Своя колея

                Эй, вы задние, делай как я,
                Это значит - не надо за мной!
                Колея эта, только моя,
                Выбирайтесь своей колеёй!
                В.С.ВЫСОЦКИЙ


                1

    Холодно!
    Не то слово! Мороз не просто забрался за ворот, залез в рукавицы и в сапоги, он, кажется занял всё пространство вокруг человека. Яркое солнце обманчивыми рыжими лучами создало иллюзию тепла, но только лишь усилило этот дикий, непереносимый холод!
    Тайга трещала от мороза. Она уводила всё дальше и дальше. Она заманивала, завязывала узлы хитросплетений звериных троп, - едва заметных лазеек. Поди разберись, человек! Разум шепчет: пропадёшь ведь, дурила, куда ты?! Да нельзя назад...
    Пашка едва успевал за своим огромным псом. Это он, Лорд, взявши след, всё шёл и шёл вперёд: вот она - и работа собачья и собачья радость, и жизненное предназначение этой животины. Пашка мог бы, конечно, снять со следа собаку, но ему это и в голову не приходило - это ж преступление, за это - тюрьма! И они шли, и даже двигались в хорошем темпе, но человек чувствовал, что замерзает. Зима, тайга - шутка ли?!

    Тревогу обьявили на рассвете. На этой зоне случай, в общем-то, не такой уж и редкий - побег. Охрана - подразделение внутренних войск - была поднята на рассвете мгновенно, и Павел Лобов со своим верным Лордом - здоровенным кобелём немецкой длинношёрстной овчарки, - был пущен во главе группы. Собака сразу взяла след. Остальные поотстали. След петлял.
    А на дворе последний день старого года - тридцать первое декабря. Предновогоднее настроение, не покидавшее Пашку всю последнюю неделю, куда-то улетучилось, только широкая, чёрная в жёлтых подпалинах спина Лорда маячила впереди. Вскоре Лобов понял, что для такого мороза одет-то он довольно легко: старенькие сапоги превратились в какие-то негнущиеся колоды, рукавицы совсем не грели, а бушлат казался каким-то легкомысленным пиджачком.
    Но беспокоило другое. Пашка явственно почувствовал дух одиночества. Он был неробкого десятка, но беспокойство нарастало. Собака всё чаще останавливалась, водила мордой по ветру, кружила на месте. Время шло всё ближе к закату, да и то сказать - зимний день короток и ленив.
    Резко опустились сумерки. Пашка понял, что они заблудились...

    Приходилось ли вам блудить? Ага...
    Бывает, идёшь в лес за грибами, ну, или там - за ягодами, собьёшься с пути, увлёкшись "тихой охотой", и давай искать выход! Находишь, конечно, но от подобных вещей вся прелесть лесных походов портится.
    Ну, это ещё ничего. А случалось ли вам блуждать в знакомых, не раз хоженых и перехоженых местах? Это называется: блуд напал. Потом, по прошествии времени, самому смешно: как это меня угораздило? А когда ищешь выход - не до смеха.
    Ну и это ещё - куда не шло. А случались ли у вас блуждания иного порядка, например: поступить так или иначе, верить ближнему своему или проверить, наконец - идти куда задумал, или не следует?
    Думается мне, что решения, принимаемые человеком в этих его блужданиях и определяют степень его "достойности" называться человеком. Ведь из любой непроходимой местности есть тропка - пусть маленькая, едва заметная, но уже проложенная - зверем, птицей, другим человеком, а вот из жизненной ситуации, из диллемы "быть или не быть", выход всегда непроторён, ибо он индивидуален. Здесь уж - сколько людей, столько и троп...
   
    ...Пашка понял, что он заблудился. Лорд виновато опустил голову, будто коря себя за неудачное преследование. Только, по большому счёту, собака была не виновата, потому что ночью свежий снег прикрыл и без того снежную тайгу, утром ударил мороз - ищи-свищи беглеца!
    Ну, и куда теперь, на ночь-то глядя? Надо на ночлег устраиваться.
    Перво-наперво костёр. Хвороста Пашка заготовил много, с прицелом на длинную зимнюю ночь, да и не только хвороста, но и настоящих дров: положил две лесины друг на друга - они и будут тлеть, не дадут костру погаснуть, случись путнику задремать ненароком.
    Лапнику нарубить надлежит. А как же - надобно прилечь, чтоб хоть ноги отдохнули немного! А с ногами-то было что-то неладно. Кололо, быдто иголками, а больших пальцев словно совсем не было. С трудом сняв сапоги, солдат начал было растирать пальцы ног, да ещё больше замёрз.
    Костёр, заложенный умелой рукой, весело заиграл красными языками. В котелке снег растаял, а вскоре задымилась, забурлила, закипела вода. Павел почувствовал голод, да и Лорд явно подавал признаки нетерпения - кушать хочется, однако!
    А "сидорок"-то тощеват! Не рассчитаный на длительные поиски ночного беглеца, весь сухпай состоял из четырёх банок тушонки для пса и двух больших плиток шоколада для человека. Вот и всё изобилие. А сколько ещё по этой тайге шлятся - одному Богу известно! Значит продукты нужно экономить.
    - Слушай, Лорд, - впервые за день Лобов усмехнулся, - не обессудь, дружище, с кормёжкой у нас не жирно!
    Поужинали.
    Лорд на ночь был крепко привязан к гибкой, но прочной ёлке, автомат положен под голову, крепкий сон напрочь исключен из ближайших планов. Только лёгкая дрёма, да короткое забытье...

    ...Грезится Пашке большой город. Широкая яркая улица, с перспективой на большую бетонную лестницу. Вниз по ступеням, а народу-то, народу! И вот когда десятки ступеней остаются позади, вдруг как-то разу обозначается песчаный пляж и большое, синее, необьятное море. Даже во сне запах его, принесённый лёгким, как пёрышко, ветром, приятно щекочит ноздри и заполняет собой весь короткий сон.
    Пашка вздрагивает, просыпается. Подкидывает в костёр хворосту и снова устраивается на пахучий хвойный лапник...
    ...Он идёт по пляжу, звучит громкая музыка, но даже и сквозь неё он слышит как зовёт его женский голос: "Паша, Паша!"
    Он видит женщину, стоящую к нему почему-то боком, пытается заглянуть в её лицо, но она его всё время прячет. Только руки... Эти руки скользят по его жёстким вихрам, пытаясь приглдить их, неподдающиеся.
    - Ты кто, мама? - он слышит самого себя.
    - Да, - говорит та женщина.
    - А почему ты одна, где отец?
    - Он там, - она машет рукой в сторону моря, туда, за горизонт. Он хочет спросить почему она прячет лицо, но женщина изчезает так же незаметно, как и появляется. Пашка крутит головой, встаёт на цыпочки, пытается вновь найти её...Тщетно...
    ...Белая тень промелькнула в чёрной ночи. Солдат и собака вскочили на ноги одновременно. Что это? Собака грозно ощерилась и глухо зарычала. Павел долго вглядывался во тьму, но так ничего и не увидел.
    Задумался. Неужели?..
    Да, видимо, так оно и есть. Вспомнив ещё и ещё раз силуэт той тени, он всё больше убеждался в своей правоте, да и Лорд всё никак не мог успокоится, - он глухо ворчал, то и дело поглядывая на хозяина, - они понимали друг друга с полувзгляда.
    Это был волк. Белый полярный волк.

                2

    Тяжёлый рассвет застал двоих у костра. Человек и собака молча глядели на огонь и думали, кажется, об одном и том же. Тяжкой была та дума.
    Если ночью был волк, в чём Пашка почти не сомневался, это значительно усложняло судьбу наших героев. Уже сутки они кружили по тайге, заблудились основательно, стало быть, задача - найти обратную дорогу. Это ясно. Только ведь полярные волки редко ходят в одиночку, значит стая близко, то есть теперь они - собака и проводник - под зорким наблюдением "стаи товарищей".
    Лорд нетерпеливо перебирал лапами, он, конечно, думал также как и хозяин, он рвался с места. А хозяин?
    Караул, Пашка совсем не чувствовал ног! Долгое кружение по тайге и начёвка под открытым небом сделали своё дело - ноги он, кажется, отморозил! Он попытался снять хотя бы один сапог, чтоб потереть онемевшие ступни - да не тут-то было - ноги распухли, сапог никак не хотел сползать с ноги.
    Да-а-а! А идти-то всё же надо.
    Они скудно позавтракали, каждый своим сухпайком, и пошли прочь с места своей стоянки, оставив два тлеющих бревна, крест накрест черневших на снегу...

    Люди говорят порой: "нет дороги, бездорожье, не ступала нога человека" и т.д. А дорога всегда есть! Другое дело - ЧТО каждый из нас подразумевает под эти понятием - "дорога" - гладкое, ровное асфальтное покрытие: хоть на "пятой точке" катись, - или же острый луч своей надежды, направление мыслей своих? Помните у Михаила Булгакова: лунная дорожка Понтия Пилата?
    И вот ведь парадокс: сколько аварий и смертей на гладком асфальте! И сколько трудных, почти невозможных, проложенных путей по бурелому, по тайге, непроходимой топи! А отчего? Думается мне, что лёгкость не тобой проторенной "чужой колеи" убаюкивает, ублажает, обманывает. Гордыня! "Я - обладатель всех достижений человечества, наследник великих дел предков, мне пренадлежит этот мир! Я всё могу!"
    Великий Фёдор Достоевский, единственный по-моемому, кто достоин называться писателем, говорил что все беды людские как раз от мысли о всемогуществе. А это ведь не так. Нет его, всемогущества! На что человек способен без Бога в душе, не раз показывала История. Порушим, изгадим, оскверним всё окружающее и, когда уж самим становится тошно до невозможности, - идём обратно. К Богу, куда же ещё?
    А Дорога, - она всегда есть. Для тех, кто с Богом.
    ...Мороз не отпускал. Они шли тяжело, часто останавоивались чтобы отдышаться. Тайга простиралась вокруг. Тайга, тайга, тайга! Пашка шёл не чувствуя ног, но понимал: садится нельзя. Задавит усталость, одолеет лень, тогда всё - смерть!
    Огромный пёс с жалостью, казалось, смотрел в глаза хозяина. Друга. Ага, это сейчас он друг, а тогда - год назад...

    ...Пашка Лобов всегда любил возится с животными. В раннем детстве, когда сверстники бегали наперегонки или лазали по заборам, у него всегда находился какой-нибудь лающий или мяукающий "дружок". Он возился с ним воспитывал, даже разговаривал, порой, как с человеком. Может потому, что обидели его, Пашку, люди-то?
    Однако позже мальчик понял, что небезизвестное выражение про кнут и пряник - это о них, о наших братьях меньших и что все разговоры про их ум и ласку - не более, чем лирические баллады, придуманные людьми. Конечно, доля истины в этих балладах есть, но только доля. А правда в том, что если не хочешь, чтобы животное подчинило тебя, подчини его себе сам.
    Этот вывод огорчил Павлика, только зверь он и есть зверь, как раз то самое, чего Лобов так не любил в людях.
    Собаководством парень занялся всерьёз. Посещал клуб, читал соответствующую литературу, общался с такими же как он фанатами этого дела. В общем, когда подошёл срок службы в армии, он уже не сомневался - только проводником собаки.
    Армия не удивила его, не испугала - он давно привык к такой жизни - по внутреннему распорядку. После недолгого карантина его привели в часть, и сразу после обеда пожилой прапорщик повёл знакомится с будущим "сослуживцем".
    На стене большого вольера висела табличка: "Лорд". Огромный косматый пёс злобно зарычал при виде незнакомца.
    - Вот, Лобов, познакомься. Чрезвычайно необузданный зверь. Три года ему, но обучению не поддётся. Видел фильм "Ко мне, Мухтар"? Что-то похожее и у нас. Брошенный он, подобрали мы его - оголодавшего, грязного. Пищу принимает только от меня, да и то так, будто одолжение делает. Ну что, Лобов, справишься?
    Павел изумлённо глядел на собаку:
    - Это ж лошадь целая! Сколько же он весит-то?
    - Девяносто два килограмма, - прапорщик улыбнулся.
    - Лорд! - задумчиво пробормотал солдат, - ему больше бы подошло имя Мишка, - вон какой огромный да лохматый.
    - Ну, Мишка-Гришка, это уж как знаешь! Давай, начинай работать, а получится - служить вам два года вместе. Вперёд, рядовой Лобов!
    И стал Пашка работать. Такого упрямого гордеца он ещё не встречал! О том, чтобы зайти в вольер, поначалу не могло быть и речи. Пёс готов был бросится на нового знакомца в любую минуту. Естественно, прапорщик не должен был кормить его, поэтому Пашке пришлось это делать самому. Но как?
    Для начала пришлось надеть на пса намордник. Этот процесс обошёлся человеку в несколько рваных ран на руках, но намордник был надет. Пить через него можно, а вот есть...Пашка решил поморить зверя голодом. Пусть поймёт - кто тут кто! А то до чего дошло: он ведь чуть не задавил человека, еле вырвался тот! И то сказать - такая туша навалится - куда деваться!
    Те шесть дней, что Лобов не кормил пса, были нелёгкими. Во-первых, за свою глупую агрессию пёс был наказан - подвешен на сук за крепкий поводок. Задушить-то не задушишь, а вот свободы лишишь. Пёс рычал, злобно огрызался, мотал косматой головой, однако к концу шестого дня притих. Тогда человек решил рискнуть: намордник был ослаблен, миска с кашей подана в руказ, и ,о-чудо! - Лорд послушно сьел пищу и зыркнул на солдата помутневшими глазами. Смиренно преклонил голову в своей клетке.
    Это была победа. Дальше - дело техники, а техника у Павла была на уровне, не зря столько времени посвятил этому делу "на гражданке". Очень скоро, на удивление сослуживцам и начальству, Павел Лобов и его Лорд имели на своём счету несколько задержаний буквально в одиночку (на пару то есть - человек и собака), разрешали конфликты, да такие, куда больше никто не рисковал соваться!
    Был бунт на зоне. Лорд положил лидеров его за десять минут. Обошлось без жертв. Павлу Лобову даже отпуск был обьявлен краткосрочный, с выездом на родину. А он, Павел, отказался - не поехал... Многие удивлялись, некоторые поняли...
    Служба шла своим чередом. Не было проколов у Лобова с Лордом. Собака и человек слились воедино. И казалось, что нет конца их дружбе. И только оди Павел знал, твёрдо знал то, что никому не говорил: нельзя давать слабину! Вот говорят: женщины любят сильных мужчин. Наверное, но эта тема для отдельного разговора, а вот что касаемо собаки - однозначно, это так! Собака ждёт людской слабости и остро чувствует её. И как только этот момент наступает, всё! - конец службе, конец дружбе, тогда бросай это дело.
    Солдат Павел Лобов строго держался этого правила, потому-то и не было у них с Лордом проколов. А ещё принцип: собака не должна быть голодной - сам недоешь, а её накорми!..

    ...Снова смеркалось. Опять нужно было искать место для ночлега. Снова костёр, снег в котелке, превращённый в кипяток, скудный ужин на двоих. Провизии осталось - всего ничего! Спускалась ночь, опускалась тревога.
    Урывки забытья опять рисовали картины большого южного города. Будто стоит Пашка на берегу синего моря, смотрит в горизонт, туда, где по словам женщины без лица, должен быть отец. Кто он, какой он? Даже во сне Пашка чувствует как болят глаза от беспрерывного, напряжённого взгляда в горизонт...
    ...Разбудил громкий лай Лорда. Тот был крепко привязан, но рвался с поводка в сторону. Лобов взглянул и замер. Два десятка мелких, зелёных огоньков светили в упор, в сторону их с Лордом, ночёвки. Ошибки быть не могло. это волки! Человек поспешно побросал дров в догорающий было костёр, посмотрел на часы - два по полуночи. Волки рассредоточилиь полукругом, но ближе чем на тридцать-сорок шагов подойти опасались.
    - Выжидаете, сволочи? - смачно выругавшись, вслух поприветствовал Пашка незванных гостей, - Ну-ну, ждите.
    Он перевёл АК на одиночную стрельбу  альнул пару раз для острастки. Стая смешалась, было, но через некоторое время вновь выстроилась серпом.
    В эту ночь человек больше не сомкнул глаз, а собака - тем паче. Противостояние продолжалось до рассвета, костёр горел стабильно и мощно. Лишь однажды за всю ночь молодой волк решил сократить расстояние наполовину, но пуля, просвистевшая рядом, охладила его и его собратьев тоже. Статус-кво был восстановлен.
    Наутро стая снялась вместе с человеком. Это походило на почётный эскорт, только у сопровождающих уж больно недобро сверкали глаза...

                3

   К исходу третьих суток набрели на жильё. Это была не то небольшая деревенька, не то хуторок. Пашка так устал,выбился из сил, что не мог даже обрадоваться. Накануне он отдал Лорду последние крохи тушёнки, а сам уже почти сутки ничего не ел.
    Постучал в окно. Стук получился слабым, но кто-то заскрипел засовом. Вышла женщина - пожилая, - посмотрела равнодушно на грязное, опухшее от мороза лицо солдата:
    - Чего надо?
    - Водички бы, мамаша...
    - Какая я тебе мамаша? - проскрипела в ответ женщина голосом, похожим на звук засова, но воды принесла, полкружки.
    Павел жадно пил, она смотрела на него.
    - Спасибо, - он протянул ей пустую кружку. Женщина, взглянув мельком, брезгливо бросила кружку в снег.
    "Ну и ну, - подумал Лобов, - что же это за народ здесь живёт? Разве так бывает?" - а вслух спросил:
    - Не пустите ли на ночлег? Солдат я, заблудился совсем. Мне бы только отлежаться, а потом обратно - в часть свою. Может быть, и дорогу б подсказали...
    - Нет, не пущу. И никто тебя здесь не пустит! Тут у нас община староверов, со стороны нам никто не нужен. Грязные вы все там, в миру. Иди, куда шёл...
    С этими словами она захлопнул ворота.
    Ткнулся было Пашка ещё в пару домов - да толку-то?!
    Ноги совсем отказали. Всё...
    Лежал русский солдат на краю русской деревни, а рядом, накрыв голову его своими могучими лапами, лежал огромный служебный пес, и несмотря на измученный вид, готов был охранять хозяина, пока сам не издохнет.
    И служба и дружба...
    Велика Россия! И всё-то у нас, у русских, не как везде. Жалеем убогих - бьём соседей, сочувствуем пьяным - завидуем богатым, любим животных - ненавидим ближнего своего!
    Так-то!
    Вот и лежат тысячи русских солдат на окраинах больших и малых русских городов и весей. Лежат...
    А чего подходить-то, а ну как не наш! Мы красные, а он-то, ну как белый, или наоборот?
    Терпи, земля русская, авось вытерпишь!
    Велика Россия...Велика и горька...

    ...Всё время хочется пить. Тяжёлый бред свинцовым туманом обволакивает сознание...
    Вот друг Витёк тянет железную машинку на верёвочке. Это он, Пашка, отдал её Витьку: зачем она, железная-то - вчера во дворе такого щеночка подобрал!.. А вон Санька, вечно хныкающая, сопливая девчонка, укладывает спать свою колченогую куклу Нюрку. Это он, Пашка нашёл ту куклу у забора и отдал Саньке - пусть возится. А вон кучка ребятни затеяла возню в углу игровой комнаты - у кого-то уж нос расквашен. Уж и попадёт им от нянечки - бабы Клавы, - её шаги уже слышны за дверью.
    Пашка прячет щенка под подушку, баба Клава отберёт, коли увидит, как отобрала прошлой осенью раненого скворчонка, что Пашка "пришкерил" в кучу старых игрушек.
    - Не положено, непорядок, - сказала нянечка и унесла птаху куда-то. Горько плакал тогда пацанёнок, да кому тут дело до его слёз, вон их сколько, ребятни-то, каждого не пожалеешь, каждому слёзы не утрёшь!..
    "А это чьи тяжёлые шаги?"
    Солдат с трудом разомкнул тяжёлые веки. Над ним склонилось бородатое, угрюмое лицо, изборождённое морщинами, от которого исходил запах железа и дыма...
    - Ну, что очухался? Живой? - спросило лицо.
    - Жи-о-о-и-и, - с трудом прохрипел человек.
    - Ну, и то ладно. Теперь лечить тебя буду. Ноги-то совсем отморозил. Ещё бы немного, и - хоть режь напрочь!
    Высокий, крепкий ещё старик, с лёгкостью крутил Пашкино тело в своих могучих руках с боку на бок, со спины на живот, и натирал его енотовым салом, поливал пахучими настоями, укрывал толстыми шкурами.
    - Ну, вот так-то. На-ка вот, испей отварчику. Вот! А теперь спи, тебе сил надо набираться, а вечером продолжим лечение.
    И Пашка сразу уснул.
   
                4

    Солнце смеялось во весь рот. Бешеным светом своим оно заполнило оконце - маленькое, подслеповатое, в разводах мелких трещин: то ли от старости стекла, то ли от морозных узоров.
    Этот свет разбудил Пашку. Он впервые за эти дни проснулся в ясном уме, огляделся. Бревенчатая изба, низкий закопчёный потолок, уже упомянутое нами мелкое окно, а рядом с ним дырка, заделанная разным тряпьём. Зачем она? Он попробовал встатьсо своей лежанки. Тяжёлоя волчья доха, чем он был укрыт, с шумом упала на пол, которого в общем-то и не было. Лишь кое-где виднелись торцы поленьев, утопленных в земляную насыпь.
    На грубосколоченом столе - старый чайник, две алюминиевые кружки, деревянная миска-долблёнка, деревянные же ложки - тоже две. В дальнем углу - маленький портрет маршала Сталина, вырезаный из старой газеты.
    Налил воды из чайника, с удовольствием выпил. Вкус неизвестной травы приятно удивил. Стал вспоминать. И первое, что пришло в голову: где Лорд?
    Павел ещё раз обвёл глазами избёнку, в поисках своей одежды, но её не было.
    - Чёрт, что же делать, не нагишом же идти во двор? - вслух подумал он, но дверь распахнулась и вошёл уже знакомый мужик с бородой и морщинами-бороздами на лице:
    - Что, одёжку ищешь? Во дворе она висит, сушится-вымерзает. Я чаю, соскучился по псу своему? Успокойся - жив он, здоров, - вон, в клетухе сидит. Ну и скотина у тебя, голубь ты мой! Рвался сюда, как бурелом, еле запер его в клетухе. Жрать не берёт, - хорошо додумался я "телажку" твою одеть, - хоть поворчал, а еду принял, поел. Так вот и кормлю его, в твоей одёжке, - всё это дед произнёс на одном дыхании и со скрипом опустился на лавку.
    Пашка присел на свой лежак:
    - Скажи, отец, а давно ли я здесь?
    - Да уж с неделю.
    - А как попал-то к тебе?
    - Подобрал я тебя на тропе, ты, видно, от Миронихи шёл. Поди на постой просился?
    - Да, припоминаю. И не только к ней.
    - Напрасное дело. Никто тут чужаков не пускает, хоть помирай, потому как староверы здеся. Понял? Нечистыми вроде считаются пришлые. Даже посуду после них выбрасывают, а уж, к примеру, чтоб руку подать или на постой пустить, это уж ни-ни. Так-то, голубь!
    - Ну, а ты-то вот подобрал меня, это как? Или ты другой веры? - поинтересовался Пашка.
    Мужик причмокнул губами:
    - Да нет, я тот же, что и соседи, только шибко жаль тебя стало, - молодой ведь совсем. Да и...я ведь кузнец, мил-человек, а мы - особая каста, у нас свои нормы. Так-то! А зовут меня Пантелеем, да и не стар я, как это кажется, просто работа такая, да и жизнь здесь не сахар. Тебя-то как величать?
    - Павлом.
    - Ну, вот, Павел, ногия тебе, похоже "отходил", вон гляди - стоишь уже. Болеть-то ещё поболят, а не отрежут! И то дело. Повезло тебе, парень, считай что заново родился. Сколь по тайге-то плутал?
    - Трое суток. Я с заставы - беглого ловил и заблудился.
    - Ну, беглого...В общем, - нету его для вас. Ясно?
    - Что, помер? Ты сам видел?
    - Что я видел, про то сорока знает, а тебе говорю: нету, не ищите, и на том весь сказ! И тебе, голубь, здесь долго засиживаться не следует. Направление покажу, обскажу всё, а пойдёшь сам - мне тебя провожать негоже. Вот сегодня отдохни ещё, а завтра с утра и тронешь.
    - А сколько же мне отсюда пути?
    - За сутки с хвостиком дойти можно.

    Вечером этого же дня кузнец Пантелей устроил "отвальную". Он вытащил откуда-то на белый свет "кубышку" спирта, наварил в котле медвежатины, был и хлеб-"самопёк". По такому случаю в избу был допущен Лорд, который, едва переступив порог, заполнил собою чуть ли не половину избёнки.
    - Вот ты спросил: чего, мол, подобрал тебя? - дед Пантелей смачно закусывал куском мяса только что выпитый спирт, - А я, голубь ты мой. представил себе, что ждут тебя дома, что мамка с батькой деньки считают, когда домой-то воротишься, а там и невеста, небось есть! Ну, а нет - так будет. А случись что с тобой - что я перед Богом-то говорить стану? Как грех отмолю? Мы староверы, мы укреплены. Небось видел ту дырку, с оконцем-то рядом? Вот откупорю затычку и молюсь через неё на восход! "Дырочник" я, стало быть. Так-то, голубь...
    Пашка молчал. После выпитого душа отмягчала. Хотелось молчать и думать о чём-то светлом.
    Дед налил по второй:
    - Что молчишь-то, друг любезный? Аль я не так что сказал?
    - Да всё так, отец, только не ждёт ведь меня никто!
    - Это как же, голубь? Почто же не ждут-то?
    - А ждать-то некому. Нету у меня ни отца, ни матери, - сирота я детдомовская. Так...
    - Почему ж такое-то? - Пантелей даже выпивать не стал, так и застыла кружка на полпути.
    - Ну, почему-почему! Подкинули меня в приют, прямо на ступени, аккурат, значит в день Петра и Павла. Как, что? - ничего не знаю, а нянечки, после недолгих споров, решили Павлом назвать, в честь апостола, значит. А так как лобастым я был шибко, фамилию дали - Лобов. Вот и вышел - Павел Петрович Лобов.
    Воспитывался я, значит, в детском доме, в Норильске. Ничего, рос как все, вот - собак полюбил, в друзья их определил себе. Как школу закончил - на завод пошёл, комнату в общежитии дали. А вот невестой не обзавёлся.
    В армии вот служу, уже меньше года осталось.
    Пантелей вздохнул, вытер капли пота со лба заскорузлой рукой, выпил наконец спирт. Выпил и Пашка.
    - Ну, а дальше-то как? Ну, отслужишь, опять на завод пойдёшь, в Норильск?
    - Да что-то не хочется мне обратно. Тянет меня, отец, что-то за Уральский хребет, на равнину, - в Мещёру, что ли? Читал я об этих-то местах, порой вот усну и как вживую их вижу, хоть и не был там ни разу.
    - Ну, раз так - дай-то Бог!
    Они долго сидели в этот вечер. Больше молчали, чем говорили, но Пашка никогда так не общался, как в этот раз. Это был разговор без слов двух мудрых людей - старого, наделённого большим опытом кузнеца и молодого, но не менее опытного по жизни, солдата. Я думаю, солдата-суворовца. А что, может послал Бог одного из тех ребят сюда, к нам, чтоб испытать. Да-да, испытать, но не его, солдата, а нас - новобранцев...

    Едва забрезжил свет, стали собиратся.
    "Странное дело, - подумал Павел, - Лорд вёл себя так, будто этот кузнец был давно знаком ему! Прямо телепатия какая-то. А Пантелей и вправду, со своей косматой шевелюрой и бородой в придачу, чем-то напоминал старого пса. Особенно в профиль.
    Хозяин избушки проводил гостей до леса. Обьяснил направление движения и опять сказал о "сутках с хвостиком". Только Павел что-то засомневался: видя как кузнец "метелит" своими медвежьими ножищами снежную пелену и как он, Пашка, не успевает за ним, ясно, что сутками тут не пахнет.
    - Ну что, давай прощаться? - Пантелей снял рукавицу, протянул руку - Пашка в ответ.
    А после и вовсе странное дело - кузнец потрепал Лорда по холке, а тот даже и ухом не повёл. Вот так да!
    - Слушай, Пантелей, - Павел замялся, подыскивая нужные слова, - мне бы надо одарить тебя за твою заботу, да чем? Тушёнка была - пёс сьел, шоколад - я сгрыз, автомат - сам понимаешь, - отдать не могу, подсудное дело, а больше у меня и нету ничего. Вот если только штык-нож? Бери, ничего, скажу - потерял...
    Пантелей не стал онекиваться, уклонятся от подарка. Он, казалось, принял его как должное. Повертел в руках, вынул из ножен, попробовал на ноготь:
    - Добрая вещь. Что ж, благодарствую, голубь ты мой, дай тебе Бог здоровья. Помни старого кузнеца, а я уж не забуду тебя в своих молитвах. Будет у тебя, парень, всё хорош в жизни, вот увидишь, поскольку стержень внутри имеешь крепкий. Это я тебе и как кузнец говорю тоже. Только запомни совет: если можно не блудить - не блуди!
    С тем они и расстались.

                5

    Странная штука жизнь!
    Павла не покидало ощущение, что этот человек, который приютил его у себя, выходил, спас ему ноги, дал еды на дорогу и дорогу эту указал, так вот - этот человек ему чем-то неприятен. Даже, наверное, не так, не неприятен - просто замёрзший он, от него не исходит тепла, его будто заморозили! Да-да, именно заморозили. И не его это вина, а то уж он-то, Пашка, сразу и - "неприятен" ему! Ишь ты, судья какой выискался!
      " А ведь и верно: не суди! Ведь Пантелей-то не судит. И о соседях своих, что не приветили Пашку, плохого слова не сказал, и о Лорде даже, хотя тот наверняка доставил ему кучу хлопот, и о том маршале, портрет которого до сих пор держит у себя на стене...
    Да и что значит - человек приятный, человек неприятный? Ведь как бывает: познакомишься с кем-то, ну, прямо мёд, а не человек - он тебе и слов красивых наговорит, и всяких "презентов" надарит, и в гости позовёт. Нет-нет, за спиной твоей ничего плохого не сделает и даже слова бранного не произнесёт, просто потом, со временем, ближе узнавая его, ты понимаешь что это - пустышка, что за душой-то ничего нет! И становится скучно...
    А встречаются вот такие вот, как этот Пантелей, - чем больше времени проходит, тем больше понимаешь, что этот человек - полная чаша! Хотя...всё бывает".
    Так думал Павел Лобов, всё больше удаляясь от жилья, где он провёл целую неделю. Да до этого три дня, итого в части его не было десять дней. Что-то будет?..
    На "родную заставу" Пашка вернулся через двое суток. Вот тебе и "сутки с хвостиком"!

    Следствие шло долго. Сразу по прибытии, доложив как надо о своём отсутствии, написав рапорт об этом, Лобов был препровождён на гауптвахту. Лорда он отвёл в вольер, - тот, как будто бы всё понимая, долго и протяжно выл, требуя выпустить хозяина. На "губе" сидеть, не в избушке у кузнеца - волчьей дохи нету. Пашка опять замерзал. Выпускали его только по нужде, а ещё покормить собаку: Лорд никого и близко не подпускал к вольеру! Общаться им не рарешили - дал пайку псу - и в камеру!
    Через пять дней вызвали на допрос. Допытывались - где был, как это так случилось, что выжил в тайге пять суток? Рассказывал всё, без утайки. Следователь верил слабо. Хотелось крикнуть: "Простите что выжил. Больше Не буду!" Особо пытали о беглеце: видел - не видел? Ушёл ведь тот-то, ради кого случилась новогодняя тревога! Ушёл, как провалился сквозь землю. А может вознёсся на небо, кто теперь знает?
    Про деревеньку староверов вообще слушать не хотели. "Нет такой и всё тут. Приснилось тебе, парень!" Ну, приснилось так приснилось, Пашка спорить не стал, только доктор, осмотрев отмороженные ноги и пальцы на руках, долго качал головой и прицокивал языком: "Ай-я-яй, а ведь и вправду отморожены!"
    Да и штык-нож этот им дался! Как, мол, потерял, почему? Пашка сослался на отмороженные пальцы рук...
    Всё в этой жизни имеет конец, закончилось и следствие. Пашку оправдали за отсутствием состава преступления, вынужденную самоволку отнесли на счёт погодных условий. Со стороны, вроде как - судьбу парню ломать не хотели, а на самом-то деле - начальство задницы свои прикрывало, сор из избы выносить не стали. Так было, так будет...Пашка не первый и не последний.
    Они с Лордом снова несли службу как и прежде, только теперь что-то потускнела она для Павла Лобова, как будто занесла чистое зеркало льда мутная пелена снежного крошева...

    ...Пришла пора демобилизации. Она пришла даже раньше, чем её ждали. Вроде как за образцовую службу. Пашка ждал этого дня с надеждой и тревогой.
    С надеждой на новую, неизведанную и, конечно, счастливую жизнь, в которой у него будет всё, что он задумал - большой деревянный дом, любящая жена, весёлые дети, доброе имя.
    А с тревогой...
    Как бытьс Лордом? По природе своей он - служебно-разыскной пёс Лорд, он никогда не станет Мишкой, и в этом весь вопрос! Но даже если бы и смог, куда он, Пашка, его повезёт? Он и сам-то не знает, что его ждёт в той, новой жизни, как она сложится. Нет, конечно всё будет хорошо, но теперь-то куда с Лордом?
    А на службе что этой собаке делать? Ведь не одного проводника Лорд больше не подпустит к себе, ведь это был единственный, уникальный случай - его с Пашкой союз!
    Все это понимали, понимало и начальство:
    - Слушай, Лобов, оставайся на сверхсрочную - Лорд при тебе будет! Ну, куда ты едешь?
    Павел не остался. Один сослуживец как-то сказал:
    - Езжай, Паша, к нам, в Мещёру, - есть одна деревенька старинная. Парень ты рукастый - там такие нужны. Лес, озеро, что ещё? Дом построишь - слава Богу, есть из чего. Попробуй, вдруг получится. А не понравится - уехать никогда не поздно.
   И Павел решил: еду! А если что, уехать обратно действительно, никогда не поздно.
    Ночь накануне отьезда Пашки,  Лорд беспрерывно выл. Никто не спал, многие сопереживали.
    Утром Лобов пошёл к вольеру. Он был в "парадке", начищенных до блеска сапогах и с банкой тушенки в руках. Войдя в вольер, он открыл банку и поставил перед псом. Лорд посмотрел на неё, Лобов посмотрел на неё...Вспомнили...
    Первым заплакал пёс. Он не лаял, не выл, не ворчал, только крупные-крупные градины катились по его лохматой морде и тихо падали на ладонь Павла. Тот, смахивая свои слёзы с подбородка, быстро встал и пошёл к воротам КПП. Пёс взглянул на него в последний раз, опустил морду на дощатый настил вольера.
    Потом Пашка узнал, что Лорда не стало этим же вечером...

    ...А в болотистой хмари Рязанской Мещёры Пашка отыскал-таки своё счастье. Вернее сказать: обрёл, заработал, заслужил!
    Он устроился на работу в лесхоз, встретил милую девушку, женился. Вскоре появилось двое славных малышей-погодков. Жизнь не давала скучать: семья выросла, пришла пора строить дом. Овладел он и этим ремеслом - своими руками срубил сруб, поставил под крышу, отделал - любо-дорого взглянуть - семья обрела новый дом.
    Грянули большие перемены, на русскую землю пришла новая беда - кучка господ-демократов стала растаскивать российские недра по своим "корытам" в швейцарских банках!
    Печально всё это, только Пашка не заныл, не загоревал. Основал он потихоньку своё дело, стал работать и для себя и для людей. Конечно, шибко не разбогател, но на ноги встал крепко - семья обеспечена, душа на месте.
    А он и не пропадёт, Пашка, ибо есть в нём тот самый стержень, про который говорил кузнец...

    ...Вот только больно смотреть порой, как кучка молодых, здоровых парней стоит, качаясь, у сельского магазина, сшибая копейки у прохожих, нигде не работая и работать не желая вовсе. Они и служить не хотят, для них "откосить" от армии - "круто"! И бродят они по деревне без цели и средств к жизни. И однажды, выйдя от очередного "доброхота-самогонщика" и прямо тут же, на крыльце его, "поправив голову из горла", падают в грязный снег, чтобы никогда уже не встать... Не обрадовавшись жизни, никого не обрадовав жизнью, не заведя семьи, не родив детей! Да и то сказать: что ж от них может родится?..

     Ехал однажды Павел Петрович Лобов через мещёрский лес на своей "Ниве". Ездил по делам и вот теперь возвращался домой. Время позднее - конец февраля, стемнело. Дорога аховая - топь, грязь!
    Ехал-ехал и встал. Заглох мотор-то. Стартером тарахтеть - только аккумулятор сажать, полез под капот. Ковырялся-ковырялся, голову что-то поднял, а на него в упор... десяток мелких, зелёных огоньков! Волки! Стоят молча, не двигаясь. А фары горят - ещё бы, да если б не фары, давно преодолела бы "стая товарищей" эти тридцать шагов!
    Дверь "Нивы" открыта, копается Павел в "движке", а сам урывками бросает взгляды на волков. Вот один, самый крупный - матёрый вожак - медленно двинулся в его сторону. Неспешно тронулись за ним и остальные. И свет фар им не помеха - голодные, видно. Дверь открыта, Лобов приготовился прыгнуть в салон, как вдруг...
    Огромный лохматый зверь чёрной громадиной пересёк волкам дорогу и встал между ними и человеком. Шерсть на его холке вздыбилась и мощный, громоподобный рык вырвался из глотки!
    - Лорд! Лорд! - голос Павла гремел в лесу.
    Волки присели, и как побитые псы, поджав хвосты, завороженно смотрели на огромную собаку! А та посмотрела долгим взглядом на человека и растаяла в болотной дымке, как и не было её. И стая волков, поднявшись, тихо побрела прочь, вслед за вожаком.
    Павел Петрович медленно повернул ключ, машина неожиданно мягко завелась. Он откинулся на спинку сиденья. Ехать не было сил. Слёзы текли сами собой. Нет-нет, он не робкого десятка, Павел Лобов. Просто он - человек...

    ...Через несколько минут красная "Нива" медленно тронулась. Человек за рулём ехал мещёрской топью, минуя гладкий чёрный асфальт. Перед ним лежала скользкая равнина, за ним оставалась колея. Своя колея...