Марксизм и этногенез Гумилева

Что представляло собой социально-общественное устройство СССР? Ведь до сих пор посредством этого загадочного сфинкса пекутся диссертации и конца не видно. А так ли он загадочен? Возможно, в социологии сложилось неточное представление о марксизме, ставшим ее фундаментом? Попытаемся разобраться.

Многие ученые к концу XIX века разделяли мнение, что марксизм и, его важнейшая составляющая, формационная теория есть то знание, которое раскрыло перед человечеством истинный смысл исторического процесса, убедительно объясняя механизм его реализации. Казалось, что каждая последующая формация логично вытекает из предыдущей. Казалось, что наконец-то социальная философия обрела непоколебимый фундамент в форме изменяющихся производственных отношений в процессе обретения обществом всё более прогрессивных средств производства. Теория, основанная на проведенном Марксом анализе современного ему капитализма, виделась столь фундаментальной, что когда в России свершился Октябрьский переворот, ни у кого в мире не вызывало сомнений, что близится крах капитализма. Вот торжество истинной теории, указывающей человечеству путь в будущее. И даже, когда к середине ХХ века отношение к формационной теории сменилось на прямо противоположное, сомнению подвергся лишь тип советского общественного устройства, а не вся формационная теория. Перед учеными, наряду с азиатским способом производства, возникло еще одно белое пятно в форме советского социализма. Ученые никак не могли решить, как охарактеризовать то, что установилось в СССР, и до сих пор этот вопрос является источником докторских диссертаций. Однако по-прежнему всё ещё не вызывает сомнений, что предшествующий капитализму исторический процесс отражен формационной теорий верно. А так ли это? Не кроется ли за фактом, неспособности учеными дать определение ни азиатскому способу производства, ни советскому социализму, ложность некоторых постулатов марксизма? Так, например, можно ли в один ряд поставить европейский феодализм и, сменивший его, капитализм?

Что есть общество? Общество – это объединение особей вида Homo sapiens. Стая и стадо – это тоже объединение особей определенного вида животного мира. Чем принципиально, например, волчья стая отличается от человеческого общества? Если охоту считать одной из разновидностей трудовой деятельности, то можно сказать, что в волчьей стае особи объединены исключительно производственными отношениями, а в человеческом обществе существует еще и культура, выстроенная на основе той или иной идеологии. Имея ввиду, что человеку тоже кушать хочется, Маркс первичным в человеческом обществе определяет экономический фактор, т.е. «производство действительной жизни», в связи с чем культура становится как бы производной от «производства действительной жизни».

Вполне справедливо Ф. Энгельс в письме от 21 – 22 сентября 1890 г. к Й. Блоху пишет: «…согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом, в конечном счете, является производство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является, будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу».

Да, «экономический момент» в трудах классиков марксизма не является единственным, но всегда – определяющим. Однако, как показал Лев Николаевич Гумилев своей теорией этногенеза, люди могут создавать общность не только посредством экономического фактора, но так же идеологического фактора. При рождении этноса для человека следование и служение идее становится важнее даже собственной жизни, не говоря уже о сытом желудке. Для человеческого общества характерны периоды, когда главенствующую роль в обществе играет идеология, а экономический фактор отходит на второй план. Так, действительно, рабов и рабовладельцев в рабстве или рабочих и капиталистов в капитализме объединяют рабовладельческие или капиталистические производственные отношения, где идеология играет всего лишь роль служанки правящего класса. Но разве ж при феодализме людей в обществе объединяют феодальные производственные отношения? Разве ж не христианство на обломках Римской империи создало единую европейскую общность людей? В чем принципиальное отличие феодала как от рабовладельца, так и от капиталиста?

Прежде всего, необходимо отметить, что и рабовладелец, и капиталист являются организаторами рабочих мест. И раб, и пролетарий приходят на все готовое. Им остается лишь отдавать свой труд. И рабовладелец, и капиталист заинтересован в постоянном увеличении рабочих мест, с одной стороны, и производительности труда, с другой стороны. Чем больше рабочих мест, чем выше производительность труда, тем большую и тот, и другой получает прибыль.

Феодал же в организации рабочего места ни крестьянина, ни ремесленника не принимает никакого участия. В связи с этим феодала не интересует и та производительность труда, которую показывают его поданные. И налоги, собираемые феодалом, не были каким-либо образом привязаны к умственным и физическим возможностям конкретного крестьянина или ремесленника. Доходы собирались чисто волюнтаристским способом, по мере нужды феодала в деньгах. Известно, что феодал поправлял свои экономические показатели исключительно посредством войны и грабежа. Бухгалтерским книгам феодал предпочитал клинок. И форма взимания налогов с, находящихся в его зоне влияния, крестьян и ремесленников, мало отличалась от его действий во время грабежа людей соседнего государства. Но грабеж, под каким бы углом на него не посмотреть, экономической категорией быть не может. Иными словами, в феодальной формации феодал, с одной стороны, и крестьянин с ремесленником, с другой стороны, экономическими узами, в форме фундаментальных категорий, связаны не были. А коль так, то в феодальной формации люди объединялись в общество не производственными отношениями, а посредством чего-то иного. Не открою большой тайны, если скажу, что элементом, создавшим из разного этнического конгломерата единую европейскую общность, было христианство. Не труд объединял людей, а вера, вера во Христа. Экономика, которая была ведущим колесом Римской империи, уступила место идеологии. В феодализме людей объединяет не ритм труда, а идея Бога.

Еще во II веке ничтожная по масштабам Римской империи и ее удельному весу в духовной и общественной жизни страны секта христиан стала весомой и реальной силой всего столетие спустя. Вторая половина III века – эпоха начала массового распространения христианства. Считают, что уже в начале IV века христиане составляли более 10% населения империи. При этом нужно учитывать, что христиане все эти триста лет были гонимой сектой.
Последним борцом против христиан на всем пространстве империи был император Диоклетиан (284 – 305). Диоклетиан видел, что христианство, несмотря на гонения и казни, набирает всё большую силу, неся разрушение существующему рабовладельческому строю, и пытался остановить этот процесс. Увы, колесо истории остановить нельзя. Не мифические феодальные производственные отношения, а нарождающаяся христианская этика несла смерть рабовладельческому способу производства. И действительно, что же это за рабство, в котором рабовладелец и раб – братья во Христе? Безусловно, римское рабство было разрушено именно христианством, а не чудесным образом возросшими производительными силами. Возросла сила духа людей, а не производительные силы общества. Откуда же взялась эта возросшая сила духа?

Согласно теории Гумилева в I веке в Палестине произошел взрыв этногенеза, создавший христианский этнос. Этническое поле, возникшее в результате взрыва этногенеза, обильным потоком вливало пассионарность в людей, оказавшихся в зоне его действия, понуждая их к выработке определенной идеологии и стереотипа поведения. Для людей чистота помыслов и верность, овладевшей ими, идее становились важнее сытого желудка. Если чистоту помыслов определить как проявление идеологии, а сытый желудок – экономики, то мы получаем исторический процесс, в котором преобладание в обществе экономического фактора уступает место преобладанию идеологического фактора и наоборот. Так, если, следуя терминологии марксизма, римское общество определить как социально-экономическую формацию, то общество, которое возникло в результате воздействия христианства, следует определить как социально-идеологическую формацию.

Таким образом, если рабство и капитализм несут в себе ярко выраженный экономический фактор, то феодализм несет в себе ярко выраженный идеологический фактор. Исходя из этого постулата, можно записать:
рабство – экономическая формация,
феодализм – идеологическая формация,
капитализм – экономическая формация.

Если эту тенденцию проэкстраполировать в прошлое и в будущее, то мы получим:
первобытнообщинный строй – идеологическая формация,
рабство – экономическая формация,
феодализм – идеологическая формация,
капитализм – экономическая формация,
социализм – идеологическая формация.

Из выше приведенной таблицы следуют два очень важных вывода. Во-первых, вид Homo sapiens смог создать человеческое общество только после того, как создал свою первую идеологию (религию), только после того, как пришел к идее Бога. И если предположить, что антропогенез так же мозаичен, как и этногенез, то следует вывод, что обезьяны – это представители тех многочисленных видов животных, которые, вступив на путь антропогенеза, так и не смогли прийти к Богу. В результате этого, не сумев создать человеческое общество, неудачники не смогли создать условие необратимости антропогенеза и вновь скатились в животный мир, но теперь уже в облике обезьян. Нет, не человек произошел от обезьяны, а обезьяна произошла от человека, точнее, от антропа, который так и не смог прийти к Богу, не смог создать свою неповторимую религию.

Во-вторых, тезис: материя – первична, идея – вторична, по крайней мере, по отношению к человеческому обществу является ложным. Человеческое общество и было создано благодаря осознанию антропом идеи Бога и созданию им религии. В человеческом обществе верен тезис: идея (идеология) – первична, материя (экономика) – вторична. Создание человеческого общества есть тот завершающий шаг, когда процесс превращения животного в человека становится необратимым. Воистину, Бог создал человека.