Поколение правильных идей

 
     Произведения Владимира Лазаря захватывают с первого абзаца. Не нужно долго перелистывать, искать оригинальные места. Раскроешь книгу наугад – в глаза бросаются упругие, предельно-емкие по смыслу строчки.
     Критик и читатель я придирчивый, дотошный. Если автор  впаривает эзотерическую заумь или тривиальную газетную мякину – хоть режь меня, на это сочинение я не поведусь. Сразу отличу «бригадную» литературу. Не особенно привлекут меня романы, где герои проявляют гражданскую или карьерную активность. Я хорошо знакома с ними в жизни. Не выберу и борзописца: образность там не ночевала; не соблазнюсь книжонкой, которая ничем не отличается от тысячи других. Что может поведать миру  и моей душе автор «без лица»?
     Эталоном образного стиля считаю монолог Молли Блум из «Улисса» Джеймса Джойса. Такими же оригинально-образными, на мой взгляд, являются прозаические тексты Владимира Лазаря.
     Как и персонажи  Джойса, герои  романов этого писателя не увлечены ни одной из «правильных идей». Всякий сменяемый психоз, который охватывает социум, не задевает их, не вызывает отклика в  душе.   В этом смысле, они, скорее антигерои, поскольку всегда идут «не в русле».
     В романе «Оглянись на Лилит», своеобразной постперестроечной энциклопедии, написанной по горячим следам событий, показана целая плеяда таких героев, и очень молодых – Жанна, Люция, Инга, Майка, и зрелых, умудренных опытом – Шорохов, Жерносек, Филонов.
Вот как объясняет свою позицию «неучастия в психозе» Андрей Шорохов, талантливый художник: «В те годы, когда я начинал, чтобы пробиться на Олимп, нужно было рисовать героев – знатных земледельцев, сталеваров в касках и им подобных. Это был кратчайший путь к успеху – ретивых подпевал система принимала на ура. А направление вроде моего считалось декадансом и означало неизвестность, гонение властей».
     Работы Шорохова изымали, жгли, у него рушилась семья, но ни карьерой, ни возможностью «работать под заказ» он не соблазнился. Как художник он  бы потерял себя. Шорохов рисует в основном красивых девушек в образах богинь. Как могли оценивать в те времена подобное искусство? Разложение, богоискательство, фрустрации заблудшей личности – не меньше.
     Помыкавшись в безвестности, большинство служителей искусства шли на компромисс, четко разделяя «правду для себя» и «правду для других». Внутренний мотив тщательно скрывался. А ведь вначале, в студенческие годы цели были высокие! «Тогда им всем казалось, что каждый из них гений и сможет перевернуть весь мир. И как большинство их однокурсников, кто раньше, а кто чуть погодя, когда их потрепала жизнь, стали преданно служить системе, прося наград и сытого пайка». Примечателен, в этом отношении, диалог Шорохова с Ладо – художником из Грузии. «Помнишь Ромку Кудряшова? Он до сих пор считается заслуженным. Преподает технику станка в лицее». «Не смеши меня: ему никогда не удавалось правильно туловище расположить. А уж придумать композицию, передать характер или выписать кисть руки он не сможет и под пыткой… Когда у меня сожгли «Входящую во Храм», он заседал в комиссии. Он мог бы написать нейтральный отзыв, но, стараясь угодить властям, накатал пасквиль, в котором утверждал, что я фрейдист и мои работы идейно чужды».
     Павел Филонов – теневой делец.  Он «нажил состояние еще в старые времена, когда на пути к обогащению стояло так много препятствий, что обойти их и не попасть в какую-нибудь ловушку, расставленную властями, было ничуть не легче, чем древнему Язону добыть золотое руно в Колхиде».  Он организует сомнительные шоу в ресторанах города, эскорт-сопровождение для богачей, поставляет девушек на Запад.
     Жерносек – предводитель шайки, карающий меч в руках Филонова.  «Вначале, как ни странно, фортуна была к нему благосклонной. Он закончил цирковое училище – стал акробатом. О нем говорили как о восходящей звезде. Но, когда идешь на подъем и что-то из себя представляешь, дьявол, желая навредить, всегда посылает искушение. Такое искушение в виде белокурой очаровательной гимнастки было послано и ему. И после неудачного романа жизнь его круто изменилась. Танечка Буянова, сыгравшая роковую роль в его судьбе, и поныне успешно летает под куполом, упиваясь славой и поклонением зрителей. Он – скатился на дно».
     Образ этого неудавшегося артиста написан автором с большою теплотой. Больше тяготея к богемной среде, он вынужден выполнять поручения хозяина, чьи взгляды   он не разделяет.
     Цирковая жизнь и роман Жерносека с Танечкой – самые откровенные и поэтичные сцены. Вот  диалог, предваряющий первое свидание. Вернее, его начало, так как сам он занимает несколько страниц.
     «Хотя ты и держишь на плечах трех своих партнеров, крутишь сальто с оборотом, однако вряд ли знаешь, сколько упоительных моментов, всяких фигур, фуэте, поддержек существует в акробатике любви… Мне кажется, у тебя большой пробел по этой части», любуясь его могучим торсом, поддразнила Танечка. «Где уж мне…», стараясь скрыть смущение, отшучивался Жерносек. «Идиот! Другие, подчеркивая мужскую силу, нарочно хвастают победами». «Кто блистает на арене – блистает и в любви»,  сказал он вслух. «Не всегда, дорогой… Не всегда», улыбнулась Танечка, вспомнив капитуляцию своих партнеров. «Трудно быть во всем на высоте. Спорим, что ты не удержишь меня в пике». «Главное -- выбрать точку опоры», не сдавался Жерносек. «Вообще-то мы могли бы устранить пробел»,  прозрачно намекнула Танечка. «Но ты меня избегаешь».
      Их роман был бурным, но непродолжительным. После встречи с Танечкой он уже выступал не с таким блеском, как раньше. «Вес партнеров возрастал пропорционально частоте любовных схваток». В их отношениях наметилась ссора и вслед за ней – разрыв. Отец Буяновой был директором цирка. Рассерженный папаша сократил его номер наполовину и стал чинить  всякие препятствия, из-за которых он был вынужден уйти. «Жерносек был в отчаянии: путь на арену закрыт, других способов заработать он не знает…» Выполнив ряд поручений, он вступил в банду Филонова.
     Жанна Назарова – студентка колледжа. Ее воспитывают в традициях «прослойки» –  трудовой интеллигенции, усвоившей святцы и догматы в вузах и под бременем забот не имевшей  ни желания, ни времени их пересмотреть. Но жизнь родителей для нее не эталон. Она подвергает ее строгой ревизии, разом опрокидывает все табу и представления  среды. По натуре она боец, бунтарь. Жанна работает натурщицей, нагой моделью, вступает в разные авантюрные дела, пробует себя в искусстве. «Пусть ее осуждают, считают корыстной и продажной – ей плевать. Нужно во что бы то ни стало раздобыть побольше денег. Тогда, возможно, фортуна повернется к ней лицом. Подвернись случай – тысячи девиц, что стригут ногами по проспекту, поступят так же».
     Люция Воронцова – «системная» девчонка. Дочь обеспеченных родителей, она кочует автостопом. Бродячая жизнь, дорожные приключения ей безумно нравятся. «Напроситься в «стажеры» не составляет особого труда. Выкинешь руку – сальный, бесстыжий взгляд на твои округлости… «До Одессы с остановками», говоришь водиле. Прыжок на подножку, услужливо протянутая рука – ты уже сидишь в кабине». В Одессе искательница приключений «разводит делашей на бабки». Когда ей трудно – ищет покровительства, когда в ударе – не прочь снять парня, побаловаться «травкой». А если уж совсем на мели, может «пошерстить» в мотеле.    «Чутье   подсказывало ей, что этого красавчика можно взять на абордаж – пленить великолепием своей фигуры». Противница  домашнего уклада, она бросается из одной крайности в другую: «подружка рокеров», «приманка» у грабителей, «девчонка из эскорта». По оценкам ее подруг, она сделала головокружительную карьеру. «Сколько было с ней хлопот!», сетует владелица модельного агентства. Только выведение дурацкой надписи заняло четыре месяца. А сколько положено трудов, чтобы промыть мозги – отвадить от «системы»? Шесть побегов к хиппи! Но овчинка стоила выделки. Пошлешь по вызову, через пару суток снова обрывают телефон: «Голенастую, большеротую, зовут Люция…»
     В конце романа Люция становится «Забойной Телкой Года». С согласия хозяев, она промышляет в крупных казино.
    «В «Черном драконе» собирается народ с деньгами – мелкота в такие заведения не ходит. Если вдруг находит  блажь – доставят все, что пожелаешь. Той, что косит на оба глаза или преклонные лета мешают завести знакомство, могут вызвать жиголо. Вывих в другую сторону – отыщут купидона в шортиках. «Правильных», что держатся традиций, тоже не обидят, – стадо голенастых всегда к услугам, стоит только намекнуть».
     Инга Филонова – дитя роскоши и праздного досуга. «Ее жизнь проходила в основном в смене нарядов и в поисках острых ощущений – большую часть времени она пропадала в барах… В своем кругу она была душой компании. Организовать пикник, устроить вечеринку? Нет проблем – она всегда при деньгах. Завалиться в ресторан, пойти в ночную дискотеку? Только намекни - на ходу подметки рвет! Репутация крутой девчонки, щедрость и беспечность, в сочетании с красивой внешностью, с каждым днем умножали число ее поклонников. Но Инга не выделяла никого: роль «девушки для всех» ей подходила больше».
     Майка Бузылева – «камелия со стажем». Она умна, раскованна. Учится в университете экономики. В среде подруг «авторитет ее незыблем». Еще более решительно, чем Жанна и Люция, она отстаивает собственное «я». Ее меткие определения цитируют. Если надо принять какое-то решение, вспоминают, как бы ответила или поступила Майка. «Девочки девяносто шестой пробы», «закачайся, не дыши», «переключить фуцан», «бомбардировать гипоталамус», «адажио вдвоем на фоне зашторенных окон» – это ее собственные лексические изобретения.  Зарифмовать стишок, набросать сценарий для ведущего – тоже без проблем.
     В выходные и свободное от занятий время она прогуливается от кинотеатра «Москва» к гостинице «Планета». Может завернуть в «Юбилейную». «Подцепить фирмача или подгулявшего туриста – дело техники. Можно с беспардонным видом расположиться в малом холле – показать товар лицом, или, мило улыбаясь, поддержать пустячный разговор, попросить сигарету, намекая на продолжение знакомства, или, назвав цену, просто предложить свои услуги. Таких приемов у нее имелось не менее десятка. Какой из них применить – подсказывали обстоятельства».
     Белорусские камелии особое явление. Они могли бы и работать, и карьеру делать, возможно, в каких-то случаях, успешнее других. На падших женщин они не очень-то похожи. Заводом или офисной рутиной они сознательно пренебрегают. У большинства есть внешность, хорошие профессии, нередко за плечами вуз или они в его стенах, на младшем  или старшем курсах.  Чем же продиктован  этот странный выбор? Может быть, у них повышенная чувственность и ближе к этому вопросу подобрался Фрейд? У него есть интересные определения,  а когда он сам в сомнении, то просто отсылает в детство. Дескать, там, в цепи событий, ищите причину непохожести. Вероятно, австриец близко подобрался к истине. Более категоричные ученые мужи, те прямо говорят: «Да нимфоманки все они, чего тут думать? Они такими родились. И нам не переделать их».
     Перечитав роман, я призадумалась. Ум подсовывал схематичное, готовое: в каждом стаде обязательно должна быть… Увы, это слишком просто. Возможно, они не могут или не хотят быть глиной, из которой делают «общественный кирпич»? А может быть, их слишком правильно воспитывали, и в силу этих обстоятельств они стремятся делать все наперекор?
Елена Домейко