Ромовая баба. Действо 7

Они стояли за моей дверью и шептались, как прислуга, готовая подсыпать яд и пустить тебе вместо шейного платка «пеструю ленту» обвивать твою липкую от испарины шею. Он знаком не давал ей повышать голос хотя бы на градус и йоту  громкости, как будто постоянно выкручивал ей звук-когда она нарочно пыталась громко говорить, чтобы я расслышал содержание разговора и хорошенько подготовился.

Р.Б.: Он же мальчик. Он совсем еще мальчик. Он пишет стихи, чего вы от него хотите? Он еще совсем юный. Да, хоть ему и за тридцать, но такое чувство что он простодушен и наивен, как дитя. У него нет согласованности всех этих мыслей про борьбу. Ему она и не нужна-ему нужен покой. Только такой какой я ему могу дать. И он отречется от всего. Он забудет обо всем. Только бы он остался жить.
Т: Знаешь как- делай. Тебе и карты в руки.
Р.Б. А вы как свою работу принимаете. Все, что вы делаете. Вы спокойно спите? Кошмары не мучают?
Т: Я часто отвечаю на такие вопросы. Нельзя все воспринимать близко к сердцу. Это просто работа. Она никуда не уйдет. Главное, с душой и огоньком ее делать. Шлифовать день ото дня свое умение, как монахи в Шао-Линь. Поэтому рецепт счастья один- преодолевать личные пристрастия, и быть объективным. Будешь субъективным-будешь примерять все на себя-проецировать любую ситуацию-будешь париться –мучиться и доведешь себя до исступления. Как бы поступил. Как бы я бы если б я бы. Это главная ошибка. Однажды меня сам генерал спросил: как бы ты бы если б ты бы?
Р.Б. И что вы ответили?
Т:  В рифму ответил. Если б я бы-НИ-КО-ГДА?

Я в ее вотчине. В ее комнате. Готов пустить корни и пуститься во все тяжкие. Я как витязь на перепутье. Любишь ее-себя потеряешь. Любишь страну-себя потеряешь. Куда не кинь-всюду клин. Жизнь-ты сплошные вилы.

Я в ее комнате на птичьих правах. При живом-то ее муже. Такое чувство, что из-за того, что нет свободной вешалки в шкафу, потому что тебе даже не освобождают в доме вешалку -потому что ты не стал равным, ты для того, чтобы оставались на брюках стрелки, просто прижимаешь их дверцей шкафа, и так повторяется постоянно-то дверцей шкафа, то просто дверью-твоя военная смекалка позволяет демонстративно избегать обычных устройств и вещей, девайсов и аксессуаров, которыми в повседневном обиходе пользуется любой нормальный человек.  Ты сам нарочно, из неосознанного страха избегаешь этого «узаконения» как будто, обрастая вещами, ты примешь на себя роль ее самца- сожителя, и тебе, уже погрязшись в этом во всем, сложнее будет от всего этого отказаться-от нее-и связавших тебя по рукам и ногам вещей.

Она входит и подолгу смотрит на меня. Раздевается и молча подолгу стоит глядя на меня, пока не начинает зябнуть. Как натурщица, которую еще не успели нарисовать или запомнить мои глаза. Ее проступившие от прохлады соски, как пальчиковые батарейки, которые хочется запечатать своими ладонями и вдавить в ее грудь обратно. Больно сжать их, чтобы сделать ей больно.

Я просто с чисто гносеологической точки зрения-понимаешь, я хотел воспринимать человека без слов-просто как будто мы стали обходиться без них, я хотел говорить с ней на уровне взглядов, отношения, прикосновения-я и думаю -я бы много лучше видел и понимал ее, чем говорящую без умолку, видел бы ее лицо-больше обращал внимания на губы, на поворот головы и шеи, на то, как сложены ее руки. По походке я бы понимал, какое у нее настроение –и ловил бы каждое движение –правда- правда. Я бы никогда не ошибался-толкуя этот пра-язык жестов и взглядов.

Я бы любил теперь ее так, как в последний раз, как «на дорожку», «на посошок». Перед жатвой, перед боем, перед самой страшной и самой горячей пролитой кровью, за которой стоит чувство «настоящести» и истинного значения вещей. Любил бы так, чтобы она больше никогда не выходила из горизонтального положения, пока я буду ей обладать –никогда не отпущу от себя- как неваляшку, буду удерживать, несмотря на выравнивающие ее в вертикаль центробежные силы.

Я: У тебя есть дети- внуки.
Р.Б. Да, есть- не дети, а ребенок. Это ты.
Я: Я серьезно тебя спрашиваю.
Р.Б. Я серьезно тебе отвечаю.
Я: Ты не серьезно мне отвечаешь, ты просто даешь мне сдачи, ссыпаешь мне словесную мелочь.
Р.Б. Прикуси язык. Или я его тебе откушу.

Она старше. Может, она от этого и морально сильнее меня. Она готова к любому исходу. Пожалуй, в отношении близких- никогда не завидуешь годам, и хочется, чтобы они жили и были с тобой постоянно, не покидали тебя. Для тебя не имеет значения -доживешь ли ты до глубокой старости или нет-пожалуй –именно года -это единственное, чему не будешь никогда завидовать-как будто сознавая, что люди стареют -не от выслуги лет, и не от календарных дат, а от несбывшихся мечт, от  нереализованных планов. Несбывшихся надежд и неудавшихся ожиданий, а вся эта хронология, и все эти даты вовсе, вовсе не в счет. Возраст вовсе не в счет. И биологический возраст вовсе не причем. Главное- насколько человек себя чувствует. Насколько он заряжен оптимизмом. Что до сих пор выжимает гири на балконе, и до сих пор бегает по утрам, даже зимой, в одних шортах и майке. Вот где заряд, и все спрашивают «ну, где у него батарейка?» Почему молодые наркоманы чахнут, а этот старый огурцом? Так и я состарюсь в этом гостиничном номере, в этих выцветших шортах и майке перед ней нагой. Если я соглашаюсь. Я и она-пресная жизнь с терпкой на вкус женщиной-которая старше меня, состарится раньше меня.  Мы постареем еще раньше от моей неозвученной мечты-моего хлипкого старания в своем призвании-когда я согласился на тепло женщины-распрощавшись со своими идеалами и великой мечтой. Нет. Зря я. Я не достоин этой роли. Я еще не повзрослел. Я уже почти сдался. Ромовая баба. Громовая баба. Бромовая баба. Мой медленный яд. Мой троянский конь.  Орудие моего разрушения. Глинобитное орудие против моих теорий и заблуждений.

Я сплю, выжатый как лимон. Стреляный воробей и тертый калач-не про меня. Про меня-сошедший с дистанции. Позарившийся на что. Презревший быт и спокойную старость-тихое продвижение по службе. Теперь у меня навсегда непокой. Теперь мне как-то жить с этим, как с неизлечимой болезнью- беззвучно идущей за мной по пятам.

Осколок в груди щемит и клянет-за то, что ты даже не реализовал свое намерение, потому что у тебя, у твоего страха глаза велики, и при всей твоей увлеченности и решимости ты все озираешься по сторонам, заглядываясь на женщину, как на неизученную стихию, и ты воспринимаешь от нее исходящую угрозу- идя на риск. Рискуя жизнью и здоровьем, положением, работой, близкими, амбициями-всем не реализованным, всем отчужденным-от чего отрекся раз и навсегда зацепившись взглядом за взгляд-когда был исполнен решимости идти до конца и принести себя в жертву в лихой и ожесточенной купидоновой жатве.

За все приходится расплачиваться деньгами, здоровьем, непрожитой до конца жизнью, в которой даже не попытался жить на полную катушку,  ненаписанными книгами не брошенными палками, невыученными уроками, невозвращенными долгами, не решенной задачей, чем-то суррогатным- пальмовым маслом и соевыми соусами, непогодой, житейскими дрязгами и невзгодами, комками вываленных фраз, как будто одеждой,  с ее смятой, выброшенной из чемодана, прямо теперь под нос-«теперь ты выгуливай эту собаку»-«дальше живите сами».

Становишься жертвой практичности и обстоятельств, упакованный и расфасованный, как раздельные вещи и предметы по пакетикам вне принципов товарного соседства- для педантичности  аккуратно и систематично распределенные, каждое в свое место. Так и для тебя был готов свой угол и своя пронумерованная ячейка. Она готова была прятать тебя в каморку своих чувств, где- то запрятать среди невыбеленных хлоркой и отбеливателем халатов и чепчиков, и хозинвентаря, смятого белья-ожидающего химической чистки. Чем больше будешь экономить на тепле, тем больше будешь тратиться на лекарства. Чем больше будешь тратиться на эту любовь-тем дольше тебе придется от нее отмываться и открещиваться. Она это четко усвоила-теперь ей нужно было неуклонно следовать этой заповеди.

Влечение –сильное чувство, которое дает тебе иррациональность, делает тебя непредсказуемым и непрактичным, которое хочет ужиться в тебе- пустить корни, развенчать лжетеории и иметь какие- то планы на дальнейшую жизнь: подводить итоги, справлять календарные даты, оформить отношения и все ценное на близких, дружить семьями. Влечение –сильное ощущение, с которым тяжело справляться одной.

Ей приходилось терпеть ругательства, услышанные, пущенные  ей в спину, руганью и  нецензурной бранью-как ножами-словами. Предстоит испытывать неудобство от этой драмы положений. Этой недвусмысленной связи. Связи под надзором-под присмотром-его прикармиливали ее телом. Его приучали к ней. Его намеревались приручить. Ей нужно постоянно утирать кому-то нос из сотрудниц гостиницы, постоянно пыжиться и заботиться, что о тебе подумают, постоянно лукавить, отвечая на неудобные тебе вопросы, и делать вид, что ты их не расслышала, отвлекшись на что- то другое… ей –ставшей телесной наживкой и крючком для заезжего романтика был один путь «пропадать вдвоем» или «спасаться самой».

Она взяла в руки ножницы и пригорнула мою голову к себе.

(продолжение следует)