Очерк. Подданная царя Володюшки

- Да разве же вспомнишь сейчас, - явно кокетничая, по среднерусски протянула Мария Петровна Стрельникова на мой вопрос о ее возлюбленном. И то верно – ведь ей уже пошел сто четырнадцатый год.
Потом, будто что-то  увидела она вот уже пять лет незрячими своими глазами: зарделась, суховатые, но яркие еще губы дрогнули, и она улыбнулась. Лукаво улыбнулись и обе дочери: Александра Васильевна – семидесяти семи лет и восьмидесятилетняя Валентина Васильевна. Перебивая друг друга, втроем они всё прекрасно вспомнили: и как высмотрел во время венчания на чужой свадьбе в селе Украинка Самарской губернии Машу Василий, и как он трижды сватался, добиваясь ее руки, и как венчались они в деревенской церкви, и как после свадьбы уехали на хутор Вечный. Там жил жених с родителями и тремя братьями огромной семьей, только детей у них двадцать человек было.
- Когда всех четверых сыновей отделили, нам с мужем достались банька, погреб и лес на дом. Ох, и хорошо же мы с ним зажили в своем дому, который выстроили, – смеется Мария Петровна. – Я бахчи сеяла, скотину обряжала. Пять коров дойных было, свиньи, сто овец, лошадь, куры да еще два верблюда. И все у нас забрали, – вдруг заплакала она. – Курей прямо в мешки складывали.
Раза три в беседе воспоминания уносили ее к этому сюжету времен коллективизации, и каждый раз она плакала. И только в этих случаях, хотя страшного Мария Петровна за свою долгую жизнь полной мерой вкусила. Чего стоит, например, только высылка после раскулачивания в глухую местность Ульяновской области. С четырьмя малолетними детьми они с мужем пробыли там до 1936 года, пока им не разрешили уехать оттуда в недальнюю от Ленинграда Поповку, где жила тетка Марии Петровны в крохотном домике. Два года, чтобы заработать паспорт, уродовалась она за копейки на местном стекольном заводе.  А потом еще одна высылка с двумя детьми – сыном Мишей и дочкой Сашей – под Кенигсберг из захваченной немцами в 1941 году Поповки, и рабский труд на немецкого хозяина до января 1945.
И обо всем хозяйка рассказывает, смеясь да с улыбкой. Даже о том, как после освобождения пешком шли от Кенигсберга до литовской границы.
- Слава тебе Господи, наши взяли Кенигсберг, и мы пошли. Сашу-то по дороге работать взяли в госпиталь, а мы с Мишенькой четыре месяца с января по март шли к себе. Сыночек ноги-то все сбил, бедный. А на литовской границе посадили в поезд – много нас таких было – и 17 марта привезли в Тосно.
Мужа к тому времени не было: с началом войны его призвали в армию, и уже в сентябре 1941 года Марию Петровну вызвали в военкомат и вручили справку, что он пропал без вести. От старшего сына Николая, тоже призванного на фронт в 1941 году, вестей не было – жив ли? Александра – в госпитале служит где-то. Валентина, самая старшая, с заводом в Сибирь эвакуирована. Всех война разбросала.
- Только мы с Мишенькой и остались. Я опять на Ижорский завод пошла. И Мишу взяли, хоть он и несовершеннолетний был еще – мир-то не без добрых людей. Начальник так и сказал, не возьмем – пропадёт. Оба-то когда стали работать, так хорошо зажили.
Одно плохо было – не знала, не ведала, где её дети. А тут слух прошёл, что видели Николая на вокзале. И пошла мать по всем ленинградским вокзалам. Дошла до Варшавского, последнего в своем списке. В отделе кадров сказали, что нет такого. Вышла на улицу, а отчаяния нет, чувствует, что всё должно сладиться. Спрашивает первых  железнодорожников, идущих навстречу: не знают ли такого? Да, как не знать, отвечает один из них – он у меня в бригаде работает. А в январе того же 1945 года и эвакогоспиталь, в котором Саша работала, в Выборг перевели, комнатку пятиметровую дали, мать к ней и переехала в 1947 году. Все пятеро живы, по мере возможности здоровы. Мария Петровна в 81 год только работать перестала, а так всё трудилась.
Наговорившись вдоволь, мы сели пить чай в крохотной однокомнатной квартирке на пятом этаже типовой "хрущевки". Хозяйке тоже налили чашку. Да не чая, а воды.
- А я никогда ни чай, ни кофе не пивала, – ответила на мой вопрос Мария Петровна. – Сначала в деревне не было у нас ни того ни другого, а потом и не пробовала. Кипяток с молочком пью вместо них. А вовсе не из экономии. Нам сейчас пенсию-то добавили. Ни в чём себе не отказываем. Слава, Господи. Да, и царю нашему спасибо, заботится о нас.
- А, кто царь-то у нас сейчас, – улыбнулась младшая дочка?
- Как кто? Кормилец наш. Царь Владимир. Володя. Володюшка.
Пыталась сосчитать всех царей, при которых жила, и не смогла – сбилась. Хотя тут же рассказала нам длиннющую поэму про Петра Великого, выученную в школе ещё в третьем классе, последнем, в котором довелось учиться ребенком. Вспомнила и то, как собирала посылки солдатам на ту еще, японскую войну.
А царей, при которых жила, кроме Володюшки, не вспомнила.

Журнал "Собеседник"