Безголовые

Говорят, есть три навыка, приобретенных раз и навсегда: умение плавать, ездить на велосипеде и умение стрелять. Если с первыми двумя все ясно, то третий навык вызывает некоторые сомнения. Спросите у любого мужика: «Ты умеешь стрелять?» «Да, – ответит он, а чего тут такого,  совмещаешь эту фиговинку с той бякушкой и жмёшь эту шнягу. Бац! И в яблочко!"  Особо «продвинутые» посоветуют зачем-то зажмурить левый глаз и стрелять в паузах сердечного ритма. Но, если честно, все это полное фуфло. Знаете, что такое умение стрелять? Это мгновенный просчет более десятка параметров: учет времени суток, идеальное определение расстояния до цели с погрешностью плюс-минус пять метров, слух, плюс полное знание характеристик оружия и особенностей полета той или иной пули. Говорят, стрелка можно подготовить. Но если даже  он и сожжёт несколько десятков тысяч патронов, выработав полный ресурс нескольких стволов, то вы все равно получите просто хорошо подготовленного ремесленника. Не более. Стрельба -  это, как танец. Танцуют сердцем, а не разумом. И стреляют тоже. Некоторые говорят, что научились стрелять в армии. Никогда не поверю! Я не говорю про службу в «горячих точках», там учат не стрелять, а убивать. Автомат же, на мой взгляд, это вообще оружие для идиотов. Высадить в цель три или четыре пули на удачу, что одна из них поразит цель, это фуфло. Да и как можно научиться чему-нибудь в армии, если за два года солдат стреляет только четыре раза.  Но зато чистит два-три раза в неделю. Чистит, вылизывает, вычищает и смазывает его под пристальным взглядом ротного старшины, который, (гад!) носовым платочком все равно где-нибудь да намотает кусочек нагара. Если честно, в «учебке», на зачетных стрельбах я еле-еле сдал на норматив ВСК. Кстати, хваленый Калашников тогда у меня перекосил патрон и заклинил. А умение стрелять, это… Знаете, когда вы научитесь стрелять? Когда вы почувствуете разницу между первым и вторым выстрелом и внесете поправки для третьего. Когда вы услышите, как в отверстии ствола слегка завывает вечерний ветерок, когда вы забудете про мушку и прицельную планку, и когда легким наклоном оружия научитесь выбирать поправку на боковой ветер. Возьмите в руки винтовку, завяжите себе глаза и попросите кого-нибудь накинуть на середину ствола бантик вашей дочери. И, когда вы почувствуете изменение веса, тогда я поверю, что вы еще на что-то способны. Кстати, хороший стрелок должен уметь хорошо рисовать, обладать музыкальным слухом и, конечно же, играть на каком -  либо музыкальном инструменте. Да, чуть не забыл самое главное - надо любить оружие.
Чистка -  это целая наука. Я не говорю о выборе масла, материала для протирки, подготовке шомпола и т.д., это само собой, тут важен ритуал. Посмотрите, вот перед вами на холсте лежит не какой-то жалкий карабин, а настоящая трехлинейная винтовка Мосина! Она лежит и ждет, когда к ней прикоснутся ваши руки. Не надо никуда спешить. Полюбуйтесь на ее матовый цвет ствола, подтеки масла и потемневший от времени лак на плавных изгибах ее ложа. Отметьте все трещинки и царапинки приклада, проведите пальцем по побелевшему цевью сразу за магазином, поласкайте беленький шарик рукоятки затвора. Она прекрасна! Вслушайтесь в звук, когда она отдаст вам свое сердце – затвор. Бережно перекосив его, разберите и…
Дзынь!
Ненавижу дверной звонок! Набросив край скатерти на обнаженную винтовку, иду открывать дверь.
- Здравствуйте, меня зовут Алтынай, я ваша новая соседка снизу, – в полумраке коридора стояла какая то женщина в зеленом халате. – У вас не найдется стамеска?
- А зачем? – я был немного зол.
- Я хотела вставить новый замок…, -  она подошла поближе.
- Щас подойду, – ритуал был безнадежно испорчен.

В квартире снизу, еще заставленной коробками и тюками, на диване, сжимая в руках розовый игрушечный автомат, сидел мальчик лет пяти. Едва взглянув на его лицо, я сразу понял – кретинизм. Бедняга, перекосив лицо, бросился в другую комнату.
- Не обращайте на него внимания. Проходите сюда, – немолодое лицо женщины покрылось пятнами.
- Давайте замок.
Вставить новый замок в старую нишу оказалось не так просто. Немного понаблюдав за моей возней, женщина надела пальто и вышла на улицу.
- Чечен? – малыш из соседней комнаты прицелился в меня из автомата.
- Аллах акбар! – в шутку я стал отстреливаться пассатижами. – Пых! Пых!
- Тра-та-та-та!
В этом было что-то ужасное: играть в перестрелку с малышом с исковерканной психикой. Эти огромные навыкате глаза, слюнявый маленький рот и ненормально огромная голова… Даже смотреть было страшно.
Закончив работу, я заглянул в другую комнату. Вот те на! В углу прислоненный к стене стоял шаманский бубен. Крестообразную рукоятку завершала вырезанная из дерева голова, чем-то неуловимо напоминавшая этого бегающего вокруг малыша. Какие-то ленточки, колокольчики… Что ж, в каждой избушке свои игрушки.
- Я смотрю, вы уже подружились, – женщина поставила на стол пакет.
- Ну, да. Принимай работу, хозяйка.
- Он чечен! Тах-тах! – малыш, улыбаясь, раскачивался с ноги на ногу.
- Возьмете с собой? – она протянула бутылку водки. – Или хотите тут?
А вот это очень даже хорошо!

Когда-то она была довольно-таки симпатичной девушкой. И даже морщинки у глаз нисколько не портили усталое лицо этой немолодой женщины с длинной челкой. Тонкие губы, складки в уголках губ и седина явно были следствием болезни ее малыша.
- Он ваш сын?
- Да. Его зовут Мерген, – женщина покрутила по столу стакан. – А вы охотник?
- С чего вы это взяли?
- Когда вы садились на диван, то убрали в сторону автоматик Мергена, и по тому, как вы это сделали, я сразу поняла, что вы умеете обращаться с оружием.
- Нет, что Вы! – я рассмеялся. – У меня даже билета охотничьего нет.
Черт его знает, как я это сделал. Взял да положил дальше. И все. Однажды моя бывшая жена как-то заявила, что, когда я смотрю в сторону, я как бы прицеливаюсь. И что мои глаза злые. Не знаю. Но я ни в кого не прицеливаюсь и теперь стараюсь не отводить глаз в сторону от лица собеседника.
- От вас пахнет ружейным маслом.
Ах, вот оно что! Ее интуицией на поверку оказалось женским обонянием, учуявшее щелочное ружейное масло.
- Нет. Я дворник. Просто дворник.
- Отец Мергена был профессионалом - охотником. И малыш сразу заметил ваши глаза. Ведь Вы  - стрелок? Чечен – по алтайски « меткий».
Вот тебе на!

Как-то незаметно мы подружились. Да, она действительно оказалась настоящей шаманкой, и я это понял, понаблюдав за ее гостями.
- Вы их знаете? – указал я на шаманов в национальных алтайских шубах, суетившихся на экране телевизора.
- Нет, –  она даже не посмотрела на экран. – Это пустые.
- Это как?
- Это кузница, в которой никогда не горел огонь, – она присела рядом. – Но в которой каждый удар по наковальне рождает кормосов.
Вот не люблю эту восточную витиеватость! Нет, чтобы прямо ответить на вопрос, надо обязательно вбить в ответ мистику, вычурность и многозначительность.
- Что-нибудь не так в их одежде?
- Да, но не это самое главное. Вслушайтесь в их слова. Они обращаются к Уч Курбустану. Но все шаманы, как и кузнецы, - это слуги и подданные Эрлика.
- Сатаны?!
- Сами Вы  - Сатана, – она встала и прошла на кухню. – Хотите чаю?
- А как же белые и черные шаманы?
- Шаман не собака, чтобы иметь окрас. Он или шаман, или нет. И, используя европейские стандарты, можно задать такой вопрос: можно ли представить епископа от чертей?
- Но Эрлик -  это порождение Тьмы, – в моей голове все перемешалось.
- Кто вам такое сказал? – она протянула мне чашку чая. – Начитались записок миссионеров? Но они мыслили по-европейски, и это, естественно, наложило отпечаток на их трудах, но ни Вербицкий ни Потанин, ни Радлов так ничего и не поняли.
- Кто же знает истину?
- А что такое истина?
Черт! Допрыгались. Щас начнется лекция  по основам философии азиатских народностей.
- А ведь вы тоже подданный Эрлика, – ошеломила меня Алтынай.
- ?!
- Ты из рода Токош, не так ли? Но в свое время Кудай отвернулся от твоего народа за косоглазую овечку, принесенную ему в жертву.
- Никогда не слышал об этом.
- Да, токоши -  это народ Эрлика, как и очо, чарык и чакты. Что же теперь, считать, что токоши тоже подданые Тьмы, – она рассмеялась. – Но в тот раз Кудай не заметил самого главного - та белая овечка была крылатой!

Однажды она пригласила меня посетить ее брата, жившего неподалеку, в деревне. Время было, и я согласился. Своей машины я никогда не имел, и мы отправились рейсовым автобусом.
- Алтынай, тот разговор, помнишь, ты говорила, что Кудай был неправ. Но разве Кудай может быть неправым.
- Опять ты мыслишь по-европейски, – она отвернулась от окна. – Кудай не есть истина в последней инстанции. Он также неоднократно ошибался, был неправ и даже несправедлив более, чем Эрлик, его брат.
- Брат?!
- А ты знаешь, что Эрлик вдохнул душу в женщину, научил человека пользоваться огнем, и сам был первым кузнецом? А престарелый Кудай давно забросил все дела и углубился в дела духовные. И никакого жесткого противостояния между силами добра и зла, как в западных религиях, на Алтае давно нет. Ты заметил – в алтайском языке даже нет мата.
- А кто главней? Эрлик или Кудай? Кто правит всем?
- Его зовут Ак Тенгри.

Ее любили. Нас очень тепло приняли, усадили на почетное место и предложили араки. Мой алтайский - далеко не фонтан, и поэтому, односложно отвечая на редкие вопросы, я чаще помалкивал, больше налегая на водку, этот традиционно алтайский напиток всех застолий.
- А, знаете, он очень хорошо стреляет, – вдруг зачем-то сказала Алтынай. Разговор за столом мгновенно стих.
- Это правда?
- Ну…
- Ни один городской не умеет стрелять! – подал голос один из мужчин за столом. – Попадешь в нее за сто метров? – он подкинул на ладони монету.
Вообще-то это нереально. За сто метров я ее даже не увижу. Но мужчины, посовещавшись, вскоре вышли из аила. Через минуту они вернулись. В руках один из них держал тульскую «мелкашку».
- Мы закрепили ее на заборе. На. Попади.
Твою мать! Но делать нечего, мы вышли на улицу.
До дальнего забора огорода, обращенного к горе, было ровно семьдесят два метра. Три пролета. Штакетник. Я выстрелил. Мужчины нехотя пошли смотреть мишень.
- А ты, оказывается, хитрец! – глаза Алтынай лучились от скрытого хохота. – Ты выстрелил в нижний конец штакетины, скрытый травой, доска «сыграла», и монетка отлетела. Но как ты ее увидел?
- А я ее и не видел. Просто они притоптали траву именно возле этой штакетины. Я стрелял наугад…
- Да-а. Вот так рождаются легенды.
Взглянув на физиономии вернувшихся мужчин, я сам еле сдержался от смеха.
- Никогда такого не видел. Алтынай! Я закрепил монету боком, ребром. А он ее сшиб! Этот парень стреляет как никто другой в подлунном Алтае! – он протянул мне широкую и крепкую ладонь. – Приезжай всегда! Мы будем рады тебя видеть.
Я-то ладно, сжульничал, но как она увидела ту монету, да еще закрепленную к нам ребром? Мистика!

- Хочешь встретиться с очень интересным человеком?
- У меня складывается впечатление, Алтынай, что вокруг тебя только выдающиеся личности.
- Каждая личность – уникальный мир, космос, неповторимый психотип и…
- Ну не скажи, – возмутился я. – Точно так же можно сказать, что моя кошка Сонька – уникальное создание.
- Да, это так. И если ты ее незаслуженно обидишь, ты изменишь мир вокруг тебя. Ведь она тебя любит.
- Я ее тоже. В прошлой жизни она, наверняка, была очень хорошенькой девушкой.
- Ты буддист? – насторожилась Алтынай.
- Нет. Я атеист. Но религия страдания, круги сансара, нирвана – это же очень красиво. Некоторые говорят, что это и есть наша истинная религия.
- Ха-ха-ха! Буддизм среди скотоводов! – Алтынай искренне рассмеялась. – На Алтае, где во все века кровь лилась рекой? Скотовод – буддист?
- А что такого?
- Основные догматы буддизма – непротивление злу, созерцание и лишь духовное самосовершенствование. Нельзя убить даже букашку и червячка. Нельзя косить, пахать и есть животных. Они даже воду пьют через тряпочку, чтобы ненароком не проглотить головастика!
- Но это же очень красиво!
- Это только внешняя сторона, ведь непротивление Злу порождает Зло.
- Любое подразделение на зло и добро -  это абстракция.
- Не всегда, – Алтынай посмотрела в окно. - Ты что-нибудь слышал о мире невидимых?
- Так. Кое-что.
- Тогда слушай меня внимательно. Скоро подойдет человек, умеющий Видеть. Он тебя научит. Вернее, я перенесу его дар на тебя. Не перебивай! Так вот, скоро от твоего атеизма не останется и следа. Сам увидишь. А пока тебе надо кое-что услышать. Ты готов?
- Да, но…
- Весь мир буквально кишит Невидимыми. Они есть в каждом доме, на любой поляне и у любого ручья. Большинство из них нейтральны для человека, многие помогают, другие любят подшутить, но нас в данный момент интересует только один их вид – Эдю.
- Эдю? Сделанные?
- Да. Это сравнительно молодой вид духов. Их наделали идиоты, изображавшие камлание. Когда в бубен бьет непосвященный человек, он с каждым ударом в бубен рождает одного Эдю. Причем, самое смешное в том, что псевдошаманы насотворяли их около Священных мест.
- Интересное слово - насотворяли.
- По другому и не скажешь. Байлу Дьер конечно, просто стряхнуло этих Существ со своего подола, и теперь Эдю бродят у подножия или по берегу, причиняя вред духам ручьев и полян.
- Как они выглядят, эти Эдю?
- Эдю походят на человека без головы. Это духи – идиоты. Их полно даже в городе: например, возле здания драмтеатра. Но особенно много их у подножия Себи Баажи и в Каракольской долине.
- Ну и что?
- Ты должен мне помочь сократить их поголовье. Точное - их безголовье, – Алтынай рассмеялась.
- А я - то при чем?
- Ты стрелок. Чечен. И ты можешь их бить на расстоянии. Конечно, какую-то их часть я могу отловить своим бубном, но многие из Эдю не подпускают к себе близко. Мне нужен ты.
- Убить духа обычной пулей? – я ничему не поверил.
- Обычной не получится, но я поработаю над твоими боеприпасами, омоем их водой священных источников и тогда…
- Насколько они опасны для человека?
- Просто не стой на их пути. Взбешенный матерый Эдю может в щепки разнести даже лиственницу, но ума у них не больше, чем у быка.
В дверь позвонили, и через минуту вошел пожилой мужчина с глазами навыкате, одетый в простенькое пальто.
- Дьакши ба, наади! – он протянул мне сухонькую ладошку. – Меня зовут Чюмдю. Я Коспокчи.

Что было дальше, я помню только кусками. Какие-то камни, глаза змеи, дым можжевельника и кусок льда… Меня что-то заставили съесть. Три или четыре удара бубна и все.
- Чечен! Вставай! Тах-тах-тах! – меня разбудил голос Мергена.
- Что это было, Ал… - тут на щеке Мергена я заметил какое- то черное пятно. – Что это?
Огромный кусок как бы гудрона прилип на левую щеку малыша. Пятно блестело и переливалось черным и синим.
- Да. У нас получилось, – Алтынай подошла и погладила Мергена по голове. – Это след моей соперницы из рода Мункус.
- Какой соперницы?
- Говорят так, нет места двум Почтенным в одной берлоге, и нет места двум шаманам в одной долине. Она  не смогла меня одолеть, но ударила в самое больное место…
- У вас так принято?
- К сожалению, да. Она не имела бубна и камлала березовой веточкой. Я ее недооценила…
- Но оно появилось только теперь!
- Оно было всегда. Просто теперь ты видишь то, чего не видят другие. А теперь иди домой и хорошенько выспись. Считай, что с завтрашнего дня я нанимаю тебя на работу. Пусть все будет хорошо.

- Посмотри вокруг. Ты не видишь ничего необычного? – мы с Алтынай стояли на центральной площади недалеко от автобусной остановки.
- Вроде нет.
Но тут вдруг из автобуса выпрыгнул совершенно голый мужчина без головы! Его белоснежная кожа на шее заканчивалась какими-то торчащими ошметками. Было такое впечатление, что ему только что бескровно оторвали голову. Меня стошнило.
- Привыкай, это молодой Эдю. Матерый Эдю имеет восковой цвет тела и зажившую рану на шее.
Существо, как ни в чём ни бывало, протиснулось сквозь толпу и направилось в сторону банка. Слегка повиливая голыми ягодицами, он то и дело поворачивал по сторонам обрубок шеи, как бы пытаясь рассмотреть прохожих. Меня стошнило еще раз.
- Этот не проблема.
Алтынай молниеносно проделала какое то хватательное движение, и Эдю упал на брусчатку, подергался и затих. Через секунду на том месте не было ничего! Прохожие спешили по своим делам, шумели машины, жизнь в городе продолжалась, несмотря на страшные судороги в моем желудке. Люди ничего не видели.
- Конечно, это омерзительное зрелище, но он, как я заметил, безобиден, не так ли? – спросил я, уже сидя на скамеечке в парке.
- Для человека – да. Но Коспокчи научил тебя видеть только Эдю, и, если бы ты видел, что эти Существа вытворяют с духами ручьев и полян, ты бы такое никогда не сказал.
- А что, дух ручья не может его осилить?
- Дух реки и горы – да, может. Но хозяин ручья – это, как правило, маленький мальчик. Или девочка. Ручей вскоре превращается в болото или полностью засыхает, а это мерзкое создание продолжает свой путь по тайге, выискивая новых жертв. Потом он матереет, объединяется в стаи и уже не подпускает к себе близко, как этот, – Алтынай кивнула через левое плечо. – Но запомни, ты можешь убить только девяносто девять Эдю. Не больше! Стреляя, никогда не сбивайся со счета. Запомни: только девяносто девять!
- А если убью больше?
- Тогда ты сам станешь Эдю.
Меня опять стошнило.

Через сутки я встретился с ними на природе. Мы сидели возле ручья в кустах, и тут я заметил, что из зарослей вышло совершенно желтое Существо с кожей, кое-где покрытой коричневыми пятнами. Его шея уже не заканчивалась страшной рваной раной, а напоминало зажившую культю на ноге инвалида. Гладкую, такую противную культю. Глаза автоматически отметили идеальную мускулатуру Существа и его легкую пружинящую походку.
- Стреляй, – Алтынай чуть отодвинула прикрывавший нас бубен.
Выстрел бросил Существо в пыль проселочной дороги. Мы подошли поближе.
- Поздравляю с первым, – улыбнулась Алтынай. – Начало положено.
Этот не так быстро рассыпался, как тот, в городе, и Алтынай присела перед ним на корточки.
- Взгляни, видишь его руки? А теперь смотри, – она взяла его за руку и повернула ее ладонью вверх.– Видишь?
Из центра ладони на меня уставился глаз. Я отпрыгнул в сторону. Черный зрачок внимательно нас осмотрел и моргнул.
- Видишь этот выпученный глаз? А теперь слушай меня внимательно. Никогда не позволяй Эдю прикоснуться рукой к твоей голове.
- Почему? – меня передернуло.
- Как только яблоко этого глаза коснется кожи на твоей голове, ты станешь таким же, как он. Эдю редко нападает, но ты должен это знать. Запомнил?
Алтынай выронила руку с глазом в пыль дороги. Глаз быстро-быстро заморгал, зажмурился, открыл веки, выпучился и затих. Вскоре полуоткрытый глаз покрылся пленкой.
- Уходим отсюда! Сейчас он очень крепко испортит воздух. Быстрее!
Когда я оглянулся, Существа уже не было.

- Алтынай, я совершенно не хочу есть, – отбивался я от гречневой каши, сидя возле костра. – А он не подойдет к палатке, когда мы уснем?
- Эдю сам никогда не нападает на человеку. Может, поешь? Гречка с мясом.
- Нет. Спасибо. Скажи, а кто были те, с кем ты работала раньше?
Алтынай присела, положила на траву возле костра тарелку и уставилась в огонь.
- Много их было…
- Кто они?
- Один живет в Куладе, один в Иодро. Из города - ты первый.
- А почему так грустно?
- Один из стрелков сейчас лежит в психиатрической клинике. Он убил тридцать пять Существ, и его разум не выдержал. Это был мой муж, – продолжила Алтынай через паузу. – Он был очень ранимым человеком. Сочинял стихи…
- Надо забронировать там место. Для меня, – проворчал я, закутываясь в байковое одеяло.
- Тебе это не грозит. Ты… какой-то деревянный…
- Какой?
- Ладно, иди спать.
- Так ты говоришь, что та шаманка тоже занимается этим, – я кивнул на винтовку.
- Не только она. До поры их терпели, но когда они извели алмысов, Эрлик снарядил кезеров, которые, как и мы, работают по ночам. При свете дня их уничтожают другие духи. Ну, ладно. Завтра нам надо очистить это урочище. Спокойной ночи.
Ночью мне снились кошмары.

Сорок четвертый Эдю пошел на таран, и я месяц провалялся в постели, восстанавливая разбитое плечо, а восьмидесятый, внезапно выскочив из-за лиственницы, схватил Алтынай за руку. Я отстрелил ему кисть, но только через полчаса мы смогли освободить от мертвой хватки Эдю уже начавшую синеть руку Алтынай. После девяносто третьего я крепко запил и месяц был в беспросветном загуле, но Алтынай не менялась. Она также продолжала отлавливать молодых своим бубном, потом высыпая их останки в яму скотомогильника, прикрывала меня своим бубном, делая невидимым для духов, и, казалось, нисколько не тяготилась неудобствами кочевой и палаточной жизни.
- Все. Хватит с тебя!  Ты убил девяносто шесть. Завтра уходим.
Я нисколько не был против. Утром меня разбудил ее шепот.
- Вставай! Там, у ручья, трое, – она протянула мне винтовку.
- Да пошли они все… - я грязно выругался.
- Дай мне…
Только не это! Я отдам напрокат душу, но не свою винтовку!
- Ладно, где они, – я механически загнал в магазин пять патронов. – Пошли.
Утро было непривычно прохладным и, завалив тех троих, я полез в палатку, чтобы надеть свитер. Потом занялся костром. Сначала я услышал какой- то треск, но не придал этому значения. Потом крик. Кричала Алтынай! Вскочив, я увидел, как она у ручья котелком отбивалась от огромного Эдю. Когда я выскочил с винтовкой, он уже сидел на ней, обеими руками ухватившись  за ее голову! Пуля вошла ему в бок, и я бросился к Алтынай, неподвижно сидевшей на пригорке у ручья. Повернув ко мне исцарапанное лицо, она прижимала к груди измятый котелок.
- Это был сотый, – чуть прошептала она. – Сотый!
- Как ты?
- Ты убил сотого, – Алтынай заплакала. – Он тряс меня за голову! Мы обречены!
- Алтынай, успокойся.
- Я не хочу быть такой, как они! – обняв меня, она разрыдалась. – Убей меня! Скорей! Через пять минут мы оба станем Эдю.
Вот тут я все понял. Первый раз в жизни ствол в моих руках дрожал. Я выстрелил и медленно передернул затвор. В подсумке лежал последний патрон. Латунная гильза патрона, сверкнув и чуть повернувшись, ушла в ствол для последнего выстрела. Сейчас я убью сто второго Эдю…