Очерк. Любовию своей меня благослови

Великая Отечественная война, прокатившаяся по территории современной России более шести десятков лет назад, кроме всех прочих бед, разлучила любящих: мужчин, в основном, отправила на фронт, женщин оставила в тылу. Однако и женщины числом около миллиона тоже надели военную форму, оставили свои дома и семьи и служили, защищая Отечество не только во вспомогательных частях, но и в боевых: лётчиками и снайперами, стрелками и автоматчиками, зенитчицами и танкистами, кавалеристами и десантниками. Воевавшим и тем, что трудились в тылу, разделённым с близкими войной, оставалось единственное средство общения – почта.
Однажды автор приобрёл семейную переписку, которую вела женщина со своими родными и знакомыми, жившая в Ленинграде в блокаду. Это около трехсот писем и открыток от восьми адресатов. В основном, от сына-офицера и его подружек, которые у него появлялись в госпиталях. Ранений у него было три, столько же и новых респондентов добавилось матери того офицера, писавших ей письма в блокадный Ленинград.
После знакомства с этой перепиской автор стал активно собирать фронтовую почту, каждое письмо которой, даже самое простенькое, являло собой свидетельство глубоко личных, сокровенных переживаний. Именно так и переводится с французского языка слово intime.
Читая эти письма, открытки и «секретки» (особые бланки писем, появившиеся в период войны при дефиците конвертов), убеждаешься в том, что воистину интимное доверялось почте, несмотря на тщательнейшую в то военное время и многоуровневую цензуру, на страдания и смерть, которые несла война. Скажем больше, не каждому поэту в мирное время дано найти такие слова, с которыми обращались к любимым и близким солдаты Великой Отечественной. Они понимали, что сказанные в иное время, слова эти не будут иметь той силы, поэтому, видимо, и писали: «Женя, храни все мои открытки…»; «Нона, я пишу тебе письма только на открытках. Ты их береги, пока я пишу тебе…».
Сберегли эти и ещё многие-многие другие. Скажем, это: «Здравствуй, Шурочка! Если тебе попадёт это письмо в руки, ты ответь мне на него, в этом моя просьба… Прошло много времени с тех пор, когда я был в Ленинграде, но до сих пор память о нём и о Вас по-прежнему живёт во мне».
Открытка художника Л. Голованова, подаренная Петром Андреевичем Логиновым  своей знакомой Тамаре, изображает танкиста, который, обращаясь к стоящей рядом девушке, говорит: «Эх, подружка моя, что ты оробела? Танкиста любить – хорошее дело!». Эту надпись можно вполне рассматривать как дополнение к письму: «Здравствуй, Тамара! С приветом Пётр. Пожелай успехов. Иду на запад!.. Тамара! Как бы оно ни было, но всё же мы друзья. До свидания, пиши. Жду.» Солдата с его робостью, намёком на любовь и надеждой на дружбу понять можно: дата написания этого послания 22 марта 1943 года, и он идёт на Запад, в пекло войны – всякое может случиться.
На открытке, посланной 20 июля 1945 года, написано: «Дорогая моя малышка! Уже больше двух месяцев нет никаких вестей от тебя, не могу понять почему, и уже теперь очень долго не буду знать о тебе, так как еду с бригадой… на Дальний Восток в длительную поездку». Солдат-то знал уже, что предстоит жесточайшая схватка с японцами, да не скажешь этого в письме любимой.
А это письмо, датированное 1943 годом, с Днепровского плацдарма: «Милая мама! Передаю всем вам горячий гвардейский привет и бесконечно целую… Я за Днепром. Здесь идут непрерывные тяжёлые бои… В такой обстановке я вчера встретил свой день рождения. Для праздника три раза рисковал жизнью, но Бог миловал и пули порезали только шинель…».
Писем, адресованных мамам, больше всего в этой коллекции, насчитывающей уже почти тысячу фронтовых посланий, видимо потому, что семнадцати-восемнадцатилетние мальчишки, буквально из-за школьной парты попавшие в окопы, ещё и полюбить-то не успели, и некому им было писать, как мамам. Случались, правда, и иные поводы: «Здравствуй, мама! Спасибо за то, что переслала письмо от Жени. А я-то, мама, думал, что кроме тебя, меня никто не любит и не ждёт. Преудивительная история. Мои дела идут хорошо. Я почти вылечился. Сегодня пробовал одевать стеклянный глаз. Не совсем красиво. Но что поделаешь…».
Только глубоко личное, сокровенное – интимное несла фронтовая почта. Казалось бы, совсем простенько написал солдат своей жене в село Урываево Алтайского края: «Здравствуй, дорогая жена Тамарочка! Во первых строках своего письма шлю пожелание в здоровье и скорого возврата домой на мирную жизнь. Привет тёще, береги её. Пиши чаще… Целую…». Но в этом кратком послании с фронта целая жизнь, надежда и вера в то, что пуля обойдёт солдата и вернётся он невредимым в родное село и обнимет свою дорогую жену.
Мало их осталось этих писем, оформленных для пересылки знаменитыми фронтовыми треугольниками или в самодельных конвертах, склеенных жёваным дорогим на фронте хлебом из куска только что прочитанной в окопе, ещё пахнущей типографской краской, «дивизионки» или армейской газеты. Помеченные штемпелем «Проверено военной цензурой» они остались свидетельствами того страшного времени, в котором было, оказывается, место и любви. Особенно редки письма, отправленные теми, кто с началом войны сменил платья на гимнастёрки и встал в боевой строй рядом с мужчинами. Бывало, что и сплетни про них гуляли, особенно по тылам. Бытовал тогда и насмешливо-презрительный термин «походно-полевая жена», или сокращённо «ППЖ». Случались, конечно,  и мимолётные фронтовые связи. Но нередки в то страшное время и сильные чувства, большая любовь, силу которой многократно увеличивала постоянная и абсолютно реальная возможность потери любимого в бою.
Однажды в коллекцию попали четыре письма, написанных Анютой Николаю, на которых и адрес отправителя и адрес получателя скрывали номера полевой почты. Письма датированы декабрём 1944 и февралём 1945 года: война идёт к завершению. Это даже не письма, а вопль человека, который не хочет верить, что его разлюбили. Упрёки сменяются призывами ответного письма, встречи. В каждом обострённая надежда, что любовь ещё не умерла. Процитирую одно из декабрьских писем: «Ангел мой, с девятого числа я не знаю ни сна, ни покоя, сердце моё рвётся на части. Неужели всё между нами??? О! Как мне страшно, я не вижу смысла в жизни. Как тяжело и как пусто и жутко. … Ещё не приходилось мне такие страдания переживать… нигде места нет и слёзы не катятся, а только душат и дышать нечем. Я работаю и бросаю и не нахожу места. … Или же ты, мой Ангел, в опасности? Ну, если бы я могла узнать, что с тобой, что ты делаешь? Где ты? С кем ты, мой родной любимый? Избавь меня от этих мучений. Прилети скорей, успокой, ведь нет жизни без тебя, ведь я погибаю. Я хватаю в отчаянии твой портрет, прижимаю его к сердцу и рыдаю глухо. Без слёз. Я взываю, Господи, что с тобой?...».  А эта открытка отослана уже два месяца спустя: «Мой Ангел! Целую всего, всего, всего. Будь здоров и весел, Крошка. А мне снова нет ни слова от тебя, родной мой. А я жду и жду. Буду терпеливо ждать. Живу мечтами о тебе, моё Солнце! Стараюсь утешить себя тем, что всё же ты меня не бросишь, если любишь Анютку. А ты любишь её хотя бы капельку, а? Напиши мне, Крошка. У нас снова ревизия.... Я ни на что внимания не обращаю и только жду тебя, мой нежный Мальчик. … Ну, приходи же!!!».
Не всё можно было доверить цензурируемому посланию, И то малое, что писали, порой безжалостно вымарывалось: встречаются письма с густо закрашенными тушью строчками и целыми абзацами. Думается, что в тех строчках не самое главное для адресатов. Главное в этих посланиях: «Жди меня», «Целую», «Люблю». То, что поддерживало любящих долгие годы войны, согревало их в одиночестве и укрепляло веру в непременную встречу.
И, конечно же, они происходили, эти встречи. А иначе и быть не могло. Судя по письмам, крепкие это были ребята: «Здравствуй, Ира!  Я возвращаюсь из мёртвых, для вас, конечно. Я же, несмотря ни на какие ситуации моей, прямо скажу, сумасшедшей жизни, умирать и не собираюсь. Скоро опять еду на фронт…  Твой прежний Юра».
Только в осаждённом Ленинграде различными издательствами было выпущено около 1250 видов открыток, отпечатанных самыми разными тиражами, но, как правило, невысокими. Картон тогда был в большом дефиците. Поэтому-то не всегда для их изготовления использовали картон, и вид их оставляет желать лучшего. Бережно перебираешь их – свидетельства любви тех, кто пережил войну. Пережил и, отложив автомат, смог написать в конце её: «Поздравляю тебя с Великой Победой… Может быть, более счастливое время позволит людям забыть эти годы, а наш век более не омрачится такими событиями. Пусть сбудутся эти заслуженные надежды каждого. Наступающее и грядущее возрождение да залечит раны нашей Родины и да наполнит её жизнь покоем и процветанием». Датировано это письмо 10 мая 1945 года.


Мужчина и женщина: параллельные миры? Материалы круглого стола "Гендерные аспекты мировой политики и международных отношений", 27 ноября 2010 г., Часть 1. СПб,НППЛ "Родные просторы", 2010. Стр 36-40.

В тексте процитированы фрагменты из писем и открыток из коллекции автора. В качестве иллюстраций использованы военные открытки из коллекции автора.