Божьи дети пролог

 Часто встретишь мечтательного еще юного человека около окна. Он глядит вдаль, встречая румяный вечер, продолжает глядеть и когда начинает светать. Такой юный мечтатель обычно обладает чутким сердцем и пылким умом. Наблюдая за сменяющимися шагами природы он создает яркие образы, фантазия его работает с безумной частотой. И часто такой юный наблюдатель отнюдь не прекрасен душой. Ведь что с того, если только смотреть на красоту. Она завораживает, занимает, но не более. Хотя, разные бывают наблюдатели. У наблюдателей есть одна маленькая особенность: как только к ним приходит пятнадцатилетие - они начинают писать. Все мечтательные задумчивые романтичные подростки ужасно любят стихи, девушки не могут без "охов-вздохов", без разговоров сами с собой, без не в меру развитой чувственности, без слез в подушку от их маленьких неудач. Юный читатель смутится, но, поверьте, зря! Такова молодость! Прекрасная и неповторимая молодость... Пред ней меркнут все так ненавистные взрослому обывателю опыты, за что он клянет молодость, смеется над ее априорностью, обвиняет в чистоте, тогда как сам погрязает в этом своем обывательстве. Что такое эта опытность, которой кичится обыватель? Это его ошибки, его границы и стены, через которые он не смог переступить, потому что опустил голову и отступил. А молодость жаждет! Молодость никогда не остановится, будет сотни раз биться головой, но пробьет стену. Молодость цветет, потому что мечтает. Ей неведомы слова о том, что мечты невыполнимы, что в жизни не все так красиво, как кажется. Она верит, надеется, любит! Она упадет, но встанет. Обыватель будет винить ее за то, что, мол, предупреждали. А она заткнет уши и пойдет дальше, потому что ничто не может сломить ее напора. Она не верит в трудности, но напрасно твердит обыватель, что будто она не опытна, а от того и не знает, что они есть; молодость знает о них, но не подкрепляет их верою. Молодость обладает великим знанием, которому так завидует обыватель, пытаясь сломать ее крылья, заставить растерять драгоценное знание. А знание это в законе трех "Н": ничего невозможного нет. Обыватель смеется над этим законом, потому что сам потерял его и от этого ему невыносимо больно осознавать свою слабость перед волей молодости. Молодость не прощает ошибок, она дерзка и своенравна, но именно это в ней и прекрасно. Берегитесь гнева молодости! Она очень уязвима и хрупка. И слезы от их, как кажется обывателю, маленьких поражений на самом деле имеют огромную важность. Это первые трения, соприкосновения с жизнью. И проклято то обывательство, которое не умеет поддержать, умаляет достоинство молодости. Проклято оно неумением наставить нужными словами, а не только упреками или слезными умолениями. Молодость никогда не склонит головы перед тем, в ком не видит предмета уважения, но ее можно сломать и подчинить, за что она будет мстить жизни за насилие и обывательство. Не стоит недооценивать молодости, а стоит у нее поучиться...

  Рассвет только забелел легкой дымкой на горизонте. Он слегка нарушил гармоничную картину, которая сложилась за ночь, и от того было в нем что-то волшебное.
  В неосвещенной комнате было тихо, но до поры...
 - Эх, черт! - прервал громкий низкий мужской голос застывшую тишину.
 - И впрямь, рассвет... - сказал еще кто-то.
 - Сколько на часах? - спросил третий.
 - Да черт его знает! - почти крикнул недавно прервавший тишину.
 - Константин Родионович, а ведь Вы были правы, - тихо расмышлял второй.
 - Э-ге-ге! Где вам, молокососам со мною тягаться? Вот еще те черты! - грубо рассмеялся тот, кого звали Константин Родионович.
  На минуту опять воцарилась тишина.
 - Ну что, так кому Грузинское полагается? Э-хе-хе!
 - Ну, позвольте, еще ведь не конец, - с некоторой обидой заметил до сих пор молчавший собеседник.
 - Что тебе не конец? Что не конец? - горячился Константин Родионович. - Уже всем понятно, что конец, а ему все...Ух, черт!
 - Нет, правда, чего Вы так кричите? До полного рассвета еще час и шестнадцать минут, - отчеканил третий.
 - Нет, ну не унимаются! Упертые, как бараны! Сказано, проиграли вы, все! Не придет она! Или ты, Аркаша, бутылку жмешь? Отвечай, черт!
 В комнате произошло некоторое хаотичное движение. Это Константин Родионович, наверняка, потянулся к третьему собеседнику, Аркаше. В темноте случиться могло, что угодно, если бы в эту самую секунду не раздался тоненький, словно колокольчик, звонок в дверь. В ответ послышался всеобщий: "Ох!"
 - Ну что, так кто там проиграл? - съязвил малоразговорчивый собеседник и потянулся к выключателю.
  Комната вмиг осветилась и на блестящих стеклянных светильниках и лампах всеми цветами радуги заиграли пучки света. Все с болью зажмурили глаза от внезапно освещения, и еще мгновения два ничего нельзя было рассмотреть. Тонкий звоночек повторился, и малоразговорчивый молодой человек, довольно хорошо одетый, с аккуратной прической, галопом поскакал к двери.
  Сидящие в комнате наконец-то пришли в себя. Лица их были полны ожидания, некоторые прямо-таки дышали нетерпением. Самым взволнованным было круглое, довольное, полное жизненной силы лицо Константина Родионовича, человека, начинавшего уже стареть, но всеми силами пытавшегося скрыть естевственное дряхление тела своим неугомонным буйным духом. Он был горяч и взволнован в эту минуту, как никогда, и знал, что не мог уже позволить себе былую горячность, но даже не пытался смирить свой яркий темперамент. Казалось, что все мешает ему и сдерживает, даже тот старенький диван, на котором он грузно расположил свое тяжелое тело. Рядом на изящном и черезвычайно устойчивом стуле сидел молодой совершенно холодный человек. У него было вытянутое белое лицо с идеально правильными чертами. Глаза его не лихорадочно бегали, как у Константина Родионовича, а спокойно, даже немного высокомерно следили за происходящим, черезвычайно точно все рассчитывая и даже предугадывая. Но и Аркаша, так звали молодого человека, был взволнован: на щеках слегка теплился неестественный для такого лица румянец, приходилось чаще глотать слюну. А на подоконнике сидел изрядно помрачневший в эту минуту юноша, невысокий, какой-то тусклый (он был едва различим на фоне богатой обстановки гостиной), совершенно непримечательный, но было в нем что-то такое, что заставляло постороннего прохожего, неожиданно попавшегося на пути, оглянуться и долго смотреть вслед, а потом, будто очнувшись, недоумевая спрашивать себя, какая же сила заставила остановиться. Рядовые прохожие списывают это неожиданное действие на излишнюю задумчивость.
  Из прихожей послышались голоса и легкий стук женских каблуков. Два голоса, женский и мужской, о чем-то переговаривались взволнованным шепотом, иногда с большей выразительностью женской учащенной речи, а иногда - мужской, малоразборчивой. Голоса и шаги становились громче, из чего можно было понять, что говорящие приближались к гостиной комнате, в которой находились взволнованные собеседники. Наконец, уже была видна тень приближающихся людей.
 - И не подумаю этого делать! Я не торговаться пришла! - женский голос стал звучать резко и возмущенно.
 - Да подожди! Ну разве ты не понимаешь? - упрашивал мужской голос.
 - Я свое мнение сказала еще два дня назад! И мне не о чем больше разговаривать с этими людьми! - девушка почти кричала.
 - Да послушай...!
  В гостиную вошла возмущенная взволнованная девушка двадцатипяти лет, как была - в непромокаемом синтетическом плаще, в несколько грубых невысоких сапогах на каблуке, в старых потертых замшевых перчатках с большой кожанной сумкой на плече, больше похожей на дорожную. Она, так стремительно пробираясь в гостиную, вдруг резко остановилась и стала пристально оглядывать всех присутствующих. С минуту хранилось дикое молчание, пока Константин Родионович не опомнился и не вскочил со своего дивана.
 - Аня, Анечка, - почти умолял он, - прошу Вас, успокойтесь!
 - Константин Родионович, я пришла сказать Вам, что больше не нуждаюсь в Вашей помощи! - девушка говорила резко и очень громко.
 - Тсс! - вырвалось у всех одновременно.
  Девушка сделала большие глаза и еще раз удивленно осмотрела присутствующих.
 - Аня, прошу Вас, тише! Елена Николаевна..., - шепотом, как ребенок лепетал Константин Родионович.
 - Ах, Елена Николаевна? - также шепотом начала девушка. - Какая мерзость! Боже, куда я ввязалась?
  Она хотела было повернуться и уйти, но взгляд ее остановился на мрачном юноше, сидящем на подоконнике, как на иголках, с тех пор, как впервые она позвонила в дверь. Она хотела что-то сказать ему, для этого подошла ближе, но слова никак не могли сорваться с языка. Какие глаза были у нее в ту минуту! Там было все: удивление, боль, жалость и бесконечное разочарование.
 - Нет, нет! - не выдержал этого взгляда юноша. - Я не...это не то...
 - И Вы туда же! - сказала она, наконец очнувшись от этого своего взгляда.
  Но видно было, что сказать она хотела совсем не то. Не укор должен был слететь с ее губ, а что-то другое, и юноша это почувствовал.
  Она бы еще стояла и смотрела на юношу, но чей-то голос пробудил ее.
 - Диана Ильинична, что же Вы так взволнованы? Присядьте, поговорим.
  Она спиной узнала этот голос, от холодного блеска которого у ней бегали мурашки по всему телу. Аркадий встал со своего черезвычайно устойчивого стула и, медленно двигаясь, стал приближаться к ней.
 - Нам не о чем с Вами разговаривать, - голос успугал ее, от чего горячность и волнение ее утихли, но сердце колотиться не переставало.
 - Вы меня извините, но зачем же Вы тогда сюда пришли, одна, на рассвете, наверное, чтобы поговорить, - он бесцеремонно рассматривал ее глаза, губы, фигуру, даже перчатки - ничто не скрылось от его внимательного взгляда.
  Ей было ужасно неприятно то, что ее так расматривают.
 - Вы правы, мне не за чем было сюда приходить, - она повернулась к выходу.
  В дверях ее встретил, переминающийся с ноги на ногу, тот хорошо одетый молодой человек, который в беседе чаще всего молчал. Он неловко улыбнулся ей и сказал:
 - Не ходите, прошу Вас, мы так долго Вас ждали! Давайте же говорить!
  "Мда, если бы она знала, каков приз!" - незаметно шепнул Аркадий Константину Родионовичу.
- А Вы здесь при чем, Зеленский? - спросила она молодого человека, но не выслушав ответа обратилась далее к Константину Родионовичу: - Я больше связей с Вами никаких не имею, так и знайте. И с Вашими подельниками тоже, - она вызывающе посмотрела на Аркадия.
  Константин Родионович все краснел и сбивчиво дышал. Он силился что-то сказать, но вместо этого только открывал рот, как рыба. Внезапно он схватился рукой за сердце и повалился на диван (благо, он был рядом; такое увесистое тело никто бы не смог удержать). Следующие три минуты пробежали в полной суете под командованием самой Дианы Ильиничны. Она быстро скинула сумку, плащь и подбежала к Константину Родионовичу. Она скомандовала принести стакан воды. Тотчас все было исполнено. Но Константин Родионович не стал пить, расплескав всю воду одним неловким движением руки.
 - Анечка, Вы простите меня, дурака, - говорил он, сбиваясь.
 - Вы...Вы...это я, наверное..., - она в страхе смотрела в его лицо.
 - Вы не волнуйтесь, у Елены Николаевны...
 - Не говорите ничего!
 - У Елены Николаевны...Да, спросите у Елены Николаевны...спросите...
  Константин Родионович замолчал и взгляд его остановился. Диана отпрыгнула от дивана и в полном недоумении стала осматривать лица всех. Все молчали.