Дела спортивные. гл. из пов. Кружение лет

         

       И снова учёба - теории, практики в нашей мастерской на Ижорском заводе, практика во 2 цехе, учёба, в вечерней школе рабочей молодёжи в седьмом классе. На уроках физкультуры меня начал похваливать наш учитель по физо Григорий Григорьевич, говоря, что у меня отличные скоростные качества. Стометровку я пробегал с лучшим временем в училище, почти за двенадцать секунд. Пока позволяла погода, бегали на стадионе. Физрук предложил мне попробовать прыгать с шестом. Начал прыгать. Тогда, в начале шестидесятых годов, фиберглассовых шестов ещё не было, и прыгали с помощью обыкновенных, бамбуковых. Шест был длиннющий, здоровенный, но у меня пошло. Через пару недель я преодолевал высоту больше 2 с половиной метров. Тренер радовался:
- Если так дело пойдёт, скоро уйдёшь за три метра. Жаль зима скоро, в зале не попрыгаешь. Начнём весной, а там, глядишь, и на спартакиаду тебя выставлю.
Зимой у нас появился тренер по боксу, ну и, конечно же, я оказался в рядах боксёров. Начались долгие, и достаточно изнурительные тренировки. До  боксёрских поединков дело не доходило. Пока прыгали со скакалкой, бегали, снова прыгали, отрабатывали удар левой. Очень долго отрабатывали. Потом долго-долго правой. Нырки, уклоны, финты всякие. Со спорт снаряжением было слабовато: мешок, груша, пара лап, несколько пар перчаток. А желающих боксировать было много. Приходилось использовать инвентарь по очереди. Большее время шла имитация движений.
Многим это всё быстро надоело, и многочисленная поначалу группа, стала редеть. Я пока держался. Начались, наконец, спарринги, то есть учебные бои с противником. Получалось неплохо. И снова за мои скоростные качества меня начал похваливать теперь уже этот тренер. Удар у меня был резкий, стремительный и достаточно сильный. Я спокойно пробивал защиту противника  тогда, когда он, защищая лицо, держал перчатку перед своей физиономией. Удар по его перчатке у меня бывал так резок и силён, что он был не в состоянии парировать, сдержать его, и частенько у противников шла из носа кровь от удара по носу собственной перчаткой. Тренер Саша поругивал меня, но по всему было видно, что он был доволен.
Вес в те времена был около 52-53 кг, но мне приходилось спаринговать и с более тяжёлыми противниками. Несмотря на мою подвижность, нырки и уклоны, я частенько натыкался на хорошие встречные удары и у меня нет-нет да и текла юшка из носа и были фингалы под глазами. Откровенно говоря мне это не нравилось, да и дома зная о моих занятиях бабушка смамой наседадали на меня:
- Да брось ты нафиг, этот бокс свой проклятый. Повыбивают тебе зубы или без глаз оставят. С носом кривым ходить будешь, девки любить не будут.
Этот аргумент всё чаще заставлял меня задумываться, а ну, как и вправду стану каким-нибудь косорылым, беззубым, некрасивым.
Окончательно расставились все точки после учебного боя с самим тренером.
- Я с леганца буду бить тебя, - сказал Саша, - только обозначать удары, а ты маневрируй, танцуй, уклоняйся.
- А мне то вас бить можно? - спросил я.
- Бей как сможешь, но о защите не забывай, - ответил он.
Начался минутный поединок. Как уж я там действовал, помню плохо, но умудрился я,  после обманного движения, очень хорошо  засадить ему в челюсть правым хуком. Саша  пошатнулся и, рассвирепев, начал лупить меня в хвост и в гриву, как говорится. После моих уходов и нырков я, конечно же, получил таки мощнейший удар в левую челюсть и потерял сознание. Для меня этот момент запомнился как взрыв света, полная темнота, полная тишина, никаких посторонних звуков и наплывающий, откуда-то изнутри головы звон. Через несколько секунд пришло просветление, и я очнулся на своих подгибающихся ногах, но на ногах, а не на полу. Как-то я  сумел не упасть, а Сашка не добил меня, пожалел. Это был нокдаун. Я представил, каков был бы нокаут и, решение моментально созрело. Сняв перчатки, я швырнул их на пол и покинул зал. С боксом было покончено.

Пришла весна. Григорий Григорьевич, наш физрук начал поговаривать о начале тренировок по прыжкам с шестом. Как только пригрело солнышко, подсохли лужи после весенних дождей, мы начали ходить на стадион. Кроме меня было ещё несколько ребят и девочек. Все бегали на сто метров и прыгали в длину. Прыжки в длину у меня получались неважно, не было хорошего толчка, и прыгал я где-то в районе четырёх метров, слабенькие ножки были. Ребята уходили за пять. Зато стометровка стабильно шла около двенадцати секунд, и с шестом всё увереннее подбирался к трём метрам.
Чтобы не терять время даром, я  подобрал где-то шест, не знаю уж из какого и дерева, и, протянув во дворе нашего училища верёвку между деревьями, прыгал себе на высоте  метра два. Шест был лёгкий, сухой и, по видимому весьма преклонного возраста, потому что вдоль ствола шли трещины. Но меня он выдерживал, хотя иногда и слышалось подозрительное потрескивание. С неделю я приспосабливался к нему, постепенно повышая высоту. Приземляться после прыжка было несколько болезненно, так-как принесённых мной несколько вёдер песка на точку приземления, было явно недостаточно. Чтобы шест не проскальзывал во время прыжка, я вырыл ямку для его упора. Разбег был небольшим, метров десять и большую скорость я не успевал набрать. Но получалось достаточно лихо.
И вот однажды я краем глаза увидел, что за мной наблюдает в сторонке Григорий Григорьевич. Я, сделав вид, что его не вижу, подставил под дерево принесённый из дома табурет, перевязал верёвку повыше. Лихо разогнавшись воткнул шест в ямку, резко взлетел вверх и вскинул ноги для перехода над верёвкой. Шест мой лопнул и я с высоты двух с половиной метров полетел спиной вниз на землю. Грохнулся очень прилично.  У меня перехватило дыхание и я,  выпучив глаза, тщетно пытался   широко открытым ртом вдохнуть воздух. Но кроме стона и потерь из лёгких остатка воздуха, у меня ничего не получалось. Я, по-видимому, начал терять сознание, стало темно в глазах. Привёл меня в себя подбежавший Григорий Григорьевич. Он вдохнул в меня жизнь, сделав массаж грудной клетки и поразводив руки. Я, наконец, глубоко вдохнул, начал дышать, открыл глаза и увидел испуганное лицо физрука:
- Напугал ты меня! Так запросто и шею можно сломать, нашёл себе шестик. Ну, подымайся. Сможешь?
Я с кряхтеньем, но достаточно резво поднялся с земли и охнул от резкой боли в спине.
- Что, больно спине? Ну-ка, тихонько покрути бёдрами, понаклоняйся.
С трудом, через боль, я наклонился и, морщась, с трудом разогнулся.
- Домой! – жёстко сказал Григорий Григорьевич и вздохнул: – Ну, и конец тренировкам, иди лежи, лечись. Эх, Эдик, Эдик, всё себе испортил.
Несколько дней я пролежал дома, в  поликлинику не пошёл, хоть родители и настаивали.
- Пройдёт,- отмахивался я.
Мазали чем-то меня, натирали, делали компрессы. Через неделю я сносно передвигался, хотя потом спина долго-долго  побаливала.  И теперь болит.