в Ленинграде- главы из пов. Круженье лет

               

   Неожиданно пришло письмо от отца. Для всех нас это была величайшая неожиданность. Известий о нём не было с 1942 года. Думали, что погиб давно или умер. Оказалось, что живёт он в Ленинграде, работает на молокозаводе и скоро приедет к нам в  Тулун. Он, разыскивая нас, приехал в Котельнич и там ему подсказали, где мы находимся. Я был бесконечно рад тому, что у меня появился отец,  что у меня тоже есть папка и с нетерпением стал ждать его приезда. Через месяц он приехал.
Плакала мама, плакал отец с бабушкой, плакал и я. Начались бесконечные разговоры и воспоминания. Но мне было не до них. Я увлечённо крутил ручки трёхдиапазонного радиоприёмника ,,РЕКОРД”, привезённого мне в подарок ОТЦОМ. Мне этот приёмник был очень дорог и, всё свободное время я проводил, слушая его. Огромное количество станций, особенно в коротком диапазоне, пение, музыка и разговоры на неизвестных языках, заставляло задуматься, как огромен мир, как велика земля, какое неимоверное количество народов населяют её.
Пробыв с нами дней десять, отец уехал, отпуск закончился. Мы остались отбывать свой срок договора, который заканчивался в конце лета. После чего мы, по вызову отца, должны были ехать в Ленинград, к нему. Пришло и это время.
О нашем путешествии особо и рассказывать нечего. Единственно, что достойно моего повествования, это то, что нас, по сути нищих, какая-то сволочь ограбила в Новосибирске, украв один из двух чемоданов. В чемодане была кой-какая, одежонка,  десятка два моих любимых книг и очень ценимый мною  окуляр микроскопа с увеличением раз в двадцать. Я клал на его стекло  какую-либо живность, мушку, клопа там, или вошь, которые были у нас не в диковину, и, задрав голову, увлечённо рассматривал их. И вот, какая-то скотина, лишила меня этого удовольствия. Приёмник  благополучно довезли.
Обосновались мы, вместе с отцом, в Саблино, в частном доме, рядом с  железной дорогой. Сняли комнату.
Начался учебный год, и я пошёл в шестой класс в Саблинскую школу десятилетку, не помню сейчас какой её и номер, так как проучился в ней всего два месяца. Отец устроился на работу в РУ-6 г. Колпина, тогда это  было ФЗУ-6, преподавателем столярного дела, а мать взяли машинисткой.
  Нам дали комнатку в правом  крыле второго этажа этого же здания, по улице Западной, сейчас братьев Радченко.  Помимо нас здесь же обосновались ещё восемь семей работников ФЗУ. Наша комната была под №2, под №1 была кухня. В общем, семейное общежитие. Я перешёл учиться в  6 класс 402 мужской школы, что на Стахановской улице. Сейчас там ДНР - Дом  Народного  Творчества. Здание перестроено, расширено, благоустроена территория. В 1952 году это была самая большая школа в Колпине.
Влился я в класс как-то незаметно, без особых эксцессов. У меня появились друзья. Борька Чубко,  худой, громкоголосый и несколько самоуверенный в суждениях. С ним мы сидели за одной партой и частенько он, надоедая мне своими разговорами, вынуждал меня предпринимать некоторые не совсем честные действия.
Зная способность его по поводу и без повода громко и неудержимо смеяться, наводя невольно на мысль о некоем отклонении в его мозгу, я начинал рисовать карикатуры на учителей или на кого-нибудь из ребят, или просто рисуя смешные рожицы. Нарисовав, подсовывал ему. Реакция следовала незамедлительно. Прыснув для начала, он начинал громко, на весь класс ржать. Зная эту его способность, реакция учителей была так же мгновенна: - За дверь, Чубко, смейся там! Успокоишься, придёшь.
И Борька, на мгновение, замерев, а потом, прыснув снова, втихаря, наворачивая мне кулаки, под завистливые ухмылки ребят, торжественно покидал класс.  Сам он возвращался  на урок  редко, если только завуч приводила. Он не обижался на меня и, частенько просил нарисовать ему что-нибудь  потешное.  После получения им очередной пары, я, для поднятия его настроения, обязательно рисовал что-нибудь смешное.
За одной из соседских парт сидел, один из моих лучших друзей, Эйдемиллер Виталий. Отец его – немец из колонистов. Вот отсюда и фамилия такая. Виталька, (и до сих пор он для меня Виталька, хотя давно превратился в упитанного, с седой, сильно поредевшей шевелюрой на голове, мужчину), звёзд с неба тоже не хватал, учился, как и все мы,  средне. Он сидел в паре с Валькой Розаном, высоким, рассудительным, несколько меланхоличным парнем. Вот такова была наша четвёрка мушкетёров, с которой мы играли, гуляли и шкодили.
Виталька был весьма обидчивым субъектом. А, обижаясь на кого-либо, на учителей за их несправедливость по отношению к нему, или за свою, иногда, несообразительность, он, надувая  пузыри из носа, начинал тихо плакать. В таких случаях  Георгий Ерофеич Каширин, или Кот, как мы его прозвали, учитель математики, свирепым голосом говорил:
- Эйдемиллер! Снова крокодильи слёзы льёшь? Марш за дверь!
И Виталька, с опущенной головой, тихо выплывал за дверь.
Кот, был очень жестким  и безжалостным  учителем.  Ни слёзы, ни какие оправдания, на него не действовали. Великолепный математик, он был и отличным воспитателем характеров. После его школы, все мы весьма неплохо знали и даже, в какой-то мере, любили математику. Если ученик плохо или даже средне знал тему урока, он незамедлительно вручал ему карточку с задачей или примером, для решения её дома. Иногда это были две или даже три карточки. А на уроке ты должен был продемонстрировать на доске решение их. И тут же твоя работа оценивалась положительно или отрицательно.
Надо сказать, что отличные оценки он никогда не ставил, всегда находил  какие то мелкие погрешности. Высший бал у него был четвёрка. И когда я, в дальнейшем, пошёл учиться в Ремесленное училище, я был в группе самым лучшим учеником.
Был ещё один преподаватель, подстать Коту. Это Георгий  Петрович Локотков,  по прозвищу Гоня. Физик, так же очень любящий свою профессию и весьма ревностно относящийся ко всем нарушителям дисциплины урока, он безжалостно расправлялся с незнайками и лентяями. Мы боялись его, как огня и даже завидев в коридоре во время перемены блеск его очков, разбегались как тараканы, стараясь не попасться ему на глаза. Во время его уроков в классе стояла гробовая тишина, можно было услышать полёт мухи. Им фиксировалось малейшее движение ученика даже тогда, когда он стоял спиной к классу, выписывая на доске формулы. Стёкла его очков служили ему зеркалом, и он прекрасно видел всё, что происходило в классе. Двойку у него было получить, раз плюнуть, ибо в любой момент он мог возвратиться к пройденному материалу и горе незнайке.
Зато перемены у нас были наполнены играми чуть ли не душевно больных. Носились, горланили, дрались, бранились. С какого то момента, наши лидеры, а их было в классе несколько человек, драчунов и забияк, решили выставить на всеобщее обозрение класса гениталии каждого ученика. Они, ,,кодлой,, - было тогда такое модное словцо, накидывались на жертву, сдирали с неё штаны и весело гогоча, комментировали увиденное. Потом опрокидывали  на  объект смеха чернильницу. Не избежал этой участи и я. На одной из перемен, когда я собирался выйти в коридор, таинственно улыбаясь, передо мной, загородив дорогу, встал Вовка   Кукушкин.
- Ты чё? – дёрнув плечом, спросил я.
- Да ни чё, - в тон мне ответил он и резко толкнул меня в грудь. Я, потеряв равновесие, отступил назад и, наткнувшись на кого-то уже стоявшего на четвереньках за моей спиной, полетел вверх тормашками на пол. Тут же на меня набросилось несколько человек, и начали сдирать штаны. Я, борясь с ними, сопротивлялся изо всех сил. Долго они со мной возились, но все-таки справились. Весело гогоча, и вылив чернильницу мне на пупок и пониже, отпустили. Учителя удивлялись:
-  Что это у нас тряпка у доски постоянно вся в чернилах, приходится после вашего класса всё время мыть руки? В чём дело дежурный? Вымыть тряпку или заменить.
Спустя несколько дней, кто-то из напавших, сказал мне:
- Ну, ни за что бы не подумал, что ты такой жилистый окажешься. Нас было шесть человек, а еле-еле с тобой справились. Вон сколько времени возились.
Закончил я шестой класс слабенько, в основном на ,,государственные “. Не шли у меня точные науки. Но гуманитарные были неплохи, на четыре и пять. В физкультуре я тоже не блестел, была четвёрка, но твёрдая.