Шестое солнце. 5

- Все же есть в тебе притягательная сила. Хотя ты и сопротивляешься порой нормам поведения, особенно в общественных местах, выставляя напоказ все низменные пороки пролетариев, особенно после второй рюмочки коньяка.  Предупреждала же тебя всегда.  Нет в твоем организме защитного устройства от алкоголя, а греки твои так и не научили пить тебя, разбавляя вино водой.  Вот и заносит тебя, то вправо, то влево,  – в очередной раз вставила свои архаичные фразы бабуля, наблюдая пристально за ее Гордостью-Музой,- Ну что это такое?  Муза должна быть опьянена только любовью к своему избраннику. А ты? С тазиком в обнимку! Фу! Как омерзительно все это наблюдать было за тобой!
- Я же в спальне была! Как ты это увидела! Не темни! Мы же с тобой встречаемся только на кухне! - ответила  ее внучка-Гордость, выставляя специально в каждой фразе восклицательный знак, ударяя по нему, как по клавишам своего компьютера.
- Тоже мне, Америку открыла! Имею третий глаз! И спальню твою периодически просматриваю!  - теперь бабуля отдала все те же же восклицания своему оппоненту.
 Конечно, человек далеко не всегда слышит и понимает, что именно хотят  сказать ему его родственники, в особенности его древние бабули, да  еще специально следившие за нею в святой из святынь – спальне, где место-то хватает только на одного, а здесь еще и третий глаз где-то повис.  «Надо бы побелить потолки и купить новые занавеси, -  подумала Муза, - а то как-то все же неприятно, чтобы за тобою кто-то подсматривал, даже образно говоря третьим глазом,  слишком часто толкуется все превратно».  Например, исходя из бабушкиных намеков, Союз Писателей России бабуля считала Советом Писателей Модернизма, свою внучку Музу по каким-то бумагам – наследницей самого польского князя (имени его она уже не помнила, могла и нафантазировать),  а офицера запаса российской армии Алехандро по паспорту  - чуть ли не самим внуком Тамерлана. Но с постоянным упорством не признавала греков, и когда речь заходила о них, то она всегда кивала в сторону отца Музы с обвинительной речью: « Не понимаю, где этот грек Кирьяк раздобыл 20 тысяч золотых, чтобы выкупить всю нашу родословную?» После таких речей Отец Музы  всегда вскакивал со стула, брал в руки, что попадется на глаза и разбивал все это о первые, попавшиеся ему  головы. Вот и в тот раз,  в его обзор появилась целая голова будущего члена Союза Писателей России. Но так как он об этом еще не знал, то и не стал приносить извинения, а с криком: « Да пропади  пропадом ваш этот раритет!» -  стукнул со всей своей пролетарской мощью, оставив в руках только ручку от сахарницы и крики бабули «Пролетарии всех стран разбегайтесь!» Но так ли все в этом мире, как нам кажется порой? 
Житие в большой интернациональной семье  недаром считалась вредной. Не только потому, что ухудшался вестибулярный аппарат  и в желудке появлялись колики от кухни разных народов мира,  главное, портились мысли, внося непонимания, а порою даже и противоречия в замкнутое пространство большой  дружной ячейки общества. И может поэтому, после открывался третий глаз или протискивалось  шестое солнце в замочную скважину.
Но были все же дни – такие, в которых желалось воскреснуть для новой жизни, забыть о распрях между народами, окунуться в неповторимые миги счастья, раздвигая руками волны прошедшего, вдыхая ароматы будущей цветущей хризантемы, а после прийти в свой дом и написать портрет любимой женщины.

 «Я снова смотрю на эту пурпурную розу. Не понимая,  чем она меня так привлекает и манит.  Бывало с другими картинами – нарисуешь, после ходишь вокруг, да около, и чем больше смотришь на нее,  тем больше не нравится.   Ну, а если уж повесишь сие творение на стену, так и вовсе противно становится. Мучают какие-то силы меня поневоле и ничего поделать с этим невозможно. И что самое интересное - другим нравится, а мне так и вовсе от этого еще хуже становится, точно как будто,  кто-то так и тычет пальцем в мою картину и приговаривает: " Не можешь, не берись!"  Стараюсь не замечать их у себя, развешанных по стенам, а как не заметишь, если они так надрывно призывают одарить взглядом. Да было что одаривать! Тоже мне - великое творение. Рука так и просится - взять, да и выкинуть это все в мусорный ящик.
Начало не продумано, конца так и вовсе не видно, а уж про середину в своих картинах я вовсе промолчу. Одно слово - сумятица  и неразбериха, хотя их уже целых два, характеризующих мои "шедевры".
Но мимо этой розы я не могу пройти мимо, чтобы еще раз не взглянуть на нее; любовно поправить немного перекосившуюся рамку, провести рукой по холсту, ощутив на своих пальцах ее пурпурный наряд; отойти на несколько шагов назад и с ласковым прищуром еще раз полюбоваться ею. "Все дело в красках,- подумал я, - смотри, что напоминает тебе этот цвет? Простая роза в пустыне среди камней, стоящая так одиноко среди этой глуши. Но это только видимость ее одиночества,  там обязательно кто-то находится, вон там, за тем перевалом кто-то обязательно взведет курок!  Ты мудрая! Помоги мне!»
  - Да, мудрая! Что ты можешь дать самому потомку Тамерлана? Готовить и то не можешь! Я уж не говорю про уют в твоей квартире, молчу! У тебя одна отговорка: « Мне некогда, я устала, да гори все это  - синем пламенем». Узнаю портрет твоего папы!
 Единственно, что ты взяла от нас, так это стать, тонкую талию и мало-мальски изворотливый ум. Все остальное – это греки с их вечной фразой, что в Греции все есть! А что там есть, одному греку и известно – вечный кризис, греческий нос,  королевские креветки и чернявые непослушные завитушки. Вот этим  ты и  привлекла все средиземноморское побережье. А настоящему воину нужно сидеть на мясе, есть мясо  и входить в мясо! Кстати, если уж мы заговорили о мясе, то не мешало бы тебе купить книгу «О вкусной и здоровой пище», а то моя,  совсем пришла в негодность, всю истрепали твои руки, - снова бабуля вставила свои мудрые слова, приподняв абажур  и покачивая его из стороны в сторону, ощущение, что сверху  соседи передвигали тяжелые массивные шкафы или сундуки, набитые черти чем, больше все никчемным  барахлом.
И с какого бы угла или отверстия,  не разносилась мудрость бабули, выходящая обыкновенно ближе к ночи, на утро какого-то дня над Музой обязательно нависала,  запрокидываясь, вечная  проблема-рука, замахнувшаяся походом в магазин, мытьем полов, чисткой санузлов, глажкой нескончаемого белья. А вот для души, хотя бы почитать пару страниц из любимого Бальзака или Достоевского об этом приходилось  лишь выпрашивать у вечно бегущего времени, подавляющего своей исполинской властью все ее незначительные просьбы.
И Музу сразу обуревало желание встретиться с самим внуком Тамерлана, съесть  обычную креветку, упорно выдаваемую за королевскую в местном кафе, выиграть дорожную сумку за два литра чешского живого пива дороже по стоимости, чем сама таковая,  с улыбкой на лице принять все условия «по разводу кроликов» в чудном месте, а после  распихивать степи,  моря, пустыни, укрытые всеми розами Алехандро.  И эти пространства, и время были до того хороши, что пускай после  все доводы и приводы бабули  ближе к ночи падали на ее чернявый непокорный завиток, придавая ее лицу неповторимый оттенок смущения. В эти мгновения она жила, красивой ногою покачивая полумесяц в своем сне, призывала  его  любить,  чтобы вся вселенная наконец-то сошла с этой орбиты, не нарушив гармонии внутри  и чувства таинственного единения с ритмом их  сердец. Она  впустила его  к себе, как благодать; встречала, когда на закате уже розовело птичье крыло - да, разве до конца   смогла  ль передать она,  что чувствовала в этот миг!
Узнавая ее  всё больше и больше, он  познавал  самого себя и понял,  что есть женщины на планете  и так хорошо любить этот мир,  чтобы  после  поверить в себя.
---
прод. след.