яйца Фаберже

     Молодой мужичина легкой пружинящей походкой шел вдоль нагромождения скальных пород у кромки воды.  Порывами ветра с Женевского озера набережную обдавало  ощутимой прохладой, поэтому без верхней одежды выходить было рановато. Однако  весна недвусмысленно вступала в свои права , отчего по случаю всё более  приветливого и теплого солнца пальто господина было расстегнуто,  благодаря чему  развевалось темными тенями крыльев  позади силуэта. Окончанию зимы вместе с немногочисленными прохожими радовались покрикивающие над волнами чайки, да воробьи, где стайками, где в одиночку шмыгающие в поисках крошек.
     Свернув в узкие улочки, в которых  аккуратненько единой  стеной,  впритык друг к другу,  сбились фасады зданий, и,  слегка поплутав в незнакомом ему квартале города, мужчина остановился у грубоватого каменного парадного, столь же сероватого,  как валуны у берега оставленного за спиной  озера. Начинало создаваться ощущение будто бы всё в этом городе было выложено из одного и того же дымчатого материала.
     Слегка поразмыслив, господин вошёл в подъезд выбранного дома, и, поднявшись по лестнице, позвонил у одной из дверей.
       — Puis-je voir M. Fabergе?
      На что его попросили подождать в небольшой комнатке для приемов. За эти пару минут ожидания визитер осмотрел комнату и пришёл к выводу, что она совершенно не выдаёт характера своего хозяина, будто бы скрывая под свои безличием безразличие владельца  дома, в котором  человек поселяется временно или в возрасте, когда теряет интерес к  огранке своего жилища в соответствии с какими-то индивидуальными пристрастиями.
      Хозяин вошёл неслышно для гостя, и осведомился так же по-французски:
      — А ce que vous еtes pour moi la cause de…
      Посетитель, обернувшись на голос, увидел перед собой невысокого худощавого господина, одетого на вышедший из моды петербургский манер в светлый пиджак и темный жилет.
      — Добрый день, господин Фаберже. Меня зовут Касатонов Леонид Евгеньевич, и у меня  к вам просьба личного характера, — хорошо поставленный голос и выправка, которая угадывалась под штатским костюмом, позволили хозяину задать встречный вопрос:
      — Честь имею видеть русского офицера?
      — Морской корпус, — легкая тень то ли улыбки, то ли иронии пробежала по губам человека, представившегося Касатоновым, после едва заметной паузы он счел нужным себя поправить, — бывшего корпуса, бывшего училища. С марта училище прекратило свою деятельность, впрочем, как и многое другое.
      — Но что могло вас побудить проделать столь сложный путь из России?
      — Мечта, господин Фаберже, — голос не выдавал никаких эмоций на такую нетривиальную причину эмоционального характера, и уже более продолжительно позвучало вновь это слово, — ме-ечта-а.
      Знаменитый ювелир улыбнулся, хотя это скорее было различимо только по глазам, так как седая белая борода надёжно скрывала мимику губ. Мастер много раз за свою жизнь слышал это слово в разном исполнении. Воплотитель мечты души — так можно было романтически  охарактеризовать его деятельность. Воплощение самых пылких человеческих желаний. Но, то всё для него теперь в прошлом. Однако, пожалуйста,  вот уже практически на закате жизни, потеряв даже место, каковое человек  считал своей родиной,  прекратившей, как и у этого русского моряка, своё существование в виде привычного уклада жизни, Фаберже, вдруг,  вновь слышит на свой вопрос: Что есть причиной? – Мечта.
       — Я слышал о ваших работах, — пояснил, присаживаясь по приглашению хозяина  в кресло у окна гость, и, мимолётно взглянув в окно, как будто для подтверждения своей следующей мысли, продолжил,   — сейчас я вывез в Швейцарию мою семью: мать и сестру, на время смуты, однако,  сам на днях   возвращаюсь обратно. Домой. И вот. Мама и Варя остаются здесь в совершенно чужой им стране одни. Так нужно, знаете ли. Но мама…Она болезненно всё это претерпела.  Я не открывался  прежде, что собираюсь их оставить. И тут подумалось… Мама, сентиментально относится ко всему напоминающему прежнюю жизнь, одно время она была очарована вашими изделиями, почему и я, не зная, смогу ли  еще  когда-нибудь их вновь  увидеть – подумал:   хочется оставить о себе память, возможно, в виде вашей работы.
      — Видите ли, — Фаберже сделал паузу, —  поверьте мне, я прекратил здесь, — последнее слово прозвучала на полтона выше, —  заниматься ювелирным делом. Не место, не время, да и возраст, поймите правильно, — чувствовалось, что мастер настроен к этому заказу скептически.
       — Я понимаю Вас, - поспешил ответить Касатонов, еще раз  сверив свои мысли с пейзажем за окном,  он неожиданно поднялся, прошёлся по комнате, опять уперся  взглядом в  узкие улочки, зажатые каменными стенами, затем порывисто  обернувшись, энергично добавил, — но я очень прошу Вас.
       Молодой человек, видимо, взяв себя в руки,  вновь присел, и попытался внести ясность в причины своей настойчивости:
       — У нас с вами есть один связующий момент. Я знаком с норвежцем, майором Видкуном  Квизлингом, у которого, ещё там дома,  я держал одну вашу вещицу в руках: земляничного цвета яйцо, с такой же красноватой курочкой внутри. Даже пытался перед отъездом её перекупить, но тот даже и слушать не стал, он считает, что России пришёл конец, и это яйцо из прошлой жизни будет со временем раритетом погребенного под камнями истории государства, — моряк видимо желал сказать ещё парочку слов покрепче, словно продолжая разговор с тем надменным сотрудником военного атташе, но, взглянув в грустные глаза  сидящего напротив старика, только махнул рукой в душе на этот внутренний спор с далеким оппонентом.
      Собеседники на  несколько мгновений погрузились в это присущее любому и каждому русскому состояние – ностальгии, которое, впитавшись в кровь, позволяет находить общий язык совершенно незнакомым между собой людям.
      — Тем не менее, вы хотя бы понимаете, что на изготовление подобного изделия требуется определённое время,  — пожилой господин возобновил беседу,  слегка поглаживая бороду,  по старой укоренившейся привычке, указывавшей, что в этот момент мастер мысленно рисует в своем воображении что-то способное воплотить мечту этого неожиданного заказчика. 
      — Я всё понимаю, - Касатонов,  с своему облегчению почувствовал,  что беседа принимает нужное направление, и это его настроило на более уверенный в себе тон, состояние, коего он уже давно был лишен из-за всех житейских передряг,  — я даже открою Вам одну тайну. Когда шёл к Вам,  то, глядя на эти белёсые облака над взгорьями, какие-то бесцветные,  как мне показалось, загадал – бог даст вернуться сюда за матерью, если Вы согласитесь на мой заказ. Я оставлю всю необходимую сумму, а затем, когда работа будет готова, надеюсь, Вас не затруднит отправить её по указанному мною адресу.
      Старик перевел взгляд с этого вероятно одного из последних своих заказчиков на синеву неба за окном: «Что остаётся на земле от человеческой жизни?»  Его собственная фамилия была известной и уважаемой, он оставил четырём сыновьям её и своё дело, точно так же как это сделал его отец. Эти изящные овальные яички с сюрпризами раскатились по свету, будто пущенные детворой с горки на Великдень. «А что останется от этого мальчишки?»
      — Хорошо, господин Касатонов, попробуем обговорить ваш замысел.
      Офицер вновь резковато поднялся и подошёл к окну, прислушиваясь к себе и миру за стеклом,  тем самым,  как бы пытаясь, глядя на эти древние камни старинного города, пытаясь поточнее представить себе свою дальнейшую судьбу и ту цель, что  с полчаса назад была названа – мечтой. Родной город был еще более серым, в его сегодняшнем представлении, чем то, что лежало сейчас как на ладони. Не оборачиваясь, Касатонов характерным для любого военного жестом провел по волосам ладонью, будто бы собираясь надеть головной убор, затем произнёс:
     — Если это возможно – пусть этот предмет напоминает сердце.
     В комнате повисла пауза. Заказчик почему-то страшился обернуться. Да, тогда в Петрограде ему хотелось выкупить для матери яйцо, но здесь, у чёрта на куличках, тот образ, запавший в сознание, претерпел метаморфозу: он и сам не понимал источника этого вдохновения, но здесь в этом чужеземном  городишке он хотел оставить не яйцо, а сердце. «Чтобы было, зачем возвращаться».  Последняя мысль видимо была произнесена вслух, так как за спиной он услышал легкое покашливание и хрипловатое:
     — Обсудим.

      В печурке комнатки потрескивал огонь, за сереющими окнами было слышно негромкое  завывание ветра, гуляющего по холодным осенним ранним сумеркам. Из экономии свет в комнатах пока не зажигали, две стройных худощавых женщины иногда перемещались по пространству квартиры, отбрасывая длинные колеблющиеся  тени на стены своего жилища.
      Тишину этого дома, неожиданно, резануло дребезгом колокольчика. Хозяйки  никого не ждали, и если бы горел свет, то было бы заметно, что это звук заставил обеих тревожно переглянуться. Ни слова не говоря, они одновременно направились ко входной двери, включили электричество и открыли дверь гостю.
       На пороге стоял прилично одетый старик. Белая борода, которого почему-то производила располагающее впечатление — не тревожиться. Голос пришедшего был  не старческим, что вполне согласовывалось бы с его возрастом, но хрипловатым. Между тем, когда неожиданный визитёр  заговорил,  женщины повторно переглянулись, неожиданно для себя услышав вдруг русскую речь:
       — Мадам Касатонова?
      После приветствий и выяснения причины визита, господин Фаберже был приглашён в комнаты. Мать и дочь испытывали крайнее удивление, и чувствовалось,  польщены происходящим: знаменитый ювелир оказал им неслыханную честь, но ещё более поразительной  была цель его прихода. Ни одна из женщин не подозревала о существовании сыновнего заказа у самого Фаберже.
      Мечта Леонида, как охарактеризовал ювелир свою работу,   сейчас лежала на ладони матери. Размером с небольшое куриное яйцо темно-красного золота сердечко слегка подрагивало на  трепетавшей руке. Изделие  было выполнено не в лубочной разновидности своей имитации, а в образе анатомическом, напоминавшем обычное  человеческое сердце, ничем не украшенное кроме вензеля в виде  инициалов ЛЕК . При этом его форма была разъемной как у матрёшки:  миниатюрная коробочка,  украшенная прожилками из темной эмали с помощью нехитрого замочка открывалась, и между его золотисто-красными внутренними поверхностями  половинок крепились в углублении  на золотой якорной цепи небольшой морской якорь и крохотная книжечка – белого золота. Мастер ловким движением перехватил вещицу и, отрыв её как медальон, продемонстрировал укрепленные внутри книжицы крохотные портреты матери и сестры.
       — Разрешите откланяться, сударыни, - господин Фаберже при этих словах почему-то вспомнил ту первую встречу с этой семьёй  Касатоновых, и снова ему подумалось: «Так что же остаётся от человека?»


© Copyright: Волна Поль Домби, 2011
 Свидетельство о публикации №21109130893
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
Рецензии
Написать рецензию
 Это действительная история- или вымысел?
 Напомнило мне некоторые рассказы Паустовского: вроде бы все понятно-но и скрытый слой, о котором Вы заставляете задуматься. Я увидел внутренний трагизм в подарке Леонида- ведь скорее всего он не вернулся...Последний поклон.
 Такого плана произведения редко встретишь, я встретил- и очень Вам признателен.
 С благодарностью,
 Евгений Смирнов.

Антоныч3   16.09.2011 10:59   •   Заявить о нарушении правил / Удалить