Ткань Кровавая 5

                Кавалькады дорогих экипажей у мастерской самого модного портного Дейкерена были не редкостью, но на нашу процессию высыпало поглядеть немало народу. Надо полагать, Хантазариду сообщили задолго до того, как мы вошли в его прихожую.
Отец и Дар поприветствовали выбежавшего Хантазарида, причем достаточно холодно, и выразили желание приобрести самого лучшего из его портных. Например, некоего Скумберлата Мейвиса. Сцена, в которой он пытался предлагать им других, "более перспективных" подмастерьев, была отыграна достаточно быстро, когда Главный Портной понял, наконец, на чьей стороне играли эти два козырных короля.
                Да, друзья мои, два козырных короля сразу могло быть только в колоде Домиарна Гидеалиса.
                И вот когда он это понял, то решил отыграться.
                - Хорошо, господа, вы можете прийти за ним завтра.
                Это была хитрая, но впустую потраченная уловка. Я перехватил его мысль. Пардон, этот несчастный юноша достаточно натерпелся ваших розог.
                Отец тайком поймал мой взгляд, мысленно вопрошая, можем ли мы пойти на эту уступку.
                Я покачал головой с жестким выражением лица.
                - Нет, господин Хантазарид. Его ждет срочная работа, к которой он должен приступить сегодня же.
                - Но по закону, господин Ламансвиер... И вообще-то, господин Гидеалис, знаете ли вы, что ваш сын...
                Ну это ты зря. Эту карту лучше спрятать подальше, и больше никогда, никогда о ней не вспоминать!
                - Я не хотел бы сейчас выяснять отношения при всех, господин Хантазарид, но за вами долг казне висит еще с прошлого года. Так ведь и мастерскую недолго потерять. - Спокойно парировал отец.
                И тогда портной велел позвать Мейвиса.
Тот выскочил - испуганный, бледный, запыхавшийся.
                - Собирай свои вещи, ты больше у меня не служишь. - Сухо бросил ему Хантазарид.
                - Как же...
                - Ты продан. - И он жестом указал на Мевилда и Дара.
Со страху Лат не  узнал ни того, ни другого, а меня, тихо стоявшего за их спинами, просто не заметил.
                Ему дали на сборы минут десять. Дольше удерживать оборону мы не могли.
                - Он еще должен мне за испорченную ткань! - С отчаянием крикнул нам вслед Хантазарид.
                И вот тут я понял, почему и за что я так любил Мейвиса. Даже годы в тяжелом услужении не сломили его природного духа.
                Мой возлюбленный обернулся, выходя, и при всех сказал:
- Ничего я вам не должен, господин Хантазарид, потому что ткань ту неверно раскроил ваш никчемный сын!
                Кто-то удержал рванувшегося было к нам молодого прыщавого парня с исказившимся от ярости лицом, а я заслонил собой Лата, и мы ушли из мастерской Хартазарида навсегда.
                По моей просьбе нас отвезли в замок. Отец остался в карете, а Дар вышел, и мы тепло попрощались.
                - Вот, теперь мы будем жить здесь! - Я отпер двери, и мы вдвоем с трудом отворили одну из них. Да, дурацкие двери придется менять.
                - Мы будем здесь жить? А мой новый хозяин... хозяева? А срочная работа? - Очевидно, мысль о свободе с трудом давалась ему.
                - Тебе сколько у Хантазарида оставалось?
                Я перешагнул упавшую в прихожую залу балку, и уверенно повел Мейвиса наверх.
                -Два года.
                - Hу вот, по закону тот, кто тебя купил, за этот срок имеет право перепродать тебя кому угодно. Или подарить - Я развел руками - Отец подарил тебя мне, а я дарю тебе свободу. Поэтому, конечно же, я должен перефразировать свое восклицание в вопрос: Будем ли мы здесь жить? То есть будешь ли ты жить здесь со мной? Потому что, как свободный человек, ты имеешь право теперь же подхватить свою котомку и сделать мне ручкой. Но смею предложить не делать этого хотя бы до утра, потому что отсюда до города далеко. И дорога не из лучших, да еще ночью. Но утром ты, конечно же...
                - Домиарн, - он остановил меня, и положил мне руки на плечи с таким чувством, что я порадовался, что сделан не из воска. - Я так тебе благодарен... Вернее, я так благодарен тебе, господину Гидеалису и тому, другому господину, что... что...
                Заплакал, и уткнулся своим лбом в мой. И так мы стояли на галерее, уткнувшись лбами, как дурачки, и рядом стояли девочка с картинкой, и моя невинно убиенная бабушка, и мой дедушка с петлей в руке.
                И я плакал за них, и я плакал за себя, а они благословляли нас на любовь нашу, удел изгоев. А дедушка говорил мне, что проклятие - это не позор, а Божья Отметина. Говорил, что отмечен я огнем, и что Проклятие не раздается, как яблоки на базаре, что оно лишь для избранных. Самых-самых - сильных и непокорных. Говорил, что нести его надо с честью.
                Благословляли меня на судьбу Изгоя петлей и тканью кровавой, и учили, что судьбу свою надо принять со смирением и благодарностью.
А за ними стояла толпа без края, и надо всеми был знак ортосезериса - цветок с обломанными лепестками. Сардаран.
                И так жгло мою правую руку, что я развернул ладонь, и увидел там тот же знак. Жгло и грудь - я разорвал рубашку, и там было клеймо с вонзившимися в небо башнями в круге солнца. И жгло левое плечо - там в запекшейся крови чернели инициалы - Д. Г.
                - Домиарн! Домиарн! Проснись же!
                Я с трудом открыл глаза. В темноте надо мной нависло встревоженное лицо Мейвиса.
                - Ты так кричал во сне, что я решил тебя разбудить.
Мы лежали в постели в той самой маленькой уютной зале, что я назвал своей спальней. В воздухе витал запах ароматных свечей, а в окно заглядывала полная луна.
Что же, чему быть - тому не миновать. Пусть будет Д. Г.