Шестое солнце. 3

  "И когда душа поёт  уже не так важно, что скажут другие в нашей осени на этом холсте -  это полёт, это творчество.
   Люди, которые могут из случайного мазка краски сотворить картину, из случайно услышанного слова написать роман - это всё ты!
   Я следующую неделю работаю в день, так что, готовься! На тебя будут направленны отряды самураев. И гора Фудзи покажется тебе маленьким холмиком, а Дом Музыки - всего лишь жалкой забегаловкой.
   Исполины  рушатся,  динозавры вымрут,  ледники растают! На кончиках твоих волос будут играть все краски осени и лучи октябрьского солнца! Учи меня, моя гейша, привычкам солнечного света! А теперь - маленькая машина из страны Восходящего Солнца пришла в этот поздний час с резиновыми самураями, буду их уничтожать!"   -  да, такого ей еще никогда и никто не писал. Были, конечно,  попытки от некоторых  авторов привлечь ее внимание к прекрасному слогу, но чтобы вот так с надрывом, страстно.  И его  Муза  немного ошалев от чувств, нахлынувших на давно уже высохший букет ее воспоминаний  снова и снова старалась  уловить в том небольшом послании  хоть какую-нибудь  толику логики.
    - А я тебя предупреждала, помнишь? –  теперь в ее мысли внедрилась бабуля. Она всегда зорко следила за ее статусом в обществе, давая ценные советы не только по приготовлению рыбы в лимонном соке. Всегда, когда Муза поднимала взгляд наверх в самую суть красного абажура,  странно, но эта беседа проходило именно на кухне, именно под этим абажуром воссоединения – того мира и этого, и бабуля – мир праху ее, вставляла свое умное слово, каждый раз напоминая о ее подпорченной родословной  со стороны древних греков.  То ли бабуля хотела сказать, что все мы смертные и даже, когда ищем логические цепочки в обычном письме, всегда хочется  немного подкрепиться, чтобы не нарушать гармонии души и тела, то ли искала оправдания своим  действиям  в том далеком прошлом.  Можно было подумать, что именно путь к мужчине всегда проходил через желудок, а не еще через какие-нибудь неведомые  дорожки и тропинки его обширного организма. 
   - Ты только  прочти! Ведь как заливается! Словно, соловей в ночи под луною.  А всего-то, обычный офицер, хотя и российской ныне здравствующей  армии. Раньше-то,  я бы послушала   его трели в советском модернизме!  Слава Богу, прошла через все их прихоти и похоти!  - и  бабуля,  вздохнув так глубоко, что абажур немного дал крена в сторону окна, видимо показывая тот бывший модернизм во всем его окрасе.
   - А что было такого, что тебе нечего было бы вспомнить? Сама всегда предугадывая ситуации, тем самым спасала свое последующее поколение от печати грусти на лице. Даже согласие дала породниться с мифами древней Греции, чтобы внести на эту печать грусти  бодрость духа и полет страстей, -  ответила на  вздох  бабули Муза, раскрасневшаяся от предстоящей встречи с  самураем.
   - Да, помню! Как твой отец разбил реликвию всего моего прошлого, где я была свободной и летающей  о голову всей поэзии! – выдохнула  бабуля.
    И Муза, еще больше приняв окрас пурпурной розы востока  от  тех событий, вспомнила, как  на голову их дяди-будущего Члена Совета Писателей России, обрушилась  сахарница – раритет,  сохраненная бабулей  и пронесенная через все века  еврейских погромов, и  все же  раскололась  на мелкие кусочки  в руках древнего грека-отца  с  его пролетарскими словечками и замашками. Загадка  семьи до сих пор еще, как притча во языцех  их маленького мирка -  то ли голова будущего  поэта была крепка, то ли рука древней Греции была настолько сильна, что в только в России эта  древняя реликвия превратилась в пыль.
    А лестница спуска со странным названием эскалатор уже поджидала их на своей бегущей дороге в метро, где однажды пересеклись  пути – этих двух стрельцов – благородного самурая и пурпурной розы востока.
---
продол. след.