Ира, Машка и Ваня

Машка была беспокойным ребенком. Здоровым, но капризным. Хотела на руки. Орала во всю мощь новеньких младенческих легких. Орала день и ночь. Мастерски умела навалить в только поменянный подгузник и громогласно возвестить об этом. Леха по ночам уходил к родителям писать диплом. Сил не было. Не было никаких сил. Стоял декабрь. Ира начала курить, не прекратив кормить Машку грудью, ненавидела себя, но сил не было. По одной сигарете в день, точнее, в ночь, когда уходил Леха. Она выскакивала на балкон в легком халате, высасывала тонкую сигарету в несколько затяжек и кидала окурок вниз. Пачку держала в косметичке: Леха ни в жизнь бы туда не полез.

Ваня родился тихим. Неуверенно помяукал в руках акушерки и поменял окраску: из синюшно-розового стал просто розовым. И замолчал. Грудь взял нежно и не по-младенчески деликатно. Поглядел на Иру голубовато-серыми глазами, уже просветлевшими после рождения. «Сыночка…» - сказала Ира. И заплакала, сама не зная, отчего. От жалости и любви к крошечному и такому осторожному существу. Ваня не подвел и потом – плакал редко, лежал тихо и совсем не кусался.

Машка пошла и стала ходячим стихийным бедствием. Был очень нужен манеж, но Ира сопротивлялась - где это видано – живого ребенка в клетку. Страшно, до задыхания, плакала, придумав воспоминания про свой собственный манеж – что не могла дотянуться до мамы через желтую пластмассовую проволоку и тихонько скулила, как звериный детеныш. Но Машке манеж был не помеха – она в два счета научилась ронять конструкцию на пол, кинувшись всем весом на стенку, и выползать на волю. Через полгода в доме было разбито все, что могло разбиться. Изжевано все, что помещалось в рот. И кроме этого Машка так и не научилась убавлять звук – лепет вечно  переходил в оглушительный визг. Ира снова плакала и курила на балконе.

Ваня пошел очень рано. Его неуверенный шаг был совершенно бесшумен. Скользя, но не поскальзываясь на линолеуме в толстых вязаных носочках, он был похож на индейца. Ваню не тянуло к разрушениям. Он всегда шел через комнату по диагонали, находил угол, обнаруживал рисунок на обоях и заинтересованно водил по нему пальцем. «Будет художник» - надеялась Ира.

Машка чуть-чуть присмирела и Ира записала это на свой счет. У маленьких детей, как она знала, обязателен кризис трех лет. И если Машка хочет самостоятельности, то получит ее. Юная прекрасная девица платила добром за добро: поначалу делала сама все, что могла, а потом тихо просила маму помочь там, где она не могла. Стала проявлять утерянный было интерес к младшему брату, но он Машкиных порывов совсем не ценил, и Ире приходилось оттаскивать старшую от младшего. Вскоре стало легче – Машку взяли в садик.

Ваня никак не говорил «Мама». Лепетал что-то под нос. Был все таким же тихим и аккуратным. Но к единственному свободному от мебели углу прикипел всем сердцем, а от его пальчиков обои протерлись по узору до самой бумажной основы. Вытащить Ваню из угла стало нельзя: он сначала упирался, потом повисал на вытаскивающих руках, а потом издавал дикий, почти нечеловеческий крик, захлебываясь им, пока не отпустят. И снова вставал в угол. Ира тогда еще шутила, что Ваня ставит в угол сам себя…

Машку возненавидели в детском саду. Она, крупная и громогласная, колотила и мучила других детей, льнула к воспитательницам, дралась за внимание воспитательниц, отнимала игрушки, кидалась едой и писалась во время тихого часа.

На вопрос, когда Ваня заговорит, молодой, еще со следами юношеских прыщей на щеках, врач ответил: «Никогда». Ира расцарапала ему нос и выдернула клок волос. Он не звал на помощь и даже потом никому не пожаловался. Но скрутил Иру с мастерством тюремного надзирателя, усадил на стул и налил воды из кулера. И повторил: «Скорее всего, никогда. Но вы не должны опускать руки».
Леха ушел через две недели.

У Машки были пятерки по чтению и математике. Двойка по поведению. И двойка по физкультуре, но от физкультуры ее вскоре освободили, когда затянувшийся бронхит перешел в астму.

Ваня все же заговорил. То есть, не совсем, но для Иры это была первая победа. Он научился говорить «МА!», «НЕ!» и «ДА!», которое значило не «да», а «дай».

Машка начала приходить из школы сама не своя. Два раза сильно истерила, умоляя купить красивый рюкзак и сотовый телефон. Ира нырнула в разговор с дочерью, как в ледяную воду. Она уже почти взрослая девочка и должна понимать. У Вани большие проблемы. Ему нужны очень дорогие лекарства. Мы с тобой не должны опускать руки. Машка все поняла. Вечером Ира увидела, что она сидит на полу у кровати спящего брата, прижавшись лбом к его свесившейся руке, и тихо-тихо плачет. И тоже плакала тихо-тихо, спрятавшись за дверью.

Лекарства для Вани удалось купить, но запихать в ребенка таблетку оказалось невозможно. Растолченные таблетки Ира подмешала в кашу, в картофельное пюре и в молоко. И Ваня перестал есть совсем. Но Ира не расстроилась, а даже обрадовалась: быстро выяснилось, что Ваня ест только ту еду, которую открывают при нем, или ту, в которую нельзя ничего подмешать: например, сыр и яблоки. Чтобы до этого додуматься, нужен хоть какой-то ум, а значит, еще не все потеряно: ум-то на месте, только бы достучаться до него…

Машку стал провожать до дома одноклассник Илья. Белобрысенький, немного полноватый мальчик. Он стал единственным посторонним человеком, который переступил порог дома. Ира очень нервничала. Ваня подошел к постороннему человеку и вцепился в пуговицу на его школьном пиджачке. Илья разжал его пальцы, с силой дернул пуговицу – та оторвалась – и вложил ему в руку.  И начал приносить Ване пуговицы, счетные палочки, бусины и спичечные коробки. Через два месяца отца Ильи, военного, перевели в Мурманск. Машка за неделю похудела почти вдвое и перестала спать, Ира два раза вызывала ей скорую из-за приступов астмы.

Милая и настойчивая докторша посоветовала убрать из рациона Вани все мучное и кукурузу. Принесла распечатки, которые убедительно доказывали, что через месяц или два на такой диете дети, подобные Ване, выдают видимый прогресс. После этого с Ваней стало невозможно гулять. Вытянувшийся и окрепший, он вырывал у мамы руку и по знакомой дороге летел в магазин возле дома, пробегал мимо касс, хватал белый батон и впивался в него зубами. Запыхавшаяся Ира вбегала следом и отдавала кассирше деньги за батон. В магазине Ваню не боялись и не злились на него, а Ире сочувствовали.

В самом маленьком кармашке Машкиной сумки оказался постинор. Ира думала, что сердце сейчас остановится, но тут же успокоилась. Пора было признать: Машка неглупая девочка. Это доказывалось тем, что в распечатанной упаковке все таблетки были целы. Но разговор был необходим… И не получился. Машка уверена, что не подцепила никакую заразу. Машка уверена, что ее личная жизнь – это не мамино дело. А на мамино предложение попробовать пойти в училище после девятого класса Машка психанула и послала маму на три буквы. Ира психанула тоже и, рыдая, объяснила, что ни на репетиторов, ни на подготовительные курсы, денег нет. «Мам, пойдем покурим,» - сказала Машка и вытащила из-под матраца пачку сигарет. Ира на чужих слабых ногах пошла вместе с ней на балкон. Там Машка убила сигарету в две затяжки, обернулась к маме с невозможной улыбкой и тихо сказала: «Мам. Я справлюсь».
И справилась.

Ване пора было получать паспорт и подтверждать инвалидность. Он уже перерос маму на полторы головы. Очереди и комиссии измучили Иру. Ваня устал еще сильнее: он начал часто плакать и научился драться. Однажды, когда он силой вырывал у Иры крышку от сковородки (ему иногда были нужны самые странные вещи), на кухню вышла Машка. Ира, онемев от ужаса, наблюдала, как ее мальчик съеживается и отступает под тяжелыми оплеухами сестры. А Машка бесчувственно, как робот, повторяет: «Нельзя» - и бьет его: по щекам, по макушке, по рукам. Онемение прошло быстро. Ира запомнила только то, что сидела на кровати, обхватив себя за плечи, и тоже бесчувственно твердила Машке: «Уходи». «Уходи». Еще немного Машка шебуршилась в комнате, а потом вышла с рюкзаком и пакетами и даже не хлопнула дверью – тихо прикрыла ее за собой, подергала, убедившись, что замок щелкнул. И ушла. Назавтра Ира звонила в деканат и узнала, что Машку поселили в общежитии без проблем.  До зимних каникул Машка не давала о себе знать, но Ира нашла телефон вахтерши, познакомилась со скучающей бабулей и справлялась у нее о дочери, и слышала, что все в порядке: учится хорошо, приходит не поздно.

Ваня обнаружил, что карандаши оставляют следы на бумаге. Ира ликовала. Карандаши, ручки и фломастеры, только что купленные в канцтоварах, были рассыпаны по всему полу. Ваня зажимал карандаш в кулак и вел по белому листу. Потом еще один карандаш, а после два сразу, и долго рассматривал, что получилось. Ира хотела нарисовать ему человечка, но Ваня не давал и вырывал карандаш из маминых рук. Через неделю Ваня понял, что разноцветные рисующие палочки интересней ломать пополам.

Машка звала на свадьбу. Выкладывала в сети фотографии, где она похорошевшая, похудевшая, в обтягивающих брючках, в обнимку с высоким юношей в очках. Но в Ленинградскую область Ира поехать не смогла. Ваню нельзя было ни взять с собой, ни оставить с кем-то.

Все кончилось однажды утром, кончилось страшно, за каких-то десять минут. Ваня вытащил из маминой сумки шариковую ручку, замусолил во рту и вдохнул колпачок. Скорая приехала быстрее, чем ждала Ира, но ничего не могла сделать. Точнее, могла сделать только для Иры: ее били по щекам и кололи в вену.
Машка приехала на похороны с мужем. Положила на гроб свежие белые хризантемы. И только когда могилу стали засыпать комковатой мокрой землей, повисла на плече у мужа и заревела в голос, но бросила взгляд на Иру – и не просто замолчала, а заткнулась в одну секунду, кинулась к матери и подхватила ее, уже готовую упасть.

Ира оживала медленно и мучительно.
На кладбище не была ни разу. По вечерам открывала почту и писала Машке: «Приезжай. Пожалуйста. Приезжай». И стирала. И писала снова. И наконец, забывшись, нажала «Отправить». Машка позвонила в тот же вечер и сказала: Нет. Это ты приезжай. А утром Машкин муж, тоже Илья, как тот одноклассник, уже вез Иру на машине в Ленинградскую область, где дача, и яблоки, и цветы, и ее единственный ребенок Машка.

Первое, что Ира узнала, приехав на эту чужую красивую дачу: через пять месяцев она будет бабушкой. «Если будет мальчик – пусть будет Ваня» - сказала Машка. Второе – что ее единственный ребенок счастлив и спокоен. У Машки надежный муж, веселый и сильный свекр, интеллигентная и добрая свекровь – почти ровесница Иры, уже седая, но зато стройная и с осанкой.
Уютно устроившись в свежей постели, в маленькой комнатке с деревянными стенами, Ира выключила ночник и хотела заплакать, но не успела – провалилась в долгий и чистый сон.

Утром  было солнечно. Машка сидела в саду, за столом под навесом, и вязала, ее муж уехал в город, свекр возился с садовым насосом, свекровь вся в делах сновала туда-сюда. Ира тоже села за стол и наконец-то полной грудью вдохнула легкий летний воздух.
- Мам, дай мне яблоко, - попросила Машка.

Ира потянулась было через стол, а потом смотрела, просто смотрела, еще ничего не чувствуя, как стройная седая женщина берет из стоящей на столе корзины розовое яблоко и дает ее дочери. И невесомым, легким движением поправляет ее дочери растрепавшиеся волосы.

25-31.10.2011