ВЕРА. Колечко

Верка свалилась как снег на голову. Сирийцы ее уволили, она обиделась, взяла сколько-то денег и махнула в Германию просраться. На третий день ее побывки мы столкнулись носами на пешеходке.
- Здра-а-вствуйте, котик... – протянул я со всей возможной язвительностью.
- Здравствуйте-здравствуйте! – кривляясь воскликнула она и, обхватив меня за шею, чмокнула в губы и в нос.

...Прошла неделя. Изредка мне всё же удавалось до нее дозвониться. Но что-то важное из той жизни было, очевидно, утрачено навсегда. Я бесконечно зевал и спотыкался. Мозгам не хватало кислорода. «Купи железа...» – посоветовала всезнающая Люська. «Ты не понимаешь...» – цедил я. И всё думал, думал, думал.

Наконец мы снова встретились с Веркой на пешеходке и отправились прогуливаться.
- Во! – вдруг вытянула она руку в сторону витрины. – Давай зайдем в „Kaufhof“... Мне нужны сувениры...

...Мы перерыли залежи дисков в музыкальном магазине, приценились к «ай-поду» в отделе электроники, проглядели насквозь секцию игрушек и наконец снова выбрались на пешеходку. Распаренная немецкая публика в неглаженых тишотках перла пакеты с покупками, давилась у стоек с распродажами, заглатывала на ходу куски обмазанных горчицей сосисок, отрыгивала, орала на детей, сквернословила; турки всех сортов сквозили вокруг с таким гордым видом, как будто аллах только что поручил им лично нечто очень важное, – в общем, всё было почти как обычно. Почти.

- Стой! – вдруг сказал я, повинуясь внутреннему позыву. – Не туси так шибко... Нам сюда.
Мы, держась за руки, стояли перед ювелиром «Крист».

Внутри было торжественно и прохладно, витрины неброско светились, солидных лет дама за стойкой тут же скроила для нас сладкую улыбку. Психологи! Младенцу ясно, что если двое за ручку заходят к ювелиру – значит будет выручка.

Дама у «Криста» была специалистом: уже третье добытое ею из-под прилавка – заученная доверительность! – колечко из белого золота не только уверенно лезло на пальчик моей пассии, но и однозначно нравилось мне. И пассии, кажется, тоже. Подтянутые и гладкие скулы ее слегка порозовели. Верка нервничала. Ей было неловко.
- Давай, давай! Хорошее! – попытался я поддержать ее в ефрейторской манере.
- Пойдем лучше в «H&M», правда... – Она подняла на меня свои немыслимые глаза. – Не обижайся...
- Оставьте до завтра, если можно... – бросил я тетке за стойкой, та кивнула согласно, и мы ретировались к видимому Веркиному облегчению.

Она, кажется, даже вспотела...
- Тебя не продует? – спросил я, сосредоточив в интонации весь свой наличный запас предупредительности и ласки.
Верка поежилась и виновато улыбнулась.
- Пойдем в ХаЭм. Не обижайся.
- Хайнц унд Мориц, это два немецких придурка, типа комиксов. Знала?
- Нет... – легко ответила она и хорошо улыбнулась перемене темы.
- Шучу... Сам не знаю. Но Макс и Мориц реальные в натуре фольклорные фигуры. Даже аптека где-то тут рядом так называется.
- Дикари... Назвать аптеку комиксом...
- Это вы дикари, в вашей Азии. На верблюдах кто ездит? Макс унд Мориц?
- У нас не Азия, у нас Ближний Восток.
- То-то я и смотрю, что у тебя глаза раскосые, ближневосточные. Вот щас поцелую...
- Целуй...

Верка опустила веки, я слегка прикоснулся к ним губами, нахально и всем языком сразу лизнул снизу вверх рот и нос, тут же обтер слюну щекой, обхватил девчонку за плечи, слегка прижал и, наконец, завершив ритуал, чуть отстранился и снова взял ее за руку.
- Ну... Пойдем в твой ХаЭм... Чего ты там забыла?

С полчаса мы провели в магазине, купили пару безделиц и, немного одурев от духоты и публики, выбрались наконец наружу.
- Теперь хавать! – бодро возгласил я. – Сосиски Нюрнбергские, ближневосточные...
- Каки-и-е?..
- Нюрнберг – это в Баварии. Для нас – ближний восток...
Она опять хорошо улыбнулась, и я снова полез целоваться. Верка не сопротивлялась.


Потом, уже много позже, через день или два – мы только что подъехали к дому, – она вдруг подняла на меня свой уже обозначенный мной как немыслимый взгляд и полуслышно проговорила:
- Ты обволакиваешь...
- Как? – не понял я поначалу или, точнее, понял молниеносно, но не дал недодуманной мысли дорваться до языка.
- Обволакиваешь. Я ничего вроде бы не хочу – и всё делаю. Ем, сплю, говорю... как заколдованная.
- Это нам, колдунам, одно удовольствие... Типа когда колдовство ладится...
- Нет, правда... Скажи мне кто-нибудь позавчера, что такое будет, я бы даже не смеялась. – По лицу ее пробежало беспокойное облачко.
- Очень деликатно... Что же такого недолжного происходит?..

У меня защипало в носу, зубы сами собой принялись что-то жевать. Я по-птичьи вытянул шею и повертел влево-вправо головой, чтобы осуществить глоток.
- Просто я тебя... люблю... – без интонации прохрипело мое горло. – А ты это знаешь. Тут колдовать легко. Я почти ничего и не делаю...

- Ты классный...
- Мерси...

Я уже чуть притормозил пульс, а то сонные артерии буквально рвали шею, и теперь тупо смотрел то в нечистое лобовое стекло, то на широкую пластиковую спицу руля, на которой громоздились, подозрительно наползая друг на друга, дурацкие буквы «AIRBAG». Обычно эта надпись меня успокаивает. Приятно думать, что кто-то о тебе позаботился. Сейчас буквы сливались и покоя не было.

- Я хочу тебя всю, понимаешь?.. – промямлил я и тут же углом глаза уловил знакомую гримаску. – ...Съесть... Целиком. Давай ты будешь жить у меня внутри? А потом я сглотну телевизор – и тебе будет не скучно. Сейчас есть такие, совсем маленькие. И еще мобилку...
- Пойдем... Я хочу прилечь... Устала.

Мы выбрались из машины, перешли улицу, и вскоре она уже сидела, подтянув колени к подбородку, у моего кухонного стола, и щурила глаза от сигаретного дыма, и улыбалась моим байкам и историям, которые сыпались у меня нынче как из рога изобилия.
Потом мы что-то ели, потом пили чай, потом смотрели на компьютерном мониторе киношку, потом...


...Потом она улетела. Это другая страна, Ближний Восток. Это не Нюрнберг, будь он трижды неладен.
И мы что-то писали друг другу и пересылали это электронной почтой. Писали всегда не то. Совсем не то. Колдовство кончилось, на расстоянии оно не работало. Не было больше душа и кофе по утрам, не было дневного, ни с чем не сравнимого угара за занавешенными шторами. Не было ничего...

Тогда я съездил в «Крист» и купил то колечко. Футляр мне выдали алый, внутри было пушисто от плюша, платина сверкала, как ей и положено...

А мы всё писали. И это было уже настолько не то, что однажды я зашвырнул колечко вместе с футляром куда-то за шкаф и напился до рвоты.

Потом с Востока пришла еще пара мейлов. До конца я их не прочел, а наутро снова отправился к ювелиру и велел раскатать кольцо под соответствующий размер. Ремесленник, ухоженный и дородный мужчина, сперва упирался и уверял меня в невозможности моего предприятия, но я настаивал и без устали тряс у него перед носом кошельком, так что в конце концов кольцо было раскатано, просвет радикально расширен, и дома, включив порнушку, я тотчас убедился в верности моих замеров.

Так что три сотни евро не пропали даром. Барышни умиляются и охотно трогают драгоценный металл. Некоторые стараются дотянуться до него губами. Удается далеко не всем...

А мне грустно... Недавно наткнулся в журнале на странный тест. Ответил на вопросы, подсчитал баллы – и вышло, что мой биологический возраст составляет сто шесть лет. То-то я замечаю, что стал раздражаться от смены времен года. Летом не продохнуть, а в сентябре сразу начинаю мерзнуть и кутаться...

- Люська! – кричу я в кухонное окно вниз, во двор, Люське, развешивающей на веревках бельё. – Люська, у тебя включен интернет?
- Да!.. А что?
- Ты не можешь взглянуть, отчего это я от стакана шипучки так пьянею? Что всё это должно значить?..

Люська снова появляется во дворе минут через десять.
- Эй!.. – кричит она мне в окно.
- Ну?.. – спрашиваю я. – Посмотрела?
- Это старость... – отвечает Люська бесцветным голосом.
- Можно было догадаться... – говорю я чуть слышно и наливаю себе еще стакан шипучки.