Эра святотатства - 2

Деревня Волоки
1962  год.
«Знаешь как нам сейчас тяжело, брат. Надюшка плачет, батько пьёт, не просыхая. Вот рассказал о тебе я и решил сразу написать письмо. Только не знаю, куда отправить, и отправлю ли вообще…»
Из письма Володьки Славных брату.

В начале апреля 1962 года мама Володьки Славных поехала в командировку в Яранск. Там проводился семинар по советской работе. На который пригласили Марью Сергеевну, как депутата своего Совета. А ещё пригласила её на юбилей подруга – тоже учительница. Они когда-то работали в Ухте и вот случайно встретились, отдыхая в Сочи за год до этого. Оказалось, что землячки и даже живут в сотне километров друг от друга. Коллега Марьи Сергеевны, выработав северный стаж, вернулась на родину.
После памятной встречи, подруги стали переписываться. И вот, случилась двойная оказия – и по работе, и по приглашению – оказалась Марья Сергеевна в Яран-ске.
Обещала вернуться дня через четыре, но уже на третий день позвонила подруга и сообщила, что Маша пропала. Ушла на семинар и не вернулась. Мол, не поехала ли она домой – спросила.
Павел Иванович ничего не понял. Стал переспрашивать, но ещё больше всё за-путалось. В Яранске, получалось, Марьи Сергеевны нет, но и домой тоже не приехала. Решили подождать – может, едет где-то и к вечеру заявится.
Не заявилась, а вечером ещё был звонок от подруги. Сбиваясь с пятого на деся-тое, та рассказала, что после семинара, Марья Сергеевна пошла прогуляться по берегу Ярани. Половодье на реке – зрелище захватывающее. Женщина загляделась на это великолепие. Подошла близко к обрыву и съехала вместе с глыбой земли в воду. Произошло это на глазах у людей. Маша ещё вынырнула посреди речного водоворота, махнула рукой, что-то вскрикнула и скрылась в мутных струях разъярившегося потока.
Тело Марьи Сергеевны нашли рыбаки уж спустя две недели. Павел И ванович до этого ещё держался. Надеялся на чудо какое-то. Да и он не один был. Дочери Надюшке двенадцать лет и Володька в последнем классе учится – экзамены выпускные сдавать через пару месяцев предстояло парню
Гибель супруги потрясла Павла Ивановича до такой степени, что  он враз из цветущего красавца превратился в скрюченного замухрушку неопределённого возрас-та. А ему ведь ещё и пятидесяти не исполнилось. Русая шевелюра его превратилась в лохмотья серой пакли; руки, творившие чудеса одним топором, вдруг сделались тря-сущимися, будто от ветра, крючковатыми сучками высыхающего дерева.
А после сорокового дня Павел Иванович запил. Запил чёрно, беспощадно к себе – поллитру за поллитрой заливал в горящее нутро. И так, пока не погрузится в тяжкое забытье. Отключался на несколько часов, но и в этом состоянии сотрясали дом хрипы и стоны, а иногда и такая отборная брань да матерщина, какой Володька и Надюшка не слыхивали не то, что от отца, но и от самых отъявленных деревенских злословщиков.
Временами всё же приостанавливала жизнь это нещадное погружение в безумство. Павел Иванович приходил в себя на какое-то время и становился задумчив и тих.
Однажды, когда уж Володька готовился к последнему экзамену, так же после долгих раздумий Павел Иванович заговорил вдруг с сыном. Сидел он на кухне в майке и трусах. Перед ним стояла поллитра, а он уж час глядел на неё, будто пытался разглядеть того зелёного змеёныша, который обитал в прозрачном аду пойла. Всё ж не решился откупорить посудину, а вместо этого вдруг поднялся и вытащил из дальнего угла кухонного комода прокопченную кружку. В ней он бывало заваривал крепкий чай, почти чифир. И в этот раз, приготовил зелье. Закрыл варежкой и, оставив чифирбак в сторону произнёс почти мечтательно.
– Жизнь то эть не остановилась. А, Володь?
– Дак нет…. – парень сидел напротив и уплетал хлеб с молоком.
– Так это… Володь, сюда вот глянь…. – и втянул ногу, раненную когда-то.
– С войны… - понимающе сказал Володька глянув на старый шрам. Он и раньше видел эту отметину, но не спрашивал – у многих подобное было на всех частях тела.
– С Войны…. Только не с той, о которой ты подумал…. Мне тогда лет было, как тебе сейчас…. – кружку взял. В фарфоровую чашку плеснул до половины чифиру. Глоток сделал, следом второй.
У Володьки от неожиданности кусок в горло не так пошёл. Поперхнулся, за-кашлялся. Когда отлегло, опять произнёс, будто ничего странного и не было в словах отца.
– Тогда кулаки….
–Эх, и ты туда же…. – подождал, покуда  сын от удивления на лице отойдёт, и стал рассказывать о своей семье и  родственниках. Отца, мать помянул. Ещё о родственниках в Просте – дяде Фиме и тёте Гути да их приёмной дочери Ирыше поведал.
– А ещё у меня брат близнец был – Петруша. Как и Надюшкиного. Да вишь, как вышло, ни тот ни другой не пожили на свете…..
Младший брат умер в первый год жизни ещё. Володька тогда совсем малень-кий был и помнит лишь лицо Пети – бледное-бледное. Цвет это навсегда в памяти Володьки вписался. Ещё  и потому, что после случилось ужасное.
У Надюшки игрушка пластмассовая была «дочка Саня». И вот запропастилась. Нашёл её уж через год в огороде Володька. От солнца пластмасса выгорела и лицо стало таким же мертвенным, как и умершего брата. С парнишкой истерика случилась, думали помешается. Чуть не месяц молчал, но после отошёл, слава Богу.
А тут, оказалось, что ещё один Пётр был – брат Павла Ивановича. О нём то отец никогда не рассказывал.
– Ты никогда об нём не говорил….
– Не говорил…. Нельзя было. Но теперь уж всё равно. И ты взрослый, и време-ни прошло много….
Чифирку отхлебнул.
– Да и я-то вовсе и не я. Точнее, фамилия настоящая мой чуть другая. Я ведь беглый, как революционер…. – усмехнулся Павел Иванович и ещё крепенького чайку пару глотков неспешно испил.
– Как!?
- Так, Володь…. Уж случилось. Но я ни с той, ни с этой фамилией ничего преступного не совершил. Плохого, бывало, совершал, но ведь это у всякого человека на веку  случается. А чтоб подлое или преступное… Нет…
В долгом рассказе о судьбе появилась двоюродная сестра Ирыша. Её знакомство с отцом Володьки и долгое ожидание с войны.
– Оно, вишь как случилось то…. У Ирыши родной отец в Новосибирске жил. После школы Ирыша туда поехала, чтоб учиться, но не случилось с учёбой – отца арестовали. Она обратно приехала. А пока готовилась к институту, познакомилась с Максимом – твоим батькой, значица.
– А почему так зовут то её, Ирыша? – поинтерсовался Володька, чтоб паузу заткнуть.
– Не знаю… Мало ли в деревнях причуд разных. Мы с Петрушей, когда жили у них. Так она сперва была Иришей, а уж потом как-то свернулось на Ирышу….
Ещё помолчали.
– В Просте то у Ирыши родители приёмные. Она к им вернулась из Новосибирска. А потом у неё сын родился, Коля. Получается тебе он братом.
– Да? – совсем у Володьки от братьёв голова кругом. То один умерший во младенчестве был, а тут ещё два и один живой, получалось. – А он где сейчас?
– Не знаю… Верно, так в Просте и живёт. А, может, уехал.
– А я….
– А ты… - и снова долгий рассказ о том, как работала Маша на Севере, как встретилась с Максимом – первый раз во время войны, второй – уж после. И снова всё переплелось: убийство отца; неизвестная тётка со странным именем Ирыша; её сын, а ему брат Коля.
Володька не перебивал отца (он сразу его признал, как только поселился Павел в их доме и, однажды назвав его «папаой», после ни разу не осёкся на этом слове). Когда же узнал о брате, живущем где-то поблизости. Очень обрадовался и уж в остальное повествование Павла Ивановича не вникал.
Смерть братика Пети, а затем  найденная кукла, потрясшая вообажение парнишки, верно, как-то заложили у него в голове какую-то потребу – брат. Брат старший или младший. Ему так хотелось найти его, что он, пока не узнал о существовании Коли, строил всякие предположения о том, что он не один. Был уверен, что где-то ходит его половинка. И вот свершмилось. Володька узнал, что есть на земле родная ему братова душа. Есть! А уж время придёт и они увидятся.
«Брат… Братишка… Братка….» - на разные лады пело в душе Володьки.
Павел же продолжал свой рассказ. Уже и чифир в кружке кончился, уже и вто-ряки замутил, а слова так и не кончались, будто истекали из рваной душевной раны.
– И мать Маши погибла страшно – в огне. И сам она утонула…. Странно это. Надежда Васильевна знахаркой была. Говорят, смерть близких мученическая за знахарство родственникам выпадает. Но ведь баушка Надя не зловредной деятельностью занималась. Она не одну сотню больных на ноги подняла. Опять же меня взять. Ведь рана-то гноиться начала…. Сгорел бы от лихоманки, но ведь не сгорел, благодаря ей.
– И тебя она лечиал, выходит?
– Да…. Я эть….— и снова о своих похождениях Павел Иванович надолго ухо-дит в воспоминания. Как попал к цыганам, как они выпроводили его с подправленными документами, как оказался в Волоках. И снова предположенье, которое уж давно гло-жет нутро.
– А, может, наказанье роду такое, что не добрых людей она лечила? Что пользовала таких, как я - проклятых ?
– Какой же ты проклятый… Ты ведь….
Не слышит довод сына Павел Иванович.
– Так получается. Коли не я, а Маша…. Потом…. Это…. И Прокопа выходили баушка Надя.
– А это кто?
– Это… Это не доказано, но ход дел подсказывает, что он виновен в смерти твоей бабушки, Машиной мамы. Он, получается, из ревности дом подпалил….
Павел поднялся и пошатнулся вдруг. И без того бледный вдруг посерел аж лицом.
– Тебе чё, не по себе? – испугался Володька.
– А ни чё…. Ни чё… Очифирился…. Сейчас успокоится…. – и за сердце взялся.
– Ак те молока, может? – беспокится сын.
– Ну-у…. Нет…. Пойду, прилягу…. – в куть направился, где обосновался в последнее время. Раньше здесь Володькин угол был – он тут и спал на деревянной самодельной койке. И на столе у окна уроки делал.
Павел спать на кровати не мог, даже подойти боялся. Пришлось Володьке переселиться на полати – а там и не так плохо. Лампочку приладил к потолку и в любое время мог книжки читать.
Павел Иванович лежал неподвижно минут десять, Володька рядом стоял, не зная, что предпринять, но готовый любую просьбу отца тут же выполнить.
Наконец Павел Иванович выдохнул громко, глаза открыл.
– Отпустило…. – и снова к Володьке – Ты, это, Володь… Смотри ежжай учиться то…. На меня не смотри…. Мы с Надюшей проживём. Я эть не старый, а она уж не грудное дитя.
Володька эказмены сдал. Отец к тому времени от пьянки отошёл. Вроде можно было ехать учиться, а ему страшно – и от того, что близкие одни остаются, и ему их будет не хватать – понимал.
В конце июля Володька не поехал в Киров поступать в тамошний политех, как собирался, а пришёл к отцу на работу.
– Пап, плотником возьми….
– Точно?
– Да…. Год поработаю, стаж будет…. – оправдывается Володька, но отцу и то-го достаточно, что решил ведь не враз парень, а больше месяца думал….
Институт от Володьки никуда не делся. Через год поступил и не куда-нибудь, а в инженерно-строительный институт столичный…..