Копеечка

              И так, я знал, что живу в Симферополе. Знал свой адрес. И иногда с мамой ездил к тёте Кате, маминой сестре, в Севастополь. Севастополь был у моря. Море было огромное. В Севастополе у автостанции, на горе, на постаменте стоял танк Т-34. Он и сейчас там стоит, может его не так хорошо видно из-за деревьев. Но в 1966 деревья были маленькие. 66 – 45 = 21 год, как закончилась Вторая Мировая война. Не мало, но деревья вырасти не успели. Тётя Катя жила в однокомнатной квартире с сыном Вовой. Вова приходился мне двоюродным братом, и был старше меня на три года. Вовин папа, дядя Валентин, окончил Киевскую военную академию, был морской офицер, преподаватель военно-морского училища. Тогда они уже развелись, и он с ними не жил. Мне нравилось ездить к тёте Кате. Во-первых, это было целое путешествие и, в общем, не так долго ехать. Во-вторых, было много внимания к моей персоне, - давали конфеты.
              Как-то, будучи в Севастополе, видимо глубокой осенью или зимой, было уже прохладно, мама привела меня к памятнику погибшим кораблям. Корабли не погибли в бою, их затопили из тактических соображений. Это всё, что я понял из маминого рассказа. Небольшие прозрачные волны, перетекая через обросшие зелёными водорослями камни на дне, били в бетонный берег и на мгновенье оголяли их, откатываясь обратно, таща за собой мелкую гальку. На некотором расстоянии от берега в воде возвышался памятник,- груда огромных камней, колонна, увенчанная литьём с завитушками и на ней птица, держащая в клюве венок. Я смотрел на морскую воду и камни, и думал, что всё это было всегда, а я был не всегда. Я был только сейчас, и первый раз здесь. – А мы придём ещё сюда?- спрашиваю я у мамы.
              Май 1956-го года. Южно-Сахалинск, аэропорт. Очередь за билетами. Двадцати шести летняя девушка Лэся, с именем произносящимся на украинский манер, через «э», преодолевает время и пространство к билетной кассе. Люди в очереди возбуждены перспективой в очень короткое время попасть на материк. То, что творится перед кассой трудно назвать очередью. Давка. Публика разношёрстна, поддата и бесцеремонна. Молодой, активный, общительный и предприимчивый лейтенант с кажущейся лёгкостью преодолевает толпу. С этим грубость не пройдёт, он в форме. Человек в форме всегда настораживает и деморализует толпу, у советских людей это заложено в генах. Нет мер воздействия на человека в форме. Неважно, что там у него в петлицах, это не всегда соответствует содержанию, люди неохотно, но уступают дорогу, никто не будет связываться. Этот по требованию, ему билет без денег дают. По акценту, похоже, земляк, с Украины. Молодой лейтенант бдительный. Девушку приметил ещё на входе. И дорожку прокладывал рядом. Лэся стройная, не многословная, на хамство не отвечает, на шутки «выстреливает» кратко. Лейтенант оценил обстановку, представился, вошёл в положение, сделал предложение, взял у девушки деньги, и получил два билета в кассе. После кассы это была уже пара. Пара молодых людей, осторожно присматривающихся друг к другу. Земляки. Ровесники. Профессионально определившиеся в жизни люди, окончившие школу к двадцати годам из-за войны, пережившие в детстве оккупацию, оставшиеся в живых – везунчики. Пришла пора создавать семью. Знаете,- эльдорадо, это не там где золото, это там, где нет закона, а вокруг отребье и проходимцы, и жизнь не стоит копейки. Важно было не нарваться и не ошибиться. Неважно, какая была погода, лишь бы лётная. Их ждала цветущая тёплая летняя Украина. Нет лучше способа скоротать время, как найти хорошего собеседника, но это в старости. А в молодости лейтенанты ищут девушек, а девушки выбирают лейтенантов. Встреча на краю земли, на острове. Двухмоторный винтовой самолёт до Хабаровска, над Охотским морем. Романтика. Ночь в студенческом общежитии. Утром поезд и до Москвы десять суток, гоняй чаи. А тут у Лэси ещё и полка верхняя, а у Анатолия нижняя. Поменялись. Устроились. У лейтенанта отпуск за два года,- девяносто дней, дорога бесплатная. В Москве купили апельсины и мандарины, дефицит. После чёрно-белых сахалинских будней, и затянувшихся рыбно-консервных дней, жизнь наполнялась красками и впечатлениями. Москва!!!
              Лейтенант Анатолий Юльевич Лонский, после окончания Днепропетровского военного артиллерийского училища направлен в в/ч … Сахалинской области, город Долинск, с окладом 250 рублей (старыми). Лэся Дмитриевна Козицкая окончила Киевский лесотехнический институт, при распределении выбрала Сахалин, проживает в городе Паранайск, работает на лесотарном заводе технологом и главным инженером по совместительству, в виду производственной необходимости и нехватки инженерных кадров, с окладом 360 рублей. Вероятнее всего так написано в их личных делах особого отдела. Разное было написано в делах, но объединяло их нечто общее,- они были.
              Но это не важно. Важно, что им по 26, и они «отбарабанили» почти половину отпускной дороги. Лэся купила билеты, и они катаются на речном трамвайчике по Москве-реке. А вечером Киевский вокзал, поезд, утром Киев. Лэся в Звенигородку к родителям. Анатолий в Умань, а там попутками под Бершадь, село Серединка. Вообще, он произвёл на неё впечатление, и был приглашён в гости.
              В Серединке столетний деревянный дом - мазанка под соломенной крышей, земляной пол, печь, половина дома овчарня. Огород без ограды, куры, коза, кукуруза. Две женщины ведут нехитрое хозяйство,- мать Лида и тётка Мария. – Адоль приехал! Адоль,- это лейтенант Анатолий. Мать его назвала Адольфом. Во время оккупации, в селе его звали «Адольф – победитель». В школе записали Анатолием. Не удобно как-то, фашистов победили, а в классе Адольф. Походил лейтенант по гостям, попил с друзьями самогонки, заглянул к Ване Запорожцу, одолжил велосипед и покатил по летней Украине в Звенигородку. А там по азимуту километров сто. Но для лейтенанта это не расстояние, марш-бросок и он у цели. Звенигородка,- районный центр, со всеми вытекающими, магазины там, автобусы, мощёные улицы с названиями, кинотеатр, газировка с сиропом, ярмарка. Город, одним словом.
             - Здравствуйте Лэся Дмитриевна! Здравствуйте Дмитрий Иовлевич и Марина Федотовна!
             - Проходите Анатолий Юльевич! Гостем будете!
              Каркасно-деревянный четырёхкомнатный глинобитный дом послевоенного проекта крытый черепицей, молодой сад на десяти сотках, отдельно стоящее хозздание, хоздвор с запасом дров, столярка, корова, куры. Пили «монопольную» водку, «разговаривали разговоры», играли в шахматы. Уложили лейтенанта на ночь в кровать,- ватный матрас, белая крахмальная простынь. А дома, он спал в одежде, на матрасе набитым сеном. И простыни увидел в двадцать лет только в армии. Не плохой лейтенант стрелок, одна мишень,- один выстрел. Шевченка на память читает, в шахматы выигрывает. Пса Каштана балует, животных любит, добрый значит. Проводили коротко. Сел на велосипед и поехал к тётке в Шполу, к брату Жоре,- отпуск длинный. На душе легко, дело слажено.
              Возвращался в конце лета самолётом из Харькова на Владивосток. Остановился в гостинице «Золотой рог». Опять билетов нет. Сосед, лейтенант морячок, говорит,- давай со мной, я на Камчатку следую, судно в Корсакове на рейде станет, катером доберешься. Так и сделали. Прошёл морячок на корабль, свернул билет, в спичечный коробок сунул и за борт на пристань бросил. Подобрал лейтенант коробок и на трап. Видать не только они смекалку проявили. Пароход «набит битками». Спали в коридоре, у дверей генеральской каюты. Датый генерал периодически открывал дверь и говорил жене,- вот смотри, как офицеры следуют к месту службы. У Корсакова, трофейный пароход стал на рейд в десяти километровой зоне, прибыл катер, забрал груз, почту, пассажиров. Штормило. В общем, было время у лейтенанта вспомнить свою попытку поступления в военно-морское училище. Бог его миловал. Запомнил он эти десять километров на всю жизнь.
              У Лэси отпуск короткий, гражданский она человек. Давно на своём лесотарном, план даёт, стружка летит. Работники ссыльные да сидевшие, контингент вертлявый. Ваньку валяют, производственников из себя ломают, время коротают, ругаются-прикидываются. – Лэся Дмитриевна! Эта залупа,- Сан Саныч, не в размер пилит! Оценила Лэся ситуацию,- пилите Шура, пилите… А что такое залупа? Посмеялись. И пошёл народишко свои разговоры промеж собой разговаривать, тару сколачивать и за «метлой следить» при главном инженере.
              Получила Лэся весточку от Анатолия. Списались. Приехал кудрявый худой лейтенант в Паранайск и увёз ценного звонкого специалиста по древесине в Долинск. Да она и не против была. Устроилась на работу в Горисполком, Зав общим отделом, с окладом 100 рублей плюс 80 рублей надбавки. Сняли комнату за 20-ть рублей у Ивана Васильевича, конкретного хозяина, ссыльного полицая. Расписались в октябре 1957-го. В марте 1959-го родила Лэся сына, назвали Юрой. В 1961-ом расформировали 41-ю Уссурийскую дивизию, в которой служил Анатолий. Сокращение в армии. По «личному делу» специальность зарубили. Училище не высшее, отец репрессирован. Леся подсуетилась, прокурорское дело организовала по реабилитации. Решение пришло,- «уголовное дело прекратить за отсутствием преступления». Личное дело Анатолия затерялось. Начальник артиллерии полковник Кирнос придержал. Всех распределили, двое остались. Один лучше другого. Лонский и Ковальчук. И направили зенитчика в Ленинград на курсы начпродов. Лэся в Звенигородку к родителям. А 3 июня 1962-года от рождества Христова, в городе Звенигородка, Черкасской области, к вечеру заволокло чистое небо. Дунул прозрачный шквальный ветер. Разверзлись небеса, и пролился долгий чистый дождь, и умыл господь эту землю перед чудесным явлением. И пришёл Я молча не совершив ни шага. И явились волхвы в лике акушера, и дали мне по жопе, и огласил Я среду обитания божественным звуком, в котором было всё. И взошла с востока яркая звезда по имени Солнце, потому что пришло утро, и законов астрономии никто не отменял. И температурил я десять дней, пока волхвы не сказали,- иди домой матерь из этой овчарни, Бог даст,- очухается. И проскрипел ангел, в лике санитарки,- ты в Череде его выкупай, станет как новенький, сносу не будет…
              В 1966 году уже давно прошла денежная реформа,- десять к одному. За одну копейку можно было купить коробку спичек, или стакан газировки. За две копейки можно было совершить звонок по городу в телефоне-автомате. За три копейки,- купить воздушный шарик или пресную булочку, или стакан газировки с сиропом. Пять копеек стоил проезд в автобусе по городу. Шесть копеек стоил пирожок с ливером. Десять копеек стоил беляш. Двенадцать копеек давали за пустую зелёную пол-литровую бутылку, а за молочную белую с широким горлышком, пятнадцать. Один доллар стоил 30 копеек, и за него давали пять лет лагерей. Вобщем, в семье, даже офицерской, с двумя детьми, не то, чтобы денег особо небыло,- но копейку считали.
              Так вот! Стою я с мамой в Севастополе, на берегу бухты, у памятника погибшим кораблям. Вокруг пустынно. Бьёт в бетон не сильный морской прибой. Парят длиннокрылые красноклювые белые чайки. И говорит она вслух, что больше не хочет никуда уезжать, потому, что ей уже 37 лет, и она в Крыму. Пусть не в приморском, но южном миллионном городе. И развестись не может,- нормальной квартиры нет, всё по баракам. И детей двое. Но ехать придется,- она жена действующего офицера, а не преподавателя военного училища. А действующие офицеры, служат на одном месте не более пяти лет. И я, и она в этот момент ещё не знаем, что поедем на Сахалин. Но она точно знает, что куда-то поедем. Всё смешалось в той жизни, и вера и суеверие. Просто в стране, где я родился, банда, дорвавшаяся до власти, отменила Бога. Но я этого ещё не знал. И Бог этого не знал. И мне, маленькому свидетелю её тревоги, она даёт копеечную монетку, и говорит,- брось в море. Я спрашиваю,- зачем? – Чтобы вернуться сюда,… обязательно вернуться, …примета такая. И полетели в море две монетки, её и моя… Две копейки, две жизни…звонок богу.