Шанхай

        Есть, наверное, в любом поселке, городе ли такой район окраинный, либо дом отдельный ветхий, обычно двухэтажный, где живет особый люд. Обычно это алкаши, в основном женщины, уже немолодые с испитыми лицами, тертые и битые жизнью. Нравом добродушные и пугливые даже. Если переругиваются, то без злобы. С криминалом никаким не связываются, живут бедно и скудно. За что пьют? Чем питаются? — загадка просто.
        Дети у них, если и были, то давно выросли, и кто где теперь причал свой нашёл: кто бродяжничает, кто на зоне, кого и в живых уже нет. С их отцами ещё сложнее. Пока наши «девушки», в общей массе сами детдомовские, были помоложе, получше выглядели — посвежей лицом, фигура женственная проглядывала — ухажёры им находились, но не на долгую счастливую жизнь, а так, на вечер-два, аккурат, чтоб ребёночка сделать. Сами они поднимали детишек, как умели, без мужского догляда. А потом, повзрослев, детки терялись кто где, как и их папашки.
        Нам, молодым ребятам, приглядывающим за своим «пятачком» городской территории, этих людей было жаль. Мы не давали их в обиду. И если какой едва откинувшийся зэк устраивался у оной отдохнуть, отогреться, переждать и начинал наглеть —  распускать руки, проявлять садистские наклонности, приходили мы. После хорошей взбучки мужичка выкидывали в неуютный холод улицы прямо в трусах, а следом летели его жалкие вещички. Валька или Верка, размазывая слёзы по своим синякам и кровоподтёкам на лице, благодарили нас дрожащим голосом. До следующего раза…
        В зимнюю стужу, в слякотную осеннюю морось, когда нам с ребятами хотелось выпить вина, мы заходили в наш «шанхай» — почему-то так называют везде такие дома. Если «дамы» не были в запое, у них было просто и чисто в комнатах. Корка хлеба, солёный огурчик, квашеная капуста вынимались из закутков, и начиналось либо веселье, либо разговор серьёзный. Дамы смотрели на нас с большим уважением. Тихонько пододвигали свой пустой стакан к заветным бутылкам с портвейном. Здесь можно было, не стесняясь говорить обо всем, чувствовать себя свободными от строгого догляда наших мам, сестёр, а у некоторых уже и жёны были.
        Мужчина иногда хочет куда-то спрятаться от, порой, занудного воспитательного процесса и плотной опеки наших женщин. Не задумывались, почему из тёплого, ухоженного семейного дома, тянет его в сарай какой-нибудь, гараж, пропахший бензином и машинным маслом? Мужчина — всегда романтик! Бережно хранит он в душе свой маленький уголочек свободы. Женщина же всегда норовит лишить мужика малейшей тайны, словно под лупой выискивая в душе его укромный уголок, о котором она не знала. Раздражает это! Даже когда в семье мир и согласие.

        Жила в «шанхае» бабёнка по имени Валька, все называли её Мотей. Возраста была неопределённого. Одутловатое испитое лицо не давало возможности хоть приблизительно определить сколько ей лет. Одевалась простенько, кормилась неведомо чем. Если кто чего наливал из спиртного, никогда не отказывалась составить компанию и быстро оборачивалась со своим стаканчиком к месту угощения. Это были единственные моменты, когда можно было увидеть в её глазах счастливый блеск.
        Была у Вальки дальняя родственница. Лицо имела красивое, одевалась в меха дорогие, носила золото на пальцах, в ушах и на шее. Была замужем за состоятельным человеком, и, казалось бы, — живи и радуйся! Но имела она необычную порочную страсть: хотелось ей, иногда хоть, искупаться в Мотиной грязи, пожить и погулять на воле, вниз скатиться, донной грязи и ила хлебнуть. Нагуляться, карманные деньги потратить, вольного воздуха свободы глотнуть — чисто цыганка! А потом и домой, к мужу, дорогому и богатому жилью.
        Какими-то ветрами занесло подружек в дальний от Мотиного «шанхая» конец города? Шли посреди улицы, песни горланили и хохотали, как дуры! А время заполночь, улица пустынна, автобусы не ходят, а на такси денег нет. Вдруг притормаживает перед ними «жига» вишнёвого цвета.
        — Вам куда, красавицы?
        — До ТЮЗа нам, на «Базарную». Только мы, мужчинка, без денежек!
        — Разберёмся.
        Открылась задняя дверь, и «девочки» разместились на сиденье за водителем. Хозяин машины — средних лет мужчина, лысоватый, в тёмном пиджаке и светлой рубашке — вот и всё что могли разглядеть в полумраке салона наши путешественницы. Как только за ними захлопнулась дверь, машина тронулась с места, и замелькали в синем свете газовых фонарей городские пейзажи.
        Ехали молча. Закончилась левобережная часть города. Вьехали на Коммунальный мост через Енисей. Тут водитель, поправив зеркало у лобового стекла, стал внимательно разглядывать через него женщин.
        — Тебя не буду, — произнёс мужчина, разглядывая Вальку.— А вот от тебя, красавица, не откажусь», — сказал, впялив глаза в родственницу, и, правда, имеющую неоспоримые внешние преимущества перед Валькой.
        Подъехали к Мотиной двухэтажке. Валька оставила парочку у себя, а сама подалась в соседний подъезд к подружке пить брагу. Все были довольны собой. Добрались домой с комфортом. Мотина родственница предается страсти с приличным мужчиной. Валька кайфует у подруги.
        Прошло около получаса, когда родственница прибежала к Моте в одной сорочке, в накинутом на плечи Валькином халате. Она была сильно напугана:
        — Валя, мужик упал с кровати на пол и не встаёт! Я боюсь. Пойдём!
        — Ну что за мужик хлипкий пошёл? — проворчала Валька, с неохотой поднимаясь от гостеприимного стола.
        При близком рассмотрении мужик оказался мёртв. Он лежал на полу, совершенно голый, одна нога подвернута, руки раскинуты, в углу приоткрытого рта стояла пузыристая пена.
        — Ты чо с ним сделала? — трагизм ситуации стал доходить и до охмелевшей Вальки.
        — Ничего мы ещё не сделали. Разделись только. Он на меня полез, затрясся и скатился на пол.
        — Чо делать-то будем? Машина у подъезда, покойник на полу! Может, оденем его, да в машину посадим?» — Мотя отчаянно искала выход.
        — Нет-нет, я боюсь! Валечка, мне домой надо! Муж узнает… Ты представляешь? А ты одна…Меня здесь не было, Валечка! — Бормотала незадачливая родственница, лихорадочно собирая свои вещи и надевая на себя.
        «Ни хрена себе! Чтоб я с этой сукой ещё хоть когда связалась!» — Думала Валька, слушая дробный стук каблуков, убегающей от проблем родственницы.
        Опорный пункт милиции от «шанхая» совсем рядом. Участковый и несколько мужиков-дружинников подняли Мотю на смех:
        — Ну, ты знойная женщина, дитя порока, мечта поэта!» — Подтрунивали мужчины, имея в виду затасканное Валькино лицо и бесформенную её фигуру.
        В этой истории, кроме волокиты и следственных действий, была для Моти ещё одна неприятность. Приезжала жена покойного, всячески её срамила и пыталась таскать Вальку за немытые волосы. Но тут уж Валька нашлась, ответила матом:
        — За мужиком, б…,следить надо было!»
        Эта незамысловатая история об особым мире, в котором жили многие несчастные до перестройки. Они были бедны, но не шарили в мусорных баках. Они были по-своему честны, и это была их жизнь. Теперь уже никого из персонажей «шанхая» в живых нет. Дом их разобрали, расчистили площадку. Наверное, построят ещё одну многоэтажную «свечку», и загородит она совсем утреннее солнце, хоть и ненадолго, но заглядывающее в мою спальню.

        P.S. Эти воспоминания давние — семидесятых годов. С тех пор изменилось многое и, к сожалению, не в сторону милосердия. Раньше обитатели "шанхая" могли сдать стеклотару и за гроши эти и хлеба купить, и жира, и крупы, и рожек, и овощей — всё копейки стоило. Думаю, после перестройки население в "шанхаях" сильно поубавилось. Голод и "технарь" многих скосил.
        Раньше люди от жалости и добросердечия кто едой, кто одеждой помогали этим людям. Потом всем стало не до них. «Мне нет ни до кого дела» — эта позиция стала входить в привычку. Мы сами-то не замечаем разве, как с холодным и безжалостным капитализмом и мы меняемся. Нас мало волнует, что, возможно, за стенкой истязают ребёнка или старика. Мы стали равнодушны. Что нам, если в "шанхае" кто-то умирает с голоду, или корчится от боли без лекарств. С приходом нового строя, основанного на наживе, мы теряем главное — добросердечие и взаимовыручку.
        Конец обитателей "шанхаев" обычно бывает страшен. Одна из них , Верка, в 90-х годах  побиралась, стоя на коленях у дверей магазина. Умирала с голоду, а есть из помойки — не принимала душа. Там и умерла, на крыльце.
        Валькину подружку из соседнего подъезда, бражницу, нашли дома всю исколотую ножом. В последний месяц жизни у неё обитал какой-то зэк откинувшийся.
        У самой Вальки Моти отнялись ноги. Как она жила? Кто её навещал? Скорее всего никто. В середине девяностых у неё дома вспыхнул пожар. Она хотела спастись, но не могла переползти через высокий порог. Валька кричала, звала на помощь, но никто не пришел, так и сгорела заживо…

Валерий Зиновьев.