Сказание о Нале и Дамаянти

По мотивам древнего
индийского эпоса
«Махабхарата»

История о Наларадже и его возлюбленной Дамаянти была рассказана старым отшельником одному из главных героев Махабхараты, царевичу Юдхиштхире («Араньякапарва», 50-79 главы). Она наполнена поэзией и драматизмом, в ней также присутствует мягкий юмор, позволяющий по-новому взглянуть на героев и ситуацию. Несмотря на несколько тысячелетий, отделяющих читателя от описанных в книге событий, повествование воспринимается свежо и современно. В финале истории сокрыто напутствие всякому, кто с ней так или иначе соприкаснется, успешно преодолеть встречающиеся на жизненном пути трудности и препятствия.

ПОЭТИЧЕСКИЙ ПРОЛОГ

Айравата, Айравата…
Здесь сладчайшим ароматом
синий воздух упоен.
Вскинув мраморные бивни,
наудачу протруби мне,
Айравата, белый слон.

Весь из облака ты соткан.
Пронеси меня над сотней
белокаменных дворцов.
Пронеси над рощей дивной,
где ведические гимны
услаждают мудрецов.

Здесь божественен вкус сомы,
здесь апсар, гандхарвов сонмы.
Бубенцов веселый звон
в звездном небе разольется.
А когда проснется солнце,
а когда оно проснется…
я забуду этот сон.

 СОДЕРЖАНИЕ

Часть I. Сваямвара*   6
Часть II. Искушение   33
Часть III.  В разлуке   43
Часть IV. Обретенный союз 69
Поэзия сердца и разума   84
 
Часть I.
СВАЯМВАРА

1.
Порыв теплого, сильного ветра сорвал цветочные лепестки с подноса молодой служанки и закружил их в воздухе. Девушка ахнула от неожиданности, но уже через мгновение разноцветная пушпа разлеталась из ее щедрых пригоршней, подхваченная потоками воздуха.
В городе шел цветочный дождь. Он осыпал крыши мраморных дворцов и храмов, влетал в золотые арки, кружил над тенистыми прудами и ковром покрывал дорожки парков и садов.
В одном из необычайно изысканных мест лепесток, гонимый ветром, коснулся щеки юной девушки. В этот момент она ухватилась за веревку качели с расположившейся на ней другой девушкой, ее подругой. Даже бегло взглянув на подруг, можно было с уверенностью сказать, что они принадлежали к высшему обществу, и вся окружающая их обстановка говорила о том же. Девушка отвернулась от ветра и увидела стоящую на балконе дворца принцессу.
 «Дамаянти, сокровище наше, спускайся скорее в сад!» – позвала она. «Посмотри, как высоко... мы взлетаем!» – прерывая дыхание и придерживая непослушный конец сари, поманила другая. Ответа не последовало. Тогда первая юная леди, взглянув в сторону балкона, заметила: «Если кто и парит в облаках, так это наша несравненная красавица». Качели стали замедлять ход: девушки, повернув головы, разглядывали ту, что была безответна. «Ах, можно представить, что она сейчас чувствует», – вновь ухватила веревку и толкнула качели первая из подруг. «Даже я начинаю волноваться, лишь только представлю встречу принцессы с доблестным раджей, избранником ее сердца», – поддержала вторая.
На балконе дворца под дождем из падающих лепестков стояла нежноликая юная дева. Ее глаза изливали мягкое сияние, а ветер рассыпал по спине тяжелые темные пряди волос. Тонкие одежды, шитые золотом, облегали стройное, совершенное тело. Царевна Дамаянти – а это была она, – приподняв обнаженную руку, чтобы прикрыть глаза от солнца, внимательно вглядывалась вдаль и была настолько поглощена этим занятием, что не слышала голосов подруг. Она смотрела на ленту дороги, ведущую к воротам столицы.

2.
Раковина звучала призывно и мощно, как проявление воли царя. А, быть может, в этом звуке клокотали чувства отца, выдающего любимую дочь замуж? Величавые павлины, испуганные звуком раковины, подобрали хвосты и малодушно разбежались врассыпную. Но затем, оценив обстановку и вновь приосанившись, хором выразили возмущение царскому вестнику.
Доблестный всадник, посланец благородного раджи, объявлял горожанам указ своего повелителя. Голос богатыря звучал также мощно, как и его раковина: «Прославленный повелитель Видарбхи, царь Бхима, созывает витязей на обряд сваямвары в столицу государства, Кундину».
Глашатай бросил взгляд на раскричавшихся павлинов: «Тем, кто не понял, объясняю: прекрасная Дамаянти – это дочь непревзойденного царя Бхимы. Наша луноликая царевна и жемчужина среди невест. Завтра после восхода солнца принцесса изберет себе мужа. Так что, витязи, князья и княжичи пусть поторопятся, если не хотят опоздать», – добавил вестник уже не столь официально.
Звук раковины завершил это срочное сообщение.

3.
А тем временем земля за пределами Кундины содрогалась от тяжести стремительно несущихся колесниц и гудела от топота слонов, верблюдов и лошадей. Тысячи пеших воинов, сопровождающих своих повелителей, вышагивали по направлению к столице. Звуки их раковин слились в один несмолкаемый гул. В непрерывном людском потоке, сверкая драгоценностями и поражая изысканностью нарядов, выделялись величественные образы наследников царских семей.               
Темнокожий царь томно взирал на кулон с изображением Дамаянти. Его обогнала группа якшей-мистиков, пронесшихся ураганом из скуластых и узкоглазых воинов.
«Тысяча без одного», – сосчитал на лету царь Ритапурна своих спустившихся с гор соперников. «Мой повелитель! Поистине, в счете – нет равного Вам», – воспользовался случаем восславить господина его колесничий, погоняя при этом четверку резвых лошадей. «Яванов – тысяча, да еще три витязя», – вычислил гениальный математик проехавших мимо воинов с одинаковыми усами и кинжалами на поясах. «Млеччхов – пять сотен... да еще один», – посчитал раджа новую группу конкурентов, прибавив в конце обезьяну. Зверь сидел на повозке с дарами царевне и, поравнявшись с раджей, состроил ему гримасу. Ритапурна отвернулся от грубияна и, печально вздохнув, поднес к лицу цветочную гирлянду, украшавшую его наряд. Затем втянул носом аромат цветов и неожиданно для себя самого произнес: «Тридцать три тысячи девять лепестков»...
Витязи спешили на сваямвару, в тайне веря, что судьба улыбнется именно им.

4.
За этим удивительным зрелищем наблюдали два святых странника, наделенных способностью перемещаться по воздуху. Они не преминули воспользоваться таким, довольно удобным, способом передвижения. Оба мудреца были облачены в шафрановые одежды, а их прически представляли собой пучки волос, собранные на затылке. Лица муни были светлы и благостны. Один из них – тот, на плече которого находилась сладкозвучная вина, – отличался мягкостью и проницательностью. Это был Нарада, великий мудрец и Учитель богов. Другой – Парвата – выглядел решительным и непреклонным. Его имя означало «скала». Ветер дружелюбно трепал просторные одеяния муни.
 Парвата притормозил, ухватившись на лету за встречное облако: «Постой, досточтимый Нарада, что это там внизу за полчища? Они спешат на штурм Видарбхи?»
 «Нет, бесстрашный Парвата, – возразил Нарада Муни, – мы наблюдаем поход за сердцем прекрасной царевны Дамаянти…  которая, однако, уже сделала свой выбор».
Он уселся в «кресло», форму которого приняло предупредительное облако. Мудреца Парвату, проделавшего тот же маневр с соседним облаком, внезапно осенило: «О, эта весть может позабавить владыку небес, великого Индру!» Нарада Муни загадочно улыбнулся и изрек: «Более того, дорогой Парвата, мы увидим, какую роль сыграют полубоги в этом представлении». «Тогда летим скорее!» – заторопился Парвата.
И вспорхнув с мягких «кресел», которые тут же приняли первоначальный вид, мудрецы полетели дальше.

5.
Но, не пролетев и двух верст, Парвата «уперся» ногами о воздух, произведя звук, подобный визгу тормозов.
«Кто это там внизу, досточтимый Нарада?» – спросил он, указывая на странных существ на холме.
«Это два злых духа: Кали и Двапара, окруженные спутниками, – сказал Нарада Муни, перебирая ногами в воздухе и разглядывая участников поединка, – они заняты игрой в кости и так увлечены этим занятием, что забыли о сваямваре, на которую страстно желали попасть».
На раскинутом плаще полулежала колоритная личность. Сейчас бы мы сказали, что внешне она напоминающая «хрестоматийного» Мефистофеля – в богатых черных одеждах, украшенных золотом и драгоценными камнями. Напротив его мельтешил круглый человечек с вострыми глазками и манерами шулера. Он постоянно похихикивал и потирал пухлые ручки, готовясь сделать очередной ход в игре. А его маленькие глазки лукаво щурились и все время норовили убежать в сторону. Это крайне забавляло присутствующих там существ с головами собак и летучих мышей, которые шумно реагировали на происходящее, явно стараясь угодить своим боссам.
«Зло и Лицемерие в кругу упырей и вурдалаков! Зрелище впечатляющее!» – Парвата Муни заложил руки за спину: мудрецы беседовали, «прохаживаясь» по воздуху.
«К сожалению, присутствие этих существ никогда не бывает случайным. Они себя еще покажут», – предостерег Нарада Муни.
«Благочестивым людям нечего бояться Кали и Двапары», – уверенно заявил Парвата. Он вознесся над одним из облаков и, «просверлив» в нем отверстие, оказался одетым в пушистую небесную ткань.
«Но Кали может использовать единственную слабость добродетельного человека как лазейку», – задумчиво произнес Учитель богов.
Облако, «надетое» на Парвату, подобно проколотому воздушному шару, стало сдуваться и совсем исчезло, превратившись в коврик под его ногами.
  «Как бы то ни было, все находится во власти Личности Бога, – заключил Нарада Муни, – но нам следует поторопиться: царь небес скучает в ожидании гостей».
«Мы развеем его скуку, – заверил Парвата, – летим!..»

6.
Величественный Индра, наделенный обликом, достойным царя небес, осушив очередной кубок божественной сомы, восседал на инкрустированном троне и рассеянно глядел на трех прекрасных апсар, танцующих перед ним. Хлопнув в ладони, он отправил небесных дев прочь. После чего окликнул свою прелестную супругу, которая в этот момент примеряла новое ожерелье, глядясь в золотой зеркальный сосуд, стоящий перед ней.
«А что, Шачи, супруга наша, не идет ли какой-нибудь гость?» – с надеждой в голосе спросил Индра.
Царственная Шачи, не двигаясь с места, ответила, слегка позевывая:
 «Да, что-то не видать, мой господин».
 Индра пожаловался: «Вот уже третий день пошел, как никто не предстает перед наши светлые очи. Тоска небесная…»
Шачи вытянула перед собой руку ладонью вверх, и на ней, сам собою, возник довольно аппетитный плод манго.
  «А ты, мой господин, испей божественной сомы», – порекомендовала царица. Индра поморщился:
   «А я что делаю? Уж, знать, с десяток амфор осушил. Аж во чреве булькает».
Шачи откусила от райского плода и, поэтому, не очень внятно посоветовала супругу:
   «Крикни гандхарвов с апсарами. Пусть поют и пляшут».
  Индра, махнул рукой:
    «А-а, все те же песни... Ты мне лучше скажи, почему к нам никто не жалует? Где они, богатыри да витязи? Где любезные нашему сердцу кшатрии? Что, сражаться разучились?»
 Шачи, пожав плечами, смачно откусила от спелого плода.
   «И не перечь мне!.. Я – Индра, царь небес!...» – вдруг взорвался раздосадованный владыка, ударив скипетром по золотому подносу с угощением. Поднос вместе с содержимым мгновенно исчез.
Пролетавшее мимо царских покоев облако, услышав звук гонга и голос Индры, остановилось и из любопытства заглянуло в окно. Другое облако, летящее следом, разогнавшись и нечаянно столкнувшись с первым, образовало мощный электрический разряд. Блеснула молния, и загремел гром.
 Шачи вскрикнула и, сделав вид, что лишилась чувств, упала на появившуюся внезапно кушетку. Испуганный Индра стал похлопывать жену по щекам. Затем, схватив кубок и, набрав полный рот сомы, брызнул царице в лицо.
 «Ах, мое сари!» – вскричала Шачи, мигом приходя в себя.

7.
«Узнай от нас, громовержец, что на Земле делается», – сказал Нарада Муни, внезапно представ вместе с Парватой «перед светлые очи» Индры. Индра вздрогнул от неожиданности и уронил на пол кубок. Прилетевшие незамедлительно райские утицы, испили драгоценную жидкость и, засветившись от высоковольтной энергии, выпорхнули в окно.
Придя в себя и оценив ситуацию («ну, наконец-то!»), Индра внезапно преобразился, впрочем, так же, как и Шачи: величественные и радушные, в новых царственных нарядах и со сложенными в почтении ладонями они стояли перед мудрецами.
 «Слава великим Учителям богов! Слава великим мудрецам, осветившим своим визитом наше скромное жилище!» – произнесли небесные монархи.
«Слава жителям райских планет! Да дарует им Свою защиту Верховная Личность Бога!» – ответили, в свою очередь, мудрецы. Вслед за чем немедленно появились два невысоких сиденья-асаны, и возникшие из ниоткуда раковины, золотые тазы и расшитые шелком полотенца в мгновение ока совершили обряд омовения стоп не успевшим опомниться странникам. Наконец, украшенные цветочными гирляндами мудрецы обнаружили, что сидят на асанах за столами, уставленными угощением.
 «У нас есть новости», – сказал Парвата царственной чете, взглянув на Нараду Муни. «Дочь видарбхийского раджи, прекрасная Дамаянти, скоро выберет себе мужа», – мягко улыбнулся Нарада Муни.

8.
 «Ах, как быстротечно на земле время», – вздохнула царица.
 «Дамаянти – это жемчужина среди женщин», – мечтательно произнес царь небес. Но, встретившись взглядом с супругой, поспешно добавил: «Известная своей добродетелью».
 «По красоте меж богов и якшей ей не видано равных», – констатировал Нарада.
После этих слов в резном проеме окна засветились крылатые силуэты любопытствующих гандхарвов и других жителей рая. Статуя в центре фонтана ожила и, разбрызгивая в разные стороны радужные капли, ступила на зеркальный пол. Так явился Варуна – повелитель вод. Весь превратившись в слух, полубог уселся на возникшей асане у стола с райским угощением.
 «Поэтому цари и царевичи, забывшие обо всем на свете, стремятся в Видарбху за рукой и сердцем прекрасной царевны», – прояснил «земную» ситуацию Парвата.
Появившаяся в окне голова местного привратника, белого слона Айраваты, протрубила: «Теперь понятно, почему к нам никто не жалует!»
Между тем, количество присутствующих все возрастало: выразив всем почтение, появились новые гандхарвы и апсары. Ваю – бог Ветра – ворвался в окно небольшим светящимся вихрем. Невесомый полубог, по инерции прокружившись «волчком», как артист балета, и потушив несколько свечей в золотых канделябрах, «завис» в позе лотоса недалеко от Варуны. Варуна чиркнул огнивом, чтобы зажечь стоящие рядом с ним светильники, и из этого пламени, подобно джину, «вырос» рыжеволосый Агни. Выразив почтение Индре, Варуне, Ваю и всем присутствующим, бог огня с достоинством уселся между двумя другими повелителями стихий. Потухшие было свечи, вновь весело вспыхнули.
 «Но ведь видарбхийка уже отдала свое сердце?» – сказал Парвата, вопросительно глядя на Нараду Муни.
 «Вы правы, досточтимый Парвата. Ради этого доблестного богатыря и назначена сваямвара», – подтвердил мудрец.
  «И кто же он?» – вырвалось одновременно у Индры и других полубогов.
 Нарада, налив себе сомы из золотого сосуда, поставил его перед собой, и сосуд, увеличившись, превратился в видео-проектный экран. На нем стало появляться изображение.
 «Правитель Нишадхи – могучий сын Вирасены, исполненный всяческих достоинств», – указал Учитель богов на экран, на котором возник образ прекрасного витязя, управляющего четверкой лошадей, впряженных в золотую колесницу. Затем последовала сцена поединка богатыря с тигром. Ее сменил эпизод раздачи пожертвований брахманам, так же, как и другие заслуживающие внимания фрагменты жизни великого царя.
«Благочестивый и благородный Нала», – прокомментировал видеоизображение Нарада Муни.
  «Да, этот раджа – честный и достойный человек», – сказал Варуна, глядя на экран и ставя очередную осушенную амфору в ящик с пустыми сосудами. Агни, поджаривая пламенем, вырывающимся изо рта, одно угощение за другим добавил: «Надежный защитник, меткий стрелок и искусный полководец».
  «Как царь богов меж земных властелинов», – похвалил Индра, явно намекая на собственное величие.
  «Видом подобный Ману!» – восхитилась царица Шачи.
  «И для женщин желанный», – вздохнули апсары. При этом Парвата строго заметил: «Но сдержанный в своих чувствах».
  «Охотник играть в кости...» – произнес задумчиво бог религии Ямарадж, насыпая в чаши портативных весов позолоченные орешки.
Нарада Муни и Парвата при этом многозначительно переглянулись и выразили почтение могущественному полубогу, по деликатности появившемуся во дворце небесного царя незаметно для других его обитателей.
 К сожалению, последней реплике никто, кроме мудрецов, не придал значения.
 «Но как же узнала о нем Дамаянти? Расскажите, Нарада Муни прабху, расскажите!» – подпрыгивая от нетерпения и похлопывая в ладоши, попросила самая юная апсара.
 «Как интересно!» – воскликнули другие апсары.
 «И нам тоже», – поддержали гандхарвы.
 «Мы все хотим знать», – подытожил слон Айравата.
Жители рая в ожидании смотрели на Нараду Муни. Мудрец также оглядел присутствующих и улыбнулся.
«Слава о красоте и добродетелях Дамаянти долетела до царства Нишадха. Всюду только и говорили о прекрасной царевне», – начал он свой рассказ.

9.
 До царя Налы, принимающего отчет своего казначея («…коров роздано брахманам: десять тысяч и еще восемь сотен, что на одну тысячу и еще пять сотен больше, чем в прошлом месяце...») долетели через открытое окно звуки прекрасной мелодии. Приятный голос, видимо, принадлежащий бродячему музыканту, пел:
О, Дамаянти  – дивный дар,
услада сердца, радость глаз,
цветка расцветшего нектар,
красой блистающий алмаз...

Нала повернул голову к окну, но из-за густой листвы ничего не было видно.
«... и на одну тысячу и шесть с половиной сотен больше, чем в позапрошлом месяце», – монотонно твердил казначей.
 «Благодарю, продолжим завтра в это же время», – прервал его царь. Казначей собрал свои отчетные грамоты и, поклонившись, удалился. Проводив его, Махараджа поспешно встал и подошел к окну. Песня зазвучала громче:

О, Дамаянти! Красота,
          смутившись, удалилась прочь,
     тебя увидев. Вновь мечта
           влечет к тебе, о Бхимы дочь.
               
Раджа снял с головы корону, покинул тронный зал и прошел незамеченным мимо двух слуг, высунувших головы в открытое окно. Доносившаяся с улицы песня полностью завладела вниманием придворных. Махараджа Нала взял лежащий на кушетке чадар, который принадлежал одному из слуг, и, на ходу завернувшись в эту ткань, скрыл под ней свой царский наряд. Пройдя по аллее сада, владыка Нишадхи подошел к потаенной двери и, открыв ее ключом, оказался на улице среди жителей столицы.
Неподалеку от стен царского дворца стоял, подыгрывая себе на ситаре,
седовласый слепой музыкант, воспевающий прекрасный образ юной царевны.

                Заря, затмившая собой
                звезды холодный свет ночной –
                о, Дамаянти, боль моя,
                лишь с нею мы теперь друзья.

Луна, сошедшая с небес!
Когда надежды в сердце нет,
когда мечты так хрупок свет –
даруй мне свой прощальный блеск,
  Судьбы крутые виражи,
сплелись навеки боль и жизнь.
Как эти звенья разомкнуть?
Нараяна укажет путь.

В медный кувшин сыпались монеты от благодарных слушателей. Кто-то подносил слепому музыканту фрукты и молочные сласти. Подойдя поближе, Нала снял с пальца один из своих перстней и положил его в кувшин. Когда певец умолк, раздались аплодисменты и восторженные возгласы: «Джая! Джая! Слава прекрасной Дамаянти!»
Нала вышел из толпы слушателей, окружившей певца, и до него донеслось:
 – А я говорю, что царевна подняла вверх левую руку!
В нескольких шагах расположились два художника с кистями и красками. Один из живописцев встал в позу, которую, на его взгляд, могла принять изысканная в манерах юная царевна.
– Вы только послушайте этого невежду! – горячился другой живописец. – Как может благородная царевна Дамаянти поднять вверх левую руку? Вы, коллега, ничего не понимаете в придворном этикете!
– Это я ничего не понимаю?!– оскорбился первый. – В таком случае, вы ничего не понимаете в живописи!..
– Ах, так?
– Да, так!..
Художники продолжали ссориться.
Сын Вирасены, усмехнувшись, подошел поближе. На двух холстах, как в зеркальном отражении, была запечатлена необычайно прекрасная юная дева. Царевна стояла на балконе дворца, осыпаемая разноцветными лепестками. Вот она подняла вверх правую (а на другой картине – левую) руку, заслонившись от солнца... и вдруг в упор посмотрела на Махараджа, задев пронзительным взглядом самое его сердце. Молодой царь замер, сраженный красотой девушки. И опять зазвучала песня бродячего музыканта, но теперь уже родившаяся в уме Налы.
Неизвестно, как долго стоял перед изображением дочери Бхимы потрясенный царь. Чей-то голос вывел его из оцепенения:
          – Такая царевна была бы подходящей супругой нашему повелителю.
 Нала резко обернулся. Разговаривали две женщины, разглядывающие картины.
  – Да, по красоте и добродетелям они достойны друг друга, – поддержала вторая.
Нала поправил чадар и рассеянно побрел к одиноко стоящему дереву. На ветке дерева сидел попугай. Покосившись на царя одним глазом, он неожиданно выкрикнул:
«Дама-я-янти! Дама-я-янти!..»
Махараджа удивленно взглянул на птицу и вдруг заметил коня, щипавшего траву. Его хозяин неподалеку хлопотал вокруг корзин с товаром. Отвязав лошадь от дерева и отдав открывшему было рот вайшье свой золотой браслет с изумрудами, Нала вскочил в седло и поскакал прочь из города.
Хозяин коня, зажав в руке дорогое украшение с инициалами правителя Нишадхи, изумленно глядел вослед удаляющемуся всаднику.

10.
Конь, несущий на себе молодого царя, скакал по дороге к лесу. Ветер дул в лицо Махараджи, трепал его волосы, но ему не хватало воздуха. Сердце Налы готово было выпрыгнуть из грудной клетки.
         «Дама-я-янти! Дама-я-янти!» – отстукивали копыта лошади.
Привязав скакуна, царь спустился к пруду по петляющей меж цветущих деревьев тропинке. Он зачерпнул пригоршню прозрачной воды, чтобы омыть разгоряченное лицо. Затем, положив чадар рядом с собой, присел на поваленное дерево и прикрыл глаза.
Вдруг он услышал хлопанье крыльев и поднял голову: над прудом кружила стая фламинго, собираясь расположиться в этом месте. Нала затаился.
       Приносящие удачу птицы приземлились на берегу, разбредясь в разные стороны. Некоторые из них вошли в воду и грациозно поплыли, отражаясь в зеркальной плоскости, то и дело, погружая в нее свои головки.
Неподалеку от дерева, на котором сидел молодой царь, раздались шорох и курлыканье – вразвалочку, мирно беседуя меж собой, подходили две птицы.
– Вы необычайно, необычайно привлекательны, – донеслось до Налы, – у вас такая точеная шея и такие выразительные глаза, – говорил селезень молодой самке, – я просто не могу сдержать своего восхищения! Вы так же прекрасны, как царевна Дамаянти…
– Но это уже слишком! – не выдержал Махараджа Нала, услыхав последнюю фразу крылатого ухажера. Быстро наклонившись, он поднял с земли свой чадар и стремительно набросил его на находившегося рядом селезня. Птица забилась под тканью. Встревоженная стая, к которой присоединилась молодая подруга потерпевшего, закричав и захлопав крыльями, поднялась в воздух. Затем, сделав круг над озером, покинула опасное место и своего плененного собрата.
Махараджа высвободил голову златоперого фламинго, придерживая сильной рукой его шею.
– Так ты видел Дамаянти? – спросил его царь.
– Я бы рад ответить на вопрос величайшего из повелителей, но когда у меня связаны крылья, я теряю дар речи, – произнес селезень с вежливым достоинством.
– Извини, но мне не нравится разговаривать с улетающими фламинго, – сказал владыка Нишадхи.
– Чего ты хочешь от глупых птиц, которые не понимают, что имеют дело с величайшим на Земле раджей, – проворчал фламинго.
– Для глупой птицы ты хорошо умеешь делать комплименты, – усмехнулся Нала. – Я отпущу тебя, как только получу ответ на свой вопрос.
– Я готов оказать тебе большую услугу, хотя для благородного кшатрия, ты не очень-то учтив.
       – Зато проворен, – Нала засмеялся и погладил птицу по голове. – Скажи, какую услугу ты хочешь оказать мне?
       – Я могу сделать так, что прекрасная царевна Дамаянти не захочет думать ни о ком, кроме... одного чересчур проворного витязя, – гордо произнес фламинго. Взор Налы стал томным и задумчивым.
      – Как же ты сделаешь это? – спросил он.
      – Я выполню то, что предначертано свыше. Завтра в столице Видарбхи, Кундине, я встречу юную царевну, а еще через день вернусь к тебе с ответом, – объяснила птица. Нала сдернув чадар и отошел в сторону:
– Ты свободен. Лети, златоперый! Извини за неучтивое обращение, – сказал он, мягко улыбнувшись.
– Да что там... Ладно, уж, – фламинго расправил крылья и, не мешкая, взлетел в воздух.
– Я вернусь, владыка-а-а!.. – донеслось сверху.
На фоне солнечного диска, клонящегося к закату, горделивая и прекрасная птица летела в Видарбху.

11.
В мраморной беседке, от которой ведет мощеная дорожка, утопающая в зарослях цветущих кустарников, на низких золотых диванчиках разместились несколько человек.
На асане, расположившись перед тремя молодыми девушками, держащими в руках пяльцы с вышивкой, восседал благородный брахман Судева. Это был пожилой человек в белом дхоти и таком же чадаре. Черты его лица производили приятное впечатление, взгляд отличался вниманием, а седые волосы были собраны в пучок на макушке.
Внутреннее убранство беседки отличалось изысканностью – на полу лежали мягкие ковры, а вокруг присутствующих были расставлены золотые вазы с фруктами и цветами.
      Что же касается девушек, то одна из них – Сурабхи, дочь Второго министра –  была необычайно пухленькой, с круглыми румяными щечками. (Украдкой она то и дело откусывала от яблока, которое прятала в складках своего сари).
Рядом с ней разместилась смуглянка с выпуклыми глазами и несколько резковатыми чертами лица. Она ловко прокалывала ткань и вновь извлекала из нее иглу, бросая при этом косые взгляды на подругу и ее яблоко. Вторую девушку звали Ласика. Она была дочерью Первого министра.
  Справа от нее сидела царевна Дамаянти. Движения рук дочери видарбхийского царя были плавными и грациозными, лицо – благостным и умиротворенным. Она внимательно слушала учителя и слегка улыбалась.
– Сколько планетных систем во Вселенной, и какие из них вы знаете? – спросил учитель, посмотрев на каждую из своих учениц. – Ласика, – вызвал он к ответу дочь Первого министра.
– Во Вселенной существуют три планетные системы: низшая, средняя и высшая, – скороговоркой отрапортовала дочь первого министра. Видимо, она все делала очень быстро.
– Правильно, – согласился брахман. – Сурабхи расскажет нам, какие существа обитают на высшей планетной системе.
Пойманная врасплох толстушка молчала с набитым ртом. Ее и без того румяные щечки сделались алыми.
– Дочери Второго министра необходимо знать такие вещи, – покачал головой Судева. – Кто поможет Сурабхи? – обратился он к двум другим ученицам и кивнул Ласике, первой поднявшей руку.
– На высших планетных системах живут полубоги – существа, подвластные Верховному Господу и управляющие процессами во Вселенной, – зачастила смуглянка. – Это возвышенные и могущественные дэвы, тела которых сотканы из эфира...
– Хорошо, Ласика, – остановил ее учитель, – я думаю, главный советник царя будет доволен успехами своей дочери. Запомните, пожалуйста: есть несколько признаков, по которым можно распознать дэвов, когда те приходят на нашу планету. Великие дэвы всегда стоят не запыленные, земли не касаясь, и смотрят, не мигая. Пот не выделяется из пор их кожи, а гирлянды, украшающие их одеяния, всегда остаются свежими, – изрек учитель. Речь его была размеренной и неторопливой.
Разноцветная бабочка, влетевшая в беседку, замахала крыльями и уселась на пяльцы Ласики. Дамаянти, проследив за ней, задержалась взглядом на рукоделии подруги.
– Кто это? – удивленно спросила она шепотом, разглядывая искусно вышитую фигуру богатыря, сражавшегося с тигром.
– Это Махараджа Нала, лучший из лучших и доблестный из доблестных. – Ласика сделала последний стежок, закрепила и оторвала нитку. – Тебе нравится? – спросила она Дамаянти.
– Да, искусная работа, – задумчиво ответила царевна, разглядывая изображение.
– Хочешь, я тебе его подарю?..
Царевна не успела ответить. Учитель, посмотрел в ее сторону:
– Дамаянти, будьте добры повторить то, что я только что сказал.
Дамаянти, положив на колени пяльцы с вышивкой и сложив в почтении ладони на уровне груди, ответила:
– Гирлянды, украшающие одежды полубогов, всегда остаются свежими, почтенный прабху Судева.
– Правильно, – учитель был удовлетворен. – Урок окончен. Вы можете идти, – распорядился брахман.
Девушки выразили пандиту почтение и поднялись с мест.
– Ой, смотрите, смотрите, фламинго летят! – неожиданно низким голосом воскликнула расправившаяся с яблоком Сурабхи, указывая на стаю птиц.
– Это добрый знак, – улыбнулся брахман Судева.
– Кажется, они полетели на наш пруд, – высказала соображение Ласика.        – Бежим туда? – предложила она подругам.
– Идите, я вас догоню, – ответила Дамаянти.
Две девушки торопливо удалились, так же, как и брахман, который при этом захватил свои молитвенные четки и свиток священных текстов.

12.
Дамаянти взяла в руки вышивку подруги и, выйдя из беседки, присела на скамейку в тени цветущего дерева. Она не могла оторвать глаз от фигуры прекрасного витязя, победившего в поединке тигра. Вдруг какой-то звук, раздавшийся в воздухе, заставил ее отвлечься. Царевна подняла голову: златоперый фламинго, сделав над ней круг, опустился у самых ее ног.
– Слава прекрасной Дамаянти, той, что затмила своим сиянием свет весеннего дня, – раскланялся посланник Налы, не упустив возможности блеснуть красноречием.
– Ой, впервые вижу такую словоохотливую птицу! – засмеялась и захлопала в ладоши Дамаянти.
– В отличие от юной царевны, мне удалось повидать значительно больше, – с достоинством заметил селезень.
– И это, наверное, так увлекательно? – вежливо осведомилась девушка.
– Поначалу да, но в конечном итоге, в мире нет ничего такого, чему стоило бы удивляться, – философски заключила птица.
– Вы так мудры, что напомнили мне Первого советника моего отца, – в глазах царевны загорелся лукавый огонек.
– В таком случае, я хочу дать вам добрый совет, – строго сказал фламинго.
– В моей коллекции добрых советов этот будет особенным экземпляром. И так? – мягко улыбнулась девушка. Фламинго огляделся по сторонам и быстро заговорил:
– Выходите замуж только за Махараджу Налу, владыку и царя Нишадхи...
При этих словах Дамаянти покраснела, а вышивка выпала у нее из рук от неожиданности. Подняв ее клювом и учтиво вложив в руки растерянной девушки, птица покосилась одним глазом на изображение и сказала:
– Вот-вот. Это просто тигр среди царей, уж поверьте мне. Ни в красоте, ни в добродетели ему нет равных, – заверил фламинго. – И это понятно даже мне, с моим птичьим умом.
Дамаянти уже оправилась от смущения и слушала птицу, о чем-то сосредоточенно размышляя.
– Что же касается прекрасной и благородной царевны, – продолжал фламинго, – которой также нет равных среди всех виденных мною крылатых и бескрылых, – то уж она, наверняка, не станет отказываться от своего счастья, по воле неба идущего ей в руки.
– Ты прав, крылатый мудрец, – негромко, но твердо сказала царевна. Она внимательно посмотрела на птицу. – Так скажи же все это Нале. – Дамаянти решительно встала. Птица склонила голову и расставила в стороны крылья:
– Исполню, царевна.
Затем, разбежавшись, фламинго взмыл в небо.
Дамаянти смотрела вослед улетающей птице, пока та не скрылась из виду.

13.
– Ну вот, уже лучше! – засмеялся доблестный Бхима, властелин Видарбхи, мощным ударом сломав палицу атакующего противника в учебном бою. – Кто следующий? – спросил он, обращаясь к группе витязей, следивших за ходом боя, когда заметил скачущего всадника.
– Постой, – сказал он вызвавшемуся кшатрию.
Всадник спешился и, выразив почтение, обратился к царю:
         – Владыка, царица просит вас вернуться во дворец.
 Поблагодарив посланника жены величественным кивком, Бхима вновь обратился к воинам:
– Итак, кто принимает бой?!
Палицы скрестились вновь. Но вот непобедимый видарбхиец сделал рывок, и палица соперника, закружившись волчком в воздухе, со свистом упала за ближайшим лесом. Поставив оружие на землю, царь Бхимасена распорядился:
– Мы возвращаемся во дворец.


14.
– В чем же причина нездоровья дочери нашей? – скорее у себя самого, чем у присутствующей супруги, спросил доблестный царь Видарбхи, пребывая в раздумье.
Благородная царица, чертами лица напоминающая свою дочь, встревоженная и опечаленная, стояла рядом с мужем.
– Ах, не знаю, что и думать, – ответила она. – Вот уже три дня, как она не принимает пищи, и три ночи не смыкает глаз. Сегодня же у нее начался жар. Ах, какое горе!.. – слезы покатились по лицу царицы.
– Не надо так переживать, дорогая моя, – утешая, Махараджа обнял жену, – обещаю тебе, что сделаю все, чтобы Дамаянти стала здоровой.
Выразив почтение мужу и прикрыв заплаканное лицо краем сари, царица удалилась.
Проводив супругу, мудрейший Бхима задумался.
За окном, на ветке дерева, сидели бок обок два голубя. Один из них, повернув головку, перебирал перышки у своей пернатой подружки.
Царь Бхима с улыбкой посмотрел на ласкающихся птиц и позвонил в колокольчик.
– «Пригласи-ка ко мне всех брахмано»в, – сказал он слуге. Слуга склонил голову перед повелителем.

15.
        Брахманический совет в присутствии Махараджи Бхимы заседал несколько часов. Посовещавшись между собой и взвесив все «за» и «против», мудрецы пришли к единодушному заключению. Царь Видарбхи вышел из зала собраний удовлетворенным и направился в покои жены, где долго с ней о чем-то беседовал. Так день и подошел к концу. А ранним утром от ворот Кундины скакали верхом глашатаи царя, трубящие в свои мощные раковины и созывающие витязей на обряд сваямвары.
Этот кадр стал последним на экране золотой амфоры в тронном зале небесного царя. Затем изображение исчезло.

16.
Окружившие Нараду Муни апсары обливались слезами восторга. Слон Айравата вытянул хобот и взял со стола салфетку, используя которую как носовой платок, он «затрубил» своим гигантским носом.
– Какая красивая история, – сказала царица Шачи и вздохнула.
– Вот он, вот он, любезный нашему сердцу кшатрий! – вскричал Индра, указывая на экран. – В Видарбху направляется, – догадался святейший.
Взоры присутствующих вновь устремились к видеоизображению: Махараджа Нала, подобный солнцу, восседал в стремительно мчащейся золотой колеснице.
– Поторопись, Варшнея, я на тебя полагаюсь, – сказал он вознице своим могучим голосом.
– Не беспокойся, повелитель, будем, когда нужно, – урезонил тот…
– Все! – не выдержал взволнованный Индра, – Мы едем в Кундину!
– Ах! – воскликнула царица Шачи, упав в обморок на вновь появившуюся кушетку.
– Все равно едем! – отрезал непреклонный супруг.
– И мы тоже! – подключились Варуна, Агни и Ваю, предварительно посовещавшись меж собой.
– Вот и славно! – одобрил Индра. – Так-то оно веселее будет.
 Он надел свой сверкающий шлем и вышел на балкон дворца.
Облака, проплывающие в этот момент по небу, мгновенно выстроились в несколько шеренг и вытянулись, встав на цыпочки по стойке «смирно».
– Пойдете со мной! – сказал им Индра.
– Так точно! – отозвалось воздушное войско и браво зашагало под звуки небесного духового оркестра.

17.
А тем временем небо над головой Налы в мгновение ока затянулось грозовыми тучами. Поднялся ветер.
Вдруг одно из облаков, подобно занавесу, отодвинулось и открыло кусок залитого светом мира. Из-за облака, восседая в золотых колесницах, один за другим явились четверо сияющих великанов, заняв собой все видимое пространство неба, и устремили свои взоры на Налу.
При виде фантастического явления запряженные в повозку кони встали на дыбы, с трудом удерживаемые Варшнеей.
– Приветствуем тебя, доблестный раджа! – сказал Нале рыжеволосый витязь, сверкая пламенными очами.
Царь Нишадхи с достоинством поднялся в своей колеснице.
– Ты, видимо, очень торопишься, но все же сделай одолжение, задержись на несколько минут, – пропел зычным тенором всадник с развивающимися на ветру волосами.
– И брось-ка свои лук да стрелы, они тебе больше не понадобятся, – переглянувшись со спутниками и самодовольно улыбаясь, сказал третий богатырь в золотом шлеме.
– Пойдем лучше с нами, и тогда ты узнаешь, что такое подлинное наслаждение, – гостеприимно пригласил четвертый, то и дело попивая из точеного сосуда.
– Оружие – святыня для кшатрия, ему есть более достойное применение, чем валяться в дорожной пыли. А наслаждение человек носит в себе, и нет нужды идти за ним так далеко, – спокойно ответил Нала, уловив иронию в тоне незнакомцев.
– Ответ принимается, – сказал рыжий великан, и все рассмеялись.
– Благодарю за снисходительность, хоть и не знаю, с кем говорю. К тому же, как вы верно заметили, я тороплюсь. Мне пора. – И царь Нишадхи подал знак возничему. Кони тронулись.
Удивленный Индра (конечно же, одним из витязей был он) немедленно поднял вверх руку, а Ваю надул щеки и выдохнул порцию воздуха. Сильный порыв налетевшего ветра столкнул между собой два облака в форме всадников – при этом копье одного ударилось о щит другого. Раздался гром. Индра щелкнул пальцами, и вырвавшаяся молния поразила одиноко стоящее дерево. Оно переломилось пополам и упало перед колесницей Налы. Кони вновь уперлись о землю и остановились.
– Мы знаем, как ты мудр, образован и смел, – сказал Агни, посылая в дерево свою огненную стрелу. При этом испуганные кони шарахнулись в сторону, чуть было, не опрокинув золотую повозку.
– Так ты по-прежнему не знаешь, кто мы? – спросил Варуна, переглянувшись со своими спутниками. При этих словах он перевернул амфору, которую все время держал в руке. Упавшие из нее капли, превратившись в поток, пронеслись мимо колесницы Налы и разлились прекрасным, поросшим лотосами озером за спиной Махараджа.
– Неужели мы настолько неприметны, что владыка Нишадхи не может распознать, кто перед ним? – усмехнулся царь небес, поправляя свой золотой шлем.
 Нала сделал почтительный жест и склонил голову.
– Да, я узнал тебя, громовержец и повелитель неба. Так же, как и твоих могучих спутников. Примите мои поклоны, великие Индра, Ваю, Агни и Варуна, – сказал он с неподдельным почтением. – Простите, что сейчас не могу поднести вам даров, но сделаю это при первой же возможности.
– Ну, признал никак, – величественно проворчал Индра. – Вы можете быть свободны, – сказал он тучам, и те немедленно очистили небо от своего присутствия. Вновь засветило солнце.
Полубоги вместе с колесницами, уменьшившись в размерах до «нормального» человеческого измерения, спустились на землю и остановились неподалеку от Налы.
– Кстати, о дарах, – понизил голос царь небес, начертив копьем на земле круг и воткнув в центр его стрелу. – Ого! Однако – время, – с беспокойством заметил он, глядя на сотворенные им солнечные часы, – Готов ли ты стать нашим посланником? – нетерпеливо осведомился Индра, обращаясь к земному царю.
– Приказывайте, что нужно сделать. Обещаю, что исполню все, что потребуется, – смиренно произнес Нала.
– Сущий пустяк, – рыжеволосый Агни многозначительно переглянулся с полубогами. – Ты должен возвестить царевне Дамаянти (Нала вздрогнул) о нашем приходе.
– И скажи ей, – воодушевленно добавил Ваю, – мол, ради тебя низошли на землю полубоги.
– Пусть одного из них, – продолжил Индра, – изберет себе мужем.
Небесный царь, знающий себе цену, свысока поглядел на своих божественных «соперников».
От неожиданности Нала лишился дара речи. Немного помолчав, он сказал негромко, но уверенно:
– Нет. Такое поручение выполнить я не смогу.
– Что значит «не смогу»? – изумился Индра.
– Ты же обещал! – в один голос воскликнули трое других.
Махараджа опустился на сидение колесницы и снял свой сверкающий шлем.
– «Дорогая царевна Дамаянти, – не без сарказма заговорил он. – Я проехал тысячи миль, чтобы просить тебя выйти замуж за кого-нибудь из этих достойных мужей, потому что сам я лишился последних извилин в голове!»
– Что ты там бормочешь? – спросил его Индра.
– Я репетирую, – ответил царь.
– Мы будем ждать тебя у ворот столицы, – сказал Ваю.
– Как я попаду во дворец? – задал вопрос «в воздух» Нала.
– Проникнешь, – ответил Индра.
– Хорошо, – сказал царь Нишадхи. Затем вновь надел свой шлем и подал знак вознице. Варшнея потянул за поводья... и колесница оказалась у ворот Кундины. Махараджа огляделся по сторонам.
– Поезжай на конюшни, – сказал он слуге, ступив на землю Видарбхи.

18.
Нала подошел к массивным воротам и на мгновенье остановился. Створка ворот бесшумно распахнулась, открыв взору вымощенную мраморными плитами дорогу.
Солнце уже клонилось к закату, цветы закрыли свои источающие аромат чаши, готовясь ко сну. Не встретив ни души, Махараджа подошел к фасаду изысканного дворца, погруженного в наступающие сумерки. Послышался скрип открывающейся двери. Нала повернул голову. Свет, пролившийся из приоткрытых дверей, осветил розовый куст и тонкие струйки небольшого фонтанчика, бегущие из отверстий в мраморной статуэтке.
По-прежнему никого не было видно. Царь Нишадхи отправился к открытой двери и, войдя в нее, очутился на одной из запасных лестниц. Поднявшись по ступеням и минуя несколько роскошных залов, он услышал звуки музыкального инструмента, юные голоса и мелодичный смех, а затем пение. Голос девушки был удивительно проникновенным. Перед взором доблестного кшатрия возник образ царевны, говорившей с ним:
«Мой богатырь. Пресветлый князь.
Крепка от сердца к сердцу связь.
Молчать?.. Нет изощренней лжи.
Часы отсчитывают жизнь.
Так воздух рассекает плеть.
Мне не по силам одолеть
чувств потаенных глубину:
пловец бездарный, я тону
и не могу не быть с тобой.
Секунды отмеряют боль...»
Нала шел на звуки доносившейся песни. Сердце его при этом учащенно билось, готовое выпрыгнуть из грудной клетки.
«Печаль моя. Моя мечта.
Рисунок на куске холста.
Прекрасный витязь, светлый князь...
Крепка от сердца к сердцу связь».
Царь Видарбхи остановился у ажурной решетки, увитой растениями.
В неярком свете дрожащих светильников и дымке курящихся благовоний ему открылась такая картина: на невысоком диванчике с золотыми подлокотниками и барельефом, откинувшись на шелковые подушки и подогнув под себя ноги, сидела божественно прекрасная дева. Две подруги, стоя за ее спиной, снимали жемчужную диадему, украшавшую прическу юной царевны.
Сидения по обе стороны от диванчика также были заняты: на одном разместилась девушка, игравшая на ситаре, на другом –  та, что пела, держа в руках небольшой альбом с плотными страницами, исписанными ровными строчками стихов. Все девушки были красивы. Комнату оживляло множество цветов в огромных вазах. Нала увидел мраморные арки и пол, устланный мягкими коврами. Изящная мебель была выполнена из золота и украшена самоцветами. Вдоль стен стояли мраморные статуи Нараяны, Кришны, играющего на флейте и полубогов. Небольшие фонтанчики с родниковой водой и клетки с птицами – все эти детали были частями представшей взору царя картины.
Но Махараджа, конечно же, не мог оторвать взгляд от той, что сидела в самом центре всей этой обстановки – от прекрасной Дамаянти, погруженной в томные раздумья. Повелитель Нишадхи  – как сказал бы поэт – пил глазами блестящую красоту юной девы, как пчела пьет нектар цветка. Мысль о том, что он должен отказаться от своей возлюбленной, причинила ему острую боль. Он сомкнул веки, прислонившись лбом к прохладным мраморным перекладинам решетчатой стены. Но тут же, преодолев секундную слабость и вспомнив о данном обещании, Нала шагнул из-за ажурной решетки на освещенное пространство...
Музыка резко оборвалась. Служанки застыли, как изваяния, с диадемой и украшениями, снятыми с принцессы, в поднятых руках. Певунья от неожиданности захлопнула альбом, а изумленная Дамаянти, не мигая, смотрела на Налу, широко раскрыв глаза и привстав на коленях. На лицах девушек был один и тот же вопрос: кто этот прекрасный и нежданный гость?
Увидев общее замешательство, Нала улыбнулся. Ободренная улыбкой незнакомца Дамаянти сделала над собой усилие и, поднявшись с дивана, приветливо заговорила, нарушив неловкое молчание:
– Эти покои так надежно охраняются, что ни один из смертных не может ступить сюда ногой. Кто ты, прекрасный герой, совершивший невозможное? Гандхарв, якша или величественный полубог? Почему ты молчишь?..
Нала смотрел на Дамаянти, и грудь его высоко вздымалась.
– Я пришел в эти покои по воле могущественных дэвов, как их посланник, – наконец ответил он. – Меня зовут Нала, повелитель Нишадхи.
Услышав голос незнакомца, и поняв, что перед ними кшатрий, девушки «ожили»: застенчиво улыбаясь, служанки принялись убирать украшения в золотой сундучок, певица углубилась в чтение стихов, и лишь дева, держащая в руках ситар, не зная, чем заняться, сидела, гладя на кончики своих стоп. На Дамаянти же имя благородного гостя подействовало, как удар грома. Лицо ее залилось краской. Она стыдливо потупила взор, но затем, подняв свои длинные ресницы и нежно улыбнувшись прекрасному витязю, сделала несколько шагов ему навстречу:
– Так ты – Нала? – сдерживая изумление и радость, спросила царевна. Но, внимательно вглядевшись в лицо повелителя Нишадхи, вдруг стала серьезной.
– Ты пришел сюда по воле дэвов? – удивленно переспросила Дамаянти. – В чем же заключается их воля?
Нала опустил голову, затем решительно произнес:
– Хранители мира явились на Землю ради тебя, прекрасная царевна, и хотят, чтобы одного из них ты избрала своим мужем. Их четверо:
сам царь небес – могущественный Индра; Варуна – средоточие воли и повелитель вод; Ваю – непревзойденный Бог ветра и владыка огня – Агни...
– Это невозможно, – твердо ответила Дамаянти. – Витязи созваны на сваямвару ради земного царя.
– Но смертные не достойны пыли со стоп миродержцев, настолько велико их могущество, – Нала избегал глядеть в лицо Дамаянти. – Избрав одного из них, ты поступишь разумно.
– Мое сердце уже занято. В нем нет места для другого, – решительно произнесла девушка.
– И кто же он? – негромко проговорил Нала.
– Ты, повелитель Нишадхи, – ответила царевна. Нала закрыл глаза и побледнел.
– Но если ты отвергнешь меня, – по лицу Дамаянти покатились слезы, – жизнь больше не будет мне нужна!.. Фламинго сказал, что Нала сделает меня счастливой, а он, оказывается, пришел, чтобы отнять, мою жизнь... Прощай, мой господин! Живи долго и будь счастлив, – она закрыла лицо рукой и отвернулась от царя, собираясь уйти.
– Постой, самая разумная среди дев, – поспешно остановил ее Нала. Теперь он прямо смотрел в глаза своей возлюбленной. – Как может обмануть птица, прилетающая к людям по воле неба и приносящая удачу? Скажи, разве может быть не исполнено предначертанное свыше?..
Дамаянти устремила пытливый взгляд на Налу. Затем, улыбнувшись сквозь слезы, сказала:
– Пусть великие дэвы примут мои поклоны. Завтра, следуя воле неба и своего сердца, перед лицом полубогов и всех присутствующих, я изберу тебя, мой повелитель, своим мужем, – царевна сложила руки в почтительный жест и склонила голову. Лицо Налы озарила радость.
Подняв глаза вновь, Дамаянти не увидела своего возлюбленного на прежнем месте. Он исчез.
Царь же очнулся стоящим перед массивными воротами, от которых он начал свой путь во дворец прекрасной видарбхийки.

19.
Музыка вселяла надежду. Под звуки флейт, тамбур, ситар, эсараджа и мриданг искусные танцовщицы вели разговор языком мимики и жестов с присутствующими на сваямваре гостями. Над помостом, где собрались поражавшие великолепием нарядов цари, стоял приглушенный гул: раджи, разместившиеся на мягких сидениях и поглядывавшие на сцену, вели неторопливую беседу в ожидании начала обряда.
Внезапно раздались звуки раковин и голос, возвестивший: «Царевна Видарбхи – Дамаянти».
Повисла напряженная тишина – такая, что стало слышно жужжание пчелы, облюбовавшей гирлянду хрупкого юноши в голубом тюрбане, похожем на цветок, тщетно пытавшегося прогнать непрошеную гостью.
Появление Дамаянти вызвало возглас восхищения. Немыслимо прекрасная, в сопровождении двух подруг, лица которых были прикрыты сари, она шла по коврам помоста, позванивая ножными колокольчиками.
– Семьдесят два!.. Семьдесят два золотых бубенчика! – восторженно воскликнул бледный махараджа Ритапурна. Потянувшись корпусом вперед, он чуть не упал с асаны, но, к счастью все обошлось благополучно.
Царевна, выразив почтение отцу и матери, склонила голову перед присутствующими царевичами. Последние, не сводя глаз с юной красавицы, как завороженные ответили ей синхронным жестом.
Между тем одна из подруг Дамаянти (уже знакомая нам Ласика) прошептала царевне:
– Дорогая моя, посмотри, вон там, справа, рядом с юным царевичем стоит махараджа Нала. Видишь? В серебристых одеждах.
– И вовсе не в серебристых, а в золотистых. К тому же мудрец с бородой, тот, что рядом с ним, не показался мне особенно юным, – возразила другая подруга, небезызвестная Сурабхи.
– Что вы, мои дорогие!.. Я вижу повелителя Нишадхи, облаченным в лиловые одежды. Вон там, у входа на подмостки, – негромко заметила Дамаянти. – О, – удивилась она, украдкой вглядываясь в лица присутствующих, – еще двое...
– Итого пять, – подытожила Сурабхи.
– Полубоги решили посмеяться надо мной, – грустно заключила царевна. – Я не могу распознать подлинного Налу среди дэвов.
– Нужно вспомнить отличительные знаки богов, о которых говорил учитель, – подсказала Ласика.
Девушки присели на отведенные им места. Вновь затрубили раковины.
– В этот благоприятный день Луны и столь же благоприятный час, – начал торжественную речь повелитель Видарбхи, – по отеческому благословению и в соответствии с установленным законом, наша возлюбленная дочь – царевна Дамаянти – изберет в мужья одного из присутствующих здесь владык.
(После этих слов «присутствующие владыки» как по команде выросли на полголовы, потянувшись вверх.)
– Я вспомнила, – опять зашептала царевне Сурабхи. – «Великие дэвы стоят, не запыленные, земли не касаясь, и смотрят, не мигая», – процитировала она.
– Я знаю, – сказала Дамаянти. – Но сегодня боги своих знаков не являют...
– Еще есть время, – успокоила ее Ласика.
– Да, и я воспользуюсь им, чтобы просить защиты у самих дэвов, – сказала юная видарбхийка.
Она молитвенно сложила руки на груди и прикрыла глаза.
А в это время величественный Бхима распорядился:
– Возвестите имена присутствующих махараджей!
Зазвучала музыка.
– Махараджа Ритапурна, сын Бхангасуры – царь Айодхьи, – объявил глашатай. Махараджа Ритапурна склонил голову и сложил ладони на уровне груди. При этом сидящие рядом витязи, опасливо покосились в его сторону, предупредительно отодвигаясь от неусидчивого соседа.
– Пушкара, сын Шучи, царя Малавы, – прозвучало следующее объявление, заставшее хрупкого юношу с длинной шеей за попыткой отогнать надоевшую ему пчелу. Услышав свое имя, он также сложил ладони и поклонился.
Сидящий рядом богатырь из племени ракшасов с бритой головой в виде кактуса, покосился на надоевшее насекомое и, сделав стремительный рывок, закинул пчелу в рот.
– Махараджа Шайбья, сын Шиби, – отрекомендовал глашатай посланника Шри Ланки.
 Дамаянти же горячо молилась полубогам:
– О, прекрасные дэвы, мудрые и могущественные! Примите мои поклоны и будьте милостивы, чтобы ни словом, ни мыслью я не совершила измены…
 По щекам бедной девушки катились слезы.
– Вы видите мое сердце и преданность Нале, – говорила она, – видите мою непреклонность и знаете мою клятву ему. И если славный витязь действительно послан мне по воле Всевышнего – силой этой правды – примите ваши образы, Хранители мира!
Дамаянти открыла глаза и увидела, как в разных местах арены четыре витязя «вознеслись» над своими сиденьями и повисли в воздухе. При этом, несколько шокированные свои «полетом», они, не мигая, смотрели на юную царевну. И только один из «близнецов» остался сидеть в прежней позе, вглядываясь в грустное лицо своей возлюбленной и часто моргая глазами.
– Махараджа Нала, сын Вирасены, повелитель Нишадхи, – объявил «голос».
Счастливая Дамаянти, приняв из рук подруги цветочную гирлянду, поднялась, и грациозно пройдя по помосту, остановилась перед Налой. Махараджа встал. Нежно улыбаясь и потупив глаза, девушка взяла в руки край его одежды и затем положила гирлянду на плечо своему возлюбленному.
          Вырвавшийся вздох был реакцией присутствующих на это событие. На несколько мгновений воцарилась тишина... При этом Махараджа Ритапурна уронил голову на грудь. Юный Пушкара, кротко улыбнувшись, пожал плечами. А у его непритязательного в пище соседа сама собою опустилась нижняя челюсть, чем немедленно воспользовалась проглоченная пчела. Вырвавшись наружу, она села на макушку своего обидчика – сильно напоминавшую кактус – и погрузила в нее свое жало. Выросшая немедленно шишка еще больше приблизила копию к оригиналу.
 Великих мудрецов и других почетных гостей выбор царевны привел в восхищение. Вослед за потрясенной тишиной, хор восторженных возгласов, радостного смеха и счастливых поздравлений надолго поглотил все прочие звуки.

20.
Пламя свадебной агнихотры вспыхнуло в очередной раз, принимая льющееся в него медово-золотистое масло.
– Сва-а-ха!.. – пропел брахман Судева, завершая огненную церемонию.
Царевна Дамаянти, обошла несколько раз вокруг своего супруга, затем, вместе с ним – вокруг священного огня, связанная краем сари с чадаром господина своего сердца.
Под восторженные возгласы и крики: «Джая! Джая! Слава Махарадже Нале и прекрасной Дамаянти!», молодые склонились пред царем и царицей Видарбхи. Во время поклонов, объятий, слез и радостных поздравлений на молодоженов со всех сторон сыпались разноцветные лепестки цветов.
– Ой, что это, господин мой? – спросила Дамаянти у своего супруга, глядя на прекрасную золотую колесницу, летящую к ним по воздуху. Два белоснежных златогривых коня склонили головы и стукнули копытами, остановившись неподалеку от Налы и Дамаянти. Колесница была «нагружена» хрустальными ларцами.
– Это вам дары наши! – прошумел в кронах деревьев налетевший ветер.
– Отныне все стихии будут тебе, Нала, подвластны – прозвенел прозрачными струями фонтан.
– Во время совершения обрядов являться станем тебе воочию, – вспыхнула в небе зарница.
– Даруем тебе также способность готовить пишу, – хрустнул сухим хворостом огонь.
– Да. Вот еще. Двоих детей посылаем вам. Нашей собственной рукою, – произнес великодушный Индра, проявившийся в виде изображения на золотой вазе, стоящей на колеснице. – Сына, стало быть, и дочку. Да не забывайте повелителей своих!.. – смахнул набежавшую слезу царь небес.
Белый аист, выпорхнув из-за облака, принес в клюве две пары детских золотых сандалий с голубыми и розовыми бантиками. Передав зардевшейся Дамаянти подарок, птица вернулась туда же, откуда прилетела.
– Благодарим вас, великие дэвы и предаемся вашей милости и защите, – произнес растроганный Махараджа Нала.
С восторгом глядя на сияющую от счастья жену, царь Нишадхи сказал ей в присутствии всех:
 – Прекрасная, ты предпочла меня могущественным полубогам, и я клянусь, что буду с тобой до тех пор, пока держится в теле дыхание...
Так стояли они, взявшись за руки и глядя друг на друга. Потеряв счет времени, они уже не замечали всего, что было вокруг них.

21.
– Стой! Стой, мошенник! – вскричал Кали голосом, от которого повеяло леденящим холодом.
Маленький толстячок на коротких ножках, что было духу, мчался по пыльной дороге, выставив вперед свой круглый живот.
– Нет, от меня так просто не уходят, – прищурил око злой дух.
Две внезапно выросшие фигуры великанов с выпученными глазами преградили дорогу беглецу. Но плутоватый Двапара, приняв образ такого же кругленького и пузатенького, как он сам, воробья, выпорхнул из-под расставленных ног демонов.
– Чик-чирик! – распорядился воробей, и в воздухе появился гнедой крылатый жеребец – дальний предок знаменитого Пегаса.
Двапара вскочил на него и вновь обрел свой изначальный, подаренный насмешливой природой облик.
Это обстоятельство чрезвычайно развеселило ворону, сидящую на ветке дерева, под которым остановился Кали.
– Кха-кха-кхар! – прикрывая клюв крылом, она содрогалась от смеха.
Расплата пришла незамедлительно: взбешенный Кали вынул из-под своего зловещего плаща сбрую с уздечкой, и в следующее мгновение взнузданная ворона гарцевала в образе крылатого скакуна, несущего на себе черного всадника.
– Ну что, Двапар-р-ра?! – торжествующе прорычал преследователь, настигающий беглеца.
В этот момент в небе возникла золотая колесница. Она стремительно и неотвратимо приближалась.
               
               
22.
Двапара резко пришпорил коня и, не удержавшись в седле, сделал красивый пируэт в воздухе и приземлился у стоп сидящего в колеснице... царя небес.
– О, какая встреча! – широко улыбнулся Индра. – Никак, это Кали и Двапара счастливо предстали перед наши царственные очи!
Двапара опасливо оглянулся на своего преследователя и запел сладким голоском:
– О, мы всегда рады лицезреть повелителей мира, – он еще раз покосился на черного всадника и отполз в безопасное место у стоп громовержца.
Кали, остановив лошадь и натянуто улыбнувшись, выразил почтение Индре легким поклоном головы. Но, заметив приближающиеся колесницы Варуны, Ваю и Агни, пришел в некоторое беспокойство. Однако полубогов явно воодушевило появление двух «старых знакомых».
– Куда это вы так торопитесь? – спросил Индра черного всадника, видя, как крылатая кобылица под ним нетерпеливо топчется на месте.
– Видимо, на смотрины к царевне Дамаянти, – высказал предположение подъехавший Агни.
– О-о, Дамаянти!.. – внезапно вспомнил черный всадник. – Да, конечно. Мы ехали на сваямвару, пока не решили раскинуть партию в «кости», – холодно ответил он любопытным полубогам, намереваясь поскорее от них отделаться.
– И на что же вы играли? – поинтересовался Ваю, втягивая Кали в разговор и ища новый повод для развлечения. – На материальные ценности или на тумаки? – полубоги развеселились.
– На жизненный воздух, – ответил в пику повелителю ветра Кали.
– О, какая честь для нас, – не растерялся полубог. – И что же, успешно?
– Я выиграл у этого шулера, – он указал на Двапару, – пятнадцать тысяч лет жизни.
– Надеемся, щедрейший Двапара сполна рассчитался со своим старым другом? – включился в игру Агни.
Щеки Двапары стали пунцовыми, когда все посмотрели в его сторону.
– О, да, он до сих пор г о р и т желанием сделать это, – парировал Кали.
– Что же, пятнадцать тысяч лет – достойный срок для того, чтобы поумнеть, – философски рассудил Варуна, вызвав усмешки полубогов и неудовольствие Кали. Заметив это, дипломатичный полубог обратился к Двапаре:
– Двапара! Достойные, уважающие себя личности, не любят оставаться в долгу...
– Заплачу;, заплачу;, – горячо заверил тот, сделав честное лицо. – Но сегодня я немного тороплюсь на сваямвару к Дамаянти, – он заморгал глазками, искоса поглядывая на зловещую фигуру своего преследователя.
– Тебе повезло, мошенник, что я тоже тороплюсь, – сказал Кали укрывшемуся у царственных стоп толстяку. – Но мы поговорим после того, как я стану избранником прекрасной видарбхийки, – самоуверенно заявил злой дух, взяв коня под уздцы.
– Уж не думаешь ли ты обручить прекрасную Дамаянти со злой судьбой, которую олицетворяешь? – осведомился задиристый повелитель ветра. При этом Двапара тоненько захихикал.
 Бросив уничтожающий взгляд на поперхнувшегося при этом толстяка, Кали процедил сквозь зубы:
– Да. Я предпочитаю повелевать судьбами, пока другие перегоняют воздух и заливают грязные канавы.
– Не зарывайся, Кали, – предостерег его Варуна. – Ты всего лишь марионетка в руках Всевышнего. К тому же, – усмехнулся он, – далеко не лучший экземпляр.
Самолюбие «повелителя судеб» было задето.
– Что же, пусть «лучшие экземпляры» разбивают свои религиозные лбы в поклонах. Мне моя голова нужна для других целей, – надменно огрызнулся Кали.
– Но-но. Не будем горячиться, – поторопился смягчить назревающий инцидент повелитель дэвов. Сегодня миродержец пребывал в особенном расположении духа и не хотел ничем омрачить его. – Что толку ломать копья, когда сваямвара уже завершилась?
– Завершилась? – изумились Кали и Двапара. – Как завершилась?!
– Очень просто. Дамаянти в нашем присутствии избрала своим супругом Махараджу Налу. Чи-и-и-стейшего и доброде-е-етельнейшего среди раджей. – Приятные воспоминания вызвали добрую улыбку на лице громовержца.
– Налу?! – гневно вскричал Кали, потянув повод лошади так, что «вороная» кобылица встала на дыбы. – Как она посмела? – Но, встретившись взглядом с проницательными полубогами, злой дух умерил свой пыл. – За это дерзкая девчонка будет иметь массу неприятностей, – зловеще предрек он.
– Царевна сделала это с нашего дозволения, – возразил Индра. – Дамаянти и Нала находятся под защитой и покровительством дэвов, – он помолчал, дав Кали прочувствовать свои слова. – Однако, нам пора. Жители рая заждались, – сказал царь небес, расположившись удобней в колеснице. – Прощайте, никак!..
– И не забудь, досточтимый Кали, что «совершивший действия пожинает их плоды». Подумай об этом в течение пятнадцати тысяч лет, которые ты выиграл у Двапары, – крикнул на прощание Агни.
Колесницы полубогов растворились в воздухе.
Двапара успел вскочить на своего рыжего жеребца и дернуть за поводья. Но Кали, восседавший на черной кобыле, опередил его и преградил ему дорогу:
– Стоять! – повелительно крикнул он перепуганному толстяку, вырывая у него из рук повод.

23.
Настроение Кали было основательно испорчено.
– Прихвостни. Религиозные фанаты. Бездарные ремесленники, – процедил он вослед умчавшимся дэвам, затем, задержавшись взглядом на физиономии своего недавнего партнера, сказал примирительным тоном.
– Да не трясись ты, Двапара. Не трону я тебя, – и громко захохотал. При этом испуганный конь вздрогнул, а толстяк засопел и заморгал глазками.
– Н-н-н-о! – крикнул Кали обоим скакунам, придерживая их за поводья. Лошади послушно полетели бок обок «рысцой».
– Жалкие бездари! – лицо черного маэстро, летящего навстречу ветру, перекосило от гнева. – Где им понять масштабы таланта и глубину гения?.. – Кали не мог успокоиться.
– Тпр-р-р-у! – остановил он лошадей. – Знаешь, Двапара, я передумал забирать у тебя пятнадцать тысяч лет жизни. Они тебе самому пригодятся. Не так ли?.. Сейчас я склонен немного поразвлечься. Надеюсь, ты, дружище, составишь компанию старому приятелю? – злой дух, подобно фокуснику, извлек из-под полы своего плаща черный зонт, рукоятка которого заканчивалась острым крюком. – Конечно. Я так и знал, что ты не оставишь меня в трудную минуту, – не дожидаясь ответа, «олицетворенное коварство» внезапно схватил своего спутника за шиворот и, зацепив курту крюком зонта, сбросил с крылатой лошади.
– А-а-а! Помогите! Спасите! – в ужасе заверещал бедный толстяк, полетев вниз на раскрывшемся зонтике, как на парашюте.
– Да не ори ты так громко. Это не прилично, – попросил Кали, направляя лошадей к земле.
Перед самой «посадкой» ворот курты новоявленного парашютиста затрещал. Сорвавшись с крюка, он пролетел несколько метров, подобно мешку, набитому песком, и угодил прямо в огромный муравейник, погрузившись в него по пояс и подняв облако пыли.
– Уф-ф-ф!
– Ну, вот видишь, – сказал злой гений, – мы уже и приземлились. – Он спешился, привязав коней. Затем, подойдя к искусанному муравьями толстяку, выдернул его из развороченной кучи. После чего, встряхнув несколько раз, поставил на ноги лицом к дереву.
– Вот, Двапара, – сказал он, – посмотри. Это ашока – дерево счастья. – Кали вновь засунул руку под полу своего плаща. – Сегодня я хочу возжечь жертвенный светильник в память об этом незабываемом дне. – Он извлек огниво (при этом Двапара побледнел и задрожал). – Это будет очень большая и счастливая свеча в честь знаменательного события –  свадьбы Налы и Дамаянти.
Дерево вспыхнуло. Толстяк отшатнулся в сторону и обессилено плюхнулся на землю. Огонь побежал по веткам, вспугнув сидевших на них птиц. Пернатые тревожно закричали и разлетелись в разные стороны.
– Вот теперь видишь? У счастливого дерева тоже бывает злая судьба. – Кали, довольный своей остротой, засмеялся. – Но вообще-то, злая судьба начинается тогда, когда мы сами себе ее создаем. Конечно же, не без моего участия, но все-таки сами. И я докажу это. А ты, Двапара, будешь свидетелем (Двапара механически кивнул головой). Пьеса, которую я сыграю на этот раз, будет грандиозной по замыслу, утонченной по форме и захватывающей по содержанию. И ты мне в этом поможешь, Двапара!
– Но почему я? – захныкал толстяк.
– Поможешь-поможешь. Ведь ты не хочешь расстаться с частью твоей драгоценной жизни, принадлежащей тебе одному. А, Двапара? (толстяк всхлипнул). Ну, перестань, нам некогда. Мы уходим.
– Куда-а-а? – спросил несчастный, по лицу которого катились крупные слезы.
– Конечно же, в Нишадху. Вперед, Двапара!..
 И, спустя несколько мгновений, они оба мчались, уносимые крылатыми лошадьми.
 
Часть II.
 ИСКУШЕНИЕ

24.
Пуджари зажег фитиль от свечи, возвышающейся над золотым подсвечником, и круговыми движениями поднес огонь прекрасному мраморному изображению Шри Нараяны. Мурти утопало в аромате свежих цветов и дымящихся благовоний, в свете и тепле масляных светильников. Духовные гимны, звучащие в сопровождении музыкальных инструментов, разливались под куполом просторного зала.
В храме кроме жрецов и музыкантов находилось еще несколько человек: мужчина, женщина и двое детей. Судя по внешнему сходству, которым отличались взрослые и дети, можно было понять, что всех их связывали узы семейного родства.
Лица присутствующих были умиротворены и возвышены. Все радостно улыбались. Махараджа Нала, его царственная супруга Дамаянти, их дети –  сын Индрасена и дочь Индрасени, судя по всему, были счастливы. С момента, когда мы расстались с нашими героями, прошло двенадцать лет.
   
                25.
Металлическая лота пролетела над головой крысы и, ударившись о каменную стену пещеры, с грохотом покатилась по полу. Испуганный грызун, оскалив зубы, юркнул в ближайшую щель и исчез.
– Я уста-ал... Я не хочу больше ждать, – капризно тянул толстяк, сидя на соломенной подстилке, недалеко от костра, свет которого поблескивал в его маленьких глазках. – Я не люблю запаха благовоний и вегетарианскую пищу... Я хочу домо-ой...
– Хватит ныть, – прорычал Кали. Его черная тень с ястребиным носом метнулась по стене пещеры. – Мы не уйдем отсюда, не добившись своего!..
 Двапара часто заморгал глазами.
– Но дэвы защищают Налу, – «пропел» он своим опереточным тенорком. –  И его благочестие подобно броне. К тому же он поклоняется Самому Нараяне!.. У нас нет никаких шансов, – снова захныкал толстяк.
– Жалкий неудачник, – презрительная усмешка перекосила лицо Кали. – Ты хочешь, чтобы я все бросил из-за твоей слабости? Двенадцать лет аскезы, трудов и ожидания?! Нет, они не проходят напрасно и будут вознаграждены! Я это знаю также хорошо, как и то, что ты всегда был трусом. Терпение! Мы почти у цели, –  злоумышленник понизил голос. – Я вижу, что Нала, у нас в руках – добродетельный и законопослушный. Ха-ха-ха!.. Но кто-то едет по дороге, – внезапно произнес он другим тоном, услыхав топот копыт и грохот колесницы.
Кали без промедления отодвинул ветошь, закрывавшую вход в пещеру, и через небольшое отверстие выбрался наружу. Двапара последовал его примеру. Они оказались на каменном пятачке, стоя на котором можно было видеть окрестности Нишадхи, в том числе и дорогу, ведущую к воротам столицы. По этой дороге ехала колесница, запряженная парой лошадей.
Черный маг вынул из-под полы своего плаща круглое зеркало и провел по нему рукой. Появилось изображение сухопарого витязя с густыми усами, поднятым кверху подбородком и выступающим на шее кадыком. Выражение лица кшатрия было несколько высокомерным.
– Это уже лучше, – сказал Кали, глядя вглубь зеркала.
Он щелкнул пальцами, и перед ними в воздухе «завис» странного вида карлик с большой лысой головой, круглыми глазами и хищным носом. Его грудь, поросшая густой шерстью, была обнажена. Нижнюю часть туловища прикрывала видавшая виды гамча, из-под которой торчали короткие кривые ножки с огромными немытыми ступнями.
– Я хочу все знать об этом усаче, – Кали, обращаясь к карлику, указал на изображение в зеркале.
– Слушаюсь, повелитель, – фальцетом ответил слуга и, выразив почтение, исчез.
Кали вернулся в пещеру и, присев к огню у каменного «стола», принялся нетерпеливо постукивать по нему металлической лотой. Двапара, усевшись на почтительном расстоянии от черного мага, весь превратился в слух.
– Готово, – заговорил вновь появившийся «секретарь». – Сын Вирасены, Пушкара. Младший брат Налы. Получил в наследство от отца город. Завистлив. Горд. Играет в «кости». Все.
Кали сидел молча и неподвижно. Глядя на него, толстяк предупредительно затаился.
– Свершилось, – наконец негромко проговорил повелитель вурдалаков. – Мой час пробил! – вскричал он и дико захохотал.
Смех, подобный раскату грома, вырвался из пещеры и вихрем пронесся над землей Нишадхи, подняв столбы пыли, которые на несколько мгновений заслонили солнце от взоров ее жителей.

26.
Мраморное изображение Господа Нараяны излучало умиротворение и любовь, осязаемые в атмосфере величественного храма и струящиеся на всех щедрым потоком.
Взяв с золотого подноса пригоршню цветочных лепестков и возложив их прекрасным стопам Божества, Махараджа Нала, обласканный преданными взглядами жены и детей, склонился перед Верховным повелителем.
Вдруг внезапно влетевший пылевой вихрь задул стоящие на алтаре светильники и, прокружившись по храму, разбросал и осыпал пылью цветы и предметы поклонения Божествам.
Перепуганные дети подбежали и прижались к отцу, маленькая Индрасени заплакала. Царица Дамаянти осталась неподвижно стоять, в изумлении глядя на мужа.
По лицу Налы пробежала тревожная тень. Но, мгновенно овладев собой, он утешил детей и, передав их Дамаянти, ободряющие улыбнулся своей жене:
 – Ничего, дорогая моя, сейчас все будет исправлено.
Нала посмотрел на брахманов, собравшихся группой и негромко обсуждавших происшедшее. Лица жрецов были встревожены.
 В помещение алтарной вошел слуга и остановился у порога. Нала обернулся в его сторону.
– Приехал Махараджа Пушкара – младший брат нашего повелителя, – доложил придворный.
Присутствующие переглянулись.
– Ну, что же, идем встречать гостя, – распорядился повелитель Нишадхи, обращаясь к супруге.
Когда царь с царицей и детьми вышли из храма, главный пуджари посмотрел на Божество: по мраморному лику от уголков глаз к подбородку пролегли влажные дорожки, напоминающие следы от еще не успевших просохнуть слез.
27.
– Рад тебя видеть, дорогой Пушкара! – Махараджа Нала раскрыл объятия младшему брату. – Наконец-то ты надумал осчастливить нас своим посещением, – он указал жестом на мощенную дорожку, утопающую в цветах, приглашая гостя проследовать во дворец.
– Я тоже рад видеть тебя здоровым и процветающим, – пристрастный взгляд Пушкары во всем находил признаки богатства и благополучия. – Наслышан о твоих благочестивых деяниях, – в тоне родственника невольно проскользнула зависть.
– Я лишь исполняю свой долг, – заметил царь Нишадхи. – А как же твои успехи, доблестный сын Вирасены? – Нала шутливо похлопал своего младшего брата по плечу.
– Ах, мы не столь удачливы, как некоторые раджи, и не получили милость от могущественных дэвов, – поджал губы младший Вирасенасута.
– Мне кажется, ты несправедлив к себе, Пушкара, – мягко улыбнулся Нала. Беседуя, они подошли к фасаду дворца.
– А вот и наша царственная супруга, – сказал Махараджа, улыбнувшись выходящей им навстречу Махарани Дамаянти.
По ступеням, двигаясь величественно и грациозно, спускалась тонкостанная красавица в прекрасных одеждах. Ее лицо озаряла нежная улыбка. Следом за ней, держась за руки, шли очаровательные мальчик и девочка, несколько смущенные присутствием гостя.
При взгляде на царицу лицо Пушкары покрылось пятнами, а глаза беспокойно забегали в разных направлениях.
Подойдя к мужчинам, Дамаянти скромно потупила взор и, сложив руки на уровне груди, склонила голову.
Пушкара открыл рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого у него получилось только:
– Э-э... а-а... у-у...
– А это – царевич Индрасена и царевна Индрасени, – представил Нала своих детей, которые, в свою очередь, выразили почтение дяде. – Но ты, пожалуй, устал, – добавил повелитель Нишадхи поспешно, уловив смущение на лице брата. Он взглянул на Дамаянти.
– У нас все готово для встречи дорогого гостя, – кротко улыбнулась царица и пригласила:
 – Пожалуйста, пройдемте в дом.
Царь Нишадхи указал брату на фасад дворца. Тот кивнул головой. Но его стопы почему-то намертво приросли к земле. Сделав отчаянный бросок правой конечностью, Пушкара подскочил на месте, подобно цирковой лошади, и на прямых негнущихся ногах зашагал по ступеням дворца, ведомый гостеприимными родственниками.

28.
Обескураженный Пушкара стоял в отведенных ему покоях, и глаза его при этом беспрепятственно поедали прелести молодой, ни о чем не подозревающей царицы, запечатленной придворным художником.
Оторвав от портрета вожделенный взгляд, он посмотрел в окно: солнце клонилось к закату, окрасив небо в тревожные багрово-красные тона и очертив силуэты величественных храмов и дворцов Нишадхи.
– Ну почему все это принадлежит ему, а не мне? – спросил Пушкара у своего отражения в золотой вазе, стоящей на окне. – Разве я хуже? – Он приподнял голову, разглядывая свой «горделивый» профиль, надменный подбородок, пышные усы...
– Нет, ты нисколько не хуже. Ты лучше, – ответило ему отражение голосом Кали. – И все это по праву должно принадлежать тебе.
–  Но разве это возможно? – воодушевился младший сын Вирасены.
– Для умного человека нет ничего невозможного, – урезонил двойник. – Надо только знать способ.
– А я знаю этот способ?.. – Пушкара порылся в своей памяти.
– Конечно. Считай, что он лежит у тебя в кармане.
Пушкара засунул руку в карман курты и нащупал в нем какой-то твердый граненый предмет. Еще через пару секунд на его ладони лежала... игральная «кость». Немного помолчав, он произнес сказанную кем-то до него фразу:
– Вот он. Вот он, мой час! – и залился завистливым смехом.
Неподалеку, словно отозвавшись на этот смех, пронзительно завыл шакал.


29.
– Мое почтение, – Кали вышел прямо из стены, оказавшись в покоях повелителя Нишадхи, и манерно поклонился портрету предка Махараджи Вирасены.
Рядом с ним тем же способом «проявился» настороженный, озирающийся по сторонам Двапара.
– В этих декорациях будет разыграно начало нашей драмы, – сказал черный лицедей, обводя глазами строгую и величественную обстановку царских покоев, предназначенную для решения государственных вопросов, изучения Вед и медитации, – надеюсь, маэстро, Вы хорошо выучили свой текст? – обратился он к своему раскисшему компаньону.
Двапара неопределенно кивнул головой. – Ибо, как скажут в будущем, нет маленьких ролей, – есть маленькие актеры. Я верю в тебя, Двапара. Полубоги будут бросать цветы и кричать «джая!». Кстати, – вспомнил он, – шакалиха из тебя накануне получилась неплохая. Чувствуется родство душ... Но, кажется, сюда идут, – заторопился Кали, прислушавшись. – Уйдем… от греха подальше.
И они удалились тем же способом, что и пришли.

30.
– Так значит, ты не сможешь выделить время своему брату, которого не видел много лет? – Пушкара сделал обиженное лицо и, отвернувшись от Налы, уткнулся глазами в стену.
Продолжая начатый разговор, они вошли в кабинет и уселись на мягкие сидения у невысокого столика с букетами цветов, фруктами в золотых чашах и прохладительными напитками.
– Дорогой мой, через два часа я буду полностью в твоем распоряжении, – примирительно улыбнулся Нала, предлагая «обидевшемуся» гостю изящную лоту, наполненную янтарной жидкостью. Сам он продолжал перебирать бусины деревянных четок.
– Целое утро ты посвятил молитвам, брахманам и коровам, весь день пожертвовал просителям и истцам... Кто же придет, чтобы отнять у тебя вечерние часы? – Пушкара покосился на сосуд с напитком, но, после некоторого колебания, отвернулся от стола.
Царь Нишадхи пожал плечами.
– Но Пушкара, разве тебя весь день не развлекал целый штат придворных шутов, танцовщиц и актеров?
– Ты хочешь сказать, что кривляние шутов восполнило мне твое отсутствие? – младший Вирасенасута поджал губы. – Извини, Нала, но такого приема я не ожидал!..
– Но чего же ты хочешь? – Нала серьезно посмотрел на брата и прекратил перебирать деревянные бусины.
В это время на стене за спинами царей четко обозначилась зловещая тень с ястребиным профилем, отбрасываемая пламенем светильников. И как следовало ожидать, рядом с ней наметилась другая, которая, значительно уменьшившись в размерах, превратилась из круглой в прямоугольную и заняла место среди предметов, стоящих на столе.
– Я хочу видеть тебя и общаться с тобой, – младший брат преданно посмотрел в глаза старшему. – Хочу, чтобы ты избавился от излишней привязанности к роли добродетельного царя. И, наконец, чтобы немного отдохнул и чуть-чуть расслабился. – Пушкара опять повернулся к столу и бросил взгляд на лоту с напитком. Рядом с ней стояла непонятно откуда взявшаяся шкатулка для хранения игральных «костей». Изумленно выпучив глаза, Пушкара осторожно протянул руку к лоте и, не отрывая глаз от шкатулки, поднес напиток ко рту.
– Помниться мне, прежде ты так любил сыграть партию-другую в «кости», – продолжил он, боязливо косясь на таинственный предмет. – А теперь я тебя не узнаю. Тигр среди царей превратился в домашнюю кошку на мягких лапах. Кто же так ловко укротил нашего горделивого и свирепого зверя? – Пушкара отпил из золотого стакана.
Лицо Налы помрачнело.
– Но-но, Пушкара, не стоит искушать спящего тигра, – негромко, но внушительно предостерег царь Нишадхи, – он может проснуться.
– Вот таким ты мне больше нравишься! – спохватился злоумышленник и, поставив лоту, осторожно взял в руки резную шкатулку. Игральные «кости» были на месте все до единой. – В конце концов, почему бы тебе не попытаться на благо своих подданных, своих детей (Пушкара помолчал),  наконец, любимой жены – не попытаться преумножить богатства, пополнив государственную казну новыми сокровищами... Разве это не входит в обязанности кшатрия? – Он стал вытаскивать из шкатулки и раскладывать на столе игральные «кости». – Помнишь бриллиантовое ожерелье нашей династии, которое досталось мне в наследство? – осторожно спросил коварный родственник. – Оно неплохо бы смотрелось на нежной шее прекрасной царицы.
Нала молчал, глядя в пол.
– Но извини. Наверное, я слишком многого хочу, – вдруг изменил тон Пушкара. – В конце концов, кто я такой, чтобы поучать тебя? Неудачник. Никому не известный «брат великого махараджа Налы». Даже в детстве ты всегда был примером для подражания, на который мне указывали все, кому не лень. Так что вправе ли я требовать к себе столько внимания и отнимать твое драгоценное время?.. – самокритичный Пушкара смиренно потупил глаза.
Отодвинув тяжелую портьеру, закрывавшую входную дверь, вошел слуга-секретарь.
– Мой повелитель, – обратился он к царю Нишадхи, – пришли почтенные брахманы и советники.
Придворный ждал ответа, глядя на Махараджу. Нала молчал.
– Скажи им, – наконец произнес он, – что сегодня я отменяю собрание старейшин, – царь перевел взгляд на разложенные на столе атрибуты игры. – Почтенные брахманы могут стать свидетелями нашей с царем Пушкарой партии в «кости». – Старший сын Вирасены встал, и четки выпали у него из рук.
В этот момент тень Налы слилась с другой – страшной и зловещей, и где-то неподалеку закричали вороны. В висках у царя застучало. Предметы расплылись перед его глазами, потеряв очертания. Картины, висящие на стенах, задвигались, а в голове зазвучал чей-то резкий торжествующий хохот...
Нала услышал свой голос, обращенный к секретарю, продолжавшему молча смотреть на него. Голос прозвучал откуда-то издалека:
– Тебе что-то непонятно? – слуга склонил голову и удалился.
– Нала, ты решился?! – Пушкара не мог скрыть охватившей его радости.
– Итак, Пушкара, первая ставка –  бриллиантовое ожерелье, – сказал царь Нишадхи чужим голосом и подсел к столу.

31.
Дамаянти, бледная, с поспешно заплетенными в косу волосами, держала в руках вышивку, подаренную ей когда-то подругой детства: на полотне небольшого гобелена доблестный богатырь по-прежнему одерживал победу в жестокой схватке с тигром. Между тем перед мысленным взором царицы возник совсем иной образ...
Нала, глядя болезненным, ничего не замечающим вокруг себя взором, бросил на стол несколько кубиков из слоновой кости.
 – Всего три очка, – сказал довольный Пушкара. – Бывает больше, – сострил он.
Дамаянти вошла в покои мужа и остановилась неподалеку от играющих в «кости». С тревогой глядя на горящее азартным огнем лицо мужа, она промолвила:
– Царь, у ворот собрались горожане вместе с твоими советниками. Они хотят говорить с тобой. Пожалуйста, прими их!..
Нала неотрывно следил за руками Пушкары, встряхивающими золотую лоту с игральными костями, и молчал.
– Пожалуйста, мой господин, умоляю тебя, – горячо повторила свою просьбу царица Нишадхи. – Выслушай своих верных подданных: их привели к тебе любовь и преданность!..
Известный своей добродетелью раджа оставался безучастным к мольбам супруги. А в это время тень, отбрасываемая повелителем Нишадхи, приняла довольно странные очертания, превратившись в горбоносое существо с клинообразной бородкой. Но никто из присутствующих не обратил на это внимание.
На глазах царицы блеснули слезы. Сложив ладони и поклонившись, она вышла...
У дверей ее ожидал Варшнея, колесничий царя Нишадхи. Охваченная горем Махарани Дамаянти рассеянно взглянула на него и отрицательно покачала головой.
– Нет-нет, это не он, это не наш повелитель, – уверенно сказал возничий и направился к собравшимся у ворот подданным Махараджи Налы.

32.
Дамаянти, нервно сцепив ладони, ходила взад-вперед по комнате. В дверях появилась молодая служанка.
– Что, Брихатсена? – немедленно обратилась к ней встревоженная царица. – Что сказали советники? Произвели ли они подсчеты?..
Не находя нужных слов, девушка молчала. Внимательно вглядевшись в ее доброе лицо, дочь Бхимы негромко произнесла:
– Значит, проиграл раджа свое богатство... Ничего не осталось у могучего повелителя...
 Внезапно лившаяся сил, Дамаянти опустилась на невысокий диванчик и прикрыла глаза. Брихатсена, подойдя к госпоже, села у ее стоп.
– Ах, мой бедный, бедный Нишадец!.. Мой безумный, не внемлющий рассудку раджа... Чья-то черная зависть сыграла с тобой эту злую шутку!.. – по щекам царицы покатились слезы.
– Есть ли другие новости? – немного помолчав и сделав над собой усилие, спросила она у своей верной служанки.
– Вы просили пригласить Варшнею, моя госпожа. Он ждет, – ответила девушка.
Царица прикоснулась рукой к мокрому от слез лицу.
 – Дай мне умыться, – сказала она. Освежив лицо и позволив служанке собрать свою косу в тугой узел на затылке, Дамаянти покрыла голову концом сари и распорядилась:
– Пусть войдет Варшнея.

33.
Рано утром, когда солнечные лучи едва пробились сквозь густую листву, у колесницы, запряженной парой лошадей, стояло несколько человек.
– Будьте умницами, слушайтесь дедушку и бабушку, – сказала Дамаянти, поочередно обняв и поцеловав сына и дочку, приготовившихся взобраться на колесницу.
– Мама, а почему отец не совершает больше поклонение в храме? – глядя на четко очерченный шпиль, увенчанный диском, спросил мальчик.
– Ах, сыночек, наш отец тяжело болен, – глубоко вздохнула измученная женщина.
– А он поправится? – подняла на мать свои ясные очи маленькая Индрасени. В руках она держала сшитого из белого шелка слона Айравату.
– Непременно поправится, мои дорогие, – горячо заверила их Дамаянти. – Помолитесь о нем Господу Нараяне, – попросила она своих детей.
– Я обязательно стану молиться, – твердо произнес юный царевич Индрасена.
– И я тоже, – поддержала брата девочка.
Подошел возничий. Остановившись в нескольких шагах и поклонившись, он сказал:
– Пора ехать, царица. Все готово.
– Хорошо, Варшнея. Спасибо тебе, ты всегда был верен своему повелителю, – с благодарностью посмотрев на возницу, ответила Дамаянти. – Оставь, пожалуйста, колесницу и лошадей в Кундине, а сам поступай, как знаешь.
Услужливая Брихатсена вместе с Варшнеей помогли детям усесться на сидение, поставив у их ног корзину с едой и фруктами.
– Мамочка, приезжай поскорее! Мы будем по тебе скучать, – успела сказать малышка, помахав на прощание шелковой игрушкой, и кони тронулись.
– Поклонитесь от меня дедушке с бабушкой! – крикнула дочь Бхимы своим детям. В глазах ее стояли слезы.

34.
Пушкара торжествовал. Рот его сам собою растягивался до ушей, а подбородок задирался выше обычного.
На стене плясали и кривлялись две безобразные тени.
– Ну, так что, Нала? – от радости голос нового обладателя огромного состояния дал «петуха». – Игра окончена? Всем, на что только может упасть взгляд, теперь владею я... Хотя, постой, – сделал вид, что «вспомнил», младший брат, – у тебя же еще осталась Дамаянти... Ты можешь сделать последнюю ставку. Я даю тебе возможность отыграться. – Пушкара был на редкость великодушен. – Ну как? Идет? – опьянев от рокового везения, он предвкушал очередную победу.
Дамаянти, стоящая в окружении собравшихся здесь брахманов и советников царя – среди которых были уже знакомые нам казначей, царский секретарь, главный пуджари и два служителя храма – замерла, похолодев от ужаса. Глаза ее расширились. В воздухе повисла напряженная тишина.
Нала встал. Бросив на Пушкару полный невыразимой тоски взгляд, он снял с себя шлем, украшения, верхнюю одежду, и, оставшись в одной гамче, не проронив ни слова, вышел из своих бывших покоев.
Бледная Дамаянти, поспешно сняв с себя серьги и ожерелье и отдав все это стоящему рядом главному пуджари, поклонилась брахманам и поспешила за мужем.
Верные подданные и друзья, охваченные глубокой печалью, склонились вослед уходящим повелителям.
– А теперь склоните головы перед новым хозяином! – вскричал, нарушив тишину, раздосадованный потерей Дамаянти младший сын Вирасены. – Или вы мне не рады? А?
Посмотрев на опустивших глаза благородных нишадцев, «новый хозяин» высокомерно осведомился:
– Кто здесь царский секретарь?
Молодой вельможа сделал шаг вперед.
– Объявите мой первый указ жителям Нишадхи, – распорядился игрок в «кости». – Кто накормит или приютит у себя Налу –  будет казнен.
Насладившись произведенным эффектом, он добавил:
–  Все свободны.
 
Часть III. 
В РАЗЛУКЕ

35.
Нала и Дамаянти, усталые и печальные, шли по нагретой солнцем грунтовой дороге. В пути им то и дело попадались невысокие бамбуковые хижины, крытые соломой. Черные кудри и лицо царя были припорошены пылью, а его бедра покрывала короткая гамча. Но, не смотря на это, он по-прежнему оставался могучим витязем, величественным и благородным. Махарани, неотступно следующая за мужем, изнуренная голодом и усталостью, была все так же прекрасна. Она мужественно переносила выпавшие на ее долю лишения. Супруги молчали, потому что говорить не хотелось.
Вдруг где-то неподалеку зазвучал ситар, и знакомый голос запел:

В этом мире
счастье и несчастье,
 словно день и ночь,
как зной и холод, –
не хотят друг с другом
разлучаться...
Мир, как чаша,
на двое расколот.
Но не стоит, друг мой, огорчаться...

Изгнанники слушали красивую, звучавшую неподалеку песню, идя по направлению к бамбуковой хижине. Вдруг открылась дверь, и из хижины вышла крестьянка средних лет, держа на голове корзину с поклажей. Но, взглянув на приближающихся странников, женщина попятилась назад и вновь скрылась за дверью, щелкнув засовом.
Дамаянти, не поняв причину странного поведения женщины, вопросительно посмотрела на мужа, но старший сын Вирасены отвел взгляд в сторону и еще более помрачнел. Заметив царя и царицу, случайные прохожие торопились спрятаться внутри своих домов. Лязгали запирающиеся щеколды, закрывались калитки и двери. И лишь один человек остался стоять на месте, когда с ним поравнялась чета отверженных монархов – слепой музыкант. Он пел:

Если есть начало –
неизменно
окончанье где-то здесь же рядом.
Постоянны только
перемены,
плакать и печалиться
не надо.
Миром правит Время-повелитель,
вечный страж, вершитель
и целитель

Поравнявшись со старцем, царь на мгновение остановился, но вспомнив, что у него больше ничего нет, вновь продолжил свой путь. Дойдя до колодца, находившегося в конце улицы, супруги остановились, чтобы освежиться прохладной водой. Все время, пока Махараджа, помогая жене умыться и попить воды, поддерживал колодезный кувшин, он избегал смотреть ей в глаза. Царица, поблагодарив мужа кроткой улыбкой, смиренно пошла за ним по дороге, ведущей из села. Песня слепого музыканта становилась все тише и тише, пока, наконец, не умолкла совсем.

36.
Солнце, раскалив дорожную пыль, стало медленно склоняться к горизонту.
По дороге между посадок сахарного тростника, брели, обжигая босые стопы, два красивых и усталых человека. Внезапно уколов ногу,  Махараджа Нала остановился, чтобы извлечь занозу. Дамаянти поспешила на помощь супругу, но он жестом остановил ее. Убрав колючку, царь сорвал несколько растений сахарного тростника и, протягивая супруге очищенные сладкие стебли, сказал:
– Эта дорога ведет в Кошальскую землю. А вон там, на юге (он указал рукой) хребты Рикшаванта и Аванти. На востоке – пустыни великих риши. Там много фруктов и корнеплодов (Нала помолчал). Дорога от перекрестка должна привести к видарбхийцам...
Дамаянти, не отводя глаз от лица мужа, заметила:
– В Видарбхе нам будут очень рады. Не так ли, мой дорогой?
– Да, Махараджа Бхима всегда отличался радушием... Но я не оправдал его доверия, – нахмурился раджа.
– Пожалуйста, не говори так, – попыталась утешить мужа Бхьями, дочь Бхимы.
– Но что я еще могу сказать, став причиной твоих несчастий?! – сорвавшись, повысил голос Нала. – Теперь дорога в Кундину для меня навсегда закрыта, – печально заключил он. Дамаянти покраснела и на глаза ее навернулись слезы. Проглотив их, она сказала:
– В таком, случае, зачем ты показываешь эту дорогу мне?..
Глядя на потупившего взгляд мужа, царица подошла к нему вплотную и, взяв за руку, с тревогой в голосе спросила:
– Ты хочешь бросить меня?.. Хочешь, чтобы я одна пошла в Видарбху? Скажи скорее! Быть может, ты думаешь, что если у тебя нет царства и власти, если ты истощен и голоден, то я стала тебя меньше любить?.. Разве я дала повод так думать обо мне?.. – из глаз царицы покатились слезы.
Прижав к груди свою любимую жену, Нала сказал дрогнувшим голосом:
– Мне не в чем тебя упрекнуть – вернее и надежнее друга у меня нет. Не тебя, моя милая, – себя самого я покинул бы...
– Тогда, пожалуйста, не мучай меня, мой господин. Единственное, чего я хочу, – всегда быть рядом с тобой...
Так говорили они, поддерживая друг друга. А между тем, все вокруг умолкло, освещенное лучами клонящегося к закату солнца. Природа, готовясь ко сну, глазами птиц, зверей и насекомых бросила свой изумленный взгляд на двух красивых и измученных усталостью и голодом людей, в обнимку бредущих по направлению к лесу.

37.
Подойдя к опушке леса, царь и царица в изнеможении опустились на траву под кроной раскидистого дерева. Дамаянти прислонилась к плечу мужа, и глаза ее тут же закрылись. Внезапно послышался крик птиц. Проследив взглядом летящих в небе диких гусей, Нала бережно высвободил свое плечо и поднялся.
– Дорогая моя, отдохни немного. Я скоро вернусь, – негромко сказал он задремавшей жене.
Прокравшись на соседнюю поляну, на которой расположились птицы, царь осторожно развязал свою гамчу и стремительным движением набросил ее на двух ближайших диких гусаков. Но те, неожиданно увернувшись, подхватили ткань клювами и взмыли с ней в воздух...
– Хи-хи-хи!.. – услышал повелитель Нишадхи чей-то гнусный смешок. – Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!... – повторилось многократно в воздухе десятками голосов.
– Ах, бедный умалишенный Нала!.. – пропел сладенький тенорок. – Это мы, игральные кости, пришли, чтобы забрать у тебя оставшуюся одежду, которую ты нам задолжал. Прощай, глупец!.. – покружившись над сокрушенным царем, «птицы» исчезли.
Пришедший в крайнее отчаяние, нагой и несчастный раджа опустился на  торчащий из земли пень. Подперев рукой упавшую на грудь голову, он погрузился в тяжкие раздумья.

38.
В воздухе перед черным повелителем появилась фигура большеголового карлика.
– Вам велено было передать, – поклонившись, раб протянул Кали последнюю одежду царя Нишадхи. Взглянув на кусок ткани, демон захохотал:
– Вот так-то оно будет лучше – ближе к естеству. Теперь у нашего аристократа есть шанс избавиться от врожденной гордыни. Ай да Двапара! Молодец толстяк! Кстати, а где он сам? Я уже по нему изрядно скучаю...
– Они просили передать, что больше не придут, потому что, якобы, в расчете с моим господином и отработали ему свой долг сполна, – доложил непроницаемый карлик.
– В каком таком расчете?! – прорычал Кали. – Ах, он негодяй, мошенник. Плут!.. Но ничего, я ему это припомню. – Злодей внезапно успокоился. – Впрочем, это весьма кстати: я избавился от нежелательного соперника, и скоро прекрасная Дамаянти будет моей, и только моей!.. Ты свободен, – отпустил он своего «секретаря».
– А как поступить вот с этим? – карлик указал на гамчу, которую по-прежнему держал в руках.
– Можешь оставить ее себе как трофей. Это будет твоя парадная одежда, – сказал развеселившийся Кали, оглашая пространство наводящим тоску смехом.

39.
Солнце опускалось все ниже. Нала сидел в прежней позе на пне, разговаривая со своей тенью.
– ...Как же, наверное, страдает, находясь рядом со мной, моя бедная Дамаянти?..
– И он еще спрашивает!.. – услышал повелитель Нишадхи чей-то звучащий достаточно фамильярно голос.
– Кто здесь? – царь оглянулся по сторонам.
– Это я, – тень Налы, помахав ему рукой, перевернулась и, потянувшись к соседнему дереву, вертикально выросла в пространстве, обретя человеческий облик. Перед удивленным царем стоял его двойник, облаченный в черный плащ.
– Кто ты такой? – спросил незнакомца Нала.
– Скажем так – я твой разум. Пришел дать тебе ряд необходимых наставлений, пока ты еще окончательно не спятил.
– Давай. Я слушаю, – покорно согласился раджа.
– Оч-чень хорошо, – воодушевился «голос разума». – Посмотри на себя. На кого ты похож, великий повелитель, зашита и опора. Ха-ха-ха! Просто смех!..
– Хватит, – спокойно остановил его Нала. – Это я и без тебя знаю. Когда Дамаянти увидит меня таким...
– А ты что еще собираешься предстать перед ней в таком виде?! – прервал на полуслове двойник.
– Но не брошу же я ее одну в диком лесу, – возразил царь.
– Будь скромнее, Нала. Давай смотреть правде в глаза. Какой из тебя сейчас покровитель? Ты, скорее, обуза для нее. Одна-то она, может, к родным вернется. Глядишь, найдет еще свое счастье. А так – намыкается с тобой, намытарится бедная... – сокрушенно покачал головой «наставник».
– Я дал клятву ее никогда не оставлять, – напомнил Махараджа.
– Прекрати. Не будем. Все это отговорки, – отрезал неумолимый оппонент. – Хотя тебя, конечно, можно понять, – он понизил голос. – Как уйти от такой женщины? Все мы несколько привязаны к своим женам... Но ведь это сантименты. Будь выше, раджа, подумай о ней как о душе! Иногда, чтобы облагодетельствовать человека, нужно только избавить его от своего общества. Ха-ха-ха! – Двойник перешел к решительным действиям. – Значит так. Сейчас мы идем во-о-он в том направлении, и как можно быстрее, пока она не проснулась.
– Я должен с ней проститься! – Нала был тверд в своем намерении.
– Ну, простись, простись, – разрешил «голос разума». – Только короче. Царь Нишадхи еще раз оглядел себя и, сорвав ветку папоротника, прикрыл нижнюю часть туловища.
– Кстати, – заметил двойник, – возьми-ка с собой вот эту вещицу, – он извлек из-под своего черного плаща кинжал с узорчатой рукояткой.
– Это еще зачем? – насторожился Махараджа.
– Чтобы поделить оставшееся семейное имущество – сари твоей святейшей супруги, – двойник скользнул взглядом по фигуре Налы. – Негоже царственной особе щеголять в обезьяньем виде.
– Но ведь Дамаянти останется полуодетой, – возразил раджа.
– Ничего. Ее это не испортит, – утешил «наставник», и рот его растянулся в улыбку.
Помедлив, царь Нишадхи поднялся и неуверенно взял протянутый ему нож.

40.
Утомленная Дамаянти крепко спала, раскинувшись на траве и положив голову на корни дерева. Часть сари, прежде прикрывавшая плечи и грудь, теперь лежала в стороне от нее. Прекрасное, чистое лицо царицы было несколько встревожено, ресницы и веки слегка подрагивали, а густые волосы разметались по земле, выбившись из тугого узла.
Склонившись над любимой, Махараджа Нала, словно в последний раз, охватил взором весь ее прекрасный облик и выпрямился, закрыв глаза. Сердце его разрывалось на части, а тело отказывалось подчиняться.
– Сари, сари отрежь, – напомнил предупредительный «разум». Махараджа рассеяно посмотрел в его сторону и остался неподвижно стоять на месте.
– А-а!.. Дай-ка сюда! – черный наставник поднял с земли валявшийся кинжал и, придерживая рукой край одежды, ловко отрезал от него лоскут.
– Прощай, любимая, – негромко сказал  нишадец бесцветным голосом. – Прости своего потерявшего рассудок супруга... Да хранят тебя дэвы и Нараяна!..
– На, прикройся, – двойник протянул Нале кусок ткани, но тот никак не отреагировал на его широкий жест.
– Ты готов? – заторопил царя Нишадхи неугомонный советчик. – Уходим. Живо. Живо, – он потянул Налу за руку.
Махараджа сделал несколько шагов, но вдруг резко остановился и, развернувшись, пошел назад.
– Ты куда?! – бдительный «разум» явно был обеспокоен упрямством своего подопечного. Нала ускользал из-под его бдительного контроля.
– Не могу я от нее уйти! – на ходу бросил царь.
– Трус! Подкаблучник! Дамский угодник! – увещевания, посылаемые в спину уходящему Махараджу, не производили нужного эффекта. Раздосадованный Кали взглянул на отрезок сари, который держал в руках. – Что же, иди, иди. Пусть Дамаянти полюбуется на своего повелителя во всем его царственном блеске!..
Услышав последние слова, Махараджа замедлил шаг, и, вспомнив о своей наготе, остановился. Кали в образе двойника протягивал ему кусок одежды Дамаянти. Неохотно взяв предложенный лоскут, сын Вирасены обвязал им бедра.
– Ну вот, совсем другое дело, – подзадорил удовлетворенный «наставник». – Теперь ты выглядишь просто по-царски. Супруга будет в восторге!..
Нала с отчаянием взглянул в лицо насмешника, и тяжкий стон вырвался из его груди:
– Оставь меня в покое! Слышишь?! – он с силой отшвырнул Кали, стоящего на пути и в исступлении, бросился бежать вглубь леса, не разбирая дороги.
Запнувшись о кочку (которая оказалась лесным духом, припорошенным опавшей листвой –  иными словами, Лешим), Кали не удержался на ногах и покатился по земле. Разбуженный непрошеным гостем Леший поднял лохматую голову, в недоумении озираясь по сторонам.
Из-за дерева, из расщелины в скале и дупла выглянули три других лесных духа –  названных в народе Кикиморой, Русалкой и Лесовиком, похожим на гриб-сморчок.
– За это ты мне еще заплатишь!.. Истеричка! – зловеще прошипел, поднимающийся с земли Кали. Однако, вскоре он вновь обрел свой «мефистофельский» облик. Злоумышленник встряхнул плащ, от чего представители лесной «нечисти» поочередно зачихали. Заметив вокруг себя аудиторию, злой дух вдохновился.
– Хотя пусть себе бежит! – великодушно позволил он. – От меня далеко не уйдет. А нас ожидает зрелище полюбопытнее: следующая сцена будет исполнена подлинного драматизма. Назовем ее «Пробуждение покинутой Дамаянти». Наверняка, здесь есть на что посмотреть!..
«Нечисть», апатично взглянув на Кали, рассеялась – каждый в своем направлении. Леший при этом смачно зевнул, прикрыв беззубый рот сучковатой рукой.
– Что же, понятно. Ценителей искусства здесь нет. Как угодно. Мы особо не настаиваем, – тон «неоцененного» Кали был сух и сдержан. Проводив несостоявшуюся «публику» презрительным взглядом, он устремил свои помыслы к покинутой супругом Дамаянти.

41.
Нала, в своем отчаянии, не замечая ничего вокруг, бежал до тех пор, пока не рухнул на землю, лишенный последних сил.
Очнулся он оттого, что его гортань наполнилась едким дымом. Махараджа открыл глаза: белое облако надвигалось и окутывало собой все, что было вокруг. Где-то неподалеку горел лес. Мимо него промчалась стая встревоженных пожаром лесных обитателей – оленей, зайцев, дикобразов... С криком пролетели переполошившиеся птицы.
Внезапно Махараджа услышал голос, который звал его по имени:
– Нала!.. Нала! Помоги мне!..
Царь устремился на зов. Становилось нестерпимо жарко. Но голос раздавался из самой сердцевины пекла. Произнеся заклинание – «Ом Шри Агни намаха» – Нала вошел в огонь.
На выжженной земле, свернувшись кольцом, лежал огромный «драконо-образный» змей. Выглядел он очень внушительно. К тому же голова его была увенчана золотой короной. Увидев Налу, чудище, собрав последние силы, сказало:
– Могучий Нала, пролей милость на неудачливого змея, у того больше нет шансов на спасение. Помоги Каркотаке, и повелитель нагов станет твоим другом!.. – голова змея упала и глаза закрылись.
Как только Махараджа прикоснулся к телу Каркотаки, оно необычайно уменьшилось в размерах. Взяв нага, подобно свернутой кольцом веревке, и поддерживая царственную голову, Нала вынес «пострадавшего» из огня, и пламя вслед за этим само собой потухло.

42.
Когда солнечные лучи стали пробиваться сквозь кроны деревьев, и послышалось щебетанье птиц, Дамаянти открыла глаза. Сначала непривычная обстановка удивила ее, но припоминая, где находится, царица села, и заколов растрепавшиеся волосы, огляделась по сторонам. Налы нигде не было видно.
– Махараджа! – позвала она, пытаясь проникнуть взглядом за окружавшую ее зеленую завесу. Но ответом на зов царицы было лишь тревожное щебетанье лесных птиц. Сердце Дамаянти наполнилось горьким предчувствием. – Где же ты, раджа! Пожалуйста, откликнись!.. – царица превратилась в слух.
Неподалеку от супруги Налы, за стволом старого дерева, зловеще чернел знакомый плащ: предприимчивый Кали, намеревающийся сыграть не последнюю роль в данном эпизоде, стоял, впившись жадным взором в тело царицы. Крадучись, он стал продвигаться в ее направлении.
В этот момент из-за ближайшего пня высунулась и вновь исчезла чья-то корявая конечность, облаченная в деревянный башмак. Злоумышленник споткнулся и повалился на землю, сломав куст и зацепившись плащом за корягу.
Выглянувшая вслед за этим сморщенная физиономия, насладившись произведенным эффектом, растворилась в воздухе, оставшись необнаруженной.
Услышав шум, Дамаянти встрепенулась.
– Не прячься, милый! Пожалуйста, выходи скорее, я знаю, что ты здесь... Не шути со мной!..
Она поднялась с земли и поправила сбившееся сари, мешавшее ей двигаться. Но вместо длинного конца, увенчанного узорчатой каймой, в руках ее оказался неровный клочок с торчащими по линии отреза нитками. Пораженная увиденным, захватив болтающийся край одежды, она подбежала к зеленой изгороди кустарника, из-за которой только что донеслись подозрительные звуки. Но и за ней никого не оказалось.
Сидящий на ветке ворон, почистив о кору дерева хищный клюв, покосился на царицу, зловеще сверкнув своим глазом.
Глядя на ворона, дочь Бхимасены сорвавшимся от охватившего ее отчаяния голосом проговорила: – Так он все-таки ушел!..
Ноги ее подкосились, и она медленно опустилась на траву. Глядя прямо перед собой, Дамаянти заговорила:
– Как ты мог сделать такое?.. Ты, благородный кшатрий, в присутствии богов давший клятву?.. Доблестный воин и мудрый наставник бежал, бросив свою верную жену в диком лесу?!. Кто же уходит от блага? Кто избавляется от надежного друга?.. Нет, мой супруг не мог так поступить! Чья-то злая воля вынудила его сделать это...
Лесная «нечисть», наблюдавшая из своих укрытий печальную сцену, расчувствовавшись, захлюпала носами, не переставая утирать бегущие по щекам мутные слезы.
Ворон, внезапно раскрыв клюв, саркастически расхохотался голосом черного Кали:
– Кха-кха-кха!!!
Вздрогнув от неожиданности, Дамаянти, объятая глубокой скорбью, проговорила, посмотрев на зловещую птицу:
– Пусть же это горе найдет того, кто стал его причиной! Пусть, усилившись многократно, вернется к нему это проклятие!!!
Внезапно прогремел гром, и сверкнула молния. С кокосовой пальмы полетели на землю увесистые плоды. Один из орехов стукнул по голове поперхнувшуюся ворону, и она вместе с обломившейся веткой, подобно падающему снаряду, оказалась распростертой на земле. А безудержно рыдающая Дамаянти, не разбирая дороги, углубилась в чащу леса, непрестанно зовя своего мужа.

43.
Кряхтя и охая от боли, то и дело хватаясь за ушибленные места, Кали пытался подняться на ноги.
– Кто бы мог подумать, – прохрипел он, – а на вид такая хрупкая... Кажется, она разбила мне голову и повредила коленную чашечку...
Последние слова злоумышленника потонули в звуке аплодисментов. Он осторожно оглянулся: рядком на бревне сидела группа восторженных зрителей из среды лесной «нечисти». Последняя сцена явно пробудила в них эстетические чувства: Леший от удовольствия широко раскрыл беззубый рот, зеленоволосая Русалка, хлопая кукольными ресницами, бросала томные взгляды на гениального «маэстро», Лесовичок все время подскакивал на бревне, а Кикимора, одетая в лиственное платье, обмахиваясь веером из лопуха, разглядывала «действующее лицо» в сплетенное из тонких прутьев пенсне.
– Пошли вон!!! – неосторожно замахнулся на них потерявший аристократический блеск Кали и застонал от боли.
Публика мгновенно исчезла.
– Она еще поплатится за это, – пообещал он всем и самому себе.
Вынув из-под плаща золотые часы на цепочке, злоумышленник открыл их и повернул рычажок. Стрелки сделали круг по циферблату и исчезли, а вместо них появилось изображение карлика-секретаря.
– Что угодно моему повелителю? – отозвался он.
– Одна особа мне сильно действует на нервы. Разберись с ней. Через пятнадцать минут проверю.
– Слушаюсь, мой господин. Что-то еще?.. – физиономия карлика была на редкость непроницаема.
– Да, «живую воду».
– Не понял, – виновато заморгал глазами секретарь.
– Бестолочь, – прорычал повелитель. – Мне нужна «живая вода». И сию секунду! – в голосе господина послышались угрожающие ноты.
– Слушаюсь! – склонив голову, карлик мгновенно исчез, и вместо него на циферблате часов появились пасущиеся на лугу корова и теленок. «Секретарь» с пустой лотой в форме ночного горшка сел неподалеку от них и стал ждать. Через секунду он радостно вскочил и, подбежав к теленку, подставил под него «судно».
А еще через несколько секунд лота, наполненная жидкостью, стояла перед Кали.
– Ты свободен, – отпустил он слугу, и тот, облегченно вздохнув, растворился.
Кали извлек из-под полы плаща носовой платок и, намочив его присланной жидкостью, положил себе на голову.
– О-о-ох!.. – сморщившись от боли (или от ударившего в нос запаха),
простонал он.
Затем, прихрамывая, добрел до большой коряги и осторожно уселся на нее, ожидая исполнения своего приказа. Часы Кали громко отсчитывали секунды, приближая катастрофу, грозящую Дамаянти.

44.
Свернувшийся кольцами спящий удав внезапно пробудился: что-то тяжелое стукнуло его по голове. Он медленно разомкнул веки. Вокруг никого не было.
Змей нехотя приподнял голову и прислушался. Где-то неподалеку раздались звуки шагов и человеческий голос.
Внезапно ощутив пустоту внутри своей утробы, наг сжался, подобно пружине, и вновь распрямившись, сделал бросок навстречу приблизившейся жертве.

45.
Золотые часы прозвонили. Кали открыл крышку и повернул рычажок. Когда сделавшие оборот стрелки исчезли, он увидел Дамаянти, лежащую на земле и обвитую кольцами удава. С глазами, расширенными от ужаса и полными слез, она кричала, задыхаясь:
– Нала… милый… помоги!.. Спаси меня!..
 Теряя последние силы, царица проговорила:
– Что ты наделал, любимый?.. Что будет с тобой, когда ты вновь вспомнишь меня, освободившись от проклятья?.. Прощай, мой господин!..
– Прощай, прощай! – отозвался злорадный дух. – Допрыгалась, голубушка, – он захлопнул крышку часов. – Ну что же, как говорится, от судьбы не уйдешь.
Удовлетворенный мститель снял с головы уриновый компресс и с размаху запустил его в отдаленно стоящее дерево, переполошив живущих там птиц.
– Теперь очередь за царственным супругом. Сцена следующая, – объявил он, – «Конец повелителя Нишадхи».
Кали зловеще захохотал и растворился в воздухе.

46.
Маленький бельчонок, сидящий на ветке, с хрустом раскусил орех.
– Т-с-с-с! – предостерегла белка-мать, указывая на копошившегося внизу под деревом человека.
Она схватила своего ребенка и мгновенно скрылась вместе с ним в дупле.
Охотник, одетый в дхоти и тюрбан, увешанный луком, стрелами и другим оружием, прикрывал травой и срубленными ветвями ловушку собственного изготовления. При этом он то и дело озирался по сторонам, подстерегая добычу.
Вдруг над зарослями кустарника он увидел ветвистые оленьи рога. Зверолов поспешно приготовился к выстрелу... но рога исчезли. Осторожно ступая, он сделал короткую перебежку и, вновь увидев свою добычу, натянул тетиву лука. Рога и на этот раз скрылись за листвой. Пытаясь догнать быстроногого оленя, неутомимый ловец все более углублялся в лесные дебри. А в это время уже знакомый нам Леший, довольно похихикивая и потирая сучковатые ладони, заманивал незадачливого охотника «бутафорской» подделкой в нужном ему направлении.
Вдруг невдалеке послышался крик – это был зов и просьба о помощи. Бросившись на источник звука, охотник увидел огромного удава, раскрывшего свою пасть над обвитой в кольца жертвой, проговорившей: «Прощай, мой господин! Да хранят тебя дэвы и Нараяна!..»
Мгновенно вынув из ножен острый меч, зверолов одним движением снес голову прожорливому гаду. Тиски змея ослабли. Взяв потерявшую сознание женщину на руки, охотник отнес ее к небольшой лесной реке и омыл водой лицо, предплечья и ладони. Откинув волосы с лица, он невольно замер, пораженный невиданной ранее красотой.
На женщине было обрезанное сари, прикрывавшее нижнюю часть тела и коротенькое чоли, подчеркивающее идеальную форму и упругость ее груди. Когда охотник занялся подготовкой костра, незнакомка пришла в себя.

47.
– Кто ты, о, богиня, подобная лани? Как ты попала в этот дикий лес? – глаза охотника возгорелись страстью в наступающих сумерках.
Потупив взгляд и прикрываясь распущенными волосами, супруга Налы ответила:
– Я дочь царя и жена царя. Здесь я ищу своего мужа, пребывающего в несчастье. Не встречался ли тебе могущественный Нала, повелитель Нишадхи?
– В этом лесу на сотни миль нет никого, кроме моей добычи, – горделиво выпрямился зверолов. – Все здесь подчиняется мне. Что хочу, то и делаю.
– Но человек не может делать то, что ему вздумается, безнаказанно, – осторожно возразила Дамаянти.
– А кто мне может помешать? – Охотник скользнул вожделенным взглядом по телу царицы. – Вот захочу, и ты будешь моей! – осклабился он.
Чувствуя грозящую опасность и мучительно ища в уме выход, Дамаянти попыталась остановить безумца:
– А ты не боишься возмездия? Ведь покусившийся на чужую жену – погибнет. Так говорят Веды.
– Пусть себе говорят, – зло усмехнулся зверолов. – Здесь правят законы джунглей: слабый – добыча сильного! – Не отводя глаз от Дамаянти, он поднялся с места.
– Не смей приближаться ко мне, слышишь? – в негодовании воскликнула пылающая праведным гневом супруга Налы. – Каждый твой шаг приближает тебя к беде!
Пораженный словами царицы, но не желающий отступать охотник, скосил в ухмылке рот и сделал два шага навстречу Бхьями.
– О, могущественные дэвы, о Господь Нараяна, прошу вас, защитите меня, как вы делали это до сих пор! – взмолилась несчастная Дамаянти.
Внезапно налетевший пылевой вихрь швырнул в лицо злоумышленника горсть песка, и тот вынужден был остановиться, протирая свои ослепшие глаза.
Дамаянти бросилась бежать в лес.
Когда зрение вернулось, охотник огляделся и прислушался.
– Я здесь, милый мой, – донесся до него нежный и томный голос. – Иди скорей ко мне, прекрасный рыцарь.
– То-то... Давно бы так, – успокоился зверолов. – Где ты?..
– Я здесь, – игриво ответил голос, – Иди сюда... сюда…
В блеске взошедшей луны охотник увидел силуэт женщины с распущенными волосами, сидящей на камне у воды. Кожа на ее обнаженный груди была матовой и шелковистой.
Завороженный зверолов, вытянув руки вперед, шагнул навстречу красавице, которая приняла его в свои объятья... Внезапно он ощутил что-то скользкое и холодное. В следующее мгновение, охваченный ужасом, он дико закричал, а волосы на его голове встали дыбом. Но было поздно. Неведомая сила подхватила его, как щепку, и бросила в реку. Вслед за ним ушла и длинноволосая красавица, плеснув по воде плавником чешуйчатого хвоста.

48.
Неустрашимая Дамаянти шла и шла вперед, движимая одной целью. На пути ей встречались диковинные леса и заросли, оглашаемые криками птиц и зверей, озера с разноцветными лотосами, скалистые горы с величественными водопадами. В долинах бродили стада оленей, буйволов и вепрей. В лесах она видела диких зверей, раскачивающихся на лианах обезьян и множество змей. Проходила мимо обиталищ ракшасов и упырей-пишачи, но будто бы не замечала всего этого, так как помыслы Бхьями были сосредоточены на одном – она должна была отыскать Налу.
Одежда царицы истрепалась, подол сари висел клочьями, подобно бахроме. Волосы причесывал ветер, фруктовые деревья кормили ее своими плодами, родники, ручьи и реки утоляли жажду. Лицо Дамаянти похудело, и миндалевидные глаза с длинными ресницами, исполненные неизменной печали, казались огромными и еще более прекрасными.
Однажды, идя по лесной тропе, дочь Бхимы сказала, оглядываясь по сторонам:
– Кто же в этом лесу укажет мне Налу?..
Вдруг в двух десятках шагов от нее на тропу выпрыгнул охотящийся тигр. Он широко разинул пасть, и воздух огласился мощным, леденящим кровь рыком. Увидев страшного зверя, царица, словно обрадовавшись возможности что-то узнать о своем супруге, почтительно сложив ладони, воскликнула:
– О, владыка леса! Быть может, ты знаешь, где мне найти моего супруга, повелителя Нишадхи? Я так давно ищу его, терзаемая горем. Утешь же меня, царь лесов. Скажи скорее, не видел ли ты Налу?
Тигр не мигая смотрел на царицу и не двигался с места. Из глаз ее побежали слезы:
– Ах, если ты не можешь ответить, то, пожалуйста, лучший из тигров, облегчи мою участь и разорви это тело на части!.. – вытянув вперед руки, Дамаянти пошла навстречу зверю.
Тигр зажмурил глаза, подобно домашней кошке и, попятившись назад, скрылся в зарослях. Царица остановилась.
– Ушел хозяин леса, выслушав мои причитания... Не понравились они ему. Что поделаешь? В моем сердце не осталось ничего, кроме печали...
– Ах, прекрасная ашока! – обратилась Бхьями к цветущему дереву с густой, раскидистой кроной. – Может быть, ты поможешь мне? Оправдай свое имя, дерево счастья, пошли мне надежду. Что стоит тебе сделать так?
Дамаянти обошла вокруг растения, глядя на нежные, пахучие соцветия и сказала:
– Пусть Нараяна дарует тебе долголетие! Прощай, счастливица! – царица отправилась дальше, неся в уме образ своего без вести пропавшего друга.

49.
Когда Дамаянти вышла из леса, перед ней открылся вид долины, покрытой белым туманом, расцвеченным радужными вспышками. Теплый влажный ветер принес запах цветущих деревьев и пряных трав. Ступая по мягкой, необычайно яркой траве, царица вошла в пелену тумана и оказалась среди множества горячих источников. Немного погодя белое облако рассеялось, открыв взору удивительный фруктовый сад с большим количеством деревьев, отягченных спелыми плодами.
Увлекаемая криками птиц Бхьями вышла к сказочной красоты озеру, вода которого казалась хрустальной, а чистота дна – безукоризненной. По глянцевой поверхности водоема грациозно скользили лебеди и фламинго. Стадо оленей спускалось к воде, чтобы утолить жажду.
Вдруг Дамаянти услышала звуки, заставившие ее сердце трепетать. Нет, она не могла ошибиться – настолько привычными и родными они были, сопровождая ее с детства: исполненный света и умиротворенности голос плыл по волнам ведийских гимнов, подчиняясь самобытному ритму мриданги. Над деревьями то там, то здесь, поднимался белесый дымок от горящих костров. В ту же секунду царица бросилась бежать по тропе, ведущей вниз, к озеру.
На поляне, окруженной фруктовыми деревьями, было много людей, облаченных в одежды отшельников. Святые старцы – риши, достигшие просветления, занимались духовной практикой, пребывали в медитации и совершали огненные ягьи. Дамаянти задержалась у мангового дерева, чтобы отдышаться после быстрого бега и, подумав, сорвала несколько спелых плодов. Затем подошла к огню и, склонившись до земли, протянула подношение возвышенному брахману, готовившемуся к совершению ягьи. Вокруг очага на гладких поверхностях камней разноцветной глиной были начертаны благоприятные знаки и аккуратно разложены спелые фрукты.
– Мир тебе! – сказал муни, принимая плоды из рук Дамаянти, – отдохни у огня и пусть развеются твои печали. Риши обратились в сторону пришедшей, ласково и кротко посмотрев на нее своими проницательными взорами.
– Чем мы можем помочь тебе? – спросил царицу самый древний из мудрецов, сидящий на возвышении с прикрытыми глазами. Он был настолько стар, что глаза его перестали видеть.
– О, лучшие из мудрецов! Пусть всегда царит мир и покой в вашей обители! – смиренно сложив ладони, ответила мудрецам Дамаянти. – Скажите, не заходил ли на эту святую землю мой супруг, славный повелитель Нишадхи, Махараджа Нала?.. Я повсюду ищу моего господина, с каждым часом теряя надежду, а вместе с ней и свою жизнь... Злые и завистливые люди затянули его обманом играть в «кости» и нечестной игрой лишили царства и богатств. Уж не знаю, смогу ли я когда-нибудь обрести утешение?..
Бхьями, задав вопросы, умолкла. Некоторое время молчали и риши. И вот, наконец, старейшина молвил, и лицо его при этом просияло светлой радостью:
– Утешься, прекрасная, чистая сердцем, Дамаянти. Скоро развеются все твои беды. Силой аскез и подвигов вернешь ты доблестного нишадхца. От всех зол он освободится и обретет вновь свое царство... Мы ясно видим это, ибо такова воля Господа.
«Такова воля Господа...» – эхом отозвалось в небе.
Открыв глаза, дочь Бхимы оказалась сидящей над крутым склоном холма, у подножья которого простиралась долина с голубой лентой реки.
– Как странно!.. – изумилась она. – Куда же исчезла святая обитель с отшельниками?.. А может, это был сон? Неужели только сон?.. – Опечаленная царица встала, чтобы продолжить путь, намереваясь спуститься по склону холма к реке. Какой-то предмет упал с ее колен и покатился по траве. Нагнувшись, она подняла с земли... спелый плод манго, один бок которого оказался пропеченным на огне жертвенного костра.

50.
Вынеся из огня спасенного змея, Махараджа Нала собрался было опустить его на землю, но повелитель нагов остановил своего спасителя:
– Постой, достойный раджа! Я еще не успел отблагодарить тебя. Надеюсь, мой господин не очень торопится? – наг, то и дело прислушивался, явно чего-то ожидая. – Вот, теперь пора! – загадочно произнес он, посмотрев зорким оком на тень, отбрасываемую высоким деревом – из-за неподвижной тени дерева выглянула на мгновение другая тень, отмеченная орлиным носом и клинообразной бородкой.
– Не затруднит ли доблестного раджу поднести меня во-о-он к тому дереву? – Каркотака указал направление головой.
 – Ну, хорошо... Если ты так хочешь, –   Нишадец пожал плечами и направился к указанному дереву.
– А не мог бы досточтимый Нала считать свои шаги вслух? – царь нагов был на редкость вежлив и деликатен.
– Что же, пожалуйста, – уступил Каркотаке добродетельный раджа и на этот раз. – Один... два... три... четыре... – начал он. В это время тень с клинообразной бородкой отделилась от дерева и потянулась навстречу тени Махараджа Налы.
– Десять! – сказал царь Нишадхи, когда обе тени слились воедино. Внезапно змей вскинул голову и впился зубами в руку Налы, выпустив в него весь запас яда (Последняя капля нечаянно упала в чашу лесного цветка, и тот мгновенно увял, превратившись в безжизненную метелку).
Нала невольно вскрикнул, а тело его стало меняться, уменьшившись в размерах. Кожа потемнела, на спине вырос горб, лицо сделалось неузнаваемым,  руки – несоразмерно длинными.
– Так-то ты отплатил мне за мою услугу?! – горько воскликнул   Нишадец, глядя на перемены, происходящие с его телом.
Змей в это время уже успел соскользнуть на землю. Он тоже принял другой вид – свой первоначальный образ царственного дракона.
– Успокойся и не переживай, – сказал он Нале низким голосом. – Для тебя мой яд совершенно безвреден. – Я только сделал тебя неузнаваемым.
Нала поднес руку к увядшему цветку, и тот вновь ожил, став ярче и ароматнее прежнего.
– Огонь яда Каркотаки рассчитан на д р у г о г о, любителя острых ощущений, – змей указал на тень Налы, которая при этом мелко затряслась, а затем заметалась в стороны, изгибаясь и корчась от боли. – Теперь уже Кали не придется скучать! До тех пор, пока этот злодей не оставит тебя в покое, пляска будет продолжаться.
 Нала с удивлением посмотрел на свою скачущую тень. Повелитель нагов пояснил:
– Такова цена за страдания невинных людей, причиненные им... Не унывай, – утешил он сына Вирасены. – Возьми эту одежду. – Внезапно появились курта и дхоти, расшитые золотом. – Когда захочешь вернуть свой образ, набрось это на себя и подумай обо мне.
Одежда сама упаковалась в воздухе и влетела в возникшую ниоткуда суму.
– А теперь ступай к царю Ритапурне в Айодхью. Назовись Бахукой – возничим и попросись к нему на службу. Он станет тебе другом и даст знание игры в «кости». Овладев этим знанием, ты вернешь утраченное царство. И Кали будет побежден тобою… Запомни то, что я тебе сказал! Ну вот, пожалуй, и все, – подумав, заключил повелитель нагов. – Прощай, друг мой, и знай, что вскоре все изменится.
– Прощай, Каркотака, – ответил ему Нала, ставший Бахукой. Поклонившись, он надел на плечо свою суму и направился в Айодхью.

51.
Когда последние груженые повозки, переправившись через реку, коснулись берега, а лошади, отфыркиваясь и стряхивая воду, вслед за величественными слонами ступили на прибрежный песок, хозяин каравана – бородатый человек средних лет с серьезным загорелым лицом – подошел к небольшой группе почтенных брахманов, неторопливо беседующих в ожидании конца переправы.
– Я намерен сделать небольшую остановку, – сказал он, – нужно перезапрячь лошадей. Да и люди устали.
– Поступайте, как считаете нужным, господин Шучи, – ответил за всех седой брахман, одетый в белое дхоти и старенький чадар. – Вы хозяин каравана и лучше нас знаете, что следует делать.
Трое других прабху утвердительно кивнули.
Рыхлый купец, услышавший разговор, сказал, недовольно скривив губы:
– Простите, господа, – но для меня время – это деньги. Каждый лишний час пути отнимает у меня прибыль.
– Никогда не стоит торопить события, ибо будущее неведомо нам, –
с полуулыбкой ответил ему один из брахманов. – Жизнь – это настоящее. Принимайте все как милость Всевышнего...
И вдруг все разом умолкли и повернули головы в одном направлении. Из леса, в ореоле солнечных лучей, грациозно ступая, шла удивительной красоты женщина. Она была полуодета, с густой копной давно не видевших гребня волос, с огромными печальными очами, горящими странным огнем. В наступившей тишине стали отчетливо слышны крики снующих над водой птиц.
Люди, столпившиеся на берегу, по-разному реагировали на ее появление. Испуганные матери поспешно взяли на руки своих детей. Кто-то в раздумье смотрел на пришелицу – со страхом и недоверием или с удивлением и невольным трепетом. Сердца некоторых из них исполнились состраданием при виде этой удивительной женщины.
Остановившись в нескольких шагах от группы мужчин, прекрасная незнакомка выразила им почтение.
– Кто ты, милая, и что ищешь в этом диком лесу? Какого ты роду, скажи, не бойся? – ласково спросил ее пожилой брахман.
Дамаянти, подняв глаза на брахмана, кротко ответила ему:
– Я дочь раджа, повелителя Видарбхи, и муж мой – тоже царь, Махараджа Нала. Вот его и ищу я, верная ему... злыми людьми с ним разлученная... Может быть вы, почтенные прабху, сможете меня утешить: скажите, не встречался ли вам в пути владыка Нишадхи?
– Видали мы таких дочерей раджи!.. – зашипел, подозрительно прищурив глаз, толстый, завистливый купец. – Не верьте ей, господа. Все она врет, эта ракшаси... Водитель каравана неуверенно взглянул на брахмана.
– Нет, дитя, ни единого человека, кроме тебя, не встретили мы в этом лесу, – мягко ответил тот, оставив без внимания злобные предостережения торговца.
– Скажите, достойные господа, куда идет ваш караван и нельзя ли мне пойти с вами? – сказала Дамаянти, молитвенно сложив руки.
Присутствующие обратились в сторону Шучи. Хозяин каравана, взглянув на брахманов и немного подумав, сказал:
– Караван наш торговый и идет он в чедийскую землю. Я его хозяин. Можешь присоединиться к нам, если пожелаешь.
Остановив взглядом начавшего было возражать толстого купца, он сказал своему помощнику:
– Поднимай людей. Пора трогаться.
Дамаянти поблагодарила караванщиков и вскоре пошла рядом с брахманами в столицу Чеди, став частью большой вереницы странников, утомленных длительным переходом.

52.
В матовом свете луны стадо диких слонов неспешно продвигалось к лесному озеру на водопой. Вожак, внезапно насторожившись, вскинул вверх свои заостренные бивни и, задрав хобот, зычно протрубил, прорезав ночную тишину мощным, гулким звуком.
Через несколько секунд он услышал ответный боевой клич – ручные слоны остановившегося на ночлег каравана приняли вызов своих диких сородичей. Обретя воинственный вид, ужасающий своей неукротимой яростью, слоны бросились вперед, подобно лавине, ломая и круша все попадающееся на пути...
Дамаянти пробудилась от страшного шума, душераздирающих криков, ржания лошадей и тяжелого топота, сотрясающего землю. В ярком свете луны, отражавшейся в лесном озере, она увидела людей, мечущихся и снующих в ужасе среди разъяренных гигантских животных.
– Спасайтесь!!! Уходите скорее! Бегите!.. – отчаянно кричал кто-то. В свете луны стала отчетливо видна фигура рыхлого купца, склонившегося над кучей раздавленных вещей:
– Мои сокровища! – голосил он, пытаясь подобрать что-то с земли. – Все пропало! Я нищий! Нищий!.. – Вдруг его охватил порыв ярости. – А я предупреждал, предупреждал!.. Это все она, эта ведьма, ракшаси!.. А-а-а! – успел только крикнуть несчастный, увидев неотвратимо надвигающегося на него слона...
Оцепенев от ужаса, царица даже не шелохнулась, когда в метре от нее опустилась нога-колонна взбесившегося от весенней течки дикого животного.
Подбежавший к Дамаянти человек схватил ее за руку и с силой потянул за собой в укрытие из лежащих неподалеку больших камней-валунов. В лунном свете Бхьями различила силуэт пожилого брахмана, в очередной раз пролившего на нее свою милость.
Когда стало светать, горстка оставшихся в живых людей, потрясенных и подавленных, покинула лес, поспешно уходя от страшной картины кровавого побоища. Среди них, беззвучно рыдая и покачиваясь от горя, шла простоволосая женщина, по-прежнему необычайно прекрасная, несмотря на тяжелые испытания, уготованные ей своенравной судьбой.


53.
– Ах, вот ты где, моя дорогая Сунанда. Прислуга сбилась с ног, разыскивая тебя, – сказала пожилая женщина с благородным лицом и большими добрыми глазами.
На крыше дворца, в паланкине, сидела девушка-подросток лет одиннадцати и задумчиво смотрела в небо, на парящих там ласточек. Перед ней стоял мольберт с натянутым холстом, на подставке были разбросаны краски, и лежало несколько кистей.
– Да ты не слышишь меня? – взгляд женщины был внимательным и немного настороженным.
Девушка вздрогнула от неожиданности.
– Ах, мама. Что-то случилось? – спросила она, посмотрев на мать.
– Это я должна спросить у тебя, что случилось? Почему принцесса пропустила урок музыки? – сказала царица, пытаясь казаться строгой.
Девушка в смущении опустила глаза и покраснела. Но продолжала молчать.
– Быть может, ты заболела или встала не с той ноги?.. Учитель был крайне недоволен... Так отвечай же, – царица ждала ответа.
– Видишь ли, матушка, – кротко начала царевна, – не знаю, смогу ли объяснить тебе...
– Попытайся, – подбодрила мать.
– Просто я устала, понимаешь?.. Каждый день одно и то же. Одни и те же слова, лица. Со всех сторон тебя опекают. А мне хотелось бы сделать что-то необыкновенное, значительное, быть кому-нибудь полезной...
– Что ж, достойное желание, моя дорогая, – серьезно ответила царица. – Но видишь ли, чтобы быть полезной, надо обрести для этого необходимые качества. Поэтому не всегда приходится делать то, что хочется. Ты согласна? – спросила она, пытливо вглядываясь в лицо дочери.
– Наверное, – без особого энтузиазма согласилась Сунанда. Глаза царицы внезапно потемнели и сделались печальными.
– Когда погиб ваш отец, – сказала она, – мне не хотелось не только что-либо делать, но даже жить... А я должна была продолжать выполнять предписанные мне обязанности ради вас, моих детей – тебя и Субаху.
– Да, мамочка, ты необыкновенная женщина. Я очень тебя люблю, – царевна ласково обняла свою мать. – И все же мне кажется, что там, за стенами дворца, происходит настоящая жизнь, – царевна повела рукой по воздуху, указывая на оживленные улицы столицы, – а здесь... Ой, смотри-ка... Кто это? – спросила она, заметив внизу странного вида молодую женщину, окруженную любопытной толпой. – Такая красавица в поношенной одежде, наверное, она очень несчастна?...
Царица с состраданием посмотрела на необычайно красивую и печальную молодую женщину, робко ступающую по мощеной дороге в окружении задиристых детей и любопытных взрослых чедийцев.
Позвонив в колокольчик, мать Сунанды сказала пришедшей кормилице:
– Ступай-ка, Чандра, приведи мне вон ту девушку. Она нуждается в нашей защите. Служанка, поклонившись, ушла.
Стоя на крыше, царица и ее дочь продолжали внимательно наблюдать за тем, как служанка, растолкав толпу, взяла девушку под руку и повела во дворец.
– Прекрасна, как длинноокая Шри, хоть и одета безумной, – в задумчивости проговорила царица.
– Ах, матушка, я чувствую, что с этой девушкой связана какая-то тайна! Я бы очень хотела с ней подружиться! – засуетилась принцесса.
– Потерпи немного, моя дорога. Всему свое время, – благоразумно заметила мать Сунанды, глядя в сторону ступеней, по которым уже поднималась прекрасная незнакомка в сопровождении Чандры.

54.
Бахука-Нала подошел к охраняемым воротам Айодхьи.
– Чего тебе? – спросил привратник, глядя сквозь пришельца и вдыхая аромат благовонной палочки, которую держал в руке.
–  Хочу видеть Махараджу Ритапурну, – ответил тот.
– Мало ли кого я хочу видеть, – позевывая, съязвил страж. – Зачем он тебе? – Из-под своего сверкающего на солнце панциря он извлек огниво и, чиркнув им, попытался высечь огонь.
– Хочу устроиться на службу, – лицо визитера осталось непроницаемым.
– А что ты умеешь делать? – не без скепсиса поинтересовался страж и в досаде откинул в сторону никуда не годную «зажигалку».
– Все, – скромно ответил Бахука.
– Может ты спустился с небес? – ухмыльнулся привратник, измерив гостя взглядом с ног до головы.
Бахука-Нала протянул руку к благовонной палочке, и конец ее вспыхнул и задымился. Посмотрев на курящееся благовоние, привратник запрокинул голову и позвал:
– Виджай!.. Виджай!.. Не слышишь, что ли?!
Из бойницы городской стены показалась голова другого стражника.
– Да здесь я... Чего нужно-то?
– Отведешь этого человека к повелителю, – привратник впервые внимательно посмотрел на пришельца.
– Ладно, – ответил Виджай.
Раздался лязг отодвигаемого засова, и створка ворот со скрипом отворилась. Бахука-Нала ступил на землю стольного града Айодхьи.

55.
Неотрывно глядя на бегущих лошадей, Махараджа Ритапурна сидел под натянутым тентом в окружении придворных, когда привратник подвел к нему чужестранца.
Десяток жеребцов и кобыл, ведомых опытными наездниками, мчались по кругу, состязаясь за право первенства.
– На мой взгляд, сегодня первым будет Вороной, – не сводя глаз со скакунов, предположил повелитель Айодхьи.
– Безусловно, мой господин, Вороной неплохой жеребец, и все же до Пегого ему далеко, – осторожно возразил высокий худощавый человек с торчащими усами.
– Пегий? Ну, вот уж глупости! Позвольте с вами не согласиться, дорогой министр... – раджа был явно разочарован. – А вы как считаете, досточтимый кузен? – обратился он к розовощекому крепышу, внимательно следящему за состязанием. Оторвавшись на несколько мгновений от захватывающего зрелища, царский родственник рассеянно переспросил:
– Что? Ах, да... Я, господа, ставлю только на Пеструю кобылку...
– Пестрая кобыла?! Оригинальный выбор!.. – поочередно воскликнули Махараджа и сановник.
Так, не придя к единодушию, царедворцы ощутили некоторую разобщенность, когда вдруг услышали:
– Если повелитель Айодхьи позволит, я берусь предсказать ход этого состязания, – голос был глубоким и внушительным.
Присутствующие с удивлением посмотрели на темнокожего карлика с горбом на спине, стоящего неподалеку в сопровождении стражника.
– Ты это серьезно? – Махараджа оценил взглядом внешне неказистого гостя. – Ну, что же, изволь, голубчик, – добродушно улыбнувшись, согласился он. – Если угадаешь, получишь награду.
– А если не угадает? – недоверчиво прищурился министр.
– Будет наказан за самозванство, – справедливо рассудил повелитель Айодхьи. – Итак, мы слушаем.
Все в ожидании смотрели на пришельца.
– Первым будет Рыжий, – со спокойной убежденностью сказал горбун. – Вороной – будет вторым, Пестрая кобыла финиширует третьей...
– А Пегий? Каким, по-твоему, будет он? – высокомерно осведомился министр.
– Пегий уступит четвертому скакуну, – смиренно склонил голову Бахука.
– Что? Вы слышали? Пегий будет пятым?! Неслыханная дерзость! – возмутился царский сановник.
– Не нужно так горячиться, мой друг, – успокоил министра Ритапурна. – У нас будет возможность проверить прогноз.
Лошади вышли на финишную прямую.
Внезапно Рыжий скакун, обойдя всех, вырвался вперед, за ним последовал Вороной жеребец. Через некоторое время Пестрая кобыла, обогнав двух идущих впереди, задышала в затылок Вороному. Так они и пересекли финишную черту. Пятым оказался Пегий конь.
– Удивительная прозорливость! – воскликнул Махараджа Ритапурна, обратившись в сторону Бахуки.
– Здесь попахивает колдовством, – предостерег подозрительный министр. Но его увещевание не возымело действия.
– Подойди-ка, друг мой, поближе, – пригласил царь удачливого предсказателя. – Кто ты и чего хочешь?
Выразив почтение, визитер ответил:
– Меня зовут Бахука. Я в совершенстве знаю коней, готовлю изысканную пищу и владею секретами ремесел. Могу также дать совет в науке и философии. Хочу просить тебя, повелитель, принять меня на службу.
– Все это хорошо, – ответил царь Айодхьи, – и повар мне пригодится, и толковый советник. А скажи, сможешь ли ты коней моих сделать борзыми? – глаза Ритапурны загорелись.
– Могу, почему нет, – ответил Бахука.
– Что же, оставайся. Будешь главный конюший. – Раджа был воодушевлен. – В твоем подчинении Дживала и Варшнея, – он указал на двух слуг, уводящих лошадей с площадки. Те, услышав свои имена из уст царя, остановились, склонив головы. Нала узнал в одном из них своего бывшего возницу.
Повелитель Айодхьи поднялся, а вслед за ним – и его придворные. Присутствующие выразили почтение, провожая Махараджу. Министр, проходя мимо Бахуки, презрительно покосился в его сторону.

56.
А тем временем видарбхийцы были крайне обеспокоены вестью об исчезновении Махараджи Налы и его супруги. Жизнь в Кундине словно остановилась: улицы опустели, гирлянды на золотых арках увяли, флаги были приспущены. И только ветер беспрепятственно носил клубящуюся пыль.
Царь Бхима, собравший в тронном зале видарбхийских брахманов, сказал им:
– Пожалуйста, досточтимые господа, помогите мне разыскать мою дочь и ее супруга, повелителя Нишадхи. Моя благодарность тому, кто принесет хотя бы известие о них, будет безмерной, а награда – необычайно щедрой.
– Лучшей наградой для нас, повелитель, станут радость и покой, обретенные тобой, – ответил благородный Судева от имени брахманов Видарбхи. – Сейчас твое лицо, омраченное печалью, подобно сокрытому грозовой тучей солнцу. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы развеять эти беспокойства. Да поможет нам Господь Нараяна!..
Выразив почтение собравшимся, царь поблагодарил их, и брахманы удалились.

57.
Идущего по дороге меж цветущих тюльпанов брахмана Судеву обогнала легкая колесница, запряженная парой лошадей.
Остановив ее, человек в сверкающем шлеме и нарядных одеждах спросил, обращаясь к путнику:
– Могу ли я подвести почтенного брахмана?
– А куда вы держите путь? – прикрывая рукой глаза от солнца, осведомился   Судева.
– Я еду в столицу Чеди на прием к Махарадже Субаху, – ответил нарядный господин.
– Что ж, пожалуй, нам по пути. Благодарю вас, – сказал брахман хозяину колесницы, поудобнее устраиваясь на сидении.
–  Н-н-о-о! – прозвучал резкий окрик, и колесница тронулась.

58.
В чертогах чедийского раджи собралось много приглашенных – в основном знатные горожане и почтенные брахманы.
Звучала музыка, на подмостках шло театральное представление: актеры в ярких костюмах разыгрывали пантомиму о поединке Индры с демоном-драконом Вритрой.
Войдя в зал и остановившись у колонны, Судева стал внимательно оглядывать присутствующих. На возвышении, в золоченой нише, украшенной барельефом, на роскошных сидениях с высокими резными спинками расположилась царская семья – повелитель Чеди с супругой, его мать-царица и сестра, молодая царевна, то и дело отворачивающаяся от сцены, очевидно, для того, чтобы поделиться впечатлением со странного вида женщиной, которая задумчиво кивала головой, слушая дочь раджи.
Брахман внимательно вгляделся в лицо этой женщины. Она была необычайно красива. С большими миндалевидными глазами, с водопадом густых иссиня-черных волос, рассыпанных по плечам, с величественной осанкой и красивым телом. Но при этом незнакомка отличалась бледностью, была печальна и не имела убранств и украшений.
Обойдя по кругу зал, Судева подошел к краю царской ложи и тихо позвал стоящую за спиной принцессы прекрасную женщину:
– Бхьями!
Услыхав свое имя, дочь Бхимы повернула голову и вздрогнула от неожиданности, увидев пожилого брахмана. Он жестом пригласил ее последовать за собой.
Выйдя из зала, они оказались на зеленой, радующей взор веранде. Дамаянти, потрясенная, склонилась в поклоне перед любимым учителем, и слезы потоком полились из ее глаз. Помогая ей подняться, Судева глубоким проницательным взглядом смотрел на свою бывшую воспитанницу, по-отечески ласково поглаживая ее по голове. Наконец он заговорил.
– Вот, я вновь вижу тебя, дорогая моя девочка... По велению Бхимы сотни брахманов бродят по земле, разыскивая прекрасную видарбхийку. С этой целью пришел в чедийскую землю и твой старый учитель.
– Ах, гуруджи, – голосом, прерывающимся от рыданий, проговорила Бхьями, – если бы вы знали, как я счастлива видеть вас здесь!.. Скажите же скорее, здоровы ли отец и мать? Все ли благополучно у братьев? Как чувствуют себя мои возлюбленные, ненаглядные дети?..
– Все здоровы, моя дорогая, – ответил ей брахман. – Вот только ждут не дождутся твоего возвращения. Просто с ума сходят без тебя твои родные...
А в это время пара вострых, широко раскрытых от любопытства глаз наблюдала за говорящими из-за зарослей цветущего кустарника. Затем, выйдя на цыпочках в соседнее помещение, юная царевна Чеди, оглядевшись по сторонам, что есть духу понеслась в покои матери, придерживая свое длинное сари.
– Мама! Мама! – закричала Сунанда, вбегая в комнату царицы и с трудом переводя дыхание. – Она рыдает!.. И брахман с нею... Пойдем, пойдем скорее!..
– Тише! Тише! – остановила ее мать, отрываясь от чтения пиктограммы. – Объясни толком, что случилось? Какой брахман рыдает? С кем?..
– Да нет же, мама! Прекрасная служанка рыдает, разговаривая с каким-то незнакомым брахманом, – надула губы царевна. – Я прошу тебя пойти вместе со мной, – в голосе девочки слышался укор: эти взрослые бывают такими непроницательными.
– Ну, хорошо, хорошо. Сейчас мы во всем разберемся, – сказала царица, отложив свои занятия и поднимаясь с места.


59.
– Нет, девочка моя, совершенные аскезы не проходят даром... Подожди еще немного, и ты в этом убедишься, – сказал брахман Судева, выслушав рассказ Дамаянти.
– Ах, учитель, у меня не хватит сил все это пережить!.. – в отчаянии проговорила молодая женщина.
– Твоя сила – в чистоте сердца и помыслов, царица, – голос брахмана звучал спокойно и необычайно убежденно. – Любовью и преданностью ты способна спасти нишадхца. Помни об этом, Дамаянти.
– Вы возвращаете мне надежду, гуруджи, – успела сказать дочь Бхимы, и на веранду поспешно вышли царица Чеди в сопровождении принцессы. Судева и Дамаянти поднялись им навстречу. Изучив друг друга в течение нескольких секунд, брахман и чедийские повелительницы обменялись приветствиями.
– Могу ли я быть чем-либо полезной почтенному брахману? – прервала молчание царица.
– Я посланник царя Бхимы – повелителя Видарбхи, – ответил   Судева. По просьбе раджи я разыскиваю его единственную дочь. Прекрасная Дамаянти, разделила судьбу своего мужа, последовав за ним в изгнание.
Царица удивленно вскинула брови.
– И ваши поиски увенчались успехом? – спросила она, выказав искреннюю заинтересованность.
– Вы близки к истине, Ваше величество, – лицо брахмана осветилось улыбкой. – Мои поиски, действительно, увенчались успехом. – При этом он развернулся корпусом к своей воспитаннице, стоявшей в стороне со смиренно потупленным взором. – По милости Нараяны, я нашел прекрасную видарбхийку.
– Вы в этом убеждены? – взволнованно спросила царица.
– Абсолютно. Я воспитывал и обучал царевну с детства, – тон брахмана не допускал сомнений. – Служанка Вашей дочери, – посланник мягко улыбнулся Сунанде, – отныне разоблачена: ее роль с успехом исполняла супруга Махараджи Налы!..
Глаза царицы, некоторое время молча глядящей на Дамаянти, заблестели от влаги, и она негромко произнесла:
– Как же ты выросла, девочка моя!.. Когда я видела тебя последний раз, ты была совсем крошечной...
– Мы встречались с Вами прежде, Ваше величество? – с удивлением спросила Дамаянти.
– Мы встречались с тобой, дорогая Дамаянти, в доме моего отца и твоего деда – Махараджи Судаманы. Но ты этого не можешь помнить, в отличие от меня...
 Все в изумлении переглянулись.
– Вы хотите сказать, Ваше величество, что дед Дамаянти по матери – это Ваш отец? – решил прояснить ситуацию брахман.
– Я это уже сказала, – сдержанно ответила Судеве благородная леди. – Мы с матерью Дамаянти – дочери повелителя дашархов, добродетельного Судаманы. Подойди же ко мне, дитя мое, дай тебя обнять, – обратилась она к племяннице. И, наконец, вспомнив о присутствии молодой царевны, позвала:
– Сунанда, познакомься со своей кузиной!..
Взволнованная Сунанда, во все глаза наблюдавшая за произошедшим, поспешно подошла к сестре и, сложив почтительно руки на груди, заговорила:
– Я просто преклоняюсь перед тобой!.. Ведь ты ночевала в диком лесу! Ты такая бесстрашная!..
– Это не совсем так, дорогая Сунанда, – грустно ответила девочке старшая сестра. – Мне было очень страшно. Но когда я думала о повелителе Нишадхи, я забывала об этом... Не знаю, поймешь ли ты меня?..
– Я понимаю, – сказала молодая царевна. – Быть смелой – это не значит ничего не бояться. Это значит преодолевать свой страх и не отступать, – глубокомысленно изрекла юная принцесса.
– Спасибо тебе, моя милая, – погладив девочку по голове, сказала Дамаянти. – Спасибо и Вам, матушка, за все, что Вы сделали для меня, – поклонилась Бхьями сестре своей матери.
– Я еще ничего не успела для тебя сделать, – ответила царица Чеди, – но отныне ты можешь жить в этом доме на правах хозяйки, моя славная Дамаянти.
– Благодарю. Вы так добры ко мне, и все же... – видарбхийка с мольбой посмотрела на тетю, – прошу Вас отпустить меня домой. Мое сердце истосковалось по детям – столько времени живут они без отца и матери, ожидая нашего возвращения. Пожалуйста, матушка, доставьте радость родным, отправив меня в Видарбху!..
– Как пожелаешь, милая, – царица позвонила в колокольчик. – Вели сейчас же приготовить колесницу, пищу и питье в дорогу, – отдала она распоряжение вошедшей служанке. – Мой сын и твой, Дамаянти, брат обеспечит вам с брахманом охрану. Так, что вскоре вы будете дома. И, надеюсь, что в следующий раз ты познакомишь меня с мужем и детьми, – царица грустно улыбнулась своей вновь обретенной и так поспешно покидающей ее племяннице. – Обещай мне это...

60.
Дамаянти, увозимая колесницей, счастливо взглянула на сидящего рядом учителя и оглянулась на своих родственников, стоящих на крыше дворца. Юная царевна подбросила вверх какой-то блеснувший на солнце предмет. Спустя пару минут на колени Дамаянти плавно опустился принесенный ветром игрушечный виман, выполненный в форме длинношеего лебедя.
Окруженная охраной вооруженных всадников, колесница выехала за ворота Чеди и растворилась в поднявшемся вслед за ней облаке пыли...
Огромное облако пыли привлекло внимание детей, стоящих на балконе дворца Кундины – на том самом месте, где когда-то стояла юная Дамаянти в ожидании Махараджи Налы.
– Бабушка, бабушка! Там колесница и всадники!.. – закричали дети, когда пыль немного рассеялась. Индрасена и Индрасени опрометью бросились к воротам дворца, так же, как и все прочие его обитатели.
И вскоре счастливые видарбхийцы заключили в объятья свою любимицу, изнуренную тяготами и лишениями Дамаянти. Выйдя из колесницы и подойдя к супруге Налы, брахман протянул ей подаренную Сунандой папирусную птицу, которую царица передала своим восторженным детям.

61.
                – Где ты, любимая,
где ты, скиталица... –
пробормотал Бахука, открывая кухонную печь и разжигая взглядом лежащие в ней сухие ветки...
                …голодом, зноем
и жаждой томимая?.. –
вздохнул он, кивнув сковороде, безропотно вставшей на плиту. ...
                Ночь пролетит,
но со мною останется... –
сказал бедный карлик золотому кувшину с топленым маслом гхи и вазам с пряностями, которые, подлетев к сковороде, деловито занялись приготовлением изысканного соуса
                ... боль неотступная,
неодолимая, –
пожаловался повар кастрюле с кипящим овощным рагу, которая в ответ тяжело вздохнула, выпустив клубы пара.
                ... Ум не расстанется
с грустною думою, –
сокрушался Бахука, – глядя на скалку, раскатывавшую ровные цилиндрики  из теста и превращая их в аккуратные лепешки, которые сами ныряли в горячее золотистое масло в сковороде, и затем, перевернувшись, вылетали и складывались в стопки на большом серебряном блюде.
                ... Вольным ветрам не развеять
беду мою, –
твердил главный конюший, встав перед лошадиным загоном и протянув руку к поилке, которая – так же, как и все остальные предметы, – послушно наполнилась водой.
                ... Сердце терзается,
   скорбью палимое,
                где ты, скиталица,
                где ты, любимая?..
– повторил он, стоя перед большим жбаном, в котором хранились зерна необмолоченного овса. Повинуясь взгляду Бахуки, ведро вырвалось из его рук и нырнуло в жбан, после чего, наполненное доверху овсом, подлетело к кормушкам, поочередно насыпая в них любимое лошадиное лакомство.
– О ком это ты горюешь, Бахука? – сказал услышавший последние слова Варшнея. Он вошел в конюшню, держа в руках щетки, которыми намеревался чистить лошадей.
– Ах, Варшнея, – ответил ему карлик, присаживаясь на деревянный чурбан, – у одного глупца была сокровище-жена. Даже в беде не оставила она его, разделив с ним лишения. Но этот неверный слову безумец бросил ее, спящую в лесных дебрях, и скрылся. И вот с тех пор душа его не знает покоя.
– А что же он не разыщет ее, да не вернется к ней, Бахука? – спросил конюх.
– Как же вернется он к ней, недостойный и пылинки с ее стоп, Варшнея? Он бы от самого себя рад уйти, да не может, – сокрушенно вздохнул Бахука.
– Господь Нараяна милостив. Пусть гордость свою победит, да вернется. Ведь супруга, быть может, ждет его да страдает пуще прежнего, – посоветовал добросердечный возница.
– Может быть, это и так, Варшнея. Поживем – увидим, – ответил задумавшийся конюх, коснувшись рукой земляного пола.
Что-то осторожно тронуло его ладонь. Подняв руку, Бахука увидел проросший из упавшего зерна молодой овсяный колосок.
Часть IV.
ОБРЕТЕННЫЙ СОЮЗ

62.
В покоях царя Бхимы шла серьезная беседа. Слушая рассказ Судевы, царь сидел, насупив брови, его взгляд был тревожным и сумрачным.
– И этому человеку я доверил свою единственную дочь, – наконец проговорил он.
– Одно могу сказать тебе, повелитель: только ради нишадхца Бхьями поддерживает жизнь в своем теле, охваченная скорбью. – Брахман помолчал. – Будь великодушен к нему, раджа. В этом мире никто не застрахован от бед и ошибок.
Царь упрямо сжал губы – на его скулах появились желваки – и встал.
– Еще раз спасибо тебе, Судева. Я в большом долгу перед тобой, – сказал он и позвонил в колокольчик.
Вошел слуга, неся золотой ларец.
– Вот, прими, – указал Бхима на свой дар. Слуга открыл крышку, продемонстрировав наполненный драгоценностями сундучок. – Это дополнение к тому, что ты получил от меня ранее.
– Благодарю тебя, Махараджа за щедрость и прошу о великой услуге, – смиренно склонил голову брахман.
– Говори, я слушаю, – с готовностью ответил царь.
– Ты и так уже порадовал меня: построенный по твоему приказу дом в ашраме теперь сможет вместить не один десяток учеников. И за подаренных коров низкий поклон тебе, о, щедрейший Бхима. Но эти средства, – брахман указал на ларец, – пусть пойдут на строительство нового храма Шри Нараяны. Это лишь по Его великой милости ты увидел дочь живой и невредимой.
– Что ж, пусть будет так, – ответил Бхима, серьезно и внимательно посмотрев в лицо благородного брахмана. Он подал знак слуге, но тот, прежде чем уйти, доложил своему повелителю:
– Царица просит принять ее, Махараджа.
– Пусть войдет, – распорядился царь Видарбхи.
Вошедшая царица была строга и решительна.
 – Прабху, – обратилась она к мужу тоном, не допускающим возражения, – необходимо отправить посланцев на поиски Махараджи Налы.
Ничего не ответив, Бхима отвернул голову к окну. Немного помолчав, царица твердо произнесла:
– Если хочешь видеть дочь свою живой и здоровой, отправляй брахманов на розыски нишадхца. – Выразив почтение супругу, непреклонная леди покинула царские апартаменты.
63.
Когда группа брахманов вошла в покои Дамаянти, она сидела у окна, глядя на стоящее на невысоком столике изображение нишадхца, и негромко пела, подыгрывая себе на тамбуре.

... Ничто в подлунном мире неизменно,
так очевидно дней и лет течение.
Восходит солнце тьме ночной на смену,
и лето знойное сменяет осень...
Как перемен больное сердце просит!..
Но, скорбное, не знает облегчения...

Молодой брахман по имени Парнада, обратившись к ней, сказал:
– Мы отправляемся на поиски повелителя Нишадхи, царица. Не хочешь ли ты дать нам напутствие?
Дамаянти задумалась.
– Пожалуйста, почтенные господа, пойте повсюду вот эту песню, – Дамаянти протянула посланникам Бхимы свиток, – и принесите мне известие о человеке, который выслушав ее, ответит вам. Счастливого пути и да поможет вам Нараяна.
...Когда брахманы выходили из покоев царицы, за окном была весна, и цветущие деревья, окруженные кропотливыми пчелами, дарили свое благоуханье.
Останавливаясь на людных площадях городов, посещая приемы знатных особ и раджей, посланцы Дамаянти пели на разные голоса одну и ту же песню, услышанную от Бхьями:

«Был в добродетели броню закован,
друг веры и знаток законов,
он, впредь не соблюдая строгих правил,
супругу, спящую, в лесу оставил.
Бежал как вор, в ночи бесследно сгинув,
украв ее одежды половину...»

 Парнада пел на приеме повелителя Айодхьи, – царя Ритапурны:

                «Скажи, религии знаток и веры,
традиции приверженец усердный,
жестоким ставший безо всякой меры –
есть ли религия превыше милосердия?
День ото дня, в томленье увядая,
зовет и ждет тебя супруга молодая...»

Махараджа Ритапурна, его министр, розовощекий кузен и другие подданные и друзья царя вежливо слушали пение брахмана, украдкой позевывая и поглядывая по сторонам.
И только стоящий поодаль главный конюший Бахука смотрел на певца широко раскрытыми глазами, то и дело смахивая рукавом катящиеся по щекам слезы...
Когда вернувшийся в Видарбху брахман Парнада вошел в покои Дамаянти, она все также сидела у окна, глядя на изображение своего любимого супруга. Но только за окном теперь непрерывным потоком лился дождь, и с одежды посланника струйками текла вода.
– Царица, я принес тебе вести из Айодхьи… Выслушав мою песню, ответил мне некто Бахука в безлюдном месте – некрасивый карлик, возничий царя Ритапурны. Узнал я о нем, что он искушен в быстрой езде и вкусно готовит пищу...

64.
Взволнованная и бледная Дамаянти вбежала в покои своей матери, когда та уже лежала в постели. Бросившись к ней и сев на корточки возле ложа царицы, дочь Бхимы быстро заговорила:
– Матушка, мне нужна твоя помощь!.. Пожалуйста, позови сюда Судеву, и, если желаешь мне счастья, сделай так, чтобы отец ничего не проведал. Пусть этот лучший из брахманов, срочно отправляется в Айодхью и принесет Ритапурне весть о том, что дочь Бхимы, оставшаяся без мужа, вновь готовит свой выбор, и что сходятся к ней отовсюду царевичи, князья и княжичи. Пусть скажет он, что сваямвара назначена через день.
– Что с тобой, мой дружок? Что ты такое задумала? – мать с беспокойством смотрела на свою крайне взволнованную дочь.
– Я хочу, чтобы Судева привез в Видарбху Налу! – сверкнув пламенным взором, ответила царице Дамаянти.

65.
Чан с зернами риса, послушный взгляду Бахуки, наполнился водою, и после того, как подлетевший черпак перемешал его содержимое, он приблизился враскачку к ожидающему его решету и с размаху вывернул в него замоченное зерно. Вода, задержавшись над плитой, превратилась в белое облако пара и предупредительно вылетела в окно. Решето, наполненное рисом, деловито направилось к столу, но неожиданно затормозило, высыпав содержимое на вбежавшего в кухню Махараджа Ритапурну.
– Семь сотен и еще пять зерен, – сосчитал по инерции повелитель Айодхьи, мимолетно взглянув на лежащую на полу кучу и смахивая зерна риса со своего царского наряда.
– Чем могу быть полезен моему повелителю? – спросил Бахука, незаметно для царя собирая взглядом рассыпавшийся рис обратно в решето.
Махараджа подбежал к окну и выглянул в него: Дживала и Варшнея выносили из сарая золотую колесницу.
– Скажи-ка мне, лучший из колесничих, – обратился царь к своему подданному. – Сможешь ли ты преодолеть расстояние в сто йоджан за один день?
– Отчего нет, смогу, – ответил главный конюший, взяв в руки решето с зерном и ожидая дальнейших указаний, которые не замедлили последовать.
– В таком случае собирайся, – распорядился владыка, – едем в Видарбху на смотрины к царице Дамаянти.
Серебряное решето с грохотом полетело на пол, вновь раскидав по кухне только что собранные зерна.

66.
– Варшнея, – обратился Бахука к слуге, впрягающему лошадей, – поедешь с нами... на сваямвару, – последнее слово он выговорил с трудом.
– Угу, – кивнул возница. – Кто же там выходит замуж? – между делом поинтересовался конюх. – У Бхимы, кажется, всего одна дочь.
– Вот она и выходит, – ответил, повелитель Нишадхи, стараясь казаться спокойным.
– Дамаянти? – изумился Варшнея. – Никогда в это не поверю!..
–   Женщинам присуща изменчивость в мире, – вздохнул Бахука-Нала.
– Но только не Дамаянти, – возразил слуга Нишадхца. – Что-то здесь не так... Повозка готова, Бахука, – добавил он, обращаясь к главному конюшему.
– Что ж, пусть приглашают Махараджу, – распорядился Нала, решивший мужественно встретить все, уготовленное ему судьбой.

67.
Доверчивый Ритапурна, нарядный и благоухающий, в волнении впрыгнул в ожидающую его колесницу, и Бахука резко потянул за поводья.
Возбужденные лошади неожиданно упали на колени.
– Что это?.. – поразился подскочивший на сидении повелитель Айодхьи. – Что это за клячи?! – обрушился он на возницу. – Кого ты собрался обмануть?!
Бахука, неторопливо спустившись с колесницы, успокоил горячих скакунов, подняв их на ноги, и достойно ответил своему господину:
– Я избрал четверку лучших лошадей особой породы. Каждый из этих скакунов имеет по десять благоприятных знаков – на лбу и голове, по бокам, на хребте и груди. Но если ты, владыка, – обратился он к Ритапурне, – считаешь иначе – скажи, мы сделаем по-твоему.
– Ну, хорошо, – согласился царь Айодхьи, – поступай, как считаешь нужным. Но время не ждет, надо торопиться, – напомнил он своему вознице.
Бахука поднялся на повозку и потянул повод еще раз:
– Н-н-о-о! – сказал он, и кони тронулись с места.
А еще через мгновение повозка оторвалась от земли и полетела по воздуху, явившись прообразом современного транспорта «на воздушной подушке».
– Да ведь мы же летим! – изумился сын Бхангасуры, уцепившись рукой за борт колесницы. Варшнея также восторженно провожал глазами пролетавшие мимо встречные предметы. Ветер развевал полы одежды сидящих в колеснице.
– Стой, Бахука, останови-ка коней, – спохватился царь Ритапурна, когда порыв ветра сорвал с его плеч накидку, – надо поднять плащ!..
– Поздно,  раджа, – ответил возница, – его уже не вернуть: мы промчались две мили.
– О, Бахука, твоему мастерству нет равных, – похвалил удивленный царь. – Признайся, кто ты: может быть возничий Индры – Матали? Или миродержец, принявший образ молодца Бахуки? А? – посмеивался, глядя на колесничего, охваченный восторгом царь Айодхьи.
– А может быть, доблестный Нала? Непревзойденный знаток лошадей? – негромко пробормотал прозорливый Варшнея, пристально присматриваясь к вознице. Воодушевившийся царь сделался на редкость словоохотливым.
– Познай, Бахука, мое непревзойденное умение счета, – гордо заявил он вознице. – Я знаю, сколько лепестков в гирляндах, сколько бусин в ожерелье, сколько деревьев в роще, сколько листьев и плодов на любом дереве...
Бахука внезапно, с силой натянув повод, остановил колесницу. При этом царь с Варшнеей, сорвавшись со своих мест, едва не вылетели из повозки.
– Сомнительно мне, врагов победитель, твое утверждение, – сказал он. – Сделай милость, раджа, покажи, как ты это делаешь. Пока не увижу своими глазами, не успокоюсь.
– Но, Бахука! Нет времени показывать. Давай, после... – попытался урезонить возницу недовольный остановкой Ритапурна.
– Не прогневайся, раджа, и коли хочешь, поезжай с Варшнеей, а я здесь останусь, – отрезал карлик.
– Бахука, друг мой, это же не разумно. Не тяни время!.. Хочешь, любое твое желание исполню, только привези меня в Видарбху до заката, – взмолился царь.
– Идет, – поспешно согласился колесничий, – если скажешь мне, сколько плодов и листьев на этих двух ветках ореха и подождешь, пока, срубив их, я все пересчитаю, то к вечеру будем в Кундине.
–  Коли даешь мне слово, то изволь – не больно-то охотно уступил сын Бхангасуры. – На этих ветках пять тысяч сто листьев, четыре с половиной десятка плодов упало на землю, а две сотни без пятерки – осталось.
Бахука, соскочив с колесницы, срубил ветви и принялся считать плоды, пока примирившийся с обстоятельствами царь нетерпеливо бродил вокруг колесницы, вдыхая аромат сорванных им цветов, а Варшнея поправлял упряжь лошадей.
Вскоре гора плодов лежала рядом с кучей сорванных листьев, а пораженный Бахука, увенчав ее последними плодами ореха, сказал Ритапурне, почесывая лоб:
– Удивительное дело! Безукоризненно точный расчет! Что это за наука, дающая такие познания, раджа?
Опытный в общении со своим упрямым возницей царь поспешно ответил ему:
– Кто знает искусство игры в «кости», опытен в науке счета.
– Будь милостив, раджа, – взмолился Бахука, – дай мне это знание! А от меня прими науку управления лошадьми.
Царь Айодхьи ответил:
– Хорошо, Бахука, я согласен. Возьми мое искусство и передай мне свое. В этот момент внезапно налетевший ветер нагнал тучи, сокрывшие солнце. Раздался удар грома. На землю упали первые крупные капли дождя.
– Надо ехать, а то гроза собирается, – забеспокоился Ритапурна, глядя на небо, и укрываясь в колеснице.
Вдруг Бахука-Нала увидел, как от его тени, распростертой по земле, подобно клубящейся пыли, отделяется черная фигура, постепенно приобретающая четкие очертания. Еще через мгновение перед ним стоял воплощенный Кали. Согнувшись пополам, демон изрыгал змеиный яд.

68.
– Бахука! – раздался голос Ритапурны. – Я готов ехать в Видарбху!.. – нетерпеливо напомнил дипломатичный царь.
– Да-да, мой Махараджа, – успокоил колесничий, – только отлучусь ненадолго и поедем. Между тем, схватив Кали за шиворот, Бахука-Нала поволок его в лес.
– Постой, раджа!.. Смилуйся!.. Прошу тебя!.. – взмолился демон.
– Не будет тебе, нечестивый, от меня милости!.. – не останавливаясь, ответил разгневанный сын Вирасены.
– Умоляю! Как побежденный тобой склоняюсь к твоим стопам!.. Только выслушай меня! – голосил утративший свой прежний лоск Кали.
Нала остановился, и, бросив его, подобно мешку с песком, на землю, сказал:
– Говори, я слушаю.
Сокрушенный злодей немедленно склонился к стопам Махараджи.
– Ты победил, царь Нишадхи, – всхлипнул Кали, – я повержен тобой...
Да, я лишил тебя всего, чем ты владел, превратив в нищего безумца. Я отнял у тебя главное достояние – твою возлюбленную. Но мне не удалось сломить твой дух: запас благочестия, хранивший тебя от падения, был велик.
       Черные водные струи бежали по лицу Кали и лились с кончика бороды.
 – Проклятье твоей добродетельной жены жгло меня огнем яда Каркотаки все время, пока я жил в тебе... И теперь у меня больше нет сил бороться... И все же я прошу сохранить мне жизнь и не проклинать. Обещаю, что если ты сделаешь это, то всякий, кто прославит твое имя, будет защищен от посланных мной несчастий!.. Клянусь! –   взмолился демон.
Вырвавшаяся из грозовых туч молния стрелой воткнулась в землю и приняла образ Агни.
– Жаль, что ты не внял моему совету, Кали, – напомнил бдительный полубог, – теперь же, поверженный Налой, ты испытал действие закона судьбы на себе. Не забывай же впредь, что «совершивший поступок пожинает его плоды»...
 Молния растворилась в воздухе, став множеством сверкающих искр. Проводив взглядом Агни и посмотрев на жалкого, валяющегося в грязи демона, Нала сказал ему:
– Ладно, живи.
И тут же услышал голос Ритапурны:
– Бахука-а! Бахука, ты где?..
– Иду, иду, повелитель! – ответил освободившийся от злых чар нишадхец, направляясь к колеснице, и оставив распростертого под проливным дождем, извивающегося в бессильной злобе Кали.

69.
Услышав грохот приближающейся колесницы, любимые кони Махараджи Налы, некогда привезшие детей в Видарбху и оставленные здесь Варшнеей, заржали и забили копытами. Вслед за ними затрубили слоны и закричали павлины. Грохот, подобный раскатам грома, заставил Дамаянти, склонившуюся с вечерней молитвой в поклоне перед божествами, поднять голову и прислушаться.
– Ах, – воскликнула она, – только Нала может так управлять колесницей! Если сегодня я не увижу нишадхца, то, несомненно, погибну!..
Выразив почтение божествам и поднявшись, царица поспешила на крышу, не заметив упавшего с ее плеч чадара.
Служанка, стелившая Бхьями постель и слышавшая слова царицы, последовала за госпожой, прихватив оброненную ею накидку…
А в этот момент молодой секретарь, войдя в покои царя Бхимы, доложил:
– Прибыл Махараджа Ритапурна из Айодхьи.
Бхима, поглядев в окно на сгущающиеся сумерки, удивленно пожал плечами:
– Гостя следует почитать, как самого Бога. Особенно позднего и незваного, – добродушно проворчал царь и пошел на встречу радже.

70.
Въезжая в ворота Кундины, Ритапурна был несколько удивлен: в столице царил покой, и отсутствовало подобающее случаю столпотворение титулованных особ.
– Довольно странное затишье встречает нас, – в недоумении произнес царь Айодхьи. – Где же все князья, княжичи и почтенные брахманы?..
Сойдя с колесницы, он увидел приближающегося к нему повелителя Видарбхи.
– Чем могу быть полезен досточтимому сыну Бхангасуры? – сказал Бхима после обмена приветствиями.
– Я приехал, чтобы спросить об этом могучего повелителя Видарбхи и выразить ему почтение, – ответил находчивый Ритапурна. Брови царя Бхимы в изумлении поползли на лоб, но, будучи опытным дипломатом, он немедленно вернул их в прежнее положение.
– Что же, ты нуждаешься в отдыхе, проехав более ста йоджан, – царь невольно выделил интонацией величину проделанного Ритапурной пути, – пойдем, я сам провожу тебя в покои...
Дамаянти и ее служанка, стоя на крыше дворца, проводили взглядом удаляющихся повелителей. Затем их внимание было обращено на слуг Ритапурны, в одном из которых Бхьями узнала возницу Налы, Варшнею.
Другого она рассматривала особенно, пока тот распрягал коней. Когда лошади были уведены в конюшню, а колесница отнесена в сторону, странного вида карлик уселся на облучке золотой повозки, приводя в порядок конскую амуницию.
– Кешини, – негромко позвала Дамаянти свою служанку. – Пойди, милая, к тому странному человеку, что сидит в колеснице, и очень приветливо поговори с ним. Расспроси его подробно о цели приезда. Повтори в разговоре слова певца Парнады. И подмечай все странности его поведения. – Царица понизила голос. – Уж не Нала ли достохвальный скрылся за этим неказистым обликом?.. Что-то ум мой чересчур взволнован, а сердце ликует... Ступай скорее, дорогая моя, я буду ждать твоих известий!..
– Не волнуйся, госпожа. Все исполню, как ты хочешь, – ответила добрая девушка, накидывая на плечи Бхьями чадар.
Через пару минут она подходила к золотой колеснице.
               
71.
Усевшись неподалеку от Бахуки на скамейку с дюжиной золотых подносов, служанка Дамаянти принялась проворно начищать их, то и дело, поглядывая в сторону приезжего. Вдруг девушка запела:

«Ничто в подлунном мире неизменно,
                так очевидно дней и лет теченье.
Восходит солнце тьме ночной на смену,
и лето знойное сменяет осень...
Как перемен больное сердце просит!..
Но, скорбное, не знает облегченья.
Так день за днем в томленье увядая,
супруга ждет царица молодая!..»

– О ком, сладкоголосая, твоя песня? – спросил служанку карлик.
– Я пою о своей несчастной госпоже, брошенной неверным супругом, прежде считавшимся безупречным. Может быть, ты, добрый человек, что-то слышал о Махарадже Нале?
– Слышал я, славная, что беда приключилась с раджей, – вздохнул возница, – разум его помутился, и когда лишился он последней одежды и не нашел пропитания, в отчаянье удалился в лес этот глупец, бросив свою любимую жену. Верил он, что добродетель станет ей надежной защитой, что не оставят ее дэвы и Нараяна...
– А не знаешь ли ты, владыка, где сейчас находится нишадхец? – осторожно спросила Кешини.
– Никто не знает о Нале, кроме его самого. До меня дошли слухи, что изменил он свой облик и тайно странствует по миру.
– Есть ли способ узнать его? – посланница Дамаянти затаила дыхание и забыла о своих подносах.
– Известно мне, что есть у Махараджи особые знаки и приметы. Но он оберегает их от посторонних глаз. Разве что, супруга его знает о них... – ответил Бахука превратившейся в слух служанке.
– А ты, мил человек, кто будешь, и с какой целью прибыл в Видарбху? – Кешини изучающе посмотрела в лицо карлика.
– Я возничий и повар царя Ритапурны, – ответил тот. – Привез раджу на сваямвару, которую вновь назначила царица Дамаянти, – голос возницы дрогнул. – Однако, пора мне. Уже поздно. Да и тебе, добрая девушка, тоже не сподручно в сумерках работу выполнять. Доброй ночи! – сказал Бахука и поспешно зашагал к дому.

72.
Бахука, расчесывающий гриву одного из коней, вздрогнул, услышав детский голос: –    Господин, скажите, правда ли, что этот конь проехал сто йоджан за один день?
Обернувшись, он увидел стоявшего в нескольких шагах принца Индрасену, успевшего подрасти за время разлуки с отцом. Немного поодаль стояла и маленькая Индрасени, с любопытством заглядывающая в загон, пытаясь рассмотреть «красивую лошадку».
От неожиданности Бахука замер на месте. Руки его повисли плетью. Подбородок затрясся, а глаза наполнились слезами.
– Ой, у вас бегут слезки, – сказала девочка. – Может быть, вас кто-то обидел? – спросила она, с сочувствием глядя на карлика.
Бахука открыл рот, подобно рыбе, извлеченной из воды, но не мог вымолвить ни слова. Он лишился дара речи.
– Пойдем, Индрасени, – негромко сказал девочке брат, – наверное, этот добрый человек не умеет говорить... До свидания.
Дети удалились. Проводив их глазами, Бахука-Нала сел на одну из кормушек и, закрыв лицо, горько зарыдал.
В этот момент в проеме дверей, ведущих в конюшню, мелькнул и исчез силуэт бдительной служанки – Кешини, безраздельно преданной царице...

73.
Непревзойденный повар Ритапурны стоял в центре одной из кухонь видарбхийского дворца, подобно современному регулировщику дорожного движения на перекрестке. А вокруг него в это время происходили удивительные вещи: большие сосуды, разместившиеся на полу, сами собою наполнялись водой; в печи вспыхивал огонь; кастрюли, сковородки, ложки, черпалки, емкости с пряностями – все летало по воздуху, то и дело, уступая друг другу дорогу; ножи чистили и резали овощи, разделочная доска относила их к плите и скидывала в кипящее на сковороде масло; скалка раскатывала тесто для плоских лепешек; черпак помешивал что-то в клокочущей на плите кастрюле; кувшин с водой поливал фрукты, сами собой укладывавшиеся в дуршлаг...
А в это время в щель между двумя занавесками, прикрывавшими дверь, взирала на все происходящее пара расширившихся от изумления карих глаз.
И лишь только повар-чудодей вышел из кухни, откликнувшись на зов своего господина, занавес распахнулся, и в кухню стремительно влетела неутомимая разведчица Кешини. Схватив со стола горячую лепешку и обернув ее платком, она немедленно исчезла, оставив за собой вихревую воздушную спираль, подобную небольшому кухонному смерчу.

74.
– ... Нет, госпожа моя, никогда прежде не видела я, чтобы стихии так подвластны были человеку! – говорила потрясенная Кешини царице Дамаянти, развязывая узелок и подавая ей теплую лепешку, украденную у Бахуки. – К тому же – можно ли без причины проливать слезы, глядя на чужих детей?!
Поспешно приняв от служанки свежеиспеченный хлеб, Бхьями вдохнула его пряный аромат и, отломив кусочек, положила в рот.
– Да, Кешини, ты права, – сказала взволнованная царица. – Это он, достохвальный Нала. Приехал и открывает себя в знаках... Пожалуйста, драгоценная моя, – обратилась Дамаянти к служанке, – ступай скорее к матушке, пусть упросит отца, чтобы он позволил мне встретиться с Бахукой. Хочу окончательно удостовериться в том, что возница Ритапурны и Нала – одно лицо...


75.
– Пожалуйста, подождите здесь, – сказала Кешини и удалилась, оставив Бахуку перед тонкой ажурной решеткой, укрепленной между двумя колоннами из разноцветного мрамора. В центре решетки ярким пятном выделялся гобелен с изображением девушки, ожидающей возлюбленного. Над картиной горело несколько светильников, позволявших рассмотреть искусную работу художника. Дальние углы помещения оставались погруженными во мрак. Но, несмотря на это, справа от решетки можно было заметить небольшой округлый бассейн с фонтаном, несколько кресел-асан и напольных ваз с живыми цветами. Слева же – тяжелый занавес скрывал арку с высокими мраморными ступенями, ведущую в апартаменты молодой царицы.
Бахука задержался взглядом на замершей в трепетном ожидании фигуре влюбленной, изображенной художником, когда вдруг услышал голос Дамаянти, донесшийся откуда-то сверху:
– Скажи, Бахука, не встречался ли ты прежде с человеком, считавшимся образцом добродетели, который бросил в диком лесу свою верную и беззащитную жену?.. Этот человек когда-то в присутствии богов дал клятву верности, чтобы впоследствии ее легко нарушить. Может быть, тебе что-либо известно о повелителе Нишадхи, достохвальном Нале?
Бахука вздрогнул, услышав потрясший его сердце голос. Он тщетно пытался различить в темноте знакомый силуэт. Смысл и скорбный тон обращенных к нему слов заставили его низко склонить голову и наполнили глаза влагой:
– Прости его, добродетельнейшая царица, – с усилием выговорил карлик, – за то, что совершил он, сам того не желая. Черный Кали, вселившийся в него, затмил разум несчастного... После того, как нишадхец спас из огня Каркотаку, царя нагов, демон жил в его теле, сжигаемый огнем твоего, прекрасная госпожа, проклятья.
– Отчего же так долго не обнаруживает себя царь Нишадхи? – вверху, на балконе бельэтажа, Нала-Бахука заметил слабо мерцающий огонек свечи.
– Он должен был выполнить несколько условий, предсказанных повелителем змей, чтобы повергнуть черного демона... Теперь Кали побежден, – ответил возница Ритапурны «огоньку».
–  Так, значит, Нала больше не будет скрывать себя? – в голосе царицы блеснула надежда.
– Скажи, царица, – вместо ответа насупил брови карлик, – какая супруга, забыв своего мужа, перестав его ждать, выбирает другого?!..
Огонек на балконе мелко задрожал.
– Никогда ни о ком, кроме Нишадхца даже не помышляла его жена. Как предпочла его дэвам на обряде сваямвары, как последовала за ним в изгнание, оставив малолетних детей, так и сохранила верность ему до этой самой минуты!..
– Отчего же ходят повсюду глашатаи, разнося весть о второй сваямваре видарбхийки? – Бахука был строг и непреклонен в своем стремлении знать правду.
– Если бы не эта хитрость, на которую мне пришлось пойти, как бы встретились мы вновь? – негромко сказала Дамаянти. – Дэвы, свидетели случившегося, не позволят мне солгать. Если хочешь, спроси у них.
Внезапно в комнату ворвался теплый благоуханный ветер. Он взъерошил волосы на голове Бахуки, затушил светильники над гобеленом и огонек свечи на балконе. Комната погрузилась во тьму.
Нала метнулся в ту сторону, где только что горела свеча. Но вдруг в противоположной стороне высветились фигуры сидящей у окна Дамаянти и стоявших рядом с ней брахманов. Когда Нала в образе Бахуки подбежал к этому месту, изображение исчезло. Зато неподалеку возникло другое – Нала увидел маленького карлика с непомерно длинными руками, проливающего слезы в беседе с певцом Парнадой. Затем и это изображение исчезло, а вместо него появилась картина встречи Парнады с взволнованной Дамаянти, которая вслед за этим вбежала в спальню своей матери...
Порыв ветра налетел еще раз, и перед Бахукой предстала четверка огромных – во всю стену – стремительно мчащихся лошадей, несущих царя Айодхьи в сопровождении его возниц. После чего на всех стенах помещения, как в панорамном кино, возникли сцены встречи Ритапурны с Бхимой, отцом Дамаянти; служанки, следящей за Бахукой... Наконец, когда все это исчезло, карлик опять увидел Дамаянти, сидящую у окна в грубой одежде отшельницы, босую, с волосами, заплетенными в две косы. Она медленно повернула голову и посмотрела на Бахуку огромными карими глазами, в которых стояли слезы...
Помещение внезапно осветилось, но образ Дамаянти не исчез: она продолжала смотреть на карлика исполненным мольбой взглядом.
Пребывающий в крайнем волнении Нала, набросил на себя подаренную царем нагов одежду, и в следующую секунду, преображенный, он устремился навстречу любимой, восклицая:
– Царица моя!.. Моя царица!..
– Любимый!.. – Дамаянти также бросилась навстречу своему супругу, заключившему ее в объятья.
...Так они и стояли, величественно прекрасные, уже в новых парадных одеждах, не в силах сдвинуться с места и оторваться друг от друга.
А в это время все вокруг них кружилось и летело от счастья, словно весь мир пришел в движение, в порыве охватившего его восторга. Здесь были счастливые царь и царица Видарбхи и их внуки, потянувшиеся к своим вновь обретенным родителям, и повелитель Айодхьи Ритапурна, изумленно сдвинувший на затылок золотой шлем и с благожелательной улыбкой выразивший почтение царской чете, и возница Налы Варшнея, склонившийся перед своим господином, и радостная Кешини, смущенно прикрывшая лицо сари, и благородный брахман Судева, и молодой Парнада...
Счастье, переполнявшее Налу и Дамаянти, пролившись через край, захватило всех, кто в те минуты находился рядом с ними.

76.
Золотая посуда тонкой работы подпрыгнула на столе, обрызгав содержимым лицо и одежду Махараджи Пушкары, собравшегося было позавтракать.
Младший брат Налы вытер чадаром лицо, и, обращаясь к прислуживающему ему придворному, в изумлении спросил:
– Что это такое?!
Молодой слуга подошел к окну.
– Кажется, какое-то войско вдалеке... Всадники на слонах и колесницах... – растерянно ответил он, вглядываясь вдаль.
Пушкара мгновенно оказался у окна.
       Между тем в покои царя вошел один из военноначальников, облаченный в кольчугу и защитный шлем. С трудом скрывая радостное волнение, он доложил:
– Махараджа Нала в сопровождении войска – на подступах к столице. Идет с миром.
Пораженный новостью Пушкара замер на месте, уставившись на приближающуюся к городу процессию.
– Велико ли войско?.. – охрипшим от волнения голосом спросил раджа.
– Два с половиной десятка колесниц, шестнадцать слонов и шесть сотен пеших воинов позади, – бодро отрапортовал воевода.
– Все свободны, – распорядился Пушкара, пряча от придворных свои бегающие в страхе глаза с расширенными зрачками.
Дурное предчувствие сжало его сердце. Отойдя от окна и остановившись перед зеркалом, он поправил корону, закрутил свои и без того торчащие вверх усы, внушительно прищурился, и заставил себя решительным шагом направиться в тронный зал...
– Так что, Пушкара, сыграем еще раз? – голос Налы был глубоким и мощным. От прошлой подавленности не осталось и следа. Лицо было исполнено спокойного достоинства и решимости. Царь Нишадхи уверенно сел в кресло, положив руки на золотые подлокотники, выполненные в форме льва с разинутой зубастой пастью. – Ставлю в залог все вновь приобретенное имущество, Дамаянти и свою собственную жизнь. Ты же, Пушкара, проиграв, вернешь царство и все прежде принадлежавшее мне.
Восседающий на троне с высокомерно задранным подбородком Пушкара молчал. Не получивший ответа нишадхец, продолжил:
– Впрочем, есть еще один вариант: в случае отказа от игры, наш спор решит битва. Сражаться будем насмерть.
В решимости Налы сомневаться не приходилось, и Пушкара, изобразив на лице снисходительную улыбку, ответил брату, пытаясь скрыть все более овладевающую им тревогу:
– Мне очень не хватало твоего общества, дорогой Нала. Я ждал, когда же ты вновь придешь, чтобы отыграться, и поставишь в залог единственное оставшееся у тебя сокровище – твою жену. И вот, наконец, этот момент настал, – улыбка Пушкары из снисходительной превратилась в наглую. – Надеюсь, прекрасной Дамаянти не придется скучать в моем обществе!..
Лицо Налы вспыхнуло от гнева. Едва сдерживая ярость, он так сдавил руками подлокотники кресла, что золотые львы на них захлопнули свои хищные пасти.
–  Хватит болтать! Покажи свою удаль в игре, Пушкара!.. – сверкнул очами повелитель Нишадхи и встал в готовности начать решительные действия.
Пушкара демонстративно потянулся и позвонил в колокольчик. Затем, проводив взглядом слугу, расставившего на столе атрибуты игры в «кости», занял свое прежнее место, некогда оказавшееся для него «счастливым», и сказал:
– Ну что же, начнем, пожалуй!
Выбросив из золотой лоты на плоскость стола несколько кубиков, он сосчитал:
– Шесть очков.
Выполнивший те же действия Нала, мельком взглянув на упавшие кубики, пристально посмотрел в лицо Пушкары. Тот, пересчитав очки, внезапно побледнел, губы его задрожали, а на щеках проступили красные пятна. Вытирая покрывшийся испариной лоб чадаром, он проговорил сорвавшимся голосом:
– Восемнадцать очков...
В рядах присутствующих на игре придворных произошло радостное оживление. Нала продолжал все также молча смотреть на Пушкару. Тот медленно поднялся и вдруг упал к стопам своего старшего брата в поклоне.
– Встань, Пушкара, – спокойно сказал тот. – Я не держу на тебя зла. В прошлый раз я проиграл не тебе. Мой соперник был куда более могущественным и коварным. Поэтому ступай с миром в свой наследный город, и будем по-прежнему друзьями. – Нала заключил растроганного Пушкару в объятья.
– Прости меня, брат. Я получил хороший урок, – негромко сказал младший сын Вирасены, потупивший глаза и опустивший, наконец, свой заостренный подбородок. – Живи тысячу лет и будь счастлив!..

77.
Столица Нишадхи была по-праздничному украшена: арки увиты гирляндами, здания расцвечены флагами, а дорожки посыпаны пушпой.
Алтари поражали пышностью убранства, яркостью и многообразием красок. В воздухе носились разноцветные лепестки, развеивался дымок благовоний и разливался нежный звон колокольчиков.
Нала, Дамаянти и их дети стояли на балконе дворца, приветствуя собравшихся на придворцовой площади нарядных и радостных жителей Нишадхи.
– Смотрите, смотрите: фламинго! – звонко воскликнула маленькая Индрасени, указывая на стаю птиц в небе. Две из них, отделившись от остальных, подлетели к царской семье и закружили над их головами.
– Это же наш фламинго! – сказала радостная Дамаянти своему мужу, помахав рукой златоперым птицам.
– И его пернатая супруга, – ответил Нала, также приветствуя старых знакомых.
Счастливый повелитель Нишадхи оглядел своих подданных и заметил, обращаясь к Дамаянти:
– Десять тысяч восемьсот семь человек.
– ... и еще один, – добавил внимательный Индрасена.
Послышались звуки ситара и пение. По дороге, ведущей в столицу, шел слепой музыкант – давний знакомый Налы и Дамаянти.
Царь Нишадхи посмотрел на приближающегося пожилого человека и заметил вокруг его силуэта ослепительно яркий золотой нимб.
«Как же я не видел прежде этого сияния? – подумал Нала. – Теперь мне понятна, о Вседержатель, Твоя роль во всем случившемся. Ты был рядом со мной также, как и Твой посланник. Благодарю тебя, Всемилостивый!». Так Махараджа Нала мысленно возносил молитвы своему высокому спасителю.
А тем временем над ликующей Нишадхой величественно зазвучала песня слепого музыканта, подхваченная сотнями голосов:

В этом мире
счастье и несчастье,
словно день и ночь,
как зной и холод, –
не хотят друг с другом
разлучаться...
 Мир, как чаша,
на двое расколот.
 
Миром правит Время-повелитель,
вечный стражвершитель и целитель.

Если есть начало –
неизменно
окончанье где-то здесь же,
                рядом.
Постоянны только
перемены,
плакать и печалиться
не надо.

Ночь всегда кончается рассветом.
Никогда не забывай об этом!               


 

ПОЭЗИЯ СЕРДЦА И РАЗУМА

ВЕДИЙСКИЙ ЦИКЛ
       
Творец

Творец,
мечтательный и тонкий,
светло, легко
и вдохновенно,
с беспечной живостью ребенка
возводит монумент
Вселенной.

Он собирает звуки
в гаммы,
Он краски свежие мешает…
Мир девственный
и филигранный
животворит
и украшает.

Чтоб океан
своей волною
не захлестнул корабль жизни –
все рассчитал Он
под Луною,
предупреждая катаклизмы.

И, встав
лазурною стеною
меж толщей
ледяного мрака
и нежной порослью
земною, –
назвался Небом,
крыльев взмахом...

Как дети будем –
и ни тени.
Лишь свет и вера
нараспашку.
Средь корневищ
хитросплетений –
живая белая ромашка.

***
Наставление уму

Ах, ум мой – ветер, все твои пути
влекут не в храм, расходятся по свету.
Упрям и своенравен, ты летишь,
всю пыль, весь мусор подхватив при этом.

Неведомо куда нестись готов –
пустопорожних наслаждений жертва.
Угомонись же у святейших стоп
и ощути «сиротство как блаженство» –

от суеты сует, от маяты,
от пустоты беспримесной, чистейшей…
Ты, в образе блаженном сироты,
смиренью научись у стоп святейших.

Эмпатией рассветной тишины
проникнись, от беспутства обессилев, –
там, где Святые имена слышны,
звучат как громы над озерным штилем.

И упоен ты будешь до пьяна
щедрейшими духовными дарами
лишь пред тобой Святые имена
вдруг развернутся светлыми мирами...

***
Озера блеск хрустальный,
взмахи и хлопанье крыл.
Воздух пропитан тайной
в вечной Обители Лил.

Радугой небо венчает
кроны древесных чащ,
вешний нектар источают
чакры цветочных чаш.

Струи ручья – как струны,
в пряной росе промок
лотосоокий, юный –
до изумленья – Бог.

Птиц опьяненных пенье,
пчел исступленных рой.
Сам Господин Творенья
дивной пленен игрой.

***
Гауранга

Гауранга, Гауранга!..
Я – к Тебе идущий странник.
В вечный дар несу несмело
жизнь свою в сосуде тела.
Это все, что я имею, –
поступай, как хочешь, с нею.
Но, быть может, пригодится
эта скромная вещица?..
Гауранга, Гауранга!..

***
Шафрановой зарею
день забрезжит,
его встречают
светлые молитвы.
Возвышенные
благостные лики,
просторные
крылатые одежды.

Ручьям божественного звука
литься
любви беспримесным потоком.
Сотни
сердец наполненных любовью.
Лица
обращены к немыслимым высотам.

Невосприимчивые
 к злым наветам
и чуткие,
Земли внимая стоны,
сердца настойчиво стремятся
к свету,
и очень твердо по земле
ступают стопы.

ПЕСНИ ГОПИ

***
Лес околдован светлой тайной,
окутан сладостной дремотой.
В томленье дикий мед янтарный
густеет в золотистых сотах.

– О, где Ты, наш царевич юный?
Спешишь ли навестить подружек?..
Лишь только ветерок, ваюна,
у нас над головами кружит...

***
Ожидание

Как изысканно гопи,
          как щедро тебя украшали,
каждый звук умоляя
                стать голосом дерзкого Шьяма…   
Отчего разрывается
                сердце принцессы Варшаны,
и горячие слезы
                на землю струятся ручьями.

О, прекрасная кунджа,
                ведь ветра ласкающий лепет
не прервет одиночества,
                тягостных грез не нарушит…
Вид дрожащего стебля,
                как гопи взволнованной трепет,
череда ожиданий
                подобна плетению кружев.

Ты сокрыта от глаз,
                и плодов благовонная завязь
привлекает шмелей
                и павлинов, хвосты распустивших.
О, прекрасная кунджа,
                прости нам глубокую зависть,
что питали к тебе,
        ночь в объятьях своих
заключившей...

***
Радхарани

Нежный шепот растревожил,
пальцы тонкие флейтиста,
как ожоги, помнит кожа –
черный шелк на золотистом.

Луч рассветный устремится
исцелить разлуки раны.               
Грусть твоя, дитя Варшаны
и Вриндавана царица,

как туман лесной растает,
что пещрит росою травы.
День погожий расцветает
в солнца золотой оправе.

Ты Его увидишь снова,
смуглоликого флейтиста,
соблазнителя ночного
с кожей цвета аметиста.

Стопы вымочив росою,
счастья и тоски на грани,
побежишь к нему босою,
Радхарани, Радхарани...

***
Мадана-Мохана,
нет Тебя желанней!
Лотос и мадхави,
их благоуханье.

Манит манго спелый,
наливаясь соком.
Где-то дева пела
голосом высоким.

В дымке невесомой
кто шуршит листвою,
лес тревожит сонный
с пряною травою?

Засияют очи
распрекрасной девы,
королевы ночи,
леса королевы.

Нет милей на свете
Мадана-Мохана.
Закачает ветер
веток опахала…

Близость и прощанье,
встреча и разлука...
Девы вздох печальный
долетит до слуха.

Покачнется дева
телом бездыханным.
Что же ты наделал,
Мадана-Мохана?
 
***
О, Гопинатха, Господь смуглоликий...
Гопи сердца, пожелтевшие листья,
падают, падают к лотосным стопам...
– О, наш Мадана-Мохана жестокий!..
Милость Свою, о, Говинда, разлей Ты,
чувственным ртом прикоснись к телу флейты...
Стонут лианы, поникшие струны,
стынут недвижные воды Ямуны,
белую пену по побережью
бледная ночь раскидала небрежно,
дремлют луны отраженные блики –
все потонуло в неги потоке...
О, Гопинатха, Господь смуглоликий,
о, наш Мадана-Мохана жестокий!..               

ДУХОВНОМУ УЧИТЕЛЮ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Музыка вашего имени
 
Музыкой Вашего имени
день пробуждается вновь,
музыка Вашего имени –
        свежесть предутренних снов.

Музыка светлого имени,
яркостью красок плесни,
будней мозаику выменяв
на фестивалей огни.
 
                В бедах храни меня,
                в счастье храни меня,
                музыка светлого имени...

Музыкой Вашего имени
сердце полно до краев,
музыка Вашего имени –
жизнь и дыханье мое.

Музыка славного имени,
душу незримо храня,
стала живою святынею,
тем, без чего нет меня.

                В бедах храни меня,
                в счастье храни меня,
                музыка светлого имени...


Ваше большое сердце

 ...Ваше большое сердце отдано без остатка Повелителю Творения,
затопившему потоком божественной любви миры,
что затерялись в обусловленности времени и пространства.
Ваше большое сердце отдано Господину Вселенной,
чье непревзойденное величие
проявляет себя в равнодушии к почестям и великолепию.
Ваше большое сердце отдано без остатка
вечному духовному Отцу и Учителю.
Безусловная любовь, которую Вы питаете к нему,
столь велика, что довольствуется самым малым.
Она выражается в непогрешимой строгости Вашего бытия,
решимости и великой преданности  – привилегии избранных душ.
Ваше мужественное сердце викинга,
Ваше нежное сердце, подобное сердцу бенгальской матери,
столь велико, что вместило в себя Вечность, Знание, Блаженство
и безусловную Любовь во всей своей полноте…

Ваше сердце –
одна из самых больших тайн
этого Мира...




Your big heart...

Your great heart is given without a trace to the Master of Creation,
flooded with the flow of divine love worlds,
what was lost in the conditionality of time and space.
Your great heart is given to the Master of the Universe,
whose unsurpassed greatness
manifests itself in indifference to the honor and splendor.
Your big heart is given without a trace
to the eternal spiritual Father and Teacher.
Unconditional love you have for him,
so great that content with the smallest.
It is expressed in the infallible rigor of Your being,
determination and great devotion are the privileges of the chosen souls.
Your courageous heart of a Viking,
Your tender heart, like the heart of a Bengali mother,
so great that it contained Eternity, Knowledge, Bliss
and unconditional Love in its entirety…

Your heart –
one of the biggest mysteries
this world...

    Маленькая поэма      
               
1.
Так происходит всякий раз:
мои глаза глядят на Вас
сквозь пелену внезапных слез,
по воздуху нектар разлит,
и ум – бродячий дикий пес –
в восторге преданно скулит…
Ликует, радуясь, душа
и сокрушается, томясь.
Искусно кто-то подмешал
в разлуки горечь – встречи сласть.
Когда прольются реки слез,
свои покинув берега, –
изобразит немой вопрос
бровей растерянных дуга,
и память, силясь воскресить
все, что сокрыто от нее,
у Вас осмелится спросить,
свое стирая забытье…

2.
Взывая к смыслам бытия,
душа пытливая моя
сакральную искала связь
в событиях прошедших дней,
и, откровением становясь,
свет истины рождался в ней.
Раз, без последнего звонка,
открылся занавес, и вдруг
меня, чья слабость велика,
священный охватил испуг:
где шелк лоснился и шуршал –
простором океан дышал.
И он от неба до земли,
шумя, катил свои валы.
Я, оторвать не в силах глаз,
внимала океанский глас.
На океанском полотне
писала Вечность знаки мне…

3.
Звенела тонкая струна
стократным эхом в небесах.
Мощна была, была нежна
песнь, что лилась по голосам.
Симфония Святых Имен,
растя уверенней, мощней,
явилась миру. В унисон
звучала Ваша тема в ней.
Пласты пространства и веков
лишились мертвенных оков.
Потоки плазмы и воды,
огня сиянье, плоть земли,
снега, арктические льды –
теперь в движение пришли.
Чтобы вершить судьбы удел,
лишь Ваш руки единый взмах,
акт Вашей воли, Гурудев,
единый действенный рычаг,
менял судьбу мою не раз.
И бесконечна эта связь....
Я, эту песню подхватив, –
судьбы заветный лейтмотив,
свет путеводного луча  –
лишь ею и живу, звуча…

4.
Музыкой Вашего имени
день пробуждается вновь,
музыка Вашего имени
свежесть предутренних снов.
Музыка светлого имени –
яркостью красок плесни,
будней мозаику выменяв
на фестивалей огни!..               
Музыкой Вашего имени
сердце полно до краев,
музыка Вашего имени –
жизнь и дыханье мое.
Музыка Вашего имени,
душу незримо храня,
стала живою святынею,
тем, без чего нет меня…

В бедах храни меня,
в счастье храни меня,
музыка светлого имени...

P. S. В кругу других учеников
я очень медленно расту,
и в списке вечных должников
я – на особенном счету.
Настало время, пробил час
мне возмужать – горою с плеч!..
Но так хотелось бы сберечь
способность, снова видя Вас,
сквозь слезы помутневших глаз
вновь ликовать, грустить, томясь,
благословляя каждый раз
возможность снова видеть Вас.

***
Увидеть Вас

Увидеть Вас таким, какой Вы есть на самом деле
не способен хитрый механизм, называемый глазами.
Он создан для того, чтобы скрывать и подменять Истину.
(Хотя иногда даже этому приспособлению не удается
спрятать подлинную реальность:
она начинает лучиться и просвечивать
сквозь материальные декорации
подставной картины мира).
Однако увидеть Вас таким, какой Вы есть на самом деле,
может только чистое и любящее сердце,
свободное от зависти
и прочих порождений иллюзорной энергии.

Какая же пронзительно прекрасная картина открывается
простодушному сердцу, способному различить первозданную
реальность во всей ее нездешней красоте...

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
***
Лишь музыка звучала

Растает тенью зыбкой
Ваш образ окрыленный –
с возлюбленною скрипкой,
святой, одушевленной...
Маэстро, а не Вы ли
в безмолвном, гулком зале,
как пулею навылет,
сердца мечтой пронзали?
Живой, горячей ноты
пульсирующей силой
к немыслимым высотам
Вы души уносили.         
Заметит критик строгий,
что нравы обмельчали,
рукоплескали многим
и многих привечали,
отметит не предвзято
нюансы и акценты,
легато и стаккато,
маркато, портаменто.
Полет живого звука
и чьи-то счастья слезы
увековечит скука,
записанная прозой.
В начале было слово?
Лиха беда – начало!
Лишь музыка звучала,
и не было иного!
Доверенный служитель,
избранник вдохновенья,
чудесное свершите,
явите откровение!..
Крылатый небожитель,
блаженный и влюбленный,
даруй свою обитель
любовью обделенным...

***
Посланник Света

Что чувствуешь, ты, Ангел божий,
разверзнув взглядом небеса?
Дрожит ли тело мелкой дрожью,
встают ли дыбом волоса?
Что чувствуешь ты сердцем кротким,
не предназначенным для бед?
Твой тонкий Мир из неги соткан,
его пронизывает свет…
Неся послания Завета,
что судьбы тяжкие вершат,
лети, прекрасный Ангел Света,
спеши в кромешный чей-то ад.
Лети, благой… Кровавым потом
твой окупается полет,
и чей-то еле слышный шепот
по барабанам нервов бьет.
Ворвись, божественный посланник,
в рассвета пасмурную рань.
Своей протянутою дланью
определи страданий грань.
К устам свою подъемли руку,
исторгни вещий глас трубы,
доверив девственному звуку
предначертания Судьбы...

***
Он

Быть обманутым хотел он,
видимо…
Серый сплин с недавних пор
терзал его.
Жизнь вполне рутинно
и обыденно
утомила:
старыми вокзалами;

глупою, бездарною
рекламою;
грубостью –
без тонкого, изящного;
вялой пустотой,
когда без главного;
пошлостью,
когда без настоящего;

неприязнью
и дешевой славою
(зависти которая сопутствует);
эгоизмом, гордостью,
тщеславием
и любви практическим
отсутствием.

Да, конечно,
парнем он неглупым был,
только сил запас его
совсем иссяк.
Раз запас иссяк
его последних сил,
был так нужен кто-то,
без кого никак.
Очень нужен кто-то…
(Подожди, Герой,
потерпи.
Вот Автор пообедает
и закончит этот
долгострой.
Будь уверен:
продолжение следует…)

2.
Автор томен
в поисках конца.
Сабджи релаксирует на блюде.
Дубли отрешенного лица
множатся в серебряной посуде.

И восточной кухни
колорит
прян и тонок.
Предзакатным бликом
зимний день
по комнатам разлит –
розовым
библейским сердоликом.

Долго ль будет длиться
перерыв,
как измерится,
в каких парсеках?
В вереницах буден (их надрыв
будет ли учтён)?
Годами? Веком?..

И тогда,
когда пробьет финал,
так ли важно то,
что номинально?
Главное – не то,
что он сказал, –
что замыслил
Автор гениальный...

***
Лихая пуля

Лихая пуля просвистела,
сняв все возможные запреты.
Мое распластанное тело
лежать в пыли осталось где-то.

Я на него смотрю и вижу,
что то, что я считал собою,
раскинулось в кровавой жиже,
покрывшись дымкой голубою.

Лица фатальная гримаса.
И истина ясна как данность.
Цвет звуков и звучанье красок
открылись чувствам первозданным.

Быть перестав земною твердью,
теперь Божественного часть я.
Я стал собой, омывшись смертью.
Кто следом за ценою счастья?

***
Женщина плачет

1
Гулким эхом откуда-то,
видимо, сверху,
звук прерывистый –
женщина плачет ночами.
Серый мрак за окном,
звезды тусклые меркнут.
В атмосфере – флюиды
бессильной печали.

Словно плачет Земля,
давит гулом глубинным.
Нестерпимы грудные
надрывные всхлипы.
Никнут травы в тоске,
будто в чем-то повинны,
обездолены клены,
беспомощны липы...

2
Век, любовь посуливший,
но так и не давший,
вместо этого –
чести и правды лишивший,
на галерах безверья
служить обязавший,
в "социальные сети" свои
захвативший –

прагматично расчетливый
предприниматель,
женщин взявший в наложницы,
хлеба и зрелищ
всеобъемлющий "менеджер",
кича создатель,
в твоих недрах давно
перемены назрели.

***
Тысячу кальп бесприютным скитальцем
сеять желаний проросшие зёрна,
след оставляя на глиняных сланцах,
щебнях и рыхлых каштановых дёрнах.

Множество жизней бесплодно пытаться
вскрыть древних смыслов набухшие вены...
И за кулисами репрезентаций
тайны вселенской познать откровенность,

вмиг распознав проницательным слухом,
там, под незыблемым мира покровом,
чистый родник животворного духа –
нежной пульсацией в сердце суровом.

***
Весенний снегопад

(Tombe la neige)

Вновь падает снег. Он невинно неспешен –
этюд акварели в оконной оправе.
Нашествием вражеским в царствии вешнем
он грусть утверждает во власти и праве.

Он кажется вечным, но вешние грезы
ледовым побоищем вторгнутся в морозь.
Сквозь плен одиночества, холод и слезы
проклюнется юная нежная поросль.

Пробудятся теплые южные ветры,
они принесут нам весеннюю негу...
Французский шансон ностальгическим ретро
оплачет прощальное шествие снега.

***
Есть только право на молчание –
его принять мы поспешили.
От грез весеннего журчания
щит установлен нерушимый.

Я о тебе молчу. Ты – вето.
Но прорастаешь ненароком
травинкой сквозь гранит запрета.
И о тебе молчат до срока
 
этюд прозрачной акварели,
свирель из полого бамбука
и дюжина хрустальных звуков,
соединенных в ожерелье...

***
Разговор

Вновь снег легчайший белым затмевает
осеннее густое многоцветье,
душа к Тебе отчаянно взывает,
прошу, ответь ей.

Однако, если Ты мне скажешь что-то,
и, подхватив внезапно, заколышут
ветра тех слов осенних позолоту, –
я не услышу.

Я не услышу. Видно, дело – в слухе.
Ущербный слух к звучанью безучастен,
став немоты, безмолвия став частью.
Ведь люди глухи

(и так горды, ведя себя нелепо).
В каком бы не предстал Ты виде,
глазами не сумею я увидеть.
Ведь люди слепы.

Что может видеть макульное око?
Расплывчатые контуры предметов
в тумане проступают одиноко,
снов силуэты...

Но Ты меня неизмеримо выше,
Ты – средоточие средоточий.
Я все увижу если Ты захочешь,
я все услышу.

***
Экран окна, в нем  плавное смешение
ажурных хлопьев и литого неба,
внутри и вне безжизненного снега
Ты есть, как утешение.

Ты есть во всем, куда бы взор мой быстрый
не устремил досужее внимание,
Ты зажигаешь свечи мироздания  –
божественные искры.

Как дух от духа, прах земной пронзая,
неизмеримо малая частица –
душа, неразличимая глазами,
любовью причастится.

***
Призывно

(«По узким переулкам Средневековья»)

Инфант благородный и отпрыск древнейшего рода,
призывно звеня каблуками о гулкие плиты,
пройдете Вы, гордо красивый подняв подбородок,
по солнечным каплям, слезами фонтанов пролитым.

Шелка встрепенутся, фламандского кружева пена
украдкой коснется одежды зубчатого края.
Расцветит шафрановым бликом сюжет гобелена
луч солнца закатный, на золоте ножен играя.

И есть ли преграды извне в умирающем лете,
не давшие биться сердцам обескровленным вместе?
За тихую тайную боль и разлуку в ответе
одна роковая преграда – веление чести.

Сурового долга алтарь, собирающий дани,
и чувств безрассудных вершащий кровавые жертвы,
тобою открыт очистительный путь испытаний,
что властной судьбою наивной душе предначертан...

Свечи умирание, тень от узорной решетки,
и в зеркале – месяца скол отражением бледным.
Лишь ум на мгновение дрогнет смущенно и кротко,
позволив зазывно звенеть острым шпорам победным.

***
Порой унылой, блеклой, мглистой
деревья нервный ветер треплет...
Вы – памятник. Я, стоя близко,
невольный ощущаю трепет.

Судьба поэта в мире тленном –
жестокости укором вечным…
Ночь златозвездным гобеленом
объяла каменные плечи.

***
От моей беды
через сотни верст
до твоей звезды
через сотни звёзд

через сотни звёзд,
через тысячи
огоньком свечи
путь мой высвечен.

Век свечой светить –
золотым глазком
Млечному пути
свет её знаком

Звездного ключа
глубока вода.
Горяча свеча,
холодна звезда...

***
В туманной бухте неизбежности
бермудский шлюп стоит на якоре.
Жемчужины застывшей нежности
мерцают в боксах хрупких раковин.

Царят над сиротливой палубой
молчанья штиль всепоглощающий
и чаек стон – высокий, жалобный,
даров судьбы не обещающий.

Над бухтой вспыхнет утро заново,
но парусник не снимут с якоря.
День растворит фотоны зарева,
как горький чай – песчинки сахара...

***
Торт

Торт в картонной коробке будет
постепенно за разговором
вместе с выпитым чаем съеден...

Знаменуют начало буден
птичий гомон – мажорным хором,
лай собак, голоса соседей.

Но в морозных проемах окон
вспыхнет отблеск, глаза слепящий,
то ли неба, а то ли нимба.

Как пронзительно одиноко
ощущает себя обрящий,
как ранимо.

***
Цветок
 
Жизнь, уместившаяся в слог,
в звенящий звук.
Живой пока еще цветок
свеж и упруг.

Над ним взлетают этажи,
и так хрупка
та форма, где таится жизнь,
душа цветка.

Его цветочен вид и сладок
 аромат,
и лепесточных прядок
симметричен ряд.

Да, он совсем не то что мы –
ни я, ни ты,
но жизнь всегда имеет смысл,
Творца черты.

Как бескорыстия дитя,
дитя щедрот,
себя, бесхитростно цветя,
он отдает.

И разрывает стебелек
усилие рук.
Жизнь, уместившаяся в слог,
в звенящий звук.


***
Судьбы моей февраль, мятежный Водолей –
приверженец разлук, ревнитель новизны,
предвестием весны тоску свою излей
в палитре тонких чувств, в оттенках белизны.
 
Мечтательный Жюль Верн, изысканный творец,
ярка и холодна полночная звезда.
Царевну заточив в ледовый свой дворец,
ее обрек ты вновь на жизнь меж «нет» и «да».

Мой гений перемен, забудь о белизне:
фатальны снежность снов, метелей канитель.
Вновь краски освежи на жизни полотне,
кисть мягко окунув в весеннюю пастель.

***
Смятенье чувств – что за событие?
Как ветром поднятая пыль.
Лишь кончик путеводной нити,
разжав ладони, отпустил
и не нащупал под ногами
привычной тверди каблуком...
С обрыва вниз летящий камень,
с горы – растущий снежный ком...

***
Опять небесные звонят колокола...
Быть может, это звон иллюзии разбитой?
Над горсткой бесполезного стекла
сижу, как у разбитого корыта.

Всевидящий Господь, поистине, Твоя
к заблудшим душам неизменна милость:
все возвратилось на круги своя,
все, слава Богу, завершилось.

Тебе известно то, что было и что есть,
Ты посвящен во все мирские тайны.
Не прячься, я ведь знаю, что Ты здесь –
вон  д х о т и  край виднеется янтарный...

И будет утро завтрашнего дня.
О, мой Господь, не оставляй меня.

***
Детские стихи

Взрослые – странные люди.
Они убегают, закрывшись
своими тяжелыми плащами,
от теплого летнего ливня.
Мчатся по тротуару,
прыгают через лужи,
спешат в сухие квартиры,
где пахнет уютом и пылью...

А дети – меряют лужи.
Заходят в них по колено
(кто меньше – заходит по пояс
в бурлящую мутную воду!).
И Мир в это время – смеется.
Смеется дождем и листвою,
и крышами, и травою,
и детскими голосами...

***
Студенческие стихи

Обрушиться,
припасть к земле в изнеможении,
кричать до хрипоты,
до исступления,
просить, молить остаться рядом с нами –
глазами.

Любовь и боль,
надежда и отчаянье,
слова прощальные,
мольбы и обещания
и неизбежность расставания,
и страх –
в глазах.

Не надо слов.
Глаза все скажут сами.
Да здравствует прощание
глазами.

***

Марина
                М. Л.
    
Легкой нитью
           волоконной –
горизонта
           перепонка.
В рамочный проем
            оконный
нанесен твой образ
           тонкий –
с той архивной
           фотопленки,
незапамятной,
           исконной.

В свете      
           ультрафиолета
тонет контуром
           телесным
твой портрет
           финала лета,
тот, что пишет день
           воскресный –
невесомый,
           легковесный,
птичьим щебетом
            напетый.

В серебре дневного
           света,
в белизне нездешней
           комнат,
в пелене
           ультрамарина,
я хочу тебя
           запомнить,
ясноокая
           Марина...
Где сейчас ты?
Нет ответа.

***
Моему другу

Наша дружба, не подвластная времени,
пусть живет себе, не зная усталости,
пусть не станет нам обузой и бременем
наша дружба, не подвластная старости.

Пусть сверкает разноцветными блесками,
рассыпается веселыми искрами,
громыхает пусть грозы отголосками
и дождями проливается чистыми.

Пусть цветов лесных нас радует россыпью,
пусть беспомощной не будет и хилою,
пусть ступает по земле твердой поступью,
наливается недюжинной силою.

Наша дружба, не подвластная времени…

***
Поэт

Ты не боишься испытаний
судьбы суровой и убогой?
Тогда родись устами Бога,
стань продолжением гортани.

Как проводник самозабвенный,
посланник всеблагого Босса,
знай, что, бывает, рвутся вены,
стальные лопаются тросы.

Но много ли в дерзаньях проку?
Штормя, о рифы бьются рифмы,
в гортани – лишь шумы и хрипы
(Пегас завидует пророку).

И патриаршим ставший горном,
себя в усердье забывая,
не сетуй, если «хлынет горлом»
строка... Увы, и так бывает.

Бездарно, без любви и веры,
прожить ни валко и ни шатко –
здесь не удастся. Сеньке – шапку
даруют свыше по размеру.

Те строки, что бегут по жилам,
срываясь с обнаженных высей,
не стоят жизни ли?.. И выстрел –
финалом. Хочешь этой жизни?..

***
Простая песня

Как путеводная звезда
распорядилась,
я уезжаю навсегда,
на Божью милость.

Дней беспросветных череда –
пуста, убога.
Я уезжаю навсегда
на милость Бога.

Вершу побег,
и это все, что мне осталось:
чужой ночлег,
стен бесприютных обветшалость,

синь неба,
ветер-благовест –
лихой приятель,
равнина, перекресток-крест,
дорога-скатерть.

И все, что было,
что со мною приключилось –
все поросло быльем,
слезою окропилось.

Был жребий послан,
и мне выпало так много:
сума и посох,
пыль дорог, да милость Бога…

***
Граф Нарин

Кабы такое случилось, и я бы придворным родился поэтом –
строй языка изучал бы и ритма природу,
пел панегирики злобным монархам при этом
(если бы был я, конечно, не женского роду).

Может быть, мне довелось обуваться в штиблеты
или в чулки и потом – в башмаки с металлической пряжкой,
толстый суконный кафтан надевать с кружевною рубашкой,
как и парик – что тогда полагалось при этом.

Веку под стать разделял бы я нормы и нравы,
был бы судьбе и монархам во всем благодарен.
Стих силлабический четкостью ритма поправив,
славу стяжал бы, вошел бы в историю аки «граф Нарин».

По описанью биографов жизнь бы была моя сытной и сносной -
сточку за строчкой бы я сочинял неустанно…
Ладно, чего уже!.. Как-то живу без штиблет и кафтана,
поздно родившись, оставив весь век восемнадцатый с носом.

ПОЭТИЧЕСКИЕ ЭКСПРОМТЫ

***
Я слишком безрассудно пела.
Под прессом что-то захрустело
(он тут же бдительно возник):
мое расплющенное тело
стремглав, как щепка, полетело
в костер престижа и интриг.

***
Для атеистов

Зачем бранить так много лет
Того, Кого на свете н е т?
А если Он на свете е с т ь,
то на рожон не стоит лезть!..

***
Зоологическое

Макароны расквасились кашею –
точным жестом бесстрастным ты выкинь их!..
Если есть хозяйки д о м а ш н и е,
стало быть, существуют и д и к и е.

***       
                Научному руководителю

Здоровья! И храни Вас Боже!
Здоровье Ваше в сотни раз дороже
повышенной стипендии и грантов:
здоровье Ваше – достоянье аспирантов.

***
                А. А. Найну
И в этом весь его секрет:
он твердо знает слово «нет»,
Но очень вовремя всегда
находит место слову «да».

И не рифмуется с ним «лесть» –
он цифра «девять», а не «шесть».

***
Сущее наказание
                «Пародисту»

Тщеславие рвалось на пьедестал,
свербела зависть мелкая при этом...
Но не' дал Бог: поэтом он не стал,
стал наказаньем сущим для поэтов.

***
И будет изгнан прочь
мой безыскусный взор,
как нищий странник – в ночь,
как малолетний вор...

***
Реклама лоска

Жизнь без лоска неопрятна,
всюду проступают пятна.
Даже пошутить без лоска
не удастся – выйдет плоско!

***
Что' годы земные – лишь пыль, если вечность у нас не отнять.
Они и даны нам затем, чтобы это понять...

***
Друзья мои,
поверьте, вас
забвенья
не коснется тушь.
В живых глубинах
ваших глаз
сияют звезды
светлых душ.

Быть рядом с вами –
это честь,
любви от вас
исходит свет.
За то спасибо,
что вы есть.
И что пути
иного нет.


 








Сказание о Нале и Дамаянти.
Художественный пересказ Н. Антоновой


Редактор
Художник
Компьютерная верстка


               

              6 мая 2001 года 
              Москва, Сухарево