семь

Они не знали, что делать.
Первый раз в своей жизни они поняли, что ничем не отличаются от всех остальных. Почти ничем.
Вокруг них было слишком много людей, которым что-то было нужно; им и самим, как выяснилось, что-то нужно было от людей - карты или их наличие, этого они и сами не понимали.
Пожалуй, в ней не хватало чего-то человеческого, и, может быть, в этом и была ее притягательность. Они все ждали, когда им представится шанс это выяснить - а она не подпускала их ближе, чем на три с половиной жизни - впрочем, и это уже было прогрессом, раньше они часто наблюдали за ней с расстояния вечности, вдыхали родной запах волос и шли по следам - а тут даже горизонт общий, почти есть почти причины для счастья.
Это почти-прости-прочти стало их постоянным спутником; противные "если" кружили над головами; по-хорошему, их стоило бы разгонять уверенностью хотя бы в чем-нибудь, но они вдруг поняли, что иногда бывает все равно.
Вдруг. Раз - и уже даже не важно, найдешь ее или нет, просто нужно идти вперед, потому что оставаться на месте - значит или умереть, или наконец родиться по-настоящему, покупать лапшу, варить обед, закрывать за собой двери - этого нельзя допустить.
Они не знали, что делать, и потому шли вперед.
И они, наверное, даже не представляли, что три с половиной жизни могут быть очень короткими, потому что все больше становились похожими на нее; они уже научились забывать, что осень, они уже научились помнить, что холод - это только кажется, они уже поняли, что, когда невыносимо здесь, нужно идти вперед или куда-нибудь еще, главное - не наступать на изнанку своих следов.
С ними можно было разговаривать как угодно и о чем угодно; они умели мирно улыбаться и думать о стеклянном небе и теплых боках огромных ящериц; а вот стоило ей уронить слезу где-то на пустыне морского берега - они кричали, от ярости становились беспомощными и злыми; движения их были резкими, глаза - сухими, поводки у мыслей путались.
Они шли за ней по кромке волн. Они не знали, что делать, и шли вперед.
Она не знала, куда идет, но вела их.