Большая разница

               

     Она не была анарексийно засушенной мумией. Просто этакая худая длинная арматурина, завернутая в свободный балахон с пергидрольным жидким хвостом и лицом загорелой испуганной лисички…
- Как ты находишь мою грудь? - напрашиваясь, видимо, на комплимент спросила она однажды.
- С трудом, - не моргнув глазом, помню, пошутил я.
Это была веселая правда. Хотя она и трендела о какой-то правильной форме своих сисочек, где сосок точно посредине, об их симметричности  и как бы, наверное, сказал сухарь-математик – конгруэнтности.
По мне, так если бы они росли чуть разными дыньками –  гораздо прикольнее было бы.  «Чуешь –  маешь  вещь!» или «Маешь, чуешь вещь»,  как там, у хохлов…
Тем не менее, эта доска-два соска  была моделью – вешалкой в законе. Какого-то, правда, третьего эшелона в суповом наборе всяких там «мисок» и «моделек». Но при этом – все как у людей, по настоящему – кастинги, фотосессии, реклама какой-то херни…
Когда я к ней подкатывал, как озабоченный павиан, в  одной из предваряющих койку бесед она призналась, что никогда не занималась онанизмом. О! Меня это сразу насторожило и, как в воду глядел. В постели она оказалась никакущая – жалкий аналог резиновой куклы с подогревом. Не пробовал, но догадываюсь. Впрочем, меня заводила мысль, что имеешь представителя шоу бизнеса, так сказать, во все дырки. Прикольно! Можно купить дурацкий женский «глянец», а там, на предпоследней странице вдруг - она.  К тому же ноги до ушей… Короче, периодически я ее перетрахивал.
Нравилось с ней и поболтать. Приятно, когда дура слушает, раскрыв рот твои россказни, верит, что «кирза» - это сибирская крыса и из ее прочных шкурок шьют солдатам сапоги.
В свою очередь она баловала меня душещипательными, бесхитростными рассказами о своих приключениях, а их у небрюнетки по жизни - было предостаточно.
Считала, что ее неудачи начались с того момента, когда она первоклашкой провалилась в очко бабушкиного деревенского сортира. Вы бы слышали этот честный рассказ честной давалки.
 Про невезуху я ее разубеждаю. Говорю, что  дерьмо – к деньгам, все в нашей жизни говно, а что не говно, то моча…
 Самое удивительное, знаю одного «аквалангиста», он тоже в детстве  туда нырял. Ему потом всегда везло. Сам он – говно полное, а вот в бизнесе деньги к рукам липнут…
У моей девицы, видимо, проблемы с центром тяжести и с головой конечно.  Она падала и на подиуме и разочек – с самого, за границей обязательно теряла деньги или документы. Непруху тут же перекрывала пруха.  Катаклизмы проходили удивительно легко, всегда появлялся если не принц, то какой-нибудь  рыцарь «печального образа» и сажал на «коня» и на «шишку» параллельно.  Даже недавно в Польше нашелся какой-то Кшыштав Пше****ецкий и купил ей билет на поезд, когда ее обчистили в Варшаве. Не сомневаюсь, что и вдул заодно.
- Сколько у тебя было мужчин? - спросил я ее как-то, и она вскоре добросовестно принесла два блокнотных листочка в клеточку с именами и фамилиями, хорошо без номерков.
Человек сорок - прикинул я по строчкам и понял, что позже тоже войду в члены ее кружка.
- А первым мужчиной кто был?
- Мой учитель истории,- сказала моя длиннота, карябая маникюром первую строчку, - у нас с ним разница в возрасте ровно  пятьдесят лет... Мой дедушка моложе.
Предвкушая интересный рассказ о совращении школьницы, я развалился в кресле. Но рассказ был сереньким, как и все ее сексушки. Без эрогенчиков.
 Влюбилась девочка в школьного учителя. Тот все понял, но не домогался. Она сдружилась с его дочерью-ровесницей, познакомилась с женой, стала вхожа в семью, а когда ей стукнуло восемнадцать, она официально заявила о своем совершеннолетии, залезла в удобный момент мужику в штаны, сластолюбец не выдержал и чпокнул ей пленочку, Хрен ровесников не ищет… Вот собственно и все.
- Он еще жив, - хочешь,  я тебя с ним познакомлю,- такой интересный человек?!
Я крякнул и отказался.
- Зря, - ответила она обиженно, - он бы тебе понравился…
О других мужиках ей вообще рассказать было нечего – «У койку!». И все.
Когда нет страсти, или гормона, который гуляет по артерии где-то,  то любовное дело швах.
А каков бы мог быть рассказик о влюбленных с разницей в полтинник. С лирическими отступлениями про седые - серебряные муда и сексуальное долгожительство, про настойчивую невинность и процесс дефлорации…. Какие там на фиг Ромео энд Джульетта!
 Да, неказисто вышло у ней с историком, сетовал я, сухо. Раз - и все, сухо, .археологично.
Неужели и я на ее листочке займу обыденную синюю строчку. Мне вдруг стало грустно тоскливо и обидно. За себя, за нее и даже за ее мужчинок. Надо было спасать  ситуацию…
- Пойдем, - твердо сказал я и моя «мандела» послушно побрела за мной.  Включил душ и погрел ванну.
- Раздевайся, ложись!
Она беспрекословно выполняла все, что скажешь, как машинка с радиоуправлением.
- Знаешь, что такое «золотой дождь»? - спрашиваю девушку.
- Угу, - отвечает, - это когда писают друг на друга, мне девочки рассказывали…
- Ну, друг на друга не обязательно, - поправил я «знатока» извращений и звучно, с брызгами, обоссал ее, в эмалевой нише - с головы до ног.
Она лежала тихо, с интересом поглядывая на фонтан и жмурясь от легких летучих брызг.
- Ну как? - спрашиваю, потряхивая переставшим журчать прибором и подавая ей душевую трубку.
- Прикольно, - согласилась она, обмываясь, - будет, что вспомнить.
 Пусть вспомнит свое мокрое детство, подумал я, но шутить не стал. Раз все-таки оставил впечатление,  зачем его портить.
Больше подобных процедур мы с длинной не налаживали. Я отнюдь не извращенец, да и ей второй раз, видать, было бы скучно. Была у меня, правда,  крамольная мысль, попробовать с ней всякие там запредельные штучки – удушения, садо-мазо. Очень хотелось разбудить ее спящее либидо. Не стал – не мое это.
Мы  встречаемся, несмотря на наши недостатки. Я, вообще-то, коренастый, полноватый, обожаю темпераментных женщин, «низкозадых брюнеток»…
И все-таки мы часто  бываем вместе с белобрысой. Моя мама называла таких «мокрицами». Так, посидеть, поболтать о том о сем.
К тому же, девушке можно простить многие ее недостатки, если она хорошо сосет.