Егор и пелагея

 Светлой памяти родителей моего друга

ВАСИЛИЯ ЗАБАЙРАЧНОГО посвящается





ЕГОР И ПЕЛАГЕЯ





Егор сегодня задержался на работе. Помогал сменщику загружать бункера. Ему нравилась эта работа. Его радовало то, что народ стал оживать после голодовки 33-го года. Колхозы привозили молоть пшеницу для своих нужд, и колхозники, получив на свои трудодни зерно, спешили помолоть его и накормить вдоволь своих близких. Егор организовал круглосуточную работу мельницы, и сам иногда подолгу задерживался на работе. Вот и сегодня он проверил уровень масла в редукторе, послушал подшипники, посмотрел жернова. Он не спешил домой – там его никто не ждал. Жена уже второй год как умерла. Егор тогда торопился с работы. У хаты увидел плачущую дочь, ей было всего четыре года, спросил, что случилось. Та ответила: «Мама заснула, я ее бужу, а она не встает». Егор вбежал в хату. Жена лежала на кровати, и он понял, что её уже нет – сердечко не выдержало всех невзгод, пришедшихся на их поколение. Так он остался один с дочерью. Сейчас она на хуторе, у сестры. Егор отвозит её туда, когда работает в ночную смену. Домой он ходил всегда пешком. И сейчас шагал по станице, смотрел на дома с заколоченными окнами, заросшими бурьяном огородами. Обезлюдели станицы. Вот хата Коржа, а та Пятака…На германскую их вместе призывали, одногодками были. Их уже нет.

…Отец с дедом отправляли Егора на войну. Собрали по высшему классу, богатыми были, потому на внука денег не жалели. Накануне отъезда дед позвал Егора: «Пойдём, внучок, на Кубань, погутарим». Егор иногда расспрашивал деда о службе, наградах, но всегда получал один ответ: «Служил царю и Отечеству». Рассказывали, что однажды на покосе налетели черкесы – десять всадников. Казаки не успели за шашки схватиться, а дед уже был на коне и бросился один на десятерых, а лет в то время ему было уже много. Первых двух, которые на него летели, дед одним ударом зарубил и ещё шестерых порубал, а еще двое в ужасе бросились наутёк. Потом атаман прискакал. Все удивлялись, как дед восьмерых порубал? Он их всех поперёк перерубил. Атаман признался: «Я бы так не смог». Дед предложил Егору присесть на берегу и стал рассказывать: «Служил я. Атаманом был у нас Пржевальский. Таскал он нас по пескам, по горам. Однажды у одного то ли села, то ли монастыря с кручи упали двое детей в реку, а река бурная, течение сильней, чем в Кубани. Я бросился, спас детей, но сильно поранил ногу. Монахи отнесли меня в монастырь и попросили атамана оставить меня пока у них.

  Монахи промыли, обработали рану, смазали. Дали выпить какой-то настой. Отнесли меня в помещение, и я уснул, а когда проснулся, то боли совсем не чувствовал. Посмотрел на ногу, а раны все затянулись. Дали мне ещё выпить настоя и сказали, вернее не сказали, а жестами объяснили, что на ногу наступать нельзя. Они обличием отличаются от нас: лицо круглое, нос маленький, глаза узкие – щелочки, ростом пониже. Монахи учат молодежь боевому искусству на палках. Движения у них плавные, замедленные. Я показал, как казаки шашками работают, им понравилось, просили поучить. А я перенял у них приёмы борьбы. Когда настало время уходить, их атаман – настоятель – подарил мне этот пояс. Егор, это очень грозное оружие». Егор подумал, что дед выжил из ума, что какой-то пояс, а дед всегда его носил, может быть грозным оружием. Дед продолжал: «Это оружие работает только в тот момент, когда его владельцу грозит смертельная опасность, и при передаче его владельцем своему сыну или внуку. Вот сейчас я хочу продемонстрировать тебе это оружие». Егор смотрел на деда и думал, что совсем старый дед выжил из ума. Дед прикоснулся к поясу, и у него в руке оказалась не то шашка, не то клинок с очень тонким лезвием. «Смотри, Егор», – дед провёл около себя этим клинком, совершенно не прикладывая усилий, и вокруг на пять метров всё, что росло (а там росли кусты кизила), было скошено, как будто мощною косой. Дед подошёл к тополю, провёл клинком по стволу, а ствол почти в обхват, и дерево рухнуло. Дед продолжал: «Сегодня я передаю тебе этот пояс, пусть он защитит тебя». И подал клинок Егору. Тот взял и почувствовал, что шашку держит в руке. «Теперь приложи к себе. Он твой». Егор приложил и застегнул как обыкновенный пояс.

Утром атаман собрал казаков, дал наказ – служить вере, царю и Отечеству. Поехали в Армавир, оттуда на поезде на фронт. Егор не любил вспоминать войну, а она часто напоминала о себе. Вот и сейчас, глядя на хату Коржа, вспоминал, как сотник послал их и ещё трёх казаков в разведку. Они не заметили, как всадники с трёх сторон выскочили, стали их окружать, пытаясь взять в плен. Вот тогда Егор и воспользовался поясом. Он увидел, что десять всадников отрезают им путь к отступлению. Слева стоит офицер, окружённый всадниками, а впереди галопом движутся еще двенадцать. Егор положил руку на пояс и почувствовал, что рука держит клинок. Он пустил коня в галоп навстречу противнику. Казаки замерли, глядя на безрассудство Егора, – один против дюжины! Двое всадников противника отделились, опередив остальных, выставив палаши на Егора. Они столкнулись, сверкнули искры и кони, заржав, поскакали без всадников, а Егор направил своего коня на остальных. Те окружили Егора. Казаки бросились на выручку товарища. Но не успели подъехать, как ещё шесть коней без всадников остались, а четверо других галопом убегают от Егора. Егор направил коня на офицера. Тот дал команду, и пятеро бросились на Егора, четверо, из них сразу были срублены Егором, а пятый пустился наутёк. Офицер опять дал команду оставшимся четверым, но только один осмелился напасть на Егора, и был сразу срублен, остальные убежали. Егор подскакал к офицеру, приставил шашку к горлу. Подскакали казаки, Егор им: «Разоружите», – а сам кинулся на отряд противника, который должен был отрезать путь казакам к отступлению. Но те, видя бойню, которую устроил Егор, бросились врассыпную. Казаки вернулись в свой отряд, привели офицера, стали докладывать, что Егор «нарубил столько капусты»! Ни полковник, ни сотник не поверили, а немецкий офицер сказал полковнику, что этот казак, указав на Егора, стоит сотни. Полковник взял казаков и поехал на то поле, увидев порубленных всадников, спросил: «Это всё Егор?» Казаки в один голос ответили: «Да». Егора представили к «Георгию» и дали отпуск.

              Потом началось непонятно что. Кому служить, как служить? Не разберешься…Егор вернулся в станицу, а там казак на казака шашку поднял, сын на отца. Дед сказал: «Егор, иди к калмыкам. Нельзя казаку на казака шашку подымать. Казак должен Родину от супостатов защищать. Сейчас не понять, кто прав. Отсидись у калмыков». Егор оставил кубанку, шашку, шаровары, оделся в мужицкое и ушел. Однажды повезли овец в Царицын продавать, и там Егора скосил тиф. Очнулся в тифозном бараке, лежит нагишом – пояса нет. Вернулся Егор в станицу, там жизнь начала восстанавливаться. Отец мельницу отремонтировал, Егор помогал. Прошло время, Егор женился. Родилась дочь…

            Егор подошёл к своей хате, сел на лавочку, закурил. Обезлюдела станица, даже собаки не лают. В Германскую много казаков полегло, затем в Гражданскую. 33-й год никого не пожалел: ни казаков, ни стариков, ни детей…

По улице в сторону Егора шла нищенка. Много их тогда ходило по станицам. Егор не любил встречаться с нищенками, чувствуя себя виноватым в том, что он пережил войны, и голод, а вот вдовы его погибших товарищей побираются. Егор встал, ушел в хату. Нищенка подошла к хате Егора, села на лавочку. Егор посмотрел в окно, та сидела неподвижно. «Наверное, очень старая или больная», – подумал он. Егор отрезал кусок хлеба, мелко порезал сало: «У нее и зубов, наверное, нет», – положил сверху и прикрыл еще одним куском. Вышел из хаты, протянул, не глядя: «Возьми». Она встала, взяла хлеб, поклонилась в пояс. Егор подумал, что сейчас услышит старческий простуженный голос. Однако его удивил нежный, приятный, ласковый голосок: «Спасибо тебе, добрый человек». Тогда Егор взглянул на нищенку – перед ним стояла в поклоне молодая красивая женщина с голубыми громадными глазами и пушистыми ресницами, лицо такое ясное, а губы такие розовенькие, нежные. Егор не мог оторвать взгляда от этой женщины. Она села, достала платочек, расстелила на коленях, разломила хлеб с салом пополам, потом ещё раз и стала кушать. Егор теперь смотрел на её руки: ладошка такая узенькая, пальчики кругленькие длинные. Она съела четверть, подобрала крошки, отправив в рот, аккуратно завернула остатки в платочек и положила в котомку. Егор видел, что эта женщина очень голодна, и сколько усилий ей стоило оставить еду «на потом». Она встала ещё раз поклонилась в пояс Егору, сказав: «Спасибо», – и пошла. Вдруг, он осознал, что сейчас женщина уйдёт, и он никогда её больше не увидит.
        - Подожди, – крикнул Егор.
       - Слушаю тебя, добрый человек.
      - Иди ко мне жить.
      - Ты меня в работницы приглашаешь или в жёны? – Она улыбнулась. На щёчках появились ямочки, а в глазах засверкали искорки.
     - Да я не знаю, наверное, в жёны.
    - Как же так ты, казак, мужицкую нищенку в жёны?
   - Да! Выходи за меня.
  Она задумалась, опустив свои пушистые ресницы. Егор подошёл к ней, взял за плечи.
    - Ты согласна? Как тебя звать?
   - Пелагея.
   - Пойдём в хату, – он обнял её и повел в дом.
  - Вот, будь здесь хозяйкой.
   - Погоди, как тебя звать–величать?

- Меня Егором, а отца – Прокопий.

- Расскажи о себе, Егор Прокопьевич.

- Родился здесь в станице. Воевал, не знаю как – хорошо или плохо, но жив остался. Женился, дочь у меня, седьмой годик ей, а жена второй год, как умерла. Работаю на мельнице. Будь матерью для моей дочери.

- Трудно быть второй матерью, а не мачехой, а посему пойду я к тебе в работницы, а если признает твоя дочь во мне вторую маму, тогда и делай предложение в жёны, если к тому времени не передумаешь, а не признает – уйду, чтобы не колоть твоё доброе сердце на две части. Сейчас, Егор Прокопьевич, идите, отдыхайте, а я маленько приберусь. Небось, всю ночь не спали.

Егор пошел в комнату, разделся и лёг. Ему было покойно и хорошо, он был уверен, что его дочь тоже полюбит эту женщину.

Пелагея решила приготовить обед. Она спустилась в погреб, взяла три картофелины, одну морковку, один бурачок и кусочек сала. В кладовке нашла крупу, лук, чеснок. На печку поставила два чугунка с водой, а когда вода закипела, в один положила очищенную и маленькими кусочками нарезанную картошку, бурак, нашинкованный тоненькими полосками, и одну треть стакана пшеничной крупы. В другой чугунок высыпала стакан крупы. Сало измельчила, положила в сковородку, поставила на плиту, а когда оно растопилось, и шкварки приобрели золотистый цвет, она их отделила, а часть жира отлила в кружку. На остатках жира стала поджаривать мелко порезанную морковку, затем лук. Когда лук приобрёл золотистый оттенок, она положила туда шкварки и добавила воды, а затем перелила в чугунок, где уже картошка и бурак сварились – первое блюдо готово.

Она взяла ещё кусочек сала, мелко порезала и положила в сковородку, туда же вылила из кружки жир, и как только сало начало топиться, добавила туда мелко нарезанный лук, дав ему немного обжариться. Затем она перелила в чугунок с уже сварившейся крупой, перемешала – второе блюдо готово. Солила она, недосаливая, поскольку не знала вкуса Егора.

Затем она взялась за уборку. Вынесла из кухни лишнее, подмазала и подбелила печку, вымыла полы и стала собирать на стол. Достала квашенной капусты, нарезала лук колечками соединила и полила подсолнечным маслом. Поставила тарелки под суп и кашу. Присела и задумалась, где она будет спать. Решила, что лучше всего ей поселиться во времянке. Она пошла туда наводить порядок.

Егор проснулся. Стал прислушиваться, но с кухни не доносилось ни звука. «Неужели ушла», – подумал Егор. Но запахи вызывающе манили на кухню. Егор встал, оделся, вышел на кухню и удивился: «Как она смогла всё это сделать?»

Пелагея зашла в хату, увидела, что Егор заглядывает в чугунки, сказала: «Умывайтесь, Егор Прокопьевич, а я на стол соберу». Она наполнила миску борщом, поставила на стол, рядом капусту и хлеб. Егор сел:

- Почему одна миска? Садись со мной кушать.

- Нет, Егор Прокопьевич, не положено работнице за один стол с хозяином садиться. 

Егор стал обедать один. Взял стручок красного перца, мелко порезал, размешал в миске с борщом. Пелагея хотела сказать, что очень горько будет, но промолчала. Егор ел неспешно, не чавкал. Хлеб откусывал аккуратно, набрав ложку борща, касался хлеба, чтобы ни одна капля не упала на стол. Пелагея стояла у плиты, наблюдала, как ест этот большой красивый человек. Как только миска опустела, Пелагея подала кашу и кружку компота. Обед закончен. Пелагея стала убирать со стола. Егор сказал: «Пелагея, подойди ко мне». Он взял её руки, приложил ладошки к своим щекам, почувствовав их бархатную нежность, сказал: «Спасибо тебе за вкусный обед. Спасибо этим ручкам за работу». Он держал её ручки у своих щёк, потом посмотрел ей в лицо, а там из-под пушистых ресниц капали слёзы. Егор встал, прижал Пелагею к себе: «Полюшка, Полюшка, что ты?». Она прильнула к нему. Они стояли, прижавшись друг к другу.

В субботу, уходя, Егор сказал, что с работы пойдёт на рыбалку, а к приезду сестры и дочери вернётся. Пелагея с вечера поставила тесто на пирожки. Утром встала рано, стала готовить обед. Она беспокоилась: «Вдруг сестра приедет раньше, чем придёт Егор с рыбалки?». Так и случилось. Пелагея услышала стук калитки и увидела входящую женщину с девочкой. Пелагея вышла, поздоровалась: «Здравствуйте, Дарья Прокопьевна и Ольга Егоровна». Женщина удивленно посмотрела на неё:

- Ты кто такая?

- Работница я. Пелагеей меня звать. Егор Прокопьевич устаёт на работе, вот я ему по дому помогаю – убираю, кушать готовлю.

- Работница, аль полюбовница?

Пелагея промолчала.

- Проходите в хату. Устали с дороги?

Дарья зашла в хату. Всё чисто, вкусно пахнет. На столе стоят три миски с пирожками. Девочка спросила:

- Тётя Пелагея, можно пирожок?

- Да я не знаю, спроси у Дарьи Прокопьевны.

- Тёть Даш, я хочу пирожок.

- Коль хошь – бери.

- А с чем они?

- Эти с курагой, эти с яблоками, эти с картошкой.

- Я с яблоками и курагой возьму.

В это время Пелагея увидела, входящего в калитку Егора.

- Извините, Дарья Прокопьевна, Егор Прокопьевич пришел, пойду ему помогу.

- Папа, папа пришел, – закричала девочка и с пирожками в руках выбежала из хаты, – папа посмотри, каких пирожков тётя Пелагея напекла. Вкусные! На, попробуй, откуси, только один раз.

Дарья зашла в комнату Егора: чисто, убрано, вещей Пелагеи не видно. «Где спит?» – подумала она. Зашла в детскую, и здесь порядок. Над кроватью весит картина: река, луг и берёзовая роща. Не кубанский пейзаж. Дарья рассматривала картину и не услышала, как вошел Егор.

- Мне тоже нравится. Здравствуй, сестричка!

- Здравствуй, здравствуй, братец! Что, полюбовницу завёл? Она ж не наша, она – кацапка. Мало казачек, которые на тебя заглядываются? Да за тебя любая казачка с радостью пойдёт!

- Может быть, может быть, но полюбил я эту женщину. Скажу тебе, сестричка, так полюбил, что и не знаю, что будет со мною, если она уйдёт. Не полюбовница она мне, а в жёны пойдет, если дочь моя Олечка признает её второй мамой. Спасибо тебе, что ты заботишься о моей дочери, но я хочу, чтобы эта женщина стала ей матерью, а мне женой.

- Рада за тебя, братец! Вижу, хорошую женщину в жёны берешь. За Олечку не переживай, сдружатся они. Где они?

- Зайчика я принёс. Они пошли кормить его.

- Откуда она здесь?

- С Урала. Родителей арестовали как врагов народа, инженерами на заводе работали. Она учительница. Её уволили без права работать в школе. Муж выгнал из дома, сказав, что не хочет жить с дочерью врагов народа. Друзья и знакомые отвернулись. Добралась сюда, на хуторе родственники были, но тридцать третий всех забрал.

- Не боишься в дом такую брать?

- Нет, не боюсь, оклеветали её родителей.

Зашла Пелагея с девочкой. Стала собирать на стол.

- Папа, папа! Тётя Даша! Посмотрите, как красиво у меня в комнате!
Сели за стол, Пелагея наполнила тарелки, а сама встала у плиты.

- Тётя Пелагея, почему Вы не садитесь за стол?

- А я…уже пообедала.

После обеда Дарья засобиралась домой, попрощавшись с Егором и девочкой, обратилась к Пелагее:

- Проводи меня.

По дороге Дарья стала рассказывать о семье, о первой жене Егора и его дочери. Потом остановилась, обняла Пелагею, сказала: «Счастья вам, любви и добра! Береги их. Возвращайся, а то далеко ушли». Пелагея не знала, что ответить этой женщине, показавшейся ей строгой и не взлюбившей её с первого взгляда. Но оказалась она доброй и внимательной.

Теперь всё время Пелагея проводила с девочкой. Стала её учить читать и писать – ненавязчиво, в форме игры. Девочке особенно нравилось рисовать. Дней через десять Оля обратилась к Пелагее: «Мама, можно я пойду, покормлю зайчика». От этих слов у Пелагеи перехватило дыхание, ком застрял в горле, а из глаз полились слёзы. Она не могла произнести ни слова. Девочка ещё раз повторила просьбу, назвав её мамой. Пелагея обняла её, с большим усилием произнесла: «Да, да. Возьми сухарики».

Пелагея понимала, что девочка, назвав её мамой, ещё не осознает всю глубину смысла этого слова.

Через месяц Егор в присутствии дочери попросил Пелагею быть дочери мамой, а ему женой.

С этого дня они стали обедать за одним столом, а Пелагея жить в хате, в комнате с Егором.