В Куреньки - сквозь сугробы

            Февральским вечером 1968 года в Куреньки ехали к родным городские гости, а с ними и ваш покорный слуга – из армии в десятидневный отпуск. От железнодорожной станции Приколотное до Ольховатки по асфальтированной дороге добрались на автобусе, а дальше пошла грунтовка, вернее, сплошные снежные заносы – целых двадцать три километра.

            - Пошли на молочарню*, -  предложил кто-то, -  сюда дважды на день наши молоко привозят. Устроимся на бидонах.

            Стрелка часов на руке молодого тракториста Ивана Рыкова, взявшего меня в кабину, отсчитывала двадцать первый час. Он запустил двигатель, вывел машину к выезду из села. Отрезок дороги на подъёме завалило огромными сугробами. Иван не раз водил свой ДТ-55 сквозь метели, но таких заносов преодолевать ещё не приходилось.

            - Наверно, не пробьюсь, -  нахлынула на него неуверенность, – очень глубокий снег.

            Объезда не было: улица узкая, с двух сторон   избы. Подъём не такой уже и крутой, но когда летом велосипедист подъезжает к нему, веломашину дальше ведёт в руках. Иван вздохнул, на мгновение представил себя всесильным богатырём Микулой Селяниновичем, одной рукой бросавшим соху за ракитов куст. Вот так бы трактор и сани с людьми поднять на ладонях и вынести на широкий простор! Жаль, но это всё из былин, из маминых сказок.

            Сегодня Иван с колхозной фермы привёз на сепаратор молоко, а домой должен возвратиться с перегоном, чтоб утром было чем накормить маленьких телят. Чтобы его сменщик, или он сам, завтра снова вёз молоко государству. Поэтому   кровь из носу, а пробиться надо. Конечно, ещё и ради людей, мёрзнущих на открытых санях. Не оставлять же их в пургу на морозе!

            Включил первую скорость – трактор медленно пополз на гору. Гусеницы зарылись в снежную толщу, совсем исчезли. Добавил газу – снег поднялся до радиатора, забуксовали траки.

            - Сел на брюхо, -  промелькнула нерадостная мысль. Оглянулся. Сгорбленные, припорошенные серебристыми блёстками люди сидели на бидонах, напряжённо вцепившись ладонями в прокалённые морозом ручки.

            Включил рычаг заднего хода. Трактор вздрогнул, покатился в обратную сторону, возвращая груженые сани на проложенную колею. Юноша снова переключился на первую, самую сильную скорость, снова ринулся на штурм досадной преграды. Снова машина утонула по радиатор, заглохла.

            Иван Васильевич отыскал под сиденьем шнур, прыгнул в снег и, увязнув по колена, ловко обмотал маховик пускача. Резко рванул за свободный конец – двигатель затарахтел. Трактор снова пошёл напопятную, остановился. Сдатчик молока, не ожидая приглашения, помог Ивану (наверняка, уже по привычке) отцепить тяжёлые сани, чтоб не были в сложной ситуации обузой. А он теперь, «налегке», обязательно пробьётся, каких бы сил ему это ни стоило.

            Машина рвалась в сугробы, потом отступала и снова шла вперёд – настойчиво, с железным азартом. Когда Рыков бросал её в наступление, видел, как вздымался вверх капот и как с непроглядной тьмы неба фары выхватывали струящиеся завихрения вьюги. И как только передок опускался, взору тракториста являлись наезженные гусеницами колеи. Завал расступался, исчезал. Теперь уже могли проходить и сани.

            - Ну, так кто кого? – довольно улыбнулся мой ровесник, и его стальной конь с рокотом устремился в сплошной мрак заснеженной степи. Двигался медленно, осторожно, мимо телефонных столбов, чтоб не затеряться в замётах или не свалиться в яругу. Тряпкой, намоченной в солярке, юноша то и дело протирал ветровое стекло, расписываемое морозными узорами.

            Во время поединка со стихией потерялись шплинты пальцев, служащих сцеплением для траков. Теперь пальцы выползают из посадочных отверстий, угрожая оставить машину без гусениц. Иван часто её останавливает, выскакивает из кабины и забивает их на место. Иногда снова встречаются высокие намёты, и он штурмует их, как уже случилось в Ольховатке. Но поломайся трактор, пришлось бы тогда, выбиваясь из сил, всю ночь брести по снежным дюнам холодной пустыни.

            Сейчас в пути с Иваном люди... Им, задубевшим от холода, хочется скорее увидеть родных, обменяться пережитым, отогреться в кругу семьи. Одни из них работают, другие пока учатся далеко от родительского дома.

            В повоенные и последующие годы много молодёжи выехало из нашего села в поисках лучшей доли. Колхоз был отсталый, работающим на трудодни выдавал копейки, и люди жили в недостатках   откровенно бедствовали. Родители говорили повзрослевшим детям: «Всю жизнь мы работали не покладая рук. Недоедали, недосыпали, боролись с разными напастями, но легче не становится. Поезжай-ка, сынок (доченька), в Харьков. На заводах твёрдая зарплата, да и вообще там живут лучше. А тут мы уже как-нибудь сами».

           Другие отправляли детей продолжать учёбу. И не жалели для них последнего, что имели. Некоторые же и не отпускали своих наследников, но чада уезжали по собственному решению.

           А что дома? Быкам хвосты крутить? В завалюшном клубе козла забивать? Кинофильмы тут крутят чаще всего старые, да и те по несколько раз в год. Волейбол? Но только, если колхоз купит мяч. Даже пруда нет настоящего. Лягушатник загатили в яру, где ни поплавать летом, ни на коньках покататься зимой. Гуд бай, председатель и твоё районное руководство! Рабочую силу зовите из Харькова. Глядишь, помогут заводские шефы со студентами на уборке зерна, на обустройстве сараев для скота…

          Возможно, и наш герой умотал бы в город, если бы мать его была помоложе. Бросить одну под старость посчитал несправедливым. И коль остался дома за хозяина, работать решил с полной отдачей, как совесть требовала. После окончания седьмого класса, в четырнадцать лет поступил в колхоз. Пас колхозных коров, присматривал за овцами. Заболел как-то и после операции перешёл на лёгкую работу: весовщиком.

          Тогда хозяйство крепче уже становилось на ноги, закупало новую технику, и Иван решил попробовать себя прицепщиком, стал изучать трактор у Шевякова, у механика, а вскоре и экзамен сдал. Пахал, сеял, бороновал, культивировал на «белорусе», на «хатэзэвцах». Агрегатировал прицепы, сани. На работу вставал с зарёй, рассветы встречал на пашне, спать ложился затемно. Вкалывал за двоих. Поручения руководства выполнял беспрекословно. И ему стали доверять всё.

          Полюбили его и простые односельчане. Огород попросят вспахать, обработает, как собственный – старательно, аккуратно, без огрехов. Со всеми вежливый, скромный, уважительный. С алкашами не водится, в стакан не заглядывает.

          - Какой у тебя Ванька молодец! – говорит его матери Федосье Васильевне подруга. – А мой пьянчужка приходит домой зюзя-зюзей…

          Когда райцентр выделил Куренькам туристическую путёвку, наградили ею лучшего комсомольца – Рыкова Ивана Васильевича. Познакомился он с братской Болгарией, посмотрел, как другари живут и работают в своих кооперативах. По возвращению в родное село от конторы сразу же направился к своему трактору. Кто-то же работал на нём, пока он прохлаждался по заграницам. В каком состоянии оставил?

          А сейчас в суровой ночной степи размеренно гудит его двигатель, подпевает машине разгулявшаяся метелица. На санях сгорбились над бидонами люди, замёрзли бедолажные. Только около трёх часов ночи показались огни родной деревни.

          С колхозного двора, вниз, через мостик пошёл к своей старой, осевшей под бугром хате. В глубокой балке – затишье, глушь. Ещё недавно пять подворий здесь было, а скоро не останется ни одного.

          - Войти осторожно. Свет не включать. Тихо – на тёплую печку… Маму не разбудить! – Только подумал это – скрипнула старая дверь.

          - Вань, это ты?
          - Я, ма. Чё ты не спишь?
          - Какой там сон?! Мысли в голову лезут всякие: может, в яругу свалился или обломался да пешком пошёл   волки напали…
          - Откуда они, ма? Подумай только…
          - А мало ли случаев бывает. Бросай свой трахтар. С вилами спокойней будет. Сейчас и на рядовых хорошо.
          - Не могу, ма, привык. Да и говорят: это призвание моё.
          - Вот уж придумали… Тебе, может, и призвание, а мне – переживай всю ночь. Ладно, соловья баснями не кормят. Садись -  повечеряй.
          - Спасибо, ма, не хочу. Я лучше на печь полезу. Уморился до чёртиков – руки от рычагов ноют.

          Только приклонил голову к подушке, сразу же и Морфей распростёр свои крыла. Властно подхватил его и понёс, понёс, понёс…

          К утру начало глагаститься давно забытое, из детства. Оказался Ванька почему-то около колхозной кузни, что возле хаты Кольки Ёжика стоит. Тут же и Толик Лисак, и Валик Киргиз, и Женька Японец… Самопал из катушки и выплавленной пули соорудили, спичечной серой набивают. Щёлкнешь согнутым гвоздём по заряду, залп по округе эхом разносится.

          Вот и Ванькина очередь «стрелять» подошла. Громыхнул он на всю деревню, глядь – Федька Шкураток бежит, кулаком угрожает…

          Все знают: не любит Денисович этих детских шалостей. Сколько по здешним сёлам малышни от игр «подарками» войны пострадало! Одним пальцы на руках поотрывало, другим глаза выбило, а Василю Купину мина так и кишки по деревьям поразвешивала.

          Хлопцы драпанули от Федьки врассыпную, а его он схватил и трясти начал, вдалбливая, что делать такое ну никак нельзя.

          - Я не буду больше, дядя Федь, не буду. Отпусти только.

          Денисович куда-то исчез, а Ванька с друзьями к противотанковому рву направились – коров из стада встречать. По пути в сад Ивана Семёновича заглянули. Ничего в нём пока не поспело, но Валик на грушину полез. Только начал зелепупки рвать, Иван Семёнович с горы прыжками несётся. Снова все разбежались, а Ваньку Иван Семёнович – хоп и поймал. Изо всех сил за плечи трясёт…

          - Полчаса уже бужу, -  говорит мать. -  Председатель передал в контору зайти. Отдохнуть человеку не даёт…

          … И вот пролетело семь лет. Много воды с тех пор утекло. К Рубленому, что в трёх километрах от Куреньков, асфальтированную дорогу проложили.
          - Давно б протянули и сюда,   говорят куреньчане,   да в райцентре начальство сменилось. Но всё равно: в город можно теперь и ободёнкой смотаться.

          Нет уже проблем с питанием. Если раньше хлеб выпекали дома, другими продуктами пользовались только с личного огорода и подсобного хозяйства, то сейчас всё можно купить в магазине. За работу в колхозе начисляется гарантированная денежная плата. Каждая семья смогла построить себе новый дом или старый реконструировать, а приезжим колхоз «финские домики» предоставляет...

          Наш герой заочно среднюю школу окончил, на артельнянской Дуне Барыбиной женился. Колхоз молодожёнам четырёхкомнатный особняк построил. Супруга Ивана   доярка, а мать уже на пенсии, внучку Таню воспитывает. Обзавелись телевизором, современной мебелью…

          Сам он звеньевым тракторного звена работает, постоянно в соцсоревновании побеждает. Односельчане считают его одним из лучших механизаторов хозяйства, депутатом сельского совета избрали, а товарищи по комсомолу – членом своего комитета. Когда же Иван собирается на какой-либо праздник, хоть их и не много у сельских тружеников, на его груди красуются орден Трудового Красного Знамени и медаль «За трудовую доблесть».

          В прошедшем 1974 году при задании 795 «выработал» Рыков 1212 гектаров. В канун 30-летия Победы в списки его звена под первым и вторым номерами внесены фамилии погибших на войне механизаторов Рыкова Ивана Афанасьевича и Яковлева Андрея Кузьмича. Маленький производственный коллектив Ивана Васильевича обязался обрабатывать землю и за этих, не вернувшихся с полей сражений, фронтовиков.

          *Пункт сепарации молока.

                9 – 11 февраля 1975 г., с. Куреньки – г. Харьков