На плато Иштар

;- Ну что, берёза, как я выгляжу? - Спрашивает Корычев.

Нормально, выглядишь, как как страх из кошмара, которым надо пугать детей.
За вольфрамовым стеклом на бескрайней равнине топчется Корычев.
Экая у тебя страшная рожа, - говорю я. Ну подшутили над тобой техники бионики. Функциональ для них превыше всего.
- Зато я могу пить лаву прямо из вулкана, и есть криазот прямо из консервной банки - сказал Корычев, а ты, береза не можешь.
- Это верно. Не могу. Но мог кое-что другое, там, в прошлой командировке.
- Да из тебя морской скат как из меня черепаха.
- Ты и есть черепаха.
- А, ну да. Ладно, смотри. Через полчаса я буду там, возле этих бедолаг. Попробую откатить все как было. Смогу, как думаешь?
- Если не будешь лезть на рожон, однако все может быть. Помни, в реактор не суйся иначе схоронишь себя заживо. Это тебе не по зубам. Вернее не по клюву или что там у тебя.
- Клюв, хохотнул Корычев. Ну ты береза. Ладно, бывай. К обеду вернусь.
Ни пуха.
Я смотрю вслед Корычеву. Он быстро удалялся в этой ржавой пустыне. Переваливал через груды кристаллических металлов, которые на земле в свободном состоянии не встретить, через лужи расплавленной ртути и каких то неведомых соединений. Давление более пятисот атмосфер и температура давали такой результат.
Связь чем дальше, тем больше помех. Но предел ещё не достигнут. Только сполохи электромагнитных гроз вклинивались раскатами. Но слышно вполне отчётливо.
- Ну слушай, - говорит Корычев, - стоят возле новенького ковчега Бог с Ноем. Смотрят, значит в даль... что-то долго нет черепахи, - говорит Бог. Наверное не надо было посылать за ней улитку?
В динамиках трещат атмосферные помехи и едва слышно из-за грозы как где-то очень далеко, почти на самом краю огненного плато Иштар смеется Корычев.
Он почти дошел до посадочного модуля. За керамической стеной базы плюс 900.
Серебро при такой температуре течет ручейком, а золото только-только начинает плавится.
Через пару часов взойдет солнце и начнется самое пекло.
- А вот еще, - ты слушаешь, берёза? - Ползёт, значит, черепаха по пустыне. Ты слушаешь? Не слышу тебя, берёза, прием. Прием, Максим.
- Да, слушаю.
- Короче измучилась вся, гребёт лапами, а сама на месте практически. Навстречу верблюд. Черепаха его спрашивает: - У вас тут гололёд что-ли?
Ты черепаха, сдурела что ли, - отвечает верблюд, тут пустыня, жара, какой тут тебе нафиг гололёд?
А нахрена тогда столько песку насыпали? !
- Корычев, ты должно быть устал. - Я ловлю себя на мысли, что говорю полную чушь. У Корычева броня как у танка. Он метаморф. Адаптирован к этой планете, жаре и давлению, всем возможным передрягам. Он здесь как на курорте повторяю я. Только температура в 2500 градусов для него будет смертельна. Сейчас 950. Стрелка ползет потихоньку, это встаёт солнце. Выше 1600 она обычно не поднимается.
Для него что семь километров по этой ржавой пустыне что сто семь лёгкая пробежка. Пока ничего
- Почти ничего, - повторяю я вслух.
Звук резко усилился. Словно мы беседуем рядом.

- Не смешно тебе? и мне как то не очень - говорит Корычев. - я уже возле кормовых дюз корабля. Вернее, там где они должны быть. Тут жар как из преисподней. Тысяча восемьсот, по моему, обшивка спеклась. При посадке было четыре тысячи. Предел. Если он перейдет в маршевый режим, эти скалы вокруг расплавятся нахрен. Да и сама корма пойдет по пи... И вот дальше... дальше. Что дальше я и сам не знаю. Наверное самоликвидация реакции, как думаешь?
- Ты чего молчишь, - спрашивает Корычев, - думаешь, как я туда заберусь?
-Теоретически такое возможно. Но не для тебя. Тут нужен спасательный робот.
- Я и есть спасательный. Робот.

- Нет, ты исследователь! Когда кончится наша вахта, тебя разберут в биолаборатории на части и соберут снова уже человеком.
- Вот видишь, все таки робот. Собрали, разобрали. И ничего.
- И не думай. Там почти две с половиной тысячи. Зайдешь и тебе конец.
- Не кричи в микрофон, - спокойно говорит Корычев, - я не глухой. Но как ты думаешь, что если выдернуть плутониевые сердечники, жар пойдет на убыль?
- Разумеется. Но ты даже не думай туда лезть. Твоя шкура этого не выдержит. Внутренности придут в негодность.
- Да нет, что ты. Даже не думал. Только знаешь, если те, что сейчас там, ну, в том отсеке... сколько они еще смогут протянуть?
- Полчаса. От силы час.
- Значит, есть шанс?

- Нет никакого шанса. Твоя задача вскрыть шлюзовую камеру, найти центр управления и включить систему пожаротушения которая почему-то не сработала. Все! Потом можешь возвращаться.

- И так мы сделаем что возможно? - В голосе Корычева слышен сарказм. А звук опять стал далёким. Я понимал, что нас разделят что семь километров и я ничем помочь не сумею как бы ни старался.
- По крайней мере ТЫ сделаешь что должен, а не то что можешь! Дальше не наше дело. Вернёшься на базу, напишем отчёт, соберём манатки и улетим нахрен.
- Значит, как с Ноем? Пусть бог решает? Знаешь, я тут стою возле закрытого шлюза. Думаю, лезть не лезть.
- Сделай проход и ладно.
- Я подумаю над этим. Хотя...
- Что?
- Знаешь, я передумал.
- Полезешь в иллюминатор?
- Вроде того...

Корычев что то насвистывает, какой-то бравурный марш, опять мешают помехи, голос то возникает и делается объемным, то пропадает, потом он сказал: - вот, еще один...один старый анекдот. Там, на земле придумал. Сейчас так как раз кстати. Заходит, значит в бар черепаха и просит стакан воды.
Получает. Затем уходит. Через час снова заходит и снова просит стакан воды. Через час еще.
Ее спрашивают: зачем тебе вода? А она им: а у меня дом горит. Блин... Стакан воды бы сейчас...
Слышны треск помех и сквозь них пробивается невесёлый смех Корычева
Я смотрю на прибор. Температура там где он находится стремительно ползет к красной черте. Тысяча пятьсот, - считаю я, тысяча семьсот.
- Когда почти кончится шкала, скажешь, -попросил Корычев, и ещё, там, в столе письмо, Я своим написал. Как чувствовал. Передай, ладно? Там, на земле.
- Не дури, Корычев. Вернись к шлюзовой камере. Можешь?
Когда будет зашкаливать, скажешь, - сказал Корычев.

- Не дури, Сашка. Вернись к шлюзовой камере и срежь эти чертовы петли. Ещё можешь? !
- Могу. Только ты же знаешь что это не поможет.Помолчи лучше.
И я молчу. Стараюсь не смотреть на термограф.

- Максим, если не сработала автоматическая система, если не вышли стержни, если я бы пошел туда и начал разбираться, время было бы упущено.
Две тысячи пятьсот. Отчаянно мигает красная лампочка.
Я стараюсь не смотреть, но все же смотрю. Корычеву нельзя помочь.
- Максим, скоро взойдет солнце? Максим, почему не отвечаешь...
Я не молчу, стараюсь не смотреть на термограф, просто он уже не услышит.
Две тысячи сто, две тысячи триста.

- Максим, скоро взойдет солнце?

- Оно взойдет через полторы минуты, Сашка, может быть тебе повезло, ну ведь должен быть запас, должен, нам наверное там, на земле указали не критичную, примерную, а ты можешь, мог наверное в пекло к чертям зайти если надо и выйти, мог ведь? !

Отвернувшись смотрю на картину на стене. Там очень реалистичный стереоснимок сделанный с высоты три километра.
Здесь... на Венере. Совсем скоро взойдет солнце. И тогда, расплавленными ручейками, по южному склону огненного плато Иштар потечет золото. Наступит день длиной в целую вечность и будет опять чертовски красиво.






- Ну что, берёза, как я выгляжу? - Спрашивает Корычев.
Нормально, выглядишь, как как страх из кошмара, которым надо пугать детей.
За вольфрамовым стеклом на бескрайней равнине топчется Корычев.
Экая у тебя страшная рожа, - говорю я. Ну подшутили над тобой техники бионики. Функциональ для них превыше всего.
- Зато я могу пить лаву прямо из вулкана, и есть криазот прямо из консервной банки - сказал Корычев, а ты, береза не можешь.
- Это верно. Не могу. Но мог кое-что другое, там, в прошлой командировке.
- Да из тебя морской скат как из меня черепаха.
- Ты и есть черепаха.
- А, ну да. Ладно, смотри. Через полчаса я буду там, возле этих бедолаг. Попробую откатить все как было. Смогу, как думаешь?
- Если не будешь лезть на рожон, однако все может быть. Помни, в реактор не суйся иначе схоронишь себя заживо. Это тебе не по зубам. Вернее не по клюву или что там у тебя.
- Клюв, хохотнул Корычев. Ну ты береза. Ладно, бывай. К обеду вернусь.
Ни пуха.
Я смотрю вслед Корычеву. Он быстро удалялся в этой ржавой пустыне. Переваливал через груды кристаллических металлов, которые на земле в свободном состоянии не встретить, через лужи расплавленной ртути и каких то неведомых соединений. Давление более пятисот атмосфер и температура давали такой результат.

Связь чем дальше, тем больше помех. Но предел ещё не достигнут. Только сполохи электромагнитных гроз вклинивались раскатами. Но слышно вполне отчётливо.

- Ну слушай, - говорит Корычев, - стоят возле новенького ковчега Бог с Ноем. Смотрят, значит в даль... что-то долго нет черепахи, - говорит Бог. Наверное не надо было посылать за ней улитку?

В динамиках трещат атмосферные помехи и едва слышно из-за грозы как где-то очень далеко, почти на самом краю огненного плато Иштар смеется Корычев.

Он почти дошел до посадочного модуля. За керамической стеной базы плюс 900.

Серебро при такой температуре течет ручейком, а золото только-только начинает плавится.

Через пару часов взойдет солнце и начнется самое пекло.

- А вот еще, - ты слушаешь, берёза? - Ползёт, значит, черепаха по пустыне. Ты слушаешь? Не слышу тебя, берёза, прием. Прием, Максим.

- Да, слушаю.

- Короче измучилась вся, гребёт лапами, а сама на месте практически. Навстречу верблюд. Черепаха его спрашивает: - У вас тут гололёд что-ли?
Ты черепаха, сдурела что ли, - отвечает верблюд, тут пустыня, жара, какой тут тебе нафиг гололёд?
А нахрена тогда столько песку насыпали? !


- Корычев, ты должно быть устал. - Я ловлю себя на мысли, что говорю полную чушь. У Корычева броня как у танка. Он метаморф. Адаптирован к этой планете, жаре и давлению, всем возможным передрягам. Он здесь как на курорте повторяю я. Только температура в 2500 градусов для него будет смертельна. Сейчас 950. Стрелка ползет потихоньку, это встаёт солнце. Выше 1600 она обычно не поднимается.

Для него что семь километров по этой ржавой пустыне что сто семь лёгкая пробежка. Пока ничего

- Почти ничего, - повторяю я вслух.
Звук резко усилился. Словно мы беседуем рядом.

- Не смешно тебе? и мне как то не очень - говорит Корычев. - я уже возле кормовых дюз корабля. Вернее, там где они должны быть. Тут жар как из преисподней. Тысяча восемьсот, по моему, обшивка спеклась. При посадке было четыре тысячи. Предел. Если он перейдет в маршевый режим, эти скалы вокруг расплавятся нахрен. Да и сама корма пойдет по пи... И вот дальше... дальше. Что дальше я и сам не знаю. Наверное самоликвидация реакции, как думаешь?

- Ты чего молчишь, - спрашивает Корычев, - думаешь, как я туда заберусь?

-Теоретически такое возможно. Но не для тебя. Тут нужен спасательный робот.

- Я и есть спасательный. Робот.

- Нет, ты исследователь. Когда кончится наша вахта, тебя разберут в биолаборатории на части и соберут снова уже человеком.

- Вот видишь, все таки робот. Собрали, разобрали. И ничего.

- И не думай. Там почти две с половиной тысячи. Зайдешь и тебе конец.

- Не кричи в микрофон, - спокойно говорит Корычев, - я не глухой. Но как ты думаешь, что если выдернуть плутониевые сердечники, жар пойдет на убыль?

- Разумеется. Но ты даже не думай туда лезть. Твоя шкура этого не выдержит. Внутренности придут в негодность.

- Да нет, что ты. Даже не думал. Только знаешь, если те, что сейчас там, ну, в том отсеке... сколько они еще смогут протянуть?

- Полчаса. От силы час.

- Значит, есть шанс?

- Нет никакого шанса. Твоя задача вскрыть шлюзовую камеру, найти центр управления и включить систему пожаротушения которая почему-то не сработала. Все! Потом можешь возвращаться.

- И так мы сделаем что возможно? - В голосе Корычева слышен сарказм. А звук опять стал далёким. Я понимал, что нас разделят что семь километров и я ничем помочь не сумею как бы ни старался.

- По крайней мере ТЫ сделаешь что должен, а не то что можешь! Дальше не наше дело. Вернёшься на базу, напишем отчёт, соберём манатки и улетим нахрен.


- Значит, как с Ноем? Пусть бог решает? Знаешь, я тут стою возле закрытого шлюза. Думаю, лезть не лезть.

- Сделай проход и ладно.

- Я подумаю над этим. Хотя...

- Что?

- Знаешь, я передумал.

- Полезешь в иллюминатор?

- Вроде того...

Корычев что то насвистывает, какой-то бравурный марш, опять мешают помехи, голос то возникает и делается объемным, то пропадает, потом он сказал: - вот, еще один...один старый анекдот. Там, на земле придумал. Сейчас так как раз кстати. Заходит, значит в бар черепаха и просит стакан воды.

Получает. Затем уходит. Через час снова заходит и снова просит стакан воды. Через час еще.

Ее спрашивают: зачем тебе вода? А она им: а у меня дом горит. Блин... Стакан воды бы сейчас...

Слышны треск помех и сквозь них пробивается невесёлый смех Корычева

Я смотрю на прибор. Температура там где он находится стремительно ползет к красной черте. Тысяча пятьсот, - считаю я, тысяча семьсот.

- Когда почти кончится шкала, скажешь, -попросил Корычев, и ещё, там, в столе письмо, Я своим написал. Как чувствовал. Передай, ладно? Там, на земле.

- Не дури, Корычев. Вернись к шлюзовой камере. Можешь?
Когда будет зашкаливать, скажешь, - сказал Корычев.
- Не дури, Сашка. Вернись к шлюзовой камере и срежь эти чертовы петли. Ещё можешь? !

- Могу. Только ты же знаешь что это не поможет.Помолчи лучше.

И я молчу. Стараюсь не смотреть на термограф.
- Максим, если не сработала автоматическая система, если не вышли стержни, если я бы пошел туда и начал разбираться, время было бы упущено.

Две тысячи пятьсот. Отчаянно мигает красная лампочка.
Я стараюсь не смотреть, но все же смотрю. Корычеву нельзя помочь.

- Максим, скоро взойдет солнце? Максим, почему не отвечаешь...

Я не молчу, стараюсь не смотреть на термограф, просто он уже не услышит.

Две тысячи сто, две тысячи триста.


- Максим, скоро взойдет солнце?

- Оно взойдет через полторы минуты, Сашка, может быть тебе повезло, ну ведь должен быть запас, должен, нам наверное там, на земле указали не критичную, примерную, а ты можешь, мог наверное в пекло к чертям зайти если надо и выйти, мог ведь? !

Отвернувшись смотрю на картину на стене. Там очень реалистичный стереоснимок сделанный с высоты три километра.

Здесь... на Венере. Совсем скоро взойдет солнце. И тогда, расплавленными ручейками, по южному склону огненного плато Иштар потечет золото. Наступит день длиной в целую вечность и будет опять чертовски красиво.






















- Ну что, берёза, как я выгляжу? - Спрашивает Корычев.
Нормально, выглядишь, как как страх из кошмара, которым надо пугать детей.
За вольфрамовым стеклом на бескрайней равнине топчется Корычев.
 Экая у тебя страшная рожа, - говорю я. Ну  подшутили над тобой техники бионики. Функциональ для них превыше всего.
- Зато я могу пить лаву прямо из вулкана, и есть криазот прямо из консервной банки  - сказал Корычев, а ты, береза не можешь.
- Это верно. Не могу. Но мог кое что другое, там, в прошлой командировке.
- Да из тебя морской скат как из меня черепаха.
- Ты и есть черепаха.
- А, ну да. Ладно, смотри. Через полчаса я буду там, возле этих бедолаг. Попробую откатить все как было. Смогу, как думаешь?
- Если не будешь лезть на рожон, однако все может быть. Помни, в реактор не суйся иначе схоронишь себя заживо. Это тебе не по зубам. Вернее не по клюву или что там у тебя.
- Клюв, хохотнул Корычев. Ну ты береза. Ладно, бывай. К обеду вернусь.
Ни пуха.
Я смотрю вслед Корычеву. Он быстро удалялся в этой ржавой пустыне. Переваливал через груды кристаллических металлов, которые на земле в свободном состоянии не встретить, через лужи расплавленной ртути и каких то неведомых соединений. Давление более пятисот атмосфер и температура давали такой результат.

Связь чем дальше, тем больше помех. Но предел ещё не достигнут. Только сполохи электромагнитных гроз вклинивались раскатами. Но слышно вполне отчётливо.

- Ну слушай, - говорит Корычев, - стоят возле новенького ковчега Бог с Ноем. Смотрят, значит в даль... что-то долго нет черепахи, - говорит Бог. Наверное не надо было посылать за ней улитку?

В динамиках трещат атмосферные помехи и едва слышно из-за грозы как где-то очень далеко, почти на самом краю огненного плато Иштар  смеется Корычев.

Он почти дошел до посадочного модуля. За керамической стеной базы плюс  900.

Серебро при такой температуре течет ручейком, а золото только только начинает плавится.

Через пару часов взойдет солнце и начнется самое пекло.

- А вот еще, - ты слушаешь, берёза? - Ползёт, значит, черепаха по пустыне. Ты слушаешь? Не слышу тебя, берёза, прием. Прием, Максим.

- Да, слушаю.

- Короче измучилась вся, гребёт лапами, а сама на месте практически. Навстречу верблюд. Черепаха его спрашивает: - У вас тут гололёд что-ли?
Ты черепаха, сдурела что ли, - отвечает верблюд, тут пустыня, жара, какой тут тебе нафиг гололёд?
А нахрена тогда столько песку насыпали?!


- Корычев, ты должно быть устал. - Я ловлю себя на мысли, что говорю полную чушь. У Корычева броня как у танка. Он метаморф.  Адаптирован к этой  планете, жаре и давлению, всем возможным передрягам. Он здесь как на курорте повторяю я. Только температура в  2500 градусов для него будет смертельна. Сейчас 950. Стрелка ползет потихоньку, это  встаёт солнце. Выше 1600 она обычно  не поднимается.

Для него что семь километров по этой ржавой пустыне что сто семь лёгкая пробежка. Пока ничего

- Почти ничего, -  повторяю я вслух.
Звук резко усилился. Словно мы беседуем рядом.

- Не смешно тебе? и мне как то не очень - говорит Корычев. - я уже возле кормовых дюз корабля. Вернее, там где они должны быть. Тут жар как из преисподней. Тысяча восемьсот, по моему, обшивка спеклась. При посадке было четыре тысячи. Предел. Если он перейдет в маршевый режим, эти скалы вокруг расплавятся нахрен. Да и сама корма пойдет по пи... И вот  дальше... дальше. Что дальше я и сам не знаю. Наверное самоликвидация реакции, как думаешь?

- Ты чего молчишь, - спрашивает Корычев, - думаешь, как я туда заберусь?

-Теоретически такое возможно. Но не для тебя. Тут нужен спасательный робот.

- Я и есть спасательный. Робот.

- Нет, ты исследователь. Когда кончится наша вахта, тебя разберут в биолаборатории  на части и соберут снова уже человеком.

- Вот видишь, все таки робот. Собрали, разобрали. И ничего.

- И не думай. Там почти  две с половиной тысячи. Зайдешт и тебе конец.

- Не кричи в микрофон, - спокойно говорит Корычев, - я не глухой. Но  как ты думаешь, что если выдернуть плутониевые сердечники, жар пойдет на убыль?

- Разумеется.  Но ты даже не думай туда лезть.  Твоя шкура этого не выдержит. Внутренности придут в негодность.

- Да нет, что ты. Даже не думал. Только знаешь, если те, что сейчас там, ну, в том отсеке... сколько они еще смогут протянуть?

- Полчаса. От силы час.

- Значит, есть шанс?

- Нет никакого шанса. Твоя задача вскрыть шлюзовую камеру, найти центр управления и включить систему пожаротушения которая почему то не сработала.  Все! Потом можешь возвращаться.

- И так мы сделаем что возможно? - В голосе Корычева слышен сарказм. А звук опять стал далёким. Я понимал, что нас разделят что семь километров и я ничем помочь не сумею как бы ни старался.

- По крайней мере ТЫ сделаешь что должен, а не то что можешь! Дальше не наше дело. Вернёшься на базу, напишем отчёт, соберём манатки и улетим нахрен.


- Значит, как с Ноем? Пусть бог решает? Знаешь, я тут стою возле закрытого шлюза. Думаю, лезть не лезть.

-  Сделай проход  и ладно.

- Я подумаю над этим. Хотя...

- Что?

- Знаешь, я передумал.

- Полезешь в иллюминатор?

- Вроде того...

Корычев что то насвистывает, какой то бравурный марш, опять мешают помехи, голос то возникает и делается объемным то пропадает, потом он сказал: - вот, еще один...один старый анекдот. Там, на земле придумал. Сейчас так как раз кстати. Заходит, значит в бар черепаха и просит стакан воды.

Получает. Затем уходит. Через час снова заходит и снова просит стакан воды. Через час еще.

Ее спрашивают: зачем тебе вода? А она им: а у меня дом горит. Блин... Стакан воды бы сейчас...

Слышны треск помех и сквозь них пробивается невесёлый смех Корычева

Я смотрю на прибор. Температура там где он находится стремительно ползет к красной черте. Тысяча пятьсот, - считаю я, тысяча семьсот.

- Когда почти кончится шкала, скажешь, -попросил Корычев, и ещё, там, в столе письмо, Я своим написал. Как чувствовал. Передай, ладно? Там, на земле.

- Не дури, Корычев. Вернись к шлюзовой камере. Можешь?
Когда будет зашкаливать, скажешь, - сказал Корычев.
- Не дури, Сашка. Вернись к шлюзовой камере и срежь эти чертовы петли. Ещё можешь?!

- Могу. Только ты же знаешь что это не поможет.Помолчи лучше.

И я молчу. Стараюсь не смотреть на термограф.
- Максим, если не сработала автоматическая  система, если не вышли стержни, если я бы пошел туда и начал разбираться, время было бы упущено.

Две тысячи пятьсот. Отчаянно мигает красная лампочка.
Я стараюсь не смотреть но все же смотрю. Корычеву нельзя помочь.

- Максим, скоро взойдет солнце? Максим, почему не отвечаешь...
 

Я не молчу,  стараюсь не смотреть на термограф, просто он уже не услышит.

Две тысячи сто, две тысячи  триста.


- Максим, скоро взойдет солнце?

- Оно взойдет через полторы минуты, Сашка, может быть тебе повезло, ну ведь должен быть запас, должен, нам наверное там, на земле указали не критичную, примерную, а ты можешь, мог наверное в пекло к чертям зайти если надо и выйти, мог ведь?!

Отвернувшись смотрю на картину на стене. Там очень реалистичный стереоснимок сделанный с высоты три километра.

Здесь... на Венере... совсем скоро взойдет солнце. И тогда, расплавленными ручейками, по южному склону огненного плато Иштар потечет золото. Наступит день длиной в целую вечность и будет опять чертовски красиво.













Ранняя версия

- Ну слушай, - говорит Корычев, - стоят возле новенького ковчега Бог с Ноем. Смотрят, значит в даль... что-то долго нет черепахи, - говорит Бог. Наверное не надо было посылать за ней улитку?

В наушниках трещат атмосферные помехи, там давление в триста атмосфер и едва слышно как где-то очень далеко, почти на самом краю огненного плато Иштар смеется Корычев.
Он почти дошел до посадочного модуля. За керамической стенкой плюс девятьсот. Серебро при такой температуре течет ручейком, а золото только только начинает плавится.
Через пару часов взойдет солнце и начнется самое пекло.

- А вот еще, - говорит Корычев, - Ползёт, значит, черепаха по пустыне. Ты слушаешь?
- Да, слушаю.
- Короче измучилась вся, гребёт лапами, а сама на месте практически. Навстречу верблюд. Черепаха его спрашивает: - У вас тут гололёд что-ли?
Ты черепаха, сдурела что ли, - отвечает верблюд, тут пустыня, жара, какой тут тебе нафиг гололёд? А нахрена тогда столько песку насыпали? - Спрашивает черепаха.

- Корычев, говорю я, - Ты должно быть устал. Я ловлю себя на мысли, что говорю полную чушь. У Корычева броня как у танка. Для него семь километров по чертовой пустыне почти ничего.
Почти ничего повторяю я вслух.
- Не смешно тебе?  и мне как то не очень - говорит Корычев. - я возле кормовых дюз. Вернее там где они должны быть. Тут жар как из преисподней.
- Ты чего молчишь, - спрашивает Корычев, - думаешь, как я туда полезу?

- Даже не думай. Там две с половиной тысячи гардусов. Залезешь и тебе кирдык!
- Не кричи в трубку, - спокойно говорит Корычев, - я не глухой.  Как думаешь, если выдернуть плутониевые сердечники, жар пойдет на убыль?
- Тогда можно включать систему цементирования. Пусть погребет весь этот чертов реактор. Но даже не думай туда лезть.
- Да нет, что ты. Даже не думал... Только знаешь, если те, что сейчас там, ну, в том отсеке... сколько они еще смогут там продержаться?

- Полчаса. От силы час.
- Значит, есть шанс?
- Нет никакого шанса! Твоя задача вскрыть шлюзовую камеру, найти центр управления и включить систему пожаротушения. Все! Потом можешь возвращаться.
- И так мы сделаем что возможно? - В голосе Корычева слышен сарказм.
- По крайней мере ТЫ сделаешь что должен, а не то что можешь! Дальше не наше дело.

- Как с Ноем? Пусть бог решает? Знаешь, я тут стою возле шлюза. Думаю, лезть не лезть.
- Только не срезай петли с дверей. Сделай проход что бы пролезть и ладно.
- Я подумаю над этим. Хотя...
- Что?
- Знаешь, я передумал.
- Полезешь в иллюминатор?
- Вроде того...
Корычев что то насвистывает, какой то бравурный марш, опять мешают помехи, потом что говорит: - еще один...один старый анекдот. Там, на земле придумал. Сейчас  как раз кстати. Заходит в бар черепаха и просит стакан воды.
Получает. Затем уходит. Через час снова заходит и снова просит стакан воды. Через час еще.
Ее спрашивают: зачем тебе вода? А она им: у меня дом горит. Блин. Стакан воды бы не сейчас...
Слышны треск помех и сквозь них пробивается фальшивый смех Корычева
Я смотрю на прибор. Температура там где он находится стремительно ползет к красной черте. Тысяча пятьсот. считаю я, тысяча семьсот.
- Когда кончится шкала, скажешь, -говорит Корычев.
- Не дури, Корычев. Вернись к шлюзовой камере и срежь эти чертовы петли. Можешь?
- Могу. Только ты же знаешь что это не поможет. Помолчи.
И я молчу. Стараюсь не смотреть на термограф.
Две тысячи пятьсот. Отчаянно мигает красная капелька.
Я стараюсь не смотреть но все же смотрю. Корычеву нельзя помочь.
- Скоро взойдет солнце?

Оно взойдет через полторы минуты.
Отвернувшись смотрю на картину на стене. Там очень реалистичный стереоснимок сделанный с высоты три километра.
Здесь, на Венере... совсем скоро взойдет солнце. И тогда, расплавленными  ручейками, по южному склону огненного плато Иштар потечет золото. Наступит день длинной в целую вечность  и будет чертовски красиво.