Дом с мандаринами

Этот шикарный с мраморными колоннами дом перестроили из хрущевской пятиэтажки. Юркие, почерневшие от пота и работы таджики, обнесли его на расстоянии четырех метров крашеными железными разборными лесами. Около лесов землеройные машины вертикально вгрызались в землю, куда потом, в развороченные ямы японские желтоглазые краны опускали грубую, ячеистую арматуру. Ямы таджики залили бетоном.  Получился фундамент. На нем воздвигли новые стены, так, что дворик сократился в два раза.
При всем при этом жильцов хрущевки не переселяли, и все работы происходили на глазах изумленной публики. Когда же сверху добавили три сверкающих на солнце стеклянных этажа, так что поднять глаза вверх стало невозможно, жильцы опешили. По утрам они выходили на работу и оборачивались к дому лицом, чтобы посмотреть, как горит в лучах розового рассветного солнца крыша, как радостно цветут растения в оранжерее на последнем, ближнем к небу этаже, как по зеленым плоскостям прозрачного стекла прыгают солнечные зайчики.
На всех трех верхних этажах поселился Армен с женой Тамарой и четырьмя стремительными ребятишками. Армен любил ходить по оранжерее, брать в руки желтые абхазские шершавые мандарины и тыкать ими в стекло. Все говорили: «Армен чудит, он просто старый смешной сапожник из Еревана, дорвавшийся до государственных денег».
Однажды семья выходила из лифта. Армен шел впереди. Когда он вышел на крыльцо, набрал в грудь прохладного ноябрьского воздуха, то понял, что сейчас умрет и от этой, то ли мысли, то ли чувства ощутил невыносимую хрупкость всего живого. Все эти камни, тротуары, асфальт лежали и будут лежать до скончания мира, а эта вот серая, блохастая кошка, ее одноглазый задрипанный котенок, он сам и его жена и его дети умрут. Не в один день, но умрут, и такая любовь посетила Армена что он схватился за сердце и стал оглядывать двор, ничего не боясь и будучи готовым к любому исходу.
Когда дверь за армянином захлопнулась откуда-то издалека, наверное, с крыши семнадцатиэтажки или девятиэтажки или из детского садика раздался беззвучный шипучий выстрел, и Армен упал седой головой в асфальт, а на его спине, на уровне сердца образовалась  красная аккуратная дырочка, которая сразу же начала сочиться кровью.
Тамара открыла дверь за мужем и вначале подумала, что Армен неудачно споткнулся, но заметив дырочку, развернулась лицом к няне и детям и не хотела их выпускать на улицу, но потом, охнув, осела на крашеную в зеленый цвет лавочку, предварительно  убрав с нее куски газеты «Мои Черемушки», пластмассовые стаканчики и пустую бутылку «Коньяк «Московский» три звезды», оставшийся от неведомых ночных визитеров.
И только няня, старая няня, плюшевая и аккуратненькая стала голосить на весь двор: «А-а-а, убили, убили», — хотя даже дети стояли спокойно в проеме подъездной двери и никуда не двигались.
Участковый Борис Петрович с автоматом и в бронежилете, следаки в джинсе, аскетичные и вороватые, появились через три минуты, словно стояли за углом и наблюдали, когда же убьют этого Армена, этого старого армяшку, подмявшего под себя весь дом.
На крик выскочила консьержка Варвара Степанова, как была в турецком халате, и  Борис Петрович ее принял за Тамару, хотя конечно жену Армена хорошо знал, не раз к ним приходил занять денег, но тут почему-то ошалел и подошел к Варваре Степановне, может быть оттого, что Тамара сидела тихонько на лавочке и не шевелилась.
Но консьержка, поняв, кто нужен участковому, подвела его к Тамаре, но там уже стояли следаки и пытались ей задать вопросы, которые жена Армена слушать не хотела или совсем не слышала, потому что говорила няне: «Отведи детей домой поскорее».
Дети уходить не хотели. Они не понимали, почему папа не встает, а мама спрашивает: «Где скорая помощь?», — но тут няня перестала голосить, взяла младшего двухлетнего Ашота на ручки и пошла с ним наверх, на восьмой этаж, почему-то, пешком, забыв о лифте.
Через десять минут во двор въехал БМВ в виде джипа, кажется X5. Общество, высунувшееся из окон, стало машину разглядывать: бордовую, воинственную, агрессивную, сияющую на солнце, как доспехи Ахилла.
Бесшумно открылись двери и наружу вылезли два человека, одетые не по погоде, в неброские, но шикарные костюмы. Один, лысоватый и  прихрамывающий двигался чуть сзади, ровно в шаге от первого, первый же, величественный, не спешил, передвигался походкой человека наделенного властью, и если лысоватый уже успел оглядеть весь двор: и мертвого Армена, и Тамару, и участкового, и Варвару Степановну с сыном Павликом, и жильцов, торчащих из окон, то первый видел только жену Армена и шел к ней целеустремленно и важно.
Он остановился у скамейки, а лысоватый предъявил прокурорские ксивы, из которых Тамара узнала, что первого зовут Сергей Платонович. Он немного помолчал и спокойным голосом сказал:
— Мы поймаем преступников, Тамара Карапетовна  (как он только ее отчество выговорил), вот Вам моя карточка, звоните, обязательно в любое время, если нужна будет помощь.
Потом Сергей Платонович развернулся и вместе с лысоватым сел в Х5-ый и уехал.
Еще через час примчалась взмыленная скорая помощь, два силача в белых балахонах и таких же белых колпаках подняли отяжелевшее тело Армена на носилки и затолкали внутрь машины, будто армянин еще жив, хотя все зрители понимали: «Олигарх нашего двора мертв. Еще два часа назад он живой и невредимый разгуливал со своим семейством, ел абхазские мандарины, обнимал жену и детишек, а теперь мертвее мертвого, тверже бетона, который вливали в фундамент дома. И кашемировое пальто не спасло».
Следаки обошли все квартиры, что-то записывали в свои блокнотики, опрашивали самых незначительных жильцов, таких как испитая синюшная алкоголичка Лидия со старой беззубой собакой Альфой или серый и потертый младший менеджер сберегательной кассы  косоглазый Писарев Андрей Георгиевич. Все что-то говорили, но в целом показания сходились к тому, что никто ничего не видел и не подозревал, никаких угроз не замечал и очень любил Армена, Тамару и детей.
Под вечер Варвара Степановна накормила следаков жарким дымящимся борщом с чесночной пампушкой, они немного поспали на ее диване в темнушке и уже в 21-00 уехали на вонючем козле в отделение по улице Новочерёмушкинская, д 65, корпус 2.
А потом ничего не происходило. Ноябрь перекатил в зиму, отгремели Новогодние праздники, Павлика отдали в драмкружок при бывшем Дворце пионеров, умерла собака Альфа и ее похоронили черт знает где, но все жильцы подозревали, что в подвале, уж больно оттуда шел дикий и смердящий запах.
Оранжерея увяла. Если теперь поднять глаза вверх, на крышу, то вместо абхазских мандаринов видны голые желтые деревья. Вроде и Тамару обвинить не в чем  и няня молодцом, но деревья враз увяли и перестали плодоносить, как будто именно убиенный Армен и снабжал их всем необходимым: светом, водой и жизненной силой.
Ближе к восьмому марту, осознав, что в этом году никаких радостных подарков от мужа не будет ибо мужа нет, Тамара порылась в своей любимой оранжевой сумочке и под ворохом одноразовых носовых платков, флакончиков с помадой, накладных ногтей, ирисок, расчесок и зеркалец, обнаружила засаленную визитную карточку, черную с золотым тиснением, с телефоном прокурора Сергея Платоновича.
Она вначале не хотела ему звонить, долго разглядывала карточку, но что там разглядывать: чернота и золотые цифры, но когда няня повела младшего Ашота на послеобеденный сон, Тамара взяла радиотелефон и пошла с трубкой в оранжерею, где никого не было, не понимая того, что среди стекла была видна всему двору.
Её могли наблюдать старый отставной военный Егор Петрович, сутулый, с длинными и видными усами, прыщавый студент первого курса технического университета Андрей Иванов и продавщица Юлька. Тамара ходила из угла в угол, ругалась в телефонную трубку, экспрессивно размахивала руками, топала точеными крохотными ножками. В конце концов Тамара выбежала из оранжереи, бросив серебристую трубку на мраморный пол.
Потом наблюдатели видели, как Тамара Карапетовна неуклюже и рывками выводила свой Лексус LS 600 со стоянки и гнала на нем в неизвестном направлении.
В прокуратуре южного административного округа ее встретил лысоватый. Извиняясь, Владимир Петрович (так звали лысоватого) предложил жене убиенного  стакан чаю, так как Сергей Платонович на месте отсутствовал, и было абсолютно непонятно, когда он вообще появится в помещении и сможет ли принять Тамару и оказать ей надлежащее почтение.
— Ну, он же сам мне оставил свою визитку, — заламывала руки Тамара. Иногда ей казалось, что лысоватый совсем не обращает на нее внимание и тогда жена Армена стреляла глазками в надежде хоть так привлечь внимание Владимира Петровича.
Когда Тамара потеряла всякую надежду, майор (а лысоватый был майором) оторвал глаза от портрета президента, висевшего на стене, и усталым, каким-то никчемным голосом произнес:
— Пейте чай, Тамара Карапетовна.
Он подошел к окну и набрал полную грудь воздуха. За стеклом шел нежный перистый снег, и казалось, что он идет не с неба, а от земли, поднимаемый вверх восходящими потоками. Такой порядок вещей веселил майора, он уже три года не был в отпуске, и когда смотрел на снег, то представлял Крым, Кара-Даг, Черное море, белые кораблики и желтые панамы.
— Мы очень далеко продвинулись в деле Вашего мужа, но мешают небольшие сложности.
Тамара оторвала взгляд от пальца майора, которым он постукивал по стеклу, и вместо того, чтобы собраться с мыслями, улетела в неведомые высоты, отвлеклась, вспомнила, как Ашотик перевернул утром чашку с компотом, как средний, Арутюн, собрался стать милиционером, как накричала на няню, а поэтому пропустила искренний монолог Владимира Петровича, который он закончил тем, что придвинул к ней салфетку.
Тамара, нащупала салфетку на столе и поначалу хотела ею вытереть лоб (от духоты она вспотела), но в последний момент разглядела какие-то фамилии на салфетке и спросила:
— Что это?
Майор отошел от окна и сел напротив Тамары за стол, налил себе горячей воды из кулера и бросил в стакан с подстаканником пакетик чая Ахмад
— Как что, — вздрогнул лысоватый, — на этих людей Вы должны переоформить дом.
Тамара ничего не поняла из сказанного, но запомнила, что эта мятая, белесая салфетка содержит какую-то очень важную для нее информацию, потом она откинулась на стул и сжала колени (до этого она сидела, закинув ногу на ногу, облокотившись на бюст Дзержинского).
— Чей дом, — переспросила она.
— Ваш дом, Тамара Карапетовна, иначе мы убийцу не найдем, — сказал лысоватый и стал собирать со стола бумаги, переставил на подоконник стаканы с чаем, завернул остатки шоколада «Альпенгольд» в фольгу.
Тамара медленно поднялась, отряхнула клетчатую, шерстяную юбку, поправила прическу, положила салфетку в оранжевую сумочку и вышла из кабинета, но в проеме двери обернулась, словно что-то хотела сказать. Ee верхняя влажная губа даже дернулась в гримасе, но в последний момент она тихо и скромно закрыла за собой тяжелую деревянную лакированную дверь, даже не попрощавшись с Владимиром Петровичем.
Она медленно дошла до стоянки и села в Лексус. «Я люблю тебя жизнь», — пела Тамара Карапетовна грудным соблазнительным голосом и выжимала из своего монстра космическую скорость, что зафиксировали камеры слежения, установленные на фонарных столбах. Но даже когда ее остановили на посту, когда вручали квитанцию о штрафе, когда отдали честь  напоследок, она все равно пела громко и решительно, словно шла в свой последний бой.
А потом время для нее остановилась. Все дела по дому делала няня: варила супы, выносила мусор, читала вслух новостные сайты, готовила домашнее задание с старшими сыновьями, водила младших в садик, громко ругалась, когда у нее была мигрень, а Тамара сидела в кресле и смотрела в окно.
Там на крыше противоположного дома люди в оранжевой спецодежде тянули кабель и казалось, что эти мелкие букашки, оставшиеся с жаркого и удушливого лета, ведут тайную и разнузданную жизнь, желая пробить в сознании Тамары Карапетовны обширную брешь, в которую бы хлынул весь ужас и бред этого запутанного мира.
И вот когда эта брешь уже почти была пробита, когда она с трудом стала узнавать лица домочадцев, она взяла телефон и позвонила Сергею Платоновичу.
Его теплый и мужественный голос успокоил Тамару:
— Вы точно найдете убийцу?
— Разумеется.
— Я согласна, — с какой-то легкостью и радостью произнесла Тамара, положила трубку и впервые за последний месяц вышла во двор и завела свой Лексус.

Эпилог

Суд был скорый и правый. За решеткой сидел щуплый юнец, который все время молчал. На вопросы он отвечать отказывался, поэтому все были довольны: и судья, и прокурор, и адвокат, и нашедшиеся свидетели. Ему дали пожизненное, тут он закричал, что обещали пятнадцать лет, если все будет нормально и вскочил с лавочки, но его увели в наручниках и затолкали в уазик.
Тамара смотрела на этот цирк апатично, глаза ее были полны слез, и было непонятно, верит ли она происходящему и что вообще хочет от жизни.
Когда уводили щуплого, то няня плакала и Варвара Степановна плакала, а Егор Петрович выматерился, на что судья удалила его из зала.
Сергею Платоновичу надо отдать должное. Он подарил Тамаре Карапетовне две комнаты, оставшуюся площадь поделил на двухэтажные квартиры, в которые въехала богатая знатная публика района Черемушки: генералы, маклеры, банкиры, артисты и архитекторы.
Теперь, когда Павлик идет в школу, а он в сентябре пошел в школу, то оглядывается на дом и видит красную покатую крышу, вместо зеленой оранжереи  и оранжевых абхазских мандаринов.