Ане. Осенняя зарисовка о птичках

Я шёл по мосту, ловко подвешенному каким-то архитектором над рекой, слегка опираясь на трость, и постукивал её металлическим наконечником по мелкой серо-бардовой брусчатке. Я прошёл за этот день несколько километров, как и советовал доктор, и нога уже довольно сильно устала. Мне даже казалось, что я чувствую лёгкую боль. Оторвав взгляд от земли, я огляделся вокруг в поисках свободных лавочек поблизости, но воскресным вечером таких почти не было. Я дошёл до конца моста, спустился по ступенькам и оказался на каменном берегу реки, которая билась и брыкалась в своём русле. На моём пути выросла скамейка, усеянная золотистыми, огненными листочками. На левом её краю сидела девушка в тёмной шляпке с красной ленточкой, развивающейся на ветру. Из-под шляпки выбивались переливающиеся локоны шоколадного цвета. Я чуть слышно спросил, можно ли мне присесть. Она повернулась ко мне лицом, ничего не ответила, а только слегка кивнула головой.
Я устроился на другом краю скамейки, облокотив трость на своё колено. Нога всё-таки ныла, я то сжимал, то разжимал пальцы, как меня учили, пытаясь снять напряжение с мышц, но легче не становилось. Распахнув пиджак, я нашёл во внутреннем кармане коробку с таблетками, выдавил одну из пластинки и кинул себе в рот, закинув голову. Через несколько минут боль поутихла.

Становилось скучно. Любопытные утки, ещё плавающие в холодеющей воде осенней Суры, подплывали к самому берегу и гаркали своими громкими голосами. Потихоньку они начинали меня раздражать. Я постарался отвлечь себя от них и повернулся к девушке, которая всё сидела на другом краю скамьи. Голова её была опущена, и глаз не было видно. Я разглядел лишь её губы, которые она время от времени покусывала и поджимала, сосредотачиваясь на своей работе. Из голубой бумаги она вырезала птичек, разных по форме и размеру. Сделав очередную пташку, девушка кидала её в плетёную коричневую корзинку, стоявшую на земле возле её ног. Ветер был спокойным, поэтому птички только слегка шевелили своими бумажными крылышками, щекоча друг дружку.
Я слегка улыбнулся, пожал плечами и, прищурив глаза, продолжал следить за руками моей «соседки», которые, заключив тоненькие пальчики в кольца ножниц, бегали по бумаге лезвиями.
Вдруг впереди я заметил, что деревья, минуту назад безмятежно колыхавшие своими ветвями, теперь безвольно гнулись под сильными порывами ветра; на воде появилась рябь, покрывавшая реку будто старческими морщинами, и мелкие, но настойчивые волны катились к берегу. Ураганный вихрь стремительно двигался на нас с правой стороны. Он поднял полы моего пиджака, бросил трость, а потом дотянулся до девушки и сорвал с неё шляпку, опрокинув корзинку с птичками на бок. Затем подхватил бумажки с земли и понёс их с собой.
Девушка взвизгнула, схватилась за голову и вскочила со скамейки, готовая бежать за улетающей к реке шляпкой. Я опередил её, сорвавшись с лавочки и кинувшись за головным убором. Достигнув цели, я постарался ухватиться за ленточку, но та постоянно выскальзывала из моих рук. В последний момент мои руки всё-таки царапнули край шляпки, и она покорно устроилась на моей ладони.
Я подошёл к девушке и протянул ей «беглянку». Хозяйка её обратила на меня взгляд, кончики губ её не шелохнулись, но глаза блестели улыбкой. Я замер. Так обворожительны были эти глаза цвета октябрьского каштана, с утра оторвавшегося от ветки и покоящегося в листве. Девушка слегка разжала губы и прошептала:
– Спасибо…
…а затем взяла корзинку, надела на себя шляпку и, придерживая её рукой, побрела к лестнице.
Только придя домой, я нашёл у себя в кармане одну голубую бумажную птичку…