Умереть за идею. Умереть в ноябре

Умереть за идею
Умереть в ноябре
Хоть опасна затея
Но так хочется мне
Умереть за идею
Умереть в ноябре


Капитан Громов и лейтенант Васильев сидели в патрульной машине. За окном была обычная улица где-то в новостройках большого шумного города.  Ночь, холод, немой свет фонарей. Громов был низким и щуплым, постоянно хихикающим полицейским, он сидел за рулем. Васильев, наоборот, был высоким (голова упиралась в потолок машины), грузным, толстым, с широким расплывшимся лицом, и бессознательно серьезным, вернее, - угрюмым. Патрульный автомобиль казался точкой света, несущей Порядок среди Хаоса. Полицейские ели гамбургеры и слушали радио.   


- О, вот эта мне нравится, - сказал Васильев и сделал погромче — передавали песню Рианны. Лейтенант даже задвигался плечами, насколько это было возможно, в такт музыке. Капитан засмеялся, глядя на него. Васильев нахмурил брови и перестал «танцевать». Потом сказал:
- Ну так что там было по вчерашнему делу?
- По ограблению?
- Да.
Громов махнул рукой, намекая на предсказуемость своего ответа:
- Да... Поймали мы его.
Лейтенант посмотрел ему в глаза:
- Кавказец?
- Конечно, - капитан решил сиронизировать, - не кавказец, между прочим, товарищ лейтенант, а житель Дагестана. Вот так-то.
- Да ладно тебе, Громов, выпендриваться. В рапорте будешь это писать. Кавказец — он и есть кавказец, - Васильев неопределенно указал на ночную улицу, - вон, может, еще и сегодня кавказцев поймаем. Подожди.
Капитан опять захихикал, и сказал, видимо, продолжая какой-то их давний нескончаемый спор: 
- Фашист ты, товарищ Васильев. Сколько уже президент говорил, что все люди равны. А для тебя эти... кавказцы, как ты их называешь, - получается не равны.
Лейтенант ответил так, как отвечал уже не в первый раз:
- Кавказцами их все называют, между прочим, просто — по телеку так сказать никто не может. И никакой не фашист я, брось ерунду молоть. Ты же сам знаешь — каждый третий преступник — кавказец... Разве нет? Зачем они тогда вообще к нам приезжают? Зачем? У меня нет ненависти к ним. Вообще нет. Ну и — жили бы спокойно в своей солнечном, блин, Азербайджане... Чего они здесь-то забыли?
- Чего они здесь забыли — не нашего ума дело, товарищ лейтенант.
- А почемуй-то — не нашего? Я здесь живу, ты здесь живешь... Мы любим нашу страну. А они — просто приехали сюда работать, денег срубить. Вот и все.
- Но — они уже здесь, понимаешь?
- Понимаю, - зло сказал Васильев, - понимаю, что если бы они здесь не были, мы с тобой тоже здесь не сидели. Да ладно, - отрезал он, давая понять, что не хочет снова переливать из пустого в порожнее, - все, на выборах за Жирика буду голосовать.
Громов снова заржал.



Через полчаса лейтенант вышел из машины, - посмотреть, все ли в порядке на патрулируемой ими улице. По идее, они должны были выходить вдвоем, но полицейские никогда не соблюдали этого правила — дежурили по очереди. Да и потом, далеко от машины никогда не отходили и, если что, на груди висела рация.


Прямо напротив патрульного автомобиля стоял обычный жилой дом. Дальше, за ним — небольшой дворик. Было три часа ночи. Темная безлюдная улица обволокла Васильева своими звуками — где-то далеко лают собаки, шипят колеса редких машин, проезжающих по мокрому асфальту, орут пьяные. Идти к ним и разбираться — не хотелось. Васильев застегнул теплую форменную куртку, потянулся, и медленно пошел вдоль дома. Изо рта шел пар. Никакой опасности не предвиделось.


Ночной город всегда казался лейтенанту каким-то странным, необычным. Словно это было живое существо, со своим ритмом, своими мыслями, переживаниями, дыханием. Ночной город был похож на собаку, которая часами спала и вдруг — просыпалась, набрасывалась, заглатывала в свою пасть. Ночь была чревом, которое никак не могло родить.      
    

Умереть за идею
Умереть в ноябре
Хоть опасна затея
Но так хочется мне
Умереть за идею
Умереть в ноябре


Дойдя до двора, что был за домом, Васильев услышал близкий шум в стоявших там темных деревьях. Опытным ухом он мигом понял, что это была драка — тупые удары ног о чье-то тело, тяжелое шумное дыхание преступников, кряхтение. Наконец, мерные и почему-то уже негромкие стоны жертвы (отключается?). Метрах в десяти от него кого-то втихаря избивали.


Первой — положенной — реакцией лейтенанта должен был быть вызов по рации Громова, но он об этом мигом забыл. Просто понял, что нужно действовать и действовать быстро.


Бросился в деревья. Здесь было совсем темно. Инстинктивно, на бегу, левой рукой выхватил фонарик из кармана и включил его... Перед ним застыла немая сцена. За деревьями, на пустом месте (кажется, детская площадка, песок) — трое молодых русских парней в черной одежде и в капюшонах избивали какого-то человека, лежавшего на песке. Человек этот — как буквально краем глаза успел заметить полицейский — был кавказцем, низкого роста; его небритое маленькое лицо все было в крови и ссадинах, на щеках были слезы. Преступники били его ногами, и остановились только в тот момент, когда Васильев осветил пространство. Словно испугались света. Злые лица уставились на него.


Лейтенант привычным движением правой руки выхватил из кобуры пистолет и наставил на них.    
- Стоять, ****ь! - гаркнул он, эхо разнеслось по двору.
Те уставились на него и на дуло, «ходившее» от одного к другому. Кто-то громко выругался. Кавказец глубоко выдохнул и стал вытирать слезы ладонями с налипшим на них грязным песком. Все стояли и смотрели друг на друга, и офигевали. Время летело со скоростью света. «Надо вызывать Громова», подумал полицейский. Вдруг один из парней заговорил, голос его срывался от страха: 
- Слушай, мент, ну ты что, ****ь? Ты что своих-то? А? Мы же, *****, не воры, еб твою мать... Не убийцы. Мы...
Васильев перебил его:   
- Вы, уёбища, закон нарушили. И я вас арестую.      


В этот момент раздался выстрел. Кто из пойманных стрелял — Васильев так и не понял. И почему он это проморгал — тоже. Они, гады, зубы ему заговаривали. Боль в сердце была жуткой. Словно на него рухнуло что-то невообразимо тяжелое, такое же тяжелое, как вся вселенная... 
- ***сосы... - прошептал Васильев и упал спиной на песок, вернее, на темное желтые листья, покрывшие песок толстым слоем.      
   

И ноябрь принял его.


Умереть за идею
Умереть в ноябре
Хоть опасна затея
Но так хочется мне
Умереть за идею
Умереть в ноябре









3 ноября 2011 года,
Колтуши