шагнула наука?
- А почему я об этом не знаю? - удивилась я еще больше.
- Ты помнишь, что было два года назад, когда мой Сашка чухнул к белобрысой?
Я задумалась, пытаясь вспомнить то время. Да, да, Сашка ушел от Ирины, как-то смутно. Было лето, или нет, осень. Или все-таки лето?
- Не напрягайся, - вторглась Ирина в мои воспоминания. - Роман у тебя с Володькой начинался, так что окружающий мир отсутствовал. Но я тебя не виню. Что, я не понимаю, что такое роман в тридцать?
- В двадцать восемь, - уточнила я.
- Ну да, ну да, - согласилась Ирина. - Так вот, давай я сделаю с тобой то, что сделала со мной эта психотерапевтиха и ты тоже вылечишься и совсем бесплатно, хотя с тебя можно было бы и содрать.
Ирина села за свой стол, сделала лицо и начала сеанс.
- Как зовут вас, моя дорогая? - воспрошала она.
- Светлана, - сказала я и удивилась. - А разве я не должна прилечь? В Голливудских фильмах всегда лежат.
Ирина рассмеялась, потом вроде вспомнила что-то и рассмеялась еще больше.
А нужно сказать, что смеется Ирка всегда с каким-то повизгиванием, похрюкиванием которые необычайно смешат окружающих, если таковые находятся рядом.
А поскольку такой окружающей в этот момент была я, то я сразу же заразилась от Ирки смешинкой и тоже рассмеялась от души. И хохотали бы мы с ней незнамо сколько, если бы в разгар такого милого веселья дверь вдруг резко  не открылась, и на пороге не появился наш шеф Витя.
- Я полагаю, сметы готовы Ирина Борисовна? Это же по этому поводу такой безудержный смех? - Витя был строг как всегда и заражению смешинками не был подвержен.
Я смутилась и опустила голову, а Ирину настигла новая волна смеха. Уже почти задыхаясь, лежа верхней частью тела на столе, она никак не успокаивалась.
- Я непонятно спросил? - еще строже сказал шеф, на лице которого не дрогнул ни один мускул.
- Понятно, - сквозь смех ответила Ирина, на которую в этот момент напала еще и икота. - Мы… ик… все… ик… сделали, - и снова повалилась на стол и засмеялась еще пуще прежнего.
Я вскочила, схватила стакан с водой и понесла его подруге.
- Это нервное, - объяснила я Вите. - Сейчас она успокоится, и я принесу сметы. Извини.
Витя грозно обвел нас взглядом и вышел из кабинета.
- Пей, ненормальная, - я поднесла стакан воды к губам Ирины. - Что на тебя нашло?
- Молчи…ик. А то я снова…ик.
Ирина выпила воду мелкими глотками, вздохнула и успокоилась.
- Обычно после такого смеха я плачу, - сказала она, вытирая кокетливым платочком глаза. - Так сладко, сладко. Наплачусь и баиньки в холодную осиротевшую постель. А ты, правда, сделала сметы? Я за них напрочь забыла.
- Сделала, сделала. В отличие от некоторых, я работой дорожу. У Володьки вчера была деловая встреча, так я, чтобы не опускаться до сериалов, взяла сметы домой. Работа на дом, как в старые добрые времена. Моя мама работала бухгалтером, так у нее всегда была работа на дом. Боже, как же я ненавидела эту работу.
- Послушай, - Ирка вдруг стала серьезной до неузнаваемости, - а не часто ли у твоего Володьки деловые встречи по вечерам? По-моему, слишком часто.
- Такая у него работа, - я внимательно посмотрела на Ирину. - Что за намеки? Или ты думаешь, я начну закатывать ему истерики и ревновать? Да, никогда!
- Слушай. Когда тебе начали сниться сны?
- Не помню.
- А ты вспомни, вспомни.
- Ну, года полтора.
- И я о том же, - заявила Ирка.
- О чем ты? - я не понимала, к чему она клонит.
- Вспомни. Два года назад ты собираешься замуж. Куплены кольца, приглашены гости, но вот, незадача, проходит большой летний дождь. И красавец Володя обрызгивает тебя, проехав по луже на своей Ауди. Но он рыцарь, поэтому он не смывается, как и положено, в таком случае нашему нормальному мужику, а возвращается и благородно отвозит заляпанную им девицу домой. Свадьба, естественно, отменяется, а рыцарь счастливо поселяется у девицы в квартире. А еще через пару месяцев у девицы начинаются странные сны. Чего непонятного?
- Да все непонятное! - возмутилась я. - Причем тут свадьба? Причем лужа?
- Ну, лужа может и не причем. Хотя, кто знает, может ты была бы счастлива в том браке, и какой-нибудь короед уже вовсю тягал бы меня за волосы.
- Не говори глупостей. Я его не любила. Просто мне нашептали, что в таком возрасте быть незамужней неприлично, вот я и повелась. Это было затмение.
- Ага! Зато теперь озарение, - Ирина по своей привычке перешла на крик. - Так вот что я скажу тебе, подруга. Это твой Володька подливает тебе в чай какую-то гадость, чтобы ты сошла с ума, и тогда он овладеет твоей квартирой.
От таких речей я лишилась дара речи. Мой Володька? Да как она может!
- Что за глупость ты говоришь? - возмутилась я. - Мы не расписаны, он в квартире не прописан. Как он может овладеть моей квартирой? И зачем она ему? Он купил участок, ему уже рисуют теремок, скоро начнется строительство. Зачем ему это нужно? К тому же чай я пью каждый вечер, а кошмары сняться, ну раз-два в месяц.
- Знаешь, деньги никогда не бывают лишними, а твоя квартира в центре города стоит немало. К тому же он может бояться подливать тебе гадость каждый вечер, а так, тихой сапой, да в дамки.
Настроение у меня испортилось окончательно. Я не поверила ни единому слову Иры, но какое-то сомнение вдруг пробралось в мою душу.
- Я не хочу даже думать об этом, - крикнула я. - Он не может быть таким. Это низко.
- Знаешь, если окажется что это не так, я съем свой носовой платок. - Ирина перекрестилась. - Я очень хочу, чтобы это было не так, но посмотри вокруг. Вспомни все, что случилось с нашими знакомыми в последнее время. Где ты благородство, ау?  В каком лесу заблудилось ты?
Дверь снова открылась, и снова вошел Витя.
- Я жду, - сказал Витя таким тоном, что у Ирины открылся рот - наш всегда раздраженный шеф был в прекрасном настроении.
- Уже несу, - сказала я.
Я схватила файлы со сметами и пошла к двери, закрыв по ходу рот Ирины. И вместе с шефом скрылась за дверью.
- Дурная влюбленная кошка! - услышала я, закрывая двери, шепот Ирины. - Я-то знаю, как это бывает. Сю-Сю-Сю, Сю-Сю-Сю, а потом, бац, и к белобрысой.
Пока шеф рассматривал сметы, я написала заявление на отпуск. Идти в отпуск мне было еще рановато, но я надеялась упросить Витю подписать заявление, видя его прекрасное расположение духа. Хотя предположить, как поступит шеф в следующую минуту, было трудно. Настроение у него могло поменяться мгновенно и не факт, что в лучшую сторону.
Но он прочитал заявление и подписал, не задав, ни единого вопроса. И даже пригласил свою секретаршу Танечку, чтобы та сразу напечатала приказ.
Я вздохнула с облегчением. Еще никогда в жизни я так не мечтала о покое и отдыхе.
Предчувствуя сон до обеда, валяние перед телевизором и великолепное ничегонеделание, я весело сбежала по ступенькам и вернулась в кабинет.
Ирина стояла у окна. У подруги было грустное лицо и какие-то совсем тоскливые глаза. Она уперлась лбом в оконное стекло и что-то внимательно рассматривала в дворике.
- Светка, где ты? - вдруг громко пропела она. - Хочу курить!
Я подошла к подруге и стала рядом.
- Я здесь! - сказала я и тоже уперлась лбом в стекло.
Вот так, как два барана мы и замерли, упершись лбами в стеклопакет и наблюдая до боли знакомый вид из окна.
А вид был незамысловатый - дворик в окружении двух старых пятиэтажек. Не совсем ухоженный дворик, нужно сказать - с мусорными баками, над которыми жужжат большие зеленые мухи, со старыми скошенными качелями, с дырявыми убогими лавками, с поломанными кустами и обломанными деревьями. А еще с вытоптанной травой и котами, что во множестве сидят возле подъезда напротив, а один нахал даже забрался на капот моего Фордика.
А если сюда же добавить отбитую штукатурку и некрашеные двери подъездов, то все это сразу тянет на прошлый век, где-то его первую четверть.   
Но стоит только выйти со двора и вот уже век нынешний.
Мимо проносятся дорогие иномарки. Первые этажи домов сплошь магазины и офисы. Евровитрины, евродвери, евроокна, никель и блеск. Гранитные ступени и разноцветная тротуарная плитка. Чистота, красота и никакого намека на убогий задник. Воистину, вся жизнь - театр и блещет только то, что ближе к рампе.
- Поздравь меня, с завтрашнего дня я в отпуске.
- Не поняла, - удивилась Ирина. - У Вити припадок доброты?
- Не знаю, но с завтрашнего дня объявляется месячник безделья.
- Не верю! Он сейчас опомнится и все отменит.
- Не-а. Я уже приказ подписала.
- Неужели и отпускные дал? - изумилась Ирина.
- Ну, это ты уже хватила лишка - за отпускные придется еще побороться. Но это не важно. Сейчас мне очень нужно успокоиться и во всем спокойно разобраться. Ты же, змея подколодная, сумела-таки посеять в моей душе смутные сомнения. Посеяла, а мне с этим жить.
- Баба сеяла горох, баба сеяла горох, - заблеяла Ирина. - Вот и сочувствуй после этого людям. Я к ней с чистой душой, а она.
Ирина еще несколько мгновений понаблюдала за кошками, а потом вдруг вздрогнула и посмотрела на меня.
Что-то вспомнила, поняла я. Сейчас поднимет вверх указательный палец правой руки и торжественно изречет.
Ирина подняла палец и гордо сказала:
- Сама посеяла, сама и скошу.
Она возвратилась к своему столу, взяла сумочку и вывалила на стол ее содержимое, в очередной раз, удивив  меня количеством барахла, которое в нее влезло, и начала что-то искать.
Выудив некий мятый клаптик бумаги, она обрадовалась, как ребенок и с торжеством посмотрела на меня.
- Ага, вот! Я всегда говорила, что иногда полезно побыть и неряхой.
Ирина набрала номер и, ожидая ответа, стала рассматривать в зеркальце свой фирменный нос.
- Пора к косметологу, - констатировала  она.
Потом встрепенулась, сделала лицо и заговорила.
- Алло! Здравствуйте! Мария Ивановна, это Ира. Мы с вами отдыхали в санатории прошлым летом… Да, да… узнали?... И я рада… Все хорошо… нет, не вышла… да, надеюсь, конечно… нет не хандрю, некогда… А у вас как?... Как внучата?... Правда? Я очень за вас рада… Угу… Ага… Да, да, да… Конечно… Мария Ивановна, у меня к вам большая просьба… спасибо. Помните, вы рассказывали о своей подруге… ну, той, что хорошо гадает и умеет разгадывать сны… да, да толковать сны… Сейчас, записываю… Так… дальше… да… Елена Михайловна… Спасибо большое… Да, если нетрудно, предупредите… Сегодня… ну, ближе к вечеру… после работы… Да, спасибо… Всего доброго… Обязательно. До свидания. Фу! - опустила трубку на аппарат и сказала с торжеством. - Мы сегодня едем к гадалке.
- К кому? Ты сошла с ума? Только там меня еще и не было.
- Вот и хорошо. Теперь будешь… Ты можешь не верить, но что с тобой случиться, если ты послушаешь опытную женщину? А знаешь что, давай я, тоже возьму отпуск, и мы вдвоем будем со всем разбираться, раз с Володечкой об этом нельзя говорить. Будем ходить на пляж, пить шампанское и разбираться, разбираться. Вид у нас будет умный, загадочный и может какой-то импозантный мужчинка посмотрит на меня, и обрету я, наконец, личное счастье.
- Вот так всегда. Во всякой ситуации ты отыщешь личную выгоду… Ну, иди, попытай счастья.
Ирина заговорщицки подмигнула мне и скрылась за дверью.
Я задумалась, но думать пришлось недолго. Через минуту Ирина вбежала в кабинет и сильно хлопнула дверью.
- Жид пархатый! - заявила она и метнула в урну скомканный лист бумаги.
- А сама? - поинтересовалась я.
- Я благородная еврейка, прошу не путать.
- Никогда не думала, что есть какая-то разница.
- Ну, ты даешь! - возмутилась Ирина. - Я сейчас объясню тебе, в чем разница. Вот, смотри… Хотя, нет. Давай по-другому, чтобы тебе понятней было… Как ты думаешь, в чем разница между украинцем и хохлом?
- Хм.
- Так вот, - начала Ирина. - Украинец - это тот, кто живет в Украине, а хохол - это тот, кто живет, где хорошо. Поняла?
- Исходя из твоей логики, еврей должен жить в Израиле, а жид, где хорошо? Так?
- Ну, нет, ты буквально применяешь эту формулу к евреям. А применять ее нужно…
- Виртуально?
Ирина безнадежно махнула на меня рукой.
- Ладно, замнем для ясности, не то сейчас настроение…
Я обрадовалась. Страшно не люблю этих ее лекций на тему избранности. Сразу начинаешь чувствовать свою неполноценность и ненавидеть избранных до зубовного скрежета. Правда ради справедливости нужно отметить, что эти лекции с годами прочитываюся все реже, что делает, по моему мнению, честь моей лучшей подруге.
- И главное, улыбается, глазки такие добрые-добрые. А кто говорит, останется в отделе, если вас только двое? Ну, никто не останется, подумаешь, светопреставление - мы же в городе. Будет нужда, выйдем. Нет, говорит, так не положено. Кем положено? Куда положено? Бюрократ! - продолжала меж тем разоряться Ирина, которой какой-то там сумел отказать.
- Но он прав, - попыталась я защитить шефа. - Лето, разгар заказов.
Ирина изумленно на меня посмотрела, она онемела от такого моего предательства.
- Да? А я думаю, что неправ. И вообще, очень хорошо, что ты не вышла за него замуж - зануда тот еще.
- Ир, - попыталась я ее остановить, но подругу уже понесло и пока она не выскажется до конца, не стоило и надеяться, что она закроет рот.
- Представляю, какая у него мама, - вещала она громко, вроде надеясь, что Витя услышит ее справедливый гнев. - Еврейская мама хуже всемирного потопа.
- У него нет мамы, - напомнила я.
- Ах, да, я забыла, мы же на венок собирали. А я-то все в толк не возьму, как ты решилась замуж за еврея? А ты, хитрюга! Без мамы - это совсем другой цимес.
- У тебя сегодня какой-то словесный понос. Чем тебе Витя-то не угодил? Нормальный мужик.
- Только недолго горевал.
- А ты хотела, чтобы он обо мне до смерти тосковал? Женился и, слава Богу. Вон, какая дочечка у него чудная получилась.
- Да, что есть, то есть, - согласилась Ирка, но это была бы не она, если б без ложки дегтя. - Даже удивительно, если вглядеться.
Потом она надула губки, замолчала и погрузилась в себя. Потом стала тасовать папки на столе, изображая трудовую активность. Я знала эту ее активность. Повозится, повозится, а потом уйдет и сразу полпачки долой, а курение, как предупреждает Минздрав, ни к чему хорошему не приводит. Нужно отвлекать ее от этой пагубной страсти.
- Давай закончим сеанс психокогото, - предложила я, - а то раздразнила и в кусты. Только без истерического смеха, пожалуйста, чтобы не раздражать начальство.
 - Я чего смеялась? - оживилась Ирина.  - Я ей точно такой вопрос задала, как и ты. Я тоже думала, что улягусь, буду говорить, говорить, а она будет психотерапевтить и поймет, что Сашка ушел от меня, потому что я получила травму в шесть месяцев от неправильно подобранного горшка. А она, нет, посидите, вы не те фильмы смотрите. А потом говорит… Да, это я тебе сейчас говорю. Возьми лист бумаги и нарисуй на нем невиданное животное. Вот такое, какого в природе не существует.
Я слушала Ирину и совсем ее не слышала.
- Эй, девушка, это я тебе говорю, - прикрикнула Ирина.
- Ну?
- Баранки гну. Бумагу возьми и рисуй невиданное животное, - велела она грозно.
Я взяла бумагу и задумалась. Невиданное. Попробуй, придумай невиданное, да нарисуй, если еще в школе учитель рисования всегда говорил:
- Иваненко, ты подписывай свои рисунки, а то я много времени трачу, чтобы разгадать, что ты там изобразила.
Хотя, нет, может это и хорошо, что я не умею рисовать. С моим талантом и виданное животное получится невиданным.
Я нарисовала тумбу похожую на слона и приделала к ней крылья. Крылья получились самолетные, но животное ведь невиданное. Потом подумала и пририсовала к самолето-слону свиной хвостик и глазки-телескопы.
- Все. Нарисовала.
- А теперь назови его, - велела Ира.
- Имя дать?
- Нет, просто назови. Ну, там щекозуб, или рылозяб.
На что же похоже мое животное? Я нарисовала ему веселую улыбку и подписала: «Хохотун».
- Все. Его зовут хохотун.
Ирина подошла ко мне и стала рассматривать рисунок. Засмеялась.
- Когда я нарисовала свою абракадабру, психотерапевтиха, посмотрела, а потом сказала: «Нереализованные возможности выражены в больших ушах вашего животного, а большое эго - в его хвосте». Кстати, у тебя какое-то закрученное эго. Свинячье, одним словом. Но, нужно сказать, название зверя говорит о том, что не все еще потеряно. Все будет о’кэй!
- А как на счет сна?
- А на счет сна традиционная наука бессильна. Тут нужно обращаться к оккультным наукам, что мы и сделаем ровно о файв о’клок. Но ты послушай, как я вылечилась за один сеанс. Эта психотерапевтиха загасила за сеанс такую сумму, что больше я к ней, конечно же, не пошла. Но, глядя на мое животное, я каждый раз смеялась до коликов в животе, что и вылечило меня окончательно. - Ирина взгрустнула. - Эх, Сашка, Сашка, я ли тебя не любила? Я ли тобой не гордилась? Не умеют мужики ценить настоящуюлюбовьпойдупокурю.
- А может ну его? Здоровье нужно беречь смолоду.
- Нет, пойду. Отказ от курения пагубно сказывается на моей фигуре. Без курения я перевалю через центнер.
Дверь за Ириной закрылась, и я снова осталась одна.
- Эх, ты эго мое закрученное, - сказала я и щелкнула Хохотуна по носу.
Хохотун грустно посмотрел на меня, и даже его веселая улыбка не убрала эту легкую и непонятную мне грусть. Я взяла кнопку и, невзирая на опасность попасть в немилость властей прикрепила рисунок на недавно поклеенные обои.

       * *  *

- Какой-то ужасно длинный день получился, - сказала, потягиваясь, Ирина, когда в пять мы вышли из офиса. - Я перекурю и поедем.
- Кури в машине. Окно открой и кури, - разрешила я.
- О, Господи, день сюрпризов продолжается, - Ирина всплеснула руками как заправская бабушка и закачала головой из стороны в сторону, отчего ее лошадиная челка сразу превратилась в метлу. - Может и сама с горя?
- Ты сейчас как те твои знакомые, что предлагали по пятьдесят, - пристыдила я Ирину. - Имей совесть! А ну брысь отсюда, - это я уже серому нахалу, что разлегся на моем Фордике как у себя дома.
Серый лениво приподнял голову и презрительно посмотрел на нас сквозь щелки, которые на солнце блеснули дьявольским огнем. Потом потянулся, скребнув при этом когтями по капоту, и лениво спрыгнул. На земле снова потянулся, а потом вальяжно прошествовал к своему гарему. Хвост его при этом был приподнят, и это очень напоминало некий жест, означающий: «А пошли вы…». 
Мы сели в машину, а из подъезда вышел Витя с высоким красавцем. Мужчина был так хорош, что казалось, что он только что соскочил с обложки глянцевого журнала. Ирка заметалась и тут же попыталась повернуть к себе зеркало заднего вида. Я пресекла эту варварскую потугу, и Ирка занервничала еще больше.
- Светик! А что, если мне еще разок попытать счастья… ну, на счет отпуска? - спросила она и захлопала, захлопала ресничками.
- Он слишком молод для тебя, так что сиди, - безжалостно отрубила я и нажала на газ.
Выезжая со двора, я взглянула на мужчину, и мне показалось, что я его где-то видела, но я не стала заморачиваться по этому поводу -  не до красавчиков сейчас. Хотя все же отметила, что при всей своей импозантности и правильности черт, красавчик имел очень неприятное выражение лица. Я знала такое выражение - все вы лохи, а я один умный и меня на мякине не проведешь.
А Ирина открыла окно и только что не вываливалась из машины, но мужчины о чем-то энергично беседовали и внимания на нее не обратили.
- Ну, ты видела? - возмутилась она. - Ноль внимания, фунт презрения. Козлы.
Выехав из дворика, я повернула не в ту сторону, зная, что сейчас лучше сделать крюк, чем попасть в пробку. В пробках я обычно впадаю в глубочайшую депрессию, а депрессия плюс мне сейчас была совсем ни к чему.
Ехать по нужному адресу придется не менее часа, а я не предупредила Володю, что задержусь. Ну и ладно. Посмотрим, что из этого получится. Я ведь не обещала приехать в клуб. Если позвонит, скажу, где я, а если нет, то нет.
Я посмотрела на Ирку. Она уже позабыла о красавчике и самозабвенно строила глазки всем, кто проезжал мимо. Ну и пусть! Все лучше, чем бесконечно крутить радио.
Ирина докурила и бросила окурок в окно и попала им в машину идущую рядом. Мило улыбнулась, но мальчик за рулем показал ей неприличный жест, и Ирка вжалась в сиденье. И тут же потянулась к радио. По привычке стала перескакивать со станции на станцию, выискивая что-то только ей известное. Судя по всему, она так никогда и не могла это найти, потому что радио переключалось ежесекундно и так всегда и всю дорогу. Обычно это страшно раздражало, но сегодня, почему-то нет.
Ирка веселилась, не обращая на меня никакого внимания, и я снова погрузилась в свои невеселые мысли.
 «Удивительно, почему я злюсь на него? Он-то причем? Два года счастья, разве этого мало? Другие и того не имеют. А может Ирина права и ему нужна только моя квартира? Я ведь по сути ничего о нем не знаю, только то, что он сам мне рассказывал. А вдруг врал? А собственно, почему бы мне его об этом не спросить? Вот возьму и поговорю сегодня. Все лучше, чем подозревать любимого человека во всех смертных грехах. Но если врал, так опять соврет. Боже, какой идиотизм. Неужели это все происходит со мной? Эх, Светка, Светка, ты ведь знала, что это не навсегда? Что придет время и все закончится? Знала? Знала, знала. Но я же думала, что это просто закончится, а не казенным домом».
- Сюда, сюда, - заорала Ирина и вернула меня в реальный мир. – Заворачивай в этот двор. Вот так. Приехали… А вот и дерево и мужик в пиджаке.
Припарковались, вышли из машины - обычная девятиэтажка, обычная помойка.
Возле подъезда на лавке сидел старичок в старом потертом пиджаке, и он был совсем не похож на Лермонтова. Он курил сигарету без фильтра, держа ее выработанными черными пальцами и разглядывал с больным интересом проходящих мимо. За старичком росла чахлая вишенка. Старик докурил и выбросил окурок под это несчастное дерево, туда же смачно плюнул.  Старый, старый, но на короткую юбку Ирины обратил внимание и даже что-то прошамкал своими губами. И стоит только догадываться, какие шальные мысли пролетели в его голове в эту минуту.
Ирка увидела его взгляд и улыбнулась обещающей улыбкой, отчего лицо старика посветлело, но уже в следующую минуту она вернула его на грешную землю:
- Товар не по твоему карману, старый, так что слюни утри, - и прошествовала в подъезд, гордо вихляя своим фирменным задом.
- Нет, с этим нужно что-то срочно делать, - заявила она, как только мы вошли в подъезд и обоняли чарующий аромат смеси человеческой и кошачьей мочи. - Я скоро начну кидаться на всё, что движется… Нам на четвертый. Пешком или… - спросила Ирина.
- Или. И побыстрее.
Пришедший лифт выпустил группу хохочущих подростков и большую собаку. Собака взглянула на нас большими грустными глазами, и стало понятно, что она солидарна в нашем неприятии окружающей обстановки. Мальчишка дернул поводок, и собака грустно поплелась во двор.
«Что-то я стала слишком сантиментальной», - подумала  я, когда до боли стало жаль эту божью тварь, и когда почувствовала, как слезы подкатились к глазам.
И так мучительно захотелось, чтобы зазвенел телефон и Володька потребовал, чтобы я все бросила и немедленно ехала в клуб, потому что он без меня не может ужинать. И я бы развернулась и помчалась, забыв обо все на свете.
Но телефон молчал, и мы шагнули в лифт с уже знакомым запахом.
- Светик, ты только не волнуйся, - сказала Ирина, когда лифт тронулся и стал надрывно карабкаться вверх. - Я ведь сама во все это не верю. Но тебе сейчас нужно отвлекаться, побольше бывать вне дома, видеть новых людей.
- И поэтому мы сюда приперлись? - удивилась я. - Так, нажимай на первый.
- Ну, Светик, мне всегда так было интересно, ну ради меня.
- Паршивка, - сказала я. - А я-то думала, что ты обо мне заботишься, а ты как всегда только о себе, да о себе.
Ирка снова захлопала ресничками, а потом чмокнула меня в щеку.
Лифт остановился, и мы вышли на площадку. Попав под влияние Иркиного настроения, мне и самой стало смешно и интересно. А ведь, действительно, чего я сюда приперлась? Уж не верю ли я, в самом деле, что получу здесь квалифицированную помощь. Зачем врать самой себе? Я просто отдаляла момент встречи с Володей, при которой нужно будет что-то говорить и что-то спрашивать, чего делать совсем не хотелось из-за страха, что все подтвердится, и я снова останусь одна в этом негостеприимном мире.
- Здравствуйте, проходите! - Елена Михайловна, открывшая нам дверь, оказалась высокой седовласой женщиной с полной фигурой. - Машенька звонила. Можете не разуваться. Вот, вытрите ноги и проходите.
Квартира была совсем обычная, без каких-либо намеков на увлечение хозяйки - ни хрустальных шаров, ни икон, ни свечей. Обыкновенная квартира со стандартной обстановкой времен восьмидесятых - не очень богатая, но чистая с традиционным хрусталем в серванте. Сама хозяйка тоже мало, чем напоминала экстрасенсов, каких я видела в кино. Обыкновенная женщина - опрятная, ухоженная, но ясно дающая понять, что ее достаток не зашкаливает. В общем, не светская львица, которая на гадании сделала себе состояние.
Елена Михайловна пригласила нас в комнату, в которой был накрыт стол к чаю, и я вздохнула от облегчения. Страшно не люблю бывать на кухне у незнакомых людей, но туда чаще всего и приглашают. По мне так уж лучше  общаться в коридоре.
Хозяйка разлила чай, а Ирина нетерпеливо заерзала на стуле, виновато посматривая на меня и усердно борясь с собой. Наконец, она проиграла в этой борьбе, сделала мне глазки и сказала:
- А у вас курят? И я пью кофе.
- Сын курит на балконе, так что, пожалуйста, - просто сказала Елена Михайловна, отвечая на вопрос Ирины, но при этом почему-то очень пристально посмотрела мне в глаза. - Это сейчас становится модным не курить, а в годы моей молодости мужчины курили везде. И при женщинах, и при детях. И даже в спальне. Тюль от этого становилась серая-серая. И кофе для сына держу. Так что, пожалуйста.
Мне вдруг стало очень неуютно рядом с этой женщиной.
Я ожидала увидеть черноглазую колдунью, обвешанную бижутерией от общения с которой станет весело и захочется поозорничать, но я была совсем не готова к общению с такой простой и приятной женщиной. Мне вдруг показалось, что она заглянула ко мне в самую душу и что увидела там самые отвратительные мои черты.
Елена Михайловна ушла за кофе, а я побежала на балкон.
- Ир, давай уйдем отсюда. Ерунда все это.
- Я тебе уйду. Сейчас все проясним и тогда завяжем двойной морской на этой истории. Ты что хочешь мучиться до конца своих дней? А ну сидеть!
- У! - завыла я.
Как же я могла так опростоволоситься, что решилась прикоснуться к тому, во что никогда не верила. Все эти маги и чародеи вызывали у меня только удивление. Неужели находятся простаки, что пользуются их услугами, верят во всю эту чепуху на постном масле? Я никогда не читала гороскопы, никогда не гадала, разве что пару раз для смеха под Старый Новый год где-то в классе пятом-шестом. Ну, еще в первую ночь в пионерском лагере: «Пусть тебе приснится, кто к тебе стремится!»
Но чтобы серьезно, с проблемой, с бедой?
Елена Михайловна внесла чашку с ароматным кофе и села за стол. Ирка бросила окурок за балкон, за что я ее мысленно обругала и присоединилась к нам.
- Ну, слушаю вас.
- А что, вы ничего не возьмете? - спросила я, чтобы оттянуть момент начала разговора. - Какой-нибудь шар или свечу, ну… не знаю.
Елена Михайловна засмеялась, отчего по всему лицу разбежались добрые морщинки.
- Давайте сразу разъясним ситуацию, - очень мягко сказала она. - Может Машенька вам неправильно объяснила? Я в прошлом врач, психиатр, терапевт. Имею очень большой опыт, как профессиональный, так и жизненный.
- Психиатр? - я удивленно посмотрела на Ирину.
 Ирина сделала глаза, которые должны были четко показать, что она сама не в курсе.
- Нет, нет. Вы не переживайте. Это было очень давно. Я принципиально перестала заниматься психиатрией, разобравшись в методах лечения в наших э… больницах. Увлеклась работами Бехтеревой. Вспомнила все, чему учили меня моя бабка да тетка.
Бабка у меня знахарка была, а тетка еще и гадалка. Я когда в медицинский поступила, стала с ними спорить, а потом по молодости да по глупости отказалась от них и от их антинаучных методов. Со временем поумнела, конечно, но, к сожалению, просить прощения было уже не у кого. Но это уже другая история. Грустная история, да. Но их знания мне пригодились.
Сны я берусь разгадывать только подругам, да их знакомым.  Помогаю людям в память о своих родных, но денег на этом не зарабатываю. Но я знакома с дипломированными экстрасенсами. Так что если вы мне не доверяете, я могу вас порекомендовать…
- Нет, не нужно. Мы вам доверяем, - заверила ее Ирина. - Если мы сейчас выйдем отсюда, я ее уже никуда не затащу. 
- Может мне взять карты, погадать?
- И карты, - кивнула Ирина.
- Нет, карты не нужно, - возразила я. -Только сон. Что это значит и как от него избавиться?
Елена Михайловна внимательно слушала мой сбивчивый рассказ. Иногда задавала вопросы, но в основном молчала и смотрела мне в глаза.
- И все полтора года снится одно и то же? - задала свой последний вопрос Елена Михайловна.
- Нет. Сначала это было не страшно. Я знала, что нужно выйти к шоссе. Я пробиралась через лес и выходила к дороге. Вот и все. И чемодана не было и глаз. А потом появились глаза, но все равно я успевала к дороге, хотя становилось немного страшно. Но я просыпалась и сразу успокаивалась. А где-то месяц назад появился чемодан, и успевать к дороге я перестала… А сегодня глаза были совсем рядом. Я проснулась, и мне стало очень страшно. И показалось, что в следующий раз я проснусь вся в крови или… не проснусь вообще.
- Ну, не нужно так пессимистично, - Елена Михайловна ласково похлопала меня по руке. - Давайте разбираться. Во-первых - чемодан. Как привило, такая ноша - это наследство.
- Наследство? Вот это да! А ну вспоминай, кто из твоих родных чухнул в Париж в семнадцатом? - затараторила Ирина.
- …но чемодан вы теряете, - не обращая внимания на Ирину, продолжала Елена Михайловна, - значит, существует угроза потери наследства. И кто-то вас об этом предупреждает.
- Да нет у меня никакого наследства. - Я удивленно посмотрела на женщину. - Меня предупреждают? Оттуда? - показала указательным пальцем в потолок. - Ну, это совсем чушь. - Я выскочила из-за стола. - Вы меня извините, Елена Михайловна, но это…
- Светочка, - опять очень мягко сказала Елена Михайловна. - Я не заставляю вас мне верить, но порой достаточно просто выговориться. Очевидно, вы что-то носите в себе, и оно растет и ни к чему хорошему это не приведет. А нужно это отпустить. Присядьте, мы просто поговорим. Мы больше не будем говорить, что кто-то хочет вас предупредить, будем говорить по-другому. Это сигнал вашего подсознания и этот сигнал нам с вами нужно разгадать. Итак, наследство. Это совсем не обязательно материальные вещи, хотя и это не исключается. Может у ваших родителей есть какая-то тайна, которую они скрывают от вас до поры до времени… Присядьте.
Но я не села. Я стояла как истукан, и предательские слезы снова подкатили и стали душить.
- Родителей у меня нет. Уже пятнадцать лет нет.
- А лет вам?
- Тридцать, - подсказала Ира.
- Вы замужем, дети?
Я понимала, что если я сейчас не уйду, я разревусь, от чего потом буду мучиться и ненавидеть себя за слабость, потому что уже много лет привыкла сама разбираться со своими проблемами. Я схватила сумку и направилась к выходу.
- Мы уходим. Пошли Ирина. До свидания.
Вылетев в подъезд, я не стала дожидаться лифта, а сразу помчалась вниз по ступеням и вид, наверное, у меня в этот миг был самым сумасшедшим. Я летела, не разбирая дороги, а слезы текли, и не было никакой силы, чтобы остановить это слезопускание. И вдруг споткнулась, да так, что еле удержалась, чтобы не упасть и не проехаться носом, считая ступеньки, и это меня сразу отрезвило и высушило слезы за мгновение. Поэтому, когда я вышла из подъезда, мое лицо приняло более-менее приличный вид, а от слез не осталось и следа.
Ирина задержалась, очевидно, извинялась перед Еленой Михайловной. И когда она выскочила во двор, Фордик был уже заведен и разогрет.
- Только ничего не говори, - сказала я, едва Ирина села в машину.
- Я и молчу.
- Ну, вот и молчи.
- Да, молчу.
Я так посмотрела на Ирину, что она замолчала, как казалось, навеки. Что даже, если я упаду перед ней на колени, она все равно будет молчать как партизан.
Мы молчали всю дорогу. Я довезла Ирку до дома, она вышла и, не сказав, прощай, медленно и грустно побрела по дорожке. Ее фирменный зад от этого как-то опустился и стал жалким, отчего мне стало ужасно стыдно. Она ведь так хотела мне помочь, а я неблагодарная скотина обидела ее, но у меня совсем не было сил, чтобы бежать за ней и извиняться. Постояв пару секунд, я развернулась и поехала домой.
Володька ужинает в клубе, и я надеялась уснуть до его прихода. Какой-то сумбурный день получился, а разговаривать нужно на светлую и хоть что-то соображающую голову.
Я включила радио и к моему великому удивлению стала прыгать по станциям туда и обратно. Грустно улыбнулась. Наверное, и у меня не получится сейчас отыскать что-то для своей души. Хотелось услышать просто хорошую музыку, но везде как назло только говорили, и говорили какую-то галиматью.
Но что это? Из динамиков полился очень приятный голос.
Звучала гитара, а песня была на английском. К моему великому стыду, я не знала имени певца, но что пел он для меня - это однозначно.
Кто же так напугал эту радиостанцию, что они запустили такую музыку?  Можем же, если захотим.
Голос звучал, проникая внутрь меня, и слезы снова приготовились брызнуть из глаз, уже который раз за сегодняшний день. Да что же это такое, на самом деле?
Но голос меня успокоил. Вдруг стало легко и просто.
Да все это - чушь. Я устала, отсюда и сны. Я ведь не проводила анализ, какой у меня был день перед кошмаром. Теперь буду все записывать, и все прояснится.
Навстречу бежал мой прекрасный вечерний город. Дорога была почти пустой и, это тоже поднимало настроение.
Улицы переливались огнями. В летних ресторанчиках веселился народ. С завтрашнего дня внеочередной отпуск. Жизнь продолжалась.
Но недолго я радовалась и наслаждалась прекрасным пением. Музыка прервалась, и диктор гнусаво сказал:
- А теперь от нафталина мы переходим к забойной музыке. Слушай меня, брат и я поведу тебя…
Я выключила радио и прибавила газ.
Двор вечером выглядел чуть лучше, но был таким же пустынным и чужим. Куда подевались все подростки? Они должны бренчать на гитаре, смеяться, целоваться. Компьютерные дети, ничего не попишешь. Сеть заманивает в сеть, простите за каламбурчик.
Поднявшись в лифте на свой этаж, я почувствовала запах жареной рыбы и поняла, что есть хочу нестерпимо. Кто-то счастливый уже принялся за ужин, а мне еще предстоит что-то приготовить, чтобы утолить голод. И вдруг я поняла, что никакая  сила не заставит меня  стать к плите. Но ничего, Володьки нет, а значит, никто не станет меня ругать за неправильное питание. И вообще, я взрослая, а значит, могу есть что хочу и никто мне в этом не указ.
Я открыла двери, и поняла, что этот запах происхождением из моей квартиры. О, Господи!
- А вот и наша хозяйка, - услышала я голос Володьки. - Раз дама не хочет, то и мне нечего делать в клубе.
Он вышел из кухни в моем фартуке, на лице следы муки, чмокнул меня в нос.
- Я приготовил твою любимую форель. Еще салатик, винчик. Ну, все как ты любишь! Давай, мой руки и к столу.
Я замерла и не могла сдвинуться с места. Нет, так не бывает, так просто не может быть!
- Ну, чего стоишь? - закричал Володя с кухни. - Я уже весь изошел слюной.
Но не спросил, где была. Это хорошо или плохо? Так, маразм, не сейчас. Никаких размышлений, никаких умозаключений, просто расслабься и получай удовольствие, прошу!
Ужин был прекрасный. Я наелась, напилась и была счастлива, как никогда. Володька освободил меня от мытья посуды, чем удивил в очередной раз. Почему освободил - мелькнула, было, мысль, но я тут, же выдворила ее за дверь. Все хорошо? Все хорошо! Ну, вот и хорошо.
Потом я приняла душ и легла в постель.
Такой длинный и не во всем радостный день подошел к концу. Может это все ерунда, что я за сегодня себе придумала? Ведь если я чего-то не понимаю, то это совсем не значит, что оно так и есть. Все-таки я баба. А бабы - дуры, как говорят некоторые компетентные источники.
Я закрыла глаза, и нега обволокла меня от пальчиков ног до самой макушки. Боже! Неужели так бывает? Я была счастлива здесь и сейчас и я не позволю, чтобы что-то омрачило это мое состояние.
- А вот и чаек, - голос Володи был мягким и сладким. - Только для любимой.
Я вскочила и села в кровати.
- Я не хочу чаек. Нет, нет.
- Ну, нет, так нет! - легко согласился Володя и поставил поднос с чаем на тумбочку. - Я в душ. Не усни!
Володя ушел, а я уставилась на чашку с чаем, и злобный червячок снова зашевелился в моей душе. Вот, это то, о чем говорила Ирка. Чай, а в нем…
Володька вышел из ванны. На его узких бедрах было намотано полотенце. Волосы были мокрыми, а на накачанном торсе блестели капли воды.
 - А над Канадой небо сине,
   Меж берез дожди косые,
   Чуть похоже на Россию… - запел Володя, исполняя передо мной стриптиз. (Как же я люблю его, когда он так делает).
Он отбросил мокрое полотенце и прыгнул ко мне на кровать.
Когда он впервые сделал такой запрыг два года назад, мой девственный диван не выдержал такого надругательства - его две ножки хрустнули, и мы повалились на пол, хохоча, как ненормальные. После этого Володька диван из обихода изъял, заявив, что спальное место с ножками только для слабаков и принес в наш дом широкую кровать, которая уверенно становилась на пол всей своей площадью.
Итак, он прыгнул ко мне на кровать и руки его, такие нежные и мягкие, но одновременно сильные и умелые стали ласкать меня и нежить, отчего все проблемы поблекли и улетели восвояси, не оставив о себе даже памяти.
Да, пропади оно все пропадом! Да и черт с ним! Только бы он был! Только бы было так. Вот так как сейчас. А остальное…
Моя душа улетела далеко от меня. Она летала и пела. Пела и летала. А вслед за душой и тело взлетело.
Говорят, что наша смертность - это плата за секс. Ну что ж - хорошая цена.
Володька вздрогнул последний раз, а потом обмяк и уткнулся мне в плечо и замер, а я снова взмыла под потолок и парила, парила…
- А давай поженимся, - выдохнул Володька, и тело мое со всего размаха упало на кровать.
- С возвращением на землю, - услышала я голос Ирки.
- Тебе плохо так?
- Мне не плохо, но по правилам игры должно быть плохо тебе.
- Мне хорошо!
- Но все девушки борются за штамп в паспорте.
- Я не борюсь!
Володька замер. Потом вздохнул и перевернулся на спину. Закинул руки за голову и растянулся во всей своей красе.
Сейчас лучше закрыть глаза. Потому что когда он так ложится, я могу запросто продать свою бессмертную душу ни за грош.
- Когда мне было 25, я тоже думал, что штамп в паспорте - это анахронизм. Но сейчас мне 35 и я не хочу, чтобы моему сыну кто-то мог крикнуть: «Байстрюк!» - Я передернулась. - Мне лично плевать, но мы живем не на необитаемом острове и с этим необходимо считаться. Таково наше общество. Какая-то дура скажет, а мой ребенок будет страдать. К тому же новый дом - это начало новой жизни, так что пора старушка в ЗАГС.
Володька повернулся на бок, и рука его стала ласкать мою грудь. О, Боже! Ты не можешь так испытывать меня! Это нечестно.
И пока я думала, что мне сказать в ответ, губы Володьки делали свое дело, тщательно отделяя мою душу от тела и унося ее в неизведанную высь. Я снова стала летать.
А Володька утолил свой голод, откинулся на подушку и прикрыл глаза. Уснул, а я смотрела на него и вспоминала события семилетней давности.

- Ну что, доктор? - спросила я, все еще находясь в раскоряченном виде и от этого ощущая страшную неловкость.
Молодой врач вышел из-за шторки и направился к умывальнику.
- Одевайтесь! - сказал он.
Я мгновенно сползла с этого ненавистного кресла и стала одеваться. Руки тряслись, и поэтому дело продвигалось медленно.
- Так что, доктор? - снова повторила я.
Доктор вымыл руки и сел за стол.
Он стал что-то писать в карточке, а я стала судорожно натягивать колготки. Колготки перекручивались, путались и совсем не хотели одеваться.
- Вы замужем? - наконец спросил врач.
- Замужем, - соврала я хриплым голосом и откашлялась.
- Я дам направление на УЗИ. Потом сделаете генетику.
- Сделаю что? - удивилась я.
- Сейчас все проходят. Это позволит избежать всяких неприятностей. Вы же хотите здорового ребенка?
Ноготь зацепился за колготки, и по ним мгновенно поползла толстая стрелка. Ой, как некстати.
- Доктор, я вообще не хочу никакого ребенка, - сказала я расстроенным голосом.
- Не понял.
- Я не буду оставлять этого ребенка.
Врач на мгновение замер, а потом спросил:
- Почему? Вам 23, вы замужем. В чем причина?
- Я просто не хочу рожать.
- Муж в курсе?
Я вздохнула и сказала.
- В курсе.
Когда я, наконец, натянула колготы и вышла из-за шторки, я увидела брезгливый взгляд молодого врача. Я стала ему неприятной, он потерял ко мне всякий интерес.
Я очень боялась, когда шла в консультацию, что меня начнут упрашивать оставить ребенка, начнут стращать вредностью первого аборта. Я боялась, что сдамся, а потом буду казнить себя и мучиться, потому что была уверена в своей правоте. Я готовилась к битве, но врач уговаривать не стал.
- Сдадите анализы. И вот направление.
Я шла по городу. Душа моя была опустошенной. Я уговаривала себя, что все хорошо, но безразличие врача почему-то огорчило и пробило брешь в моей броне. И я в который раз, скорее ему, чем себе объясняла: я пишу диплом, скоро начнется новая совсем взрослая жизнь и ни ребенок, ни брак со случайным знакомым в мои планы не входит. Врач в моей голове внимательно слушал мои объяснения, а потом безразлично говорил:
- Сдадите анализы. И вот направление.
Ну что ж, наверное, и это нужно испытать.
Я позвонила Косте и сказала ему, что беременна. На той стороне наступила тишина, а потом робкое:
- Ну, давай распишемся. Я не против. Когда-то ведь все равно надо.
«Когда-то ведь все равно надо», - меня совсем не устраивало. Я знала, что встречу большую-пребольшую любовь. Просто сумасшедшую любовь, что унесет меня в неведомые выси - на меньшее я была не согласна. И там, в той необыкновенной любви будут рождаться такие желанные дети, а это так - ошибка молодости.
Я положила трубку. Зачем я ему звонила? Эта связь была просто из-за интереса. Из любопытства. А может по глупости? Ну да все равно. Я решила больше не встречаться с Костей. Сдам анализы, по-быстрому сделаю аборт, и жизнь побежит дальше.
Но в следующие ночи мне стали сниться сны.
Ну да, мне тогда тоже снились сны, и сны те оказались предвестниками беды.
В тех снах ко мне приходил мальчик и плача о чем-то просил. Он смотрел на меня с наружной стороны окна, я не слышала, что он говорит, но я понимала, что он о чем-то просит. Я пыталась открыть окно, но у меня это не получалось.
Я просыпалась, уверенная, что сорвала себе ногти, но ногти были на месте, и только сердце колотилось как сумасшедшее. Я схватывалась с постели и бежала к маме. У двери понимала, что бежать не  к кому, а так хотелось, чтобы она была, чтобы услышала, пришла, прижала мою голову к своей груди и заколыхала, утешая.
«Милая моя мамочка! Я совсем отвыкла от тебя за восемь лет. Почти забыла твое лицо. Да и на могилку хожу только тогда, когда за мной приезжает твоя Танька, как ты ее называла. Она и следит за ней. Наверное, я не очень хорошая,  прости.
Мне некому помочь, а так хочется всего добиться в этой жизни. А жизнь совсем не такая, какую знала ты - она трудная. Люди вокруг злые. Все, чему ты меня учила никому не нужно, каждый сам за себя.
Да, да, ты права. У меня есть бабушка. Но бабушка не помощница мне. К тому же она старенькая и многого понять не может вовсе. А о моей теперишной проблеме я и сказать-то боюсь».
Я снова укладывалась в кровать, давая себе слово позвонить утром тете Тане и обо всем с ней посоветоваться. Но утром было уже не страшно, я вспоминала что взрослая, что давным-давно самостоятельная и звонок откладывался на неопределенное время.
А потом настал вторник, и я побежала в больницу.
Вечером я собиралась в библиотеку, поэтому ни страха, ни тревоги по пути в операционную не ощущала. Я решила, что это такой пустяк, что и думать об этом не стоит.
И вот я уже в рубашке, в бахилах легла на кресло. Молодой врач готовился сделать мне укол в вену, другой, немного старше будет делать аборт. Он о чем-то говорит с сестричкой, они смеются. И тут в кабинет заглянула девушка:
- Игорь Петрович, вас там к телефону.
- Иду, - сказал тот, что постарше и я испугалась.
- Вы куда? - кричу. - Пока вы будете разговаривать, у меня наркоз кончится.
- Еще раз уколим, - засмеялся Игорь Петрович и исчез.
А я начала проваливаться и снова увидела мальчика, что стучался в окно. Я удивилась. Когда я ложилась в кресло, в кабинете окна не было. Я не успеваю объяснить этот феномен, потому что кто-то начинает бить меня по щекам.
- Простись, проснись, - я открыла глаза и увидела возле своего лица лицо какой-то девушки. - Проснись! - снова закричала она.
А я не понимала, чего от меня хотят, так как спать хотела невыносимо. И мальчик снова заглядывал в окно. Но меня снова били по щекам и бегали, бегали вокруг. Что-то кололи в руку, что-то спрашивали, я снова видела лицо девушки. Да, отстаньте вы от меня. Я должна услышать, что говорит мальчик. Наверное, это важно, раз он стучится и стучится ко мне.
Наконец меня оставили в покое, и я снова провалилась. Но, ни окна, ни мальчика там уже не было, а был лабиринт. Я пошла по нему и никак не могла выйти. Всюду только стены и тупики. И снова стены, и снова тупики. И тут впервые мне стало страшно, и я поняла, что если не выйду из лабиринта в ближайшее время, то останусь в нем навсегда и тогда я начала бежать.
Теперь я не могу точно вспомнить, но тогда мне показалось, что это длилось невероятно долго. Бег, стены, тупики. А потом появился неясный гул. И чьи-то голоса. Такие странные, как будто ватные. А потом я стала различать отдельные звуки, а потом слова.
А потом я открыла глаза.
- Ну, слава Богу, - сказал Игорь Петрович. - Что это ты девушка так пугаешь людей?
Он держал мою руку в своей, сидя прямо на моей кровати. А где же кресло? И почему так ярко светит лампочка? Уже вечер?
- Сколько времени? - спросила я. -  Мне в библиотеку.
- Библиотека подождет, - сказал устало врач, и махнул головой.
Я снова увидела лицо сестрички. Она улыбнулась мне какой-то вымученной улыбкой и сделала укол.
- Зачем это? - удивилась я.
- Нужно хорошо отдохнуть. Пару деньков. Так что спи, поговорим потом.
- Я не могу пару деньков, у меня консультации. Я пишу диплом. Меня выгонят, исключат, - запротестовала я, но как-то вяло, почти безразлично.
- Не исключат, я дам больничный, справку и вообще все, что ты пожелаешь. А теперь дай мне номерочек твоего мужа.
- Нет никакого мужа, я соврала.
- Ну, тогда телефон мамы.
- Родителей тоже нет, давно, - выдохнула я и вдруг горько заплакала. - Кто там был?
- Ты уверена, что хочешь это знать?
- Не знаю…
Я снова хотела спать. Глаза стали слипаться.
- Давай потом. А сейчас спать, спать, - сказал Игорь Петрович и похлопал меня по руке.
Я закрыла глаза и тут же уснула.

- Давай, мать поедим, - услышала я и открыла глаза.
Володька смотрел на меня ясными свежими глазами, вроде и не было только что никакой дремы.
В окно светила луна и я поняла, что прошло несколько часов.
- А что это будет? - спросила я. - Второй ужин или нулевой завтрак?
Володя посмотрел на часы и вздохнул.
- Это будет поздний романтический перекус, а потом мы очень постараемся и растратим калории, так что за циллюлит не переживай.
- А после постараемся снова захотим есть, а потом снова постараемся, а потом…
-  Я конечно хорошего мнения о себе, но думаю, что это уже небольшой перебор. А, понимаю, куда ты клонишь! Ух, ненасытная, ух развратница.
Володя меня поцеловал. Только он мог так целовать, но я решила больше не таять от его прикосновений. Быть слабой я сейчас не имела права (пока не разберусь во всем).
А может спросить в лоб?
Володька схватил меня за руку, заставил вылезти из-под такого уютного одеяла и потащил на кухню. Усадил на стул, а сам стал готовить романтический перекус.
- Сейчас, дорогая, айн момент и все будет готово. Вот так, мы сейчас…
Он бегал от холодильника к умывальнику, от умывальника к столу и все приговаривал, называя еду уменьшительно ласкательно: маслице, хлебушек, помидрушка и т.д.
- Володь, а что мы сделаем с этой квартирой, когда ты построишь дом - спросила я.
- Ну что, что? Продать ее и дело с концом.
Я вся сжалась.
- Но ее можно сдавать, или держать для вынужденного ночлега.
- Слушай, зачем тебе эта головная боль? Коммуникации в бедственном положении. Вода ни к черту. Вот посмотришь, еще с десяток лет и уже никто не захочет жить в городах. Только за город, только на свежий воздух.
Я ухмыльнулась. Судя по темпам роста населения на земле, свежего воздуха на всех не хватит. Я почему-то была убеждена, что муравейников станет еще больше, а воздух - это только для избранных. Но все это дела далекого будущего, а мне бы разобраться с близким настоящим.
- Но это все, что осталось мне от родителей. Мы здесь жили. Они здесь любили, были счастливы.
Володя замер и это стало для меня еще одним горьким подтверждением слов Ирины.
- Ну, если память… А в прочем - это твое дело. Что захочешь, то и сделаешь. Ну, прошу к столу.
Кусок не лез мне в горло, но я лениво жевала, чтобы не обидеть Володьку. Есть среди ночи, мне показалось извращением, которого я раньше за ним не наблюдала, но все когда-то бывает впервые.
Володька же жевал с таким аппетитом, что можно было подумать, что он не ел несколько лет. Я смотрела на любимого, и меня распирало от желания спрашивать и смотреть в глаза. И пусть ответ будет самым страшным, но пусть все разъяснится, пусть, наконец, закончится эта боль в районе сердца.
- А теперь чаек, - весело сообщил Володя, сполоснув посуду (опять?). - Стоит черт знает сколько. Но все для тебя, все для любимой, все для единственной.
- Ты хочешь, чтобы я выпила чай?
- Но ты же любишь. Зеленый. Из самого сердца Цейлона.
И не единой зацепки на лице. Ни ухмылки, ни морщинки. Обычная приветливость и такие любящие глаза. Ложь или правда, как определить?
- Володька, ты меня любишь? - спросила я и внимательно посмотрела на его лицо.
Нет, ничего не дрогнуло. Ничего.
- Ты еще спрашиваешь?
- Нет, правда? - настаивала я.
- Люблю! - сказал Володька и крепко обнял меня. - Очень люблю.
А у меня слезы тут как тут.
- Ну, ладно, давай свой чай из самого сердца! - махнула я решительно рукой.

     *  *  *

Лес такой густой и темный, что пройти через него почти невозможно. Но я знаю, если к рассвету не выбраться к дороге, случится непоправимое. Поэтому обдирая руки и оставляя на память лесу лоскуты своей одежды я настойчиво пробираюсь вперед. Где-то далеко слышится шум трассы.
Уже прошло несколько часов, как я веду неравную борьбу с этим лесом, а шум совсем не приблизился. Нет, лучше не думать об этом, нужно просто идти вперед.
Но ведь должен быть чемодан. Он где-то здесь. Почему я не вижу его? Ах, да, темно. Я начинаю шарить руками по земле. Чемодана нет. Обдирая колени, я ползаю и ищу его. Отчаяние растет. Кажется, что силы сейчас покинут меня. Вот-вот блеснут первые лучи солнца. Волна ужаса прокатывается по моей спине. Я слышу какой-то неприятный запах.
Я оборачиваюсь и вижу почти рядом два больших горящих глаза. И разинутую пасть, из которой течет зловонная слюна.

Володька спал и моя рука, которая хотела схватить его плечо, замерла. Он улыбался во сне, и я снова передумала его тревожить, тем более что может действительно вся причина в нем.
За окном начинался рассвет. Какая-то сумасшедшая городская птица что-то вякнула вдалеке и замолкла. И я вдруг вспомнила село, бабушку.
После похорон родителей она забрала меня к себе в село Сосновое. Целых два года я жила с ней, окончила школу, и уж там по утрам пело такое количество птиц, что иногда казалось, что ты в настоящем раю. Причем казалось, что они поют круглые сутки. Уж во всяком случае, я засыпала под трели соловья, а просыпалась от гомона целого базара. Даже зимой что-то шуршало и чирикало, невзирая на холод.
Странно, почему я это вспомнила? Это были не самые счастливые мои годы, и я старалась засунуть воспоминания о них куда подальше, и вот на тебе. Я уставилась в потолок. Воспоминания отдалили впечатление от сна, и я решила их продолжить.
Я очень много плакала тогда. А потом как-то резко успокоилась и стала круглой отличницей. В селе учиться было легче, чем в городе и я получила золотую медаль.
Тетя Таня эти два года сдавала квартиру родителей в наем и когда я поступила в институт, она вручила мне приличную сумму денег. Еще три года я жила у нее, а потом решила начать самостоятельную жизнь.
Я стала жить в родительской квартирке. Подрабатывала на кафедре, понемногу тратила деньги собранные тетей Таней и жизнь моя была вполне сносной.
В Сосновое я ездила редко. Тетя Таня, видимо выполняя какой-то только ей известный долг перед моей мамой, опекала и меня и мою бабушку, и могилку моих родителей. И никогда за все годы ни в чем меня не упрекнула. И я впервые подумала, что тогда, перед защитой мне все-таки нужно было ей позвонить. И поплакаться в жилетку, и может, тогда моя жизнь сложилась бы совсем иначе. Ах, кабы да кабы…

- Светлана, ты взрослая женщина, поэтому должна на все реагировать адекватно, - Игорь Петрович сидел за столом и был на удивление серьезным.
А я сидела с поникшей головой на кончике стула, и мне ничего не хотелось.
Я проснулась на следующее утро после аборта совершенно разбитой. Низ живота ныл, голова была тяжелой, а каша, которую принесла нянечка, вызвала только рвотный позыв.
Но это же всего лишь аборт. Мои сокурсницы делали их, как пироги лепили. Утром пошли, в обед уже на парах, а вечером снова любовь. (Ну, это с их слов). А что же случилось со мной? Было такое впечатление, будто из меня вытекла жизнь. Хотелось только лежать и ни о чем не думать.
- Первый аборт - это всегда опасно, - продолжил врач. - А у тебя предельный срок, да еще такое низкое давление. Ты что голодаешь?
Я с трудом подняла голову. Игорь Петрович внимательно рассматривал меня. Я снова уронила голову.
- Нет, не голодаю. Так, иногда сажусь на диету… Чтобы талия там… циллюлит… Кто там был? Мальчик? - спросила я, очень надеясь, что ответ будет отрицательным.
- Мальчик, - не оправдал моих надежд Игорь Петрович.
- Значит, мальчик. А ведь он просил меня… А я дура… не услышала.
- Кто просил? - еще внимательнее посмотрел на меня врач.
- Никто. Не смотрите на меня так, я не сумасшедшая. Скажите мне лучше, почему я такая слабая? И сколько мне еще здесь быть?
- Ну, еще пару дней. Но я не об этом с тобой хотел поговорить. Дело в том…
- …что у меня больше никогда не будет детей? Так?
- Ну, наука не стоит на месте. Но на данный момент, я бы сказал - очень проблематично. И даже очень и очень, но все же не на 100% - это точно.
- Понимаю…
- Ты не расстраивайся. Считай, что Бог придумал тебя для чего-то другого. Очень много людей не имеют детей, но тем не менее…
- Понимаю…
- Ты отдохни, наберись сил, а потом приходи. Пройдешь обследование, покажешься специалистам. Не отчаивайся.
- Понимаю…
Телефон разрывался уже несколько часов.
Первый звонок прозвучал, едва я успела открыть дверь, вернувшись на пятый день из больницы. Второй, когда принимала душ. Третий, когда  пыталась засунуть в рот бутерброд с сыром (другого ничего в доме не было). Потом я легла на диван, скрутилась клубочком, и звонки считать перестала. Мыслей в голове было много, но одновременно можно сказать, что их не было вообще, потому что думалось как-то странно. То вспоминались мама и папа, то залетала мысль о дипломе, потом я снова возвращалась в больницу. В душе что-то невыносимо болело и мне казалось, что если бы я расплакалась, то боль бы прошла, но слез не было. 
Я лежала, скрутившись клубочком, и думала, что звонит Костя. Это было глупо, но тогда я ненавидела его. Я  была уверена, что это он во всем виноват. Он же видел, что я не люблю его, но, тем не менее, воспользовался моим одиночеством. Таким беспросветным одиночеством и невероятной беспомощностью, невзирая на внешнюю самостоятельность.
А телефон все не умолкал, и я стала злиться. Нужно было встать и отключить его, но я лежала, страдала и при этом даже не шевелилась. Какой настырный. А где ты был раньше? «Когда-то ведь все равно надо», сволочь. Костя как будто услышал меня, потому что звонить перестал. Я еще некоторое время напряженно ждала нового трезвона, но телефон умолк и я, наконец, уснула.
Разбудил меня звонок в дверь - вот напасть. Какого черта? И снова как недавно с телефоном, я злилась, страдала и лежала.
- Светка, черт тебя побери, куда ты делась? - услышала я голос тети Тани, которая устав звонить стала барабанить в дверь.
Я поднялась и открыла двери.
- Ты что с ума сошла? Второй день тебя ищу. Неужели так трудно позвонить, когда уезжаешь? Я не лезу в твою жизнь, просто иногда очень нужно, вот как сейчас, дай воды.
- У меня только водопроводная, - сказала я и потащилась на кухню.
Налила в стакан воду, от которой тянуло хлоркой, и двинулась обратно. Тетя Таня выглядела уставшей и осунувшейся.
- Ты что без денег, что пьешь эту гадость? - она выпила воду, прошла в комнату и села на стул.
К моему удивлению, она ничего не сказала по поводу неубранности и неухоженности моего жилья. Какое-то время она рассматривала меня, а потом сказала:
- Так, влюбилась. Когда моя кошка влюбляется, она точно так же выглядит. Кто он? Хотя нет, об этом потом. Присядь.
Я села на диван. Тетя Таня пересела ко мне и обняла за плечи.
- Вот так девочка и проходит жизнь. Снова мы с тобой одни-одинешеньки.
- Ты о чем? - спросила, чтобы спросить.
Мне очень хотелось, чтобы она скорее сообщила свою новость и ушла и оставила меня в покое. То, что произошло в моей жизни, уже нельзя было поправить, а значит, мне сейчас не нужна ничья помощь. Мне просто нужно отоспаться, отреветься (если получится) и все станет на свои рельсы.
Она крепче прижала меня к себе и зашептала:
- Умерла твоя бабушка. Вчера на рассвете. Во сне. Как праведница. Нужно ехать.
Я онемела, а дальше все как в тумане. Я уже не понимала, от чего болит у меня в душе. От аборта, от смерти бабушки или от обиды на весь мир. Таня руководила, платила, командовала старушками, что набились в дом, переставляла меня как мебель, если я попадалась ей на пути и ничего не говорила, а только поглядывала и поглядывала в мою сторону.
Когда люди расходились с поминок, они прощались со мной, выражали соболезнования и удивлялись, как я убиваюсь за бабушкой. Они ей завидовали.
А мне от всего этого стало стыдно много позже. Когда жизнь снова закрутила меня, заставила двигаться в своем излюбленном ритме. Когда прошло полгода, и Таня привезла меня в Сосновое оформлять наследство.
Наследство! Я вскочила. Володька шевельнулся, и я замерла. У меня же есть наследство. Бабушкин дом и земля. Как я могла забыть об этом?
Я тихо встала с постели и прошла в другую комнату.
Когда мы стали жить с Володей вместе, мы сделали из родительской комнаты эдакий дубль-кабинет. Два стола, два компьютера, две полки с книгами. И договорились ничего не трогать друг у друга. Как любил говаривать Володя, иная бумажка важнее иного человека и не дай Бог ей пропасть.
Я выдвинула ящик своего стола и замерла. От моего порядка не осталось и следа - в столе явно кто-то рылся. Когда же я заглядывала в него последний раз? Я попыталась вспомнить, но у меня ничего не получилось. Позавчера, когда работала со сметами - нет. На прошлой неделе, когда Володька принес новую игру - нет. Нет, не вспомнить. Но я точно знала, что у меня в столе всегда порядок. Так я люблю, так меня научили, не помню, правда, кто.
Значит, все-таки Ирка права.
В гости к нам никто не ходит. Все деловые встречи и праздники проходят у Володи в клубе. Кроме Володьки лазить в столе некому. Но зачем? Что он искал?
Я внимательно рассмотрела содержимое ящика. Все на месте, только лежит совсем не так, как я обычно складываю. Но все же что в столе искали? А что ищу я? И почему я полезла сюда? Ведь папочка с документами никогда здесь даже и не ночевала.
Я задумалась.
Сначала мы приехали в Сосновое. Потом поехали в соседнее село в сельсовет, потом к нотариусу, потом еще куда-то. Потом вернулись домой. Потом у меня была защита, а потом мы снова ездили к нотариусу.
- Ну, поздравляю, - сказала Таня, когда мы ехали обратно. - Теперь ты богатая невеста.
- А что это дорого стоит?
- Не думаю. Село умирающее, местность болотистая. Ни дороги, ни газа.  Хотя кто знает?
Я вернулась домой и положила папочку…
Я схватила стул и полезла в антресоль книжного шкафа. Папочка, вся покрытая пылью лежала среди журналов «Юность», собранных еще родителями. Нужно вытереть пыль, подумала я вскользь, вытягивая папочку, а то все некогда сделать генеральную уборку. Такую, какую мы проводили когда-то с мамой. Когда перетиралось все, вплоть до мельчайших деталей, отодвигалось и переставлялось и до чего последнее время так и не доходят руки, скорее всего от лени.
- Ты решила заняться уборкой? А как же работа? - услышала я голос Володи, который звучал через зевок.
- С добрым утром, - сказала я и подтолкнула папочку обратно поглубже в журнальные дебри. - Я забыла тебе сказать, я с сегодняшнего дня в отпуске.
- Не понял, - Володя перестал зевать. - Мы же собирались вместе. Чтобы на море, к пальмам.
- Ирка попросила. У нее проблемы и я должна с ней кое-куда съездить, - не моргнув глазом, соврала я и стала ровнять журналы, чтобы не поворачиваться к Володьке лицом.
- Ирка уже большая девочка, так что могла бы самостоятельно решать свои проблемы.
- Ну… я уже обещала, - все также не поворачиваясь, ответила я.
Володька вздохнул и вышел из комнаты - обиделся. Но может это сейчас и к лучшему, будет меньше напряга. Я тоже вздохнула и пошла готовить завтрак - приучила же.
Володя молча позавтракал, сказал: «Пока» и отбыл на работу. Я смотрела в окно и меня раздирали противоречивые чувства. То я хотела бежать за ним, то вспоминала разоренный ящик стола. То снова к нему, то от него. Володя вышел из подъезда и, понурив голову, поплелся к гаражу. Его, очевидно, тоже раздирали такие же чувства.
Если посмотрит на окно, побегу, загадала я, а если нет, то… Володя не оглянулся, и я решила идти по намеченному в кабинете плану. Я решила съездить в Сосновое и там, на месте все разъяснить.
Убрала квартиру (нужно оставить все в лучшем виде), спустилась к Фордику и уже из него позвонила Ирке. Очень не хотелось что-то объяснять, но, предчувствуя, что на меня сейчас польется поток вопросов, решила говорить однозначно, строго и быстро. 
- Привет! Я уезжаю. С тобой, по твоим делам.
- Привет! А куда?
- Неважно!
- А может, ты возьмешь меня с собой?
- Сегодня рабочий день, если ты забыла.
- А если он позвонит?
Молодец, поняла.
- Соврешь. Скажешь что я в туалете.
- Я не умею.
- Не прибедняйся.
- Ну, Светик, ну имей совесть. Итак, никакой личной жизни. Ну, возьми меня с собой, - заныла Ирка.
- Там куда я еду тоже никакой личной жизни. Так, все, - пресекла я попытку Ирки снова заныть. - Если боишься его вопросов, отключи телефон. Вне связи и все. Приеду, позвоню.
Куда я, интересно, позвоню, если она отключится? Ну, не важно.
Я положила телефон и стала изучать карту. Все-таки семь лет прошло, как я была там последний раз, к тому же ездила всегда в качестве пассажира. Ну что ж, все понятно. Поехали. Я надавила на газ, и Фордик легко понес меня к моему наследному поместью. Что нам какие-то двести километров?
Я была уверена, что стоит мне приехать в Сосновое и я сразу все пойму. И о своем сне, и о своей жизни. В этом, в общем, не было никакой логики, но я так думала. Так мне виделось.
К удивлению из динамиков лилась приличная музыка, дикторы молчали (что радовало особенно), трасса была полупустая, и настроение мое улучшалось на глазах. Я приняла это за хороший знак. Значит, я все делаю правильно.
Но все было хорошо, только пока я ехала по трассе. Когда свернула на второстепенную дорогу, началась мука из мук. Я даже не представляла, что существуют еще в датском королевстве такие дороги.
Я - столичный житель. Из города не выезжаю, на море летаю самолетами, так что в некотором роде избалована тепличными условиями. И может, впервые в жизни я подумала о том, что существуют и другие люди, не живущие в столице. Люди, которые вынуждены передвигаться по таким страшным дорогам и деваться им некуда.
И пока я об этом размышляла, дорога успела стать еще хуже.
Когда я увидела указатель на Сосновое, я была вымотана окончательно - на последние тридцать километров я потратила больше времени, чем на всю предыдущую дорогу. Но теперь, кажется, мучения закончились, еще пару километров и я дома.
Но рано я стала радоваться. После указателя асфальт скоро закончился, а грунтовка после дождей была превращена в месиво, через которое мой Фордик, конечно же, не проедет. Что же делать?
И вот тут бы остановиться и послать все к черту, но ген любопытства был уже включен. К тому же, я была обманута еще хорошим недавним предчувствием, поэтому решила идти до конца.
Загнав Фордик в кусты, я пошла через лес. Так было ближе, а еще я хотела испытать свою память. Столько раз мы бегали через этот лесок, не могла же я все забыть. Вот сейчас направо, потом прямо, потом мимо оврага и вот уже озеро. А потом мимо кладбища по улице и вот он дом бабушки.
Я сделала шаг и замерла. В памяти возник лес из сна - темный, недружелюбный, заросший высокой травой. Лес, который нес в себе угрозу и страх. И еще глаза. Я шагну, а они будут наблюдать за мной и идти за мной, ожидая моей усталости, чтобы напасть и уничтожить.
Мне стало страшно, и этот страх вдруг остановил меня, но в следующую минуту я уже решила, что это будет великолепным испытанием моей смелости, которой в мыслях я всегда восхищалась. Я с детства была уверена, что очень сильная и отважная, что мне не страшны любые испытания. Ну, вот и докажи, сказала я себе и сделала еще один шаг. 
И тут же увидела совсем другой лес - светлый, летний.
Листва на деревьях и кустах после прошедших дождей была вымытой, оттого свежей. Незатейливые цветы пробивались сквозь заросли травы, так что приходилось ступать осторожно, чтобы не загубить эту красоту. Дятел стучал высоко над головой, но когда я очутилась под ним, замолчал. Видимо приглядывался. Не увидев в моей персоне достойного конкурента, продолжил долбеж. Сойка засмеялась. То ли надо мной, то ли передразнивала кого-то, а в  следующее мгновение закукукала, но довести соло до конца у нее не хватило терпения, снова засмеялась. И все это под веселое жужжание многочисленных представителей семьи насекомых, что норовили запутаться в моих волосах или залететь за стекла очков, чтобы заглянуть в мои серые глаза.
От всех этих прелестей я стала успокаиваться, душевное состояние пришло в норму, и когда я вышла к озеру, моя былая уверенность в хорошем исходе поездки снова была со мной.
 Я повернула и пошла к селу, но вдруг вернулась и решила подойти к краю обрыва. Я вспомнила, что бабушка не разрешала мне туда ходить, а мне всегда так хотелось посмотреть на озеро именно с этого места. Мне казалось, что это очень красиво.
Дальше, где обрыва не было, мы купались и оттуда смотрели на обрыв, и манил он нас необычайно, но запрет бабушки был законом.
Я остановилась. Должна ли я сейчас ослушаться бабушку? Улыбнулась.
«Я только одним глазком», - пообещала я и решительно направилась к краю обрыва.
Край все ближе и я уже чувствую, что сейчас увижу что-то совсем необычное, что-то такое замечательное, что просто ахну. Шаг, еще один, и еще…
- Не подходила бы так близко, - мужчина полулежал на траве и жевал травинку. - Там часто грунт ссовывается. А упадешь -  пропадешь. Там глубины с километр. А может и боле, никто не мерил.
Мужчина был средних лет (или мне так показалось?), худой и имел совершенно чужой вид - в гимнастерке, в галифе, стрижка странная. Вроде солдата из старого советского фильма. Он лежал в траве, и разглядеть его в подробностях было трудно, по крайней мере, с того места, где стояла я. Но подходить, чтобы полюбоваться неожиданным встречным у меня не было никакого желания. Я вообще не рассчитывала на какие-либо случайные встречи. А на какие я рассчитывала? Я что надеялась, что через семь лет тут выстроиться ряд глубоко мне знакомых и дорогих людей?
- Вы кто? - спросила я и почувствовала, что сердце стало вести себя как-то беспокойно.
- А ты кто? - в свою очередь задал вопрос мужчина и прищурился, глядя на меня, потому что ему в лицо светило солнце.
- Я - Светлана. У меня здесь дом. Такой с петухами. Там еще колодец у калитки, - стала я объяснять, показывая рукой, хотя на самом деле хотелось бежать.
- А, Глафиры дом, - махнул головой солдат, давая понять, что знаком с моим домом, но при чем здесь какая-то Глафира?
- Глафиры? - удивилась я.
- Как она там, еще скрипит?
Мне показалось, что он смутился, задавая этот вопрос.
- Я…
-  А говорят - грешница, а вон, сколько Бог годков дал. Вот и, поди, разберись, что грех, а что не грех. А что делать? Куда их столько? Как прокормить?
- Я не понимаю, - мое удивление росло вместе с тревогой.
- А что тут понимать? Иная по глупости, да по молодости, а ведь стыд, так тоже к Глафире. Да.
Мужчина вынул из кармана галифе кисет, бумагу и стал крутить себе папиросу.
Я смотрела на это и волосы на моей голове стали шевелиться от ужаса.
- Как вас зовут? - наконец решилась спросить, потому, что к моему стыду я не помнила этого человека.
- Так Титаренко я, Федор Семеныч, - сказал мужик и лизнул свою козью ножку. Потом поджег ее и задымил. - Меня тут все знают, - Федор Семенович поднял крепко стиснутый кулак. - Во как всех держу. У меня не забалуешь. - Он хлопнул себя по щеке и убил комара.
Комар - значит вечер, подумала я и оглянулась на солнце. Как же быстро летит время, а мне еще возвращаться. Это была веская причина, чтобы оборвать общение с непонятным субъектом.
- Очень рада была познакомиться, но я очень спешу.
- Ну-ну. Только к обрыву не подходи. А если кто погонит тебя туда, так выскакивай и беги. Не раздумывая, слышишь?
- Да, да, спасибо. До свидания.
Я развернулась и пошла к селу.
- Выскакивай, не раздумывая, - снова крикнул Титаренко мне в спину.
Я ускорила шаг. Сумасшедший какой-то. Права Ирка, вокруг одни психи. Кто меня погонит? Куда? Да и какое его собачье дело?
Оглянулась. Никого нет. Куда девался? И снова подумала о бессмысленности моей поездки. Это просто идиотизм, что я сюда приперлась. Причем здесь это село к моему сну? Нет, нужно возвращаться. Остановилась. А что если я его не вижу из-за травы, а когда пойду назад, он опять прицепится? Пошла дальше. Справа началось кладбище. Посмотрела на могилы и обомлела - все надгробия вдоль заборчика были вывернуты и лежали беспорядочно на земле.
Я пошла быстрее.
Кладбище закончилось, начались дома и дворы. Все было в бурьяне. Дома были заброшены. И как это я сразу не обратила внимания на отсутствие какой-либо жизни в деревне?
Еще пару домов и я на месте. Но я ведь знаю, что там такой же бурьян и запустение. Ну, посмотрю на дом, решила я. Не зря же тащилась в такую даль. Может, потом сделаем с Володькой дачу, если это потом у нас с ним будет.
Я остановилась и снова оглянулась. Мне вдруг показалось, что за мной идет тот странный Титаренко, но за мной, конечно же, никто не шел. Так, кажется в психиатрии это называется манией преследования. Чего я Ирку не взяла? И именно в это мгновение, когда я себя чуть-чуть успокоила, мне на плечо легла старая костлявая рука, а сердце подпрыгнуло и, оставив насиженное место, переместилось в горло.
- Ты чья, дочка? - из-за невысокого забора выглядывало сморщенное лицо древней старухи.
- Бабушка, я Светлана, - сказала я хрипло, и голос мне показался чужим и противным. - Здесь моя бабушка жила. Сима. Она почтальоном работала.
- А, Сима? А ты ее внучка, я помню. Наташка ее умерла, а ты ее дочка. Да, помню, - зашамкала старуха, у которой торчало изо рта только несколько гнилых зубов.
- Бабушка, а где все люди?
- Какие люди, дочка? Я тут одна осталась. Еще Фомич был, да видно умер, с неделю, как ни приходит. Ну, оно и понятно, ему ж за девяносто было.
- Как одна?
- Одна. Я, да кошка Нюська.
- А как же вы живете, что едите? - изумилась я.
- А, ем. Тут иногда приезжают, дают. Да и огород у меня. Картошка есть.
- А зимой?
- Ну, ту зиму не больно холодно было, а уж в эту жить не буду.
- Как не будете?
- Помру - пора. Ты дочка спроси у них, они мои кости не купят? А то ноги слабые, не дойду до них. А я бы в церковь передала, пусть помолятся.
- Какие кости?
- Мои кости. Ведь роют на кладбище, ищут кости, так Фомич говорил.
Я, наконец, поняла, что старуха сумасшедшая и на ум снова пришли слова Ирины. Что же это делается, люди добрые? Зачем мне все это? Что же мне не сиделось в моей теплой и чистой квартирке? Я не хочу этого видеть, не хочу знать, я хочу домой в горячую ванну.
- Так спросишь, дочка? - снова задала вопрос старуха и затеребила мой рукав.
- А кто такая Глафира? - вместо ответа спросила я, вдруг вспомнив это странное имя.
- Глафира? Какая Глафира? А, так это ж бабка Симы, только померла она давно.
- А чего к ней бабы ходили?
- Так повитухой она была. И отвары варила. Ну, если и почистить какую нужно было, так тоже к ней.
- Почистить? Она что аборты делала?
- Ну да. Чистила. Говорили, хорошо чистила. Никто не помирал после нее, не то, что потом. У меня две сестры померли от чистки. И соседка, и сваха. А ты что чиститься приехала? Так теперь это в больницах делают, а то не дай Бог яловой станешь. Иди в больницу.
От слова «яловая» у меня мурашки побежали по спине. Я уже не рада была, что остановилась здесь. Боже, какая дура! Зачем я сюда приехала?
- Так спросишь, дочка? - костлявая рука снова легла на мое плечо. Видно это был краеугольный для бабки вопрос.
- Я уезжаю. Мне некогда. Вы Титаренко попросите. Федора Семеновича.
- Какого Федора Семеновича? Нет здесь такого… А, ты про памятник первому председателю? Так как я его попрошу?
У меня снова зашевелились волосы на голове.
- Какой первый председатель? Кто?
- Титаренко Федор Семенович - это наш первый председатель. Его убили еще в тридцатом. Кулаки. Памятник ему стоял у дороги, потом памятник хотели снести, но мы не дали. Но потом его все-таки перенесли на кладбище, там у нас аллея славы. Хорошо, что знаешь его, а то всех забыли. И Ленина, и Сталина, а это такие люди были - настоящие. Бабы в селе говорили, что он отец Симы.
- Кто отец? Сталин?
- Ну, какой Сталин? - сказала старуха голосом, который ясно указывал на мою тупость. - Титаренко отцом был. Симыным отцом.
- Моей бабушки?
- Ну да. Глафира ведь вроде знахарки была, а он идейный. Вот и бросил ее дочку и женился на приезжей. Она, как его убили, уехала. Куда, неизвестно. А дочка Глафиры Симу родила да и пропала.
- Как пропала?
- А кто его знает как. Одни говорила, что уехала в город, чтобы тоже стать идейной, а другие шептали, что кинулась с обрыва в озеро. Кто теперь узнает? Пока Глафира жива была, говорить об этом боялись, вдруг порчу наведет.
- Она и это могла?
- Говорили, что могла.
- Мне никто об этом не рассказывал.
- Видно не хотели. Знаешь, какое время было…
Мне совсем расхотелось идти к своему дому. Я вдруг четко поняла бессмысленность этой поездки. Нужно срочно убираться отсюда вон.
- До свидания, - сказала я и развернулась, чтобы бежать назад, к машине.
- Так спроси, дочка, я буду ждать.
Я бежала и видела, как невыносимо быстро садится солнце. Нужно было пойти по дороге, а не через лес, подумала я запоздало. Но вот уже и озеро, бежать обратно будет еще дольше. К тому же опять кладбище, опять бабка. Нет, лучше уж через лес.
Я оглянулась, осмотрелась. Мужика не было. А может, пошутил старик, назвавшись Титаренко, а на самом деле это был Фомич? Ерунда какая-то. Тому за девяносто, а этот был гораздо моложе. А, будь что будет, решила я и побежала дальше.
Солнце почти село и лес уже не был таким добрым. Еще немного и он станет таким как в моем сне. Может в этом и есть разгадка? Я сейчас увижу зверя, и все кончится? Может, для этого я и приехала сюда?
Я бежала, а сердце выскакивало из груди, и было очень страшно.
В какой-то момент я решила, что заблудилась и от этого испугалась еще больше. Силы покидали меня, но страх снова наполнял меня ними и гнал вперед.
Выбежала я возле указателя. От страха я перевыполнила взятые обязательства, и теперь пришлось возвращаться. И тут я решила, что машину угнали, и новая волна ужаса прокатилась по моей спине. Неужели я приехала сюда, что бы все ужасы сна испытать наяву?
Но нет, машина была на месте. Я поцеловала Фордик и в очередной раз пообещала никогда его не продавать.
И после такого обещания надо бы поберечь друга, но я гнала, не очень присматриваясь к дороге, отчего Фордик все время попадал в какие-то ямы, колдобины, но настойчиво продвигался вперед, увозя меня все дальше от этого ужаса, возвращаться к которому я не собиралась больше никогда. Я гнала, и страх мой постепенно исчезал.
И только после, когда выехала на спасительную трассу, я подумала о том, что могла попасть в серьезную яму, из которой мой конек не смог бы выбраться и тогда мне снова стало страшно. Но по трассе двигались машины и они почему-то успокаивали и давали уверенность, что теперь все будет хорошо.
Здравствуйте люди, я вас люблю!
Я мчалась в родной город, и былое напряжение покидало меня. Я успокоилась, но ненадолго. Мысли снова забегали в моей голове, и новый ужас охватил меня. Но я ведь говорила с Титаренко. Я слышала запах его самокрутки. Какой же он памятник? Но тут я вспомнила его одежду, стрижку. Господи, я говорила с покойником!
Я крутанула руль, и только отсутствие машин рядом спасло меня от аварии. Нет, так нельзя. Нужно взять себя в руки.
Но чем ближе был мой дом, тем более росла убежденность, что я сошла с ума.
Я въехала в город и остановилась. Посмотрела на часы - второй час ночи. Ничего, переживет. Я набрала номер Ирки и стала ждать. Ну, конечно, она отключила телефон. Во, какая послушная, черт бы тебя побрал!
- Кто там? - спросил меня испуганный заспанный голос, когда я через полчаса стояла под дверью и держала, не снимая палец со звонка.
- Открывай, соня, - сказала я бодро и услышала лязганье и щелканье.
Ирка открыла двери. Вид у нее был заспанный, глаза как у жителя поднебесной.
- Ты чо, с ума сошла?
- Что есть, то есть, - сказала я с энтузиазмом. - Я переночую у тебя.
- Да, Бога ради.
Ирка развернулась и пошла в спальню.
- Э, ты куда?
- Спать. Ты знаешь, где постель.
- Ирка!
Она повернулась, посмотрела на меня сквозь азиатские щелки, но взгляд ее был едва осмысленным. Она уже лежала в постели и досматривала свой сон, поэтому срочно был нужен веский раздражитель. Я подняла руку, которая держала большую бутылку текилы. Потом подняла вторую руку, в которой был целый блок любимых Иркой сигарет.
- Сволочь, - изрекла Ирка и повернула обратно…
- А кавалеров мне вполне хватает,
  Но нет любви хорошей у меня-я-я, - завывали мы спустя час, когда бутылка была почти пустая, а дым в кухне стоял коромыслом.
Я рассказала Ирке свою историю, но под алкоголем она получилась какая-то смешная и неправдоподобная и что самое интересное, она состояла из сплошного вранья. Я уже сама точно не помню, что плела ей в ту ночь. Вобщем, жуть и мертвые с косами стоят.
- Какая ты Светка счастли-ва-я, - растирая сопли, тянула Ирка. –-И Володька у тебя, и наследство, и покойники с тобой дружат. Мне бы так. А тут ничего. Ты понимаешь, ни-че-го!
Я смеялась и чувствовала, что пить больше не нужно, тем более что сигареты делали свое черное дело. Я закрывала глаза и начинала летать на вертолете, но я снова подливала и снова поджигала.
Утром я проснулась от жажды и невыносимой головной боли. Ирка сопела и вздыхала во сне, а я мучительно захотела к Володьке. Он бы вылечил, пожалел, сделал чаек. Чаек?
- Ирка, - толкнула ее в бок. - Мне нужен телефон Елены Михайловны.
- Иди на фиг! - буркнула Ирина, не открывая глаз.
- Как скажешь, - согласилась я.
Я слезла с сиротской Иркиной постели и поплелась на кухню.
На столе красовался натюрморт из окурков и объедков. Накатилась тошнота и я пообещала себе, что сигарет больше не будет никогда. Смахнула окурки в ведро и открыла форточку. Обалдеть! Дамы эпохи возрождения удавились бы, увидев, как проводят время их потомки в юбках. Хотя…
Я выпила кофе с таблеткой и решила поехать к гадальщице без предварительной договоренности. Не примет, так уйду.
Набрала Витю и выпросила у него отгул для Ирки в счет будущих трудовых подвигов, написала записку и тихо вышла на улицу.
Было утро чудесного летнего дня. На соседней улице звенел троллейбус, навевая воспоминания о детстве. Дворник мел возле мусорных баков и это тоже что-то напоминало. Во дворе почтенная дама гуляла с собачкой. Когда я вышла, собачка как раз поднимала ножку возле колеса моего Фордика. Фордик не возражал, потому что был грязным, а от того грустным и потерявшим всякое самоуважение.

     *  *  *

Елена Михайловна открыла двери, и вид у нее был такой, как будто она только и ждала, чтобы я нанесла ей визит.
В прошлый раз я не совсем галантно покинула этот дом, так что имела полное право выслушать нравоучение или даже получить поворот от ворот, но ничего этого не последовало. Я снова восхитилась добрыми морщинками возле глаз Елены и подумала о том, что моя мамочка обязательно была бы такой же в старости, если бы Бог не забрал ее к себе так рано.
Елена не торопила меня с расспросами. Она медленно разлила свой любимый чай, дала мне время успокоиться, и только тогда спросила:
- Как умерли ваши родители?
Когда-то я вздрагивала от этого вопроса, но видимо время лечит, и в этот раз у меня даже голос не дрогнул, когда я начала свой рассказ.
- У папы на заводе произошел взрыв - шли девяностые, когда все уходило в частные руки. Я не знаю, трагическая ли случайность или чей-то злой умысел, расследование, конечно же, ничего не выяснило, но погибли люди, и папа очень тяжело это переживал. А когда жены погибших стали обвинять во всем именно его, в доме появились лекарства. Меня щадили. Я училась и не о чем не догадывалась.
А в тот день какие-то молодчики стали все бить и крушить и, хотя было воскресенье, папа поехал туда, а потом позвонили маме.
Я услышала, как хлопнула дверь, может мама в магазин, мелькнуло тогда у меня, что-то вкусненькое принесет. Но вместо мамы вечером пришла Таня. Это мамина подруга. Она видимо очень крепилась, но, обняв меня, чтобы что-то объяснить, разревелась и теперь я ее утешала, совсем не понимая, что произошло.
Папу нашли в его кабинете, инфаркт. Когда позвонили маме, она помчалась к нему, но была в таком страшном состоянии, что даже не заметила, как ее сбила машина.
Вот так в один день… как в сказке со счастливым концом.
- Я помню, вам было пятнадцать. С кем вы жили тогда?
- С бабушкой. Два года я жила с бабушкой, пока не закончила школу. А потом я поступила в институт и стала жить у Тани. Но недолго, у меня, же оставалась квартира родителей. А потом бабушка умерла - я как раз диплом писала.
- А почему вы переехали к маминой подруге? Вы поссорились с бабушкой?
- Нет, с бабушкой я не ссорилась. Просто я поступила в институт здесь, а она жила в Сосновом.
- В Сосновом? Я знаю это место. Там много болот и ягод. Так ведь? - обрадовалась женщина, и лучики снова разбежались по ее лицу.
- Так. Еще там нет дорог, нет газа… и вообще ничего нет.
- Вы давно там были?
- Вчера. Я была там вчера и, кажется я сумасшедшая.
- А зачем вы туда поехали?
- Вы говорили про наследство, а я вспомнила, что бабушка оставила мне дом и землю. Семь лет назад это ничего не стоило, но сейчас другое время.
- Наследство - это не всегда что-то материальное, Светочка. Это может быть…
- Это сейчас неважно. Я поехала. Думала, приеду, и станет все понятно. И про этот сон, и про все остальное. А там… никого нет. Только одна старуха и …один покойник. Он говорил со мной. Вы понимаете? Покойник говорил со мной!
- Почему вы решили, что это покойник?
- Это сказала мне старуха. А еще она сказала, что моя прапрабабка была повитухой и делала женщинам аборты. А я не беременею. Я, конечно, и сама в этом виновата. Я сделала аборт. Неудачно. И вот теперь не могу иметь детей. Но может это родовое проклятие? И еще этот Титаренко. Его убили кулаки, а он со мной говорил. И потом она сказала, что возможно он мой родственник. В общем, голова идет кругом.
- Но ведь старушка могла все перепутать. Сколько ей лет?
- На вид все сто пятьдесят. И не узнала я ее. Не помню я ее.
Я посмотрела на Елену Михайловну и содрогнулась.
- А может она тоже покойник?
Я вдруг вспомнила развороченное кладбище. А ведь там могилы бабушки и дедушки и еще многих моих предков. А теперь кто-то выбросит их кости, и они будут валяться, как мусор. А может никто ничего не разворачивал, а это сами покойники вылезли и решили шастать по земле, раз ее забросили живые? Волосы зашевелились на моей голове от этих мыслей.
Я расплакалась.
- Я сумасшедшая? Вы же психиатр. Скажите, что со мной? Господи, зачем я туда поехала? Стало еще хуже.
Елена Михайловна обняла меня за плечи, отчего я заплакала еще сильнее. Я плакала, а она молчала, только качала меня, как когда-то мама и мне от этого становилось все легче и легче.
- Все будет хорошо, девочка. Все будет хорошо. Знахарство не растворяется в крови, оно передается из поколения в поколение. Но ты же знаешь, какие времена были, вот твоя бабушка и решила все похоронить вместе с собой. Ведь ты не помнишь ничего такого, ну необычного, чтобы делала твоя мама?
- Моя мама? Ну, что вы? Она работала главным бухгалтером и ничего священнее цифр не признавала. Хотя… Нет, ничего.
- А ты сама в себе ничего необычного не замечала? Ну, например, утром что-то почувствовала, а к вечеру оно сбылось. Или, скажем, смотришь на человека, который льстит и улыбается, а ты видишь, что на самом деле он гнилой и лживый.
- По-моему это простая интуиция. Или шестое чувство. А умение распознавать идиотов у нормальных людей приходит с жизненным опытом. Нет, в этом смысле я совершенно средний человек.
- И все же, и все же. Я бы сказала, стучаться в тебе твои предки, что-то хотят тебе сказать и это нужно понять. Потому что без решения этого покоя тебе не видать.
Я задумалась. Ведь если все дело в крови, значит мой Володька совсем не причем. Тогда, что я здесь делаю?
- Так Володька не виноват?
- Какой Володька?
- Нет, это я так. Неважно.
- Но я вижу, что это совсем не так. И может этот самый Володька гораздо важнее всего остального. Давай, рассказывай.
И я рассказала. И о чае, и о столе и о том, что никогда с ним не говорю о его семье, да и о своей тоже. Что ничего не знаю о его планах, о мыслях. Что уверена, что он меня бросит, как только узнает, что я «яловая». А пока я просто живу, купаюсь в счастье, наслаждаясь им, но при этом боюсь его потерять каждую минуту.
Хозяйка дома внимательно слушала, вопросы задавала в нужное время (не сбивала с мысли) и разговор наш с ней получился задушевным и плодотворным.
Мы конечно с Иркой доки во многих вещах, но жизненного опыта у нас явно маловато. Нам по тридцать, мы живем в материальном мире, и нам кажется, что умение жить, чтобы была возможность покупать и есть самое то. Но как, оказалось, наступает такое время, когда вещи уходят на второй план, а, то, что творится в твоей душе, становится самым главным. Может это и есть пресловутый кризис среднего возраста?
- Люди разучились разговаривать. Нам всем кажется, что все думают так же как и мы, и оттого удивляемся, когда близкие поступают совсем иначе. Наступает кризис, мы злимся, кричим, ругаемся, но опять таки, не разговариваем. Не спрашиваем, не интересуемся. Мы приписываем свои мысли любимым. В своей голове задаем им вопросы и сами же на них отвечаем. А нужно разговаривать, ведь это самый высший дар, который Бог дал человеку. Не нужно самой все придумывать и самой же стараться все решить. И нужно больше доверять людям, - так говорила мне Елена Михайловна и я понимала, что она во всем права.
Оказывается, мне очень не хватало разговора с человеком, умудренным жизненным опытом.
 - Что же касается ваших покойников, то я, думаю этому есть какое-то совсем тривиальное объяснение, - сказала мне напоследок Елена. - Если дом не разграблен, значит нужно поискать старые вещи. Может, остались старые письма, фотографии - это все может о многом рассказать.
Я ухмыльнулась:
- Там нечего грабить, хотя в наше странное время все может быть.
- Ну, стулья еще могут забрать или железо, но фото и письма думаю, никому не нужны. Возьмите своего Володю и поезжайте. Но перед этим, конечно же, поговорите со своим молодым человеком.
Я успокоилась, выбросила из головы все, что напридумывала с подсказки Ирки и распрощалась с Еленой Михайловной.
Я летела домой, и казалось, что груз свалился с моих плеч. Как же я соскучилась по Володьке. Я сейчас обниму его, уткнусь ему в грудь, а потом все расскажу, и мы вместе посмеемся, и он поедет со мной в Сосновое и все будет хорошо.
Но Володьки дома не оказалось. Я взяла мобильный, но, подумав, отложила его в сторону. Не буду звонить, пусть все идет, как идет.
Я приняла ванну, попила чайку и улеглась в кровать. Включила телевизор, но потом выключила и стала думать. Думать и переваривать все, что сказала мне Елена Михайловна.
Права она. Я мучаюсь, страдаю, а ведь достаточно только поговорить с Володей. Понимаю, трудно, но нужно. Я тяжело вздохнула. Как же ему сказать о том, что у меня не будет детей? Я понимала, что тянуть бесполезно, все равно без этого не обойтись…

Я больше не ходила к врачам. Я сказала себе, что детей не будет, и стала с этим жить. Вон у Ирки тоже нет и ничего. Зато масса времени на себя любимую. К тому же секс без всяких предохранений, без боязни залететь не во время, без мучительных ожиданий месячных, которые вводят в депрессию. А это настоящая женская свобода.
Я окончила институт, устроилась на работу в проектную организацию, а вскоре закрутила роман с боссом и одновременно хозяином фирмы Витей.
Роман был легким и необременительным. Витя много времени тратил, зарабатывая деньги, поэтому встречались мы нечасто, но плодотворно. Это меня очень устраивало, потому что женой становиться мне совсем не хотелось (?). Я не любила всю женскую работу, какую только можно было придумать, и очень боялась, что без нее не обойтись, приведись мне выскочить замуж.
Мы ужинали в ресторанах. Благо их понастроили за последнее время, чем несказанно облегчили жизнь женщин, которым было чем за него платить. Иногда летали за границу, чтобы окунуть свое тело в соленую воду или просто погреться в разгар нашей зимы. К тому же я была уверена, что сообщение о невозможности иметь детей, напрочь отобьет желание любого мужчины жениться на мне, поэтому ловила момент, понимая, что это не навсегда. В общем, хорошее было время. Но все когда-нибудь заканчивается.
- Выходи за меня замуж, - тихо сказал Витя, едва отдохнул от любовных игр. - Я люблю тебя, я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
Я зажмурилась. Мне 28. Мои немногочисленные приятельницы уже сходили туда, а некоторые даже по два раза.
- У меня никогда не будет детей, - выдохнула я, уверенная, что Витя сейчас скиснет.
- Ну и что? У Бога разные истории для людей. Для нас у него такая.
- Ты не пожалеешь?
- Никогда.
- А у меня ничего нет, я бедная.
- Ты глупая, а не бедная.
- Нет, правда. Вот только эта квартира и Фордик.
- Замолчи. Я достаточно зарабатываю. Я способен прокормить жену.
- Это ты сейчас говоришь, а лет через 10… - я вспомнила Сосновое. - Слушай, а ведь у меня есть наследство.
Я вскочила и побежала в другую комнату. Стала рыться в шкафу, лихорадочно ища заветную папку.
Витя стоял за моей спиной и, смеясь, смотрел на мои суматошные действия.
- Правда, это в селе, даже не в селе, а скорее на хуторе. Там ни школы, ни нормального магазина. Да, дороги там тоже нет. Но сейчас все бегут к свежему воздуху. Те, у кого миллионы хотят жить вечно, а  только там и можно жить вечно… в Сосновом. Там дом, а по стенам петухи маслом. Сима их освежала каждую весну. И флюгер. А это уже дед, но я его не помню, мне было четыре года, когда он умер. Да где, же она? Черт!
- Сумасшедшая, - Витя обнял меня за плечи, развернул к себе и стал целовать.
Нельзя сказать, что я сходила по нему с ума, но все же он был теплым родным человеком. Таким беззлобным, с бесконечной тоской в своих темных библейских глазах. Ну что ж. Наверное, это судьба.
Потом мы бегали по магазинам, составляли список гостей. Смеялись все время. Работать не хотелось ужасно.
Ирка вместо работы бесконечно придумывала себе наряды и прически, вроде сама собиралась к венцу. Коллектив шушукался.
А потом я выбежала на примерку платья. Я так торопилась, что стала на бордюр, чтобы быстрее перейти дорогу, когда светофор это позволит, но, увы. «Ауди» на скорости проехало по луже и окатило меня грязной водой с ног до головы.
Я улыбнулась, вспоминая тот грязевой дождь. Теперь-то я точно знала, что это не капли грязи летели в меня - это амуры целым коллективом метали в меня свои стрелы. Боже, как же я влюбилась! С первого взгляда. Это было как наваждение.
Я никого не видела, никого не слышала.
Витя плакал, когда я ему сообщила об отмене свадьбы. Он плакал, а я не понимала, почему он так несчастлив…

Двери открылись, и в квартиру вошел Володька. Мое сердце гулко забилось. Я замерла. Вот сейчас он зайдет, а я как прыгну.
Володька прошел на кухню, взял в холодильнике воду, налил, выпил, сполоснул стакан. Потом зашел в кабинет, выдвинул ящик, через минуту задвинул. Чей стол он открывал? Мое восторженное настроение стало потихоньку портиться.
Вышел из кабинета, направился к спальне, открыл дверь, и тут зазвонил его мобильный.
- Привет, Костик! - начал Володя разговор и по своему обыкновению стал ходить по коридору туда-обратно. - Да ты что? Неужели есть еще такие места, где нет связи?... Вот, это да! И где?... Двести км? Так это же то что надо… Дерзай, я полностью поддерживаю… Сколько говоришь? Пять гектаров?... Ну вообще хорошо!... Хорошо, жду, пока.
Я вся вжалась в кровать. Ну, вот и разгадка. Никакая Елена Прекрасная не провидица и не умудренная жизнью женщина. Может, в ее время и можно было доверять людям, но не сейчас. Сейчас вокруг все заняты только одной мыслью - как кого-то лохануть да где бы побольше хапануть и доверять кому-то могут только такие дуры как я.
Я пришла к такому грустному выводу, и говорить мне с любимым расхотелось, поэтому, когда он зашел в спальню, я крепко закрыла глаза. Он включил свет, но, увидев меня, выключил его. Потом тихо разделся и тихо лег спать. Через несколько минут послышалось сопение, которое четко говорило о том, что Володя уснул.
Он спал, а я разревелась. И снова стало жаль себя невыносимо.
Вот с такими приятными мыслями я и отошла ко сну, но, слава Богу, мне ничего не приснилось. Ни плохого, ни хорошего, ничего.
Утром я сначала услышала знакомое повизгивание тормозов на улице, которое меня, в общем-то, и разбудило, потом чью-то ругань за стенкой, а потом шуршание рядом с собой в постели. Я открыла глаза и сразу споткнулась ими о зеленые глаза напротив.
- С добрым утром! - сказали глаза. - Все Иркины дела порешала?
- Нет, еще не все. С добрым утром, - ответила я и слегка отстранилась.
Обычно после такого пробуждения чьи-то руки начинали обнимать меня, гладить, ну а дальше понятно что, но сегодня я не хотела этим заниматься. Я вдруг поймала себя на том, что мне даже будет неприятно, если меня снова обнимут эти руки.
- А вообще как оно? Все нормально? - спросил Володька слегка равнодушным тоном, и это меня обидело.
Все-таки я считала обиженной стороной себя, поэтому иметь такую холодность разрешалось  только мне.
- Все нормально. А как у тебя? Как дела в клубе?
- Да все хорошо. Работаем.
- А Костик как? Что-то давно он к нам не заходил.
Володя внимательно на меня посмотрел.
- С чего вдруг такое внимание к Костику? Не замечал, чтобы тебе нравилось его общество.
- Я просто так спросила. Не хочешь, не говори.
- Ну почему же? Костик рыщет по стране в поисках земли.
- А зачем вам земля?
- Хотим построить дом отдыха. А если повезет, то и целый курортный комплекс.
- Значит, рыщет у моря?
- Почему у моря? Ты думаешь, что только у моря можно оздоравливаться? Здесь в каких-то пару сотен километрах такая грязь, пальчики оближешь, куда там Баден-Бадену. В Союзе знаешь, какая база оздоровления существовала? О-го-го! Еще пяток лет и наши насытятся пыльными улочками всяких там италий и кипров, накупаются в моче разных морей. И потом - террористы, старые самолеты, тяжелые перелеты, обманы туроператоров. А чего стоит акклиматизация? А природные катаклизмы? Нам бы только сервис поднять, да восстановить то, что сберечь не смогли. Да, еще спецов из загранок вернуть, и кому тот восток-запад нужен. У нас такая природа, такие места, - горячо затараторил Володька.
- А помниться еще давеча кто-то в отпуск на моря собирался. Не помню, правда, кто, - парировала я.
- Так это пока, а как курорт построим, ни ногой. Только здесь, только дома, - Володя вздохнул. - Только трудно все это. Землю не продают, все, что можно было взять в аренду, уже взято. Вот Костик и предложил порыскать по заброшенным селам. Скупить участки у наследников и построить зону отдыха.
- Ну и как, получается? - я внимательно следила за выражением его лица.
- Получается, но только очень медленно. Ты же знаешь наших людей. Стоит чья-то лачужка сто лет никому не нужная, и цена ей красная - сто баксов. Но только узнают, что это кому-то нужно, как у хозяев загораются глаза.
- Но это понятно. Это мировой опыт.
- Так-то оно так, но все же. Нельзя же так взвинчивать цены. - Володька стал распаляться.
Видимо эта тема была больной, но я оставалась безжалостной.
- Таковы реалии нашей действительности, - сказала я, глядя в его глаза.
- Хреновенькие реалии, - грустно констатировал Володька и откинулся на подушку.
- Но вы же построите, заработаете, - стала я добивать.
- Заметь, построим. А до этого возьмем кредит, побегаем, попотеем, понеспим, наконец. Попереживаем. Возьми и сделай и зарабатывай. Ведь это продай когда-нибудь закончится, и что дальше? Ну что я тебе объясняю? Удочка она всегда ценнее рыбы, но никто не хочет этого понимать.
- И что, в этом селе вы всех хозяев нашли?
- К сожалению, не всех и это тоже проблема. Но это головная боль Кости, пусть отрабатывает свою долю.
- А если кто-то не захочет продавать?
- Тогда утопим в болоте и дело с концом… Шучу, шучу. Светка, я есть хочу. И вообще, кто-то забыл меня поцеловать.
Я быстренько чмокнула Володьку (хотела в нос, но смазала, попала куда-то между носом и глазом) и быстренько вскочила. Выбегая из комнаты, заметила недоуменный и одновременно бесконечно грустный его взгляд. Ничего, пусть думает что хочет, решила я.
Я мешала кашу и думала о том, что нельзя мне говорить с Володькой. Никак нельзя. Поеду в село с Иркой. Она просилась, вот и получит свой кусок счастья.
Зайдем в дом, полазим по чердаку. Может и права Елена, что-то найдем такое, что сразу все разъяснит. Да и с бабулей нужно пообщаться поосновательнее. А может, и Федора встретим, тогда уж точно все станет на свои места.
Ну и какая я к черту носительница какого-то там дара, если была уверена, что больше никогда не поеду в те места, и вот опять собираюсь и опять-таки не знаю, что мне это даст и найду ли я там что-то такое, что, наконец, успокоит меня и позволит жить дальше спокойно и счастливо?

     *  *  *

Я остановилась у дома Ирки и замерла, увидев ее.
На ней было платье от Диора, на лице полная боевая раскраска и вот такие каблуки. Ирка увидела меня, помахала рукой и понесла себя к машине. Походкой Наоми она шла по пыльной дорожке, и все ее существо говорило: «Во, какие мы, попробуй, надкуси, подавишься!»
Мужчина средних лет оглянулся и тут же оступился. Триумф был полный и у меня язык не повернулся вернуть Ирку назад, чтобы она переоделась. Я понимала, как мало счастья выпало на долю этой женщины, так пусть побудет счастливой, пока находится в таком замечательном неведении.
Она открыла дверцу, по всем правилам высшего света села в машину и скривила свой носик.
- А что машину было в падло помыть?
- Фи, какие выражения, - в тон ей сказала я. - И это благородная еврейка с высшим образованием.
- Ладно, водила, трогай. Я полностью готова к разгульной жизни.
- Да, подруга, сейчас разгуляемся, - поддакнула я, и мы тронулись.
Но ехали недолго. За углом был базарчик, возле него я и остановилась.
- Мы чо, на базар? - казалось, что Иркиному возмущению нет предела.
- Нет, нет, не переживай, я на минутку, а ты посиди.
Я взяла сумочку, и тут меня осенило. Еще вчера я подумала о том, что у меня нет родных денег, и размышляла что лучше - взять у Володьки или потом где-то тормознуть и поменять зеленые. Последующие события отвлекли меня от этой темы, и теперь получалось так, что делать шопинг не за что, так как на этом базарчике пункта обмена не было. Кружиться по городу страшно не хотелось, и я обратилась к подруге, чего обычно старалась не делать.
- Слушай, у меня только баксы и карточки, - сказала я в открытое окно. -  У тебя есть наши?
Ирка порылась в своей сумочке и протянула мне деньги.
- Хватит?
- Хватит, - сказала я и швырнула свою сумку на заднее сидение.
Купив все, что мне было нужно, я вскоре вернулась.
Из машины лилась громкая музыка. Ирина курила, элегантно пуская клубы дыма в голубое летнее небо.
Я вспомнила наш вчерашний разговор.
- Привет! Как самочувствие?
- Твоими молитвами. Ты опять приедешь ночевать? Так вот, сразу заявляю, никаких бутылок. Спасибо тебе конечно за вчерашний отгул, но сегодня мне ничуть не легче. Хорошо, что завтра суббота. Как пить дать текила была паленая, знаю тебя жмотиху.
- Да нет, брала в супермаркете.
- Ну, значит и там уже дерьмо. Куда мы катимся? Интеллигентному человеку просто негде купить нормальное пойло.
- У тебя есть выход - сестричка давно зовет.
- Ты что с ума сошла? Что я там буду делать? Я что Ростропович, Майя Плисецкая? Боже меня упаси.
- Нет, правда, может это выход? Выйдешь замуж за единоверца, нарожаешь кучу детей.
- Светка, я там умру от тоски. Я же там была. Мне все время делали замечания. Нет, нет. Замков я не хочу, гоголь-моголь не терплю, от светских бесед меня воротит. Да и вкалывать там надо поболе, чем здесь. Нет, не хочу. И не уговаривай.
- Да Бог с тобой, я о другом. Я завтра опять уезжаю по твоим делам и на этот раз хочу взять тебя с собой.
- Ну, вот, а ты говоришь за единоверца. На кой черт? Когда быть готовой?
- Часиков в восемь… утра. Сначала мы…
- Нет, не рассказывай, пусть сюрприз будет.
- Но ты должна одеться, обуться.
- А вот это я умею и без рекомендаций, будь спок.
- Да я-то спокойна, но все же. Ты что не хочешь узнать, куда мы попремся?
- Нет, ничего не хочу знать наперед. Я тебе доверяю. Я знаю, что ты умница-разумница и все будет на высшем уровне. Все, пока, пойду готовиться…
И вот сейчас она сидела в машине, вся в розовых надеждах, вся в предвосхищении  и я даже боялась предположить, что посыплется на мою голову, когда мы прибудем на место.
Я слегка разволновалась, но Ирка была в таком замечательном настроении, что ее даже не озадачил выезд за пределы города. Она по привычке крутила радио но к моей радости не непрерывно, а только до того момента, пока не находила знакомую песню, которую тут же начинала горланить, раскачиваясь из стороны в сторону, как это делают моряки в старых фильмах. Иногда я подвывала ей и тогда мы хохотали, наслаждаясь свободой, которую давали нам наше ограниченное пространство, отсутствие рядом чужих и недовольных людей и летящая навстречу дорога.
И все бы хорошо, но при въезде в один населенный пункт нас тормознули наши доблестные парни.
И главное, нет, чтобы стать и предотвратить, так они притаились за поворотом и выскочили со своей подзорной трубой, как черт из табакерки. Ирка вся такая фирменная вышла из машины и сделала еще хуже, потому что ребята решили, что мы заезжие работяги сексуального фронта и уже никакие мои просьбы не тронули их зачерствелые души. Они даже попытались сначала закадрить Ирку, но, поняв, что здесь им не светит, составили протокол, так что придется с ним еще повозиться по приезду. И хотя мы уже планировали причалить и отобедать, Ирка наотрез отказалась есть в населенном пункте, где были взращены такие жлобы (ее слова, а я люблю и уважаю наших дорогих гаишников).
Поэтому пообедать мы остановились в сельском ресторанчике следующего населенного пункта. Их много было понастроено на трассе, но Ирка выбрала именно этот. Он назывался «Привет». Кому привет, от кого, но по всему в название был заложен великий философский смысл.
Когда мы ели, надо отметить, весьма сносную еду, я вспомнила Володьку, который говорил о поднятии сервиса. Да, это нужно поднимать и немедленно, но как?
Официантки в ресторанчике были не совсем опрятны, очень шумны. Попахивало туалетом. Ирка, было, решила поискать другой ресторан, но я поняла, что это напрасный труд и отговорила ее от этого.
Мы выбрали сельское меню, к которому по нашему разумению наименее прикасались руками и приступили к трапезе. Ирка по-прежнему не выражала неудовольствия, и я очень опасалась, что это затишье перед страшной бурей.
В ресторанчик вошли трое мужчин, и Ирка поправила спину. Но мужчины о чем-то громко разговаривая, прошли в угол ресторана и там сели, не обратив на нас никакого внимания. Ирку это оскорбило, но когда из угла понеслись матерные слова, при чем создавалось впечатление, что другие слова вообще не присутствуют в разговоре мужчин, мы дружно встали и попросили принести кофе на улицу.
Кофе был паршивый, но день был чудесный. Пора дождей видимо миновала, и в стране воцарилось настоящее лето. Вокруг «Привета» было посажено множество простых цветов, которые, тем не менее, радовали глаз, может именно своей простотой и незатейливостью. В столице теперь предпочитали все больше чужую экзотику, а здесь еще царила простота и какая-то нашесть.
Ирка курила и крутила головой на все боки. По лицу было видно, что ей эта поездка в радость, хотя и некому продемонстрировать свой изысканный наряд.
Из-за угла вышла курица. Она приостановилась, увидев нас, но потом двинулась дальше. Ирка замерла, наблюдая за ней. А курица подходила все ближе и ближе. По дороге она гребла лапкой, потом клевала что-то видимое только ей и продолжала свой путь. Возле Иркиной ноги она снова остановилась и подняла голову.
- Здравствуй, милая, - сказала Ирка.
- Кудах, кудах, - сказала курица.
- Светка, - закричала Ирка. - Она мне ответила.
От этого крика курица схватилась и побежала, раскоряченная, помогающая себе крыльями. Это напоминало бабу, что подобрала юбки, и чешет от кого-то, не разбирая дороги. Отбежав подальше, курица успокоилась и снова начала делать ножкой па, а потом клевать как бы расчищенное место. Было смешно, но Ирка уже потеряла к курице всякий интерес.
- Это наша страна, - сказала Ирка голосом усталого путника. Такого, что уже понял все премудрости этого мира. - А мы все бежим, все чего-то ищем. А надо бы остановиться, оглянуться. Вот она ценность. Эта земля, эти поля, эти холмы и долы.
- А теперь припади к земле и поцелуй ее, - сказала я.
- Но всегда найдется сволочь, что все испортит, все опошлит, - продолжала Ирка тем, же голосом. - Совершенно невозможно найти собеседника с тонкой организацией души. Мне нужно было родиться среди поэтов серебряного века, нет, лучше в эпоху возрождения, а еще лучше в библейские времена.
- А еще лучше в эдемском раю, то есть родиться Евой. Ты бы никогда не сорвала яблоко, от лени, как я понимаю, и от отсутствия любопытства, и тогда человечество до сих пор пребывало бы в состоянии овечьего счастья.
- Знаешь что? - Я приготовилась услышать нечто оригинальное, но в сумочке Ирки зазвонил телефон.
Она встрепенулась, раскрыла сумочку, достала мобильный.
- Твой.
- Ответь.
- А чо говорить?
- Я же не знаю, о чем он будет спрашивать. По ситуации.
- Алло, привет Вова… Не любишь, когда так называют? А чего? Тебя в детстве называли Вовка - оторви…
Я скривилась.
- Так и называли? Ну сказал бы… Уже говорил? Ну, прости -  склероз… климакс… клиника… У нас все хорошо, обедаем… А что мы себя на мусорке нашли? Конечно, супер ресторан… Нет, мальчиков нет… Кто есть? Курица.
Я снова скривилась.
- То есть кто-то, кто в костюме курицы. Тут спектакль для детей… Как ресторан называется? Слушай, а почему я должна перед тобой отчитываться?... Да, у меня очень важные дела, а она, между прочим, моя подруга, а друзья, как известно… Что? Забыла деньги?
Ирка скривила лицо, что должно было означать, какая же я дура. Я схватила сумочку, кошелька не было. Боже, идиотка, раззява.
- Забыть кошелек еще не значит забыть деньги… и карточки, ну и что?... Слушай, мои дела - мои затраты. А она знаешь, какая? Ей же все время нужно платить. Вот она и оставила кошелек, чтобы не соблазнял… Нет, мальчиков нет… Нет, она не слушает, она в туалете. О, вот идет. Трубочку передать? - ласковым голоском пропела Ирина.
Протянула мне трубку.
- Привет.
- Привет. Ты уехала без кошелька, я подумал, может подвезти. Вы где?
- Не нужно. У Ирки полно денег.
- Может, я наследство получила, - заорала Ирка.- Что за подозрения? Скажи ему.
- Ирина… Не нужно, дорогой. Ты как? У тебя все в порядке?
- Да, все в порядке, - грустно сказал Володька. - Ладно, пока.
Володька отключился.
- Как же противно лгать.
- Так не лги, - сказала Ирка. - Закрутила лихо сюжет, а теперь…
- У тебя деньги есть?
- Да, есть, конечно. Мне Лиля тысячу баксов прислала на улучшенное питание. Я все и разменяла, чтобы не ходить дважды. Вот они.
- Ну, столько не понадобиться.
Из ресторана вышла официантка, явно намекая на расчет. Ирка рассчиталась, и мы поехали дальше.
Мы выехали из населенного пункта и помчались мимо кукурузных полей. Ирка задремала…

Витя завел меня в кабинет и представил.
- А вот, Ирина Борисовна, вам помощница. Теперь вы не пожалуетесь, что не успеваете к сроку. Зовут Светочка. Только что окончила институт, рвется в бой.
- Здравствуйте, - робко сказала я.
Кабинет, в который меня завел очень интеллигентный молодой человек, был небольшим. Всего два стола, шкаф. На единственном облущенном окне невзрачные цветы - такие у нас в школе стояли.
За одним из столов сидела женщина, как мне показалось, 50 лет. В очках,  невзрачно одетая, полноватая.
- Лучше бы компьютер купил, - сказала она вместо приветствия. - НТР на дворе.
- Купим, купим, - не отреагировав на тон женщины, мягко сказал мужчина. - Грядут большие перемены. Страну охватывает бум строительства. Я вас всех миллионерами сделаю.
Мужчина был весел, а женщина зла и неприятна.
Мы с ней целый год старались соприкасаться пореже.
Витя, как и обещал, купил компьютеры, так что можно было общаться через них, не открывая рта.
Ирина Борисовна оказалась старше меня всего на три года, и это удивляло меня безмерно. Она была замужем за Александром - он мне тоже не нравился. Казался каким-то тюфяком. Ирка по телефону кричала на него, давала задания командирским голосом, а могла и матом послать, если ей что-то не нравилось.
По ее убеждению род ее начинался еще в спальне Давида («Чище не бывает», - любила подчеркивать она), а в Александре она носом чувствовала влияние дурной крови, что и вызывало в ней временами неистовое негодование и желание поругаться.
Детей у них не было и это казалось, не тяготило ее. Но, как оказалось, тяготило его. Он уехал на курорт попить водичку, там согрешил и, не раздумывая, ушел к белобрысой, что заявила о своей беременности.
Но в работе Ирина была докой. И все, что я сейчас умею, это только благодаря ей. Она учила меня, совершенно не показывая, что учит. Это я потом своим слабеньким умишком поняла. Потом, когда вдруг случилась у нас с ней настоящая женская дружба.
Я заболела. Заболела сильно.
Тетя Таня к тому времени отбыла в Италию на заработки и там вдруг благополучно вышла замуж, так что ухаживать за мной было некому. От больницы я отказалась, и стало мне совсем худо. И какого же было мое удивление, когда ко мне явилась Ирина Борисовна и стала возиться со мной как со своим ребенком.
Вот тогда-то я и узнала настоящую Ирку. Добрую, щедрую, самокритичную, острую на язык, удивительно начитанную, знающую три языка, не считая иврит. Ирку, которая давно могла уехать из этой неухоженной страны и жить припеваючи где угодно. Но она не уезжала. Так, иногда погостить к родным, чтобы, как она говорила, еще раз убедиться в правильности своего выбора. Ирку, которая для меня могла сделать все что угодно, но становилась патологически ленивой, когда нужно было сделать что-то для себя самой.
Она умела находить радость здесь и сейчас и уверяла, что засунуть в рот сразу две булки никакого кайфа. За замком нужно следить, миллионы охранять. А это скучно, скучно, скучно. Да здравствует либерти, говорила она, и только либерти, одна лишь либерти, везде и навсегда!..

- Мы еще не приехали? - спросила Ирка, не открывая глаз.
- Нет еще, спи.
- Я так и думала. Я поняла, куда ты меня везешь. Ты хочешь продать меня на органы.
- Да кому нужна твоя требуха? - засмеялась я.
- Ну, не скажи. Девственно чистая матка кому хочешь, нужна, - заявила подруга, но глаза так и не открыла.
- Ладно, спи, девственница.
Ирка поудобнее устроила голову и снова засопела…

Витя не наврал. Заказы сыпались как из рога изобилия.
Благо начальник наш был не жадным, и зарплата увеличивалась, пропорционально увеличивающейся работе, так что на жизнь и веселье хватало. Тетя Таня и родственники Ирки присылали фирменные шмотки, и скоро мы с Иркой стали похожи на людей.
 Ирина заменила очки линзами, немного похудела, и это дало ей возможность еще больше орать на своего благоверного.
Мне было очень комфортно с моей Иркой. Все остальные подружки скоро перешли в разряд приятельниц, но я от этого совсем не огорчалась.
А потом у меня случился роман с Витей. И к чести Иры нужно сказать, что это совсем не повлияло на наши отношения. В общем, подружку мне Бог послал то, что надо…

Я свернула на второстепенную и Ирина проснулась. Она стойко переносила все тяготы и сильную тряску, а я все не могла понять, почему она не возмущается? Но вопросов не задавала, боясь разбудить эту большую и грозную собаку.
Грунтовая дорога немного подсохла, и ее можно было проехать, объезжая лужи, но мне, почему-то захотелось снова пройтись по лесу. Я припарковала Фордик за уже знакомыми деревьями и заглушила мотор.
Ирина вышла из машины и потянулась.
- Ты что не могла сказать, что мы едем за грибами?
- Грибы - это осенью. И разве тебе можно было что-то сказать? Ты наш разговор помнишь?
- Ну, пошли, - сказала Ирина и уверенно шагнула к лесу на своих каблучищах.
- Держи, умалишенная, - я протянула купленные на базарчике спортивные штаны, футболку и кроссовки. - Пожалей свои ноги.
Ирина стала переодеваться, а я стала размышлять.
- Я думаю, тебе пора посвятить меня в мои дела, - сказала Ирина, переодевшись. - Футболка великовата. Как ты можешь так унижать меня? А машина здесь останется?
- Здесь. Прости, Ирка, я - невероятная свинья.
- Я это всегда говорю. Ну, пошли? - и ринулась, не ожидая меня.
- Пошли. Я тебе сейчас все расскажу.
Я схватила сумку и пакет с провизией и кинулась за ней.
Лес уже не был таким свежим, как позавчера. Листва припала пылью, а травка слегка пожелтела. Но дятел по-прежнему долбил дерево, сойка валяла дурака, а всякие стрекозки, букашки и паучки, то и дело норовили залезть за ворот.
Я начала свой рассказ, а Ирка представила себя пчелкой и запрыгала вокруг меня, размахивая руками и имитируя сбор нектара. Ей было невероятно весело, и я была рада, что она не держит на меня зла. Пчелка была слегка тяжеловата, но это только добавляло веселья, и мы хохотали как сумасшедшие. Ну, что ж, в моем полку прибыло.
Вот так мило проводя время, мы вышли к озеру и к обрыву.
- О! А вот это обрыв, - заорала Ирка и побежала к обрыву, а я закричала:
 - Стой, нельзя, там грунт… ссовывается, - произнесла я дурное слово, испугавшись за Ирку до полусмерти. - Там больше километра глубины.
Ирка вернулась.
- Ты чего орешь? Кто тебе сказал такую глупость про километр? Это что, большой каньон? У нас в помине никогда не было таких глубоких ям.
- Ладно, не километр, но грунт…ссовывается, - да далось мне это слово? - И вообще - это совсем не шутки, так что к ноге и молча.
- Да ладно тебе. Тут же никого нет.
- Я сказала, к ноге. Тут могилы разворотили, вглядись, здесь летают души потревоженных.
Ирка остановилась и оглянулась. Я улыбнулась.
- Вот здесь я встретила Титаренко. Пошли. Сначала мы зайдем на кладбище. Только не шуми, прошу. Нет никого или есть - без разницы. Не тревожь тишину.
Мы пошли по дороге, и когда подошли к кладбищу, мне показалось, что развороченных могил стало больше.
- Здесь до революции было зажиточное село, стоял помещичий особняк, - стала вспоминать я некогда рассказанное мамой, и как оказалось не забытое, а только на время глубоко спрятанное.
Как все-таки интересно работает наша память. Еще минуту назад я была уверена, что у меня нет этих знаний, а подишь ты, вылезли и полились, будто только вчера прочитала в брошюре.
- …поэтому много старых надгробий. На кладбище я ходить боялась, но от забора часто смотрела на них. Тут была полная мешанина - и ангелочки и кресты, и обрубленные деревья твоего народа. Там подальше могилы победнее, а то и вовсе одни холмики. Село далеко от дорог, вокруг болота и после революции решили, что село неперспективное, но люди жили, хоть без газа и без каких-либо удобств. Школа была в соседнем селе, там же сельсовет. В центре был маленький магазинчик, вот и вся цивилизация. Но все равно семь лет назад здесь еще были люди и даже дети, но сейчас как я понимаю, все подались в город, где горячая вода и асфальт.
- А ты что хотела? 21 век на дворе. Я вот, например, без биде уже просто удавлюсь. А без интернета? А без суши?
Мы подошли к кладбищенским воротам, что широко распахнувшись, приглашали войти.
Ирка взяла меня за руку, и мы вошли на кладбище.
Справа от покосившихся ворот стоял мемориал, на котором было написано: «Никто не забыт и ничто не забыто», а ниже фамилии погибших. Я вдруг вспомнила, как бабушка говорила: «Мой шурин погиб в последней войне». В последней.  Так вот - это были фамилии погибших в последней войне.
Слева от ворот стоял бюст, покрашенный бронзовый краской. Я подошла к нему и прочитала: Первому председателю Титаренко Федору Семеновичу зверски убитому врагами. И далее дата: 1900 - 1930. Значит Титаренко погиб, когда ему было тридцать, а тот мужик был гораздо старше, гораздо. Я удивилась и задумалась, глядя бронзовому в лицо.
Был ли памятник похож на того мужика, что представился этой фамилией? Поскольку подобные памятники делались не Микеланджело, а после тысячу раз подкрашивались, то конечно узнать по нему кого-либо было весьма затруднительно, но я всматривалась в это лицо, пытаясь найти в нем… А что найти? Родные черты? Полный дебилизм.
Кончик носа у бюста был немного отбит, глаза были слепые, и весь он был какой-то безлицый.
- Ты здесь ночевать собралась? - зашептала Ирина и энергично задергала меня за рукав. - Может, уже пойдем в дом?
- Подожди, - в ответ зашептала я и потащила Ирку вглубь кладбища.
Я здесь была только несколько раз. Пару раз с бабушкой Симой на «гробки», потом, когда хоронили саму бабушку Симу. Но я точно помнила, что ходили мы куда-то налево, почти до самого забора. Туда я и потащила подругу.
Слава Богу, вандалы не успели добраться сюда, хотя может, эта часть кладбища и не интересовала их, потому что здесь не было дорогих надгробий. Я все-таки не хотела думать, что они ищут кости, как говорила старушка.
Все было сильно заросшим каким-то высоким и угрюмым бурьяном, и мы с трудом, но все-таки отыскали могилу Симы. Надо полагать, что если здесь все расчистить, то можно будет найти могилы и других моих родственников и может даже могилу самой Глафиры, но сейчас я не готова была это сделать.
Мы присели на облезлую и кривую лавочку у заросшей могилки Симы и пригорюнились. Ирка повздыхала-повздыхала, а потом слезла с лавки и стала рвать бурьян. Я последовала ее примеру.
- Ой - вскрикнула Ирка, обжалив руку крапивой.
Я посмотрела на ее руку и вдруг вспомнила свой сон и странное жизнелюбивое растение.
- Ирка, а ты веришь в загробную жизнь? - спросила я  шепотом, как будто боялась, что меня кто-то услышит.
- Если есть, пить и мужской гарем, тогда верю, а если страдать и работать, то нет.
- Я серьезно.
- И я серьезно. Вон руки порезала, куда серьезней? Ведь могла сказать по-человечьи. Взяли бы перчатки, механизацию.
- Нет, ты послушай. Может это и есть разгадка сна? Могилы заросли, никто не приходит, вот они и позвали.
- Не в бурьяне дело, - замотала головой Ирка. - Они не хотят, чтобы их раскапывали. Для покойников это последнее дело. Они этого очень не любят, а тут эти придурки, вот они и всполошились. Послали сигнал «sos», а кто услышит? Только  родственник. А кто у нас родственник? Ты! Вот и стали тебе сниться сны. Ну, все, теперь нужно вызвать соответственные органы, и проблема решена. - Я удивленно посмотрела на Ирку. - Чего такой дикий взгляд? - всполошилась она. - Я говорю что-то не то?
- Да нет, то, но только не то.
- Гениально!
- Я к тому, что никаким органам до этих могил нет никакого дела. Понимаешь - ни-ка-ко-го. Нет, я понимаю, кто-то хочет подмять под себя эти земли. Для чего-то они ему нужны, но могилы…
- Ты же сама рассказывала о планах Володьки. Вот и представь. Построят тут курорт, дорогу проложат, бассейны там всякие, фонтаны. Люди деньги заплатят, приедут, а тут кладбище. Тебе бы понравилось?
- Значит, не нужен здесь курорт. Пусть село возродит, людей поселит, хлеб посеет.
- Утопистка. Вот и скажи ему об этом.
- Слушай, сколько человеку нужно денег?
- Ну, смотря какому человеку. Вот мне, например…
- Про тебя я знаю. А вот Володька. Сколько ему нужно?
- Его и спроси.
- Ладно, мне все понятно. Но я ему никогда не рассказывала о Сосновом. Я совсем забыла об этом доме. Забыла, как последняя сволочь. А он знает, значит, лазил, искал, все прочитал и вот результат.
- Да, дела. Приедем, гони его в шею.
- Но сначала как-то нужно остановить это варварство. Но как?  Идем, я совсем не хочу здесь ночевать. Сейчас обследуем дом и обратно. Этот Титаренко еще. У тебя в архиве никого нет?
- Спрашиваешь! Конечно, есть. Сашкина сестра. Она всегда так и представлялась: «Архивариус»! - сказала Ирка тоненьким картавым голоском. - И ручку так, для поцелуя. Противная до крику. Век бы не видела, но для тебя…
- Ладно, пошли. Хочу кофе.
- Здесь не хочешь? - предложила Ирка. - Помянем заодно.
- Нет, не могу, пошли. Да и поминать надо с водкой, как положено, так что в другой раз.
- Так вот же она, - Ирка потянула за пакет. - Я ее голубушку сразу узрела.
- Это не нам. Это я старушке всякой всячины купила. А нам термосок и пара бутербродов, нечего объедаться.
Ирина горестно вздохнула, но сопротивляться не стала, и мы двинулись обратно. Я уходила, твердо обещая вернуться, и навести порядок на могилах своих предков.
Ирка повисла на моей руке, глаза ее были грустные-грустные. Ирка  жаждала перекура, но почему-то воздерживалась от курения. И как оказалось, правильно делала.
Уже почти на выходе мы услышали приближающие к нам мужские голоса. Ирка приободрилась, а я взяла ее под локоток и едва мы успели присесть за памятником Титаренко, как мужчины подошли к воротам.
- А ты спрашивал как? - заговорил один прокуренным баском. - Каком вперед. Была старушка, и нет старушки.
Ирка со всей силы впилась мне ногтями в бедро, и я чуть не заорала благим матом.
Мужики приостановились, закурили и продолжили свой путь.
- А если найдут? - спросил, судя по голосу, более молодой мужчина.
- Там не найдут - топь. Да и кто будет искать? Ее давно уже вычеркнули из списка живых.
- Страшно, все-таки мокруха.
- Если ты трепаться не будешь, так никто и не узнает, не сцы. Она б тут подыхала в одиночестве, так, что считай, мы сделали благое дело. Шеф будет доволен.
Вдруг они остановились. Сердце забилось как сумасшедшее. Один остался на дороге, а другой стал приближаться к изгороди прямо напротив памятника.
«Ну, Титаренко, защити!» - молча, завопила я и взглянула на Ирку. Казалось, что она сейчас бухнется в обморок.
Мужик остановился и через секунду мы услышали, что он мочится. Струйка весело забарабанила по забору, а потом послышались вздохи, как и положено по Фрейду.
Когда они отошли (судя по голосам) на приличное расстояние, Ирка зашептала:
- Я тоже писять хочу. Прямо сейчас, немедленно.
- Писяй, - разрешила я.
- Возле памятника? - что значит интеллигентный человек.
- У нас форс-мажор, - шикнула я. - К дому пойдем огородами. Там рядом с домом лесок, так, что нас никто не увидит. К тому же кругом бурьяны.
Сзади зажурчало, и Ирина с облегчением вздохнула (опять по Фрейду?). Натянула штаны, не вставая. Кряхтела правда при этом ужасно.
- Светка, если я сейчас не подымлю, я сдохну - зашептала подруга, едва справившись со штанами.
- Нет, - сказала я и стала пробираться к воротам.
Ирка поднялась, было за мной, но я остановила ее жестом руки. Все-таки - это моя история, а вдруг эти отморозки рядом?
Дорога была пустая, я поманила Ирку, и мы перебежали на другую сторону.
- Светка, пакет у памятника, - дернула меня Ирина.
- А ты хочешь его тянуть как дорогой сердцу груз? Старушки уже, как ты слышала, нет, а мы как-нибудь перебьемся.
И дальше стали пробираться как партизаны, пригнувшись, обходным путем.
Буквально доползли до бабушкиного огорода, и я решилась привстать. И тут же села. Двор моего дома был выкошен до самого туалета, а во дворе за домом стояла синяя девятка. Двери дома были распахнуты.
- Ты чего? - спросила Ирка.
- Там кто-то есть, нужно уходить.
- Давай прямо через лес. Я в школе занималась спортивным ориентированием, найдем дорогу.
- Через этот лес нельзя, там где-то болото. Я туда никогда не ходила, Сима не позволяла.
- Ну, мало ли что наши бабушки запрещают.
- Нет, Сима не была самодурой. Если она говорила нельзя, значит там действительно опасно. Да и мама что-то рассказывала, но это смутно, нужно сосредотачиваться. Так что обратно тем же путем.
 - Как же я хочу курить, - снова заныла Ирка. - Как хочу. Полцарства за одну затяжку.
- Это знак, может, сегодня ты бросишь курить навсегда.
- Ни-ког-да! Ладно, поползли. Раньше выползем,  раньше покурю.
Этот выход к машине был и смех и грех. Мы то шарахались от любого шороха, то смеялись, закрывая друг другу рты, то ужасались, то падали, устав двигаться в три погибели. В общем, та еще прогулочка. Но к машине мы все-таки вышли. Солнце почти зашло, мы были грязные и усталые. Не договариваясь, мы бросились к Фордику и поехали. И только через несколько километров Ирка достала сигарету и, не спрашивая моего царского разрешения с сумасшедшим удовольствием закурила.
- Мы не справимся одни, - сказала Ирина, затянувшись, как Волк в мультике.
- Одна, - подчеркнула я, объезжая очередную яму.
- В смысле?
- В смысле - ты сюда больше не поедешь. И не возражай! - предупредила я следующий вопрос подруги. - Я сама.
- Светка, здесь - криминал. Они бабку в болоте утопили. И тебя, дуру, утопят и даже не засмеются, невзирая на твои длинные ноги.
- Это - мое дело. Как я могу тобой рисковать?
- В кои веки - приключение?
- Это не приключение. Эта такая хренотень, что даже не знаю, как к этому подступиться. Это нужно еще думать, как говорят в Одессе. Ну и искать помощь, тут ты права. А ты мне с архивом помоги, и я по гроб. А в остальном…
- Может, дашь порулить, я все-таки поспала?
- Там посмотрим. А пока - нет.
Я нажала на педаль, и верный Фордик понес нас подальше от этого безумства.
Ирка, видимо, очень устала и хотела спать, но из всех сил пучила глаза и посматривала на меня. Мол, смотри, я здесь, я с тобой. А я от этих волнений совсем не хотела спать, только ужасно злилась, когда Фордик попадал в яму. Что же это за напасть такая на наши дороги?
Мы выехали на трассу и сразу заехали на заправку. Заправка была новая, современная. Мы подъехали, и услужливый мальчик подбежал к машине. Я вышла из автомобиля, сказала какой бензин. Парнишка хмыкнул.
Ирка помчалась в туалет, а я поплелась в павильон оплатить бензин. Девушка, которая обслуживала меня, все поглядывала из-под бровей и улыбалась.
- Знаешь, нам лучше не выходить из машины, потому что видок у нас, мама дорогая, - сказала Ирка сев в машину. - Ты не знаешь, почему у нас так воняют туалеты? И вроде заправка новая, но туалет… Черт его знает, не понимаю.
Пока заправлялась машина, паренек помыл стекла, и я протянула ему монетку.
- Ты что делаешь? - завопила Ирка. - Две грязные бабы, ночь, да еще и деньги.
- Он же оказал услугу, ты чего?
- А вдруг за нами слежка, а он нас как пить дать запомнит.
- Так монетка причем? По-моему у тебя начинаются глюки. Спи, давай.
Еще километров двадцать Ирка крепилась, но потом сдалась и засопела…

Я смотрела на свое мокрое и грязное платье и слезы душили меня. Обидно было ужасно.
Я шила свадебное платье у модного мастера и опаздывать было никак нельзя. Витька едва добился, чтобы тот принял заказ и вот на тебе.
Но не успела я настрадаться вволю, как ко мне подъехала машина, и из нее выскочил мужчина. Он подбежал ко мне, взял за руку.
- Простите меня ради Бога, - сказал он, глядя в мои глаза, наполненные до краев слезами. - Я совсем не хотел. Я не заметил вас, очень спешил, а тут зеленый заканчивался, вот я и поднажал.
Слезы перевалили через край и потекли.
- Ой, не плачьте, пожалуйста, а то я тоже стану плакать.
Я улыбнулась. У мужчины были такие добрые, какие-то родные зеленые глаза.
- Я отвезу вас домой, я выстираю ваше платье.
- Вы же спешили.
- Ну а теперь не спешу. Никакое дело не стоит ваших слез.
Я засмеялась, а слезы потекли уже непонятно от чего.
- Здесь стоять нельзя, поехали, - просяще сказал мужчина и повел меня к машине.
Я не сопротивлялась. Я села на переднее сидение и мне стало неловко. Салон был идеально чистым, а с меня текла грязная вода. Мужчина подал мне салфетки и тронулся с места.
- Где будем стирать платье? У меня, у вас? - спросил он.
- У меня, - сказала я.
- Адресок поточнее можно?
Я назвала адрес, и мы поехали ко мне домой. Конечно, я была уверена, что слова о стирке - это просто так для красного словца, поэтому была удивлена, когда, доехав до моего дома, мужчина вышел из машины и пошел за мной. Но я ничего не сказала. Он шагнул за мной в лифт, а я опять молчок. Я смотрела на него и страшно боялась, что он сейчас исчезнет. А он улыбался, смотрел в мои глаза и тоже молчал.
Лифт остановился, и мы вышли, и тут я поняла, что сумка с ключами осталась на работе - я же выбегала на минутку. Ну, вот и все, поняла я. Не будет же он ездить со мной туда-сюда. И что делать? Мне очень не хотелось, чтобы он ушел, но как его задержать я не имела ни малейшего представления. Любая мысль, что приходила мне в тот момент в голову была глупой и несостоятельной, а часы меж тем тикали. И пока я усиленно соображала, он обнял меня и поцеловал. И целовал, целовал, целовал. А потом спросил:
- Тебя кто-то ждет?
Я замотала головой.
- Тогда поехали ко мне, - предложил он, сжимая при этом мою руку, от которой казалось, шло высокое напряжение прямо в мое сердце.
И я поехала. Не спрашивая, ни размышляя. Пошла как овца за своим пастухом, как оказалось на заклание…

Вдруг я почувствовала усталость и поняла, что могу уснуть прямо за рулем.
Мимо мелькали домишки какого-то села, и я решила остановиться на обочине. Снаряд в одну воронку дважды не попадает, решила я, так что ничего с нами сегодня больше не случиться. Остановилась, заглушила мотор и закрыла глаза…
Аппетитно запахло кофе, и я открыла глаза. Ирка держала перед моим носом одноразовый стаканчик с кофе, и таким образом заменяла будильник.
- С добрым утром, дорогая, - сказала я и попыталась потянуться.
Ноги затекли, на руках были вмятины от руля. Предполагаю, что и на лбу тоже. Утро было в полном разгаре, а в метрах десяти впереди располагался мотельчик, и в принципе можно было бы отдохнуть и более цивилизованно, но сетовать на это было поздно, так что я взяла стаканчик и благодарно улыбнулась Ирке.
- Прости, что в такой таре, но в ресторан я не решилась сунуться - не тот сейчас статус. Тут недалеко базарчик, пирожков, каких хочешь. Вот, держи, с творогом и яблоками. Я уже съела, вроде ничего. Я выбрала самую чистую тетку. Тут у них бизнес налажен на высшем уровне. Трасса, масса дальнобойщиков. Даже девочки есть, я поинтересовалась. Красота. Слушай, что мы делаем в пыльной и перенаселенной столице? Давай печь пирожки, драники, обслуживать дальнобойщиков.
- Давай, - сказала я. - Когда приступим?
- А вот разделаемся с моими проблемами и приступим.
- Договорились, - согласилась я. - Ну что, вперед?
Мы въехали в город, когда солнце перевалило через вершину своего пути и стало понемногу опускаться в направлении своей кровати. Хотелось в ванную и в чистую постель.
Ирка звала к себе, но я решила поехать домой. Двум смертям не бывать, как известно, так что какой смысл тянуть. Но Володи дома не оказалось.
Я понежилась в ванной и завалилась спать.
Проснулась поздним вечером - в квартире господствовала первозданная тишина. Значит, ужинает в клубе, решила я. Значит, у меня есть время подумать, составить обличительную речь, ну и тому подобные глупости.
Я стала переваривать все прошедшее, строить версии, выстраивать диалоги и монологи. Но время шло, а Володька все не приходил. И тогда я снова улеглась, включила телевизор и стала смотреть кино. Но мысли о своем все время отвлекали меня от сюжетный линии, так что и под дулом автомата я не смогла бы вспомнить, о чем был тот фильм.
Вот с такими мыслями, под аккомпанемент разных звуков я и уснула, а телевизор продолжал развлекать меня спящую до самого утра. И может когда-нибудь моя память вытянет из своих анналов какую-то идеальную мысль, и я посчитаю ее своей. А она будет всего лишь повторением какого-нибудь гения, который проговорил ее в научной программе, которая, конечно же, вышла в эфир в самое несмотрибельное время, тобишь, когда все нормальные люди спят.
В воскресенье Володька так и не появился. Я не знала радоваться мне этому или нет. Я боялась встречи с ним. Боялась заглянуть ему в глаза. Но с другой стороны, где он спал?
Позволила себе слегка расслабиться и не стала готовить завтрак. Жаль, что в моем буфете не завалялось каких-нибудь чипсов и кока-колы, но как они могли заваляться, если Володька и близко не подпускал к дому такую еду. И откуда он такой правильный взялся? Кто его воспитал? Он никогда не рассказывает о своей семье (правда я и не спрашивала никогда), но все же?
Ирка позвонила и сообщила, что после сельских учений, не знает, куда приткнуть свою поясницу. Я пожелала ей трудовых успехов и пообещала перезвонить позже. Она в свою очередь пожелала мне быть твердой и пообещала найти Сашкину сестру.
Я тоже была совершенно разбита. Во всех смыслах, в которых может быть разбит человек. И хотя была в отпуске, понедельник давил на меня со страшной силой.
Что же делать, думала я, как развязать этот узел?
И хотя я очень боялась предстоящего разговора с Володей, я очень переживала за его молчание.
Я взяла мобильный и набрала номер своего парикмахера, решив воспользоваться старым проверенным способом поднятия настроения.
- Слушай, ну никак не могу, хоть режь. Давай я Лариске позвоню, как-то втиснет, - защебетал голос на другом конце (хотя нет, это же не проводный телефон).
- Да, нет. Это не так важно, - махнула я рукой на свою попытку. - Я позвоню потом.
- Ну, пока, пока. Не сердись.
Я причесалась сама и вышла из дома. Ну и куда дальше?
Иногда нужно просто довериться интуиции, решила я. Вот куда она меня приведет, значит мне туда и надо.
 Кто-то, правда, сказал, что интуицией пользуется тот, кто не имеет разума, и что это, как правило, женщина, ну и что ж с того? В жизни бывают разные ситуации, и порой глупость может оказаться как раз умнее умности. Господи, что это лезет мне в голову?
Я села в машину и позволила Фордику самому руководить своим движением.
И то ли Фордик, то ли интуиция, то ли еще какая-то чертовщина, но приехала я прямо к клубу Володьки. Наверное, нужно поговорить, не откладывая. Чем раньше закончиться этот ужас, тем лучше.
Я вышла из Фордика и решительно направилась к двери.
В клубе было прохладно и пустынно. Услышав стук двери, в зал вышел один из служащих, очевидно, узнал меня, потому что расплылся в широкой голливудской улыбке.
- Мы еще закрыты, - проворковал он. - Но для вас…
- Чашечку кофе, - голосом капризной леди сказала я и села за столик у окна.
Я очень надеялась, что он доложит Володе и тот выйдет ко мне, но ничего такого не произошло. Мне принесли кофе, маленький тост и сигару.
Я удивленно посмотрела на мужчину.
- Мне казалось, вы ценитель, - сказал он и протянул руку, чтобы забрать, но я остановила его жестом.
- Вы с кем-то меня путаете, но хорошо, оставьте.
Он ушел, а я стала возиться с сигарой.
Вспомнились какие-то отрывки из фильмов. Вот так ее берут, а теперь нужно срезать кончик. Ага! Мне стало забавно, справлюсь ли я? Я представила себя дамой в вишневом коктейльном платье и в длинных черных перчатках. На голове у меня была большая шляпа, но шляпа в моих мыслях от моих потуг загорелась, и я ее решительно сбросила.
И пока я возилась с сигарой, вспоминая Черчилля и Каппоне, я совершенно забыла о своих неприятностях, чем была ужасно удивлена.
Но вдруг вспомнила о своей первой несчастной любви…

Была весна - пора любви. Вернее, только ее нежное зарождение. На деревьях вылезали первые почки, а в банках на окнах распускались «котики». Дневное солнце заставляло нас расстегивать куртки, и мы с удовольствием подставляли лица под тепло, за которым истосковались за длинную зиму. Все вокруг оживало, готовое любить, производить потомство и продолжать этот бесконечный кругооборот жизни в природе.
Моя душа так далеко не заглядывала, но видимо что-то в ней тоже пробуждалось и это что-то желало любви.
И вот я стояла у входа школы и ждала.
Вот он сейчас выйдет, и я вложу ему в руки записку. В записке незамысловатое: давай дружить. И сразу стану самой счастливой девочкой на свете.
Мне всего 10 лет. Я рассказала о своей любви маме, и она одобрила мое решение открыться первой.
- Любовь - такое замечательное чувство, - говорила она, сидя со мной в обнимку на продавленном диване. - Только мальчики в этом возрасте немножко отстают в развитии, так что их нужно чуть-чуть подтолкнуть. Он будет смущаться, но потом все наладится. Он будет носить тебе портфель, вы пойдете в кино. Ох, завидую тебе. Ведь у тебя это впервые и это прекрасно.
Я долго не могла придумать, как лучше это сделать, а потом решила написать записку. Уж во всяком случае, если не захочет дружить, то напишет, что не хочет.
Я написала и сразу возникла новая проблема - записку нужно было как-то передать.
Мне почему-то очень не хотелось, чтобы об этом кто-то узнал заранее. Мне хотелось, чтобы это увидели, когда уже все состоится, сложиться, поэтому я ничего не рассказывала подружкам, а значит, и попросить совета было не у кого. То есть уже тогда я понимала, что в отношениях двоих совсем не нужно присутствие третьего.
Я долго мучилась и, наконец, решила вручить записку после уроков.
Вот и стояла, вот и ждала.
Послышался грохот от бега по лестнице, потом крики, вопли и ватага мальчишек выбежала из дверей. Все это было как-то неожиданно, я не рассчитывала, что он будет в окружении такого количества друзей. Но на мое счастье, или скорее несчастье, у него развязался шнурок, и он присел завязать его. Вот тут я и подошла к нему и подала записку.
- Это чего? - спросил он.
- Прочитаешь, узнаешь, - сказала я и улыбнулась. Улыбнулась очень мило, как мне тогда показалось.
Он довязал шнурок, поднялся, развернул бумажку и прочитал.
- Ты чо, втрескалась в меня? - спросил.
Что-то ударило мне в голову.
- Я только дружить, - сказала я и почему-то испугалась.
Вернулись мальчишки, стали кричать и звать «моего любимого», и тогда он сказал:
- Я позвоню, поговорим, - и, сбежав по ступенькам, скрылся со всей ватагой за углом.
А я побрела домой и в душе моей, такой еще несформированной и нежной затрепетала тревога. Я совсем не так представляла себе его реакцию. Он был отличник, всегда в аккуратном костюме, вежливый, внимательный, а сейчас он мне показался совсем другим, но все же я любила его (как представляла себе тогда это чувство), поэтому с нетерпением ждала маму и его звонка.
Мама обняла меня и поцеловала.
- Моя девочка выросла, - сказала она грустно.-– Твое сердечко уже хочет любить. Но ты не забудешь свою мамочку? Ведь, правда?
Меня очень удивил ее вопрос. Я и сейчас не совсем понимала его. Только как-то подспудно думала, что это связано со старением, с ревностью к взрослеющим детям, а может даже к их еще неосуществленному будущему. Но может я не права.
Зазвонил телефон, и мама принесла его мне в комнату.
- Тебя, - сказала она торжественно и подала мне трубку.
Моя бедная птичка забилась в груди, а руки мгновенно стали влажными.
- Да, - промолвила я, ожидая чуда.
Мама присела возле меня на корточки и стала внимательно смотреть мне в лицо, очевидно боясь пропустить выражение некого счастья.
- Привет, я вот что решил. Снимешь трусы и все покажешь, и тогда я решу дружить с тобой или нет.
На той стороне послышался смех.
Я не знаю, что выражало мое лицо, но только мама все поняла. Она выхватила трубку и бросила ее на рычаг, а я потеряла сознание.
Потом я много плакала. Мне казалось, что у меня шатаются все зубы. И еще я отказывалась ходить в школу.
Пару раз кто-то звонил и говорил:
- Привет, безтрусая! - и у меня снова начиналась истерика.
И тогда моя мама стала загружать меня всякими поручениями.
Я напоминала в то время сказочную Золушку и ненавидела маму всей своей еще несформировавшейся душой. Мне хотелось скрутиться клубочком, лечь в кровать и страдать, страдать. Но она поднимала меня и гнала в магазин, или мыть посуду, или мыть полы, или помогать ей лепить пирожки. И  надо думать, это и спасло меня от страшных всяческих последствий.
Меня перевели в другую школу, номер телефона поменяли и больше в нашей семье никогда не вспоминали об этой истории. Но любить в последующем я все-таки поостерегалась. Может поэтому и такой дикий случай с абортом…

Я понюхала сигару и  впервые подумала о том, что мой нерожденный сын собирался бы сейчас в первый класс. Как это ассоциировалось с сигарой, понять было трудно, но как-то это соединилось в моей непутевой голове и выдало такое грустное умозаключение.
Я грациозно подожгла сигару, сильно и с удовольствием затянулась и в тот же миг поняла, что умираю. Я кашляла так, что весь персонал клуба вывалил в зал.
У меня отобрали сигару, предложили врача, принесли воды.
Все обступили столик и с любопытством наблюдали за дамой своего шефа, а дама умирала, умирала с вылезшими из орбит глазами и этими же глазами видела, что в зале собрались все, кроме Володи и тогда дама, наконец, сообразила, что его вообще нет в клубе.
Я замахала руками, таким образом говоря всем вокруг, чтобы они оставили меня в покое. Что они и сделали некоторое время спустя, но сделали неохотно, поэтому администратору пришлось им помочь
Зал опустел, мой кашель стал идти на убыль, и я достала зеркальце. Взглянула на себя - портрет смерти. Вытерла, как получилось тушь, и вышла из клуба почти по-английски. Почти, потому что пришлось все-таки махнуть на прощание служащему, который и был в принципе виновным в инциденте. Зачем он принес мне эту злосчастную сигару?
Летнее солнце ослепило. Я вспомнила, что забыла в клубе свои фирменные солнцезащитные очки, но решила не возвращаться. Пошла по улице в поисках магазина. Очки были нужны обязательно, нужно было срочно прикрыть мою неземную красоту.
Я плохо знала эту улицу. Если приезжали в клуб, то на машине, на ней же и обратно домой, так что я не знала, чего на этой улице можно найти, а чего нет. Я прошла квартал, а магазина с тривиальными очками так и не обнаружила, зато мне попался очень милый (по крайней мере, снаружи) салон красоты, в который я и заглянула. К моему удивлению, меня согласились обслужить, очевидно, понедельник и дневное время сыграли свое решающее значение. А может мой несчастный облезлый вид вызвал такое благородство у служителей красоты.
Парикмахер был мужчиной. По крайней мере, так показалось на первый взгляд, но при более близком рассмотрении я стала в этом сомневаться, хотя какое мое собачье дело.
(В этом мире в последнее время все так перевернулось, что уже трудно разобраться, что правильно, а что неправильно, что хорошо, а что плохо. Наверное, каждый это решает для себя сам, очень уж зыбкими в наше время стали многие понятия.
Только все же иногда создается  впечатление, что мы живем во времена Содома и Гоморры и что потопа надо ожидать со дня на день). 
По совету мастера, у которого оказались замечательно мягкие руки, и которому мне вдруг захотелось покориться безоговорочно, я перекрасилась в радикально рыжий цвет, сделала ультрамодную стрижку и таким образом убила несколько часов своей драгоценной жизни.
И хотя все эти часы я мучительно думала, решения моей проблемы я так и не придумала. Голову посещали только транзитные мысли. Они забегали, отмечались и вылетали, не оставив на память ничего стоящего. Но, тем не менее, пришло успокоение и состояние мое слегка улучшилось.
Вот в таком настроении я и вышла обновленная на улицу.
Какой-то проходящий парень оглянулся и улыбнулся, и я поняла, что жизнь продолжается.
Я зашла в кафе, заказала кофе и села в уголке. И под воздействием щенячьего настроения набрала номер Володьки.
- Привет, - услышала я такой еще недавно родной и любимый голос. - Я очень занят дорогая. Я уехал, тут у Костика проблемы. И тут не везде есть связь.
Связь прервалась.
Проблемы у Костика. Знаю я, какие у него проблемы - угробили бабушку. И это мой Володька.
Телефон зазвонил.
- Да, - ответила я.
- Я приеду в среду. Скучаю страшно. У нас…
Связь снова прервалась.
Скучает он. Вот и решение вопроса. Он в среду приедет, а я в среду уеду. У меня два дня, чтобы найти помощника.
Задачу поставить легко, но как ее исполнить - это другой вопрос. Последние два года я мало с кем общалась, с мужчинами, во всяком случае. Если и промёлькивали в моей жизни представители мужеского пола, то это были друзья или знакомые Володи, так что искать помощи не у кого. Ну и что делать?
От всех этих мыслей начала болеть голова. Щенячий восторг прошел, и снова навалилась беспросветная тоска.
Зазвонил телефон, и я с ненавистью на него посмотрела, но звонил не Володька, а Ирка.
- Я жду тебя у офиса, - защебетала подруга. - Поедем к архивариусу - она чего-то там нашла.
Голос у Ирки был веселым, и ее настроение передалось мне. Я воспряла духом - ну, хоть какой-то сдвиг с места. Права была моя мамочка. Чтобы не было тоски и страдания, нужно что-то делать.
Вот так неожиданно понедельник стал днем воспоминаний.
А ведь я решила никогда не вспоминать ни о чем плохом в своей жизни и вдруг та давняя история. Как же его звали? Не помню. Женя? Нет. Сергей? Странно. Его имя как бы стерлось с моей памяти.
Я шла к машине и думала о том, что современная девочка ответила бы ему в тон, да и пошла бы дальше по жизни, а у меня так не получилось. А получилась какая-то большая боль, которая сделала меня такой, какая я есть.
Я ехала к Ирине и времени на дурные мысли больше, слава Богу, не было. Давненько я не попадала в такой поток машин. Что же это делается люди добрые? Куда же вы все едите? Зачем? Но над этими вопросами поразмышлять, тоже не получалось. Нужно было быть очень внимательной, потому что нетерпеливые крутоиномарочники сигналили и подъезжали вплотную при малейшей заминке. Куда же вы так спешите, ребята?
Я не успела вовремя перестроиться, и мне пришлось сделать крюк, прежде чем я попала к офису, но Ирка не сердилась. Я заметила возле ее ног горку окурков, так что время она провела как всегда плодотворно.
Ирина села в машину и посмотрела на меня. Не так чтобы удивленно, но настороженно:
- Ты знаешь, а я чего-то подобного и ожидала, - сказал она, бесцеремонно повертев моей головой в разные стороны. - Только все-таки надеялась на большую оригинальность - зеленый там или синий, а то как-то банально.
 Мы отчалили.
- Едем к мосту, - велела подруга.
- А почему не к архиву? - удивилась я.
- Ты что? Она мне пять раз сказала, что ее за это по головке не поглядят. Звонила мне с телефона-автомата, чтобы никто не услышал, представляешь, какой маразм?  Но ты сама это чудо увидишь.
Но прежде чем увидеть, нам снова пришлось преодолеть последствия бездумной раздачи кредитов. Машин на дороге было больше, чем пешеходов на тротуаре. Но Ирина и здесь меня удивила. Обычно она раздавала обидные прозвища налево и направо, а сегодня терпеливо выносила мои дергания машины и внезапные резкие торможения.
Мы припарковались у моста, и пошли к открытой кафешке. Жара уже спала, и было так приятно посидеть на свежем воздухе. Ирка тянула коктейль, а мне как водиле досталось мороженое и фреш, хотя сто грамм сейчас бы не помешали.
Прошло уже полчаса после назначенного времени встречи, а Сашина сестра все не появлялась.
- Ну, ты видела эту маразматичку?  Не удивлюсь, если она перенесет встречу. Убож-ж-ж-жество, - именно так зажужжав, обозвала бывшую родственницу Ирка.
Я молчала. Наверное, Ирка имела полное право ненавидеть свою бывшую золовку, но, по-моему, она перебарщивала. Все-таки,  нельзя так.
- Здравствуйте, девочки.
За столик к нам подсела излишне полная, в ужасно толстых очках женщина. Одета она была в нелепый сарафан и совсем неподходящую к этому сарафану футболку. Волосы были неопрятные и какого-то непонятного пегого цвета.
- Я тебя, конечно, люблю, - обратилась она к Ирине. - Но ты должна понимать, что это очень опасно.
- Да верну я, - махнула Ирка. - Прочитаю, и верну.
- Ты думаешь, это оригинал? Я что похожа на сумасшедшую?
- Ни в коем случае, - заверила ее Ирина и закатила глаза. - Это Светлана, я рассказывала.
- Да, очень приятно, архивариус Инна, - сказала Инна и протянула мне руку ну точно так, как рассказывала Ирка.
Целовать я руку, конечно же, не стала, хотя благодарна была Инне безмерно. Так бояться и все же принести документ (хоть и его копию) - это поступок.
- Что тебе заказать? - спросила Инну Ирина.
- Ничего, мне совершенно некогда. Сашенька уехал отдыхать, так я сейчас подменить маму. Нянчим по очереди Эллочку. Такая дивная девочка, приехала бы посмотреть. Мама все время удивляется, почему ты этого не сделаешь. Ну, все, я пошла. Я передам маме привет. До свидания Светочка. Там еще гриф не снят, вот поэтому я и переживаю.
- Все будет хорошо Инна. Если хотите, мы сегодня же вам это вернем.
- Правда? - обрадовалась Инна. - Это было бы очень хорошо. Ну, тогда я не прощаюсь.
Инна тяжело поднялась и ушла.
- Ты видела? Я должна прийти полюбоваться на дитя этого предателя. Поцеловать его в попочку и завизжать от восторга. Привет она маме передаст. Передай ей…
- Ирка, перестань. Я не люблю тебя такой.
- Я и сама не люблю себя такой, но ты должна меня понять. Я же любила его.
Ирка выдохнула в небо сигаретную дымку и замолчала. Мне тоже захотелось помолчать. Почему-то было очень жаль Инну. Очевидно, у нее нет личной жизни, поэтому все свое душевное тепло она отдает племяшке. А ее зрение и такая неприятная полнота вызывали особое сожаление. А ведь рождаемся такими лапочками. Что же мы делаем со своим таким загадочным и прекрасным телом? А во всем виноват этот такой ненасытный рот.
- А, ладно, давай читать, - прервала Ирка мои философские раздумья.
Мы развернули бумагу и, склонив, голова к голове стали читать.
- Так, уроженец… из бедняков… был делегатом на Петроградском… ага, воевал. Вот здесь, смотри, участвовал в раскулачивании… первый председатель… зверски убит. Уголовное дело закрыто за невозможностью… не нашли одним словом. Ага, женат, детей не было. - Ирка прикурила сигарету. - По-моему проще пареной репы. Могу рассказать.
- Что ты можешь рассказать? - удивилась я.
- Да, все, - сказала Ирина и развалилась вальяжно на неудобном стуле.
- Ну, рассказывай, - согласилась я, как всегда готовясь к какой-то Иркиной чепухе.
Она умела сочинять всякие историйки под настроение, и часто это бывало забавно и смешно. Что же сейчас она могла рассказать, я не представляла, но мне очень не хотелось, чтобы она балагурила в данном случае. Все-таки это как-то касалось меня, а значит, для меня дорого и я надеялась на трепетное отношение.
- Так, вот, - начала Ирина, сделав как всегда голос поставленным, не нарушая дикцию ни на йоту. - Дело было так. В деревне Сосновое жили прекрасные… как звали прабабку?
Я пожала плечами:
- Это я тоже надеялась обнаружить в доме.
- Ну, ладно, начнем по-другому.
В деревне Сосновое жила Глафира. Была она бабкой-повитухой и целительницей в одном лице. Ну, приходилось и аборты делать, куда деваться? Или там, какую-никакую травку сварить, ну там приворот-отворот - что населению нужно - и была у этой Глафиры дочка-красавица. И учила ее Глафира премудростям своей профессии, чтобы у девочки в будущем был гарантированный кусок хлеба, потому что это все же легче, чем жать пшеницу или прясть.
А рядом жил Федька. Сначала камнями в нее бросался, да лягушек за шиворот подбрасывал, ну а потом как водится - любовь. И все бы хорошо, только случилась революция. Потом гражданская, потом Федька депутатом в Петроград. Или сначала депутатом, а потом гражданская, что для нашего дела не столь важно. А дочка Глафиры все на дорогу ходила и все ждала и ждала. Ну и дождалась. Вернулся Федька домой, только вернулся он основательно подпорченным.
- Я, - говорит Федька. - Был в Петрограде и видел самого Ленина, и теперь я такой же коммунист, как и он и считаю что знахарство - зло. Мы с советской властью понастроим тысячи больниц, а вашу с матерью лавочку нужно закрыть к ядреной фене.
Он это пламенно говорит, а рука его в это время, между прочим, мнет мягкое бедро твоей прабабки.
С тех пор не стало бедной девушке покоя. Там мать, но пережиток прошлого, а тут любимый, но непонятные лозунги. А Федька-боец день ото дня становится все идейнее и идейнее. Вон чего одно раскулачивание стоит. Тот еще фрукт твой родственничек… А я-то думаю, откуда у тебя эти садистские проявления иногда, а оно вон что.
Взглянула на меня, решила, что сейчас не время бередить  раны, вздохнула и продолжила:
- А потом назначают его создать колхоз и одновременно его возглавить, и уж тут ему совсем стало не до твоей прабабки.
- Подожди, - остановила я ее. - Давай бумагу сюда. - Я снова развернула документ. - Вот, смотри. Колхоз был организован в двадцать восьмом. А Сима родилась в двадцать шестом.
- Хорошо. Ты помнишь, когда раскулачивание было?
- Не-а.
- Ну, будем считать, что… так, не путай меня. Это сейчас не важно - вот сбила с мысли.
Короче, утром он зерно собирает, вечером агитирует бабку бросить Глафиру, а ночью, сама понимаешь что. Глафира, конечно, от своей профессии не отказывается, про Федьку всякие гадости говорит, а что толку? Живот уже растет. Федька, конечно, жениться отказался, а может, Глафира не дала - трудно сейчас об этом судить.
Одним словом родила она ребеночка, положила под дверь Глафире, а сама подалась в Петроград.
- В Петроград? Почему в Петроград? - удивилась я такому заявлению.
- Потому что она решила встретиться с Лениным и набить тому морду. Потому что если бы он не навешал Федьке лапши на уши, она была бы счастлива и жила, припеваючи со своим Федькой тысячу лет. А так…
- Я более склонна думать, что она бросилась с обрыва.
- Ну, если тебе больше по вкусу трагический конец - я умываю руки.
- Так, все это замечательно. Но кого я видела?
- А его и видела.
- Кого его?
- Его - Федьку. Ты послушай. Детей нет. Вот полежал он полежал убитый и вдруг понял, что никого не оставил после себя на грешной земле, а тут еще зверства раскулачивания перед глазами, слезы и смерть. И стал он горевать и тогда вспомнил твою прабабку и ее дочку и понял, что это и есть его единственная кровинка. А поскольку стали громить кладбище, он тоже решил внести свою лепту. Взял и привиделся тебе. Я все-таки отметаю возможность, что он был материальный.
- Ирка! Он курил.
- Это все твои выдающиеся способности, - безопеляционно заявила Ирина, и я решила не спорить, хотя дикость была ужасная.
Даже если допустить, что я обладаю неким даром и могу видеть своих давно почивших предков, то почему одного его? Почему все скопом меня не встретили и не наставили на путь истинный? Почему он, который когда-то отрекся и перечеркнул? И что за галиматью он нес?
- Ну, хорошо, пусть так, - согласилась я, потому, что в данном случае даже в споре не родилась бы истина, - но он был старше тридцати лет. Такое… твердое лицо, глубокие морщины, руки.
- Я бы посмотрела на твое лицо и руки, если бы тебя на гражданскую, в Петроград и на коллективизацию. Да еще все кремы, маски и спа-салоны изъять. Они трудно жили, Светка. Спали мало, психовали. А как ненавидели его, когда он раскулачивал, ты что?
- Ну, пожалуй - это все, что мы может выудить из этой бумажки, посему давай отвезем ее Инне, - предложила я и снова загрустила о женщине, которая махнула на себя рукой.
Ирина вынула мобильный и набрала номер.
- Инка, мы готовы вернуть тебе твой покой… Бумажку твою можем вернуть… - подняла глаза к небу. - Почему не можешь?... Ну и пусть спит, тебе же только вниз сбежать… Смотри какая ответственная. А мама где?... Уже уехала?
Я замахала руками, мол, соглашайся.
- Ладно, поднимемся, - хлопнула мобильный. - Ну, натура жидярская. Хоть битьем, хоть катаньем, но своего добилась. Буду целовать, и буду визжать от восторга. Пошли, купим какого-нибудь змея-Горыныча.
Я давно не посещала детские магазины, поэтому была удивлена таким навалом всякой белиберды. Чего здесь только не было?! Малыш, попав в этот магазин должен просто тронуться умом, подумала я, вспомнив какой восторг вызвала у меня простенькая железная дорога, которую принес папа на восьмое марта. Но малыш, который попался мне на глаза, мгновенно развеял все мои умозаключения - мальчик шел мимо всей этой роскоши и взгляд у него при этом был совершенно скучный. Зато мама идущая рядом издавала звуки восторга и радости. Мама была моим одногодком, значит, тоже не все в детстве имела в достатке и я подумала, что для сохранения возможности так радоваться, все-таки нужны какие-то ограничения в получении этих самых радостей. Вот мальчишке, наверное, лет шесть, а на лице уже пресыщение - грустно.
Пока я предавалась невеселым размышлениям, Ирка перелопачивала гору мягких игрушек, но делала это очень странным образом. Я считала, что, выбирая игрушку нужно смотреть ей в «лицо». То есть, если симпатичная и нравится, значит бери, но Ирка делала иначе. Она хватала зверюшку и сразу глядела ей куда-то в область хвоста - мне стало любопытно.
- И что ты там смотришь? - спросила я подругу, которая бесцеремонно под грустный взгляд девушки-продавца (все складывать придется) перевернула уже верх дном целую полку.
- Может, я все-таки могу вам чем-то помочь? - без всякого энтузиазма спросила девушка и я поняла, что вопрос задается не в первый раз.
Ирка не обращала на продавца ни малейшего внимания, а продолжала начатое дело.
- Ищу европейского производителя, - объяснила она мне. - Еще не хватало, чтобы девчонка отравилась принесенной мною игрушкой. Ты, что не знаешь, чего творит один восточный делатель товаров для детей? И главное, никто не поймет, чего он так делает, а я знаю.
- Ну и чего он так делает?
- А ждет, пока все вымрут и он без войны займет сопредельные земли. А со временем и весь земной шар. Жаль, что мы не доживем до этого, но что это будет точно, могу поспорить.
- А почему жаль, что не доживем?
- Ну, что бы крикнуть всем: я же говорила! Ага, вот, мэйд ин немцы. Вот это то, что надо. По-моему симпатичный бюргерский мишка.
Мы направились к кассе, и я снова увидела вышеупомянутого мальчишку. Он ездил на миниавтомобиле, и лицо его светилось радостью. Ну, слава Богу, решила я, значит не все еще потеряно.
 В машине Ирка торжественно посадила медвежонка себе на колени, да так и везла до самого дома Инны и при этом не курила. Злиться, то злилась, но понимала, что подрастающему организму совсем необязательно нюхать дым.
Инна, как я и предполагала, жила в старой пятиэтажке, очень похожей на пятиэтажку во дворе нашего офиса. Квартира тоже очевидно будет бедненькой, подумала я. Какая там зарплата у архивариуса, хоть и звучит профессия так презентабельно. И я не ошиблась.
Инна открыла нам двери, приложила палец к губам и сказала:
- Т-с-с! - и впустила нас в квартиру.
- Возьмите документ и мы пойдем, - зашептала я, а Ирка всучила ей Топтыгина или как он там, у немцев называется, и цепко взяла меня под руку.
Как будто боялась упасть.
- Нет, нет, - возразила Инна. - Вы должны покушать фаршированной рыбы. Эта лентяйка уже забыла, что это такое.
- А, нечего мне больше делать, - заявила Ирка, которая украдкой поглядывала на дверь комнаты. - Целый день возни и пять минут удовольствия. Кто так сейчас ест?
Инна не спорила, она потихоньку подталкивала нас к кухне. И когда Ирка закончила свою тираду, мы уже были там.
Кухня была чистая, уютная, так что я не возмутилась, понимая, что в единственной комнате спит ребенок. Инна уже накрыла на стол, налила в графин компот и явно была рада нашему приходу. Есть не хотелось, но я съела рыбу и согласилась с Иркой. Слишком много возни, мы уже отвыкли от такой сложной еды. Потом я с удовольствием пила компот, который не пила, наверное, еще со времен моей бабушки, а Ирка потребовала кофе и пока она его пила проснулась Эллочка.
Инна вскочила и побежала в комнату. Какое-то время пощебетала там, а потом принесла на кухню совершенно прекрасного ребенка.
- Это - тетя Ира, - сказала Инна, но девочке было все равно.
Она только что проснулась и ее интересовала только еда, а какие-то незнакомые тетки ей были по барабану. Инна, очевидно,  надеялась, что мы примем активное участие в кормежке малышки, но Ирка захотела курить, и нам пришлось откланяться.
- Не забывай нас, тетя Ира. Приходи в гости, - пропела Инна и помахала нам ручкой девочки.
Ирка коряво улыбнулась и вызвала лифт.
По дороге домой она курила одну за другой и молчала. А что она могла сказать? Два дня назад она узнала мою главную военную тайну, и теперь мы были с ней на равных.
Я вернулась домой и, наконец, выпила сто грамм, которых мне так не хватало весь день. Приятное тепло разлилось по моему нутру, а через пару минут проблемы мои поблекли, выдвинув на передовую оптимизм и веру в счастливое будущее. Завтра вторник и я должна найти кого-нибудь, кровь из носу. Нужно обязательно залезть на чердак. Я не понимала, почему меня так манил чердак, но, наверное, в этом что-то было. Это из какой-то книги, решила я. Чердак, сундук, а в нем… заяц, а в зайце - утка, а в утке - яйцо. Мне стало смешно. Я вообще становлюсь всегда смешливой, когда принимаю на грудь чуть больше, чем нужно моей душе. А если учесть, что елось сегодня мало, а ездилось и психовалось много, то понятно, почему алкоголь произвел на меня такое воздействие. Я веселилась и порывалась позвонить Володьке, но он все время был «вне зоны». Наконец, мне надоело нажимать на кнопки, я бросила мобильный и пошла в ванную. Взглянула на себя в зеркало и решительно подставила голову под водяную струю.
Я смыла прическу и снова взглянула на себя. Да, все-таки я погорячилась. Рыжий - это не мое. Теперь чтобы снова стать блондинкой придется попотеть. Да и черт с ним - это сейчас не главное.

     *  *  *

Я ехала в его машине и смотрела прямо перед собой. Боковым зрением видела, что он иногда поворачивает голову и смотрит на меня, и тогда я чувствовала, как краснота наползает на мое лицо. Мне становилось дурно от мысли, что в этот момент я особенно некрасивая от чего краснела еще больше. Я была очень напряжена. И почему-то в памяти все время вертелись кадры из фильмов.
Он и она. Накал страсти неимоверный. Одежда срывается, летят пуговицы, одежда тоже летит. Они задыхаются, они спешат. Они наслаждаются и никак не могут насладиться друг другом. И все это происходит то в лифте, то в шикарной спальне, то в гостиничном номере и даже…  в туалете.
Мне казалось, что и я сейчас задохнусь. Это было просто какое-то наваждение. Если бы он сказал, умри, я бы умерла, не задав ни единого вопроса.
В ту поездку я совсем не запомнила дорогу и совсем не поняла, куда он меня привез. Если бы он оказался каким-нибудь маньяком, я бы никогда не добралась домой, даже если бы опомнилась и убежала. Ни сумки, а значит без денег, ни малейшего представления, где ты, никакого желания протестовать, в общем, полный набор вяло текущей алегофрении.
- Вот так я живу.
Мужчина прошел в квартиру, а я тормознула у входа.
- Проходи, проходи.
Я прошла и замерла на пороге. Квартира была однокомнатная и в ней сразу чувствовалась рука женщины - было чисто, уютно.
- А с кем вы живете? - спросила я.
- Ни с кем. А, ты имеешь в виду, почему так чисто? Так - это я. Я вообще очень хороший, ты еще узнаешь. Ну, проходи и перестань выкать, - засмеялся, так по-доброму. - Мы же не познакомились. Я - Володя, Владимир, если хочешь.
- Светлана, если хотите - Света.
- По виду тебе давно не пятнадцать, не смущайся.
- Двадцать восемь, - уточнила я.
- Двадцать восемь, а мне как Христу.
- Это очень опасный возраст для мужчины. Кто его перепрыгнет, потом долго будет жить, - сморозила я, выдав за свою чью-то прочитанную в каком-то журнале мысль.
- Я буду долго жить, - согласился Владимир и, взяв меня за плечи, посмотрел в глаза. - Вместе с тобой…

Костя всегда выключал свет, потом долго раздевался, развешивал аккуратно одежду на стуле, спотыкался, извинялся. А потом все время спрашивал:
- Я правильно делаю? Тебе хорошо? Тебе хорошо? Правильно?
Утром одевался, не поднимая глаз. Вроде ему было стыдно за все, что происходило ночью на этой кровати. Никогда не завтракал. (Один раз отказался, а больше я не предлагала). Он уходил, а я не понимала, зачем мне это нужно и каждый раз решала, что это был последний раз. Но через пару дней Костя робко звонил в дверь, тыкал мне букетик, иногда конфеты и все повторялось сначала. Мне было очень одиноко, но Костя спрашивал: «Тебе хорошо?» и создавалась иллюзия, что это все для меня, может, поэтому я и пускала его снова и снова. Но когда я сделала аборт, он приходить перестал, и я не знала, хорошо это или плохо. Наверное, было горько, что плачу я одна, но с другой стороны он так и не стал родным и нужным…

- Ты согласна жить со мной долго-долго? - теперь Володя держал мое лицо, и я чувствовала, какие у него нежные, но одновременно сильные руки.
- Вы меня не знаете… знаешь. Мы же только познакомились, - у меня пересохло в горле, и от этого голос хрипел.
- Иногда люди живут вместе сорок лет, а так и остаются чужими. Ты слышала об этом?
- Слышала. Но думаю, что это глупость. Так не может быть.
- Ну, это не важно. Я сейчас о нас. Я буду хорошим мужем, самым хорошим на свете…

А Витя всегда спешил. Как-то быстро все заканчивал и сразу засыпал, но вскоре просыпался и снова все делал в спешке. И так могло быть много раз за ночь. Он иногда смеялся и сравнивал себя со львом. Я думала, что он намекает на свою царственную кровь, но однажды посмотрела документальный фильм о львах, поняла смысл сказанного и оценила остроумную шутку. Витя был самокритичным, и это в моих глазах было положительным качеством.
Утром он просыпался первым, вскакивал, пел, готовил незамысловатый завтрак и стаскивал с меня одеяло.
Он был легким, веселым и мне казалось, что вот таким и должен быть муж. И еще меня очень подкупило его отношение к моему бесплодию…

Сейчас же все было по-другому. Не так как с Костей. Не так как с Витей.
Мой сексуальный опыт был жалок и ничтожен, но я понимала, что это прекрасно. Не так как в кино, но прекрасно (одежда, во всяком случае, по комнате не планировала).
Володя был неимоверно нежен. Он не задавал вопросов Кости, но я чувствовала, что все делается только для меня. И он не спешил. Впервые в моей жизни близость длилась так долго, и так качественно. А что еще меня приятно удивило, так это то, что он не заснул, и в его глазах не было никакого стеснения. Он как-то сразу стал родным, и это меня пугало и радовало одновременно. Вот будто бы мы вместе тысячу лет и все между нами уже известно и нет никаких вопросов и никаких белых пятен - это была любовь с первого взгляда в ее наичистейшем виде.
Утром я встала и стала готовить завтрак. Я решила, что теперь в моей жизни будет все по-другому.
- С добрым утром, - пропел Володя. - Что так рано? Я вообще-то сам хотел побаловать тебя завтраком в постель.
- Нет, - твердо заявила я. - Если хочешь, чтобы я была рядом, завтрак буду готовить только я…

Я горько улыбнулась. Что тогда на меня нашло? Эта опрометчивая фраза обрекла меня на двухгодичное каждоутреннее страдание, потому что готовить завтрак я люто ненавидела все свои двадцать восемь лет.
- Ну, что рыжая? Пора включать мозги и возвращаться с неба на землю. И хотя в этой стране уже давно никому и не до чего нет дела, нужно найти возможность остановить разрушение кладбища и наказать убийц старушек. Прах моих предков стучит в мое сердце.
Вспомнив это изречение средневекового героя, я немного отвлеклась от своих проблем, уделив некоторое количество времени на размышления о несчастных предках, которые как-то выжили без цивилизации, сумев сохранить при этом простые человеческие ценности. Но все равно их было безумно жаль. Каким же беспробудно ужасным был их быт, подумала я, смывая унитаз и отправляясь спать.
А ночью, а может быть под утро, мне приснился сон, в котором я увидела человека, у которого могла попросить о помощи.

     *  *  *

Я заехала в дворик офиса и припарковала свой Фордик на привычное место.
Серый кот сразу выбрался из-под лавки и, бросив свой гарем, беспардонно, не обращая на меня ни малейшего внимания, запрыгнул на капот, уселся поудобнее и зажмурился. Хвост перекидывался слева направо и обратно, и я поняла его мысль: «Пошла вон, - говорил Серый. - Не заслоняй солнце».
Я взглянула на окно в нашем кабинете, надеясь увидеть приплюснутый носик Ирки, но ее там не было. Трудится, поняла я, так как на перекурном месте ее тоже не наблюдалось.
Громко хлопнула подъездная дверь и из нее вышла женщина средних лет. В это же время с шумом открылась балконная дверь на втором этаже, и девушка, перевесившись через край, завизжала:
- Мама, ты не можешь так уйти - она твоя внучка. Я не могу все время с ней сидеть, я сойду с ума. Ты должна…
Женщина остановилась, подняла голову и спокойно сказала:
- Знаешь, что моя милая, в этой жизни каждый должен сам нести свой чемодан. Иначе не бывает.
Потом развернулась и бодрым шагом вышла со двора. Девушка заплакала и ушла в квартиру, громко хлопнув дверью. В квартире заплакал ребенок.
Я остолбенела.
Как же я раньше никогда не думала об этом?
Свои чемоданы  каждый несет сам - иначе нельзя, а мы тратим столько времени, чтобы любыми способами избавиться от них. Свалив свою ношу на чужие плечи, мы считает себя умнее и хитрее этих простаков, нам кажется, что мы перехитрили черта. И чем больше сваливаем, тем больше гордимся собой, решив, что мы умело устроились в этой жизни. Но ведь перейдя в другие руки, чемоданы становятся чужими, а не нашими, а это значит, что все, что дала нам жизнь уходит к носильщику.
Мысль по своей сути была запутанной, но мне почему-то вдруг стало легко. (Так легко, как когда-то в пионерлагере, когда мы с подружкой вместо севера поперли на юг и проиграли, но зато обнаружили совершенно изумительную земляничную поляну, на которой наелись земляники от пуза. И вот тогда, срывая ягоды, я посчитала наш проигрыш такой ерундой, что и печалиться не о чем и стало мне от этого легко и просто). И в эту минуту в душе родился такой оптимизм, что я чуть не задохнулась.
Я заглянула к Ирине. Она виртуозно печатала на компьютере.
- Я тебе не Коперфильд. Фокусы делать не обучена. Сделаю - принесу сама.
И все это не поднимая глаз. Я засмеялась. Ее сосредоточенное лицо могло рассмешить кого угодно, а уж меня, которая знала ее как облупленную, и подавно.
- Пчелка ты моя неустанная, - сказала я ласково, опять поблагодарив судьбу, которая подарила мне такого друга.
- Светка! - обрадовалась Ирка, как будто не видела меня тысячу лет. - Ты чего? Ностальгия замучила или меня давно не видела? А, заела-таки совесть! Ты сейчас меня отпросишь, и мы ринемся навстречу новым приключениям.
- Мы это уже обговорили, хотя в одном ты права, я действительно иду к Вите. И вот еще что, хотя, нет. Я зайду к тебе после беседы с ним.
Я вышла из кабинета и направилась по лестнице. Мне вдруг показалось, что я не была здесь давным-давно и, оказывается, успела соскучиться по работе. У меня даже руки зачесались, так захотелось чего-нибудь посчитать.
Я зашла в приемную и Танечка мне мило улыбнулась. Она была новенькой секретаршей, поэтому о моем романе с Витей знала мало, а может и вовсе ничего, а значит, не имела веской причины меня ненавидеть.
- Я к Вите, - сказала я, забыв упомянуть отчество, но Таня лениво махнула головой и уткнулась в компьютер, на экране которого была развернута «Косынка», что свидетельствовало о том, что Танечка игрок у нас начинающий.
Я подошла к двери Витиного кабинета и улыбнулась. Некогда здесь была другая дверь, попроще, но недавно в офисе сделали евроремонт и новая дверь была явным свидетельством процветания фирмы и успешности ее хозяина. Классная была дверь, одним словом.
Я постучала, а потом засунула в кабинет голову.
Витя говорил по телефону, взглянул на меня, махнул рукой и указал пальцем на стул.
- Ну, это я понял, - продолжал Витя телефонный разговор . - Но все же - это нарушение договора… Ну, в какой живем, в такой живем… Вот мы с вами и должны наводить порядок, - тяжело вздохнул. - Ладно, еще два дня, но только два, а потом, как говориться пеняйте… Всего доброго. - Положил трубку. - Ты чего? Надоело отдыхать?
 Витя был пасмурным, как всегда. Я улыбнулась.
- Слушай, когда у нас закончится этот бардак? - невесело спросил Витя. - Понимаю, вопрос риторический. Ну, что там у тебя? Дел по горло.
- Беда у меня, а обратиться, как оказалось не к кому. - Витя внимательно посмотрел на меня. - Я понимаю, это скотство с моей стороны. Наверное, я не имею права, но так получилось, что… вот пришла к тебе.
Вздохнула, опустила голову. Идиотка! Почему я решила, что он захочет мне помочь?

Витя заплакал и опустил голову.
- Я ничего не понимаю. Тебе было плохо со мной? Тогда зачем все это? Вон брат из Америки приезжает, как я ему все объясню?
Где-то глубоко внутри я понимала, что поступаю нехорошо, но это было так глубоко, что совсем не мешало моему восторженному настроению.
- Витечка, да все хорошо, - уговаривала я его, а потом обхватила его голову и поцеловала в темя.
Витя неправильно расценил мой жест, и через несколько секунд мне пришлось применить силу, а потом дать ему пощечину, чтобы он прекратил меня раздевать, целовать и валить. После Володи другие мужчины всем скопом и сразу перешли в разряд бесполых существ, поэтому частое Витино дыхание застало меня врасплох. Я не сразу поняла, чего он хочет, а когда поняла, то мне это стало непонятным. Мы же друзья! А Витя после пощечины взял себя в руки, оделся (как же быстро он скинул с себя все!) и ушел, не попрощавшись, а я вдруг подумала, что он никогда не простит мне этой пощечины, и этих слез и чего больше было большим вопросом. Значит, нужно искать работу, решила я, но даже это не могло испортить моего ощущения счастья. Вскоре пришел Володя, и я напрочь забыла о недавнем визите.
Но увольнения не последовало. Не последовало и намека на заявление по собственному. Витя оказался настоящим мужиком и этим все сказано. Только с тех пор стал пасмурным, неулыбчивым. А через пару месяцев женился на веселой кругленькой барышне, которая тут же расстаралась подарить ему дочь.
На свадьбу Витя меня не пригласил, но я не обиделась. Ирка из солидарности тоже не пошла, но коллектив доложил, что праздник удался. Ирка погундосила немного на предмет отсутствие праздника в ее жизни, на том и закончили.
А мне праздника хватало. Я любила, я летала, я была счастлива…
 
И хотя отношения между нами были ровными, деловыми, это совсем не означало, что Витя должен все бросить и ехать со мной в Тмутаракань, чтобы грудью защитить чужие надгробные холмики. Это было опрометчиво с моей стороны прийти сюда. Вот сейчас мне все вспомнят и будут правы. За боль, причиненную кому-то всегда нужно отвечать.
И сон, оказывается, был не в руку, а от излишне выпитого градуса.
Я подняла голову, чтобы извиниться за визит, но увидела смеющееся лицо Вити.
Я закрыла лицо руками. Слезы предательски подкатились к моим глазам, но я приложила тонну усилий, чтобы они вернулись обратно. Как комично, теперь я могу перед ним разрыдаться, а он с барского плеча чмокнет меня в темя и тем замкнет круг.
- Тебе идет рыжий цвет, - сказал Витя. - Я всегда подозревал, что по натуре ты рыжая.
- Клоун что ли? - спросила я и горько засмеялась.
- Ну, выкладывай, что у тебя стряслось.
- Да, нет, все это чехня. Пойду я Витя. Это было минутное помрачение. Не знаю, что на меня нашло. Как дочурка, уже говорит?
Я встала, чтобы попрощаться, но Витя взглянул на меня своим знаменитым директорским взглядом и жестко указал рукой на стул.
- Когда серьезные мужчины говорят, женщины исполняют. Давай, вытри сопли и начинай рассказ.
Рассказывала я долго и путано, но Витя не перебивал. Иногда что-то записывал и снова слушал. Я понимала, что отнимаю у него много времени, но ничего не могла с собой поделать. Одна деталь цепляла другую, другая уводила  куда-то в прошлое, потом  в еще более давнее  прошлое.
Если бы я давала показания в милиции, меня бы уже сто раз остановили или заснули крепким младенческим сном.
Но Витя молчал и слушал.
Когда же я решила, что все сказано, Витя стал задавать вопросы и я, удивляясь самой себе, выудила из своей памяти еще кучу деталей.
- Ну, все понятно, - резюмировал Витя. - Кто-то скупает эти земли. Это обычная практика. Богатые люди любят жить на больших территориях, иначе им тесно. Но кладбище? Трудно предположить, что кто-то хочет на его месте построить себе особняк. Хотя, стремительно развивающийся капитализм так сдвинул всем мозги, что я бы не удивился, что нашелся и такой любитель экзотики. Некий господин Адамс местного разлива - тлетворное влияние запада, знаешь ли.
- Но почему они расположились в моем доме?
- Думаю, это случайность. Прошлись по домам, понравилось, остановились. Не мотаться же туда-сюда. Это как раз вопросов не вызывает.
- А что вызывает?
- Неужели за два года ты так и не узнала своего Володю? Во всей  истории это звено, по-моему, самое слабое.
- Не жалей меня. Благородство сейчас ни к чему. Чем он лучше твоего нового капиталиста с вывихнутыми мозгами? Приехал в столицу, создал с другом клуб. Появились деньги, ну и вообще.
- Но неужели за два года ты не заметила чего-то такого, что насторожило бы тебя, как-то испугало, заставило усомниться в его порядочности.
- В том-то и дело, что нет. Беленький такой, пушистенький.
- А родители? Ты знакома с его родителями?
- Он сказал, что родителей нет. Я больше ни о чем не спрашивала.
- Почему? - удивился Витя. - Вот моя все до третьего колена выведала. С подробностями и медицинскими карточками.
- Я не люблю, когда меня спрашивают. Подумала, что и он не любит. Нет, значит умерли. Да и по барабану мне было. Мне было хорошо, и я боялась вопросами спугнуть счастье. Все равно это не навсегда.
- Ты что жила с человеком и знала, что бросишь его?
- Не я - он. Ты же знаешь мою проблему.
- Мне было все равно, может и ему?
- Ему - нет. Он уже заговорил о сыне.  Да и ты, по-моему, счастлив, что у тебя родилась дочь. Но давай не будем об этом. Не нужно.
- Не будем. А на счет милиции ты убеждена?
Я закивала головой.
- Но если он такой злодей, то пусть им займется прокуратура.
Я замотала головой.
 - Да, задачку ты мне задала.
Витя взял мобильный, набрал номер. Женщина проворковала о невозможности соединения.
- Давай, так. Ты иди домой, успокойся, а я сам. У меня есть кое-какие ребята.
Я снова замотала головой.
- Я должна сама убедиться. Понять, почему. Я думала мы поедем с тобой и вместе…
Витя вздохнул, снял трубку городского телефона, набрал номер.
- Добрый день. Соедините меня, пожалуйста, с Андреем Андреевичем… Это Виктор Муляр. Да, я… ничего страшного. А когда?... Спасибо, - положил трубку. - Ты знаешь, он в командировке. Недоступен. Это мой родственник. У него охранное агентство, на его помощь я и надеюсь.  У него крепкие ребята. А на счет поездки давай сделаем так. Я сегодня должен поставить машину на ТО, через пару дней сделают и поедем.
- Нет, мы поедем на моей. Если можно, давай поедем завтра. Я не хочу с ним сейчас встречаться, а он завтра приезжает.
- Странная ты все-таки барышня, Светлана. Ну да ладно, куда тебя теперь денешь!
- Можно я Ирку заберу? - решила я занахалить по полной, хотя знала, что Ирка делает что-то срочное, а до конца рабочего дня еще шагать и шагать, но Витя махнул рукой.
Я радостно вскочила и побежала радовать Ирку, но подруга замотала отрицательно головой.
- Еще часок и я освобожусь. Чего шефа зря подводить? А ты чаек завари, бездельница, да в кафушку за пончиками сбегай. Подними мать зад и поработай, - и снова уткнулась в цифры.
- А может, завалим в кабак? Как компенсация за неудачную поездку? - спросила я в надежде, что с пончиками как-то обойдется, но подруга поблажку не сделала.
- Не путай божий дар с яичницей. Кабак - кабаком, а пончики - пончиками.
И пришлось мне поднимать вышеуказанное и плестись в кафушку «Зоя», которую я не любила ужасно, а Ирка жаловала, главным образом за эти самые пончики. Они ей напоминали ее первую любовь, когда мальчик в первом классе таскал ей мамины пончики, чем уже тогда заложил азы неправильного питания.
Я вынырнула из подъезда и сразу наткнулась на недавно виденную мною девушку, что кричала истерично с балкона своей матери. Она сидела на лавочке и качала ногой детскую коляску, в которой спала, как я уже знала, девочка. Женщиной это сидящее на лавочке существо было трудно назвать, хотя оно уже и перешло в ранг гордого имени - мать. Девушка была совсем молоденькая и очень напоминала своим видом общипанную курицу, таким несчастным было ее выражение лица.
Мне нужно было в другую сторону, но я решила подойти к Фордику, а заодно по дороге заглянуть нечаянно в коляску. Но можно было не таиться. Мамаша даже не взглянула на меня, когда я нахально задержалась у коляски. Она безотрывно смотрела на небо, как будто ища на нем ответы на все свои непростые вопросы.  А раз так, то я остановилась и стала смотреть на девчушку.
Дитя мирно спало, еще не осознавая, как оно этому миру не нужно. Вся надежда была на бабушку, но кто знает, может она так и не захочет подхватить чемодан, вываливающийся из безвольных рук своей дочери. 
А девочка меж тем об этом ничего не знала, и поэтому ей снились радостные сны. Она улыбнулась, и я пожелала ей счастья, заодно пожелав того же самого и ее неразумной мамаше.
К моей радости «Зоя» была закрыта, и как мне показалось, закрыта надолго. И хотя в настоящее время уже никто не пишет на стеклах большими белыми буквами: Ремонт, я решила, что именно это бедствие и начинается в этом непрезентабельном заведении. И что-то мне подсказывало, что после ремонта в обновленном и осовремененном интерьере места пончикам больше не будет. Я просто не знала, как Ирка переживет это известие.
Перебежав на другую стороны улицы, я заскочила в маркет, решив побаловать подругу пирожными, но в нос мне ударил такой сумасшедше вкусный запах нашего черного хлеба, что я тут же отменила пирожные и, схватив буханку еще горячего, помчалась обратно в офис. Ну что может быть вкуснее?
Ирка, конечно же, покривила губками, но потом куда-то выбежала и вернулась с пачкой масла.
- В бухгалтерии взяла, - гордо заявила она. - У них холодильник. А просто хлеб будем есть лет через тридцать, когда подадимся с тобой в монастырь.
- В монастырь в таком возрасте не берут, - ответила я, откусывая бутерброд, намазанный щедрой Иркиной рукой. - Что они богадельня? Чтобы провести старость в обители, нужно сперва хорошо повкалывать на благо всех. А иначе, потянулась бы туда вся наша старческая братва. Кому неохота, чтобы в старости беседовали с тобой о Боге и вечной жизни, да еще в теплой келейке, будучи накормленным и напоенным.
- Мне неохота, - заявила Ирка. - Какая вечная жизнь? Зачем?
- Но ведь страшно умирать, - сказала я. - Как подумаю, мороз по коже.
- Это пока молодая и красивая - страшно, а когда как моя мать - от рака, то не страшно. Знаешь, как она меня просила, чтобы я ей что-нибудь уколола.
- Все равно страшно.
- А ты не думай об этом. Чего о ней косой думать - велика честь. Давай лучше думать в каком кабаке ты меня ублажать будешь?
Но в ресторан мы не попали. Там, где нравилось Ирке, не было мест, а там, где были места - не хотелось Ирке. И критерии выбора были очень странные. Здесь швейцар недостаточно широко расплылся в улыбке, там - шторы не гармонируют со столами, в этом ужасная униформа на официантках, а в том - ну что за название? Я не хотела напоминать подруге о курице, матах и аромате из туалета, потому что видела, что это не великосветские капризы, а предвестие отвратительного состояния под поэтическим названием - депрессия. Вот что подкрадывалось к моей подруге медленно, но целеустремленно, хотя на дворе еще и не пахло осенью.
Вот поэтому, покружив по родному городу и истратив понапрасну массу бензина, мы взяли с собой чего надо и поехали к Ирине. И хотя я была настроена потанцевать, а может быть, даже с кем-нибудь пококетничать, пришлось довольствоваться примитивным девичником на две персоны, который мягко перешел в заунывное пение. Понимая, что я за рулем, я пила немного, но Ирина решила в этот вечер взять от жизни все, и поэтому как всегда это закончилось соплями и посылом нецензурных слов в сторону ненавистного Сашки.
- Слушай, два года прошло. Прости ты его. Забудь. Заведи шуры-муры.
- Шуры-муры, - заныла подруга, - мне не нужно. Я семью хочу, детей.
Я стала прощаться.
- Ты телефон завтра не отключай, ладно? Вдруг я позвоню.
Ирка закивала головой, но я понимала, что она на своей волне и словам моим отмерена недолгая жизнь.
Ехала я медленно. Выпитый алкоголь как-то неожиданно развез меня, и мне стало ужасно смешно, но, тем не менее, машина не виляла из стороны в сторону (или мне так казалось?) и вскоре я без приключений доехала до дома и припарковала Фордик на его излюбленное место.

                *  *  *               

Я проснулась, не дождавшись звонка будильника ровно в 6.00. Проснулась не просто так, а от мысли, что среда начинается в полночь, а значит, Володька может приехать с утра, и мы встретимся, чего я никак не хотела.
Я вскочила с кровати и стала судорожно собираться. Я запаниковала. Я беспорядочно толкала в пакет какие-то ненужные вещи, бежала в кухню, потом в ванную и снова к пакету. Сердце колотилось. Желудок сжался в комок, и меня затошнило.
«Так, стоп, - приказала я себе. - Еще не хватает потерять сознание от страха или засесть основательно на унитаз. Ну, прямо как перед экзаменами в институте».
Я стала вспоминать все известные мне методы самоуспокоения - дыхание, приседание, уговаривание и, наконец, плюнула и полезла в аптечку. В аптечке оказались только валерьянка и аспирин (все остальное Володька аннулировал), ну да ладно. Я выпила две таблетки валерьянки, сунула аспирин в карман (зачем?) и помчалась на выход.
Схватила пакет, сумочку и вылетела на площадку - в подъезде стояла девственная тишина. Ну, да, раннее утро, все законопослушные граждане еще спят.
Не дожидаясь лифта, я помчалась по ступеням вниз. Давненько я так не бегала, но видимо выброшенный адреналин требовал переработки, поэтому ноги мои весело бежали, а иногда еще и лихо подпрыгивали, чего я от них и вовсе не ожидала. И когда я благополучно миновала площадку третьего этажа, решив, что дело уже в шляпе, внизу хлопнула входная дверь, и кто-то стал бойко подниматься по лестнице.
Я замерла, вспомнив, что Володька всегда ходит пешком. Снова запаниковала, кинулась наверх, потом к лифту. Лифт откликнулся от самого верха - не успею. Вжалась в стенку, почти умерев, а веселые уверенные шаги все приближались - надо же какой энергичный и командировка его не утомила. Я закрыла глаза, готовясь врать.
- Доброе утро, - сказал сосед с третьего этажа и забренчал ключами.
Открыл свою дверь, и через мгновение я снова осталась на площадке одна. Коленки подкосились - маразм праздновал свою новую победу. Дверь лифта со скрипом и дрожью, наконец, открылась - как быстр ты мой допотопный друг.
Дребезжа, лифт спустил меня вниз, и я помчалась к Фордику. Да, припарковала я его вчера неидеально, но ничего, он не в обиде. Правда, дружок? Только ты меня можешь понять.
Фордик завелся сразу (дай Бог здоровья следящему за тобой) и нервно газуя, вылетел со двора.
Ночью прошел дождь, и улицы от этого были свежими и чистыми. Было раннее утро, но машин на дороге было как раз достаточно, чтобы испортить настроение. Я сделала крюк по наименее загруженным улицам и вскоре припарковалась у дома Вити.
Время встречи еще не настало, и я решила провести его излишек в скверике, в котором мы не раз в далекие прежние времена сиживали с Витей. А однажды даже распили шампанское и чуть не занялись любовью, но в последний момент в скверик зашла дама с собачкой и поломала нам весь кайф.
Скверик был таким же, как и два года назад - ухоженным, постриженным, цветущим. Это удивило, но и обрадовало. Хоть что-то в этом мире не изменилось. 
Я уселась на лавочку и, подставив лицо еще не очень жаркому солнцу, стала ждать назначенного времени встречи.
Хорошо бы сейчас на море, подумала я. Куда-нибудь подальше, на необитаемый остров. И чтобы остров был ужасно экзотическим, с падающими на голову бананами, финиками и другими дарами тропического климата и чтобы был он совершенно диким.
Сбросить бы с себя всю одежду, лечь в море у самого берега и пусть волны ласкают мое уставшее тело и успокаивают мою истерзанную душу. (Ой, медуза, проплывая, слегка задела меня, а вот яркая рыбка-клоун. Нахал улыбнулся, махнул плавником и исчез). 
И пусть пахнет йодом, водорослями. Мне даже показалось, что я уже слышу желанный запах, так мне захотелось на этот остров.
Запах, правда, был слегка застоявшимся, но остров-то дикий.
Солнце с лица исчезло, причем очень резко - туча так не набегает. Я открыла глаза. Мужик неопределенного возраста и очевидно без определенного места жительства, от которого пахло отнюдь не морем, смотрел на меня, приблизив свое лицо почти вплотную к моим глазам.
- Думал, померла, - изрек мужик и этим добавил еще целую гамму запахов. - Хотел вещи взять. Если мертвая, зачем тебе?
Я смотрела на мужика во все глаза и не могла ничего сказать. Я, в фирменном прикиде, с макияжем, с французским парфюмом и вдруг померла на лавке, как… Моему возмущению не было предела.
- Ты, - я задохнулась от негодования.
- На бутылку дай, - сказал мужик, остановив этим предложением все мои дальнейшие потуги. - Я отдам.
Мне стало смешно. До чего же я дошла. Я полезла в сумку, достала кошелек - в нем лежала какая-то мелочь. Вытрусила все мужику на ладони.
- Больше нет, - сказала я и спрятала кошелек.
- А больше и не надо, - согласился бомж.
Развернулся и, не сказав спасибо, побрел в сторону маркета.
Я попробовала снова погрузиться в грезы, но у меня ничего не получилось. Бомж ушел, но оставил о себе обоняемую память, которая никак не хотела исчезать. Я переместилась на другую лавочку, потом на третью, но ничего не изменилось. Я испугалась, что теперь так будет всегда. Что теперь до конца своих дней я буду слышать только эту смесь нищеты, болезни и полного наплевательства на свое человеческое я.
Но как только я решила впасть в полное отчаяние, сразу ощутила запах дорогого одеколона и увидела Витю. Это было еще одним достоинством этого человека - он всегда появлялся тогда, когда был особенно необходим.
- Может я за руль? - спросил Витя, когда мы подошли к моему преданному Фордику.
- Нет, - категорически не согласилась я. - Пассажиркой я совсем изведусь на нет. Может потом, а пока можешь подремать.
- Ну, зачем же дремать? Во-первых, я премило выспался, а во-вторых, я должен запоминать дорогу… на всякий случай.
- Я очень надеюсь, что всякого случая не случится.
Мы сели в машину и благополучно начали свое путешествие.
- А как твои ребята, ты их нашел? - спросила я, когда почти выехала на трассу, а значит, машин было поменьше и можно было слегка расслабиться.
Я вообще-то при любом скоплении автомобилей могу болтать, но сегодня я везла особенный груз (отца семейства) и поэтому должна была быть особенно внимательной.
Витя удивленно уставился на меня.
- Ну, с охранного? - напомнила я.
- А? Нет, пока нет, но я буду названивать - не парся. И вообще, девяностые позади. Сейчас никто не стреляет просто так.
Слова его мало меня успокоили, но я решила, что он взрослый мужчина, а значит, знает, что делает. Я полностью доверилась ему, освободила свою голову от дум, и от этого мне стало совсем легко.
А вот не хочу я сегодня нести свой чемодан. Не хочу и все. Я с легкостью сбросила его на голову бедного Вити и улыбнулась.
Витя, как и Ирина, стойко держался половину пути.
Сначала он с интересом рассматривал бегущие нам на встречу виды - сельские домики, которые не отличались архитектурными изысками; придорожные ресторанчики и кафушки, возле которых почти не было посетителей; базарчики, у которых стояли дальнобойщики. (Мы же собирались их обслуживать. Как же мы могли забыть?). Но населенных пунктов на дороге было не так уж много, все больше поля, поэтому голова его стала потихоньку клониться  вперед, и вскоре он засопел.
Пусть поспит, подумала я, наверное, мало отдыхает. Эти несчастные мужики загнали себя вконец. А как ни загнать, если все вокруг бегут безостановочно. Мы же теперь в капстране живем, а значит, и законы у нас капстрановские. То есть волчьи, как говорила моя мама, объясняя в дни моего безоблачного детства разницу между нашей прекрасной страной и загнивающим капитализмом.
Теперь мы гнием все и всем миром.
Витя как-то странно вздохнул, задержал дыхание, отчего я на секунду испугалась, а потом некрасиво выдохнул и стал храпеть.
Вот так да! Какие у нас изменения за последние два года. Все же хорошо, что я не вышла за него замуж. У меня папа храпел, так я все детство проудивлялась мужеству мамы, а я девушка немужественная, так что мне это ни к чему.
Конечно, чего греха таить, послушать музыку было бы сейчас приятнее, но я решила потерпеть. Все-таки - друг, который к тому же все бросил и поехал не знамо, куда и не знамо с кем. Я решила не слышать этот несимпатичный храп, рассматривая окружающий ландшафт и наслаждаясь хорошей дорогой.
А дорога за окном бежала до боли знакомая. Такая знакомая, что уже почти стала родной. Я вдруг поняла, что теперь обречена ездить по ней до скончания века и пока не знала, радоваться мне этому или огорчаться.
Закончились поля с порослью кукурузы, и Фордик влетел в населенный пункт. Так, притормозить, а то тут очень рьяные блюстители. А, вот и они. Но сегодня не судьба, ребята. Еще пара поездок и я буду знать все ваши засады.
По селу я проехала с правильной скоростью, но как только вылетела из, тут, же прибавила газу, чтобы с ветерком, как мы с Фордиком любим. (А правила ребята, нужно менять, а то, как застопорились на одном и ни вправо, ни влево, а жисть-то теперь другая, братцы. Ну да Бог с вами, так как снова населенный, а значит, вы снова можете сидеть в засаде).
А вот и «Привет». Ну, привет, привет.
Возле «Привета» официантки сидели на наших с Ириной местах и курили. Возле них греблась старая знакомая. Она неосторожно подошла к ноге одной из девушек и та поддела курицу и откинула ее прочь. Официантка была явно менее деликатной, чем Ирка и совсем не была расположена к светской беседе с представителями фауны.
Но курица оказалась не из обидчивых. Как только ее лапы коснулись земли, она сложила крылышки и снова занялась поисками хлеба насущного.
Я проехала мимо и засмеялась. Мне вдруг представилось, что курица узнала мою машину, остановилась и помахала вслед своим крылом.
- Шизофрения, отягощенная врожденным дибилизмом, - услышала я диагноз Ирки.
Я снова засмеялась. Витя открыл глаза и сонно, а оттого удивленно, посмотрел на меня.
- Я что, уснул? - хрипло спросил он.
- Да так, самую малость, - соврала я.
- Храпел?
- Да нет, - успокоила я Витю честным голосом.
Да ты подружка научилась врать, сказала я себе и к своему огорчению в этом утверждении почувствовала гордость.
- А моя благоверная жалуется. Говорит, что завидует графьям, что спали в разных спальнях.
- Ну, это кому что нравится, - защитила я владельцев одной единственной спальни.
- А Володька храпит? - спросил Витя и хитро посмотрел на меня.
- Это - тайна.
- Ну-ну. Далеко еще?
- Далеко. Так что спи спокойно…
- …дорогой товарищ. Ну, как скажешь.
Но спал он конечно только до конца трассы. Сельская дорога взбодрила его и заставила вспомнить о поесть, но время было упущено. Все забегаловки остались позади, так что пришлось довольствоваться моими нехитрыми и слегка примятыми ездовой судьбой бутербродами. Но Витя не жаловался. Он казалось, был доволен жизнью и этой поездкой. И вообще я не узнавала своего шефа, до того он был улыбчив.
Дорога после указателя подсохла и была вполне проезжаемой.
Я, было, приостановилась, напомнив, что прошлые разы машина оставалась здесь и это уже что-то наподобие традиции, но Витя сказал, что уж если я такая трусиха, то все же лучше, чтобы транспорт был под рукой - удирать сподручнее.
Меня возмутило такое оскорбление. Я нажала на железку, и мы вскоре въехали в село - заброшенность и запустение было имя ему.
Окна в старом ларьке разбиты, окна в домах забиты крест-накрест.
- А когда-то здесь жили люди, - сказал Витя. - Любили, рожали. Удивительная штука жизнь! Посмотри - война без войны. А вот и дом с петухами - я помню.
Мы заехали в дворик.
Я немного побарахталась, чтобы заехать в него задним ходом (страшно не люблю ездить таким макаром) и остановилась. Витя хмыкнул, уловив мои мысли (что, так драпать удобнее?), потом вышел из автомобиля и с удовольствием потянулся.
- Ах, хорошо!
Я достала сумочку с заднего сидения, выудила помаду, положила сумку на переднее пассажирское место. Не знаю, зачем накрасила губы, воспользовавшись зеркалом заднего вида.
Витя нетерпеливо замахал мне рукой, и я поспешила из машины. И забыла о сумке и ключах, которые обычно никогда не оставляю в машине, даже когда Ирка остается в ней на дежурстве. Но тогда Витя позвал, и я забыла.
Во дворе стояла синяя девятка, значит непрошеные гости на месте, но самих гостей видно не было. Двери дома были закрыты, и я все ждала, что сейчас они распахнуться и из дома выскочат дикие люди с оружием. Когда я шла к Вите, мне показалось, что за углом стоит еще один автомобиль, но Витя снова нетерпеливо замахал руками, и я не успела заглянуть за дом.
- Постой! - зашептала я, догнав его. - Нужно составить какой-то план.
- Не дрейфь, - оптимистично успокоил меня друг. - Через десять минут ты будешь смеяться над всеми своими страхами.
- Но они…
- Смотри, траву покосили. Работящие ребята, - сказал Витя и решительно направился к двери.
Мне ничего не оставалось, как двинуться за ним.
Витя не посчитал нужным стучаться. Он открыл двери, и мы очутились в сенях.
Затхлость сеней, смешанная с застоявшимся запахом табака и еще какой-то вони возбудила мой рвотный рефлекс, да так, что я еле сдержалась, но передо мной была спина Вити и я чуть не прыснула, представив мою блевотину на пиджаке от Версаче.
Витя нажал на щеколду, что открывала дверь в комнату, и от этого звука у меня защемило в груди…

Мама нажала на щеколду, и мы вошли в комнату. Сима, которая что-то штопала у окна, повернулась, схватилась, всплеснула руками и заметалась по комнате, не зная, что ей сначала делать - целовать нас, накрывать на стол или расспрашивать о жизни. Сима сетовала, что не знала о приезде, что не убралась и все улыбалась мне виновато.
Я была маленькой и мне совсем не нравились эти поездки.
Туалет был на улице, за водой к колодцу. А по вечерам, когда уже слипались глаза, нужно было ждать, пока нагреется вода, чтобы помыть ноги.
Нет, я не любила село. К тому же я была штучка столичная и сельские дети мне были скучны и глупы. Они не читали моих книг, не знали моих игр. А еще они знали все о рождении потомства, как у животных, так и у людей и часто применяли непонятные слова, которые их смешили, а меня злили.
Сейчас вспоминая об этом, я подумала, что это они меня считали тупой дурой, которая ничего не понимала в жизни. Что там книжки с неприсмотренными  Шапочками и с субтильными Золушками? Перед их глазами прорастала настоящая жизнь - с рождением и смертью, с выращиванием еды и добыванием огня, с трудом с раннего детства и с бесшабашной свободой, ввиду необычайной занятости их матерей. Это сейчас, когда я вижу как выходцы из сел смелы и настойчивы, как пробираются они по лестницам, порой достигая самого верха, я понимаю, что тогда могла бы поучиться у них наглости и безкомплексности, что необычайно бы пригодились в моей теперешней жизни.
Но тогда я капризничала, просилась домой, а мама расстраивалась. Она хотела, чтобы я все запомнила. Говорила, что здесь мои корни, моя земля, но мне это было непонятно и неинтересно. Я хотела домой к своим городским подружкам.
К моему стыду, после смерти родителей я сбросила с себя эту обузу (еще один чемодан?) и была счастлива…

Витя толкнул двери, и мы вошли в комнату.
За колченогим столом сидели двое мужчин и обедали.
Один был высокий крупного телосложения. Нос у него был перебит, отчего рожа выглядела зловеще и неприятно. Но еще больше поражали его руки. Они были большие и очень опасные. Я его сразу прозвала Амбалом.
Второй был щупленьким, худеньким, с редкими волосенками. Молодой, глаза бегающие.
 Когда мы вошли, они обернулись.
- О, Витек! - сказал Амбал и я обомлела.
Это был тот, кто мочился возле кладбища, напугав нас с Иркой до полусмерти - я узнала по голосу.
Младший тоже махнул головой, но ничего не сказал.
- Вы что тут делаете? - спросил Витя.
- Земли прихватизируем, - гыгыкнул Амбал.
- Витя, ты их знаешь? - возмутилась я.
Я стояла возле двери, и когда кто-то еще дверь открыл, она подтолкнула меня к середине комнаты. Я оглянулась. В комнату вошел мужчина с глянцевого журнала, и я вспомнила, где его видела.
На рабочем столе у Вити стояла коллективная свадебная фотка и однажды, когда у Вити был редкий период хорошего настроения, он показал ее мне, рассказав, кто есть кто.
Красавчик был родственником Витиной жены и одновременно гордостью семьи. Он закончил Оксфорд-Гарворд, и я в душе позлорадствовала - вот тебе и применение академических знаний.
- Здравствуйте, здравствуйте, - сказал Красавчик.
- Я, - начала, было, я, но Витя меня перебил:
- Подожди, Свет!
- Ты говорил, она сюда не приезжает, так какого рожна ты ее привез? - спросил Красавчик и прошел к столу.
- Так, стоп, - предложил Витя. - Я что-то ничего не понимаю.
- А что тут понимать. Я все делаю, как ты мне советовал. Здесь действительно масса заброшенных хуторов. Клондайк, прямо.
- Витя, ты с ними? - снова вклинилась я. - Они же старушку убили. О, теперь я поняла. Фомич не просто так умер. Они и его тоже.
Лицо Красавчика перекосилось от злобы.
- А вот это ты зря сказала, - он грозно посмотрел на парней.
- Серега, твоя работа? Язык вырву.
- Да я ее первый раз вижу, - взвился Серега.
- Витя, выйдем на мгновение, - предложил Красавчик.
- Никуда я не выйду. Говори здесь.
- Витя, выйдем на минутку, - снова предложил Красавчик тоном после которого не сопротивляются.
- Свет, я на минутку, - Витя повернулся ко мне.
Но я уже все поняла:
- Сволочь, - сказала я сквозь зубы. - Убийца! Так вот почему ты как бы согласился мне помочь. Ты все знал. И про них, и про Володьку.
Красавчик потащил Витю вон из комнаты.
- Светка, не бери в голову, - крикнул Витя напоследок, - я сейчас.
- Амбал, прибери здесь, - приказал Красавчик, и я удивилась своему стопроцентному попаданию.
Дверь за Витей и Красавчиком закрылась, щеколда снова стукнула - я вздрогнула. Амбал вытер рот и предложил:
-  Садись красавица - выпьем.
- Я с подонками не пью, - сказала я, гордо подняв голову.
Но уже через мгновение горько пожалела о сказанном.
Амбал подскочил ко мне и больно схватил за лицо. Я с ужасом подумала о синяках, что обязательно останутся после его лап.
- Меня так называть не надо, - сказал Амбал, дыхнув мне в лицо перегаром. - Я этого не люблю. Я же вежливо сказал, а ты грубить.
Я испугалась, а потому замолчала. Звать на помощь все равно некого. Все предали.
И вдруг вспомнила, какой Витя был довольный в тот день, когда я писала заявление на отпуск. Мы с Иркой тогда еще очень удивились. Только что был злой, а теперь, на тебе, добрый и радостный. А просто он услышал крик Ирины и, зная, как обстоят дела на самом деле, порадовался, что мне хреново. И про Володьку он все знал. С самого начала все знал. А играл добренького, такого друга, друга.
Я, наконец, поняла в какое дерьмо попала и не было никакой надежды, что я из него вылезу.
- Амбал, он сказал прибрать. Что он имел в виду? - спросил Серега.
- Не сцы, - сказал Амбал. - Подвал открой.
Серега с готовностью поднял крышку, которая находилась тут же в комнате, и встал в сторонку.
- Посиди пока там, - сказал Амбал и стал подталкивать меня к погребу.
Я завизжала и стала вырываться. Тогда он схватил меня в охапку и понес к дырке в полу. И тут как в сказке о гибридных гусях-лебедях, я уперлась ногами в края дырки, и лезть в подпол никак не соглашалась. Но Амбал был сильным и безжалостным. Он ударил меня по ногам и затолкал в подвал как тряпичную куклу. Спасибо, что не бросил, а поставил на шаткую лестницу, так что мое приземление на земляной пол подвала было относительно щадящим. Я падала на пятую точку, хватаясь при этом за поручни лесенки, и таким образом немного замедлила скорость падения, хотя кажется, здорово поранила ладони.
Обида и боль душили меня, и я решила, что теперь, когда ловушка захлопнулась, можно дать им волю, поэтому заревела от души и до полного изнеможения. И именно в этот момент я поняла, что безумно хочу в туалет. И что делать? Причем в туалет захотелось, как говорили в детстве, и по серьезному и по легкому. И если по серьезному еще как-то себя можно было уговорить, хотя и с трудом, то по легкому нужно было немедленно и сейчас.
Я стала шарить руками, так как ничего не было видно, и нашарила пустые банки для солений и тут же использовала их, правда не по назначению. И думала я при этом об известной немецкой актрисе и еще о знаменитом американском летчике, которые любили окружать место своего проживания  многочисленными баночками с собственными анализами. И содрогнулась при мысли о том, как же будет здесь вонять, если  меня здесь бросят, и я здесь умру.
И мысли эти дикие удивительным образом успокоили меня, я пересела с пола на ступеньку лестницы и стала думать.
Над моей головой стояла почти совершенная тишина. Щелок в потолке тоже не наблюдалось, поэтому я очутилась и в тишине и в темноте одновременно. Я не знала кто, а может быть по обыкновению не помнила (все-то я мимо ух-лопоух пропускала), но тот, кто строил этот дом оставлял о себе память на земле на века. И теперь я поняла, что немаловажной причиной того, что сволочи остановились именно здесь, было и то, что дом этот в Сосновом был самым крепким.
Так что же это получается?  Значит, это моя невыдержанность, а в придачу еще и глупость (ну кто убийце говорит об убийстве, да еще в 200 км от цивилизации?) стали причиной моего такого ужасного положения? А как же тогда Володька? А Витя? Но это же его родственник. К тому же он сказал, что я не должна была быть здесь. Как это все запутано, и непонятно откуда нужно начинать распутывать.
А имеет ли смысл сейчас думать об этом, если что-либо изменить все равно нельзя? На меня снова нахлынуло отчаяние. И когда слезы были готовы политься сплошным потоком, я ощутила, как больно мне врезалась в попу ступенька лестницы. И вдруг я вспомнила это самое ощущение, которое было у меня много лет назад и именно на этой лестнице. Вот ведь как иногда и с какого места к нам приходят воспоминания, причем такие, которые казались совсем отсутствующими по причине малолетства...
 
Я тогда была совсем маленькой. Мама привезла меня в Сосновое, и я по традиции стала хныкать, таскаться за ней, а заводить знакомства с сельской шантрапой наотрез отказалась. Но неожиданно к соседской бабушке из самой главной столицы приехала внучка восьми лет с потрясающим набором кукол Барби, и это покорило меня, и я стала играть с этой девочкой, что, наконец, как я сейчас понимаю, дало возможность моей маме хоть капельку отдохнуть от меня-зануды.
Сначала мы играли во дворе, но потом моей новой подружке стало скучно, и она вышла на улицу, потянув меня за собой. И она как столичная штучка тоже посчитала деревенских детей недостойными своей особы, отчего стала их обзывать. То есть мы составили с ней достойный тандем против деревенской шантрапы. Но шантрапы было больше, и они были нахальнее. Поэтому в один чудесный день мы, смело, убегая после словесной перепалки, в которой я больше слушала, чем говорила, забежали к нам в дом, и подружка потянула меня в открытый подпол, где мы благополучно и спрятались. Крышку пришлось закрывать, и она нас немножко поприхлопывала по головам, но мы стойко вытерпели такую обиду - хоть и больно, но прикольно.
Сначала мы сидели на ступеньках, и вот именно тогда эта самая ступенька и впилась в это самое место. Потом, когда глаза привыкли к темноте (да, тогда подпол не был таким темным, значит, кто-то позже сделал его таким), осмелели и решили пошарить по полкам.
Подвал был большой и богатый. С одной стороны грубые полки с разными запасами. С другой - фанерный щит и ящики с яблоками.
Мы взяли по яблоку и с удовольствием захрустели. Я была маленькой, поэтому самостоятельностью не обладала, а как попка повторяла все за своей великовозрастной подружкой. А подружка пошарила на полках и обнаружила свечку и спички. Зажгла свечку и стала ходить с ней и все рассматривать. Так она добралась и до щита. Заглянула за него и увидела лаз.
Да, да. Здесь был лаз. Я вспомнила.
Эти воспоминания очень возбудили меня. Я встала и стала шарить по полкам.
Мы же потом с мамой сюда за огурцами и помидорами спускались. И она зажигала свечку, что стояла…
Я протянула руку и нашарила огарок и спички. Они были в паутине, но я очень надеялась, что они не сырые. Потерла спичку и она, к моей радости зажглась.
Нынешний подвал был совсем другим. Ну, да - это подвал, в котором мы были с мамой, а куда же подевался подвал, в котором я только что совершила экскурс в прошлое?
Сейчас стеллажи с полками закрывали три, а не одну стену и я никак не могла сообразить, с какой же стороны был лаз. Теперь при свете мне уже казалось, что он был совсем с другой стороны, а не с той, с которой только что привиделся.
А может, и не было никакого лаза? Слишком маленькой я тогда была и теперь вспоминаю то, чего не было?
Я присела на ступеньку и снова задумалась. Лучше погасить свечку, решила я. Она не так велика, а кто знает, сколько мне здесь придется сидеть.
Я закрыла глаза и стала мучительно вспоминать.
Но ведь подружка была. Ее звали. Ее звали. Я вскочила. Ну, вспоминай, голова. Вспоминай.
Катя! Да, ее звали Катя.
Мы бежали, она тянула меня за руку. Мы забежали в дом, увидели открытый подпол. Она потянула меня, и мы спустились. Но это же было, было.
Наверху, в доме начался переполох, но мы с подружкой его не слышали. Она отодвинула в сторону щит и посветила в лаз. А потом сказала:
- Там спрятаны сокровища, и мы их найдем, - и полезла в темноту.
Я полезла за ней.
Но вдруг стало светло. Закричала мама, закричала Сима, и крепкие руки схватили меня за ногу и потащили назад, а потом подхватили на руки и понесли наверх в комнату.
Я вдруг четко вспомнила лицо деда. Это он нес меня на руках, а потом передал маме, а потом стал сильно кричать.
Я испугалась, заплакала. Я боялась деда и его крика. Но только сейчас я поняла, что он кричал не на меня, он кричал на Симу.
- Я сто раз говорил, надо засыпать этот лаз к чертовой матери. Дитя чуть не загубила, - гремел дед.
- Он крепкий, ничего бы с ними не случилось, - защищалась Сима.
- Как ни случилось? Ну, хорошо, лаз крепкий, а болото? Тоже крепкое? Вылезли бы там и все. Нет, завтра засыплю.
- Нет, - стала кричать Сима. - Пусть лаз будет.
- Зачем он тебе? - снова закричал дед, а я сильнее прижалась к маме. - Кого ты ждешь? Снова немца? Сказал, засыплю, значит засыплю.
Но Сима вдруг повела себя совсем странно. Она упала перед дедом на колени, стала ползать, плакать и просить:
- Нет, не засыпай. Нельзя. Стены деревом обшей, но лаз не трогай. Прошу!
Крики бабушки испугали меня еще сильнее, и у меня началась настоящая истерика.
- Ведьма, - сказал дед, плюнул и вышел из дома, сильно стукнув дверью, а назавтра начал переделывать подвал.
А мы уехали, и еще долго я плакала по ночам, если мне снился страшный кричащий дед. А потом я его забыла и всегда считала, что никогда и не помнила. Может, это случилось еще и потому, что девочка Катя больше никогда не приезжала в село, а значит, ничего не могло напомнить, расшевелить ту давнюю историю.
Сколько же мне тогда было? Дедушка умер, когда мне было четыре года. Значит, до четырех. Удивительно.
- Значит, лаз есть и в свете последних событий, я готова поверить в то, что Сима уже тогда знала, что мне этот лаз понадобится, потому и не дала засыпать, - решила я. - Значит, лаз нужно найти и убежать.
Я снова зажгла свечу и начала тщательное обследование стенок. Я стучала по ним, пытаясь по звуку определить пустоту. Я обошла вокруг, но так ничего и не услышала. А может, дед не послушал Симу и все-таки засыпал его?
Вход в туннель я не нашла, но зато обнаружила большой пустой ящик. Я подтянула его к лестнице и уселась на него. Это было не Бог весть что, но все же не безжалостная ступенька лестницы. К тому же на лестнице нужно было скрючиваться, отчего спина немела и быстро уставала. А на ящике я достигла относительного комфорта, расслабилась и поняла, как устала за этот длинный-длинный день.
Глаза мои закрылись, я попробовала уснуть, но не тут-то было. Осознание того, где я и что со мной случилось, не давало полного расслабления, которое унесло бы меня на свидание с Морфеем. Но усталость дала мне некое полузабытье. Я дремала, понимая, где я, отдыхала и видела прекрасный сон. И все это одновременно и сразу…

Диван был большой, уголком, но мы с мамой любили обняться и сидеть с краю напротив телевизора. И хотя диван был относительно новым, в этом месте уже продавилась яма, и папа все порывался перетянуть это место, но так до этого и не дошло.
Я здесь совсем не пишу о своем отце, но это вовсе не означает, что он был плохим или нелюбим мною. Нет, он просто был начальником средней руки, и это требовало его постоянного присутствия на работе, отчего я мало его видела и мало с ним успела пообщаться.
Мой отец был патологически занят, ну совсем как современные бизнесмены, с той лишь разницей, что он был занят практически бесплатно.
Так вот. Мы сидели с мамой на любимом месте, и она втемяшивала в мою пустую голову прописные истины.
Стоп! Ведь она мне рассказывала о Глаше. Ну, да! А Глаша - это и есть Глафира. Тупица. Это же надо быть такой тупицей.
Началось раскулачивание, и поскольку у одиноких баб забрать все было проще простого Глаша с бабами, что жили без мужиков, вырыли лаз с погреба Глаши до самого болота. На острове спрятали зерно и другие продукты и тем спасли своих детей от голода.
На этом островке росло много ягод и грибов, но ходить туда поостерегались. Ходили на него только бобылихи, что не спешили делиться своим умением переходить болото с кем ни попадя.
Много людей сгинуло на тех болотах. Каких-то беглых еще до революции, потом тех, кто не принял новую власть, а потом и оккупантов в последнюю войну.
Благодарные бабы о переходе молчали, так что это было тайной до самого сорок первого года.
Когда объявили о войне, умудренная жизнью Глаша снова собрала баб и постановила лаз восстановить и укрепить. Сама она не работала, так как была уже старой, но бабы делали, как она говорила, и вскоре подземный переход снова стал проходимым.
Бабы перегнали на остров коров. Как им это удалось, уже никто не узнает, но потом, когда пришел немец, они через лаз ходили доить коров и снова спасли своих детей от голодной смерти…

Я проснулась или лучше сказать вернулась в действительность, так как то, что со мной происходило, вряд ли можно было назвать сном.
Наверху что-то стукнуло, и я прислушалась. Там что-то пошуршало и затихло. Ох, дед. И нужно было тебе делать такой качественный погреб?
Интересно, сколько прошло времени? День уже закончился или еще нет? Как я могла забыть свою сумку? Там все мои документы. Без этой сумки меня просто нет на свете. И там мобильный с часами. Но потом подумала, что Амбал все равно отобрал бы ее, так что ладно.
Как все-таки удивительно устроена жизнь. За последние несколько дней я вспомнила, казалось все, что только можно было вспомнить и даже больше. Но неужели, чтобы научиться что-то ценить, нужно обязательно вступить в какое-то дерьмо, чтобы обязательно меч над головой и никак иначе?
Мама все время рассказывала о Глаше, о Симе, о своем отце, а я все мимо ушей. Как могли быть интересны эти простые сельские люди? Что могла значить их жизнь для меня, такой городской, такой начитанной, такой с чистыми белыми ногтями?
Вспомнила Симу. Всегда улыбчивую, мягкую. А ведь она видела, какая я, видела меня насквозь. И не осуждала, не ругала. И Володьке я ничего о ней не рассказывала не потому, что говорить не любила, а потому что стеснялась их моих сельских предков с черной земляной каймой под грубыми ногтями. Стеснялась платка, который без смены носила Сима и вообще стеснялась всего ее облика.
А она понимала это и никогда не приезжала в город, а все ждала, когда приедем мы, и радовалась всегда и всплескивала руками.
Эх, Сима, Сима! Поговорить бы мне с тобой сейчас. Узнать, расспросить, приютиться на твоем плече, да и поплакать о том, какая я дура беспросветная.
Слезы потекли из моих глаз. Как поздно пришло покаяние, как поздно.
Как-то вдруг тесно стало в груди, и я вспомнила те два года, что жила здесь. И снова стыд и горечь заполнили мою душу.
Сима почти ничего не заставляла меня делать. Так, иногда просила. Видимо, когда плохо себя чувствовала. Я училась, и это было основное мое дело.
Я уже вспоминала, что много плакала, когда ушли мои родители, но я совсем забыла о чаях, что ставила мне у кровати Сима. Теперь я понимала, что это были травные отвары, которые и помогли мне успокоиться без ущерба для моего здоровья.
Зимой в доме всегда было тепло, дорожки убраны от снега, а сапоги просушены. И как я сейчас четко осознавала, все это делал не маг-волшебник, а все та же Сима своими некрасивыми, но такими трудолюбивыми руками…

Сверху послышался шум. Со скрипом открылась крышка и Амбал, свесив голову, заглянул в погреб.
- Живая? - спросил со смехом и что-то бросил вниз. - Спокойной ночи. И не шуми. Я очень не люблю, когда мне прерывают мой эротический сон. Я тогда злюсь и стреляю, - загыгыкал противно. - А утром на рассвете поставим тебя к стенке.
- А почему не сейчас? - поинтересовалась я.
- Наш шеф - эстет. Любит, чтоб все красиво. Представь, восходит солнце, поют первые пташки, а по твоей кофточке расплывается пятно, будто распускается розовый бутон на белом снегу.
- А ты - поэт, - съязвила я, чтобы скрыть свой страх.
- А то! - сказал Амбал и стал подтягивать свою голову обратно в комнату. - Ну, заговорился я. Пока.
Крышка захлопнулась, и я снова погрузилась в темноту. Потом вздохнула и стала шарить руками по полу в поисках чего-то. Ох, уж это пресловутое женское любопытство. Нашла пакет, развернула, понюхала. Услышала колбасу и сыр - гуманисты. Воды бы лучше скинули. Я отложила пакет. Я гордая, не буду есть вашу еду. Не буду и все. А потом размечталась. Вот выйдет в ночи крыса, и тогда я подкормлю ее вражеской едой, и она в благодарность выведет меня на свет Божий.
Шутки шутками, но от этих отморозков можно ожидать всякого, а значит, угроза поставить к стенке  не такая уж безобидная. Она может оказаться вполне реальной. Если они угробили двоих и с такой легкостью делают коллективную эксгумацию, то, что им стоит дом построить? Короче, нужно снова искать вход в подземный переход, и другого выхода нет.
Я достала свечку, чиркнула спичкой и сделала шаг, но сделать второй у меня не получилось. Я зацепилась ногой за ящик и стала падать навзничь. И пока я летела прямехонько затылком на металлический уголок, меня успела посетить мысль дикая, как все мысли, что посещали меня в последнее время.
Я подумала, что сейчас умру, свеча подожжет мою одежду, и я сгорю, но со мной сгорит и дом со всеми Амбалами, Красавчиками и Витями-предателями. Я улыбнулась такой перспективе и тут же плюхнулась о железяку затылком и потеряла сознание. Ну, прямо Зоя Космодемьянская. Поцепите мне орден на грудь. Прикройте мое тело красным знаменем.

Когда я пришла в себя, подвал был светел, так что в первое мгновение я решила, что пожар все-таки случился. Но потом я увидела возле своего носа огарок свечи и решила, что у меня глюки, что было неудивительно после такого удара.
Я поднялась. Затылок ныл, нога, очевидно подвернутая при падении, отказывалась слушаться хозяйку, но все это было ерундой по сравнению с тем, что я увидела через секунду.
Вокруг меня плавали три прозрачные фигуры, очень похожие на Каспера из мультика, от которых и исходил этот дивный голубой свет. Это были две женщины и мальчик, прекрасные в своей невесомости и прозрачности.
Я опустилась на ящик и оцепенела. Сумасшествие, если оно суждено, настигнет тебя, где бы ты ни прятался. То ли в спальне, то ли в машине, то ли в подвале. Меня постигло в подвале, и это было ни хуже, ни лучше, чем в каком-либо другом месте планеты.
Я осмотрелась. По простоте душевной, я считала, что сумасшедшие должны иначе чувствовать, иначе видеть, иначе слышать. Но у меня ничего не изменилось. Я была прежней и только эти три фигуры, что ободряюще улыбались мне, были не из реального мира, но откуда? Они улыбались и манили. Но куда?
А если я не сошла с ума? Что если это мертвые, что пришли за моей бессмертной душой, а я сейчас ошибусь и по неведению сделаю что-то неправильно и буду сама виновата в своей гибели? Я испугалась. Волна ужаса пробежала по моей спине, как тогда во сне.
- Господи, - взмолилась я, но это было все, что я посмела воскликнуть.
Слишком часто, когда в моей жизни было все хорошо, я уверяла себя, что Бога нет, чтобы сейчас обращаться к отвергнутому мной. Да и чего он должен париться обо мне? Наверное, есть более достойные, которым его помощь сейчас гораздо нужнее.
Я замолчала, ожидая чего-то страшного и непонятного. Но ничего не происходило. Фигуры плавали вокруг меня и мило улыбались, и я стала успокаиваться. Сердце замедлило свой бег, входя в привычный ритм. Голова тоже посветлела и начала мыслить. Если так часто говоришь о покойниках, то встреча с ними становится не такой уж и страшной, а если они не душат и не едят тебя, а просто мирно кружатся, то вообще класс и тогда нечего пузыриться, как говорит Ирина, а нужно наслаждаться и ловить момент.
Я присмотрелась к женщинам и в одной из них узнала маму. Ну, конечно, это же она. А кто тогда другая? Я присмотрелась и к ней и увидела над бровью квадратную родинку. Но такая родинка была у Симы. Неужели это Сима только гораздо моложе, чем я успела ее застать?
Женщины, очевидно уловив мое настроение, стали активнее манить меня к стене.
- Там лаз? - спросила я, в надежде услышать знакомый голос.
Но женщины ничего не говорили, только манили и манили. А мальчик завис надо мной и я, вглядевшись в него и не найдя ни одной знакомой черты вдруг почувствовала, что это мой нерожденный сын.
- Прости меня, - сказала я и протянула к нему руку. - Прости.
Мальчик пролетел по моей ладони, и мне почудилось, что я почувствовала его тепло. Я прижала руку к груди, а он уже присоединился к женщинам и полетел перед ними. Ну, как настоящий мальчишка - нетерпеливый, желающий быть впереди всех, самый быстрый, самый юркий.
Я поднялась, чтобы подойти к стене, но была вынуждена остановиться. В голове вдруг зазвенело, а перед глазами поплыли разноцветные круги. Было очень красиво, хотя и вызывало небольшую тошноту. Но вскоре это прошло, и я двинулась вперед.
Значит, я все правильно вспомнила. Лаз справа и нужно только отодвинуть стеллаж, отодрать обшивку и свобода.
Я попыталась это сделать, но у меня ничего не получилось. Силушки моей явно не хватало, а часы тем временем тикали, и кто знает, может уже утро, и палачи  чистят свои ружья. Ну, дед, ну стахановец. Делал на века. Чтобы всё с лица земли, а подвал остался.
Слезы навернулись на мои глаза. Я посмотрела на маму. Она улыбалась, подбадривая. А мальчишка, тот просто вился вокруг меня.
Я снова ухватилась за стеллаж и стала тащить. Ну, сдвинься, хоть чуть. Еще поднапряглась, и тут руки соскользнули, и я снова стала падать навзничь.
- Сынок, прости… Мама… Сима… простите.
А они стали бледнеть, таять и за миг до того, как затылок прижелезился, исчезли совсем, а я погрузилась в густую темноту…

Лес был густой и темный, но я не обращала на это никакого внимания. Я бросила чемодан и бежала, стараясь оторваться от зверя, но он настигал. Я слышала зловонное дыхание и хруст веток под его мощными лапами.
Еще чуть-чуть, дорога рядом, я уже слышу ее шум, нужно только постараться и все получится. Зверь не посмеет выйти на дорогу, а там люди, там спасение. Но сил почти не остается. Но вот свет от машины освещает лес, слепит глаза, и я радуюсь. Зверь не выдержит такого света, остановится. И точно, я больше его не слышу. Я выскакиваю на шоссе и бегу навстречу спасительным фарам...

Я открыла глаза. Крышка подвала была открыта, и комнатный свет слепил мне глаза. Мгновение я не понимала, что происходит, но потом вернулась в действительность и решила, что наступил рассвет. Свет, который я считала спасительным, оказался предвестником смерти. Сейчас покажется Амбал и поведет меня на расстрел.
Но вместо головы Амбала я увидела чьи-то ноги, которые неистово бултыхались в воздухе. Потом на секунду замерли, а после этого полетели вниз.
Крышку снова захлопнули. Подвал погрузился в темноту, а я застыла в ожидании.
Что-то упавшее секунду назад зашевелилось и замычало, а потом выругалось и зачертыхалось.
- Тьфу, черт, - сказало что-то. - Светка, ты где?
- Витя? - удивилась я. - Это ты?
- Я, - сказал Витя, как-то странно присвистнув. - Ну, ты заварила кашу. Тьфу, зуб выбил, сволочь!
- Тебе? - удивилась я и услышала в своем голосе жалостливые нотки.
Вообще-то я была очень зла на этого иуду, но свист, который вырывался из его рта, как-то примирил нас. Ну, что ж, решила я, он свой страшный грех смыл своей горячей кровью.
Я попробовала подняться, но у меня закружилась голова. Я вернулась в прежнюю позицию и закрыла глаза. Как говорил герой одного известного фильма: вечер перестает быть томным. В нашем полку прибыло, а в нашем мозгу убыло. Теперь сон о звере сниться вкупе с касперами.
Я села и приказала голове закончить разброд и шатание, потому что место для этого было решительно неподходящее. И голова послушалась. Она перестала кружиться, тошнота стала сносной и я стала шарить руками по полу, в надежде отыскать огарок счастья, который я уронила до… До чего? А, ладно, пень с ним, с названием.
Свечка нашлась, и вскоре подпол осветился робким, но таким прекрасным светом.
- О-го-го! - сказала я, приблизив огонь к Витиному лицу. -  Хорошо тебя отделали.
Они не только зуб ему выбили, они еще и глаз подбили. Щека опухла, и Витьку было ужасно жаль.
- Ты хорошо видишь? - побеспокоилась я о глазе.
- Да вроде вижу, - засвистел Витя. - А с тобой все в порядке?
- Ну, если считать порядком, когда разные Витьки-предатели…
- Не в этом дело, Светка, - снова засвистел Витька. - Я тебе все сейчас объясню, хотя не знаю, имеет ли это смысл. Они теперь нас грохнут как свидетелей, несмотря на то, что я убеждал Андрея как мог.
- А руки у тебя целые? - поинтересовалась я, и Витька засвистел, смеясь.
- А руки тебе мои зачем? Вспомним молодость? Так для этого руки не главное.
- Хам, - сказала я, но злости не почувствовала. Наверно это чувство перед смертью притупляется. - Я к тому, что нужно стеллаж отодвинуть. У меня одной не получилось.
Об обшивке я пока старалась не думать, хотя там тоже будет проблема, учитывая усердие деда.
- Ты что решила забаррикадировать вход? Ты дашь мне парабеллум, и мы будем отстреливаться?
- Считай это предсмертным желанием, - сказала я, ничего не объясняя, и мы взялись за гуж.
И подумала о том, что только в тандеме мужчина-женщина можно чего-то добиться в этой жизни, потому что стеллаж стал двигаться сразу, как только Витя приложил к нему свое первое усилие. А через мгновение после этого обшивка, которая оказалось сплошным щитом, отошла и стала валиться прямо на нас.
- А, - закричал Витя, - я понял. Ты решила не доставлять им такого удовольствия, покончив с собой сама?
И подхватил щит и удержал его.
- Витька, нужно заглянуть за щит. Ты держи, а я полезу.
 Я поставила свечу, так чтобы потом до нее достать и полезла через стеллаж, чтобы заглянуть за щит. За щитом, в том самом месте, на которое указывали мои приведения, чернел ход, и теперь уж я точно ничего не понимала, потому что разобраться, где явь, а где сон не было никакой возможности.
- Есть, - закричала я. - Витька, есть.
Мы отодвинули стеллаж еще чуть-чуть, а потом протиснулись и залезли в лаз.
Лаз был почти в человеческий рост, так что идти можно было, только едва согнувшись. Местами он обсыпался, но в основном в нем было все нормально. Его подпирали стволы нетолстых деревьев, щиты из грубых досок, просто доски, палки и я подумала, сколько же труда затратили когда-то Глашины бабы.
Сначала мы продвигались медленно и молча. Я все время опасалась крыс, поэтому внимательно смотрела под ноги, но крысы здесь к счастью не водились.
У меня на языке было много вопросов к Вите, но я мучительно соображала, как бы правильнее их сформулировать, чтобы получить исчерпывающий ответ на самый главный для меня вопрос - какова все-таки роль Володи во всей этой истории.
- Интересно, куда ведет этот подземный ход? - первым нарушил безмолвие Витя.
- Этот подземный ход ведет Витечка на свободу, - ответила я и тут же его поторопила. - Нужно побыстрее идти, а то наши друзья могут опомниться и нас догнать.
- Никто нас не догонит, до утра, по крайней мере. Они крепко поужинали и сейчас смотрят порнушку. А Серега тот вообще, по-моему, уже храпел.
- Ну, тогда рассказывай, - попросила я. - Что же случилось, что они своего кинули в подвал?
- Я не свой, Светка. Хотя конечно мог бы им стать.
Потом горестно вздохнул, очевидно, соображая, стоит ли мне все рассказывать, решил, что стоит и начал свой рассказ:
- Мне не хочется вспоминать наше с тобой прошлое, это, по-моему, глупость вспоминать такие вещи, но иначе будет сложно кое-что тебе объяснить.
Когда ты расстроила свадьбу, я, конечно, впал в депрессию. А чем глушит депрессию наш мужик?
- Работой?
- Водкой он глушит, Светочка, водкой.
- Неужели все?
- Ну, те, кто не хочет пить, плачут всем в жилетки. Но я не плакал, я пил. И мой брат решил, что меня нужно спасать. И выписал из Америки своего хорошего знакомого, тоже эмигранта, как он сказал с потрясающим образованием и большими задатками предпринимателя. Это как ты понимаешь, был Андрей. А у Андрея здесь сестра. В общем, женили они меня. Нет, я не жалуюсь, у меня дочь, а скоро будет сын.
- Правда? Поздравляю.
- Но когда я еще пил, а мне рассказывали, какая ты беспородная и нищая, я стал хвастаться твоей землей. Ну, врал, наверное, что-то - я уже не помню. А Андрей со своим великим образованием, оказался не очень трудолюбивым. Хотел денег побыстрее и побольше. В Америку он не вернулся, понимая, что у нас деньги при определенных условиях зарабатываются легче, и стал заниматься всем и сразу. Семья ему купила охранное агентство, но этого ему показалось мало. Вот тогда он пришел ко мне за советом. А что я мог ему посоветовать? Находи, сказал, землю, я буду строить, потом загонишь. Или землю загонишь, а потом будем строить. Вот он и начал. А поскольку все вблизи столицы уже давно захвачено, вспомнил о твоем Сосновом. Приехал, и, правда, заброшено и никому не нужно. Нашел покупателя, но тот согласился, только если будет просто земля. Без домов, без кладбища. Просто земля. Вот они и придумали, что прежде чем пускать все под бульдозеры, нужно забрать то, что можно сбыть. Дома будут разбирать, пойдет как вторичный стройматериал. Ну, а надгробья согласился купить столичный гробокопатель. Ножичком надписи старые срежет и на другие могилы продаст. Там не только гранит попадается, но и мрамор. Все старинное, значит качественное.
- А Володька? - робко заметила я.
- А что Володька? Андрей ходил к нему, чтобы он твою землю продал, но Володя сказал, что ничего не знает и знать не хочет.
- Значит, он не с Андреем?
- Конечно, не с Андреем. Тот правда в его клуб иногда ходит, но это так, отдохнуть. И вообще Володька ему вроде как конкурент. Я слышал, они с Костей  тоже чем-то подобным занялись. Но сами, без Андрея.
Я внутренне улыбнулась. Значит, Володька не убивал старушку.
- А старушка с Фомичем?
- Фомича они не трогали. Старик просто исчез. Они сами ничего не понимают. А вот старушка, как божиться Андрей, умерла сама. Она что-то там про продажу ее костей говорила, вот Серега ее и толкнул, чтобы не трындела (его слова). Сказал, не сильно, но старушке этого оказалось достаточно.
- А остальная земля?
- Да все в порядке. Остались пару участков, включая твой и все.
- Но кладбище же не было частным, как его они могли купить?
- А это - сельсовет. У нас все Светка можно купить. Все и всех. Цена только разная.
- Но существует же закон. Столько-то лет после последнего захоронения.
- Эх, закон, закон. Хорошо тебе, что ты не имеешь своего бизнеса, а просто ходишь на работу. Ты даже не представляешь, с чем порой приходится иметь дело. У нас же кто сейчас при власти?
- Элита.
- Это они говорят - элита, а на самом деле ни одного интеллигентного человека. Власть черни у нас, Светка. А это самая страшная власть, какую только можно придумать.
- Неужели все так плохо?
- Очень надеюсь, что нет. Но мы с тобой этих проблем, особенно сейчас, не решим. Да и не хочу я об этом. Нам нужно просто отсюда смываться.
- А в городе они нас не достанут?
- А в городе я - коренной житель. И друзей у меня разных полно. Ты когда все рассказала, я решил, что это истерика испуганной женщины, поэтому хотел обратиться к родственнику, чтобы не утруждать зря более солидных людей. Ну а теперь придется. Я же в городе свой, а он кто? Ему объяснят, и он отвалит назад в свою Америку.
- А чего они тебя били?
- Бил. Но это не важно.
- Сейчас все важно.
- Да? Ну, в общем, он говорил плохие слова об одной особе, о которой говорить такие слова я ему запретил. Но он продолжал и тогда я его обозвал, а он ударил. А потом я его, а потом… Смотри, по-моему - это дверь. Кажется, мы вышли.
Я подняла огарок, который почти закончился, повыше, и мы увидели дверь. И в этот же момент что-то прошмыгнуло по моим ногам. Я вздрогнула и огарок уронила.
 - Крыса! - закричала я не своим голосом.
Витя подскочил ко мне и обнял. А я прижалась к его груди, напуганная этим хвостатым исчадием ада. И сразу поняла, что объятие Вити совсем не дружеское. Я почувствовала, как заволновалось его тело, как гулко забилось сердце в его груди, как участилось его дыхание. И услышала это дыхание на своем лице и почувствовала, что губы его совсем рядом, и что сейчас они сольются с моими, чего нельзя было допустить ни в коем случае.
Я вырвалась из объятий и побежала к двери. Задергала ее со всей силой, но не нужно было так стараться - дверь легко поддалась и через мгновение мы увидели перед собой высокие деревья, которые освещались большой полной луной. Между ног снова что-то прошмыгнуло, и в лунном свете я увидела, что это не крыса, а чудесная белоснежная ласка, которая убегала от меня не менее напуганная, чем я.
- А теперь нужно быть осторожными, - сказала я, все еще чувствуя Витины объятия (нельзя, приказала я!). - Здесь очень топкое болото. Может, подождем до утра?
- Нет, нельзя, - сказал Витя и стал рядом, да так, что руки наши снова соприкоснулись. - Нужно сейчас, пока спят. Если обнаружат, что нас нет, могут что-то сделать с машиной, и тогда пиши, пропало.
Идти не хотелось, но и стоять так, чувствуя тепло Вити, тоже не хотелось. Если сейчас что-то между нами произойдет, то только потому, что мы попали в такую ситуацию, когда после пережитого очень хочется человеческого тепла. А после, я точно знала, станет стыдно и противно, по крайней мере, мне, и тогда снова придется отталкивать Витю. А теперь (мне об этом сказали его руки) это будет во сто раз больнее. А уж кому-кому, а Вите делать больно мне совсем не хотелось.
- Ну, пошли, только осторожно, - сказала я и сделала шаг.
Но Витя, как и положено мужчине оказался более умным. Прежде чем продвигаться вперед, он нашел две длинные крепкие палки. Одну вручил мне, а другой, став впереди меня, стал прощупывать дорогу.
Дальше мы продвигались молча, а я вспомнила, как Ирка хотела заняться здесь спортивным ориентированием. Правда, без компаса и карты, что было бы еще глупее, учитывая все, что я сейчас видела перед собой.
Пробирались мы медленно и холод стал заползать в мою душу. Я снова попала в такой ненавистный темный лес. Не хватало только какого-нибудь серого волка с большими горящими глазами. И в этот самый миг, когда я об этом подумала, Витя вскрикнул, и я увидела, как большая птица, потревоженная им нечаянно, выпорхнула у него перед носом, испугав нас до полусмерти. Но что еще хуже, Витя от этого шараханья оступился и стал валиться вправо. И теперь если бы не я, он бы провалился в это чертово болото. Я очень гордилась своей реакцией. Ведь замешкайся я хоть на мгновение, и у меня бы уже не хватило сил его вытащить.
И снова, как в подземном ходе, мы стояли обнявшись. Только теперь Витя был наполовину мокрым, и от его объятий мне стало мокро и еще более холодно.
- Ты хоть приблизительно можешь представить, как это далеко? - спросил он.
- Нет, не могу. Я никогда здесь не была. Я даже не знаю, в ту ли сторону мы сейчас идем.
- В ту-то в ту, но вот далеко ли?
Он развернулся и снова пошел вперед.
Очень неприятной была эта прогулка. Мы совершенно не представляли, сколько сейчас времени, так как у Вити тоже все изъяли, и это незнание почему-то злило.
Я стала вспоминать школьные уроки, на которых рассказывали, как ориентироваться по звездам, но голова категорически отказывалась вытаскивать из своих анналов хотя бы какие-нибудь воспоминания. Учитывая то, сколько она выдала на гора за последние дни, я должна была с горечью констатировать, что этих знаний в моей голове очевидно никогда и не было. Если эти уроки приходились на седьмой-восьмой класс, то ничего удивительного, потому что в то время я бунтовала против школы и против всего мира, так что читать заунывные учебники наотрез отказывалась. А вот оказывается, и пригодилось бы. Но если б знать, где упадешь...
После купания Витя стал еще осторожнее, отчего мы едва продвигались вперед. Но, слава Богу, светила луна, и продвижение вообще было возможным.
Но как ни тянется время, всему когда-нибудь приходит конец.  На востоке среди деревьев порозовело, и лес стал светлеть. Начинался рассвет. А тут как раз я вступила в муравейник и сразу вспомнила, что он обязательно находится на юге. Но похвалить себя за знание мне не пришлось, так как нужно было, отряхиваясь бежать от этого места подальше.
Лес поредел, деревья в нем стали ниже и вскоре мы увидели кусочек дома Симы с другой стороны.
- Давай, отдохнем, - предложил Витя, и я согласилась, хотя хотелось поскорее отсюда убраться.
Витя присел у дерева, подставив лицо встающему солнцу, и я с ужасом увидела, что у Вити совершенно больной вид. Глаз заплыл полностью, а губы были как будто заселиконеные, так что стало даже смешно, но смеяться не хотелось. Я села рядом с Витей и взяла его за руку. Рука была очень горячей и тогда я попробовала лоб - лоб горел.
- Витька, ты горишь, - зашептала я. - И все из-за меня. Господи! Нам нужно срочно к врачу.
- Не пищи, - вяло отозвался мой верный друг. - Отдохну и пойдем.
Он закрыл глаза, откинув голову назад, а я сидела рядом и смотрела на него.
Так было ли правильно, что тогда Володька проехал по луже? И кто это решил? И откуда было это решение - сверху или снизу? Ведь с какой стороны не посмотри, оказывается Витька мой последний герой. Кто я ему? А вот ведь поехал, а теперь еще и пострадал. Значит, есть еще мужики в славянских селениях? Я хмыкнула. Он же не славянин, но и Красавчик не славянин, а какие разные поступки. Значит, все-таки дело не в национальности, в чем я в который раз убеждалась.
- Пошли, - устало сказал Витя и поднялся.
- А почему ты был такой радостный в тот день, когда я написала заявление на отпуск? Ну, тогда еще Ирка смеялась как сумасшедшая, помнишь? Ты зашел потребовать сметы, - спросила я и тут же пожалела об этом - хорошенькое выбрала время.
Витя остановился, обернулся и замер. На его распухшем лице ничего нельзя было прочитать - то ли вспоминал, чтобы ответить на мой вопрос, то ли говорил, какая ты Светка дура вспоминать такую ерунду в такое время, то ли еще что-то, но вдруг засмеялся и тут же скривился, потому что смеяться моему другу было больно.
- Я как раз с заказчиком поругался, и вы сметы не несли, хотя нужно было с утра. Злой был страшно, - замолчал на секунду, говорить, очевидно, тоже было несладко. - А потом зашел в кабинет, а мне звонок. Жена моя сделала УЗИ, а там пацан. Ты не сможешь меня понять, потому что ты не мужик. Дочь - это тоже класс, но сын, - сказал, но вдруг замолчал и теперь как я понимаю не от боли, а вспомнив о моей проблеме. Очевидно, подумал, что обидел, хотя совсем этого и не хотел. - Ладно, пошли.
И пошел. Я следом. И вовсе я не обижалась. Может, потом при воспоминании или, рассказывая Ирке, навернутся слезки, но сейчас я была такой уставшей, что даже обижаться не было никаких сил. Я улыбнулась.
А нагородила же себе! А ларчик просто открывался, впрочем, как и всегда. И чего, казалось бы, проще - спроси!
Двери дома были закрыты, значит, наши дорогие друзья еще спали. За домом стоял джип (наконец-то увидела и поняла, что это машина Андрея).
А в лесу, меж тем наплевав на все людские проблемы, гомонили птицы - целый базар, как я и помнила. И среди всего этого гомона я узнала своих старых знакомых - сойку и дятла. Смеются, долбят, значит, жизнь продолжается. И как-то не хотелось думать, что в прочем эта жизнь может продолжаться и без тебя. Солнышко поднималось все выше, отчего становилось теплее и оптимистичнее.
- Пошли, надо мотать, - сказал Витя почти невнятно.
Ну, что ж, после такого удара трудно сохранить актерскую дикцию, но это Витька поправимо. Потерпи дорогой еще чуть-чуть.
Мы стали пробираться по краю двора, где коса наших друзей не достала и бурьян по-прежнему был дик и пышен, чтобы по возможности избежать нежеланной встречи и вскоре подошли к Фордику.
Я как настоящая хозяйка обошла машину, побив ногой ее колеса. Колеса были целыми, и как мне показалось дрожащими от нетерпения. Они застоялись мои любимые колеса, они хотели мчаться во весь опор. Ну, вот и все. Сейчас газанем и только нас и видели.
Я подняла глаза и увидела совершенно растерянное лицо Вити. Вздрогнула, медленно оглянулась, думая, что враги за спиной, но за спиной было тихо.
- Что? – прошептала я, но Витя не ответил, а просто подергал ручку дверцы.
Я не поняла, но тоже подергала - машина была закрыта, а на переднем сидении не было моей сумки.
Я нервно полезла в карман, в котором обычно лежали мои ключи, но теперь там ключей не было, а лежала только упаковка аспирина.
Я так этому обрадовалась, что на секунду забыла о том, что уехать не удастся, потому что, получается, нужно разбивать стекло, а это громко и пока мы в это окно будем втискиваться, а потом заводить машину без ключа, нас услышат и остановят. Но об этом я подумаю через секунду, а пока я крикнула:
- Витька, аспирин. Тебе сейчас станет легче.
А вот теперь настало время вышеозначенной секунды, омраченной еще и тем, что колодец находился как раз перед окнами той комнаты, где очевидно и находились дорогие наши друзья.
Впасть в полное отчаяние мы не успели, потому что послышался шум мотора, и мы поняли, что по дороге едет машина. Не сговариваясь, мы отлетели в сторону и залегли в бурьянах, справедливо полагая, что совсем неизвестно кто этот приезжающий - друг или враг, а значит сначала нужно в этом разобраться (набираемся таки опыта!).
Машина остановилась на обочине недалеко от дома и вскоре мы увидели молодого человека в солнечных очках, который уверенно направился во двор Симы. Дойти до дома он не успел, так как дверь распахнулась, и на пороге появился Красавчик. (Пусть будет называться так, у меня столько знакомых Андреев, что совсем не хочется поганить это имя). Так что все происшедшее в дальнейшем разыгралось прямо перед нашими глазами и чему мы помешать, тем не менее, не сумели.
- В чем дело? - спросил Красавчик, позевывая, недовольным тоном.
- Я к Павлу Александровичу, доброе утро.
- Нет здесь таких.
На шум проснулись и остальные, и сзади Красавчика возник Амбал.
- Я - Александрович, - сказал он и вышел вперед, а Красавчик хмыкнул ему в спину.
Этот парень был для него Амбалом, и он не утруждал себя запоминанием его имени отчества, вот поэтому, наверное, и хмыкнул
- Вы очень грубо разговаривали с моим дедом, который не захотел продать вам свой участок. Сейчас он у меня в городе, но я хотел бы вам сказать, что участок действительно не продается, - уверенным тоном изрек парень. - Я оформил его на себя и теперь вам придется иметь дело только со мной.
И мой участок не продается, подумала я, приняв парня в свою компанию. Теперь нас двое, а значит, бороться будет легче.
- И за вандализм придется ответить, - меж тем продолжил мой компаньон.
- Какой вандализм? Чего ты чмо хочешь? Мне сегодня такой сон приснился, а ты мне весь день портишь. Продашь, никуда не денешься или уроем здесь вместе с дедом.
 - Подожди Амбал, - сказал Красавчик, который понял, что конфликт нужно разрешать мирным путем, но Амбала уже понесло.
Я вдруг поняла, что этот парень неспроста так легко возбуждается, очевидно, наркотики его давние товарищи. А эти люди очень опасны в своей ярости.
Амбал стал материться на парня, махать перед его носом руками, отчего парень подался назад. И впрочем, не так уж много оставалось, чтобы, так пятясь покинуть двор, а значит избежать конфликта, но парень тоже видимо разнервничался или просто решил, что не подобает мужчине так пятиться от каждого урода, поэтому сказал:
- Я так и предполагал, что вы бандиты, - сказал и совершил ту же ошибку, что и я не так давно.
Видимо он тоже считал, что девяностые позади, а значит, просто так стрелять никто не будет, а будут только интеллигентные и учтивые разборки. Но он, как и я ошибся.
Амбал не говоря ни слова выставил свой большой кулак и ударил им парня в лицо что есть силы. Парень упал навзничь.
- Придурок, - закричал Красавчик, но это уже ничего не меняло.
Все забегали, а парень все не вставал и не вставал.
Нам не было видно из-за бурьяна то место, где он лежал, но что что-то произошло, было понятно. Серега взвизгнул как баба, Красавчик на него цыкнул, а Амбал опустился над парнем и стал приговаривать:
- Так я ж его легонько, чтоб проучить.
- Ну и что теперь делать? - закричал Красавчик, щедро сдабривая свою речь матом. - Кто поверит, что это случайность? Это вам не бесхозная бабка, у этого могут быть родственники, друзья, которые очень хорошо знали, куда он поехал.
Но что же с парнем? Он не встает, потому что потерял сознание или? Я закрыла рот рукой, потому что чуть не заорала от пришедшей мне мысли. Неужели парень умер? Но почему? Я посмотрела на Витю и поняла, что ему просто срочно нужно выпить хотя бы аспирин - очень плохо выглядел Витя. Он смотрел на происходящее каким-то непонятным взглядом, и я даже сомневалось, видит ли он вообще, что происходит у него на глазах.
- Если бы были друзья и родственники, разве ж он приперся бы сюда один? - в надежде спросил Амбал.
- А знаешь ли не все люди, такие как ты. Некоторые предполагают, что имеют дело с людьми, а не с тварями. Ну почему тебе нужно всех бить? То бабка, то парень.
- Бабку не я, - сказал Амбал, а потом предложил. - Я отвезу его к обрыву вместе с машиной. Посадим в машину и столкнем.
Красавчик минуту подумал, а потом махнул головой.
Амбал и Серега подхватили парня и потащили к его машине, а потом поехали на ней к обрыву. Ну, вот и никаких улик. Кто там, что сможет найти? Хотя, нет, мы же свидетели и нас теперь двое. Я взглянула на Витю и поняла, что свидетель все-таки один, а один свидетель - это все равно, что ни одного.
Красавчик с трупом не сел, он вернулся и поехал к обрыву на девятке. И когда все скрылись, я схватилась и побежала в дом. Нужно было срочно найти для Вити воды.
На столе стояла только недопитая водка, бутылка из-под минералки валялась пустой и я побежала к колодцу. По дороге увидела то место, где лежал мой неудавшийся компаньон, и опять чуть не заорала. Земля в том месте была чуть темнее, но было непонятно, что это кровь. А посередине этого пятна торчал камень, и уж на нем кровь была заметна. Так вот что случилось, он упал и попал головой на камень. Как там, в уголовном кодексе - убийство по неосторожности? Но вспоминать статьи УК было не время, и я продолжила свой путь к колодцу.
Тащила ведро и все прислушивалась к дороге. Хоть бы успеть, твердила я, хоть бы успеть. Ведро поднималось медленно, сил совсем не осталось. Но, наконец, оно наверху. Теперь дать лекарство Вите и в машину. О, Господи, сумка в доме, я совсем о ней забыла.
Я кинулась к Вите. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, и я испугалась, что он умер. Но Витя был живой. Я втолкнула в него лекарство, и он снова лег, а я снова помчалась в дом.
Сумку я нашла в Симыной спальне. На секунду задержалась, увидев кровать бабушки на которой этой ночью кто-то спал. Одеяла и подушки Симы, наверное, сгнили за столько лет - на кровати лежала чужая постель.
Я вернусь сюда Сима, пообещала я, и я не дам, чтобы кто-то осквернил ваши могилы, по крайней мере, пока я жива.
Проверила сумку, ключи были в ней, и крутанулась к двери и поняла, что живой мне осталось быть недолго, потому что в дверях стоял Красавчик.
- Это очень интересно, - сказал он. - И как это у вас получилось?
Я попятилась, как парень несколько минут назад и это сравнение не внушило мне оптимизма. Но, тем не менее, пятиться продолжала, пока не оказалась сидящей на кровати.
- Где Витек? - спросил Красавчик, и я поняла, что судьба Зои Космодемьянской, чье имя я недавно вспоминала, все-таки может достаться и мне.
- В п-п-подвале, - тихо сказала я, понимая, что выдавать Витьку нельзя ни в коем случае.
- А что же он не с тобой?
- У него н-н-нога… что-то с ногой, он не смог. Я должна привести в-в-врача. - Я была так напугана, да еще от страха стала заикаться, что Красавчик не побежал проверять, а поверил мне и остался на месте.
- А чего именно сейчас осмелела?
- Так машина уехала, потому…
- Ну и что мне с тобой прикажешь делать? - желваки Красавчика забегали, глаза стали злыми, а от журнального лоска не осталось и следа. - Я же просто хотел заработать денег. Сам хотел заработать, без родственничков. И больше ни-че-го. - И вдруг закричал. - Чего ты сюда приперлась? Ты же тысячу лет сюда не приезжала. - И хлопнул ладонями по своим коленям, и я оценила его благородство, потому что была уверена, что удар, который пришелся по коленям, предназначался моему лицу. - Мы когда сюда приехали, на кладбище нельзя было зайти - пацаны неделю косили. И вдруг такая забота о памяти предков. Где ты раньше была?
А действительно, где я раньше была? Если бы не сон и если бы не Ирка со своим идиотским предположением, разве ж я приехала бы сюда? Ну, конечно, у меня же есть веское оправдание - и деньги нужно было зарабатывать, и одиноко было мне, и времени в обрез, да и вообще. Но тогда можно найти оправдание и этим парням. Серега нечаянно толкнул, Амбал нечаянно ударил, а Красавчик нечаянно нашел такого покупателя. Мы же все жертвы жизненных ситуаций, а на самом деле мы безгрешные, чистые и хорошие люди. Ну, просто не повезло нам родиться в какое-нибудь красивое время, вот родились во время перемен. И подумала, а было ли вообще когда-нибудь это красивое время у человечества? И честно и грустно ответила - не было.
- Вот это подарок, - Амбал заглянул в комнату и увидел меня. - Повеселимся.
- У вас все нормально? - спросил Красавчик и красноречиво посмотрел на Амбала, в надежде, что тот поймет, что не нужно болтать лишнего.
Амбал понял, поэтому продолжил в игривой форме.
- А у нас всегда все хорошо, правда, девушка? Вот девушка знает, хотя сегодня у нее уже не такой независимый вид, а всего лишь ночь без ванны. Вот как оказывается, наши девушки зависят от ванны, - и засмеялся. - Вот теперь я понял, почему наш брат любит таскать вас в сауну. Просто без мытья вы становитесь хуже. Но ничего, не переживай. Мы сейчас нарисуем по паре дорожек, и баня уже будет ни к чему - все станут красивыми и без нее.
- Возьмите с Серегой, - Красавчик перебил Амбала и, покружив по комнате, указал на Симын комод. - Вот этот ящик возьмите и поставьте на крышку подпола.
Комод, вот где могут быть фотографии и какие-нибудь интересные вещи, подумала я и тут же испугалась, что они сейчас вытряхнут его содержимое, которое им совсем без надобности. Но парни его даже не открыли. Они просто подняли старый комод и перенесли  на крышку.
- И позавтракать сообразите, - приказал Красавчик.
А я захотела спать. И так велико было искушение повалиться на бок и, скрутившись калачиком, пусть даже на чужой постели, уснуть на бабушкиной кровати и увидеть, наконец, счастливый сон. Искушение было велико, но я боялась принять такую двусмысленную позу - кто знает, как расценят ее рисователи новомодных белых дорожек. Поэтому сидела и героически пучила свои глаза. И уснула сидя.
А через мгновение меня выдернул из сна запах жареной картошки. Я открыла глаза, Амбал держал тарелку с дымящейся картошкой, и я поняла, что прошло далеко не мгновение. Но, тем не менее, я почувствовала себя отдохнувшей и очень голодной. На этот раз я не стала привередничать. Мне нужно было поесть, чтобы хватило сил вести машину, на что я еще очень надеялась.
- Может к столу? - спросил Амбал, у которого горели глаза, излучающие прекрасное настроение и я обрадовалась, что рисованием он занимался без меня.
Если честно, я очень боялась, что меня заставят это сделать, но до следующего всплеска ярости можно было не беспокоиться. Не так уж щедры ребята на это дело без надобности, а надобности как я понимала, сейчас не было.
- Нет, если можно я здесь, - вежливо попросила я, и Амбал ушел.
Я наклонилась на кровати и увидела комод, который стоял на крышке - значит, Витю не искали. Из комнаты послышались звуки застолья, и я стала есть.
Картошка была прелесть как хороша. Володька уже давно не разрешал мне ее есть, и я с удовольствием воскрешала в себе детское чувство от такой мелочи, как жареная картошка. Не фря там разная, а наша, слегка слипшаяся и не всегда с одинаковой корочкой, но все же классная, которую в детстве я любила с хреном. И тут мне стало стыдно - где-то в кустах сейчас умирал мой друг, а я наслаждалась картошкой и радовалась, что меня не заставили нюхать кокаин.
А время меж тем текло и, хотя я ощущала в себе силы бороться, я совершенно не представляла, что же делать дальше.
В комнату вошел Красавчик.
- Амбал сейчас поедет в аптеку, напиши все что нужно.
- Я же не врач, - испугалась я. - Ему нужен врач.
- Врач сейчас, к сожалению не получится. А Витя крепкий, молодой. Каких-то лекарств ему и все будет хорошо. Иначе никак, - твердо сказал Красавчик.
И пока я смотрела на его лицо, которое вдруг состарилось буквально на глазах, в моей душе проклюнулась предательская бабья жалость. Значит, не убьют раз за лекарством, значит не такой уж он плохой, подумала я. Значит, есть надежда, что все еще хорошо завершится - вон ведь как переживает. Но дожалеть и все оправдать я не успела, потому что моя сумка разразилась веселой мелодией, которая сообщала, что звонит Ирка. Под воздействием последних жалостливых мыслей я вдруг подумала, что мне дадут телефон, и я сумею намекнуть Ирке, что у меня атас, но надеждам моим не суждено было сбыться. Сумка запела в столовой и Амбал, очевидно находясь в самом приподнятом настроении, вынул мобильный и стал общаться с моей подругой.
- Здравствуйте, здравствуйте, - игриво заговорил он. - Нет, нет, у нее все хорошо. Просто ее сейчас нет рядом… А они с Витей на сеновале. У них, знаете ли - любовь… Да, да, обязательно передам. Прощайте. Подруга просила, чтобы ты ей позвонила, - крикнул со смехом уже мне. - Так что не забудь, - и снова засмеялся. Весело ему было. - Так что, я еду? - спросил у Красавчика.
- Да, тебе сейчас напишут и поедешь.
Нашли бумагу, ручку и я стала судорожно соображать, что нужно Вите, чтобы ему стало лучше, но одновременно меня простреливала мысль, а что же будет, когда лекарство привезут и откроют крышку? И поэтому я никак ничего не могла вспомнить. Я вообще-то не очень в фармацевтике, а в таком состоянии и те жалкие крохи что были, вылетели из головы. Красавчик нервничал, и тогда я написала, перебросив ответственность на провизора - для раны во рту, от синяка под глазом, от температуры, от воспаления,  болеутоляющее. Потом вспомнила, что у Вити что-то с ногой и приписала эластичный бинт, лекарство для снятия воспаления при ушибе, зеленку, вату, простой бинт, йод. И валериану - для себя.
Красавчик взял мой рецепт и ушел. Значит, подозрение не вызвал, и на том спасибо. Вскоре зашумел мотор, и я увидела через окно, что Амбал благополучно отбыл. Вот бы сейчас какое-нибудь чудо. Ну, например, захотелось бы им в туалет, да так крепко да еще обоим сразу и тогда я…
Красавчик вернулся угрюмый, задумчивый и я подумала, что он сейчас заставит меня помыть посуду, но он приказал это сделать Сереге и тот зашумел тарелками и стаканами. Сам же сел у маленького переносного телевизора и что-то в нем стал смотреть. Вот, черт!
А время шло и в туалет захотелось мне. Я еще по Володьке заметила, что туалет мужчинам нужен гораздо реже, чем нам - бедным женщинам и тут я подумала, что это мой шанс. Ведь не пойдет же со мной сам Красавчик, а пошлет этого молчаливого Серегу и, судя по всему, я смогу уговорить этого тюхтю, такого пугливого, ахающего и бледнеющего. Этот парень уже сам очевидно не рад, что ввязался в эту криминальную историю, таким тихим и безобидным он казался со стороны.
- Хочу в туалет, - заорала я, воодушевленная своими мыслями.
- Серый, проводи, - не поворачиваясь в мою сторону, сказал Красавчик, и Серега послушно встал.
Проходя по комнате, я ненароком захватила с собой сумочку, и этого никто не заметил. Я накинула ее на плечо, и последовала за Серым, окрыленная своим первым успехом.
С крыльца я посмотрела на бурьяны, в которых мы прятались с Витей, и увидела только бурьяны. Витя, если он там еще находился, был совсем не виден - все-таки хорошее место мы выбрали для конспиративной квартиры. Я очень верила в то, что Витя после лекарства крепко уснул и сон сейчас делает свое благое дело, и как только я сумею отвязаться от Сереги, мы сядем и уедем.
- Какой день, - сказала я и ласково посмотрела на Серегу.
Серега тоже посмотрел на меня ласково своими почти белыми глазами и улыбнулся. Ну, вот, первый контакт есть - с каждым человеком можно договориться, если говорить с ним по-человечески.
- Вам сколько лет? - закокетничала я, поворачивая за угол дома.
- Двадцать пять, - ответил Серега, и лицо его при этом было чистым и добрым.
- Такой день, может, прогуляемся?
- А что про туалет наврала? - спросил он и улыбнулся еще шире.
- Нет, не наврала. Вот зайду туда, а потом прогуляемся.
Я скрылась за дверью перекошенного и оттого несколько опасного туалета и услышала, как Серега отошел от двери.
Ага, он еще и деликатный оказался. Ведь понимает, как неприятно ходить при свидетелях в подобное заведение, в котором никак не получится заглушить малейший звук. Ну, что ж, кажется все получиться.
Я присела в позу задумчивого орла и воспряла духом. А когда дело было закончено, я услышала непонятное кряхтение слева и повернула туда голову и к своему ужасу в широкой щели увидела слегка закатившиеся глаза Сереги. А ниже его приспущенные штаны, в которых энергично двигалась его рука. Он видимо тоже заканчивал свое нехитрое дело, а я, натягивая на ходу джинсы, вылетела из туалета и побежала к дому. Да, вы благородный мой рыцарь - извращенец, поняла я, и это обстоятельство почему-то напугало меня до полусмерти.
Я бежала и думала, что же предпринять? Как быть? А потом тормознулась, потому что Серега схватил меня за сумку и резко подтянул к себе. Его альбиноское лицо покраснело, а глаза горели бешеным огнем. Он невероятно больно схватил меня за руку, и я передернулась, представив, что это та самая рука и прошипел в лицо:
- Вякнешь хоть слово, и я тебя придушу, сука - случайно, - и противно засмеялся, и я поняла, что проиграла в этой битве, потому что снова ошиблась в своих оценках.
И слезы от обиды навернулись на глаза, но главным образом из-за этой суки. Мы часто с Ириной так называем друг друга, но это никогда не коробит, а вот когда говорит это слово мужчина, это почему-то ужасно больно бьет, хотя смысл в прочем остается прежним.
Серега подтолкнул меня в дом и стал закрывать двери. И в этот момент я успела вытащить ключи из сумки и переложить их в карман.
Красавчик не обернулся, когда я вошла, и я поставила сумку на место (ну, хоть в одном повезло) и с тоской подумала, что если все закончится благополучно, а сумка останется здесь, то мне придется восстанавливать все свои документы, и это вдруг показалось самой большой бедой в моей жизни.
Серегу к счастью тоже не заинтересовала моя сумку, он только посмотрел на меня многозначительно, а я, молча, прошла в комнату Симы. И больше не размышляя о двусмысленности позы, завалилась на кровать и устроилась на ней поудобнее с намерением, если не заснуть, то хотя бы расслабиться и немного отдохнуть.
Судя по звукам, Красавчик смотрел футбол, но смотрел неэмоционально; что делал Серега мне было неизвестно и от этой почти идиллической обстановки я снова впала в прострацию, надеясь на хороший исход.
Ну, вроде все потихоньку стает на свои места. По крайней мере, четкая граница между злом и добром практически установилась.
Мама с сыночком, конечно же, приснились. Ну, да - я пощупала шишку на затылке. Шишка была одна и предположить, что я дважды аккуратненько ударилась в одно и тоже место, было невозможно. Непонятным и загадочным оставался только Титаренко, и я очень сомневалась, что в этом вопросе когда-нибудь наступит ясность. Что же это было?
Володька к этой истории был непричастен и это, конечно же, радовало, но он мог быть причастен к другой истории, не менее неприятной. Но суждено ли мне об этом узнать?
Я очень хотела спать, но одновременно с этим заснуть никак не могла. На меня вдруг навалилась такая усталость, что я думала, что даже руку поднять для меня будет непосильным трудом, поэтому замерла, как хищник перед прыжком. Или как жертва перед удавом?
Вот в таких мыслях и размышлениях, а также в бесплодной попытке заснуть, и прошло время, правда не знаю какое по величине, только вдруг зашумел, приближаясь, мотор и во двор вернулась девятка, а с ней и моя погибель.
Мотор услышали и остальные, потому что комната ожила и наполнилась дополнительными звуками, а вскоре появился и Амбал. Он заглянул ко мне, бросил на колени пакет с медикаментами, а сумку очевидно со съестными припасами потащил дальше.
- Вставай и иди оказывай помощь, - закричал Красавчик и я поднялась.
Пацаны убрали комод, и Амбал откинул крышку подпола. Посветил туда и тут же закричал:
- Его нет, и стеллаж отодвинут. Да он смылся!
И тут я увидела лицо Красавчика, который, прокрутив в голове все события, мгновенно понял, что мы видели как погиб парень и что я его все это время дурила. А Витя меж тем уже далеко и значит скоро нужно ждать непрошенных гостей и может, обладая отменной фантазией, он уже увидел некое ограниченное пространство с нарами, и это его интеллигентного мальчика из приличной еврейской семьи убило больше всего.
- Сука! - закричал он и бросился на меня.
Я упала, сжалась от ужаса и закрыла глаза. Я ожидала, что один сейчас нечаянно толкнет (возможно, ботинком), другой нечаянно ударит, а третий нечаянно задушит, но ничего подобного не произошло. В комнате установилась тишина как в пятом акте известной комедии, а потом раздался страшный крик:
- Я говорил, чтобы ты никогда не трогал ее!
Я открыла глаза и увидела Витю, который стоял в дверном проеме и держал наперевес толстую палку. Вид у Вити был страшен. Единственный глаз сверкал злобой, а из губы, которая очевидно подсохла, а теперь от крика треснула, потекла кровь.
- Быстро в машину, - не глядя на меня, но, тем не менее, мне сказал Витя, и кровь с его губы потекла еще сильнее.
Я вскочила и побежала к двери, но Серега схватил меня сзади в охапку и тем мое продвижение к двери остановил. Они выставят меня как щит, поняла я и тут же попросила у Бога, чтобы у ребят не оказалось оружия, ведь не до конца же они сволочи.
А Витя, не долго раздумывая, стал махать палкой, и вскоре она достигла тела Амбала, и тот от удара упал. А я стала лягаться, кусаться, бодаться и таки сумела вырваться из объятий этого извращенца и побежала к двери.
Я выбежала во двор, за мной Витя, за ним бросились остальные. Витя навалился на дверь, и стал ее удерживать.
- Заводи мотор, - закричал он, и я поняла его задумку.
Я заведу мотор, распахну дверь, он впрыгнет на ходу и только нас и видели. Они, конечно же, бросятся за нами, но мой Фордик не подведет. А джип? От этой мысли мне на секунду стало дурно. Против джипа мой Фордик слаб, но не нужно об этом. Я полезла за ключами и увидела в руках сумку, удивительно, когда же я успела ее схватить? Я уже говорила, что в сумке все мои документы, значит это рефлекс, который сродни борьбе за выживание.
Открывая двери автомобиля, я обернулась назад и увидела, что Витя удерживает двери из последних сил - их все-таки трое. 
- Уезжай! - крикнул Витя.
Я замешкалась и замотала головой.
- Уезжай, - снова крикнул он страшным голосом, пытаясь держать дверь, но это у него больше не получалось.
Я бухнулась на сидение и крутанула ключ и, трогаясь, посмотрела через заднее стекло. Все уже были во дворе. Серега и Амбал били Витю, а Красавчик бросился за мной, но потом передумал и побежал к джипу. Я поняла, что он сейчас кинется за мной в погоню, и нажала на газ. Нужно было лететь к людям и приводить помощь. Я уезжала и плакала, так как оставляла на этих подонков Витю и совсем не знала, что они еще могут с ним сделать. И во всей этой суматохе, выезжая со двора, я повернула не в ту сторону.
Свою ошибку я осознала, когда увидела кладбище. Я оглянулась. Красавчик выезжал со двора, сбивая шаткий заборчик, но выезжал почему-то на девятке. Что же делать? Я лихорадочно искала выход. И именно в этот момент я услышала какие-то далекие, но очень знакомые звуки, которые совсем не соответствовали этой местности. Списав все это на мое состояние, я не стала больше об этом размышлять, а звуки меж тем приближались и оттого ставали более громкими.
Я гнала и думала, что делать дальше.
Повернуть направо было невозможно, там начинался лес с вековыми соснами, встречи с которыми мне было не избежать. Прямо передо мной был обрыв. Значит налево и как можно быстрее. Я собралась совершить маневр, но тут поняла, что как только я поверну, девятка врежется мне в бок, и от этой мысли на меня напал столбняк. Я вцепилась в руль и летела прямо к обрыву.
«Ну, вот и все - подумала я. - Так же как и моя прабабка».
От беспомощности слезы снова потекли из глаз, я тряхнула головой, убирая их, и увидела слева коричневое пятно. Присмотрелась - возле обрыва по пояс в траве стоял Титаренко.
- А если кто погонит тебя туда, так выскакивай и беги. Не раздумывая, слышишь? - услышала я его голос, хотя точно знала, что на таком расстоянии услышать его никак не могла.
Да и вообще не могла слышать, находясь в машине, но ведь слышала.
Я открыла дверь и выкатилась на дорогу, даже не подумав о том, что девятка сейчас переедет меня.
Но никто меня не переехал. Раздался страшный стук, и девятку закрутило. На дороге поднялась пыль, и ничего нельзя было понять.
Было такое чувство, что вокруг меня все кружиться, что вокруг много людей и снова эти такие знакомые звуки. Так, наверное, приходит смерть, решила я и осталась сидеть на дороге.
Пыль стала оседать и я увидела, что дорогу перекрыли несколько милицейских машин с включенными мигалками и скорая помощь. Девятку развернуло. Рядом с ней стояла машина Володьки, у которой был помят бампер. Это меня очень удивило. Сам же Володя вместе с Ириной бежал ко мне как в замедленной съемке.
Вспомнив о Титаренко, я обернулась, но Титаренко не было. Моего Фордика тоже не было видно. И тут я поняла, что Фордик упал с обрыва, его больше нет, он погиб, я все-таки предала его. Я заплакала, а крепкие руки стали меня поднимать. Я ревела как белуга, ничего не понимая, а крепкие руки обнимали меня, гладили. Чьи-то губы стали целовать и шептать: «Дура… люблю… дуреха».
Я, наконец, поняла, что это Володька. Но не губы узнала, не руки, а запах. Такой родной и любимый запах. И тогда я уткнулась Володьке в грудь.
К нам подошли Ирина и человек в белом халате. Они стали о чем-то говорить с Володей, а я почувствовала тошноту. Это от волнения, решила я, от стресса.
- Где Витя? Они убили его?
- Жив, жив Витя. Там сейчас с ним возятся, оказывают помощь, - ответил Володя и прижал меня к себе. - Давай в машину, нужно ехать домой. Тут уже без нас.
Я оглянулась. Рядом с нами стояла Ирина и пыталась засунуть в рот свой сопливый платок. Я обессилено улыбнулась сквозь слезы, замахала рукой, мол, не надо, но меня снова затошнило - мне было очень плохо.
- Там Фордик, - сказала я и показала рукой на обрыв.
- Поверь, это достойная могила для верного друга, - попытался утешить меня Володька.
Он повел меня к своей раненой машине, и я ощутила невероятное желание спать. Мне даже показалось, что я стала засыпать прямо на дороге. Меня усадили на заднее сидение, Ирина села рядом. Я положила голову ей на плечо и в то же мгновение отключилась.
Разбудила меня тошнота. Я лежала на заднем сидении, укрытая теплым пледом и мне было очень уютно, если бы не эта тошнота.
Я поднялась и села. Володи в машине не было, Ирки тоже. Не знаю, сколько времени прошло, но на дороге многое изменилось. Девятка и милицейские машины кроме одной исчезли, скорая помощь была развернута в направлении выезда из села. Я приоткрыла дверь, чтобы выйти, но поняла, что у меня на это не хватит сил.
Ирина стояла возле милицейской машины рядом с высоким молодым мужчиной и что-то говорила ему, по обыкновению размахивая руками. Что она говорила, понятно не было, но думаю, что рассказывала что-то смешное, потому что мужчина вдруг разразился густым басовитым смехом, вслед за которым зазвучал Иркин заливистый. Ну, что ж подруга не теряла времени даром, и я пожелала, чтобы на этот раз ей улыбнулась удача.
Скорая помощь заурчала и отчалила и я сразу увидела Володю и Витю, что шли по дороге от скорой. У Вити была забинтована голова и подвязана рука.
Ну вот, всех обнаружила, теперь можно снова продолжить сон. Я снова улеглась и снова уснула.
Машину бросало, и я, то просыпалась, то снова засыпала, понимая, что мы еще не на трассе.
В какой-то момент машина попала в большую яму, я проснулась и истошно закричала:
- Стой!
Володька резко затормозил и удивленно посмотрел на меня. Я рванула ручку и вывалилась на дорогу. Успела сделать пару шагов и упала на колени.
Рвота была такой как никогда в моей короткой и, в общем-то, бесславной жизни. Меня выворачивало со страшной силой. Я ничего не понимала.
Ирка помогла мне встать и повела подальше от  машины. Умыла бережно минералкой, потом заставила ее немного глотнуть.
- Давай погуляем, подружка - ласково сказала она. - Дыши глубже. Животик не болит? Светочка ничего больше не хочет?
- Ничего, - ответила я совсем незнакомым мне голосом.
- Ну, вот и хорошо. Сейчас подышим и выздоровеем. Давай еще отойдем, Ирочка сделает пи-пи, и мы поедем дальше.
Я не понимала, почему она так со мной сюсюкает, но сил сопротивляться не было. Я стояла на дороге и ждала ее. Я была ужасно слаба, но мне стало легче, гораздо легче.
- Кажется, влезла в крапиву, - простонала появившаяся Ирка, почесывая свой зад. - Какая-то крапивная неделя у меня получилась. Ну, нет, чтобы разыграть все эти страсти в роскошном отеле или на худой конец в Вовкином клубе. Так нет, тебя потянуло на эти заросшие и чумазые просторы родины. В следующий раз будь добра как все нормальные люди, чтобы в нарядах от кутюр и масса интересных мужчин вокруг.
С этими словами она подхватила меня под руку и повела к машине. Подхватила, как мне показалось излишне крепко, но я снова не стала сопротивляться.
Володя стоял возле машины и ждал нас. Посмотрел на Ирину, она, очевидно, замаячила ему глазами, но я не обратила на это внимания. Мы сели  в машину и продолжили свой путь.
Витя сидел на переднем сиденье и я, наконец, вспомнила о нем.
- А что у Вити? - спросила я.
- Руку ему вывихнули, и лицо разбили, но вроде ничего особо серьезного, во всяком случае, переломов нет, - сказал Володя.
- А голова? Она же забинтована.
- Там раны совместимые с жизнью, так что успокойся, - вставила свои пять копеек Ирка.
Я наклонилась и затрясла Витю за плечо.
- Витя, ты живой? - завопила я.
Витя замотался как кукла и ничего не ответил.
- Его накололи, что ты делаешь? - Ирина схватила меня за руку. - Оставь его в покое. Он отказался ехать в больницу. Сейчас доставим  под бочок жены, и он стазу отойдет. А пока пусть спит. Йоги говорят, что сон и голод лечат любые раны.
Я откинулась на сидение и стала смотреть на дорогу.
Заметила, как Володя взглянул на меня в зеркальце заднего вида. Секунду поизучал меня, а потом строго сказал:
- Все, лягушка-путешественница. Теперь кирхен, кухен, киндер.
- Ни фига, - вяло запротестовала я.
- А мы тебя закроем. Хватит демократии, - засмеялся Володя.
- А я убегу, - без особого энтузиазма промямлила я.
- А мы тебе гирьку на ножку и куда денешься?
- О-ё-ёй!
- Ирочка, а тебе задание.
- Слушаю, вашество! - сказала Ирка, приложив руку к своей пустой голове.
- Нужно купить шикарное платье - свидетельница моей жены должна быть самой красивой.
- От Валентино или от Диора, сэр? - осведомилась предательница.
- А меня кто-то спросит? - возмутилась я.
- Нет! - одновременно крикнули Ирка и Володя.
Машину тряхануло, и Витя замычал. Это мычание меня успокоило, что-то уж слишком подозрительно он молчал, и в свете всего происшедшего я все время мучилась, жив он или нет.
Машина выехала на трассу и вскоре мы заехали на заправку уже знакомую нам с Ириной. Она подмигнула мне и вышла из машины. Паренек заправил машину, присвистнул, когда мыл стекла, но на Ирину не обратил никакого внимания. Видимо, не узнал.
- Нет, ты видела? Теряем сортность, подруга, нужно срочно принимать меры.
Я обняла Ирку за шею, крепко поцеловала и зашептала на ухо:
- Я тебя люблю! Ты самая, самая. Спасибо тебе!
- Не выбивай слезу, подруга, - зашептала в ответ Ирка. - Ты тоже ничего.
Потом бесцеремонно отодвинула меня поближе к окну, уютно умостилась с ногами на сидении, положила свою голову мне на колени, и вскоре уснула. А я смотрела на дорогу, что бежала и бежала мимо меня.
И думала о том, какая я счастливая. Как наградил меня Бог любовью и друзьями и вообще всем на свете. А маленького можно усыновить. Вон «звезды» усыновляют, чем мы хуже?
Мимо пробегала деревушка, возле которой мы с Иркой спали и я улыбнулась
- Может ты хочешь есть? - спросил Володя.
- Я хочу домой, - ответила я.
Я долго держалась. Но когда въехали в город, отключилась и даже не заметила этого.
Володя отвез Витю, потом Ирину. Хотя нет, Ирина куда-то выходила, потом заходила. Но все это я воспринимала неясно, хотя метушня в машине ужасно раздражала, а потом Володя спросил:
- Ты сама или отнести?
- Куда отнести? - удивилась я.
- Домой.
- А мы уже приехали? А где все остальные?
- Все уже давно в постели. И нам пора.
Я вышла из машины, ухватилась за руку Володи и, не открывая глаза, пошла за ним. Засмеялась.
- Ты чего?
- Мы так в детстве играли. Закроем глаза, а кто-то ведет. То налево, то направо и нужно было угадать, куда нас привели. Смешно. Меня как-то привели к столбу, я головой мотнула и разбила лоб.
- Милые игры.
Я снова засмеялась, но подступила тошнота, и смех ушел и вместе с собой забрал сон. Я открыла глаза и остановилась.
- Что такое? - спросил Володя и прижал меня к себе.
Как же давно он не обнимал меня. Целую вечность. И как же я соскучилась по его рукам. Что-то уперлось мне в спину.
- Что у тебя в руке? - спросила я.
- Твоя сумка.
- Сумка? Она же осталась в Фордике.
Володя показал мне сумку. Ручка у нее оторвалась, и вообще вид у нее был совсем не товарный. Значит, когда я из машины выскакивала, я ее автоматом схватила? Надо же, совсем об этом не помнила.
- Ирина ее увидела, подобрала, там же документы.
- Ничего не помню, даже удивительно.
- Пойдем, осталось совсем немного. Там во всем и разберемся.

     *  *  *

У меня было такое чувство, будто я уехала из дома давным-давно. Но от этого возвращение было вдвойне приятным.
Зашла в ванную. Белье накопилось, завтра закачу большую стирку. Открутила воду, стала под душ. Ах, как же хорошо!
Вода бежала по груди, стекала на живот, ласкала ноги. Захотелось есть, но эта мысль снова вызвала тошноту. Неужели такой стресс? Нужно что-то выпить.
Я вышла из ванны.
- Иди сюда, - закричал Володя из кухни.
В кухне стояла немытая посуда, и я поняла, что Володя очень спешил, иначе он не позволил бы себе такого свинства.
- Тебе нужно попить горячего чая, только я не хочу тебе его заваривать. Вот пачка, она запечатана. Сама разорви и сама завари или хотя бы постой возле меня.
Я хмыкнула.
- Глупости все это. Это некая особа сморозила, а я повелась.
- Я думаю, мы простим эту особу, тем более что она не со зла.
- Простим и забудем. И поэтому я в кроватку, а ты завари чай.
Кровать была не заправлена, и это было еще одним подтверждением скоропостижности Володькиных сборов.
Я стащила простыню и постелила свежую. Потом растянулась на ней как кошка и замурчала от удовольствия.
- А вот и чаек. Смотри, я наливаю тебе, и себе и будем пить вместе.
- Володька, мы же уже со всем этим разобрались.
- Нет, я больше не хочу никак недоразумений. Поэтому, завтра ты оформишь квартиру таким образом, чтобы я никогда, ни при каких обстоятельствах не смог ею распорядиться.
- Ну, Володька!
- Что Володька? Завтра подадим заявление, оформим квартиру и тогда обо всем забудем. Кстати, мне завтра нужно утверждать окончательный проект дома, поедешь со мной.
- Володь, подожди, - я уткнулась лицом в подушку.
Спряталась - это было из детства.
- Я не пойду в ЗАГС.
Володя сел на кровать и развернул меня к себе.
- В чем дело?
Я посмотрела прямо в его глаза и, наконец, смогла:
- У меня никогда не будет детей, никогда.
- А твоя Ирка думает по-другому.
- Господи, что опять придумала эта Ирка? - крикнула я очевидно излишне эмоционально, потому что Володька вдруг стал с жаром защищать мою подругу.
- Если бы не она, между прочим, то неизвестно, чем бы закончилась эта история. Когда она услышала сообщение, что ты якобы завалилась на сено с Витей, она ни на секунду не засомневалась в том, что с тобой что-то случилось. И подняла всех вокруг на ноги. Я спал после приезда, когда она позвонила и сказала: «Светка в беде. Срочно заезжай за мной». И уже в машине рассказала о ваших путешествиях. Как ты могла предположить, - но вдруг замолчал, увидев мое выражение лица. - Ладно, давай спать. Денек выдался не из легких.
Я приподнялась и обняла Володьку, уткнувшись носом ему в подмышку.
- Приятно пахнет? - спросил он насмешливо. - Я еще не был в душе.
- Это самый прекрасный запах в мире. Я где-то читала, что женщина, которая спит рядом с подмышкой мужчины, дольше живет.
- А там не уточнялось, какая должна быть подмышка?
- Уточнялось! Любимая.
Володька поцеловал меня и прижал к себе.
- Ну что будем спать или нет?
- Я не знаю. Я уже не хочу спать.
Я стала рассматривать его и мысли в моей голове вертелись самые разные, но ни одной плохой, честное слово, но Володька почему-то увидел другое.
- По-моему нам нужно поговорить, - сказал он.  Поставить все точки над «і». Ты не спрашивала, я думал, это тебя устраивает, а вот что из этого получилось. Так что давай, спрашивай.
- Что спрашивать?
- Все спрашивай.
- Ну, держись, - пригрозила я.
Но что его спросить? Я так устала, я так любила его и так была рада, что он не имеет к этой истории никакого отношения, что мне опять было все равно, что было у него в жизни до меня. Но мне показалось, что если я сейчас не спрошу, это обидит его и от этого образуется трещина, которая потом, ни за что не исчезнет и поэтому я начала:
- Что случилось с твоими родителями?
- Я не знаю.
- Как не знаешь? Они умерли?
- Я не получал такого известия.
- Не понимаю.
- Я детдомовский. Моя… родительница родила меня и положила под двери. Было 22 апреля, поэтому старая директорша назвала меня Владимир Ульянов. Правда, отчество вождя дать не решилась, поэтому я Владимир Владимирович. Так что живы мои родители или умерли мне неизвестно.
Было время, когда я верил, что они за мной придут, потому что не понимал, как такого прекрасного ребенка можно не забрать. Потом ненавидел. А потом к нам в детдом пришел физрук Николай Николаевич. Он до нас преподавал в военном училище, вышел на пенсию, стал работать у нас.
Все что я умею, это благодаря ему. Он нашу жизнь сделал такой насыщенной и интересной, что все, кто был у него на попечении, стали нормальными ребятами. Не все разбогатели, но никто не сел в тюрьму, никто не стал наркоманом. У него не было семьи, так он все время был  с нами.
Это он внушил нам с Костиком, что мы должны учиться.
- За эти два года я ни разу не слышала, чтобы вы с Костиком ездили его проведать.
- А некого проведывать.
- Извини. А могилку?
- И могилки нет.
Володя замолчал. Лицо его стало грустным и задумчивым, очевидно эти воспоминания были для него болезненными, и я не знала, что мне делать дальше. Я так боялась сделать ошибку, что даже вспотела от напряжения, принимая решение. Наконец, я решилась спрашивать дальше, но Володя опередил меня, продолжив свой рассказ.
- Мы уехали их детдома в девяностом. К удивлению оба поступили, но нужно было выживать. Здесь нас, как ты понимаешь, никто не ждал, и в прочем, никто не был нам рад. А годы сама помнишь, какие. Мы когда уезжали, Николаич только об одном просил - без криминала. Он так вдалбливал в наши головы боязнь тюрьмы, что очень многие способы заработать на жизнь стали для нас закрытыми. Так что пришлось попотеть, прежде чем получили корочки.
Три года мы не приезжали в детдом, а потом накупили всякой ерунды и вперед. Только на здании уже висела другая табличка. 
Союз развалился, все кинулись продавать все, что плохо лежало. Кто-то положил глаз на здание и земли детдома, ну и победил сильнейший. Если бы Николаич написал, мы бы всех собрали, хотя…
Он умер прямо в кабинете местного чинуши.
К тому времени персонал уже разбежался, его никто не искал, вот и похоронили в братской бомжатской могиле. Могиле № 342.
Почему у хороших людей всегда такой грустный конец?
- Я думаю, что у всех людей грустный конец. Мне так страшно, когда я об этом думаю.
- Об этом не нужно думать. У тебя же есть я, вот обо мне и думай. Что может быть лучше, чем думать обо мне? - засмеялся, и я впервые увидела, что у Володьки появились морщинки или я просто не замечала их ненаблюдательная идиотка? - Если бы я был на твоем месте, то только бы обо мне и думал. День и ночь, день и ночь.
- Давай больше никогда ничего не скрывать друг от друга, - предложила я.
- Светка, а я о чем?
- Нет, ты пообещай.
- Ну, обещаю и даже торжественно клянусь.
Я поудобнее устроилась на его плече и на меня сошла благодать. Как же хорошо жить! Как же хорошо, когда все хорошо!
- А как вы решили заняться строительством? Кому эта идея пришла в голову?
- О, это совершенно удивительная история. Костик, когда клуб заработал как автомат, заскучал. Не могу, говорит, почивать на лаврах, нужно двигаться вперед. Ты, говорит, дом будешь строить, а что буду делать я? И ты строй. Нет, я дом не хочу, мне и моей квартиры хватит. Я тоже сначала хотел квартиру купить, а когда тебя встретил, решил, что только дом - с цветами, теннисом, бассейном. Но Костику семафор открыл. Думай, сказал, инициатива наказуема.
А тут Олечка заболела и попала в больницу - какое-то женское воспаление. Побежал ее проведать, а там мать Олечки. Костик вызвался ее подвезти домой и вот в машине она возьми и скажи:
- Развалили все, а как хорошо было. Съездишь в санаторий, грязью полечишься и где эти воспаления? Я в молодости любила ездить в Красное. Туда и поезд ходил. Кому это мешало?
Костик ее до дома довез, потом все переварил, навел справки и внес предложение. Слава Богу, это еще никому не понадобилось. Так и стояло никому не нужное, как будто нас ждало. И все вроде хорошо получалось, но там есть домишки частные. И вот внучек один уперся рогом и ни в какую. Такую цену заломил.
Володька присвистнул, а я вспомнила другого внучка, который не хотел продавать, а хотел сохранить, и подумала о том, что с этим еще придется разбираться, но это потом, прости компаньон.
- И что?
- А пока ничего. Уламываем. И сразу хочу заявить, кладбища там нет. Мы ничего не разрушаем, мы только восстанавливаем.
- Вы - молодцы, - похвалила я.
- А то! Ты кстати зря Костика недолюбливаешь, он - настоящий.
- Он мне бабником кажется. За два года штук десять поменял и все определенного сорта. Вдруг он и тебя поманит.
-  А я такой барашек… У него, Светка, страшная история. Его же собственная мать закрыла в сарае вместе с младшей сестрой и подожгла. Отец от них ушел, так она решила, ему не нужно, так и мне не надо. Сестричка сгорела, а он выжил. Привезли его к нам, так он еще целый год молчал. Мать посадили, и можешь себе представить, он ее ждал. Простил и ждал. Мы потом справки навели, она в тюрьме повесилась, а отец как в воду канул. Сколько лет прошло, а веру в женщин он так и не вернул. От всех ждет только предательства.
- Так ты посмотри, кого он выбирает. Им же кроме денег ничего не нужно. Но ведь есть и нормальные. Жениться ему пора.
- Мне вот тоже жениться пора. Ну и что? Невеста говорит, нет, и что тут поделаешь?
- Я уже сказала да, - шлепнула его рукой, возмущаясь.
- Правда? Что-то я такого не помню.
- Ну, сейчас говорю: да!
- Не слышу.
- Да!
- Громче.
- Да, да, да, - что есть силы, заорала я.
Володя прикрыл мне ладошкой рот.
- Так кричать можно только в своем доме. Это, кстати, тоже одно из преимуществ частной собственности. Ладно, разговорились мы с тобой, а давно спать пора. Вон глаза у тебя совсем осоловели.
- Володь, а давай кого-нибудь усыновим. Возьмем мальчишку из детдома. Выберем похожего на тебя, и будем настоящей семьей.  Давай?
- Я думал об этом. Но каждый раз вспоминал свое детство и понимал, что не смогу этого сделать.
- Почему?
- Ты не сможешь этого понять. Когда в детдом кто-то приходит, каждый решает, что это за ним. А потом выбирают не тебя и мир рушиться. Я помню это чувство. Выберем одного, а как забыть глаза других?
- По-твоему, вообще не нужно никого усыновлять? Но это, же глупость.
- Я не знаю. Это лично мое мнение. Возможно оно ошибочное, даже, скорее всего ошибочное, но я так думаю.
- Не понимаю. Раз ты жил в детдоме, у тебя должно быть желание помочь таким же, каким был ты.
Володя вдруг вскочил и стал нервно ходить по комнате.
- Да, им помогают - это сейчас модно. Тащат всякую ерунду, а им не это нужно. Им нужны Николаичи.
Мы с Костей тоже помогали. Приехали, они сбежались и каждый с вопросом: «Дядя, ты что мне привез?» Мы за голову схватились. Возят, возят подарки, а потом кидают в жизнь. Ничего не умеющих, ничего в жизни не понимающих. Я опять об удочке, черт бы их всех побрал.
- Критиковать легко.
- Да, ты права, - Володя резко остановился и пристально посмотрел мне в глаза. - Я не знал, как ты отнесешься к этому. Мы с Костей решили учить ребят, кто хочет учиться, а потом трудоустраивать.
- А почему я должна плохо к этому отнестись?
- Прости. Это результат нашего двухстороннего молчания. Мы слишком долго молчали, а нужно говорить, слушать, спрашивать.
Наконец, успокоился, вернулся.
- Ладно, пора спать, выключай свет. Я только в душ и вернусь. А ты спи, тебе теперь нужно много спать.
- Почему это мне теперь нужно много спать? - взвилась я, но Володька уже убежал. - Инвалид я, что ли какой-то? - и свет не стала выключать. Сейчас он вернется, и я полюбуюсь на него, ведь соскучилась.
Володька вернулся скоро, лёпаться как обычно видимо не было сил. Плюхнулся в кровать и обнял меня. Потом поцеловал и закрыл глаза - устал.
Я посмотрела на его такой любимый профиль. Удивительно, как исчезают всякие недостатки, когда любишь. Нет, не исчезают, превращаются в достоинства. Вон у Володьки правая бровь чуть выше левой, но мне это кажется прекрасным. Лицо его от этого получается все время любопытствующим. Вроде все его удивляет и умиляет в этой жизни. Я вздохнула. Володя открыл глаза.
- Ты чего? Ну, выключай свет. Спать хочется ужасно.
Снова закрыл глаза.
- Володь, а что ты искал в моем столе? - спросила я и погладила его по голове.
- Где? В твоем столе? Ничего, - ответил он, не открывая глаз голосом, который  говорил, что Володька уже чуть-чуть не здесь.
Я сжалась, рука моя замерла - он врет. А это значит, что все, о чем он сейчас рассказывал, тоже ложь.
У меня закружилась голова, налился затылок, снова подступила тошнота и все это, очевидно, отразилось на моем лице, потому что Володя, уловив в моем молчании какое-то напряжение, открыл глаза и после этого сразу же вскочил.
- Пойдем, - сказал он очень грустно. - Если мы сейчас не выловим всех тараканов, нам нужно разбегаться. Жить с таким лицом противопоказано.
Я подтянула одеяло до самого носа и не трогалась с места. Кажется, я опять разбудила спящую собаку.
- Вставай, вставай.
Я неохотно вылезла из-под одеяла и почапала за Володей. Я как-то мгновенно захотела спать. Захотела лечь в свою любимую позу эмбриона и больше ни о чем не думать.
Я шла за Володей, понимая, что вот это и есть конец. И до жути захотелось, чтобы он наступил быстрее.
- Ну, где и что я искал? - спросил Володя, включив свет. - В каком столе?
Я подняла палец и ткнула им в свой стол.
Володя дернул ящик излишне сильно, и он почти вылетел из стола. Все содержимое ящика переместилось в одну сторону.
- Вот, - сказала я, глотая первую такую горькую слезу. - Я всегда все складываю, и чтобы все смешалось, ящик нужно дернуть.
Володя смотрел на меня и молчал, но вдруг что-то вспомнил.
- Ты когда последний раз в него заглядывала?
- Дней пять назад.
- А до этого?
- Давно.
- И ничего не заметила нового пять дней назад?
- Нового? Нет, не заметила.
- Ты всегда говорила, что тебя раздражают висящие шнуры. Ты помнишь?
- Помню.
- А где они сейчас?
Я внимательно посмотрела на стол.
- Их нет.
- Я сделал отверстия в столе и спрятал их. Чтобы это сделать, нужно было вынуть ящик.
Я сползла по стеночке и села на корточки. Какая же я дура! И замолчать бы и кинуться на грудь, но я упрямо продолжала.
- Когда ты это сделал?
- Где-то около месяца назад.
- Но я слышала, как ты открывал ящик несколько дней назад.
Володя снова потянул ящик и вынул его совсем.
- Смотри, шнуры в зажимчике. У меня, его не было, я купил позже и чтобы его поставить, ящик нужно было опять выдвинуть. Ну, вопросы еще будут?
Я вдруг издала удивительный для меня самой звук и завыла. Я выла и представляла, как противно это смотрится со стороны, но поделать с собой ничего не могла.
- Светочка, милая, что с тобой? - испуганно спросил Володька и сделал, было, шаг в мою сторону, но остановился, как бы боясь сделать еще хуже.
А я, наконец, дала выход всему, что накопилось за последние дни, а может и годы.
Я так всегда гордилась собой. Вон я какая. Все сама да сама. И сильная, и упрямая, только зачем все это? Для чего же родила ты меня, моя мамочка?
Володя взял меня на руки и понес в спальню. Уложил в постель и стал качать, как когда-то мама. Качал и гладил по голове.
Мой плач стал затихать, потом перешел в икание и всхлипывание, а потом сошел на нет. А Володя все качал и качал, пока я не уснула.

     * *   *

Голова болела ужасно. Я вспомнила, как сладко было после таких рыданий в детстве. А еще говорят, поплачьте - полегчает. Ну и что делать с такой головой?
Володя крепко спал, и я встала с постели, стараясь даже не шуршать. Бедный мой! Как же ты натерпелся со мной.
Пошла на кухню, поставила чайник. По привычке взглянула в окно. Совсем забыла, Фордика больше нет. На его месте стояла машина Володи. Правая фара у БМВ отсутствовала, бампер подмят, царапины - совершенно раненая машина.
Я прислонилась к окну. Это, пожалуй, самое большое доказательство любви Володи. Я вздохнула.
Спать больше не хотелось, но я решила вернуться в постель. Буду лежать, и смотреть на Володю. Смотреть и молиться, чтобы все у него было хорошо.
В прихожей я увидела свою сумку и снова удивилась самой себе. Эта сумка волновала меня, и я решила ее немедленно выбросить. Взяла ее чумазую двумя пальцами и расстегнула. Вывалила на стол все содержимое. Боже, сколько барахла. А это что?
Среди моего безобразия лежало что-то незнакомое и совсем не мое.
Я выудила это и прочитала. Это был тест на беременность. Удивилась. И тут вспомнилось, как Ирина куда-то выходила, потом заходила, потом целовала. Да, шепнула:
- Я положила в сумочку. Мне кажется, это - оно.
Идиотка! Это такой вид пытки?
Возмущению моему не было предела, но меж тем тест я все же взяла и прошла в ванную. На цыпочках, как будто прячась от кого-то. Потом вернулась, взяла свой телефон и закрылась в ванной.
«Сейчас я тебе позвоню и выскажу свое «фе», - думала я, распечатывая коробочку. - Вот сейчас».
Прочитала инструкцию, выполнила все, что там было написано, и присела на крышку унитаза. Взяла мобилку, настроилась на серьезный разговор, но настроиться не успела, так как телефон зазвонил первым.
- Доброе утро, Светочка! - Это была Елена Михайловна. - Я вас не разбудила?
- Нет, нет, доброе утро, - ответила я, поглядывая на тест.
- Я тут связалась со своей приятельницей. Она, между прочим, когда-то общалась с Вангой. Так вот, она сказала, что чемодан иногда говорит о беременности. Нужно посетить врача…
«А вот это я и без вас знаю», - подумала я, глядя, как проявляются две полосы теста.
- И обязательно мне позвоните. И приходите в гости, я всегда рада вас видеть.
- Хорошо, Елена Михайловна, я обязательно как-нибудь загляну.
Я отключилась.
Я смотрела на тест, и целая гамма чувств заполняла меня. Нужно было собраться и успокоиться, нужно было все это разложить в своей голове на правильные места, но телефон не дал мне сосредоточиться.
- Привет, подруга! - закричала весело Ирка. - Небось, пялишься на две полоски?
- Сука, - сказала я и передернулась, как недавно.
Нет, больше я это слово никогда не буду говорить подруге.
- И тебе доброго утра, - меж тем продолжила Ирка не знающая о моем обете. - Знаешь, что мне вдруг взбрело в голову?
- Что? - спросила я, но мне было совсем неинтересно, что пришло в голову моей разлюбезной подружке.
Я хотела, чтобы она поскорее высказалась и оставила меня наедине с моими такими противоречивыми мыслями.
- Тебе нужно обо всем этом написать книгу.
- Что написать?
- Книгу, книгу.
- Зачем?
- Ну, как зачем? Станешь знаменитой, заработаешь кучу денег.
- Ты когда-нибудь слышала, что говорят мужчины о так называемой современной женской литературе? Так вот, они говорят, что эта самая литература - это такое фуфло, что нормальному человеку даже в руки брать нельзя.
- Светка, ну ты даешь! Ты вообще когда-нибудь слышала, чтобы мужики говорили что-то умное? - спросила весело Ирка, у которой было чрезвычайно приподнятое настроение.
- Слышала, - ответила я уверенно.
- Ладно, не буду спорить. У тебя сейчас период полного доверия к мужчинам. Но мужики, они ведь пишут для мужиков. Ну, там - политика, куча трупов или что-то очень историческое и очень умное. Мы же совсем на это не претендуем. Мы напишем для таких, как сами, для читающих в метро. Почитал и тихонечко забыл на сидении, а потом семечки в кулечки заворачивать. Мы же не тщеславные, Светка.
- Нет, не хочу, - отказалась я твердым голосом.
- А если я напишу? - робко спросила Ирина.
- Напиши.
- Правда? Но только имей в виду, я привру и присочиняю и обязательно сделаю из тебя героическую личность.
- Да, на здоровье! Делай, что хочешь.
- Тогда, послушай.
- Что послушай? - ужаснулась я.
- Ну, я заснуть не могла, накропала чуть-чуть.
Я вздохнула, мне совсем не хотелось слушать Ирину, но отказаться - обидеть до смерти.
- Там пока немного, Светка, - стала утешать меня Ирка, заметив мое несколько секундное замешательство.
- Ладно, читай.
- Так вот. Произведение называется: Че-мо-дан.
Ну и название, подумала я, но вслух ничего не сказала. Но Ирка, конечно же, сразу все почувствовала.
- Светка, чемодан - это аллегория. Вот представь: рождается человек и ему Господь вручает чемодан и человек живет, наполняя чемодан своим опытом, знаниями, хорошими делами… Так, постой. Ведь наполненный чемодан тяжелеет, а значит нести его все труднее и труднее? Так что же это получается? Чем лучше ты жил, тем тебе труднее в старости? Нет, так не годится.
Я с облегчением вздохнула, она сейчас возьмет тайм-аут, и я успею еще посмотреть на спящего Володьку, но надеждам не суждено было сбыться.
- Ага, вот так. Человек рождается и ему Господь...,
- Я это уже слышала, Ирка, - с тоской сказала я, но Ирка не поняла намека, на нее нашло вдохновение, и она стала развивать свою мысль дальше:
- … и в этот чемодан складываются все грехи, что успеет человек совершить за свою жизнь. Светка, я поняла, - закричала радостно Ирка, которую посетила вдруг новая идеальная мысль. - Ведь в старости это все видно - ну, какой у кого чемодан. Ты только приглядись. Спина согнутая, лицо обвисшее, значит чемодан ого-го, какой тяжелый. Но самое главное, что чемодан нельзя никому отдать и нельзя взвалить на себя чужой. Только свой и только сам.
- По-моему, очень даже часто свои грехи сваливают на других. Сплошь и рядом, - попробовала я возразить великому писателю.
- Это тоже полная иллюзия. Это только кажется, что все свалил, просто человеки - это такой примитив, что еще лет и лет, чтобы все понять и трезво оценить.
- Ну, хорошо, твори, - отвалила я с барского плеча, в надежде, что писатель скроется в своем кабинете и забудет обо всех на свете, но, увы…
- Так я почитаю? Тут мало.
О Господи! взмолилась я, но он не пожалел.
- Совсем чуть-чуть. Ты думаешь, это так просто? Ни фига. Нужно каждое слово, чтобы правильно, уместно и с учетом фонетики.
- Ладно, читай, - сказала я, поняв, что все равно не отлипнет.
Но хотелось, чтобы все это закончилось быстрее, и я еще успела полежать и поглядеть. Вот Володька спит, а я смотрю на его такой прекрасный профиль (помечталось).
- Кхе, кхе, - откашлялась Ирина и как всегда вернула меня на землю. - Лес такой густой и темный, что пройти через него почти невозможно. Но я знаю, если к рассвету не выбраться к дороге, случится непоправимое. Поэтому обдирая руки и оставляя на память лесу лоскуты своей одежды я настойчиво пробираюсь вперед.
Двигаться быстрее очень мешает чемодан, который я держу в левой руке, но чемодан бросать нельзя - это очень важно, вернуться домой с чемоданом. Борьба с ветками мешает вспомнить, почему это так, но с этим я разберусь потом, главное донести чемодан до дома… Ну, как? - спросила Ирка, ожидая моего положительного мнения.
Полная чушь, подумала я, но вслух сказала:
- По-моему, неплохо.
- Какое неплохо, какое неплохо? По-моему, гениально.
- Ну, хорошо - Ге-ни-аль-но!
- Светка, - услышала я голос Володьки, который раздавался из квартирной утробы.
- Все, - сказала я. - Володька проснулся.
- Слышу, слышу. Ну, иди, иди, а я писать. Напишу главу, позвоню - ты теперь мой главный цензор и главный критик, - сказала Ирка и я уже надеялась нажать на кнопку отбоя, но подруга сказала. - Да, у меня сегодня свидание.
- С кем? - оторопела я.
- С милиционером. Очень умный парень, между прочим, даже удивительно. И симпатичный,  кстати.
- Ну, поздравляю! - радостно сказала я и пожелала подруге счастья.
- Хочу завтрак! - снова услышала я Володьку.
- Ладно, иди, я позвоню позже. Цём, цём.
Ирка отключилась, а я пошла готовить завтрак. Приучила же! На свою голову!

© Все права защищены. Елена Малкова. 2008 год