Трансвааль, Трансвааль

      
                Трансвааль, Трансвааль, страна моя.
                Ты вся горишь в огне.

Он шел по ярко освещенным московским улицам, и все звучала в памяти  эта песня, вернее, её первые строки, которые запомнил он с раннего детства. Ему было тогда года четыре или пять, когда отец её спел ему. Пел он не так, как прозвучала она в только что просмотренном фильме – пел грустно и, наверное, романтично, как теперь  казалось… Да, грустно. А потом отец рассказал про каких-то буров, белых людей, приехавших в Африку и живших там, и как англичане напали на них и была долгая война, и все люди на земле сочувствовали этим бурам.
   Это неожиданное воспоминание проснулось благодаря фильму, и он вдруг понял, почему отец рассказывал ему, совсем еще несмышленому анемичному ребенку,  про англо-бурскую войну - ему не с кем было поговорить о своей семье, погибавшей во время коллективизации  и в 37-м. И  он,  совсем ещё маленький, был единственной родной душой, с которой хотелось и можно было поговорить.
   Сколько лет прошло!  и вот, вдруг вспомнилось, ожило прошлое, не виденное, не пережитое, но, оказывается, такое близкое. Оказывается, эти грубые простые люди, которых он видел в кино, – его народ, тоже погибший когда-то до его рождения, и теперь оставшиеся  потомки этого народа, как и он сам, стали неузнаваемо другими; но чувство боли, причастности и родства с ним, говорившим каким-то грубым, иногда не совсем понятным языком, пахавшим землю,  разводившим скот и кормившим себя и всю великую империю,  сделали его сегодня близким ему.

                Трасвааль, Трансвааль,  страна моя…

«Папа!» - вдруг сказал он почти вслух и удивился себе.   
    Москва шумела тысячами машин, стремящейся к метро толпой. Он влился в эту толпу, поплыл вниз по эскалатору, а песня все звучала в его памяти.