Вариант сознания... ч. 46

      Фантазии Константина Треплева и научный  прогноз
     Фантазии Треплева о Мировой душе в  пьесе «Чайка» навеяны  чтением космических феерий Камилла Фламмариона.  Был такой французский астроном, популяризатор  научных знаний о Вселенной. За живой, убедительный  стиль его прозвали «Пламенный Орион». Он как дважды два доказывал, что Земля рано или поздно погибнет вместе со всей цивилизацией. В чеховские времена это казалось беспредметной  выдумкой. Чехов, однако, не оставил это без внимания. Не прошел мимо… А каковы современные прогнозы? И так ли они далеки от фантазий чеховского героя? Вот что говорят ученые  ( «Наука и религия», 2000, № 4):
    Д.Кэстинг, США:  судьба Земли  полностью зависит от Солнца. Когда средняя температура на Земле достигнет 60 градусов, планета начнет терять воду.  Около 20 процентов атмосферы – это водяной пар.  Пар попадет в стратосферу, где  будет разрушаться  космическим излучением. Обломки молекул  «убегут» в космос. Это произойдет через пять миллиардов лет, но есть предположения,  что  катастрофа наступит раньше. Через 500 тысяч лет  земля превратится в безводную пустыню.
     Ф.Эдемс, США:    Земля будет сожжена. Солнце, исчерпав запас энергии, взорвется. Огненный шар поглотит Меркурий, Венеру, Землю и Марс. До катастрофы осталось 3,5 миллиарда лет…
     Другой сценарий: Земля  замерзнет в глубинах космоса.  Проходящая мимо звезда  сорвет с орбиты самую большую планету солнечной системы – Юпитер. Земля окажется выброшенной в  межзвездное пространство. Но погибнет не вся жизнь:  еще миллиарды лет будут существовать примитивные  формы  жизни вокруг так называемых «черных курильщиков» -  горячих источников в глубине океана. Источники получают тепло от радиоактивного распада внутри планеты.
                25 июля 2000.
                * * *
               
                Ливадия.  ВНУМ-105    
Шесть утра;  из открытого окна слышно,  как  редкие  капли стучат по  пальмовому  вееру.  Пасмурно.  Непонятно,  то ли вставать,  то ли  ложиться  спать (Жюль Ренар).  Неясная  заря    с  трудом пробивается  водянисто-сизую  облачность.  Краски притушены,  желтовато-охристые   тона  тонут в  нездоровом,  почти  бордовом  свете.  Не  рассвет,  а  гангренозная  рана.  Мыс  Мартьян и тяжелая  туша   Иографа  иссиня-пепельны. Неестественность  цветов  бросается в  глаза,   стоит взглянуть на восток после   того,  как   подержишь взгляд  на  обрезе моря,  на мягком,  сталисто-голубом  лезвии горизонта.  Вглядевшись, отмечаешь   синий  плоский  горбик  где-то за  Аю-Дагом:  это мыс  Фиолент. До  него,  небось,  километров  60-70,  не меньше...
Углубился в  Ливадийский парк:  ухоженные  тропки,   ступенчатые спуски,  аккуратные скамейки,  урны  для  мусора.  Пробковые  дубы,  земляничное  дерево,   пинии,  кипарисы…  Чуть ниже  замечаешь, что рука  садовника   становится  небрежной.  На дорожках  мусорно,  скамейки поломаны,  кое-где   выпали бордюрные  камни...  Я  иду по асфальту,  послушно повторяя    змеиные  петли.  Дорога вдруг  резко обрывается,  куски полотна и обломки   подпорной стены,  сложенной  еще при  царе,  кучами лежат  внизу.  Дальше  -  незаметная  тропа.  Она приводит к  камню  -  наподобие  того,  у которого задумался  древний  русский  витязь.  На камне  начертано: «Ст. 1369,  высота  над уровнем моря  105 м».  ВНУМ-105.
 Оказывается, когда-то  тут проходил  терренкур! Народ  набирался  здоровья,  неспешно  шагая  по тенистым тропам  над морем.   А  теперь… Вот хаос  выродившегося  бамбука. За  ним в  зарослях  трехметрового камыша  -  усохший фонтан.  Вокруг  обломки  беседки.  Вот каменный  указатель показывает на  кучу  мусора;  асфальтированная дорожка -  вся взрыта,  взломана  потоками  воды. Вот оползень свалил сосну. Вот сухое  дерево спилено и брошено висеть на  ветвях  еще  живых  сородичей. Вот черная железная  труба, которая  ползла  вдоль тропы,  вдруг оборвалась -  и нет намека,  куда  она  шла и зачем.  Вот из  бурьяна  торчат,  словно  змеиные  плети,  кольца распотрошенного  бронекабеля.
Дорожка ведет в  сумрачную   чащу,  где замечаю столбы с колючей проволокой. Железные ворота,  зеленый  штакетник. Частная  дача.  Окрестности превращены  огородный  лабиринт: живые  изгороди,  ржавая  проволока, колючки  ежевики.  Свалка.  Вокруг – тьма алычи: бордовая,  золотисто-желтая.  Ягоды  тучами висят на  перегруженных ветвях.  Дальше  -  заросли кизила  вдоль ложа  ручья,  закованного в  почерневший  бетон. Вода..  Где вода, там и огороды…
 Жирный  голубь   с  оглушительным  хлопаньем  взлетает с  дорожки. С  высокой сосны недовольно  зацокала  белка  . Я  тут лишний.  Как-то я  видел,  как чайки  гоняли  коршуна,  случайно  залетевшего в  их  небеса.  Набрав высоту,  они атаковали  хищника,  а  коршун,  растерянно растопырив  короткий  хвост, едва успевал  увиливать. Того гляди, и лесной  люд - эти колючие  заросли,  эти голуби и белки,  явно потерявшие  уважение к  человеку,  загубившему прекрасные  угодья,  - вцепятся в мои волосы,  нацелятся на стекляшки  очков,   закогтят  взмокшую спину…
О,  Ливадия!  Где твой  белоснежный  рафинад? Растворился  в  редком  июльском  дожде?
                27  июля  2000.
                * * *
     ГИПОТЕНУЗА СОЗНАНИЯ

     Гипотенуза сознания перебита
     Между катетами бытия и быта.
     Вскрыты пещеры веры, но оттуда
     Не появится призрак чуда.
     Знаем заранее, что метафора -
     Проблема текста и автора,
     Заслуживающего прощения
     За поэтические допущения.
     Обливаясь в душе испугом,
     Мы возбуждаем волну напруги,
     Взламывая подсознание
     Ради плодов незнания...
     Странно, что неведение Вселенной -
     Способ освобождения от плена.
     Плетками опыта и быта
     Мысль исхлестана и перевита.
     Так, для катетов гипотенуза
     Не благословение, но обуза.
     Рвите! И дернется деловито
     Сиюминутная стрелка быта,
     Не маскируя и не тая
     Связи со стрелкою бытия...