Будто

Сергей всегда старался в метро не садиться. Особого, конечно, старания не требуется. Но и когда бывала возможность, не садился. Очень редко. Вставать-уступать как-то глупо-неприятно, да и в сон сразу клонило. А хорошо ли это – засыпать… трудно сказать. Но сегодня денёк выдался… фигаро-здесь-фигаро-там… Не заметил, как и пристроился, да ещё с краю. Сразу привалился к… как это назвать? Поручни? Ну, вощем, в сон потянуло…

«Московские Ворота» - объявил диктор. Сергей клюнул носом, и сразу же – «Фрунзенская»… Подумал, мол, далеко ещё… Вынырнул в полудрёму как всегда на «Измайловской», снова клюнул и – "Следующая станция Семёновская".

Тут уж окончательно встряхнулся.

От метро тоже не близко. Во всяком случае, проснуться-то можно, но… Улицы чудных московских названий – тут и Благуша, и какая-то 10-я Соколиная гора, и 2-й Вольный переулок… Привычно напрямки через стадион. Вот и дом длинющий, восьмой этаж. Вера открывает не сразу, но видно, что ждала - по еле уловимым следам тщательной работы над имиджем никогда не ждущей и всегда в форме.
Она молча тыкается носом в его лацкан. Замерла. Вдохнула, поглотила мгновение, которое не повторится. ЕЁ мгновение.

- Проходи.
Он проходит молча. Всегда без цветов, без гостинца. Сам гостинец. Они жадно отдают себя друг другу. Потом немного сухонького, немного хеннесси.

- Как ты?
- А ты?

Обмен фрагментами житья-бытья. Немного «а помнишь». Опять жадное и ненасытное дарение. Кофе, сигарета, хеннесси.
- Пора.
- Звони.

Обратно к метро. Стадион уже закрыт, но Сергей знает прорехи в изящной решётке.

Здесь в метро он старается присесть любой ценой. Слышит – «Следующая станция Электрозаводская». «Бауманскую» уже не слышит. Просыпается только на «Пионерской». Клюёт и сразу:
- Следующая станция Озерки.

А что, питерские названия тоже ласкают слух. Имидж «как? чё так рано?» у Зины в такие дни тоже старательно вылеплен.

- Ненавижу ваш хеннесси, - вдруг выходит из роли она, резко поворачиваясь. – И это! Я же просила!
- Извини, - говорит он.
Думает(вполне искренне) – чёрт, опять забыл выбросить московский талончик метро. Каждый раз начинает у самой парадной шарить по карманам, чтобы выбросить и находит его почему-то только уже стоя на пороге. Суетливо старается засунуть обратно в карман, но – уже замечен.

Её обиженные губы так сочны. Пеньюар… только такую прозрачную невесомость и можно назвать этим словом. От обиды она отдаёт себя с особым бешенством, будто с презрением швыряет себя падшую в его развратные объятия.

Эти дни… раза три в год… Сергей всё рассказывал Зине. С тех пор. После первого раза.

С Верой у него было в Москве по командировашным обстоятельствам. Он тогда почти влюбился. Ну, было… Зина натерпелась, но простила. И он больше ни-ни. Да и командировок больше не было.

Но однажды Сергей заснул в питерском метро, а проснулся в московском, отлюбил Веру, вернулся обратно в питерское метро. Заснул-проснулся. Был типа не в себе. Дома подумал, что за странный сон. А с Зиной в тот вечер было просто супер.

- Это сон?! – кричала потом Зина. Чистила его пиджак, а там – талончик московского метро, а в Питере-то отродясь – жетоны.
- Так вчерашний же талончик! Вот, видишь, дата, - слабо защищался Сергей, - я же был с тобой!
И всё рассказал.
- Дура я дура! Говорили же мне девчонки, - она его даже била. Наотмашь.

А потом успокоилась. В конце концов ведь такого не может быть, значит, ничего не было. А мужику какая-никакая свобода нужна. Пусть уж лучше чертовщина, чем сериальные страдания. Да и эти дни надолго запоминались восторгом, стыдом, вольностью. Они их уже даже ждали, эти дни. С каким-то трепетом предвкушения запретного, как в детстве, как в первый раз.

Ну, его-то ещё можно понять, а её? Чтобы сказали девчонки? Но никто не знал. Да и кто поверит. А сами они всё понимали правильно.

А что же Вера? Он никогда ей не звонил, она никогда не спрашивала, почему. Она никогда не расспрашивала про Зину, будто её и не было.

И это тоже понятно, ведь и самой Веры тоже будто и нет.