Дом

Мне снился дом. Именно сегодня.

Я не спала, у меня была простуда, дикая головная боль, но под утро пришел сон. В нем были дом и  тепло. Деревянный забор, дверь, кровать, диван, бабуля. И даже ванная, хотя у нас ее никогда не было, мы ходили в городскую баню. Она мне говорит: «Я хочу на службу».  «Но ты ведь никогда не верила в Бога?». Улыбается. В этом сне она верила. А я была там, где мне тихо.

Не бывает много домов, он один у каждого.

Мой дом был только там, а все остальное – пристанища.

Адыги не верили в рай или ад, они считали, что умершие живут рядом с нами.

Души Татьяны, Тамары, Лени и всех остальных жильцов этого длинного коммунального турлучного дома, имен которых я не помню. Если его не будет, где они все будут жить? Где буду жить я?

Лъяпъэ- сокровище.

Что любила я в нем? Воспоминания? Воспоминания, которые никогда не были моими? 

Это дом никак не снесут, хотя он стоит в самом центре города как огороженное гетто.

Нет больше моего инжира, на котором я пела песни весне. Нет и другого инжира, совсем маленького, который посадила мама в день моего рождения. Нет колодца с минеральной водой, нет калины, ягоды которой я сушила и заваривала чай. Нет больше дорожки из лилий, винограда и виноградных беседок, под  одной из которых стояли качели, скрип которых я  до сих пор помню. Нет больше жасмина, дурманящего ночью и бульдонежа, сначала зеленого, а потом белеющего снегом. Нет больше смородины, нет огромного ясеня с сойками, нет туй, на которых жили белки, нет яблонь, нет печки, нет моих друзей-кур, нет стеклянной веранды с крышей, прозрачной в небо.

Не осталось ничего.

Этот мир разрушен.

Он приходит ко мне лишь снами и душами, которые, как и я, тоскуют по тому, чего не вернешь. Они живут в том мире, который помнят. А я - в том мире, который помню я. Нас много, но мы дружим, потому что любим одно и тоже.

Хы щыгъу – морская соль.

В конце третьего тысячелетия до нашей эры  ашуйское письмо было занесено в древнюю Финикию продававшимися туда ашуйскими рабами и утвердилось в ней как протобиблское. Этим объясняется однообразие в письменностях Ашуи и Финикии. Ашуйское письмо в Библе явилось в дальнейшем основой для создания собственно финикийского письма. Обсуждается гипотеза, что впоследствии финикийское письмо было использована эллинами для создания своей письменности.

Когда мы пришли в мой дом, там жили обозленные узбеки-бомжи и добродушная собака. На веревке сушились плавки.

Эта земля перепродана несколько раз, только пока никто не осмеливается купить  ее под строительство.

Гу-къау – печаль.

Вполне возможно, что в свое время часть Хаттов предпочла бежать от захвата страны индоевропейцами Хеттами, которые успешно воевали с Египтом в страну Ашуа, которые были практически соседями, а возможно и родственным народом.

Я рассекаю толщу земли, я опускаюсь до самых горячих вод. Вершины Эльбруса с великанами и богами и предгорья Анапы с булькающими грязевыми вулканами,  греческим входом в Аид. 

Я вдыхаю все – запах сероводорода, слезы,  кровь, имена, танцы.

Девушки-птицы и юноши-птицы.

Этруски не произошли от греков, и, даже если Эней, герой троянской войны и дал начало династии, из которой впоследствии произошли Ромул и Рем, это не значит, что те переплыли Адриатическое море и основали колонию в Италии. Потому что греки тоже переселенцы. Ахейцы, ахеяне, ставшие одними из основоположников древнегреческого этноса, пришли из более древней страны – Аххиявы, «живущие на земле Айявы». Хеттская страна Аххиява.

Мы все - переселенцы.

Я опускаюсь на дно моря и прорастаю на противоположном берегу,  в золотом городе, самом золотом городе мира. На Кавказе мне было слишком сухо, в Италии слишком мокро, а в моем городе мне всегда было хорошо. Я его знала, словно жила здесь всю жизнь.

Унэ– дом. Унэ-Гуащэ – княгиня дома.

Этруски помнят свое лидийское происхождение. Адыги помнят племена Хатти, которые перешли этот сравнительно небольшой отрезок земли и основались на Кавказе, принеся с собой культ матриархата. В пятом веке нашей эры Псевдо-Арриан писал, что «от гавани Пагра (Новороссийск) до Старой Ахэи (Туапсе) прежде жили ахейцы, а теперь живут зихи».

Весь мир человека вмещался только в его дом. В этом Тарковский был очень близок к истине.

Она вся подо мной – зеленая как изумруд. Единственный изумруд на этом кусочке шара. Снизу каменные Армения и Иран, слева Черное море и Босфор, а на северо-западе выщербленные степи Калмыкии и Дагестана.

Я всю тебя видела. От края до края.

Я теперь знаю Тебя. Я теперь вспомню все – и Здесь, и Там.
 
«Ты никогда не будешь одной из нас», – говорят мне деревья.

«Я уже была одной из вас», - отвечаю я им. 

Я отталкиваюсь от земли и взлетаю.

Слишком много неба.

«Я благодарна вам», - говорю я голосам и отпускаю.