Первая женщина

(Глава из первого романа «Часы из прошлого» фантастической дилогии «Неоконченное следствие»)

Ужин под «занавес» того дня прошел довольно сытно и вкусно, по мнению самого Андрея Пущина, совсем не так, как обед в «Кафе «Вечернем». Колхозная столовая в селе работала и заполночь. Добросовестно бслуживая горячей пищей водителей. запоздавших из последнего рейса на станционный элеватор, где принимали зерно нового урожая.
Но даже сейчас вкус и супа, и тушеной с бараниной, картошки, не шел, ни в какое сравнение со стряпней скаредных и неумелых райцентровских поваров. Да и аппетит Андрей Пущин нагулял за день буквально зверский. Потому не отказался он и от добавки, предложенной поварихой ему, как и двум другим сотрапезникам – Водителям Гонтарю и Федерко, которые и привезли его с собой на это полуночное пиршество желудка.
Ночевал он у них же. Куда они сами пригласили, в одной из комнат сельского Дома культуры, временно, на период уборки, отведенных для постояльцев.
...Кровати, тесно расставленные вдоль наполовину крашеных масляной краской, а наполовину – зеркальных стен, занимали место, прежде бывшее колхозным танцевальным залом, о чем говорила табличка, прикрученная над дверью.
Но больше ничто не выдавало вновь прибывшему – Андрею Пущину временность такой спальни. Даже постели, на удивление недавнего студента юрфака, не привыкшего к таком у и в областном центре, были аккуратно застелены чистейшими накрахмаленными простынями. Так что совет Петра Федоровича Гонтаря можно было принимать буквально:
 – Располагайся на любой.
Он заметил не без доли горькой иронии:
 – Все одно нашему брату-акробату не получается пользоваться привилегией и ночевать каждый день под крышей.
Федерко же пояснил более серьезно:
 – Деньки-то стоят погожие, только успевай делать рейсы. Да и комбайнеры тоже по ночам во вторую смену работают.
Согласившись с их совершенно рациональными доводами, Пущин и сам стал готовиться к ночлегу. Сначала аккуратно он повесил свой , уже не выглядивший «как новенький», заметно запылившийся мундир на спинку стула. После чего морщась от боли, стянул с себя, не расстегивая, прямо через ворот белую рубашку, открыв при этом взору пожилых водителей свое тело, перемотанное бинтами, с пятнами свежей, просочившейся свозь марлю, крови.
Еще и отшутился, мол, бандитская пуля задела:
 – Не обращайте внимания!
 – Ну, следователь, ты и даешь! – с удивлением высказался Гонтарь.
 – Да с такими серьёзными ранами надо в больнице прохлаждаться, а не по преступлениям выезжать, – в тон ему, но уже более наставительно проворчал Федерко.
Его товарищ, теперь уже совсем не укоризненным тоном, а с явным оттенком похвалы добавил к сказанному:
 – Нормальный, ты, мужик, Андрей! Надеемся, что и наше дело на пол-пути не бросишь! До самого конца доведешь.
...Утром, проснувшийся чуть свет, Пущин своих новых знакомых, однако, уже рядом не застал. Зато под окном сигналила машина. Выглянув наружу, Андрей увидел шофера молоковоза, снизу, из кабины своей машины, глядевшего прямо на него.
 – Ты что ли следователь? – крикнул тот, поняв, что его истошный сигнал наконец-то дошел до нужных ушей, достигнув цели.
 – Предположим, я здесь следователь! – донеслось из окна. – А зачем я тебе так срочно нужен?
Молоковозник не смутился его столь настороженного тона:
 – Да хохлы-водители просили тебя с собой прихватить, как только поеду со свежим надоем до райцентровского молокозавода.
Такая весть, кого хочешь, могла обрадовать. А не только «без году неделя» работавшему на новом месте и просто не знавшему, как туда вернуться к началу нового рабочего дня. Так что появление столь неожиданной оказии, вызвало в душе Пущина настоящий восторг. Он открыто и поощрительно улыбнулся незнакомцу:
 – Это я сейчас, только оденусь!
Молоковоз бежал по сельскому проселку очень даже ходко. Да и вообще Пущину несказанно повезло. Водитель попутного транспортного средства не ограничился такой оказией лишь до места выгрузки своей трехтонной цистерны. Он даже довез пассажира прямо туда, где, на уважение, всем прочим сельчанам, вершились следственные дела их района.
Так что в свой служебный кабинет Пущин вошел еще до того, как начали рабочий день другие из их прокуратуры. Обстоятельно разложил на столе все документы из, вчера переданной ему коллегами-рубцовчанами, папки. И задумчиво принялся заново, как будто видел их впервые, изучать сухие строки протоколов и актов экспертиз. В надежде что, отыщет там еще хоть что-то, дополнительно проливающее свет на новую версию. Ту самую, что буквально «камня на камне» не оставит на итогах уж слишком поверхностного расследования.
Как полагал сам Андрей после выезда на место дорожной катастрофы, было оно проведено другими не достаточно объективно и в торопях. В прямом смысле слов – «по горячим следам». Оставалось только заручиться одобрением прокурорских «верхов» и тогда «низы» могли бы действовать со всей решительностью и молодым напором!
И вот тут Пущина поджидало самое глубокое разочарование, какое только он переживал с того самого момента, когда решил стать правоведом..
 – Уже наслышан о твоем чудачестве, – без намека на приветствие, будто и не расставались вчера, строго заявил, буквально вихрем ворвавшийся к следователю Михаил Иванович Гудзенко. – Гаишники из райотдела милиции, так со смеху чуть не умерли, рассказывая, как ты, добровольно согласился взять на нас, явно чужую, аварию со смертельным нсходом.
И дальше возмущенный прокурор прямо-таки дышал праведным негодованием:
 – И так статистика подобных вещей не в нашу пользу, а тут еще рубцовских покойников станем на себя вешать.
В такой момент, если что и было незыблемым в душе Андрея, так его хладнокровие, проявленное при, обрушившейся на него «лавине» упреков. Но и хвалить ему себя было не за что. Потому, как позже рассудил, он поступил гораздо хуже банальных приверженцев простой вспыльчивости. Ведь, при этом еще и убежденно стал пререкаться со своим собственным руководителем. Раздражая его еще больше прежнего.
Но тогда он об этом даже не догадывался, поймав на слове:
 – Не рубцовского покойника, товарищ прокурор, а нашего егорьевского, хотя и приехавшего с Украины!
И дальше, будучи озадаченным подобным «начальственным» наскоком, попытался найти другие доводы в своё оправданее Пущин. Но осекся на полуслове. Вдруг, неожиданно для себя, увидел бесконечную печаль и самое настоящее разочарование, легко читавшееся в, направленных на него усталых от такого бесцельного разговора, глазах прокурора.
Только и тот не сдавался.
 – Вот именно, что еще и с Украины!
Андрей нутром почувствовал, что распалил прокурора не на шутку своим едким замечанием.
 – Полстраны гражданин проехал, чтобы у нас тут нарушить на своем рабочем месте требования техники безопасности, – буквально возопил Гудзенко. – А теперь все вокруг заговорят, будто в Егорьевском районе в данном направлении по профилактике травматизма ничего не делают.
Был и еще один аргумент, заставивший молодого и неопытного юриста совсем по-иному взглянуть на их общую с Гудзенко профессию розыскника.
 – Таким образом, своим мальчишеством, уважаемый Андрей Андреевич, вы еще и ухудшили районную статистику роста производственного травматизма.
Причина неожиданной запальчивости прокурора только теперь стала доходить до следователя. А вместе с ней нашел он и главное себе оправдание:
 – Это не травматизм, Михаил Иванович.
 – Что же тогда? – сбавив тон, прокурор уже более заинтересованно глянул на стол, с разложенными по нему материалами дела о гибели шофера.
Пущин, желая, чтобы к его словам отнеслись более доверительно чем прежде, тоже встал из-за стола:
 – Это умышленное убийство, товарищ прокурор!
Тот будто ожидал подобной реплики. Даже захохотал, ернически утирая слезы с глаз.
 – Ну, удивил, Андрей Андреевич, – чуть ли не всхлипывая от избытка чувств, вымолвил Гудзенко. – Ну, обрадовал, товарищ выпускник Университета!
Когда же снова успокоился, серьёзно принялся за оценку слов следователя.
 – Все вы, новички, с одного начинаете, – словно раскалённые гвозди, вонзились в душу Пущина прокурорские слова. – У бабы с бельевой веревки трусы упрут, а стажер норовит целую банду раскрыть по этому поводу, шофер в рейсе за рулем уснул, так его обязательно пристукнули наемные убийцы.
Хотя сам он, как тут же и, оказалось, тоже был готов видеть злые козни за самыми обыденными вещами.
 – Ну, да тебе пока простительно, – примирительно произнёс Михаил Иванович. – Такие вещи в медицине называют болезнью первокурсника, когда все симптомы, о которых читают в учебниках, находят у самого себя. Вот и ты попался. Начал вокруг простой аварии огород городить.
Перед Пущиным в его словах открылась возможность все свои вчерашние «подвиги» свалить на собственную неопытность. И далее трудиться исключительно по сосетам и указаниям «старшего товарища». Но приглашение юркнуть в спасительную лазейку он пропустил мимо ушей. Выбрал для себя иной путь – с колючими терниями в будущем, но без единой новой звездочки на петлицах:
 – Нет, не огород горожу, и не авария это, а кое-что похуже, – не выдержал Пущин потока насмешек. – И я Вам это докажу!
 – Докажи!
 – Как вы к этому отнесетесь? – следователь снял кипу бумаг с лежащего под ними, прямо на крышке стола, навесного замка.
Только Гудзенко и этот его демарш воспринял спокойно. Он терпеливо ждал, что будет дальше, не притрагиваясь и пальцем к находке. сделанной на месте пожарища. Однако, к его чести, не ушел к себе в кабинет, чтобы, как полагается, вызвать туда отступника «на ковер» для показательного разноса.
Просто сел перед следователем на стул для посетителей и бесстрастно выслушал все, о чем, часто сбиваясь с одного на другое, горячо доложил ему Андрей. И сообща установленный, таким образом, консенсус дал свои результаты.
 – Да, действительно, нужно внимательнее отнестись к этому замочку, – наконец сформулировал прокурор свое новое поручение начинающему помощнику. – Кстати, есть и еще кое-что.
Он словно только теперь вспомнил факты, непосредственно относящиеся к, рассматриваемому уже битый час, вопросу:
 – Вчера вечером был шелковинский участковый, привез вещи погибшего...
Пущина как будто плетью подстегнуло сообщение, словно, норовистого, не враз послушного, коня. Сразу же захотелось взглянуть на то, что осталось после шофера, погибшего при крайне странных обстоятельствах.
Однако его надежды на то, что в вещах отыщется подсказка, быстро начали таять, едва он под присмотром прокурора взялся перебирать скарб несчастного. В двух вместительных сумках не оказалось ничего такого, что бы пролило свет на странную смерть их хозяина. Пущину попалось на глаза все то же самое, что обычно берут с собой крайне запасливые мужики, вынужденно отправляясь в дальнюю командировку на месяц-другой, из привычного дома.
Вот разве что очки для чтения в плоском коричневом пластмассовом футляре-мыльнице, навели Андрея на мысль о невольном пристрастии погибшего Касьяна Львовича Лимачко. В чем сам себе готов был признаться:
 – Так-то у него, судя по отзывам друзей, зрение вполне отвечало требованиям медкомиссии, – пришло на ум Андрею. – За баранкой он обычно никакой оптикой не пользовался.
Только вывод напрашивался совсем иной, чем простая констатация человеческой слабости. Ведь, если только читал в очках, то почему в вещах нет никакой литературы вроде книжки там, или журнала? Размышления на эту тему прервало появление нового человека в следовательском кабинете.
Причем, по странному стечению обстоятельств, этот посетитель, вернее сказать – посетительница, не имела ничего общего с непосредственными обязанностями Андрея Андреевича Пущина. Уже потому, что улыбалась приветливо и задорно, как не способны обычные «клиенты» прокурорских расследований. Да и вряд ли кто из тех мог пожаловать в столь строгое учреждение в легкомысленном сарафанчике с открытыми загорелыми плечами, на которых тонкие плоски ситца чудом удерживали ткань, туго натянутую вполне зрелой грудью девушки, способной сразить наповал любого сердцееда.
И на словах, в своих поступках, столь очаровательное создание – та самая, спасенная им из лап хулиганов девица с поезда, повела себя вполне свободно, не в пример какой другой из сельских сверстний. Как подумалось Пущину, словно не раз представала, но совершенно безнаказанно, перед строгими очами людей, по своему статусу куда более важных, чем обычные местные правоведы.
Как своему старому знакомому, с улыбкой она приветливо кивнула прокурору, а следователю протянула для пожатия, сложенную лодочкой, ладошку:
 – Здравствуйте, дорогой мой героический избавитель.
Но тот и не собирался возражать против такого отвлечения его от важного дела. Тем более, что инициативу сразу взял на себя старший в их компании.
 – Привет, Таня, как дела, как учеба? – вместо подчиненного, ответил на приветствие девушки Гудзенко. – И вот еще, поздравляю тебя с Днем рождения.
Он поймал на себе недоумевающий взгляд Пущина, совершенно не ведавшего, что у ответственного слуги закона, пусть даже районного прокурора могут быть столь исчерпывающие данные о каждом жителе района?
Только все оказалось гораздо проще.
 – Георгий Петрович говорил, что тебе, как раз сегодня, полных восемнадцать лет исполнилось.
 – Ну, вот и выдали меня, – засмеялась девушка над, теперь уже явно насупленным видом Андрея. – Я хотела своего кавалера на День рождения пригласить в качестве сюрприза, а вы все испортили!
Ее слова были, впрочем, восприняты, как и полагается – с юмором.
 – Тогда с меня вечером еще один подарок, – отшутился Михаил Иванович и вышел, оставив молодых людей наедине...
От приглашения, таким образом, Андрею отказаться не удалось. Даже его уверенная ссылка на весьма срочное и безотлагательное дело в отдаленном колхозе «Свет маяка», не возымела должного результата. У Татьяны и на этот счет оказались свои – весьма даже убедительные и достаточно весомые аргументы, против которых не выдерживали сравнения никакие отговорки.
 – Зачем тебе, Андрей Андреевич, сегодня вечером до Шелковки тряским и душным автобусом ехать, если я тебя туда завтра утром с ветерком домчу? – привела она свой главный и по сути совершенно «железобетонный», не пробиваемый довод девушка. – В полном комфорте отправишься со мной и с абсолютной гарантией скорого возвращения обратно.
Звучало предложение довольно заманчиво. Но не для начинающего рядового сотрудника, хотя и весьма ответственного, учреждения.
 – На персональной папиной «Волге» с личным шофером? – не удержался, чтобы не съехидничать Андрей. – Рано мне таким манером в командировки ездить!
И все же Татьяну его упрямая несговорчивость нисколько не смутила:
 – Будет кое-что лучше, чем папина персоналка!
После чего, следующей фразой, еще более заинтриговала парня.
 – А вот что это за машина, пока большой-большой секрет, – услышал Андрей. – Но ненадолго.
Татьяна снова задорно улыбнулась, уже открывая дверь из кабинета, чтобы легкой птахой выпорхнуть в коридор:
 – Уже вечером всё узнаешь...
...На празднике, устроенном в доме первого секретаря райкома партии собралось немало народу. В том числе и коллеги из соседних районов. Все-таки не каждый год у единственной дочери уважаемого товарища бывает восемнадцатилетие!
Но и про Андрея устроители торжества не забыли. Нашлось и ему свое место за богато накрытым столом в просторнейшем зале, шикарно обставленной квартиры руководителя района. Там и услышал он о подарке, имениннице. О машине «Жигули».
Правда, столь щедрый жест сделал не сам отец именинницы Георгий Петрович Дуганов, а, не менее уважаемый человек – фронтовик и орденоносец, его отец и он же – родной дедушка виновницы торжества.
Как оказалось, купленная ветераном машина уже немало времени стояла на сохранности в гараже, дожидаясь своего часа. И дождалась, когда девушке наконец-то исполнится восемнадцать, а значит в свою законную силу вступили водительские нрава, полученные ею еще год назад – вместе с аттестатом зрелости после окончания Татьяной курса здешней средней школы.
Так вот, что она имела в виду! – понял Андрей, вместе с другими присоединяясь к тосту за именинницу. При этом Пущин с нарастающей тревогой вдруг отнёсся к тому вниманию, что теперь уделяет его скромной персоне, крайне избалованная дочка самого влиятельного в этих местах человека.
Но сама девушка, наряженная сейчас совсем не так как в дневной визит в прокуратуру, а в дорогое модное платье вполне городского фасона, и вела себя подстать новому облику – обворожительно, но без тени на легкомыслие. В том числе, милостиво приняв от гостей поздравления, так и не позволила своему новому знакомому и дальше отрешенно томиться в кругу разгоревшегося застолья.
Пройдя вдоль столиков, она словно бы случайно остановилась у того, где сидел её недавний спаситель.
 – Пойдем, Андрюша, погуляем?
Эти слова окончательно вогнали в краску самого молодого из гостей праздника. Только это было, вроде бы и заметила прелестная особа. Которая обычно была, как успел убедиться из опыта общения с ней, Пущин, такой настойчивой и неумолимой, когда она желала добиться своего.
 – Уж больно вечер хороший! – просто, без тени высокомерия, предложила она своему личному гостю.
Причём, как догадался без труда сам Пущин, сделала она это не спонтанно, а по-деловому, как и подобает зрелой, рассудительной женщине. Только убедившись, что он насытился. Ведь, к тому моменту Андрей, неловко орудуя ножом и вилкой, всё же успешно прикончил поданный ему бифштекс и даже с удовольствием запил его бокалом вина. Потому уже ничто не могло удержать его за столом. Тем более, что парень не сомневался, что никто бы на свете, а не только он, не стали противится столь лестному предложению.
После всего, что услышал от именинницы, Пущин утвердительно кивнул, пообещав присоединиться к Татьяне через несколько минут. Лично необходимых ему, чтобы попрощаться с хозяевами и поблагодарить уважаемых родителей именинницы, за, оказанный ему, радушный приём.
Но сделать ему это оказалось почти невозможным. Из-за того внимания, которыми были окружены родители виновницы торжества. Потому, приходилось уходить, что называется, «по-английски». Не прощаясь, хотя и с вполне уважительной причиной, позволившей ему избежать дальнейшего и весьма обременительного присутствия в кругу важных сановных собутыльников.
Слова, которыми перекинулась именинница с одним из гостей – молодым следователем, вроде бы, не остались незамеченными. Потому никого не обманула «дипломатичность» молодого человека, который не сразу пошел следом за девушкой – прямо на глазах придирчивых соседей по застолью, а лишь выждав, когда на него совсем перестанут обращать внимание.
Умудрённые жизненным опытом партийные секретари лишь переглянулись, не желая повести себя вопреки отношению самого Дуганова к знакомству его дочери с молодым юристом. Зато нашлось, кому другому честно и без прикрас озвучить истинное отношение окружающих к выбору «первой невесты района».
Как оказалось, пока Андрей пробирался к выходу из обеденного зала, а потом ждал Татьяну на прохладном вечернем ветерке во дворе усадьбы, она успела снова сменить обличие. Избавилась от официально-красивого и делового платья, присущего ее статусу повзрослевшей дочери большого партийного начальника. Теперь она выскочила к Пущину в ярко-красной блузке с широким вырезом на своей действительно «взрослой» груди и в стильных импортных джинсах, так идущих для ее ладной фигурки.
Восторгаться не пришлось ни от души, ни тем более ради соблюдения светского такта. Потому что Татьяна, появившись на высоком крыльце, сразу же увлекла спутника к выходу с подворья.
Как уже прежде успел убедиться новый молодой следователь районной прокуратуры, привыкший за последние годы к благоустроенной действительности студенческого городка, в этом месте Егорьевки все было вполне цивильным.
За воротами особняка Дугановых было много свободного заасфальтированного пространства. Но только не теперь, когда всю эту часть центральной улицы райцентра запрудили персональными автомобилями, доставившими сюда на праздник по случаю именин единственной дочери уважаемого человека гостей не только из соседних сёл, но даже из других районов.
В основном – партийных и советских работников, директоров предприятий, совхозов, председателей колхозов и прочих руководящих деятелей подобного ранга, чьи водители сейчас группками толкались у своих «Волг» и «Уазиков».
Уже порядком устав от сплетен, анекдотов и прочих досужих разговоров, заполнивших их ожидания окончания вечеринки, они были рады любому новому событию и подходящему поводу для пересудов. Потому оказалась для них, очень кстати, когда из ворот сначала показалась нарядная именинница, а за ней, в нескольких шагах, прошествовал молодой следователь.
Пущин старался держаться чуть в стороне от виновницы торжества. Но, не мог обмануть этим никого зрителей. Уж они-то, прожженные, что называется, до самого нутра, аппаратными интригами, водители «персональных машин» всё поняли верно.
В том числе, без всякого сомнения, наверняка догадались на счёт истинных намерений молодого человека провести с ней остаток праздничного вечера.
До Татьяны и Андрея, едва они отошли от калитки, тотчас же донеслось со стороны ближайшей кучки шоферни:
 – Вот ведь ловкий пострел!
 – Только появился в районе, а уже лучшую девчонку ему подавай.
 – Да, такой женишок, своего не упустит.
Пущин машинально сжал кулаки, намериваясь повернуться и потребовать сатисфакции за оскорбление!
Но не успел, так как его взяла под руку и увлекла за собой Татьяна Дуганова. Она, вне всякого сомнения, тоже слышала всё от слова до слова, но предпочла ответить на них демонстративной лаской к ухажору.
За их спинами замолчали.
А вскоре, смешавшись с молодёжью, тоже спешившей в парк на танцы, Андрей с Татьяной могли услышать слова, подтверждавшие прямо противоположное мнение.
Не менее броско и по-модному одетые сверстницы Дугановой, вышагивавшие звонкими девичьими стайками, осудили уже свою соперницу, полагая, что та по блату отхватила лучшего жениха на всю Егорьевку:
 – Дочка первого секретаря с завидным избранником!
 – Такая фифа, наверное, думает, что ей всё можно!
Теперь уже Пущин прибавил шаг, ограждая спутницу от незаслуженных попрёков. Благо, что до парка оставалось совсем немного и на самой танцплощадке каждому нашлось иное занятие, чем обсуждение чужих симпатий.
Инструментальный ансамбль из районного Дома культуры прямо к их появлению, как раз перестал нудно настраивать свои гитары и делать пробную считалочку в микрофон. Теперь из мощных динамиков грянула оглушительная музыка. Впрочем, на вкус Пущина, оказавшаяся вполне пристойным вальсом про белую берёзу и неразделённую любовь, под которую первые пары танцующей молодежи закружились перед эстрадой.
Не заставил себя ждать и Андрей, пригласивший спутницу «на тур вальса». Затем последовали еще вальс, сменившийся разудалым «Шисгарисом». Ритмичным танцем, позволившим Пущину доказать, что недаром у себя на университетских праздниках не уступал в шейке ни кому. А все потому, что умело применяя в самые ответственные моменты то, чему учили на тренировках секции самбо – становясь на мостик в кругу танцующих, а то и демонстрирую лихой кульбит с переворотом через голову.
Такому отменному танцору и в районном центре алтайской глубинки, как выяснилось, были только рады. И это, несомненно, сказалось и на отношениях Андрея с Татьяной, смотревшей теперь на него, куда более влюблённым взглядом.
К ним, между тем, то и дело подходили сверстники – парни и девушки, такие же как и она студенты, готовившиеся со дня на день уехать обратно по своим нынешним городам на учёбу. С некоторыми Татьяна не без гордости знакомила своего парня, иногда ловя при этом завистливые взгляды. О коих, тут же забывала напрочь, кружась под музыку со своим умелым партнёром.
Только всё рано или поздно кончается.
Так же внезапно, как они и начались, танцы свернули. Уставшие музыканты стали собирать инструмент и заносить колонки в машину автоклуба для того, чтобы вернуть обратно в РДК.
Однако, народ же еще не торопился расходиться. Парочки разбрелись по всему парку, где еще ранее, словно предвидя такую развязку, на самой дальней от фонарей аллее заняли лавочку Пущин с Дугановой. Здесь лишь рассеянный свет Луны, пробивающийся сквозь нависшие кроны клёнов и тополей, рассеивал полный мрак.
Обоим и теперь, после того, как смолкла музыка, было не скучно. Пущин, всегда считавшийся, завзятым краснобаем, и теперь был на высоте. Он так и сыпал смешными историями из университетской жизни, на которые у него в памяти имелось, чуть ли не безразмерное, досье.
Когда Татьяне несколько наскучили проделки бывших друзей Андрея, разъехавшихся, как и он по городам и весям согласно государственному последипломному распределению, она начала задавала всевозможные вопросы, совсем, казалось бы не подходившие под настроение обоих.
Так пришлось Пущину поведать про своих стариков-родителей, для которых он стал истинным «окном в ночи», когда появился на свет, опровергнув доводы врачей, не советовавших пожилой паре надеяться на первенца.
 – Вот отработаю положенное и буду проситься к себе в родные места! – поклялся девушке Пущин, после того, как во всех лучших красках описал родных вместе со школой, где они оба работают, и где учился до поступления на юрфак сам Андрей.
Его слова заставили Татьяну несколько выйти из себя. Уже не прежним весёлым голосом, а замерев в ожидании ответа, она затаённо поинтересовалась:
 – Наверное, Андрей, и любимая девушка там тебя ждет, не дождётся?
В ответ прозвучало самокритичное признание, не особенно вязавшееся с событиями сегодняшнего долгого дня.
 – Меня девушки красивые не любят, – на распев продекламировал Андрей. – А других я и сам не люблю.
Затем, по наступившему молчанию поняв, что сморозил нечто не складное, он добавил по-простецки:
 – Нет никого у меня.
Однако столь категоричное заявление потребовало гораздо большего объяснения, чем пошлая шутка.
 – Как-то не до этого было в годы учёбы, – разоткровенничался Андрей. – Больше налегал на знания, чтобы оказаться здесь у вас, при любимом деле.
Тут молодой человек откровенно улыбнулся, вспомнив счастливые для него события последнего времени:
 – И тебя, Таня, вот встретил, согласно своего счастливого распределения, после Университета!
Вот эта шутка действительно получилась. Потому, что его спутница теперь была совсем другого мнения. Услышав всё то, что хотела, уже не стала больше таиться. Наливаясь, впрочем, совершенно не заметной в темноте краской стыда, она робко спросила:
 – А хочешь, с этого дня я буду твоей девушкой?
Всего ожидал Пущин, но только не этого. Потому он так и замер, не зная, как поступить и что ответить.
 – Тогда поцелуй меня! – более решительно и уже чуть ли не капризно раздалось из полумрака.
Затем, преодолевая, существовавший прежде барьер душевного общения, гибкое тело девушки само скользнуло на колени к Андрею, а его обветренных губ призывно  коснулись, пахнущие дорогой помадой губы Татьяны.
Первый поцелуй до глубины души ошеломил Пущина. Для него он стал проявлением самого высшего блаженства из тех, что знавал раньше. Несмотря на то, что совсем не был новичком во «взрослых» отношениях.
…Он не обманывал Татьяну, ссылаясь на то, что исключительно все знание жизни получил в студенческие годы. И в любви, о чём он никогда и никому не рассказывал, всему научила его преподавательница криминалистики с их кафедры, руководившая однажды традиционной осенней поездкой студентов в пригородное село – «на картошку».
…В ту осень дождей было немерено. Дороги повсеместно развезло. Техника, в результате распутицы, ходила плохо. Потому приехавшие «на картошку» горожане из областного центра, день за днём довольно  грустно подсчитывали тоскливое время, оставшееся до конца уборочной.
И всё же, медленно, но верно дело близилось к концу.
В один из заключительных дней пребывания студентов на колхозном поле, их уже и не огорчал очередной перебой в транспортном обеспечении. Парни и девчата добросовестно собрали все клубни после прохода тракторной «картофелекопалки» на очередном гектаре плантации. Только грузить собранный в мешки урожай всё было некуда. Так как с вывозом картофеля колхозники, явно, опаздывали. Потому ждать приезда грузовика пришлось дольше обычного.
Сначала от лучей палящего не по-осеннему солнца, во время отдыха студенты и их преподаватель прятались под брезентовым навесом, поддерживаемым высокими опорами из сосновых жердей. Потом уже и по другому поводу пригодилось это временное полевое укрытие. Внезапно поднявшийся пыльными волнами, ветерок, загнал туда и любителей загара. Они тоже вынуждены были оценить удобство сего временного сооружения, предназначенного предусмотрительными колхозниками для защиты от непогоды собранных горожанами картофельных клубней.
Тогда как техника всё так же не было.
Потому Ольга Сергеевна Лебедева, как звали педагога, вдруг разрешила парням и девчатам не сидеть без дела, а отправляться пешком до села, с тем, чтобы по дороге поторопили механизаторов с вывозкой урожая. Студенты возликовали. Кроме, разве что, Андрея Пущина, бывшего в ту пору старостой их «сельскохозяйственного студенческого братства».
 – Я никуда не пойду и останусь на поле! – решительно прерывая общее веселье, хладнокровно и наперекор всем, заявил он. – Заодно и мешки побросаю в кузов, когда машина подойдёт!
Потом ещё и педагогу дал дельный совет, как поступать, проявив тем самым настоящее благоразумие:
 – И вы, Ольга Сергеевна, можете тоже идти со всеми в деревню.
Но преподавательнице мерить версты до указанного населённого пункта вовсе не хотелось. Да и, в отличие от беспечной и беззаботной студенческой молодёжи, имелась у неё ещё одна задача, более ответственная, чем у подопечных. Именно она вела учёт выработки по сбору клубней. И в общей, итоговой на сегодня, квитанции водитель обязательно должен был оставить свою подпись, подтверждающую усердие городских шефов.
 – Я тоже остаюсь! – тоном, не оставляя повода для уговоров, заявила преподавательница криминалистики. – Тем белее, что совсем скоро за картошкой машина придёт!
Но её бы слова, как говорится, да Богу в уши. На самом деле транспорт вовсе не торопился «ходить» по графику. Так что, ожидание затянулось.
Тёплый ветерок постепенно сменился мелким дождиком. Иногда его порывы были такими сильными, что струи заносило под навес, постепенно промочив до нитки, спрятавшихся там людей. Не очень помогло и то, что в отсутствии всей большой студенческой компании сборщиков урожая стало свободнее. Всё равно мокли, пока Андрей не догадался выложить защитную стенку. Сделал это с помощью полных «до завязок» мешков с выбранной на поле картошкой. Те, что были чище других, он оставил в виде скамеек для себя и продрогшей преподавательницы. Тем более что получил в награду её взгляд, полный благодарности за заботу. Только быстротечное чувство столь же скоро потонуло в досаде от того, что обещанный бригадиром, транспорт все так же запаздывал.
Они долго ещё прятались в этом своём временном убежище, чувствуя под собой крупные холодные клубни. Немного, правда, отвлекало от начавшегося озноба лишь то, что вдвоем внимательно смотрели на дорогу, уходящую за редкую лесополосу. Потом надоело даже перекидываться фразами на счёт, обещанной вруном-бригадиром, оказии.
И только вынужденно вслушивались в монотонный шорох дождевых капель над головой, к которому вовсе не спешил примешиваться шум приближающегося двигателя. Лишь надежда, в этом случае, как и всегда, обещала умереть последней. Причём самым реальным образом – вместе с незадачливыми руководителями студенческой бригады сборщиков картошки, от гарантированной им простуды.
По немногу стало смеркаться. И там, откуда, якобы, с минуты на минуту, должна была появиться грузовая машина-избавительница, лишь мелькали суетливые огоньки чужих и очень далёких автомобильных фар.
 – Совсем замёрзла на этой проклятой и мокрой картошке! – неожиданно звонко и с нескрываемым раздражением в каждом слове, вдруг заявила преподавательница. – И почему, дёрнул меня чёрт застрять здесь на поле?
Пущин мог бы напомнить о том, что как раз и не советовал ей оставаться с картошкой. Но не стал, как говорится, сыпать соль на свежую рану. И далее, по-достоинству мог оценить студент, всё нарастающий гнев упрёков.
Уже и вслух, а не только безмолвно она корила себя за то, что не очень строго накануне разговаривала с колхозным руководством. И каким на деле непунктуальным оказалось здешним начальство насчёт обеспечения транспортом.
Потом упрёки смолкли. И внезапно Пущин услышал от неё совсем другое, так не вязавшееся с недавней критикой в адрес местных колхозных головотяпов:
 – Придвигайся, Андрей, ближе ко мне! Не стесняйся. Так нам обоим, на этой холодрыге, будет гораздо теплее.
Уже всем сердцем принявший откровенное недовольство педагога в качестве положительной черты – заботы о себе и друзьях-студентах, Пущин повиновался. Тем более что и сам не желал перечить этой новой, только что прозвучавшей, просьбе. Ведь она обещала, как минимум, спасение обоим от промозглой осенней погоды. Более того, даже вполне охотно он сам пододвинулся вплотную к женщине, до сих пор, несмотря на сельскую действительность и прошедший под открытым небом рабочий день, все еще сладко пахнущей дорогими французскими духами.
Это напоминание о далекой отсюда, но существующей на самом деле другой, городской жизни, прекрасно сохранило свой чудесный аромат. Окружало женщину несмотря ни на что. В том числе и на столь долгое, вынужденное сегодня сидение здесь, на колхозных мешках, посреди грязного дождливого поля. Андрей невольно пододвинулся ещё ближе. И сделал это с рвением, куда большими, чем та могла ожидать от своего студента. Не только потому, что сам жаждал обрести от такого более тесного соседства хотя бы немного дополнительного тепла в эту надоевшую вечернюю хмарь. Собственная душа подсказала ему, что нужно обязательно и немедленно помочь согреться самой Ольге Сергеевне.
Так прошло несколько мгновений, пока они на пару привыкали к новому для себя положению. Затем ситуация стала развиваться совсем не так, как позволял обоим холодный рассудок.
После того как Пущин, повинуясь просьбе, подсел вплотную, бок о бок, с красивой моложавой женщиной, он вдруг, не известно почему, обрел большую к ней раскованность. И полагая, что действует исключительно во благо самой Ольге Сергеевне, даже несколько фамильярно и немного сильнее необходимого, не боясь себе в этом признаться, обнял её плечи. Все более крепко, дав волю мускулистым рукам, прижал худощавую руководительницу их сельхозпрактики к себе. При этом сочувственно ощутил натруженными, грубыми от мозолей, ладонями сырость тонкого платья на, практически, совсем продрогшем женском теле.
Ольга Сергеевна, в ответ на его и ласковое, и заботливое движение, тоже не осталась равнодушной. Неожиданно она тоже всем естеством потянулась к парню. И как то вдруг оказалось так, что их учащённые, от предвкушения неожиданной развязки, жаркие дыхания тоже внезапно встретились. Приблизившись лицом к лицу, случайные любовники не стали отказываться от того, что диктовали им сердца.
Это близкое соседство на мокрых и грязных мешках с картофелем навсегда запомнилось Пущину, как одно из самых сладостных впечатлений юности. Хотя сначала обернулось лишь страстным и долгим поцелуем. Зато за ним последовало и чудесное продолжение обладания друг другом. Вплоть до того, о чём Пущин даже никогда и не мечтал, полагая, что действительно не сотворён он природой для любви.
Но и Лебедева, словно не в силах превозмочь, так остро возникшую страсть к молодому, сильному, откровенно пышущему здоровьем парню, окончательно отбросила с души последние остатки, прежде пугавших её, предрассудков.
 – Давай, Андрюша, поторопимся, не будем больше зря терять времени! – почему-то прямо ему на ухо и довольно требовательно прошептала она, хотя вокруг за много километров не было ни души.
Гадать об этом Пущину не пришлось, его снова как огнем пронзил горячий и страстный призыв, раздавшийся у пылавшей огнем щеки.
 – Раздевайся, мой милый! – настаивала привлекательная всегда, а в этот момент особенно желанная женщина. – Так нужно!
Далее, видимо, не надеясь на сообразительность безусого юноши, выбранного ею в любовники, она взяла инициативу в свои руки. И не ошиблась. Собственным примером Ольга Сергеевна достигла нужного результата гораздо быстрее, чем могла бы сделать словами убеждения. А так, что называется, в два счёта уверила студента в правильности всего, что подарил им случай. Или сама судьба. Выступив в виде бездушного бригадира с его пропавшим грузовиком.
Теперь, глядя на стремительность и невероятность происходящего с ними обоими, и Пущин не сомневался в том, что сейчас дозволено все. Тем более, пока машины под картошку не было, в пустынном поле, где на многие километры вокруг не виделось ни души, можно было не бояться сейчас нежелательных свидетелей. Да и вообще – ничего! И поступать согласно вспыхнувшему плотскому желанию.
Хотя инициатива все еще принадлежала не ему – малоопытному в таких ситуациях и поступках юнцу, а вполне зрелой, по-настоящему, как выяснилось, сведущей в подобных делах, женщине.
Начав влиять на парня, как с чистого листа, его неожиданная учительница еще и в предмете, не занесённом ни в одно учебное расписание, действительно, быстро стала добиваться, нужного ей, результата.
Довольно решительно и сноровисто Лебедева пробежала по груди мужиковатого студента своими ухожеными пальчиками, хотя и со сбитым картошкой маникюром. Одну за другой, она ловко расстегнула ими пуговицы на мужской рубашке. Стянула её с Пущина и быстро нашла новое применение своей добычи.
Так, как будто всегда поступала подобным образом, расстелила рубашку Пущина рядом с собой прямо поверх мешка с картошкой. После чего, точно так же – не мешкая, стала обнажаться сама.
Первым делом, прямо через голову стащила с себя лёгонькое льняное платье. Аккуратно свернула и положила поверх рубашки Пущина, прикрывавшей грубую мешковину. Теперь оставшись перед единственным своим зрителем в сыром, как и вся её одежда, белье, она не позволила себе и доли сомнения в правильности того, что наметила спонтанным решением сблизиться со своим единственным спутником на этом диком и холодном поле.
Она прикоснулась к мягкой, деликатной материи своего последнего облачения. И хотя делала она это всё на том же холодном ветру, но, вовсе не боялась непогоды, а потому достаточно деловито и уверенно. Доказывая каждым движением проворных рук и гибкого тела, что нисколько не стесняется показаться перед своим студентом в ином, чем прежде, виде. Подспудно понимая, что можно довериться как родному.
Действительно как к родному человеку. Ближе чем к супругу! – дошло понимание и теперь, и особенно много позже до Пущина, не забывшего ни единого мгновения своего упоительного счастья. Ведь, после того как осталась бех верхней одежды, даже не привычный купальник сейчас прикрывал её, как много раз случалось, перед мужчинами на пляже. Да и не какой-то там стильный кружевной гарнитур придавал уверенности – как в собственной спальне. Теперь оставалась Ольга Сергеевна в своём будничном, что называется, «семейном» виде, какого, в обычной своей повседневности, дамы стесняются, даже просто выходя на улицу. С опаской вдруг оказаться на приеме у врача. Чего была избавлена в деревне с ее размеренным и безопасным укладом.
Впрочем, это как раз и побуждало Ольгу Лебедеву поскорее избавиться от того, что могло вызывать стеснение. Зато остальное гарантировало успех, какого не знавала и в юности, выступая за «Буревестник» на гимнастических соревнованиях.
Таким образом, вовсе не смущалась, до сих пор по-спортивному стройная бывшая гимнастка. Она вела себя так, как будто не грудились вокруг грязные мокрые мешки с ненавистной картошкой, а вышла она в огромном зрительном зале на соревновательный ковёр. Разве что, случайно оказалась без привычной формы в виде купальника с эмблемой: распластанной над волнами гордой птицы на груди, а лишь в простом белье – голубом атласном лифчике и чёрных нейлоновых трусиках.
Пущину очень хотелось тут же закрыть глаза. Или вообще отвернуть лицо в сторону, чтобы невольно не выдать «Богине» свой восторг. Чтобы внезапно не умереть от увиденного превращения заурядной «училки» в настоящий эталон красоты.
Он бы, может, так и поступил, если бы, ещё раньше вдруг не перехватил и откровенно зовущую улыбку на миловидном лице Ольги Сергеевны, и яркий блеск её, ставших вдруг плутовскими, глаз.
Поддавшись сначала больше её настроению, а потом уже и своему порыву, не ведая. откуда только в движениях появилась сноровка, Андрей преодолел последнее расстояние между ними. Приблизился к Ольге так, как будто нырнул в прорубь с головой. И уже не желая отступать, дал волю рукам. Одной он крепко прижал к себе, оказавшуюся крайне пылкой и страстной женщину, а неумелыми пальцами другой попытался побороть на её спине мудрёную застёжку лифчика.
Задача эта оказалась не такой простой. Понадобилась ему и помощь самой женщины. Она привычно подсказала, что от чего нужно отсоединить. Да еще и не сдержала неожиданной  улыбки от дремучей какой-то неуклюжести партнёра.
Только дело было сделано.
Расстёгнутый бюстгальтер сначала послушно ослаб под напором зрелой женской груди, затем и совсем спал своими атласными бретельками с покатых плеч женщины. Теперь, невесомо оказавшись после этого комочком мягкой сырой ткани в руке неожиданного любовника хозяйки, он вдруг несказанно щедро и совершенно бестыдно обнажил перед Пущиным то, что могло ему прежде только грезиться в сладких снах, да в мечтаниях, заполняя собой долгие бессонные общежитские ночи.
Прямо перед ним оказались, остренькие груди Ольги Сергеевны. Они были совсем не так уж налиты плотью как у красоток в журналах «про любовь», что иногда Пущину доводилось разглядывать у продвинутых соседей по комнате, не скрывавших своего повышенного интереса к противоположному полу. К тому же «смотрели» немного в разные стороны, словно шаловливые проказницы после пустяковой ссоры. Но всё равно казались возбуждённому парню несказанно красивыми.
Даже то, что милые округлости вместе со всем телом обнаженной женщины сейчас, под порывами холодного ветра, покрывали мелкие пупурышки «цыпок» озноба, лишь ещё более подзадоривали Андрея. Наполняли восторгом душу парня, прежде никогда не видевшего воочию подобной красоты.
И уж нисколько не портило их полное отсутствие загара. Более того – бело-мраморная бархатистая кожа, словно осветила вечерний сумрак под их брезентовым грубым навесом. И на ней, особенно желанными, казались молодому человеку, сейчас упругие от холода коричневые соски, чуть ли не упиравшиеся прямо в живот высоченного Андрея.
От Ольги Сергеевны не ускользнул откровенный и диковатый в своей простоте, восторг любовника. Как она сразу же догадалась своим женским опытным сердцем, никогда прежде не имевшего возможности проявить себя в исконно мужской ипостаси.
Только женщина не испугалась. Более того, даже несравненным теплом повеяло от этого у нее на душе. Не забывшей романтики молодости. И теперь жаждущей, как и у всякой женщины, истового и необозримого к себе поклонения.
И все же холодный рассудок возобладал над очарованием первой интимной встречи с девственником. Охладило сердце Лебедевой то, что условия вокруг не позволяли посвящать ласкам время, более положенного в таком экстриме. Потому, не стоило, по её мнению, «разводить лишней лирики» на ветру, под утлой защитой от дождя, где не так-то просто было просто красоваться перед молодым поклонником.
И Ольга Сергеевна не стала лишние мгновения тратить на то, чтобы ещё дольше блистать «в стриптиз-шоу под брезентовым пологом», даже и ловя при этом на себе восторженный взгляд студента, получившего столь откровенный урок реального любовного опыта.
Приняв решение, она торопилась скорее добиться главного:
 – Давай, Андрей, и ты действуй проворнее.
Теперь она говорила без прежнего придыхания, а властно, будто у демонстрационной доски в учебной аудитории – на их университетской кафедре.
И дальше Пущину пришлось поторопиться.
 – Что стоишь истуканом? – услышал он, не смея противиться.
 – Снимай с себя всё остальное! – нетерпеливо продолжала она, еще более окрепшим до нормального звучания голосом.
С каждой фразой всё больше поторапливая и смущая раскованной бесстыдностью своего избранника:
 – Что, мне на тебе ещё и брюки расстёгивать прикажешь?
За этими словами сама женщина, привстав по очереди то на одной, то на другой стройных ногах и вдруг окончательно обнажилась.
Без сожаления сняла с себя последнюю – нижнюю часть своего туалета. Открыла взору Андрея и белые на загоревшие, как и грудь, бедра, и тёмный густой треугольник мелких кудрей внизу живота, уже едва различимый в сгущавшемся вечернем сумраке.
 – Сейчас, сейчас!
Боясь, что из-за его глупой робости наваждение вдруг кончится и обнажённая фея растает так же неожиданно, как и появилась, Пущин рванул широкий кожаный офицерский ремень на джинсах. Прошелестел медной молнией. После чего скинул штаны с себя так быстро, как будто бы дело шло в казарме во время их полевых занятий уже на военной кафедре, где были одни мужики и стесняться никого не приходилось.
Когда ненужные до поры, до времени, джинсы улетели туда же, куда и рубашка, а затем и всё остальное – женское оказалось на куче андреевых вещей, настала пора долгожданной близости.
Неистовые в своем желании познать друг друга, любовники так нетерпеливо упали на скромное «ложе» из мокрой одежды, будто было это в королевском будуаре под шелковыми занавесками. И столь увлеченно предались утолению жажды взаимного обладания, что и более холодный, чем сейчас, ветер, уже ничем не мог им помешать.
Неизвестно, как долго могла бы продлиться эта чудная идилия, заставившая парочку совсем забыть и про моросящий вокруг их «брезентового островка», дождь, и про то, что их могут застать колхозники. Однако действительность вторглась в их отношения, двже не поинтересовавшись: хотят они того, или нет.
Из отдаления послушался шум мотора. Затем на горизонте мелькнул приближающийся отсвет фар.
 – Ну ладно, дурачок, хорошего помаленьку! – решительно, как будто и не было прежнего похотливого желания, несколько отодвинулась от Пущина его первая «учительница таинств любви». – Давай быстро одеваться, чтобы нас тут с тобой не застукали!
После чего, обретя обычную стыдливость, Ольга Сергеевна, несмотря на всё то, что между ними только что было, вдруг заставила парня отвернуться:
 – Что так на меня жадно глазеешь, мальчишка бессовестный? Что других женщин на самом деле не видел!
Сама же невольно расцвела прежней – завлекательно, белозубой улыбкой, которая была собенно прелестной на фоне, нещадно зацелованных Андреем, и оттого заметно припухших, розовых губ.
И опять сменила милость на строгую предусмотрительность:
 – Позволь человеку одеться и привести себя в порядок!
Затем, совсем не дожидаясь, когда тот в точности выполнит высказанное ею требование, она быстро привела себя в относительный порядок. Натянула на разгоряченное ласками тело, немного просохшее под ними, хотя и сильно помятое при этом, платье. После чего снова стала прежней для Пущина – всегда властной и совершенно далёкой доцентом Лебедевой.
С одним, разве что, исключением.
Вдруг словно вспомнила и о его собственной роли в том, что с ними обоими произошло под брезентовым тентом. Заодно и об обязанностях «почти что мужа».
Ольга Сергеевна своим ровным, наставительным, почти «академическим» голосом не столько попросила об одолжении, сколько указала на обязательное выполнение нового для Андрея в его судьбе, поручения:
 – Спрячь, дорогой, пока это у себя!
Тот замешкался, не понимая до конца продолжения своей роли, но тут и ему стало все совершенно понятно.
 – У меня, к сожалению, на платье нет карманов, – Лебедева подала ему, аккуратно сложенный конвертиком мокрый лифчик, который так и не решилась снова надеть на своё, разогретое желанием тело.
Он повиновался. Неловко спрятал в глубокий карман уже надетых брюк крошку своего недавнего внеземного счастья.
И только одна беспокойная мысль, мелькнула в его воспалённом мозгу, когда влюбленным, все уже знающим взглядом обежал ладную фигурку Ольги Сергеевны, облепленную в этот момент мокрой, и от этого ставшей чуть ли не прозрачной, льняной материей:
 – Другим не скажешь отвернуться!
Под платьем, на аккуратных бедрах, чётко выделялись трусики.
Но не это особенно вводило в смущение и заставляло беспокоиться за репутацию любовницы-педагога. Андрей оторопел от того, что могло выдать их обоих с головой. Разглядел самое главное на фигуре Лебедевой. То, как из-под материи, во всей бесстыдной красе, проявились, более ничем, не прикрытые, острые груди женщины. Да так, что не разглядеть их мог бы только, разве что, слепой.
 – Как быть с этим? – невольно коснулся он ладонью льна, как будто пытаясь замаскировать, примять, обуздать неуемный нрав интимной плоти.
Но сама Ольга Сергеевна не сомневалась в том, что делает:
 – Ничего, все обойдется! – успокоила она. – Деревенщина, даже если и разглядит, так ни о чем таком не подумает!
Действительно, как она и полагала, в сумраке ночи, освещённом только лучами автомобильных фар, ничего «крамольного» не разглядел в её облике провинившийся водитель с запозданием подъехавшего грузовика.
Волновало его только одно. О чем твердил всё время, пока Андрей грузил мешки в кузов грузовика.
 – Простите, уважаемые товарищи, не нарочно так получилось! – попытался он хотя бы как-то извиниться за задержку. – Поля вокруг сами видите, какие!
Так однообразно он трандил довольно долго, порой добавляя новизны в свою речь, ссылаясь на прочие обстоятельства. Застрял, мол, в дорожной грязи.
Но его особенно не слушали. Педагог, ответственная за студентов и сельскохозяйственную продукцию, убранную ими с поля, оформляла документы, разложив бланк наряда на дерматиновой обивке сиденья в кабине «ГАЗ-53».
Не бездельничал и Пущин.
Действуя словно робот, и нисколько не замечая усталости, под впечатлением только что произошедшего между ним и любимой женщиной, он, один за другим, словно пушинки, перекидал в кузов машины, полные под завязку, кули картошки.
В деревню они вернулись в тесной кабине той же самой машины. А рядом с местом их проживания в сельском клубе, на просторной соседней усадьбе, по распоряжению бригадира, желавшего задобрить приезжих, уже была готова баня. Но идти первым туда никто не решался. Все дожидались, когда вернутся с поля староста с педагогом. Зато их приезд поторопил приобщение к местной парилке.
Туда сначала пошли студентки, во главе с Ольгой Сергеевной Лебедевой, собиравшиеся ещё и состирнуть перед отъездом то, что накопилось. И она сама подала им в том пример, перед этим украдкой забрав у Пущина свою атласную вещицу.
Когда девчата вышли под звездное небо и развесили во дворе, на бельевых верёвках, результат скорой постирушки, уже и парни сумели оценить подарок бригадира. Они напарились в бане до одури. При этом, не понимая необычной молчаливости приятеля, объяснив её простой усталостью.
На следующее утро они уехали в город. А там, с началом учебного года, первая же попытка не на шутку влюблённого Пущина вновь сблизиться с Ольгой Сергеевной, наткнулась на самый решительный отказ.
 – Крепко-накрепко забудь Андрей, всё, что между нами случилось «на картошке», – безапелляционно заявила Лебедева в ответ на робкое ухаживание старшекурсника. – Я давно замужем в счастливом браке и то что между нами произошло на колхозном поле, было не простой, можно сказать, прихотью, а жизненной необходимостью, чтобы действительно согреться и нам обоим обойтись без воспаления лёгких.
После столь серьёзного и прагматичного житейского урока Пущин уже не так как прежде смотрел на представительниц противоположного пола. А в будущем решил избегать излишне близкого общения. В том числе, не желая снова оказаться в столь двусмысленном положении отвергнутого любовника.
Вот и про смешливую проводницу Галину из поезда, теперь вспоминал лишь с лёгкой улыбкой, нисколько не жалея о так и несостоявшейся игре в «маму и послушного сына». Зато сейчас, на парковой скамейке, он мысленно даже поблагодарил и свою первую женщину, и ту, которая помогла ему спасти Татьяну Дуганову из лап бандита. Потому, что уже был далеко не истуканом в обращении с девушкой, а умелым и решительным любовником.
…Далеко, впрочем, ухаживания не зашли. Понимая, что находятся они с Татьяной, не только практически, а наверняка, на виду у всех остальных обитателей парка, молодые люди ограничились только поцелуями, да и то длившимися не так уж и долго. Внезапно поднявшись с колен Андрея, Татьяна вдруг глянула на свои золотые часики, поймав циферблатом отблеск луны.
 – Ой, Андрей, сколько уже времени натикало! – с совершенно искренними чувствами, удивлением и тревогой воскликнула она. – Пора закругляться, а то родители, наверное, здорово волнуются!
Словно ушатом холодной воды, обдало Пущина, когда он ярко представил себе процедуру повинного возвращения в дом первого секретаря райкома партии, где с него незамедлительно потребуют отчёта и отнесутся в точном соответствии со всем от него же и  услышанным!
Он тоже вскочил со скамейки.
 – Конечно, пойдём, – и не столько заботливо, сколько с извинением за проявленную вольность, протянул руку для поддержки.
А чтобы девушка случайно не оступилась в парковой темноте, добавил:
 – Осторожнее! Как бы чего не вышло.
Вот так, суховато и не в продолжение завязавшегося, было, общения на парковой скамейке, возвращались они по ночной уже улице села. И не зная о чем говорить, просто торопились с возвращением к торжеству. Потому уже издали заметили, что праздник в доме Дугановых вовсе не завершился. У ворот красивого особняка ещё стояло несколько машин припозднившихся гостей. Во всех окнах горел свет.
Потому повеселевшая Татьяна, легкомысленно чмокнув напоследок Андрея в щёку, беспечно упорхнула с высокого крыльца на особенно ярко освещённую веранду. Не забыв до этого взять со своего ухажора строгое и даже очень пристрогое обещание:
 – Завтра обязательно встретиться!