Каникулы дуралеев. Глава 4

  Дима очень спешил на вокзал, поэтому сначала долго не мог найти ключа от квартиры, торчащего в замке, потом забыл надеть сапоги и дошел почти до остановки в домашних тапочках, поражаясь тому, какой же на улице холод. Пришлось вернуться, теряя драгоценное время.

  Автобуса не было, Дима решил ловить такси.
  Вместе с шофером они замучились распихивать багаж. Зловредная кастрюля раскорячилась и не помещалась ни в багажник, ни в салон, её пришлось привязать к багажнику на крыше машины, куда примерзла  практически сразу же. Машина была издалека замечена работниками дорожной инспекции, остановлена для обследования и выяснения причин присутствия огромной кастрюли. Блюститель порядка настойчиво требовал предъявить ему кастрюлю для осмотра, что было совершенно невозможно, ибо посудина примерзла весьма основательно.

  Гаишник выходил из себя, грозил штрафом, а, в конце концов, полез на крышу машины собственной персоной, заглянул в кастрюлю, ничего интересного там не увидел и начал интересоваться наличием у шофера мозгов, совести и здравого смысла. Замерзший и озлобившийся таксист принялся сваливать вину на пассажира. Дима, услышав беспочвенные обвинения, стал «качать права» свободного гражданина демократического государства, вольного перевозить на крыше такси хоть унитаз. Препирающиеся стороны дошли до той точки, когда только мордобой может разрешить все проблемы. Слава Богу, до этого дело не дошло. Выведенный из себя дуростью шофера и дубовым упорством дорожного инспектора, Дима нахамил на прощание обоим, забрал багаж и отправился до вокзала пешком, благо идти было недалеко. Так что, попал он туда в еще более отвратительном настроении, чем я в своё время.

  У справочной будки меня, понятно,  уже и близко не было, Дима поспешил и согласно последним, дошедшим до него сведениям о наших билетах, сел в пятый вагон. Там он с разгону устроил  скандал проводнику, заявляя, что в его купе разместилось целое семейство идиотов, что идиоты преследуют его нещадно весь день, и что спасу от идиотов нет никакого. Проводник и поменявшееся со мной билетами семейство, в четыре луженые глотки пытались разъяснить Дмитрию обстановку, да только, куда им! Успокоить его удалось далеко не сразу, и поезд уже тронулся и начал набирать скорость, когда Дима с поклажей, чертыхаясь на каждом шагу, продирался через вагоны, из пятого в тринадцатый, к нам с Вовой. Кстати, ехать на всем предстояло в одном купе - ирония судьбы, не иначе.

  Поезд медленно выползал из города. Гнусный пейзаж бесконечно тянулся за окнами.
Видимо, в каждом городе считается доброй традицией самые отвратительные постройки возводить именно на подъездах к вокзалам. Какие-то бараки довоенного образца с выбитыми стеклами, просевшими крышами, окруженные горами хлама и обнесенные покосившимися, ободранными заборами. Жуткое дело! При взгляде на эти строения в голову лезут мысли о кровавых преступлениях, все здесь отдаёт мрачной уголовщиной. Вечереет… Того и гляди, прозвучит где-нибудь неподалёку предсмертный вопль несчастной жертвы!…

  Ну и холера с ней! Всё, это финиш. Если даже сюжет крутого детектива не смог развеять мои мысли, это уже предел. Безнадёжно скучая, я смотрела в окно и мысленно произносила душераздирающие  речи, взывающие к чувству долга, совести, и прочим лучшим человеческим качествам, когда услышала на удивление знакомый голос. Ничего не успев подумать, я сразу же поняла, что это Дима. Он все-таки здесь! Ну, сейчас я ему все расскажу, что думаю!!!
  Вот, примерно, как происходил наш диалог:
Я, вместо приветствия:
- Где ты был? Как сюда попал? Пешком догонял поезд? Кричал «подождите»?!
Дима, вместо ответа на животрепещущие вопросы:
 - Идиотка! (вежливо приветствовал меня лучший друг!) Какого лешего ты здесь делаешь? На фига было менять билеты? Ты думала, я буду приятно удивлен и мне доставит большую радость переться через весь поезд с сумками и этой кастрюлей? В гробу я видал её, и весь поезд, и всех пассажиров, и тебя вместе с ними, с твоими глупыми розыгрышами! Не желаю!
- Чего орешь? Спятил ты, что ли?

Дима: - Да, останешься тут с вами в здравом уме и трезвой памяти, когда  за два часа видел придурков больше, чем за всю предыдущую жизнь! Достали меня!
 - Прекрати скандалить! Сделай милость, заткнись и послушай, я все объясню!
  Дима: - Ха! Заткнись! Как же, а больше ты ничего не хочешь? Впрочем, ладно, заткнусь! Заткнусь, и больше слова ты от меня не услышишь! Никогда!! Буду нем, буду молчать как рыба, как вот эта самая кастрюля! Пусть у меня атрофируется язык, и я буду безгласен, как могила! Я тут так намучился, а мне еще хамят: «заткнись»! Вот и заткнусь, и не словечка не скажу! - тараторя свою тираду, Дима пёр буром, держа впереди себя кастрюлю. Я отбивалась, как могла, колотя ладонями по её эмалированным бокам. Задом ввалилась в купе, удачно отвертелась от кастрюли и  плюхнулась на полку.

Напротив сидел Вова и с умеренным интересом наблюдал за происходящим.
  Дима растерял боевой азарт и  воззрился на Вову.
- О! А ты что здесь делаешь? Соскучился без нас?
Вова застонал, должно быть, выражая свое отвращение нашим появлением, поднялся и отправился прочь из купе, бросив напоследок – «С вами не соскучишься! И откуда вы только взялись?»
  Димка, позабыв обиды, застыл в восторге -
- Он что, в одном купе с нами ехать будет? Ой, как здорово!

Распихав свой обширный багаж как попало, по третьим полкам и специальным ящикам, мы решили перекусить, Вова, кстати, к тому моменту к нам присоединился, и на почве совместной трапезы проявил некоторое подобие дружелюбия. Утолив голод, все принялись шалить, и уже минуты через две лёгких шалостей началось настоящее веселье. Володя, одетый как на пионерский праздник, в белую рубашку и темный модный джемпер, был оскорблением для наших глаз. С лучшими намерениями, решив развеселить человека, мы с большим энтузиазмом забросали его косточками, бумажками и прочим мусором. Терпеливый, он долго стоически держался, но после прямого попадания кусочка мясного соуса на белоснежный воротник рубашки, не выдержал, рассвирепел, и с громким криком бросился на нас. Ну, а мы только того и ждали!

  Дима умудрился  сбить Владимира с ног и впихнуть тому за шиворот большой, мятый кусок жирной бумаги, куда была до того упакована жареная курица. Я активно помогала, не давая Вове вывернуться, и как-то мимоходом ткнула его пальцем под ребро. Раздавшийся дикий поросячий визг оглушил не только нас, но, наверняка, ещё полвагона, и долго звенел в ушах. Нас с Димой как ветром сдуло на верхнюю полку.
- Господи, что это с ним, а? у Димки глаза сделались круглыми от пережитого ужаса. Я способна была лишь плечами пожать.

Володя поднялся и принялся отряхиваться, к счастью, молча. В дверях купе воплотился очень недовольный, толстый, пожилой проводник. Лоб его украшали очки, а в руке была газета.
- Что здесь происходит?  спросил он строгим, ничего хорошего не предвещающим тоном.
- Да вот, балуемся... как-то нерешительно начал объяснять Вова, одновременно с этими словами извлекая из-за воротника куски промасленной бумаги, с тем видом, какой бывает у балаганных факиров, достающих из штанов зрителей мохнатых пауков. Глаза на лоб у проводника, надо отдать ему должное, полезли не сразу, а только тогда, когда Вова, вытащив последний обрывок, всучил все бумажки в руки проводнику и стал закрывать дверь у него перед носом.

  В порыве праведного гнева проводник был великолепен! Он набычился, покраснел, зашипел, вдохнул полные лёгкие воздуха и начал... Слушать его было сплошным удовольствием, для нас, но не для Вовы. Блистательную речь проводник закончил воспитательной проповедью, еще минут на пять, напоследок сделал круглые глаза и пригрозил газетой, помахав ею перед носом у Вовы, после чего удалился, унося с собой, по запарке, обрывки куриной обёртки.
  После этого стало очень скучно.

  Вова нахохлился в своем углу и упорно отмалчивался, явно не желая с нами разговаривать, да не больно-то и хотелось! Димка тоже скуксился, с недовольной миной хлебал чай, наложил в кружку пять ложек сахара, забыл размешать, и канючил, что сахар какой-то неправильный, и ему несладко. Одна я пребывала в прекрасном настроении, и завела приятное знакомство с соседями, в купе рядом, где пели под гитару и баловались коньячком. Группа студентов техникума ехала по туристической путёвке в столицу и вовсю радовалась жизни. Пообщавшись с ними, поболтав о том, о сём час-другой, ближе к полуночи, я отправилась посмотреть, как там поживают Дима с Вовой, а то больно тихо у них, даже подозрительно. Уж не поубивали ли они там друг дружку? Приоткрыла дверь - внутри темно, значит, спят.

Я, стараясь не шуметь, вошла, немного повозилась, и полезла к себе на верхнюю полку спать, опрометчиво решив, что развлечения на сегодня все вышли.
  Ничего подобного! Как только я оказалась на полпути к цели, поезд тряхнуло, дёрнуло, я полетела вниз, по пути ухватившись за ручку какой-то из сумок. Сумка, секунду покачавшись на грани равновесия, торжественно свалилась, за ней - вторая, за ними, с диким грохотом, упала кастрюля. Я оказалась внизу, всё остальное - на мне, в порядке очереди. Кто-то проснулся, зажёг свет. Высвободившись из-под багажа, я уже не считала эту поездку хорошей идеей.

  Вова, торжествуя, отвернулся к стенке и там визгливо кудахтал в подушку. Димка и не пытался скрыть эмоции - прерывался, чтобы вытереть слезы, и самозабвенно выл опять.
Я обиделась и ушла в коридор. Следом вкатился Димка, продолжая веселиться.
- Ну, ты вычудила! Как это ты так ловко запрыгнула? Не ожидал таких талантов! Я посмотрела на него недобро, потом обиженно отвернулась, и он затих.
- Да, после такого, какой уж сон! Может, чаю выпьем?

  Я была обеими руками «за», но вот только чай без ничего, это как-то не очень! После пережитых эмоций хотелось усластить существование, а ничего подходящего в припасах обнаружить не удалось. Димка  зациклился на пирожных, ныл и требовал, чтобы я отправлялась хоть в вагон-ресторан, хоть к чёрту на кулички, но вернулась непременно с пирожными. Дима прикрыл глаза и бредил, бормоча: «Свежие… с кремом…сладкие…вкусные… Не могу!!! Сейчас умру!!!

  Внезапно подскочил, глаза горят, свихнулся на кондитерской почве, не  иначе, и кричит - Я придумал! Сейчас будет станция, поезд долго стоит, купим на вокзале! Спорить я не стала, и правда, хорошо придумано!  Прогуляемся заодно, воздухом свежим подышим. Мы похватали верхнюю одежду, влезли в сапоги, я захватила  свою сумку с кошельком, косметичкой и разними мелочами. Минут десять постояли в тамбуре,  поезд начал тормозить и остановился перед ярко освещённым перроном. Приехали мы на первый путь, что было очень удобно. Вышел заспанный проводник, нехорошо на нас посмотрел, открыл дверь, откинул ступеньку и предупредил:
- Стоянка пятнадцать минут!

  Мы  поспешили к перовому же ларьку на перроне. Ассортимент в нем, сказать по правде, не поражал изобилием: старые, замшелые коржики, деревянные даже с виду рогалики…нет, это совсем не то, чего бы нам хотелось!
  Второй ларёк, метрах в двадцати дальше, от первого ничем не отличался. И со скоростью бабки-паралитички, поскальзываясь и спотыкаясь на гололёде, потащились мы к зданию вокзала, в буфет. К счастью он был открыт, но к нашему бескрайнему удивлению, вместо буфетчицы на стойке красовалось взятое в зелёную рамку, радующее взгляд объявление «Ушла на склад». На противоположной стене, под самым потолком, в свете желтоватых светильников блистало другое произведение изящной словесности, которое грозно предупреждало: «Пальцами и яйцами в соль не тыкать!»

  Обалдевшие от такого странного обращения к посетителям, мы с Димкой всё же не забыли, зачем пришли, но, осмотрев прилавок и прочтя меню, с грустью поняли, что и здесь нам ничего не светит в кондитерском плане.
  За столиком в углу грустил пожилой тип с наружностью дипломированного алкоголика. На всякий случай, поинтересовавшись у него, можно ли надеяться на скорое возвращение буфетчицы, получили ответ, ввергший в изумление. Алкаш презрительно осмотрел нас, подумал, и, наконец, решившись, поделился соображениями:
 
- Да куда ей, старой клуше, четвертый раз ходит, и все без толку… может, штук пять донесёт со склада на этот раз, а там кто её знает, погода,
вон, сами видите...
  На погоду мы внимания как-то особо не обратили, в погоне за сладкой жизнью, а зря! Потрясённые увиденным и услышанным, мы медленно, с лёгким обалдением на лицах, зашагали прочь.

  Вышли из здания вокзала, и внезапно земля выскользнула из-под ног, сами же ноги моментально взяли верный курс на Полярную звезду и что-то, очень больно и часто стало бить нас по спинам. Через несколько секунд, уже сидя в снегу, мы крутили головами, силясь увидеть гнусную рожу обидчика, который так неожиданно и подло ухитрился крепко поколотить сразу двоих. Потирая все ушибленные места, начиная с шеи и заканчивая пятой точкой, кряхтя и содрогаясь от возмущения, мы осторожно и с трудом встали сначала на четвереньки, а потом и во весь рост. Гнусные рожи отсутствовали напрочь, зато невдалеке ликовала толпа зрителей.

  Обидчиком, а точнее, обидчицей, оказалась  лестница, ступенек в восемь-девять, довольно широкая и вся «от» и «до» залитая обледенелыми разбитыми яйцами. Тут-то нам стало ясно, что носила буфетчица со склада «четвертый раз и все без толку»! Радость зрителей была столь бурной и искренней, что стоило всерьёз задуматься над исполнением номера «на бис», но не было ни желания, ни, что самое плохое – времени.
По моим часам до отправления нашего поезда времени уже не оставалось совсем, но по Димкиным в нашем распоряжении было чуть больше минуты.

  На свою беду, мы вылетели не на перрон, а по другую сторону вокзала, на небольшую привокзальную площадь. Преодолев лестницу-чудесницу, мы, дико озираясь и издавая испуганные, нечленораздельные, а местами и непечатные возгласы, пробежали зал ожидания, билетные кассы и не к ночи будь помянутый буфет, и вырвались на перрон.
Только и услышали, как размеренный стук колес утихал вдали.

  Смысл происшедшего осознали мы не сразу. Немного придя в себя после пережитого, мы уныло поплелись в зал ожидания. Там, с трудом отыскав свободные места в уголке, недалеко от компании спящих бомжей, обрели дар речи и начали ругаться.

Диму я обзывала такими словами, что и вспоминать не могу - стыдно. Он, естественно, пытался свалить вину на меня, мол, то, что он, Дима, несчастный балбес, давно известно, и не надо оповещать об этом весь вокзал и будить спящих людей, а вот есть ли у меня своя голова на плечах – это большой вопрос. Разошлись мы здорово. Димка тряс руками перед моим носом и требовал: «Давай, иди и делай что-нибудь!», а когда я спрашивала, что именно надо делать, ехидно замечал, дескать, раз он придурок и балда, то посидит и отдохнёт, а то вдруг опять будет во всём виноват.

  Я вышла из себя, громко и скандально орала на весь вокзал всяческие оскорбления в Димкин адрес, да ещё пыталась пустить в ход кулаки.
Милиция по нашу душу явилась в тот момент, когда мы нос к носу, делая страшные глаза, орали, срывая глотки – «А какого чёрта  ты.. ??!».
Начальник станции, к которому нас отвели, паники не разделял, пообещал посадить нас в первый же поезд, идущий в нужном направлении, а также созвониться с Москвой, куда уехали наши вещи и определить их судьбу.

  Затем напоил нас чаем, опять без пирожных, зато подбодрил парой шуток, утешил, что не мы первые и не мы последние, отставшие от поезда, и что все это «пустяки, дело житейское».
  Мы успокоились, перестали плеваться ядом друг на дружку и, уже весело хихикая, отправились в привокзальную комнату отдыха. Комфортом особым она не отличалась, да нам много и не требовалось. Уселись на диване поудобнее, поболтали немного, и сами не заметили, как задремали. Через пару часов начальник станции собственной персоной разбудил нас и проводил к проходящему поезду, переговорил с бригадиром поезда,  проводником, пожелал «счастливого пути», и наконец-то избавился от неприятности в нашем лице.