14. О себе и о пользе желания поболтать
О СЕБЕ
и
О ПОЛЬЗЕ ЖЕЛАНИЯ ПОБОЛТАТЬ
В полном равновесии и определенности, представляю свой портрет:
- завистлив;
- большой охотник позлословить за глаза;
- лжив и корыстен, неумерен во всем;
- большой любитель праздности;
- труслив, вспыльчив и злобен настолько, что готов убить из-за пустяка;
- не очень почтителен к родным и друзьям;
- в страстях без ограничений приземлен;
- большой любитель поболтать, кощунствен в пустых разговорах;
- суеверен;
- абсолютно не набожен, хотя « Мертвые души» - незаменяемая книга на прикроватном столике.
Здесь даже терпимый человек возмутится: - «И это дрянцо пришло ко мне и претендует тащить меня за собой дальше? Да с таким набором, не то, что к приличным людям в гости, без риска для жизни в трамвай нельзя войти».
Не спешите…
Не ясно, откуда такой нескромный расчет, что читателей будет больше одного?
Не спеши.
Мой портрет не приманка и не трюк, и дан не за тем, чтобы принизить себя или, упаси боже, обидеть тебя, но исключительно для того, чтобы сказать: - «Перед тобой такой же как ты, не хуже и не лучше, просто другой».
Ничего нового и в том, что за оградой перечисленного, у нас с тобой кое-что спрятано. Всякий из нас - есть мутная и диковинная смесь дурного и достойного. Эти смеси отличаются как отпечатки пальцев, нет двух одинаковых. Отсюда и оригинальность любого взгляда на то, как мы ещё уживаемся друг с другом.
Не новость - яды, перемешанные в нужной пропорции, становятся лекарствами. Сколько великих умов, глядя на нас с книжных полок, с упорством пастыря выписывают нам свои рецепты и утверждают, что у каждого есть шанс стать порядочным человеком. Для этого надо всего лишь признаться себе, что все трагедии в нас от несоответствия наших претензий с нашими талантами. Приведи мы это отношение к надлежащему виду, из туманной дали к нам приблизятся и станут хотя бы различимы границы морали и гармонии. Казалось бы - вещь очевидная, но мне, например, еще не встречался тот кто по совету мудрецов, так изменил себя, что взял и вдруг, по собственной воле, из учителей перешел в ученики. Нет большего заблуждения, чем уверенность автора, что человек скользящий по его строкам перерождается к лучшему.
Вытеснить всепроникающую мерзость хороший слог не способен. Отвлечь может. Скорее всего, в этом и есть основное назначение письменного слова, но привить им влечение к добру невозможно. Принять или творить добро - врожденное свойство. Оно - или есть, или его нет.
Мы признаем врожденными телесные недостатки. Справедливо будет признать врожденными и душевные начала. Все пороки и способы исцеления от них заложены в нас от младых ногтей, и не надо винить других, что мы заболели из-за того, что кто-то не подсказал, как надо любить жизнь.
Слово на бумаге абсолютно безразлично к достоинствам или недостаткам и автора, и читателя. Оно может только «отозваться». А отзыв обвешан таким разнообразием личного, что бесконечное число способов толкования этого слова делают его бессмысленным в общественном значении, но очень важным для поощрения собственных сомнений. В таинстве чтения много, очень много интимного. Физическую близость легко демонстрируют, а то, что происходит с человеком во время чтения, никто и никогда не раскрывает. Книга о магии чтения не написана еще и потому, что прибыль читателя от чтения в нем самом, а делиться ей он не хочет, потому как очень беден.
Однако, никакие книги не могут пересилить влияния на человека устного слова, но только сиюминутно, здесь и сейчас. При этом сам человек в целом, испокон веку, никак не меняется в своих проявлениях.
Любая попытка любого - подметить что-то отличительное в человеке своего времени от человека другого времени, обречена. Не мной сказано: « История человечества - это всего лишь история костюма ».
Не изменилась и удивительная тяга людей - просто поболтать.
Вот, как у меня с тобой.
Болтовня ни к чему не обязывает. Внутри неё нет заискивания, коварства, назиданий. Требование переживать чужую историю условно, хотя именно в болтовне люди чаще всего слышат друг друга. Она лишена напряжения, она - шелест листвы, дробь моросящего дождя.
Аббат Прево говорил: « Самые сладостные минуты жизни своей люди проводят наедине с собой или с другом, в задушевной беседе о благе добродетели, о прелестях дружбы, о путях к счастью… Гораций и Буало называют подобную беседу одним из прекраснейших и необходимейших условий истинно счастливой жизни ».
Разговор и беседа, пусть и разнятся по внутренней напряженности, но имеют одну общую черту - они, как правило, о чем-то. Поэтому задушевность беседы еще может омрачить тень разговора, а вот в болтовне, как в высшей форме беседы, это исключено, ведь она всегда не о чем. Здесь можно легко увлечься, уйти в любую сторону и случайно подняться на такую высоту, с которой открывается неожиданный вид, наполняющий все вокруг радостью и наслаждением. Болтовне не нужны предостережения, в ней нет личной заинтересованности. Она абсолютно свободна. Тут несметное количество коротких рассказов, чаще воспоминаний, не связанных одной линией, они на равных интригуют и сюжетом, и интонацией рассказчика, и притом никому не дают никаких преимуществ. С обеих сторон нет и намека в чем-то убедить другого, потому здесь нет оплошностей. Обоюдное удовольствие больше не от содержания, а от тембра голоса и взаимных симпатий, без которых невозможно говорить обо всем и не о чем.
Надежда Мандельштам в своих воспоминаниях подметила: « Люди перестали разговаривать. Только рассказывают». Понятно, что смысл этих слов привязан к состоянию страха, в котором находились люди того времени. И долго мне казалось, что нравственному распаду трудно дать более точное определение. Но с годами переменил мнение - как средство добычи истины, разговор не может содержать ничего другого, кроме рассказа одного и рассказа другого, но притом они никогда никому не приносят успеха. А, если вдруг и появляется единое мнение, то оно скорее - синоним любви, ненавидящих друг друга. Грязь обстоятельств внешнего мира постоянно так уродует разговор , и накладывает такую печать на его содержание, что разговор всегда вырождается в самую отвратительную форму разговорной речи - трёп, который, в зависимости от степени невежества и количества мизантропного яда, называют по-разному - диспутом, спором, дискуссией, обсуждением и т.п. Угнетенность, неуверенность, раздражение – их постоянные спутники.
Разговор никогда не в силах перерасти в болтовню и наоборот, хотя и там, и там, в основании рассказ. В них изначально заложены разные цели. У разговора должен быть обязательный итог - руководство к действию или иная резолюция, а плодом болтовни есть успокоенная душа, тихий сон и продлённая жизнь.
Свидетельство о публикации №211110700025