У подножия Содон-Айры

Бабушка Тана запаздывала. Широко распахнув дверь стоянки, Сынару вышла на низенькое крыльцо. Окрасив небо в ярко-красный закат, солнце уже давно село за Айры, но Сынару, как ни прислушивалась, не могла услышать ни голоса бабушки, ни нестройного хора овец, подгоняемых псом Каракулаком. Поминутно оглядываясь на скалы, ставшими багряными, Сынару, подхватив подойник, отправилась к ручью, воды которого в свете заката тоже приобрели какой-то странный красноватый оттенок. Она уже зачерпнула воды и, ухватившись за дужку ведра обеими руками, уже собралась было подниматься на поляну, но тут ее внимание привлек мальчик, стоявший на другом берегу ручья Чичке.
- Дьакши ба, Сынару.
- Дьакши.
Сынару молча уступила ему подойник и теперь, шагая вслед за мальчиком, изо всех сил старалась вспомнить, где она раньше встречалась с этим лохматым зеленоглазым мальчиком. Наверное, это внук дедушки Бубая, решила она, ведь его стоянка располагалась в соседнем логу.
Поставив подойник с водой на низенькое крыльцо избушки, мальчик зачем-то вытер ладони о свой живот и, расплывшись в улыбке, протянул ей свою ладошку.
- Дай руку. Меня зовут Карамай.
- Сынару.
- Это я знаю. Можно я буду к тебе приходить?
- Приходи. Но…
- Да, чуть не забыл. На, это твоё.
Мальчик достал из кармана и протянул Сынару самодельную тряпичную куклу.
- Это моя Наадай! Ты нашел мою Наадай! Спасибо!
Эту маленькую куклу Сынару потеряла три дня назад, когда возле озера ее застал такой сильный ливень, что…
- Ну, мне надо идти. Приходи завтра на закате к разбитой лиственнице за холмом у озера.
- Да. Хорошо.
Мальчик ушел. Наадай заняла свое почётное место на завалинке, и тут вдали раздался гомон овец и отрывисто-задорный лай Каракулака. Надо бы пошире открыть двери загона, и Сынару бросилась навстречу отаре.

- У Бубая нет внука. И детей у него нет. Его сын  Сапыш утонул в озере, когда ему было всего десять лет, как и тебе сейчас, Сынару. Это было, это было…, ой,э то было так давно…
В избушке вкусно запахло жареными пирожками. Тут же на пороге из темноты нарисовался Каракулак и, не решаясь переступить порог, уселся снаружи. Через раскрытую дверь доносился шум ручья и редкое блеяние в загоне.
- Что, нос позвал, или брюхо привело? – бабушка весело погрозила собаке маленьким кулачком.- А тебе, черноносому попрошайке,  не дам!
- Дьана, давайте Каракулаку тоже дадим один пирожок.
- Мы вчера потеряли пять овец, а этот дармоед так и не смог найти их следы. Стоят, поди, возле дерева и блеют от страха. Хорошо, если их за ночь не сожрёт медведь, а завтра утром нам придется искать их по всему Айры кообы. У-у-у, пошел отсюда!
Каракулак только приподнялся и, вывалив набок розовый язык, завилял лохматым  хвостом. Он отлично знал, что бабушка его тоже накормит своими такими вкусными пирожками. Только даст им немножко остыть.

- Карамай, а ты сможешь сделать лодочку для Наадай? – Сынару протянула мальчику бабушкин нож.
- Лодочку? Ты хочешь покатать ее по озеру? – Карамай осторожно вынул клинок из ножен, внимательно осмотрел лезвие и попробовал его пальцем.- Подожди меня здесь.
- И сделай, пожалуйста, парус!
Тут в котлованчике было хорошо. Сынару здесь, на берегу, из глины и обломков разбитой молнией лиственницы как-то выстроила город, но эти овцы, конечно же, все растоптали. Они частенько в летнюю жару прибегали к этому озеру, чтобы напиться этой чистой-чистой воды, которая даже в самый сильный ветер здесь, в яме, сохраняла свою идеальную зеркальную поверхность. Они-то и вытоптали берег, на котором лишь изредка сохранялись остатки растительности.
- На!
- Та-а-а-ай! Какая красивая!
Сынару держала в руках лодочку с парусами из березовой коры, в центре которой неуклюже восседала тряпичная Наадай.
- Приходи завтра днем! Посмотрим, как Наадай будет ловить рыбу!
- Днем не могу, – мальчик протянул Сынару нож в чехле и взглянул на начавшее темнеть небо.- Скажи бабушке, что ваши пять овец всю вчерашнюю ночь, трясясь от страха, пролежали в гроте Морток южного склона Айры. Ну, я пошел.
- Спасибо, Карамай!

- Да, действительно. Я их там и нашла, – бабушка скинула с плеча плащ и повесила на стену длинное и страшное ружье, кое-где перевязанное синей изолентой. – А откуда этот мальчик знал, что…
- Ура! Значит их не съел медведь!
- Карамай? – бабушка присела возле керосиновой лампы. – У-у, балам, ты разогрела чай? Молодец! А сейчас сходи и спутай коня. Седло я сама занесу. Так ты говоришь, что его зовут Карамай?
- Да, дьана.
Схватив путы из конского волоса, Сынару юркнула на улицу. Спутав неожиданно ставшего строптивым коня и сняв узду, она уже собралась было вернуться в избушку, но тут обратила, наконец, внимание на конское фырчанье и его поджатые уши. Проследив за его взглядом, Сынару остолбенела -  возле разбитой лиственницы у озерка на фоне неба выделялся высокий силуэт женщины с длинной-длинной головой!
- Дьана-а!!!
- Балам! Я тут!
Сынару со всех ног бросилась к светлому проему открытых дверей стоянки, к крыльцу, на котором с ружьем в руках уже стояла её бабушка.
- Что случилось, балам? – бабушка Тана, не отрывая от плеча приклад, внимательно осматривала окрестности.
- Там… там…
- Зайди в дом и задуй керосинку, балам, – она неподвижно, не поднимая выше ружье, продолжала всматриваться в темноту.
Скуля, из-под крыльца вылез Каракулак и прижался к бабушкиной ноге. На небе сияли звезды, фырчал конь и чуть громче шумел ручей Чичке. Вокруг было тихо, если не считать стрекота кузнечиков и жалобного повизгивания Каракулака, который, перебирая лапами, поочередно смотрел то на пригорок, то на Сынару, забившуюся со страха под стол.

На следующий вечер они опять встретились у озера. Съев принесенную Карамаем малину и вдоволь наплескавшись в холоднючей воде, Сынару и мальчик, закутавшись в одежду, уселись на берегу.
- Почему ты всегда молчишь? Карамай, давай сыграем в догонялки?
- Меня невозможно поймать.
- Почему?
- Ты видишь меня не там, где я стою.  Я не сижу рядом, а сейчас нахожусь сзади тебя и трогаю твою косичку.
Сынару оглянулась. Сзади никто не стоял.
- А я вот сейчас тебя пойма… - Сынару резко вскочила, бросилась к Карамаю, но тут же провалилась через него, пребольно ударившись об истоптанную овечьими копытцами землю.
- Йё. Я же тебе говорил, – Карамай встал и протянул Сынару ладонь.- Вставай.
- Но я же чувствую твою руку…
- Да. Это моя рука.
Сынару, присев, осторожно заглянула в карамаевские зеленые глаза.
- А что ты еще умеешь?
- Ну…, могу оказаться во-он на том пригорке или у ручья, там, где мы с тобой встретились.
- А на вершине Содон Айры можешь оказаться?
Карамай оглядел грозную двуглавую громаду скал массива Содон Айры.
- Нет. Там я не был. Я могу оказаться только там, где уже ступала моя нога, а на вершину я ни разу не поднимался. Был только на левом седле, возле тех скал с кустами, видишь?
- Врешь ты все! Пошли купаться!

Он приходил не каждый вечер. Сынару одна сидела на берегу озера и ждала Карамая. В сумерках купаться уже не хотелось. Было грустно.
- Сынару! – откуда-то раздался грустный голос.
- Карамай! Где ты? Выходи! Куда ты спрятался?
- Я не Карамай, Сынару. А сейчас слушай меня и делай то, что я скажу.
- Кто ты?
- Сапыш. Меня зовут Сапыш, – раздался глухой голос над озером. – Ты видишь, под лиственницей лежит большое бревно?
- Да, вижу.
- Подойди к нему.
Оглядываясь по сторонам, девочка осторожно подошла к большому бревну, ненадежно лежащему на самой верхней точке холма рядом с лиственницей.
- А сейчас сними с себя всю одежду и надень это всё на один конец бревна! Скорей!
- Зачем?
- Иначе ты больше никогда не увидишь Карамая!
Девочка осторожно сняла с себя платье.
- Быстрее! А теперь спустись ниже и ложись прямо у воды. Да, тут. Ложись тебе говорят! Тихо! Она идет!
- Кто идет?
- Лежи тихо и молчи!
Лежа у самой кромки воды Сынару затряслась от страха и от холода. Чуть подняв голову, она едва не закричала от ужаса. На фоне неба по гребню холма к бревну с одеждой приближалась какая-то стройная женщина! Подойдя к бревну, она взмахнула руками и с силой вонзила в него длинные ногти. Сынару вскрикнула.
- Вот ты и попалась, Айслу! – над озером снова зазвучал протяжный и грустный голос.
- Сапыш! Это ты все устроил? Отпусти меня!
- Нет.
Сынару во все глаза рассматривала женщину, пытавшуюся вынуть из бревна свои ногти-ножи.
- Сынару, встань, подойди к другому концу бревна и столкни его в воду.
- Где эта негодная девочка? Где ты? – женщина вне себя от ярости заёрзала на бревне.
- Не бойся, Сынару, она не может смотреть вниз, она тебя не видит. Да, Айслу? Это правда, что алмыски не  умеют наклоняться? – голос прозвучал слегка насмешливо.
- Сапыш, умоляю тебя!
Бревно, чуть тронутое Сынару, кувыркаясь, с грохотом полетело вниз, увлекая с собой и эту страшную женщину.
- Сынару, не бойся, это не человек. Смотри, что будет дальше.
Бревно со страшным плеском упало в воду и закувыркалось на ровной глади озера, образовав вокруг себя волны, медленно расходящиеся во все стороны. Рядом с бревном плавал кусок старого войлока.
- Все, Сынару. Можешь одеться.
- Она больше не появится?
- Нет.
- А что это было? Как там тебя, Сапыш, да? –  брезгливо косясь на кусок войлока, девочка трясущимися руками сняла с бревна и, выжав, надела на себя мокрую одежду.
- Ее звали Айслу. Она должна была стать женой молодого духа Ночной Луны, а теперь стала тем, чем и была на самом деле. Ну, ладно, Сынару, беги домой и переоденься.
- А ты где?
- Я в озере.
- А-а, вот кто всегда гладил мои руки, когда я опускала их в воду…
- Да, я. А теперь беги, пока не простыла.

- Дьана, Вы что-нибудь знаете об алмысках?
- С каких это пор девочку - отличницу стали интересовать старинные легенды?
- Ну, дьана.
- Хорошо. Садись рядышком. Так, вот, если верить преданиям, раньше на Алтае в горах жили алмыски. Они заманивали к себе охотников, иногда убивали их, иногда выходили за них замуж, но самое главное – алмыски никогда не старели! Да, да! Проходили века, но и они не откладывали на их прекрасных лицах ни одной морщинки. Не то что твоя бабушка, балам.
- Что Вы, бабушка! Вы такая красивая!
- Я старая женщина, балам, а ведь мне еще нет и пятидесяти… - бабушка ненадолго замолчала.
- А дальше?
- И если верить старикам, у алмыски вместо ногтей вырастают страшные кинжалы, которые она может вонзить даже в скалу! Но они очень быстро ржавеют, если не будут смочены кровью. И, чтобы не дать им заржаветь, алмыски втыкают их в себя, вот тут, у подмышек. Поэтому со стороны кажется, что идет простая женщина, сложившая на груди руки.
- Ужас!
- Да. Но у них неподвижная голова, намертво соединенная с хребтом, из-за чего они не могли наклоняться и кивать головой. А мужчинам ведь всегда нравились гордые женщины, не склоняющие головы. Вот и платились за это -- алмыски их кровью смачивали свои клинки, которые долго не ржавели от человеческой крови. Еще они умели превращаться…
- В кого, дьана?
- …Вот что я вспомнила, позавчера к нашей отаре прибилась какая-то коза, и я поначалу подумала, что это коза деда Бубая, но когда я присмотрелась к ней, то заметила, что у ней на морде не было шерсти! Я долго рассматривала ее мерзкую морду, покрытую розовой кожей, вот тогда-то я и вспомнила про алмысок.
- А что было дальше?
- Когда я вернулась к загону с ружьем, коза исчезла. Удрала, наверное.
- А сейчас есть алмыски?
- Что ты, балам, конечно нет. Ведь это же просто легенды, которыми по вечерам пугают таких маленьких девочек, как Сынару. Как говорит дед Бубай, кормосы, алмысы, кезеры и прочие дельбегены испугались Советской власти и убежали. А теперь давай спать. Завтра надо искупать нашу небольшую отару, и поэтому будет довольно трудный день. Спокойной ночи, балам.

Два вечера Сынару напрасно приходила к озеру. Один лишь раз она нашла под разбитой лиственницей букет альпийских цветов, бережно перевязанных молодой корою тальника. И только на третью ночь возле коновязи Сынару вдруг встретила Карамая.
- Ты почему не приходишь? А это что?
На шее Карамая, свисая на кожаной веревочке, тускло мерцал какой-то зеленый камешек. Вдобавок, волосы мальчика, до этого беспорядочно торчавшие во все стороны, сейчас на затылке были убраны в аккуратную косичку.
- Здравствуй!
- Ты сегодня какой-то… веселый. Что случилось? – Сынару с удивлением рассматривала преобразившегося мальчика.
- Вчера я стал Лунным Кезером! Я прошел обряд и стал владельцем именного меча, выкованного на наковальне самого Эрлика!
- Эрлика? А какой он?
- Настоящий! Он самый-самый мужественный…
- Ты знаешь, что произошло у озера два дня назад? – перебила его Сынару, с опаской отойдя от Карамая.
- Да. Я не мог быть в это время здесь и поэтому попросил Сапыша помочь тебе.
- Знаешь, Карамай. Я немного боюсь тебя…
- Давай пройдем в сторону озера. А пока я кое-что тебе расскажу.
- Может…
- Выслушай меня, Сынару, ты меня, может, больше никогда не увидишь. Нет, нет, выслушай меня до конца, у меня мало времени. Так вот, скоро ты вырастешь, окончишь свою школу и поступишь в университет. Да, это я знаю точно.  Сейчас тебе пока только десять лет, но когда тебе станет двадцать, ты меня вспомнишь. Так вот, запомни, если встать у ели и, глядя на полную луну через падающую воду, назвать моё имя, я появлюсь и уведу тебя с собой. Если ты этого, конечно, захочешь. А теперь я ухожу. Дай пожать твою ладошку. Мне с тобой было очень хорошо. Прощай!
Сынару молча смотрела вслед убегающему Карамаю. На небо вышла большая желтая луна и осветила фигурку мальчика, стоящего на пригорке возле разбитой молнией лиственницы.
- Запомни, Сынару! Сквозь падающую воду!