8. 2. Долг и воля. Очищение мотива от долга

8.2. Долг и воля. Очищение мотива от «долга». Чьи долги мы исполняем

Обратимся к «долгу» в модели Е. П. Ильина.
Начнем издалека. Действительно, долг рассматривается
и Маслоу, и всеми нами, как элемент культуры, как произво-
дное от культурной нормы, которую индивид должен выпол-
нять. Как мы уже говорили, потребность безопасности может
возникать, когда внешние условия отличаются от условия нор-
мы или нормальной (безопасной) ситуации. В широком пла-
не ориентировочная ситуация предполагает, что в сознании
человека (и в ЦНС) возникает и совершенствуется некий об-
раз (безопасности) Мира или образ (безопасной) внутренней
Нормы, как и образ допустимых (безопасных) действий. Все
вместе они выступают уже как позитивные и безопасные Цен-
ности. Норма считается культурной. А потребность, в которой
обычно не видят места для нормы и долга, представляется не-
культурной, приближенной к биологическому началу. Таким
биологическим началом признается отсутствие «воли», «лень»
или «безнравственность». Но это не всегда так.
Ошибка, по мнению Маслоу, заключается в разделении
инстинктоидности потребностей и культуральности долга или
когниций. Первое считается всегда «плохим», а второе всегда
«хорошим».
«Животное начало понимается как плохое, жадное, хищное…», [Маслоу А.,
1970/2001, с. 137].
Маслоу здесь делает акцент в защиту биологического
и инстинктоидного. Он утверждает, что природа человека как
иологического существа значительно лучше, чем, кажется.
И культурные воздействия часто влияют на человека вовсе не
в лучшую сторону. В частности он приводит практику психо-
терапии, когда лечение восстанавливает нормальное психи-
ческое состояние, отключая вредные социально-культурные
воздействия и требования (например, жесткие и не всегда обо-
снованные культурные требования), возвращая психику к при-
родным инстинктам. [Маслоу А. , 1970/2001, c. 136].
328
Здесь следует сказать, что сам Маслоу признает нормаль-
ным в социальной среде то, что не все люди, считающие себя
культурными, признают как норму. Он признает любовь, коо-
перацию, взаимное оказание услуг, умеренность, баланс между
собственными интересами и интересами других людей, т. е. со-
весть [Маслоу А., 1970/2001, с. 137–138]1. Короче, Маслоу пы-
тается видеть в инстинктоидном естественность и гармонию,
и указывает, что в ряде культурных форм могут существовать
вредные и негуманные составляющие. Кроме того, Маслоу
определенно подчеркивает вред противопоставления импуль-
сивного (эмоционального) рациональному поведению, указы-
вая на их не антагонистичность, а синергичность2.
Мы выше уже говорили об этом. Под инстинктивностью
достаточно понимать только фазу возникновения напряжения,
который и запускает мотивационный процесс. Уже условия
запуска тревог и долженствований, как мы установили, мо-
гут быть вполне «культурными». Поэтому инстинктоидность
поведения в культуре, скорее, выглядит как биологический
механизм обеспечения соответствия внутреннего в человеке
и (его) культуры, например, его образа Мира, Норм и Ценно-
стей, или «интернализацию» (т. е. включение внутрь себя как
свое собственное) культуры и нормы.
Взгляды Маслоу в этой части лучше всего откорректиро-
вать с учетом новаций конца XX века. Польза открытых поло-
жительных эмоций и любви вместе с рациональным отноше-
нием к проблемам и с компромиссным характером поведения
в социальной среде – должны обеспечить социальный баланс
и личностную гармонию.

1 Отмечу, что этого же взгляда придерживался и Арнольд Тойнби. У нас
есть даже дополнительные аргументы к поддержке таких взглядов, см. 8.7.
и 10.2, но при одновременной защите ранжирования до осуществления гло-
бальных процессов автоматизации труда, см. Приложение.

2 В середине XX века это звучало более резко, с тех пор культурная сдер-
жанность аристократии (образец – поведение англичан) резко идет на убыль,
а в практику входит даже излишняя развязность, граничащая, наоборот, с на-
глостью. Значение рациональности, особенно, при смешении культур, резко
падает или трансформируется в вульгарный эгоизм до нетерпимости и ци-
низма.
329

В реальности за подобным резюме (любовь и рациональ-
ный компромисс с учетом сложных последствий) стоит длин-
ная логическая цепочка обоснования, которая исключает более
примитивные формы поведения как неэффективные (насилие,
приоритет наказания, угроза и психологическое давление,
искажение информации, грубость, цинизм, амбициозность
и т.п.). Рационализм в его системе и в нормальной системе –
это не эгоизм одного шага – выгоды на сегодня, а цепочка, пред-
полагающая интересы среднего и далекого будущего, включая
комфорт будущих поколений. Он вместе с положительной
импульсивностью и поддержкой страдающих или озабочен-
ных людей предполагает одновременно правило не вторгаться
в чужой интимный мир без согласия оппонента, но создать
условия для выхода соседа из кризисной ситуации, облегчить
его состояние.
Зачем мы вслед за Маслоу об этом говорим? Затем, чтоб
напомнить, что норма интернализованная и интегрированная
в человека, то есть нормальная норма в нормальном обществе,
работает и должна работать внутри индивида инстинктоидно
и не рационально. И она вовсе не требует напряженных раз-
мышлений по поводу культурных обязанностей и противопо-
ставлений общественного долга и собственных потребностей.
Отсюда мы должны иначе смотреть и на проблему «дол-
женствования». Это более проблема нравственности человека
как личности – его совести. Она, если долженствование есте-
ственно, есть проблема совести как лично осознанного, интер-
нализованного и сгенерированного долга перед другими лица-
ми (и обществом), а не внешне декларированного обществом,
точнее государством, еще точнее чиновником у власти, долга
личности перед государством.
Если некто формирует долг личности от лица общества,
а общество в лице большинства людей не считает это своим
долгом, то это проблема социальной структуры и неправомер-
ного поведения должностных лиц, а не рядового человека.
Более того, для некоторых социальных систем, обществ
и государств, с их утверждением чего-то общественного и го-
сударственного, что висит дамокловым мечом над личностью
330
и требует от человека каких-то «долженствований», это про-
тивостояние раскрывается в работе Маслоу, как и уже выше
цитированного мнения Спенсера, совершенно с иной стороны.
Суть проблемы, по мнению Маслоу, в следующем:
«… если мы решим, что антагонизм между человеком и обществом, между
личным и общественным интересом закономерен, неизбежен и непреодо-
лим, то это будет уход от решения проблемы, неправомерная попытка
игнорировать само ее (проблемы – СЧ) существование. Единственным
оправданием такой точки зрения можно счесть тот факт, что в больном
обществе и в больном организме этот антагонизм действительно имеет ме-
сто. Но даже в этом случае он не неизбежен,… А в хорошем обществе … этот
антагонизм невозможен. При нормальных, здоровых социальных условиях
личный и общественный интерес ни в коем случае не противоречат один
другому, напротив. Они совпадают друг с другом, синергичны друг другу…
Причина живучести этого ложного представления о дихотомии личного
и общественного заключается в том, что предметом нашего изучения до
сих пор были в основном больные люди и люди, живущие в плохих соци-
альных условиях…» [Маслоу А., 1970/2001, с. 140].
И это глубоко верно. В мягкой форме Абрахам Маслоу ска-
зал то же, что сказал Герберт Спенсер. Он назвал ненормаль-
ным антагонизм между человеком и обществом, его структу-
рами. Действительно, что такое общественный интерес, если
только не наша общая боль и забота? И наши слова, как бы
подсказывают нам, что боль и забота – это нечто связанное
с нашей безопасностью, нашим душевным напряжением.
А если чье-то мнение не является нашим общим, если от нас
требуют того, что мы не понимаем, что «внутренне нами не
принято», то внешняя культура общества или государства не
является гармоничной человеку, конечно речь идет о большин-
стве, а не об изгое.
Кто-то из великих людей сказал: «У меня нет чувства дол-
га – я интуитивно знаю, как себя вести и что делать и делаю
все, что соответствует моей совести, а получается, что это со-
впадает с тем, что объявлено как общественный долг». Редкое
везение? У автора этих строк очень большое подозрение в том,
что проблема несовпадения нормативного долга (морали, эти-
ки) и личного понимания долга (нравственности) свойственна
тоталитарным системам, которые формируют долг подданных
достаточно вольно (для чиновников в творчестве) и принуди-
тельно (для подданных как исполнителей).
331
Каковы варианты поведения гражданина в отношении
общественного долга? Возможно его несогласие с требовани-
ями государства и общества. Если таких людей, как он, мало,
и большинство выполняет долг, считая долг собственным,
а не внешним – то это не проблема мотивации, а маргинальное
поведение такого гражданина, криминал или патология. Если
таких, как он, большинство, то почему он и это большинство,
молча, уходят от исполнения долга, а не борются за нужные им
законы и порядок. Не лучше ли создать такие отношения вну-
три собственного общества, при которых люди взаимно дого-
ворились бы об общих интересах и затратах на их обеспечение
и об обязанностях? Это и означает создать общество3. Но если
такого общества нет, и гражданин не может обсудить эти темы
с другими, не говоря о чем-то большем, тогда он просто ухо-
дит, уклоняется от исполнения множества вредных или ненуж-
ных ему требований. Тогда и возникает разночтение его долга
и его потребностей. Так возникает модель мотивации, где долг
идет отдельной строкой, а потребности – совсем другой. И тог-
да долг не является естественной реализацией потребностей.
И суть состояния, как писал Маслоу – «больное общество,
больной организм».
К теме потребностей и долга, который не очень хочет-
ся исполнять, примыкает и уже рассмотренное нами понятие
оценочной установки с ее частым отсутствием практики (ис-
полнения) при явно выраженном долженствовании. Наша
критика потребности и не интернализованного долга совпа-
дает с критикой понятия «оценочной установки», установ-
ки как оценки без реального действия. Студент, получивший
«установку» (а, по сути, нравоучение) не писать шпаргалки,

3 А есть ли желание его создать? Общество создается (политическим)
«общением», а общение «в одной отдельно взятой стране» запрещено как
минимум с 1927 года (ежегодные по нескольку раз в год самостийные миро-
вые сходы, считай митинги, крестьян – это в те годы 85 процентов населения
страны). До 1917 года то же самое, а последнее столетие отмечает разрешен-
ное общение лишь в краткий период 1989–2006 год. Итак, баланс общения
населения на 300 лет (от Петра Великого) – в революцию 1917 – 10 лет и во
второй распад – 17 лет, всего – 27. Впрочем, последние годы появляется но-
вое виртуальное общение, но в интернет-материалах логика, речь и грамот-
ность выглядят просто отвратительно.
332
не будет следовать догмам, пока не лишится стипендии или
гранта. Он не примет множество норм, пока общество, то
есть окружающие не заставят его соблюдать нормы. А нор-
мальное общество как сомножество людей соблюдает то, что
удовлетворяет их вполне реальные потребности. Например,
преподаватель университета не будет бороться со шпаргал-
ками, если не поймет, что престиж его заведения упадет при
падении уровня образования выпускников. Но для этого
нужна прямая связь доходов университета, статуса, престижа
и оплаты преподавателя с рейтингом этого ВУЗа. А студент
при другой определенной системе получения работы (конку-
ренция за лучших специалистов и их деловое использование,
а не блат) будет не списывать, а зубами (или как китаец
в СССР) вырывать в университете знания и информацию. Он
будет мотивирован как минимум будущей работой. Короче,
длина логики причинно-следственных связей и реальная ра-
бота связи в каждом обществе и случае своя. Интернализация
долга и нормы в каждой ситуации своя. Но в нормальном обще-
стве включение долга и нормы в личность всегда происходит
и должно происходить гармонично и сбалансировано.
Как же функционирует социальная система, в которой
потребность и долг, т.е. интересы противостоящих сторон, не
вполне состыкованы? Вопрос не психологии! Но ответ всег-
да имеет материальное основание. А именно: для принужде-
ния при конфронтации интересов необходим дополнитель-
ный ресурс. Этот ресурс есть, говоря языком психологии,
подкрепление. Он служит для принуждения или поощрения,
для идеологического или религиозного воспитания и влия-
ния! Что же произойдет, когда ресурсов на поддержание норм
и принуждений к их исполнению окажется недостаточно?
Тогда нормы некому поддерживать. И явочным порядком
и постепенно индивид, и потом общество в целом такие «долж-
ные нормы» соблюдать перестанет. Мы тогда видим процесс
вымывания отживающей нормы, ее фактическую отмену, на-
стройку новых практик, а потом и новых норм. Например,
когда США вели непопулярную войну во Вьетнаме, амери-
канские граждане фактически отказались исполнять воин-
333
скую повинность в армии США, и последняя позже перешла
на контрактную систему. Заметим, что США вовсе не образец,
и что каждая социальная система приспосабливается и изме-
няет свои нормы и модели поведения по-своему. Это пример
приведения норм к соответствию их потребностям данного
общества.
Все это перекликается с взглядами Маслоу о том, что ин-
дивид не должен преодолевать свои потребности, должен быть
по возможности искренним сам с собою, и даже
«высшие стремления и позывы являются частью биологической природы
человека, столь же неотъемлемой, как потребность в пище» и «Культура
должна стать инструментом базового удовлетворения, а не подавления и
запрета… чтобы наши инстинкты, вернее то, что осталось от них, не были
окончательно задавлены средой, нужно защищать их от культуры, образо-
вания, научения» [Маслоу А., 1970/2001, с. 160–163].
Возможно, в культуре, в образовании и научении в США
А. Маслоу увидел нечто не вполне гармоничное, увидел, но не
договорил до конца. Теперь мы понимаем инстинктоидность у
Маслоу лучше, чем в начале раздела. Только не стоит оправды-
вать и пессимизм Маслоу. Защищать людей следует не от куль-
туры, а культуру следует строить и защищать от мерзавцев.
И это обязанность работников культуры. Защищать от фашизма
и ксенофобии, поиска врагов, от традиционалистских и фунда-
менталистских догматов в ущерб разумной свободе и праву на
частную жизнь. Или, наоборот, следует защищать ее от шоумен-
ства, попсы, цинизма и амбициозности как современной формы
гордыни, просто пижонства, наглеющей лжи, глупости и бол-
товни, вульгарной и ниже пояса рекламы, сексуальных револю-
ционеров и публичной клубники с рекламой нетрадиционализ-
ма и прав на его пропаганду под предлогом прав меньшинств.
Но у не всякого интеллектуала хватит мужества, а иногда
и просто энергии для коррекции разлившегося океана глупости
и фальши, которая всегда более напориста по определению.
Выход – требовать развития системы образования (и культу-
ры) детей – это системный подход. И начинать надо с образо-
вания учителей, установки общественных советов в школах, на
ТВ, в рекламе и в прессе.
334
И потому, возвращаясь к нормальному мышлению (по Мас-
лоу), мы утверждаем, что нормами следует именовать нормаль-
ную практику, в процессе которой люди удовлетворяют базовые
потребности. В нормальном обществе нормы адекватны потреб-
ностям и практике, т. е. интернализованы. Кибернетическая или
регулирующая сущность явления ясна и без рисунка.
А теперь мы точнее видим основу переворота логики по-
требностей «с ног на голову». Выше говорилось, что «актив-
ность уже есть компромисс нормативно требуемого обществом
и приемлемого отдельным индивидом». Но в «больной» ситуа-
ции есть особенность: ведущим желает быть не столько само
общество в виде множества членов, сколько социальная струк-
тура, говорящая от его лица. Тогда цепь прямой и обратной
связи адаптивного процесса поставлена альтернативно:

1. Норма от социальной структуры (под именем «общества»)
формирует долг индивида как предписание активности;

2. Воля индивида выступает как обратная связь-реакция
каждого члена общества и как компромисс индивидуального
поведения в приспособлении к норме и долгу.
Вариант 1. Социальная норма возникает не из общества
как обобщение интересов индивидов, а из недр социальной
структуры, о вторичности которой говорил Спенсер, и это хо-
рошо видно. Если это так, тогда, тот, кто формирует нормы, тот
и объявляет (свои) потребности как «потребности общества».
И требует от общества их как нормы исполнять. Короче, соци-
альные структуры могут формировать и нормы, и ощущение
долга – формы исполнения нормы. А логика такого переворота
начинается с узурпации ресурсов общества социальной струк-
турой (часто во имя «блага общества»). Если ресурсы общества
перешли в ведение социальной структуры, то народ начинает
ощущать, что общество находится на кормлении государства,
а тогда в обмен на кормление и полагается исполнять указанный
государством долг. И кормление становится «подкреплением».
Вариант 2. Это как у Спенсера: «Общество существует для
блага своих членов, а не члены его существуют для блага обще-
ства». Тогда норма в нормальном обществе и, с другой стороны,
нравственный долг и потребность в нормальном человеке (для
335
большинства) соответствуют друг другу. Это и есть основание
мотивационной сферы. А норма и есть закон. Общество, под-
держивающее закон, выгодный для удовлетворения потребно-
стей его членов, по сути, поддерживает потребности людей,
рост потребностей и средств их удовлетворения4.

4 Сами законы в нормальном обществе суть отражение стихийно возник-
ших хозяйственных практик и норм и возникают в нормальном обществе
снизу, от людей, их потребностей, их практики.