Поиск пути

Раздел I. ПОИСК ПУТИ
“Современная наука может быть понятна всякому,
кто имеет живую душу, самоотвержение
и подходит к ней просто”.
(А.И. Герцен)


От автора. Главы первого раздела почти полностью воспроизводят учебное пособие “На пути к рыночной экономике”, изданное автором в 1991 г. для слушателей семинаров по проблемам рыночной экономики, проводимых ассоциацией “Интертрейнинг”, Всесоюзным университетом социально-экономических знаний и кадровой работы, Всесоюзным институтом повышения квалификации руководящих работников и специалистов по труду и социальным вопросам, где я и работал проректором по научно-методической работе. В те годы ощущался особенно острый дефицит литературы по проблемам становления и функционирования рыночных отношений. Слушатели буквально кричали: дайте хотя бы что-нибудь.
Жадность к знаниям была поразительна. Ксерокопии статей были лучшим подарком. Прошло 10 лет. Думаю, интересно со многих точек зрения как по горячим следам, непосредственно в “полевых условиях” шло просвещение кадров, уже окунувшихся в водовороты первых потоков рыночных отношений.
Избегая давать рецепты практической деятельности, которых у меня просто не было, мне представлялось исключительно важным уже тогда не только дать азы, образующие фундамент рыночной экономики. Я ставил цель пробудить у слушателей самостоятельный интерес к теоретическим знаниям о рынке, его базисным понятиям, взятым во взаимосвязи, не кичиться своим первым опытом рыночных шагов, выработать черту непредвзятого, уважительного отношения к различным точкам зрения, их творческого приложения к своим повседневным проблемам.

Глава 1. ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ
1. В чем суть позиции правительства?
В центре ее стоит проблема разгосударствления экономики. Почему она возникла? Посмотрим на проблему с точки зрения собственности. Из трех триллионов балансовой стоимости основных фондов страны (без стоимости земли, недр, лесов и личного имущества граждан) почти 90% находится в собственности государства.
Обратим внимание и на такие цифры. Оборотные средства предприятий и организаций достигли 800 . руб., в том числе более 500 млрд. руб. в запасах товарно-материальных ценностей. Если обратиться к производственной части основных фондов, то о масштабах огосударствления говорят такие показатели. Все производственные основные фонды составляют по балансовой стоимости около 2 трлн. руб., а доля государства в них составляет более чем 1,7 трлн. руб., или 85%. На долю кооперативов приходится 28 млрд. руб. Колхозная собственность составляет 165 млрд. руб. И личная собственность граждан в этой части фондов достигла 22 млрд. руб.
Разгосударствление ставит своей целью найти форму преодоления отчуждения человека от собственности, попытаться слить воедино интересы трудящихся, трудового коллектива с интересами его как собственников. Предполагается, что это пробудит новые стимулы к труду, позволит хозяйствовать более рачительно.
Существуют три основных подхода к решению проблемы разгосударствления собственности. Первый предполагает безвозмездную передачу имущества государственных предприятий и организаций в собственность трудовым коллективам. Второй исходит из раздела и безвозмездной передачи основной части государственного имущества всем членам общества. Согласно третьему варианту возможна продажа государственной собственности как юридическим лицам, так и отдельным гражданам по полной рыночной стоимости, т.е. в соответствии со спросом и предложением.
Правительство предполагает, что на долю предприятий и организаций, входящих в общесоюзную собственность, будет приходиться 20-25% стоимости основных фондов. При этом устанавливается первоочередность сфер, подлежащих разгосударствлению. Считается целесообразным, что этот процесс должен прежде всего охватить торговлю, общественное питание, бытовое обслуживание, а также строительство. Например, основные фонды государственной торговли, включая общественное питание, в настоящее время составляют около 40 млрд. руб. В стране насчитывается порядка 250 тыс. государственных магазинов и около 100 тыс. палаток и киосков.
Большая часть магазинов — это небольшие предприятия. Предполагается, что часть из них могут купить сами торговые работники, а также кооперативы или отдельные семьи в частную собственность, а часть может быть сдана в аренду. Правительство считает возможным продать или передать в аренду большинство предприятий бытового обслуживания. Что касается части средних и крупных предприятий торговли, общественного питания и бытового обслуживания, то предполагается их преобразование в коллективные предприятия, паевые товарищества или акционерные общества.
Выбор экономических форм собственности, равноправие которых закреплено законом, должен определяться в каждом конкретном случае индивидуально, с учетом интересов всех сторон, имеющих отношение к данному процессу. Крайне важно, чтобы при этом не пострадали интересы потребителя, рядового покупателя. Их позиция (точка зрения) должна быть определяющей и учитываться при принятии окончательного решения, принимаемого гласно, с учетом всех обстоятельств как финансового, так и нравственного и социального характера.
Значительно большие масштабы приватизации в промышленности, где основные фонды составляют почти 950 млрд. руб. Прежде всего обращается внимание на небольшие предприятия. Таковыми считаются те, где число работающих достигает 200 человек. Число таких предприятий более 20 тыс., а стоимость их фондов составляет 23 млрд. руб. Правительство полагает, что именно эти предприятия будут взяты в аренду, выкуплены трудовыми коллективами или на их базе возникнут кооперативы, паевые товарищества.
Несколько другой подход планируется к средним и крупным предприятиям. Считается наиболее целесообразным их преобразование в акционерные общества, которых только в этом году планируется создать порядка 300-400.
Весьма специфические черты имеет процесс разгосударствления в сельском хозяйстве. Правительство рекомендует на первом этапе разгосударствление неэффективных, убыточных и неплатежеспособных совхозов. Считается возможным, чтобы высвобождаемые земли полностью или частично передавались местными Советами арендаторам, самостоятельным крестьянским хозяйствам, кооперативам по производству сельскохозяйственной продукции. За счет этих земель будут расширяться и подсобные хозяйства промышленных предприятий. В конечном итоге эти меры должны привести к росту производства сельскохозяйственной продукции.
Никакая сфера экономической жизни не обладает таким многообразием условий, как сельское хозяйство, что исключает шаблон и кампанейский подход. Правительство считает, что к имеющимся, по их оценкам, 30 тыс. крестьянских фермерских хозяйств добавятся еще 150 тыс. новых. Вводится право наследования землей. Однако проблема передачи земли в частную собственность с правом продажи остается открытой. Президентом страны предложено вынести этот вопрос на всенародный референдум.
Хорошо известно, насколько остро в стране стоит проблема капитального строительства, какие громадные средства омертвляются, не принося никакой пользы, утяжеляя экономику, обостряя проблему на потребительском рынке за счет углубления структурных диспропорций. По всем источникам финансирования в настоящее время только производственных объектов сооружается более 300 тыс. Стоимость вложенных в них средств составляет около 110 млрд. руб. Правительством вносится предложение, что после проведения инвентаризации неустановленного оборудования, оценки величины запасов товарно-материальных ценностей на предприятиях и в организациях определить то их количество, которое можно продать юридическим или физическим лицам. С помощью этой меры планируется погасить, “связать” часть свободных денег и тем самым ослабить давление со стороны спроса на рынке потребительских товаров и производственного назначения.
Однако, как отмечают отдельные эксперты, эти шаги не могут дать ожидаемого эффекта, так как сам факт покупки одного предприятия у другого может означать только перераспределение денежной массы, не уменьшая ее общей величины. Более того, появится новый канал превращения безналичных денег в наличные, что будет способствовать дальнейшему увеличению потребительского спроса. В то же время эта мера может дать экономическую жизнь омертвленным или не участвующим в производственном использовании материальных ресурсов. Предпочтительно проводить такие продажи на аукционах тем организациям и гражданам, которые будут использовать приобретенные ресурсы прежде всего для  увеличения выпуска товаров народного потребления.
Правительством предлагается достаточно широкий комплекс мер по оздоровлению финансов. Их общее направление — уменьшить дефицит государственного бюджета за счет сокращения его расходной части. В этих целях вносится предложение прекратить начиная с 1991 г., выплату дотаций планово-убыточным предприятиям. В связи с этим возникает немало вопросов, на которые не удается получить аргументированного ответа. Например, далеко не все предприятия сами “виноваты” в том, что они планово-убыточные. Здесь нередко решающую роль играет ценовой механизм, политика изъятия прибылей в предыдущие годы в бюджет, отчисления министерствам, амортизационная и научно-техническая политика.
Наша помощь иностранным государствам измеряется миллиардами рублей, а их суммарный долг достиг многих десятков миллиардов. Такая расточительная политика неоднократно критиковалась на всех уровнях. Учитывая все это, правительство предлагает сократить на три четверти по сравнению с 1990 г. расходы этого вида. Предполагается на 30% уменьшить расходы на содержание органов государственного и хозяйственного управления.
Уменьшению дефицита государственного бюджета будет способствовать резкое ограничение бюджетных ассигнований на капитальное строительство. Считается возможным и целесообразным перевести капитальное строительство в основном на возвратную форму финансирования. Повышаются процентные ставки по кредитам на этот вид экономической деятельности.
По планам правительства возможно уменьшение расходов на оборону в размере 5 млрд. руб. в текущих ценах. В эту сумму входят и закупки на вооружение.
Немало есть и других статей бюджета, которые, не затрагивая социально-культурную сферу, могут быть сокращены на общую сумму 25 млрд. руб.
Известно, что наиболее бурную реакцию в программе перехода к рыночной экономике вызывают предложения в области розничных цен. В майской (1990 г.) программе правительства предлагалось поднять все цены на общую сумму 200 млрд. руб. При этом величина компенсации по предложениям правительства составляла 135 млрд. руб.
Парламент и народ не приняли этих предложений. Неудачные предложения по ценам затмили все другие вопросы и фактически послужили поводом для того, чтобы правительственная программа не получила поддержки. Правительство предлагает повысить цены на 130 млрд. руб. и вернуть населению всю сумму от повышения цен. Однако, по оценкам ряда экспертов, такое решение не имеет экономического смысла, а, наоборот, может дать еще более мощный виток инфляции.
Программа правительства предполагает в числе своих важнейших разделов систему мер по социальной защите населения. В этих целях правительство ориентируется на введение постоянно действующей системы по изменению ранее назначенных пенсий посредством индексаций с учетом роста стоимости жизни. Предполагается, что исчисление пенсий будет проводиться с учетом районных коэффициентов, а также будут введены социальные пенсии для лиц пенсионного возраста, но в силу тех или иных причин не имеющих пенсионного стажа. Реализация этих мер и некоторых других позволит поднять средний размер пенсий примерно в 1,5 раза.
Перечисленные вопросы не исчерпывают содержания позиции правительства при переходе к рынку. Среди них и привлечение иностранного капитала, совершенствование управления, повышение хозяйственной самостоятельности предприятий, обеспечение их полной экономической свободы и материальной ответственности за результаты своей деятельности. Однако правительственная программа не получила широкой поддержки в народных массах и парламенте. Как альтернатива ей была выдвинута программа, получившая название “500 дней”.

2. Что собой представляет программа “500 дней”?
Все пятьсот дней разбиты на четыре этапа.
ПЕРВЫЙ этап. Первые сто дней — это программа чрезвычайных мер. Проводится ревизия всего национального богатства страны, ее оборонной промышленности, разрабатывается система социальных гарантий. Начинается процесс разгосударствления собственности. Выносится предупреждение о грядущей отмене дотаций, субсидий убыточным предприятиям.
Завершается методическая, организационная, законодательная подготовка. В законах закрепляется равенство прав физических и юридических лиц на любую хозяйственную деятельность, кроме запрещенной законом, устанавливаются гарантии прав собственности физическим и юридическим лицам как советским, так и иностранным на любой вид имущества, кроме объектов, относящихся исключительно к государственной собственности.
Осуществляется передача части жилищного и земельного фондов в собственность граждан, приватизация мелких предприятий торговли, общественного питания, бытового обслуживания.
Предполагается, что до конца года 50-60 крупных предприятий будут преобразованы в акционерные общества. Все государственные специализированные банки преобразуются  в акционерные, действующие на коммерческой основе. Это неизбежно приведет к тому, что начнут повышаться ставки банковского процента по ссудам и депозитам. В результате деньги становятся “дорогими” и начинают обладать свойствами, которые необходимы, чтобы выступать как средство обращения в рыночной экономике.
В первые сто дней считается возможным закрытие от 100 до 200 наиболее неэффективных предприятий. Устанавливается единый курс рубля по торговым и неторговым операциям. Одновременно ликвидируются дифференцированные валютные коэффициенты. Ряд крупных банков получают право торговли валютой по рыночным ценам. Вводится свободное хранение валюты в банках советскими гражданами и дается разрешение иностранцам открывать в наших банках валютные счета. С целью выравнивания соотношения внутренних и мировых цен и ограничения объема лицензирования и квотирования внешнеторговых операций вводятся новые таможенные тарифы.
Cчитается возможным до конца года сохранить действующие налоговые регуляторы роста заработной платы. Система индексации доходов разрабатывается и вводится самостоятельно самими республиками.
В первые сто дней обращается особое внимание на создание правовой базы, снятие юридических ограничений на предпринимательскую деятельность, формирование условий для развития конкуренции. В соответствии с программой считается целесообразным внести необходимые изменения в Гражданский, Уголовный и Административный кодексы.
Одновременно с этим объявляется амнистия лицам, отбывающим наказание по соответствующим статьям Уголовного кодекса, принимаются новые статьи УК, усиливающие защиту прав собственности, а также вносятся изменения в КЗОТ в соответствии с формированием рынка труда. Предприятия получают фактическую хозяйственную самостоятельность, полностью отвечают за результаты своей деятельности. Союзным органам управления будут только подчинены не подлежащие контролю оборонные заводы, предприятия,  использующие ядерную технологию, продуктопроводы, линии дальней связи, военные объекты и магистральные железные дороги.
ВТОРОЙ этап. 101-250 дней. Суть этого периода в либерализации цен и введении жестких финансовых ограничений. Задача его — создать благоприятные условия для формирования полнокровного рынка. По замыслу авторов, ситуация на потребительском рынке должна заметно улучшиться. Как отмечают разработчики программы, реформа направлена на нормализацию состояния потребительского рынка путем либерализации ценообразования без централизованного повышения цен.
Справедливо критикуя политику постоянного повышения цен со стороны государства, авторы программы отмечают: конечно, нет гарантии, что свободные рыночные цены сразу же станут справедливыми. Но рынок рано или поздно их устанавливает, чего не сможет никогда произойти, по их мнению, при административном контроле и централизованном управлении ценами.
В программе предлагается осуществить переход к свободным ценам поэтапно, начиная с товаров, которые не являются предметом первой необходимости и приобретаются населением, имеющим высокие доходы. Продукты питания должны быть дифференцированы по сортности, чему будут адекватны и цены, а на товары первой необходимости — поддерживаться их низкий уровень.
По мере стабилизации финансов увеличивается доля свободных цен. Предполагается сохранить государственные дотации на мясомолочные продукты, передав местным Советам право более справедливого распределения этой помощи.
На втором этапе планируется энергично начать процесс разгосударствления. Здесь нет принципиальных различий с правительственной программой.
С целью ликвидации монополизма в распределении ресурсов планируется полный демонтаж всех звеньев административно-командной системы, и прежде всего в сфере торговли. Взамен Министерства торговли и Центросоюза предлагается создать различные объединения, акционерные компании, широкую сеть торгово-посреднических кооперативов и магазинов.
Планируется широкая поддержка малому бизнесу. В эту сферу экономических отношений будет активно включаться и иностранный капитал. Все вновь создаваемые малые предприятия получают налоговые льготы на первые два года своей деятельности.
На втором этапе будет продолжен процесс ликвидации и укрупнения министерств, на новый уровень выйдут банковская, налоговая, бюджетные реформы. Проект программы предусматривает сохранение единой денежной системы и централизм в денежно-кредитной политике.
Существующая в настоящее время система Госбанка преобразуется в Резервную систему Союза центральных банков республик. Основная нагрузка в банковских делах ложится на республики, они принимают свои банковские законы, но не противоречащие соглашению о Резервной системе Союза. Планируется, что центральные банки выводятся из подчинения правительств и будут ежегодно отчитываться только перед парламентом.
Коммерциализация государственных специализированных банков получит дальнейшее развитие. Ликвидируется искусственная монополия на валютные операции и на привлечение сбережений населения со стороны Внешэкономбанка и Сбербанка. Они перестают быть подчинены Госбанку.
Расходная часть госбюджета существенно сокращается за счет производственных капитальных вложений, отменяются уже принятые программы, эффект которых будет не ранее чем через 3-5 лет, вводится мораторий на 1 год на принятие бюджетных программ, стоимость которых свыше 100 млн. руб.
Сокращаются расходы Минобороны, КГБ, помощь другим странам на 70-80%. Дотации убыточным предприятиям уменьшаются на 30-50%, а расходы на содержание органов власти и управления сокращаются на 5-10%.
В программе представлен комплекс мер, связанных с регулированием валютных отношений. Что касается процедур и правовой основы иностранных инвестиций, то отменяются всякие ограничения по их участию в акционерном капитале. Могут создаваться иностранные предприятия на 100%-ной основе, но зарегистрированные как советские юридические лица. В программе предлагаются налоговые льготы инвесторам в агропромышленном комплексе, деревообрабатывающей и целлюлозно-бумажной промышленности, информатике, производстве вычислительной техники и развитии торговой инфраструктуры.
Меняется система валютных взаимоотношений для советских предприятий. За исключением части выручки от экспорта нефти, газа, золота, алмазов и ряда других товаров, все валютные средства поступают на счета предприятий-производителей. Затем часть валюты по единому курсу в обязательном порядке продается республиканским органам. Они часть этой валюты перечисляют центру для обслуживания внешнего долга и другие общесоюзные нужды. Оставшаяся часть идет на реализацию республиканских программ, а также может быть продана на рынке по цене спроса и предложения.
Валюта, которой обладают предприятия, используется ими для импортных сделок, продажи на рынке или накапливается на счетах, принося проценты. Все это будет способствовать постепенному развитию свободного валютного рынка, где курс валюты определяется на основе спроса и предложения.
Предполагается, что единственным курсом валюты должен стать рыночный курс, величина которого, по оценкам разработчиков программы будет не более 5-8 руб. за доллар. Такое мощное укрепление рубля предусматривается достигнуть за счет изменения механизма наличной эмиссии. В этих целях считается необходимым ликвидировать централизованную выдачу разрешений на наличную эмиссию, а также отменить кассовое планирование и ограничения на выдачу наличных денег.
Ликвидируется разделение наличного и безналичного оборота. Будут осуществлены меры по переходу к регулированию совокупного обращения.
В программе “500 дней” предлагается, чтобы каждая республика имела собственную налоговую систему при согласовании между ними ее основных принципов. В отличие от программы правительства предлагается, чтобы все налоги сначала поступали в республиканский бюджет, а затем формировался бюджет страны за счет взносов республик. Ставки общесоюзного налога устанавливаются по соглашению между республиками.
В программе “500 дней” предлагается скорректировать ставки подоходного налога с населения в сторону понижения и поднять необлагаемый минимум.
Земельной реформы и аграрной политики в программе “500 дней” начинается на втором этапе и представлены в следующем виде. С 1991 г. продукция отраслей АПК реализуется путем оптовой торговли и на основе свободного ценообразования. Полномочия по регулированию аграрных отношений полностью передаются местным Советам. Они проводят земельную реформу, направленную на разгосударствление земли, основных фондов хозяйств и предприятий АПК. В программе отмечается, что степень насыщенности сельского хозяйства массовыми видами выпускаемой техники превышает реальные потребности.
Среди конкретных положений земельной реформы следует выделить платность за пользование землей и объявление земельных площадей колхозов и совхозов как суммы наделов их работников. Это положение подразумевает, что каждый из них имеет право при выходе из хозяйства получить часть земли и фондов в свою собственность бесплатно или за небольшую плату. Осуществляются меры поддержки товарных крестьянских хозяйств фермерского типа.
ТРЕТИЙ этап 251-400 дней. По замыслу авторов программы, в этот период должна наступить стабилизация рынка, будет продолжен процесс разгосударствления экономики, активно осуществляться антимонопольная политика. К исходу этого промежутка времени снимается государственный контроль над ценами примерно на 70-80% продукции и услуг. Рубль становится конвертируемым.
ЧЕТВЕРТЫЙ этап –заключительные 100 дней.
В этот период планируется резкое включение стабилизационных программ, включая централизованные капитальные вложения для ликвидации диспропорций в народном хозяйстве, дальнейшее продвижение в разгосударствлении, приватизации и демонополизации экономики. Экономика начинает опираться на рыночные механизмы, активно действуют введенные социальные гарантии, не исключая и карточную систему. Реализуются целевые программы помощи малоимущим, осуществляется регулирование безработицы и инфляции.
3. Суть программы “Двухэтажная экономика” (разработана экономистами Волжского автозавода; представлена в газете “Правде” от 25 июня 1990 г.)
Л. Голяс: “Отличаться от рынка западных стран наш рынок должен лишь тем, что хозяевами средств производства у нас призваны стать трудовые коллективы, каждый человек. Закон о собственности надо откорректировать в этом контексте.
Нам постоянно внушали, что плановая система — это хорошо, а рыночная — плохо. Поэтому многие боятся рынка. Боятся лишиться того, что имеют. Акцент в программе правительства делается на повышении цен. Логика правительства удивительна. Вместо того чтобы понять, что личный интерес — основа основ и его нужно стимулировать, правительство наносит тяжелейший удар именно по личному интересу. Вот и получается, чтобы приостановить развал экономики, надо как можно быстрее переходить к рынку. Но в то же самое время по объективным причинам переход к рынку невозможен. Почему?
Первое — у нас сверхмонополизированная экономика. А рынок без конкуренции — это нонсенс, абсурд.
Второе — у нас нет инфраструктуры рынка.
Третье — отсутствует хозяйственное право. А рыночная экономика без очерченных юридических рамок вырвется из-под контроля и наделает много бед.
Четвертое — наши руководители не умеют работать в условиях рынка. Их этому не учили.
Пятое — население относится к рынку с предубеждением.
Как же быть? Как совместить это противоречие: и надо переходить к рынку, и нельзя? Его можно разрешить с помощью “двухэтажной” экономики. В чем ее суть?
Предлагается законодательно для всех предприятий на переходный период в 3-4 года установить стабильный госзаказ в размере фактически достигнутого ими уровня поставок в 1989 г. За небольшим исключением, всю дополнительную продукцию разрешить реализовать без всяких ограничений. Любому потребителю и по любым ценам. В том числе и на экспорт с минимальным лицензированием.
На первом этаже все остается стабильным: номенклатура, количество, цены, зарплата, субсидии, дотации. В том числе и розничные цены. Это принципиальный момент.
Второй этаж — свобода действий для каждого трудового коллектива. Налоги только местные, в небольших размерах — 5-10%. Сельскохозяйственное производство вообще освобождается от налогов. Более того, положение на селе чрезвычайное, и нужна целая гамма льгот аграрному сектору экономики.
Принцип свободного предпринимательства на втором этаже даст гарантии роста выпуска товаров и услуг. Экономика наша затратная. Следовательно, резервы есть. Второй этаж даст дополнительную массу потребительских товаров, услуг. Снизит уровень инфляции. Даст сильный импульс структурной перестройке экономики. С явно выраженным приоритетом группы “Б” над группой “А”.
Переходный период будет использован для демонополизации экономики. Для создания инфраструктуры рынка. Для отработки правового механизма. Для обучения руководителей. И для получения осознанного вотума доверия народа.
Сегодня, как никогда, обществу нужна консолидация. “Двухэтажная экономика” — это равные возможности, а равные возможности и будут тем средством, которое объединяет десятки миллионов в производительном труде. При этом кооперативы не будут иметь никаких преимуществ перед трудовыми коллективами предприятий. Все будут равны. Исчезнет идеологическая основа для теневой экономики. Ибо ее питательной средой являются неодинаковые возможности.
Метод “двухэтажной экономики” является наиболее оптимальным способом перехода к рынку. Он не требует длительной подготовки и сразу, практически мгновенно создает условия для реализации личного интереса человека. А личный интерес — это единственное, что может вытащить страну из кризиса”.
4. Содержание программы “Паритет”
Экономисты оборонных отраслей объединились в группу, которую возглавил директор НИИ экономики Минавиапрома СССР доктор технических наук, профессор А. Исаев. Они разработали свою концепцию перехода к рынку, названную “Паритет”. Она представлена в газете “Рабочая трибуна” от 28 сентября 1990 г.
“По мнению авторов программы “Паритет”, в обеих программах (правительственная и “500 дней”) нет главного — механизма реализации задуманного. А при сегодняшнем расстройстве власти, когда руководители союзных республик не подчиняются центру, а местные исполкомы игнорируют требования Совмина республики, любое решение, если не найдет поддержки снизу, просто погрязнет в обсуждениях и не будет выполнено. На первый план выступает проблема государственного устройства, т. е. заключение нового Союзного договора. Авторы программы “Паритет” подготовили его проект, в котором четко сформулированы структуры правительства и функции отдельных его органов, комитетов, общесоюзных министерств, порядок вхождения республик в Союз и выхода из него.
В экономической области — наличие союзной собственности. Но не в нынешнем понимании, когда союзными предприятиями распоряжаются из Москвы, — это собственность, акциями которой владеет каждый участник Союзного договора. Не частные лица, не предприятия, а именно государство.
Реализация обсуждаемых нынче программ не приведет к созданию развитого рынка. Почему? У нас бытует мнение, что на рынке должны взаимодействовать и конкурировать отдельные предприятия. При этом забывается, что на самом деле все решения, которые реализует предприятие: какую продукцию производить, кому и по каким ценам продавать, у кого покупать сырье и сколько платить работникам, — все это является прерогативой собственника. Ну, а поскольку все права у владельцев, то и на рынке взаимодействуют они, а не предприятия. Ясно, что предприятия одного и того же собственника не могут составить друг другу конкуренцию.
Сегодня у нас монополистом на рынке является государство. Поэтому, чтобы рынок заработал, монополист должен быть исключен. Мировая практика показывает, что доля государственной собственности обычно не превышает 5-35%. Причем чем выше этот показатель, тем менее эффективна экономика. Но ни одна из программ не предусматривает низведение государственной собственности до такого уровня. Обе предлагают в первую очередь продажу в частные руки мелких и средних предприятий торговли, бытового обслуживания, местного транспорта, строительных организаций. Население может потратить на эти цели лишь 100-150 млрд. руб., а общий объем основных и оборотных фондов — около 1,8 трлн. руб.
Программы предлагают некоторые другие формы разгосударствления: акционирование части средних предприятий и продажи акций другим фабрикам и заводам. Но здесь опять нет смены форм собственности. Или предусматривается сдавать предприятия в аренду с последующим выкупом. Но опять-таки аренда не меняет форму собственности, а для выкупа ее коллективом, по нашим подсчетам, потребуется 25-30 лет. Столько ждать нельзя. Да и с какой стати трудовым коллективам выкупать то имущество, которое до сих пор считалось общенародным?
Правильным и справедливым авторы программы “Паритет” считают единственный путь: чтобы рынок заработал, оставшиеся 60-70% государственной собственности (в распоряжении государства должно остаться не более четверти накопленных богатств) следует безвозмездно передать гражданам. Не только трудовым коллективам — всем. Раздел после продажи части собственности предлагается проводить пропорционально трудовому стажу и получаемым доходам. А как этот раздел будет выглядеть? И как это скажется на положении предприятий?
Люди получат народные акции, по расчетам авторов, в среднем на сумму 7-10 тыс. руб. Это не именные акции. В переходный период государство выплачивает по ним небольшие дивиденды, их можно передать по наследству, продать, но только частным лицам, государство или предприятие их не купят. Ведь акции и выпускают для того, чтобы люди вложили их в предприятия и таким образом оно приобрело самостоятельность. После того, как предприятие соберет контрольный пакет акций, оно становится независимым. Теми, кому это не удалось, продолжает управлять государство. Таким образом, задача коллектива — как можно скорее собрать у населения недостающую часть акций и “привязать” их к своему предприятию. Обменять свободные акции на акции предприятия выгоднее и населению (как правило, предприятия будут выплачивать более высокие проценты, чем государство).
Продавать или не продавать ценные бумаги — личное дело каждого. На первых порах за полную цену акции никто не купит — нет смысла выкладывать деньги под низкие проценты. А за полцены, треть стоимости — купят. Купят те, кто хочет стать владельцем значительной части предприятия. Это приведет к концентрации имущественных фондов в руках отдельных категорий населения. И правильно. Во всем мире акциями владеют около одной пятой граждан. Остальные предпочитают использовать деньги на другие цели. Такая методология должна быть применена и к банковскому капиталу — здесь монополия особенно опасна.
Вопрос о социальной защите человека прежде всего связан с предполагаемым ростом цен. Свободное отпускание цен — последовательное или одновременное — приведет к раскачке рынка, поскольку его структура совершенно оторвана от соотношений на мировом рынке. Поэтому, чтобы “держать” цены, надо изолироваться в замкнутом пространстве, иначе — гиперинфляция. Выход один — насильственное регулирование цен с тем, чтобы приблизить их структуру к структуре цен мирового рынка. При этом некоторые предприятия будут поставлены на грань банкротства, прежде всего те, кто выпускает радиоаппаратуру, электронику. Им не обойтись без привлечения иностранного капитала, создания совместных предприятий. Но многие от пересмотра цен выиграют, прежде всего сырьевые отрасли, сложного машиностроения.
Открытие границ в наших условиях является и единственным способом борьбы с супермонополиями. Когда на рынок хлынут “форды”, “фольксвагены”, “пежо”, АвтоВАЗ перестроится быстро”.
Точки зрения
Д. Валовой, д.э.н.: “Собака зарыта в производстве. От него надо танцевать. А мы зациклились на распределении и перераспределении” (Правда. 1990. 27 августа).
А. Горшков, к.э.н.: “Программа С. Шаталина мне импонирует тем, что пронизана целостной рыночной концепцией: активная приватизация промышленности и сельского хозяйства, включая демонополизацию и децентрализацию производства и земельную реформу, создание банковской системы по мировому образцу, демонтаж ведомственной системы… Программа наполнена смыслом не только экономическим, но и социальным, что вселяет веру в будущее (Правда. 1990. 21 сентября).
П.А. Медведев, д.э.н., И.В. Нит, д.э.н.: “Авторы программы “500 дней”, игнорируя исключительные, не имеющие аналогов в мировой практике реалии нашей экономики, полагают, что автоматически действующие в условиях западных рынков механизмы будут столь же автоматически действовать и у нас... Ее осуществление приведет к экономическому и политическому краху и кровавому хаосу” (Бизнес и банки. 1990. № 8).
С. Дзарасов, д.э.н, Ю. Пахомов, академик, и др.: “От нее (программы “500 дней”. — В. Т.) отдает волюнтаризмом и прожектерством. Ее осуществление … не улучшит, а ухудшит и без того не простую ситуацию… Мы не можем создавать рынок путем слепого копирования чужого опыта… Щедрость обещаний вселяет тревогу. Мы имеем дело с очередным всплеском эйфории. Путем нереалистического мышления можно наломать такое, что исправить потом будет трудно” (Московская правда. 1990. 19 сентября).
А. Денисов, народный депутат СССР: “Доколе вместо созидания из имеющегося достояния мы будем всякий раз начинать с разрушения его до основания? Опыт Запада здесь неуместен: ведь там рынок складывается на базе частнособственнической стихии не по абстрактным предпочтениям, а исходя из фактической  наличности этой стихии. У нас начальные условия прямо противоположные. А надо бы исходить из этой реальности, зачиная рынок на базе государственной собственности с естественным и свободным врастанием в него всех иных форм, если мы не хотим, все переломав, затянуть дело в омут” (Неделя. 1990. № 39).
В. Ларьков, зав. сектором НИИ Прокуратуры СССР: “Ни одна из предложенных программ перехода к рынку в нашей стране не содержит гарантии от проникновения теневой экономики в новые экономические отношения. Несмотря на неоднократные обращения, независимая криминологическая экспертиза предложенных проектов проведена не была. Знакомясь с ними, я как юрист вижу десятки способов “отмыть” деньги через куплю-продажу акций, покупку основных фондов предприятий и многое другое. Кроме того, программа “500 дней” позволяет легализовать капиталы через приобретение магазинов, коммерческую торговлю. Я никогда не поверю, чтобы в условиях тотальной уравниловки честный труженик смог накопить достаточную сумму для приобретения среднего предприятия” (Труд. 1990. 12 октября).
М. Гельванский, Институт мировой экономики и международных отношений АН СССР: “В большинстве стран Европы в среднем 50% розничных цен находится под контролем государства и рынок от этого не деформируется, эти цены “жмут” на тех же производителей и потребителей, отношения которых фиксируются в договоре” (Экономика и жизнь. 1990. № 42).
Д. Жимерин, чл.-корр. АН СССР: “Высказывание академика С. Шаталина (о программе “500 дней” — В. Т.) — не что иное, как политическая спекуляция. Концепция содержит, как правило, бездоказательные и противоречащие фактам утверждения” (Экономика и жизнь. 1990. № 42).

Глава 2. ПРИВАТИЗАЦИЯ ИЛИ ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ СОБСТВЕННОСТИ
Термин “приватизация” прочно входит в наш лексикон. Однако содержание этого весьма конкретного понятия трактуется настолько расширенно, что в его смысл часто стали вкладывать всякое движение от государственной собственности к любой другой (коллективной, акционерной, кооперативной, смешанной, частной). Правомерно ли это? Нет ли другого понятия, более точно выражающего процессы устранения монополизма государственной собственности? Таким могло бы стать понятие “демократизация собственности”, содержательный принцип которого полнее и глубже раскрывает суть происходящих процессов в развитой рыночной экономике — все более глубокого отделения прав собственника от непосредственной  деятельности в хозяйственной и финансовой сферах.
На заре текущего столетия, в период бурного развития акционерного капитала понятие демократизации собственности стало широко использоваться в экономической и политической литературе для характеристики трансформации классической частнокапиталистической формы собственности в акционерную.
Самый первый опыт образования корпораций К. Маркс оценивал как отрицание, уничтожение частной собственности в рамках самого капиталистического способа производства. В условиях акционерного капитала процесс отделения капитала-функции от капитала-собственности получил новое ускорение. Сферы экономического действия этих двух ветвей все больше обособлялись, предоставляя большую степень свободы капиталу-функции, т.е. реальному хозяйственному механизму. В этом разделении можно увидеть новый генетически исходный пункт последующей живучести капитализма, его пластичности, приспособляемости к потребностям экономической и социальной жизни.
Так что же произошло в наследственных генах капитализма? Где он черпает жизненные силы для своего развития? На них обратил внимание известный теоретик и деятель западно-европейской социал-демократии Рудольф Гильфердинг. В своей работе “Финансовый капитал”, вышедшей еще в 1910 г. и высоко оцениваемой современными экономистами, он приоткрыл завесу над этой проблемой. Ввиду достаточной редкости этой книги (несмотря на то, что она была переиздана в нашей стране в годы хрущевской оттепели) предложим читателю обширную выдержку. Она позволяет задуматься над взаимосвязью между собственностью и ведением производства, организацией хозяйствования. “Отделение собственности на капитал от его функции, — пишет Р. Гильфердинг, — оказывает свое влияние и на ведение производства. Заинтересованность собственника в извлечении прибыли в возможно большем объеме и в кратчайшие сроки, тенденция к хищническому хозяйствованию, дремлющая во всякой капиталистической душе, — все это для руководителя акционерного общества до известной степени может отступить на задний план перед чисто техническими требованиями, выдвигаемыми производством. Они более энергичны, чем частный предприниматель и, несмотря на те жертвы, которых стоит удовлетворение их требований акционерам, будут настаивать на усовершенствовании производства, на модернизации устаревшего оборудования и энергичнее поведут конкурентную борьбу для завоевания новых областей. В управлении чужим капиталом проявится большая энергия, смелость и рациональность, большая свобода от чисто личных соображений”1.
Одновременно Р. Гильфердинг подчеркивает, что в конечном итоге больше выиграют крупные акционеры, но концентрация предприятий идет быстрее, чем централизация собственности, подчиняясь своим собственным законам, преимущественно технико-экономического характера.
Здесь есть весьма полезная методологическая информация для размышлений на пользу нашим рыночным реформам. Прежде всего о трансформации частной собственности в акционерную, которая, сохранив преемственность, уже не частная, а коллективная. Она обладает новым потенциалом экономического развития, центр тяжести которого выходит за рамки собственности и уходит в хозяйственный механизм. В его эффективном функционировании исключительная роль принадлежит управленческому персоналу, руководителям производства, созидательный потенциал и квалификация которых могут быть реализованы только в условиях полной производственной самостоятельности и экономической ответственности за свои действия.
Теории “революции управляющих” и “диффузии собственности”, которые мы не приняли как систему научных взглядов, отражающих реальные и весьма фундаментальные процессы, есть реальный факт капиталистической действительности, давший ей второе мощное дыхание .
Переход от частнокапиталистической к акционерной форме собственности ознаменовал революционный переворот в отношениях собственности на путях ее коренной демократизации. Именно этот процесс позволил все чаще добиваться баланса интересов между различными субъектами экономической жизни.
К акционерной форме собственности мы движемся с другой исходной точки — со стороны государственной собственности, тотальный характер которой и адекватный ей командно-административный механизм хозяйствования исторически не оправдали себя. Главный его недостаток состоит в том, что он фактически игнорировал личный интерес как решающую силу экономического развития. Примат общественного интереса превратился в диктат. Остальные интересы попали в административное подчинение, которое фактически парализовало их созидательный потенциал. Следует иметь в виду, что и коллективный, и общественный интересы “живут” за счет личного. Именно в нем — главные движущие силы общественного развития.
Огосударствленная общественная собственность провозглашалась неделимой, совладение ее членами общества возвели в ранг догмы, а функция распоряжения собственностью узурпирована государственными органами управления. Главный субъект хозяйственной жизни — предприятие, трудовой коллектив были по сути выведены из игры. Им вменялось только одно — исполнение команд свыше. Возникла экономика марионеток, настроенных и поставленных в условия одностороннего подчинения вертикальным связям. Они поддерживали предприятия в “стоячем” положении, что создавало видимость устойчивости.
Сейчас вертикальные связи рушатся, рвутся, горизонтальные связи формируются с трудом, так как у предприятий еще нет собственной корневой системы, основанной на личных и коллективных интересах в отношениях собственности. Ее советско-государственный характер должен быть коренным образом демократизирован.
Демократизация государственной собственности — важнейший шаг на пути предстоящих и начавшихся экономических реформ. Этот процесс дает возможность дойти до личного и коллективного интереса, сделав их носителей — работника и трудовой коллектив — настоящими, т.е. заинтересованными, хозяевами и субъектами экономической жизни. И все же такой вывод был бы тоже поспешным. От собственника до хозяина дистанция огромного размера. Уже при капитализме, как видно из рассуждений Р. Гильфердинга, подтвержденных практикой, эти две экономические роли не тождественны. Между ними увеличивается разрыв, при котором функция собственника все больше утрачивает свою роль в повседневной экономической жизни.
Социально-экономическая среда у нас совершенно другая. Она основана на монополизме государственной собственности, монополизме государственного хозяйствования, т.е. прямого директивного вмешательства государства в экономическую жизнь, а следовательно, ее внерыночного характера, при котором хозяйствующие субъекты строят свои отношения на основе административного принуждения. В этих условиях предприятия не есть действительные хозяева, конституирующим признаком которых выступает полная хозяйственная самостоятельность на основе закона стоимости, обеспечивающим экономический прогресс уже не одну сотню лет.
При переходе к рыночной экономике в наших условиях на первый план должна быть поставлена проблема преодоления монополизма государственного хозяйствования. Ее можно и нужно отделить от преодоления монополизма государственной собственности. В сжатом виде аргументы можно представить таким образом. Субъектами товарно-денежных, т.е. рыночных отношений, в сфере материального производства выступают не собственники средств производства, а собственники результатов труда, продукции. Именно эти отношения первичны, дав реальную плоть всем остальным отношениям и существуя за счет них. Таким образом, гвоздь проблемы перехода к рынку состоит в том, чтобы сделать трудовой коллектив хозяином своей продукции, а здесь государство наиболее неохотно, если не сказать больше, сдает свои позиции.
Оказывается, государственные институты с большей охотой отдают права собственности на средства производства, чем на результаты труда. Трудовые же коллективы требуют себе больших прав на продукцию и с осторожностью относятся к предложениям стать владельцами своих производственных фондов.
Процесс разгосударствления собственности на средства производства объективно неизбежен, но более длителен, более сложен и не так актуален с точки зрения формирования рыночных отношений, где действуют собственники результатов труда — предприятия, трудовые коллективы.
Собственник средств производства получает доход от собственности, собственник результатов труда получает доход от трудовой деятельности, которая через механизм товарно-денежных отношений удовлетворяет интересы и потребности общества. И под этим углом зрения для общества больший интерес представляет собственник продукта труда, который реально увеличивает общественное богатство, так как, прежде чем стать собственником результатов труда, он должен их еще предварительно получить, создать и обязательно реализовать. При таком подходе проблема перехода к рынку — это проблема хозяйственной самостоятельности предприятий, которая может и должна базироваться на различных формах собственности, в том числе и государственной, доля которой достаточно высока и в условиях классической капиталистической экономики.
Однако у нас очередные крайности. Так, одержимые желанием ликвидировать дефицит госбюджета, авторы программы “500 дней” хотят распродать производственные фонды. Расчет на наличные деньги населения окажется очередным просчетом. Неужели непонятно, что при среднемесячной заработной плате 260 руб. и товарном голоде на основные товары широкого спроса не найдется достаточно охотников вкладывать деньги в акции и надеяться в лучшем случае на 10% годовых при инфляции в два раза больше? Деньги, рождающие деньги, в наших условиях есть инфляционные деньги.
А если приватизировать госсобственность за счет средств предприятий, свободный остаток которых превосходит 100 млрд. руб.? Идея залепить этим пластырем прореху, чтобы бюджетный корабль приобрел устойчивость, заманчива и своей простотой и “эффективностью”. Одним махом — трудовой коллектив хозяин-собственник, а государство-то с тугим кошельком. И мало кто из пропагандистов таких экономических пассажей задумывается не только над бессмысленностью предлагаемых мер, но и реальным вредом, которые они несут. Почему? Да потому, что тот самый рубль, который на счетах предприятий, это рубль БЕЗНАЛИЧНЫЙ. Особенность нашего безналичного рубля в том, что он не конвертируется в наличный в своем естественном соотношении, т.е. один к одному.
Безналичные рубли, попав в бюджет, придав ему пристойный бездефицитный вид, немедленно превратятся в наличные деньги и в этом качестве через различные уже бездефицитные статьи расходов хлынут на потребительский рынок. И получим результат прямо противоположный, к которому стремились. Волны инфляционных “цунами”, зародившись в океанских глубинах безналичных рублей, помещенные в закрома бюджета, вырвутся оттуда в статусе наличных рублей и в этом качестве, достигнув незащищенных берегов потребительских товаров, сметут все подчистую, и сами деньги потеряют всякий экономический смысл. Денежная система будет просто уничтожена. Рублевые деньги как средство обращения и средство платежа полностью утратят свои функции. Таков наиболее вероятный исход приватизационных экспериментов, если удастся все накопления одним махом пустить фактически в наличный оборот.
Что нам надо? Стабилизация покоя на дне, или стабилизация движения, а для этого нужны уже не распределительные “пластыри”, а созидательные. Главные стабилизационные факторы находятся в развитии производства и прежде всего товаров народного потребления, а не в ликвидации дефицита бюджета. Его раны надежно затянутся только в процессе созидания, а не латания по принципу известного кафтана.
Нелишне вспомнить приватизацию МТС и распродажу техники колхозам. Воспроизводственная база колхозов была окончательно подорвана. Приватизированная (по нынешней терминологии) государственная собственность машинно-тракторных станций буквально раздавила экономику хозяйств, и лишь немногим из них удалось стать на ноги и получить свободу для некоторого хозяйственного маневра, который был жестко ограничен рамками централизованного ресурсного обеспечения. Нечто подобное предлагается и сейчас.
Да, регулируемый, социально ориентированный рынок — это, бесспорно, демократический, цивилизованный рынок. Это наше будущее. Но его формирование — дело не дней, а многих лет. И здесь одним административным нажимом не возьмешь.
Где же выход, если к демократической, акционерной форме собственности экономика еще не готова? Нам он видится через аренду или безвозмездную передачу прав собственника трудовым коллективам предприятий. В этих условиях лучше всего развивать движение безналичных средств по горизонтали между предприятиями, минуя бюджет, тем самым ускоряя диверсификационные процессы, формируя многопрофильные производства с выпуском самой разнообразной продукции под одной хозяйственно-экономической крышей. Мировой опыт убедительно говорит, что диверсификационные производства являются устойчивыми не только к рыночным ветрам, но и штормам.
И все же наиболее массовой экономической формой могла бы быть аренда у государства производственных фондов. При этом арендодателем мог бы выступать не вышестоящий орган управления, а государственный банк. Он заинтересован в получении арендной платы, а поэтому будет не только осуществлять функцию контроля, но и фактического помощника в развитии производства, все больше сращиваясь в своих функциях с производством.
Какое главное преимущество аренды перед нынешними формами хозяйствования? Она решительным образом демократизирует механизм функционирования государственной собственности, так как аренда дает полную хозяйственную самостоятельность арендатору. Функция хозяйствования забирается от собственника — государства и передается трудовому коллективу за соответствующую плату — аренду.
В этом случае будет дан первый и главный импульс для формирования рыночных отношений. Ведь для рынка важен не субъект собственности на средства производства, а субъект собственности на продукт труда, который как хозяин и выступает субъектом рыночных связей.
Стратегический курс на демократизацию государственной собственности предпочтительней реализовывать через промежуточные экономические формы, позволяющие четко разграничить функции собственника и функции хозяина, которые должны принадлежать трудовому коллективу. Конституирующим признаком хозяина выступает его право собственности на продукт своего труда.  Сейчас оно узурпировано государством через механизм государственного заказа, достигающего 100%, и механизм директивно устанавливаемых цен. Аренда позволяет постепенно эту смирительную рубашку снимать. Государственная собственность на продукт труда должна уступить коллективной собственности. Для этого отношения между государством и арендатором его собственности на средства производства должны строиться на рыночной договорной основе. Разгосударствление собственности на продукт труда идет через коллективизацию этой собственности, превращение ее в собственность трудового коллектива. Он и становится одним из субъектов рыночных отношений, в том числе и с государством, которое строит свои отношения со всеми предприятиями как равноправный субъект рыночных отношений, формируя свой государственный рынок, на котором, как и всякий покупатель, покупает, а не забирает за установленную самим же плату. Представьте рынок, где покупатель, практически не спрашивая продавца, сам устанавливает цену, по которой и переадресовывает ту или иную продукцию другому предприятию.
Развитие горизонтальных связей и договорных цен — это шаг вперед, но и государство должно решительно трансформировать госзаказ в государственный рынок. Собственно, такой замысел и был, но сразу попал в старую административную колею. Не могли старые экономические, хозяйственные и управленческие структуры смириться с мыслью о партнерстве со своими предприятиями. Командирский синдром оказался сильнее экономической целесообразности. А ведь в нормальной рыночной экономике государство выступает как купец. Оно покупает и продает (такие отношения и со “своими” предприятиями), лелеет свой рынок, на который попасть — мечта практически всех предпринимателей. На нем и платят хорошо, и сбыт устойчивый. На наш государственный рынок боятся попасть.
Строительство государственного рынка — одна из первоочередных, а может быть, и первейшая задача перехода к рыночной экономике. Пусть государство через свои институты покажет, что такое цивилизованный рынок, какие правила поведения на нем, какой должен быть уровень рыночной культуры.
На рынок должен идти собственник результатов своего труда, поэтому еще и еще раз подчеркнем, что путь к рыночным отношениям начинается с коллективизации продукта труда, превращения его в коллективную собственность предприятия. Этот процесс мог бы идти постепенно по модели “двухэтажной экономики”, предложенной экономистами ВАЗа, суть которой была раскрыта ранее. Вариантов “вазовского” подхода может быть множество, но его главное достоинство в том, что решение проблемы авторы видят в производстве, предлагаемые меры связаны с действительностью, реальностью экономической жизни, как бы она не осуждалась нами.
Предлагаемый путь “двухэтажной экономики” лишен административного насилия по разрушению старых структур, творчески использует реальные условия для формирования рыночных отношений на основе коллективного и личного интереса. Поднять эффективность его действия можно через приватизацию индивидуального трудового вклада каждого человека. Думается, что именно здесь понятие приватизации наиболее уместно с точки зрения наших реалий в механизмах и уровне материального вознаграждения работников. Сейчас оно построено на принципах казарменного социализма, создающего многие годы иллюзии распределения по труду. Общий фонд оплаты труда фактически складывался из индивидуальных заработков отдельных работников в соответствии со штатным расписанием, тарифными ставками и должностными окладами. При этом итоговая величина этого фонда с помощью всевозможных ухищрений всячески ограничивалась, что соответственно давило на индивидуальный заработок. За всем этим стояла тень крайне деформированной экономики в сторону группы “А”. Но это отдельная тема для анализа.
Демократизация собственности на средства производства должна начинаться с коллективизации собственности на продукт труда и приватизации индивидуального трудового вклада каждого работника.
 
Точки зрения
А. Смирнов, д. э. н.: “В прошлом не было создано условий для того, чтобы государство и его органы полностью действовали от имени народа и в его интересах. Постепенно произошла деформация государственной собственности. Она все меньше и меньше выражала общенародный характер присвоения важнейших средств производства. Появились и усилились ведомственные интересы, оторванные от общенародных. Смысл перестройки в экономике в том и состоит, в частности, чтобы создать такие структуры и условия деятельности государственных органов, при которых они будут действовать как органы всего советского народа, выражать его интересы, делегируя часть экономических функций и в низовые звенья народного хозяйства” (Экономическая газета. 1989.  № 47. С. 18).
С. Глазьев, д. э. н.:
“Рыночная экономика самоуправляющихся общин была идеалом авторов многих социалистических утопий. Но нигде и никогда в мире, за исключением, пожалуй, неудачного югославского опыта не существовало рыночной экономики, основанной на коллективной собственности. Мы в очередной раз рискуем превратиться в поле гигантского эксперимента, чреватого весьма неприятными последствиями” (Правда. 1990. 8 августа).
С. Сусликов: “Что же касается так называемого грамотного сочетания крупного общественного производства с личным крестьянским подворьем, то это всего лишь уловка, некое приспособление к существующей системе” (Известия. 1990. 17 июля).
О. Богомолов, академик: “Лучший способ решения, который знает современный мир, но который до сих пор был исключен из практики нашей страны и других стран СЭВ, — интернационализация собственности в форме создания многонациональных или транснациональных акционерных компаний.
Трудно поверить в то, что приватизацию удастся осуществить спокойно, не вызывая накала страстей, протестов, сопротивления аппарата. Приватизация — это возвращение собственности народу. Психологическая неподготовленность к предпринимательству, имущественной дифференциации, опасения возврата к раскулачиванию и национализации, податные интересы казны, которая пуста и согласна только продавать государственную собственность, а не раздавать ее, демагогические обвинения в возврате к капитализму — все это сплетено в клубок, который неизвестно как распутать. Но ошибок будет меньше и шансов на успех больше, если общество сделает выбор в пользу демократических и социально справедливых вариантов приватизации” (Известия. 1990. 20 сентября).
М. Крушинский:
“Когда говорят о выкупе коллективами предприятий государственного имущества, обычно имеют в виду  основные производственные фонды: здания, сооружения, оборудование. Тут-то и подстерегает первая трудность — дорого. Даже применительно к малым предприятиям счет обычно идет на миллионы рублей.
Некоторые думают, что выход в акциях, которые можно раздать на руки соразмерно объему коллективного имущества и внесенному паю: работай, качай дивиденды. Но паи ведь разные: кто больше внес денег, будет и жить богаче. И где гарантия, что акции нашего заводика не будут в конце концов скуплены пресловутыми “теневиками”? Можно, конечно, продавать ценные бумаги только членам самого коллектива, но искусственно отгороженные от общего рынка капиталов это будут уже “недоакции”. К тому же и тут нет гарантии от скупки их через подставных лиц или каким-то еще хитрым способом.
Один из путей решения проблемы — трудовой коллектив выкупает у государства не основные фонды своего предприятия, а сначала только оборотные средства, что обходится в четыре-пять раз дешевле. Второе: стоимость имущества, приобретенного и приобретаемого в дальнейшем за счет хозрасчетной прибыли, распределяется между работниками пропорционально зарплате, полученной за все время с момента перехода на данную форму хозяйствования. Понятно? Не по паю, а по зарплате, т. е., считайте, по трудовому участию. И каждый, увольняясь, может эту свою долю забрать, а также передать по наследству” (Известия. 1990. 20 сентября).
Э. Фигурнов, д. э. н.: “Часто поднимается вопрос о безвозмездной передаче государственного имущества в собственность трудовых коллективов. Представляется, что такая передача была бы проявлением несправедливости по отношению к другим гражданам страны. Ведь государственная собственность — результат труда многих поколений советских людей. Наш работающий трудовой коллектив — лишь часть тех, кто ее создавал. Нельзя не учитывать и психологический аспект: бесплатное, как правило, не ценится и не бережется.
Ряд западных специалистов и некоторые экономисты в нашей стране выдвигают предложение о безвозмездной передаче права на государственную собственность всем гражданам страны путем выдачи им народных акций. Это популистское предложение отнюдь не ново, гораздо раньше его высказал персонаж Булгакова Шариков: “Все поделить”. Разумеется, дело не в авторстве, а в тех социальных последствиях, к которым приведет его реализация.
Наиболее разумным путем приватизации предприятий является их выкуп самими трудовыми коллективами, причем выкуп добровольный. Но где взять деньги для выкупа? Часть предприятий имеет большие остатки фондов экономического стимулирования, общий объем которых превышает 100 млрд. руб. Но их явно недостаточно для выкупа 1,5 трлн. руб. производственных фондов. Есть возможность подключить для этой цели кредит, выдаваемый трудовым коллективам на сумму, недостающую для выкупа. Предприятия погашают этот кредит из своего будущего хозрасчетного дохода.
Средства от выкупа государственного имущества необходимо направлять на погашение внутреннего государственного долга, достигшего почти 500 млрд. руб.” (Экономика и жизнь. 1990. № 41. С. 4).
В. Кистанов, д. э. н.: “В сегодняшних дискуссиях о переходе к рынку, включая подготовленные программы, принципиальные исходные позиции зачастую постулируются, а не доказываются, что придает шаткость их концептуальной основы. Возьмем, к примеру, вопрос о разгосударствлении  собственности. Несомненно, в разумных пределах это один из важнейших путей к рынку. Однако широкая приватизация государственной экономики мотивируется не только необходимостью использования резервов эффективности, заложенных в различных формах собственности, в их соревновательности.
Часто молчаливо исходят из постулата о низкой результативности госсобственности вообще (исключение делается только для государственно-акционерных предприятий). Но такой вывод по меньшей мере некорректен: отдача госсобственности рассматривается в условиях скомпрометировавшей себя административно-командной системы, а коллективной и частной собственности — при рыночных методах хозяйствования в основном в капиталистических странах.
Государство объявляется плохим хозяином без какого-либо варианта превращения его в хорошего. Суждение весьма сомнительно. Если капиталист может образцово управлять своей собственностью, иметь высокие результаты, то почему это непосильно (разумеется, при рыночных отношениях) единоличным субъектам госсобственности — союзным, республиканским и местным органам управления и их представителям, скажем, совету директоров гособъединения и т.п.? Что, кстати, подтверждается многочисленными примерами даже нынешнего “смутного” времени, и не только в оборонной промышленности.
Говоря об этом, очень важно учитывать психологический фактор. Наши люди при всех искривлениях с госсобственностью все же привыкли к ней, а к частной относятся весьма настороженно. Многие скорее согласятся выгодно трудиться у государства, чем за ту же оплату у других работодателей, внушающих меньшую уверенность в завтрашнем дне, в должной социальной защите. По-видимому, такое положение сохранится еще определенное время.
Что касается так называемого отчуждения собственности от человека, которое якобы свойственно лишь госэкономике, то в действительности оно происходит при любой форме собственности, если оплата труда не соответствует его затратам” (Экономика и жизнь. 1990. № 40. С. 7).
Г. Меликьян: “Сегодня производственных и непроизводственных фондов у нас на 3 трлн. . Денег у людей — в сбербанке, сертификатах, в “чулках” — около 500 млрд.
По нашим прикидкам, население могло бы выделить на выкуп государственного имущества около 100 млрд. руб. Еще столько же могут затратить на эти цели предприятия, кооперативы, коммерческие и акционерные банки, другие организации. И это при самых благоприятных обстоятельствах. Но что такое 200 млрд. по сравнению с 3 трлн.? Поэтому сейчас прорабатываются три варианта приватизации. Первый: часть государственного имущества (примерно треть) разделить безвозмездно между всеми гражданами. Идея исходит из того, что сегодня все мы являемся совладельцами этого богатства. И найти механизм, чтобы каждый из нас стал не бедным пролетарием, а собственником, обладающим какой-то частью накопленного в нашей стране.
Второе направление идет от коллективов предприятий, прежде всего производственных: фабрики — рабочим. То есть имущество государственных предприятий нужно отдать в первую очередь тем, кто на них работает. Сторонники третьего направления считают, что нужно как можно меньше отдавать за просто так, а стремиться как можно больше продать. Продать, снижая стоимость, в рассрочку, предоставляя льготный кредит, но продать” (Рабочая трибуна. 1990. 6 сентября).
А. Бойко, д. э. н.: “Результатом разгосударствления должно быть реальное соединение работников со средствами и продуктами производства. В этих преобразованиях видится не опровержение, а, напротив, подтверждение ключевой идеи марксизма о необходимости преодоления отчуждения производителей от условий их труда, тем самым избавления от прямой эксплуатации человека человеком.
Ошибкой была не сама данная идея, что, кстати, довольно убедительно подтверждает и эволюция современного капитализма, а путь ее достижения — тотальное огосударствление собственности и экономики в целом. Последнее — неизбежно тупиковый, ведущий к параличу коридор развития экономики” (Экономика и жизнь. 1990. № 44. С. 5).
Е. Суханов, д. э. н.: “12 октября введен в действие Указ Президента СССР “О мерах по охране неприкосновенности в СССР”. Его принятие вызвано распространением в последнее время случаев незаконного изъятия чужого имущества и иных посягательств на собственность государства, общественных организаций, других коллективных собственников и отдельных граждан. Все настойчивее раздаются, а в ряде мест и претворяются в жизнь требования о “национализации” имущества КПСС, профсоюзов и некоторых других общественных образований; о принудительном разделе или выделе имущества ряда творческих союзов, общественных движений; об изъятии крупных вкладов граждан; в некоторых регионах имеются даже случаи самоуправного, незаконного захвата церковного имущества, не говоря уже о едва ли не ежедневных посягательствах преступников на имущество кооперативов, совместных предприятий и граждан.
Между тем, как справедливо подчеркнуто в Указе, “стабильность имущественных отношений и неприкосновенность права собственности — непременное условие современной экономической политики” (Правда. 1990. 5 ноября).
К. Хубиев, к. э. н.: “Выкупленную трудовым коллективом групповую собственность часто называют народной, а последнюю рассматривают как конечную цель “разгосударствления” собственности. Эта идея реализована в союзном Законе о собственности. Но групповая собственность не может быть подлинно народной, а тем более общенародной, когда трудящиеся отделены от формирования экономической политики. Если вся система хозяйственной связи между трудовыми коллективами складывается за их спинами, без их участия, а именно так будет при свободном, нерегулируемом рынке, то нельзя говорить о народной собственности.
Экономическая судьба трудовых коллективов может оказаться во власти стихийных рыночных сил или ведомственного произвола. Представители трудящихся, их организации должны непременно участвовать в выработке механизмов рыночного регулирования” (Экономика и жизнь. 1990. № 28. С. 5).

Глава 3. ДЕМОКРАТИЗАЦИЯ ФУНКЦИЙ УПРАВЛЕНИЯ

Политика крайностей в экономической жизни, а тем более управлении всегда давала не тот итог, к которому стремились. Шараханье, нетерпеливость — это те же самые, но уже далеко не “детские болезни левизны” в нашей жизни. Даже перестраивая то или иное здание, думают, что сохранить, а что улучшить, изменить так, чтобы объект в конечном итоге принял новое качественное состояние. Это надо помнить и на пути к рыночной экономике.
Административная система хозяйственного управления существует десятки лет. Первая серьезная брешь, пробитая в ее корпусе, связана с Законом о государственном предприятии. Но эта пробоина только пошатнула корабль, дала ему небольшой крен, пробоину почти заделали, и все практически возвращается на круги своя.
Самостоятельность предприятий в реальной жизни “общипывается” не только ведомственными инструкциями. Например, новый Закон о предприятиях в СССР значительно усилил административные начала в управлении предприятиями, хотя такой шаг прикрывается разговорами об усилении единоначалия и исполнительской дисциплины. Но все беды и трудности нельзя относить на счет законов и ведомств. Есть и причины в низовых звеньях. Нельзя не видеть, что у немалого числа хозяйственников, да и целых коллективов от нескольких вдохов кислорода самостоятельности закружилась голова, но не прибавилось жизненной энергии. Они снова запросились под крылышко центра, повседневной ведомственной опеки: пусть будет, как и прежде, беднее, зависимее, но зато спокойнее и надежнее. Другими словами, ведомственный диктат, старые методы руководства имеют свою питательную среду на местах, без которой они не смогли бы существовать.
Демократические ручейки перестройки в деятельности предприятий еще не образовали стремительного и мощного потока качественно нового способа хозяйствования, наталкиваются на монолит административно-командного управления. Оно не сводится только к отраслевым министерствам союзного масштаба, нарастает республиканский и местный диктат.
Хозяйственно-экономический центр и его органы отстают в приращении, развитии своего демократического потенциала. И дело здесь, повторим, в конечном итоге не в конкретных людях, а в управленческих функциях и методах, которые те или иные люди, работающие в центральных органах власти, выражают. Сейчас нельзя ограничиваться риторическим вопросом: ЧТО делать? Еще более остро стоит вопрос: КАК делать? Здесь главный дефицит. Однако часто акцентируется внимание на первом. Тем самым обходится главный вопрос: будем руководить демократическими или административно-командными методами?
В концентрированном виде разные позиции авторов проступают, когда ими дается изложение основных функций и направлений деятельности министерств. Например, акцентируется внимание на разработке балансов, размещении госзаказов и распределении лимитов. Затем указывается на планирование развития отрасли в целях ее сбалансированного функционирования в народном хозяйстве, инвестиционная политика, организация новых предприятий и ликвидация неэффективных. Ставится цель устранить дефицит и монополии, создать условия для здоровой конкуренции.
Нетрудно видеть, что старое содержание функциональных задач административно-командной системы сохранено при таком подходе практически без изменений. Возьмем размещение госзаказов. Сомнительно, что для этого нужны отраслевые министерства. Они — всего лишь перевалочная база. А распределение лимитов? Ведь идем-то к рынку средств производства, товарным биржам. Или такая проблема. Может ли министерство спланировать сбалансированное развитие отрасли в народном хозяйстве? Пожалуй, именно это направление работы противоестественно самой природе министерств, ведомственные интересы которых, помимо их же воли, толкают к разбалансировке народного хозяйства, что, например, проявляется в их яростной кабинетной конкуренции вокруг не очень жирного бюджетного пирога.
Сдержать возрастающие ведомственные аппетиты на ресурсы становится все труднее. Интересно, есть ли хотя бы один случай, когда министерство сказало бы: нам средств больше не надо, иначе в народном хозяйстве пойдет разбалансировка? Нередко предлагается сохранить за министерствами инвестиционную политику. Но для этого придется сохранить централизацию амортизационных отчислений, продолжающееся изъятие прибыли в тех больших размерах, против чего так яростно воюют многие предприятия, видя в этих поборах материальную основу командования низами.
Есть авторы, которые видят задачу министерств в устранении дефицита и собственно монополии, создании условий для здоровой конкуренции. Это уже выглядит несерьезно. Ведь в дефиците и монополии заинтересовано каждое ведомство, внутриотраслевой конкуренции оно просто не допустит, так как результаты ее пагубно отразятся на показателях. Утверждается, что функция министерств — это научно-технический прогресс. Но в старых методах административного исполнения ведомства его успешно провалили. Нужен новый, исключительно демократический механизм включения интересов предприятий в этот процесс. Словесные призывы о том, что каждый проект централизованных государственных или крупных хозрасчетных инвестиций должен быть проектом реализации новейших научно-технических достижений, мало меняют в действительном положении дел. Таких пожеланий было всегда более чем достаточно не один десяток лет и это ничего не дало. Главная беда в том, что не дошли до интересов предприятий. Правильнее сказать, что они просто не учитывались, а нередко и игнорировались. Тем самым прогрессивные достижения науки и техники предполагалось внедрять силой, что приобрело административный смысл. Это имело и свою оборотную сторону — иждивенческую — брать все, что дают, не отвечая за эффективное использование. Яркий пример тому — отношение к импортному оборудованию.
Возьмем роль министерств в развитии аренды, кооперации, акционерных форм хозяйствования. Министерства по-прежнему в крайних, исключительных случаях дают согласие на аренду и кооперацию. И причина тому одна — резко возрастает самостоятельность трудовых коллективов. И здесь нужны качественно новые, демократические отношения по управленческой вертикали, а для этого сам центр хозяйствования и его органы должны работать в демократическом режиме.
В чем “вина” наших министерств — это хорошо известно, да и результаты их деятельности налицо. Резкая потеря их дееспособных функций ярко проявилась в неспособности наладить в достаточном количестве выпуск элементарных товаров повседневного спроса. Но нельзя не видеть и “бед” наших министерств. Они поставлены в такие условия, при которых обязаны обеспечить ежегодный рост производства в стоимостных показателях по своему ведомству. В этом ежегодном стоимостном росте — переплетение всех их проблем. Но вот начался спад. Он был неизбежен. Экономике нужен маневр ресурсами, мощностями, кадрами, технологиями. Каждое предприятие решает, как лучше это сделать. И с министерств должна быть снята ответственность за результаты деятельности предприятий. Пожалуй, это наиболее сложный вопрос. Каковы последствия, что произойдет? Неизбежна цепная реакция, которая охватит широкие сферы деятельности. Возникнут вопросы: с кого спросить? КТО ВИНОВАТ? И эти вопросы для нашей хозяйственной системы были всегда важнее, чем вопрос: в чем причина?
Обеспечить связь с хозяйственным центром можно только на основе гармонии интересов субъектов хозяйствования, а для этого нужен качественно новый демократический механизм взаимоотношений по вертикали управления. Собственно, экономические функции в своем содержании представлены интересами субъектов управленческих отношений. А методы взаимоотношений этих субъектов, реализации, согласования интересов основаны на их равноправии, что возможно только на путях демократизации отношений.
Экономическим функциям — демократические методы. В этом соль перестройки отраслевых министерств. Что это значит, можно проиллюстрировать на примере госзаказа. Он может быть реализован в административном исполнении, когда просто доводится, спускается как директива для предприятия, и в демократическом, когда балансируются интересы, имеется конкурс, идет борьба за заказ. В этом случае у центра есть выбор, а решение венчает обоюдное согласие на государственном рынке, о котором мы совсем не говорим. Повторим простую истину, что содержание демократических методов раскрывается в стремлении к гармонизации интересов субъектов хозяйствования, объединенных целью удовлетворения потребностей потребителя и производителя товаров, услуг. Невнимание к последнему, т.е. производителю, его интересам не менее пагубно для экономической жизни, чем невнимание к потребителю.
Рыночные интересы далеко не всегда совместимы с погоней за темпами. Плановый фетишизм темпов буквально довел экономику до истощения. Стремление каждый год выглядеть на 3-4% лучше, чем в предыдущий, привело к тому, что в итоге получили противоположный результат: стали ежегодно “минусовать” по всем основным макроэкономическим показателям.
Несостоятельность количественных измерителей нашего развития можно проследить на следующей аналогии. Родился ребенок. Как оцениваем его развитие? Вес. Рост. Прошел месяц, прибавил в росте, прибавил в весе — значит, все хорошо. Так многие годы. Но “ребеночку” вот уже 30-40 лет. И представьте себе такую картину, когда показатели его развития также пытаются представить через “рост и вес”. Но к собственной экономике мы подходим с теми же измерителями, как и десятки лет назад. Продолжим аналогию. Оказывается, что в 30-40 лет показателем хорошего развития человека может стать и сброс веса, а главное — внешне незаметные качественные стороны его развития, например профессиональное мастерство, уровень воспитанности, культуры.
Нечто подобное должно произойти и в нашей экономике. Нужны качественные критерии ее состояния, интегральным показателем которых является уровень насыщения потребностей. Такая задача кажется несбыточной мечтой, но мировой опыт говорит, что она вполне решаема. И группа “Б”, и группа “А” должны поставить в центр своей деятельности потребности человека, но отнюдь не темпы своего роста как самоцель. Они должны быть измерителем, но не целью.
Новое качество целей требует нового качества управления. “Что делать и как делать” — эти параметры управления должны образовать в экономическом механизме одно целое. Провозглашение экономических функций как главных доминант управления — еще далеко не все. Планирование, госзаказ, инвестиционная деятельность, материально-техническое снабжение и многое другое, разве это не экономические функции? Но реализовывались они в административном исполнении.
Организационной основой экономических функций в демократическом исполнении качественно нового типа управления мог бы стать отраслевой коммерческий банк в статусе главной структурной единицы отдельного министерства, а в ряде случаев их группы. Его денежные ресурсы формируются на государственно-кредитной, заемной и коммерческой основе деятельности предприятий, входящих в отрасль и добровольно отчисляющих часть своих средств в отраслевой банк. Он — главное звено возвратных отношений как с бюджетом, так и со своими предприятиями, а также со всеми вкладчиками независимо от ведомственной подчиненности.
Возьмем тот же госзаказ, который реализуется на государственном рынке. Для этого отраслевой коммерческий банк получает под него соответствующие денежные ресурсы из бюджета. Далее, министерство-банк строит свои отношения с предприятиями на коммерческой, рыночной основе. Весьма важно, чтобы с предприятиями по вертикали установились такие отношения, при которых их отчисления в фонд министерства приняли форму вкладов, взносов, по которым выплачиваются проценты. Соответственно предоставляются средства другим предприятиям отрасли и только под ссудную ставку. При этом ставки процента могут изменяться, быть дифференцированными в зависимости от того, какое предприятие берет, под какое дело и в какие руки. В этом случае средства министерства не будут в такой степени отчуждены от предприятий, как сейчас, а сами предприятия фактически становятся их полновластными хозяевами. Денежные ресурсы, которые передаются в отраслевой фонд, целесообразно также оплачивать соответствующим процентом, придав им тем самым статус вклада. Министр фактически становится банкиром.
Это приблизит и сами банки к предприятиям, заставит глубже вникать в их деятельность, помогать в повышении эффективности своего производства, а не быть, как сейчас, благотворительным или финансово карающим органом.
Энергичное создание отраслевых коммерческих банков простимулирует развитие экономической жизни. Отрасли сами начнут давать друг другу взаймы. Хозрасчетные отношения между отраслями по горизонтали, а не широко существующие ныне штрафные санкции придадут устойчивость договорным отношениям. Сцепка экономических интересов будет формировать новое качество экономической жизни, где роль главного регулятора и указателя правильности движения будет выполнять не административный жезл, а экономический интерес.
При такой организации хозрасчетных отношений между министерствами будет вполне естественным, если одна отрасль приобретет у другой то или иное предприятие. Начнется активная интеграция между отраслями. А это процесс с далеко идущими положительными последствиями. Наша промышленность и ее отрасли будут все больше избавляться от “монокультуры”, которая, как показывает жизнь, оказалась губительной не только в сельском хозяйстве.
Итак, в центре отраслевого министерства нового типа находится коммерческий банк. Само его наличие заставит по-новому взглянуть на всю управленческую отраслевую деятельность. Сейчас она оторвана в повседневной жизни от товарно-денежных отношений, которые по своей природе предполагают экономическое равенство субъектов отношений.
Необходимо сращивание управленческих и финансовых функций, что придаст управлению качественно новые черты в методах их осуществления. Управление на основе товарно-денежных отношений позволит и самим министерствам освобождаться от администрирования.
Наличие рыночных отношений по вертикали требует и новых демократических форм в организационно-управленческих отношениях, повышения коллегиального уровня в работе самого министерства по управлению отраслью. Что здесь имеется в виду? Представляется остро необходимым создание советов отрасли. Одним из них может быть экономический совет, состоящий из представителей предприятий, отраслевой и академической науки. Характерно, что еще в постановлении ЦК КПСС и Совмина СССР № 823 от 17 июля 1987 г. “О перестройке деятельности министерств и ведомств сферы материального производства в новых условиях хозяйствования” рекомендуется создать такие советы при министерствах, но с правом совещательного голоса. Но, к сожалению, за прошедший период мало что изменилось.
Совет отрасли на данном этапе развития экономики поможет создать механизм, позволяющий гармонизировать интерес отдельных предприятий с интересами отрасли и общества в целом, а также между предприятиями. Не секрет, что существует внутриотраслевая “вражда”, основанная, например, на различиях в нормативах отчислений. Да и другие явления, в том числе и личностного характера, нередко решающим образом влияют на планирование, распределение ресурсов, фондов и т.д.
Сейчас административные рычаги сотрудничества предприятий формируют или уравниловку, или организуют прямой грабеж эффективно работающих предприятий, отбивая у них охоту к предприимчивости и инициативе. Получив допуск к распоряжению средствами отрасли, предприятия будут заинтересованы в том, чтобы использовать их с целью получения наибольшей экономической выгоды. Да и само мышление представителей с мест будет расширяться, становиться более объемным и не ограничиваться групповыми интересами, абсолютизация которых не менее опасна, чем отраслевых.
Совет отрасли изменит многие функции центрального аппарата. Он станет не командной, указывающей силой, а будет призван обслуживать экономические интересы предприятий, проводить решения министерства в жизнь. Найдет свое место и коллегия, организуя, координируя деятельность структурных единиц ведомства, его аппарата. Необходимо ослабить, а затем и ликвидировать диктат аппарата, который перемещает свое влияние на республиканский и местный уровни. Почему именно аппарата? Да потому, что он имеет большую реальную власть и рычаги воздействия на предприятия, непосредственно участвуя в подготовке документов, проведении проверок, формируя мнение у своих непосредственных и вышестоящих руководителей.
Строгая иерархия аппарата создает лишь видимость устойчивости и порядка. Это скорее механизм фильтрации и уничтожения свежих мыслей и идей. В то же время аппарат фактически подчинен узкому кругу лиц, решающих судьбу человека, его продвижение, аттестацию, награждение.  Но вот такой парадокс. При всей своей власти в решении вопросов аппарат оказывается одновременно и самым незащищенным в социальном отношении. С любым работником можно практически сделать все что угодно в служебном плане. Такое двойственное положение часто демонтирует в человеке самостоятельность, инициативные качества, о дефиците которых сейчас много говорится в самих ведомствах.
Незащищенность работника аппарата — явление, характерное не только для низового и среднего звеньев министерства, но и любого ранга. Она формирует приспособленческую логику поведения и мышления. Единственное средство борьбы против такого положения (изощренного и страшного в своей сложившейся неуязвимости, испытать которое пришлось многим) — глубокая демократизация кадровой работы в центральных аппаратах.
Необходима защита от произвола аппарата, но защита нужна и ему самому. Формы его работы могут быть различными и изменяющимися по мере накопления демократического опыта. Отчеты на совете, аттестация кадров министерства с помощью закрытого анкетирования, конкурсные начала, предварительное рассмотрение кандидатов, предполагаемых на выдвижение. Без широкой конкурсной системы в комплектовании кадров руководящих работников министерств и ведомств не может быть и речи о демократизации, перестройке в стиле их работы.
В силу отмеченных и многих других факторов, в том числе и хронических сокращений и перетряхиваний, наблюдается значительное падение интереса к управленческому труду в районном, областном, республиканском, да и союзном звеньях. Проблема исключительно серьезная, а ее негативные последствия могут сказаться в не столь отдаленном будущем. Что показали неоднократные сокращения? Немало людей, которых хотели бы оставить в министерствах, сами уходят на производство, самостоятельную работу, видя в этом один из решающих стимулов и факторов удовлетворенности в работе.
Особый разговор о сменяемости и продолжительности работы работников министерств. Пожалуй, это самый сложный вопрос и здесь одно из решающих звеньев механизма торможения, консерватизма, застойных явлений в деятельности ведомств. Разве нормально, когда начальник главка работает 15-20 лет на одном месте? Каковы бы ни были примеры исключительной работы отдельных лиц, это ведет, как правило, к крупным просчетам в работе целой отрасли. Прежде всего возникает иммунитет, невосприимчивость к новому, развивается привычка смотреть на все проблемы с одной точки зрения, глазами одного и того же, лично подобранного и преданного окружения. Результат один: вырождение профессионализма, творческого духа, отставание от времени, леность мысли. Человек теряет способность к собственному обновлению, восхождению по ступеням времени. К нему привыкают, и он привыкает к своему многолетнему окружению.
Конкурсность на все министерские должности — таково требование времени. Почему мы боимся избрать, например, министра по конкурсу? Выставить две кандидатуры, и совет отрасли тайным голосованием решит, кто из них более достоин. Ведь не секрет, что многие провалы в тех или иных отраслях напрямую связаны с личной деятельностью и квалификацией министра. И так же с остальными руководителями главков, отделов. Перевыборы проводить через 4-5 лет. О предстоящем конкурсе и вакансиях давать информацию в газетах, по другим каналам. Надо поставить заслон келейности, симпатиям, протекционизму, землячеству, личной преданности и услужливости в решении кадровых вопросов. Горький опыт прошлых лет побуждает не только бороться с этим, но и, главное, искать такой механизм, который бы вне желания того или иного человека не давал этим сорным семенам произрасти вновь.
Демократизация деятельности министерств предполагает меры повышения престижности управленческого труда, авторитет которого изрядно пошатнулся. Нужны новые решения, материально, морально и социально стимулирующие приток наиболее квалифицированных кадров в центральный аппарат с производства и из науки. Это и величина трудового отпуска, который может быть приравнен к работникам научных или учебных заведений, структура рабочей недели, создание условий для постоянного повышения своей теоретической подготовки и деловой квалификации, порядок выхода на пенсию и ее обеспечение и т.д.
Таким образом, специфика управленческого труда требует и специальных форм его стимулирования. Здесь могут быть различные варианты и обсуждать их надо открыто. Слишком значим управленческий труд центральных хозяйственных и экономических органов. Становится все более очевидным, что ликвидировать пожизненную принадлежность к управленческой категории можно только на путях демократических конкурсных выборов с ограниченным сроком пребывания на любой руководящей должности. Материальное вознаграждение и социальные гарантии здесь должны быть более высокими. Важно, исключительно важно, чтобы поднимать защищенность самих работников аппарата от случайности, фактов произвола, давления, снимала с них пресс жесткой зависимости от обстоятельств, побуждала работать раскрепощенно, творчески, с азартом, без оглядки и перестраховки.
Обожествление централизма в хозяйственной жизни принесло слишком много вреда. Он послужил не последним фактором в деформации экономики, “вымывании” из ее рядов инициативных, творческих, способных работников.
Методы управления должны быть пропитаны демократическим потенциалом рыночных отношений. Нужно поделиться властью с низами, а правильнее, стать под их контроль. Управляемые должны выбирать управляющих — это необходимое условие в приращении демократического потенциала ведомств. Да и на принцип демократического централизма нужно посмотреть другими глазами.
Сбалансировать интересы предприятий и штабов отрасли в целом — актуальная проблема. Уже нельзя не замечать антагонизма между предприятиями и министерствами с далеко идущими негативными последствиями, если в кратчайшие сроки не демократизировать деятельность управления их хозяйственного центра, приблизив его работу по духу, стилю к своим подведомственным организациям.
Точки зрения
Л. Гудков, Ю. Левада, А. Фурсов и др.: “Состав “управляющего штаба”, или бюрократической структуры управления, представлен чиновниками, чьи полномочия командной власти основаны на компетенции — владении служебным, деловым предметным знанием, что предполагает способность осуществлять четко ограниченный круг задач и вопросов управления. Благодаря разделению обязанностей, т. е. разделению труда и жесткой специализации, достигается значительная функциональная рационализация ведения дел. Будучи лично свободным и независимым от иных источников авторитета, этот специально обученный и образованный, владеющей необходимой для выполнения данного рода задач квалификацией специалист назначается (а не выбирается) на соответствующую чиновную должность. Следовательно, этот чиновник в принципе свободен и независим от групп, приводящих его к занятию данного поста, от групп “постороннего давления”, независим в силу контракта, т. е. особого договора о выполнении необходимых обязанностей. Обстоятельство, принципиально отличающее положение функционера в тоталитарных бюрократиях, где от него требуется прежде всего персональная лояльность к вышестоящему начальству либо параллельным структурам контроля” (Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 7. С. 75, 77).

В. Иванченко, д. э. н.: “Определяя характер нашей современной экономики как регулируемое рыночное хозяйство, следует иметь в виду, что в капиталистическом обществе давно нет чисто рыночной экономики, там давно овладели (и не без нашего опыта) планированием на всех уровнях управления и хозяйствования. Тем не менее никто не собирается характеризовать капиталистическую экономику как “рыночно-плановую”. Она остается по сути своей рыночной, частной. Но плановые отношения здесь не довесок, не вспомогательный инструмент и не косвенный регулятор, а органический элемент всего процесса управления. Думается, что и в условиях социалистической экономики надо последовательно придерживаться объективно присущей ей планомерности. Это плановая экономика, в системе управления которой отношения планомерности и товарно-денежные отношения, план и рынок интегрируются в целостность, неразрывность, не требуют взвешивания долей, определения приоритетов, первичности и вторичности. Они суть неразрывная целостность, обусловленная системой экономических законов и отношений социалистического общества.
Недооценка этой объективности привела к известным деформациям, к попыткам отторжения товарно-денежных отношений, рынка, стоимостных категорий от системы планового управления экономикой в прошлом и к попыткам отторжения плана от рынка сегодня в условиях перестройки (деформация наоборот)” (Плановое хозяйство. 1990. № 6. С. 3).




П. Игнатовский, д. э. н., профессор, главный редактор журнала “Плановое хозяйство”: “Вне планомерности как всеобщей производственной связи неосуществимо всенародное присвоение и  распоряжение средствами производства, его результатами, как и организация народного хозяйства, управления им. Суть здесь в том, что коль скоро в капиталистическом обществе собственность (частная) разъединяет собственников капитала, их интересы и только рынок их соединяет, то в условиях социализма собственность (общественная) объединяет участников производства, всех членов общества, а рынок с его свободной ценой (а без нее нет рынка) разобщает интересы производителей, объединенных общественной собственностью и предпосылаемыми ею общественными отношениями — планомерностью” (Плановое хозяйство. 1990. № 2. С. 69).
В. Рудашевский, д. э. н.: “Ныне предприятию — основному организационному звену экономики — декретирована самостоятельность. Это существенно меняет его положение в системе народного хозяйства страны. В самом деле, предприятие теперь рассматривается как равноправный участник экономических отношений, суть которых не в степени обобществления производства, не в структурных категориях, а в целесообразности, т. е. хозрасчетном интересе. Однако диалектика такова, что чем выше степень самостоятельности производственного звена, тем больше его потребность в согласованной деятельности с другими, столь же независимыми элементами сложной экономической системы.
Главный порок ныне перестраиваемой системы управления состоит в том, что требуемую согласованность ее звеньев предполагалось обеспечить сверху посредством директивных указаний. Тем самым в сущности закреплялась (и даже поощрялась) изоляция первичной производственной ячейки от общего экономического процесса. Предполагалось, что в условиях дефицитной экономики достаточно наращивать объемы выпускаемой продукции, соблюдая известную пропорциональность инвестиций, чтобы получить слаженное функционирование народнохозяйственного комплекса. Такая примитивизация функции координации вела к полной атрофии саморазвития и как следствие к полной его стагнации” (Народный депутат. 1990. № 5. С. 54-55).
Р. Гричас, д. ф. н.: “Новейшая техника и технология, так же как и внедряемый “сверху” более совершенный механизм, могут оставаться полуживыми-полумертвыми, если их не приведет в движение сила, кроющаяся именно в социальной организации предприятия, именно та сила, которая получила весьма условное название: человеческий фактор. Надо заранее представлять, какие трудности социального характера встретятся на дорогах перестройки, демократизации управления. И дело не в том, чтобы перечислять противоречия. Куда важнее по-новому взглянуть на социальную организацию предприятия, имея в виду достаточно сложную ее структуру, наличие специфических противоположных явлений одной и той же подсистемы или класса: коллектив и индивид; организация и человек; руководитель и подчиненный; формальная и неформальная организация и т.п.” (Социалистический труд. 1988. № 11. С. 42).
Д. Левчук: “Рыночную сферу предстоит еще только создать фактически на чистом месте, прежде всего на основе ускоренного развития небольших предприятий и всех форм предпринимательства. Когда рыночные отношения пытались насаждать на почву государственной экономики, она, естественно, отторгала чуждые ей методы. Огонь вели по ложным мишеням — по органам, основной функцией которых и было управление административными методами. Но ничего хорошего не получилось и не могло получиться ни при перестройке этих органов, ни при попытках государственную экономику в нормальную, превратить дефицитную регулируемую рыночными методами.
Механические, не всегда продуманные организационные преобразования привели лишь к резкому снижению дисциплины и организованности в управлении народным хозяйством, разгулу стихийных, плохо поддающихся регулированию экономических, социальных, да и политических процессов.
Необходимо отказаться от упрощенного и непрофессионального взгляда на действующие структуры, в которых якобы и кроется весь корень зла, поскольку они являются оплотом административной системы. Но ведь без административных функций ни одно государство в наше время не может обходиться. Сильное и дееспособное государственное управление — залог эффективного функционирования любой развитой рыночной экономики.
Рассматривая преобразование организационных структур с этих позиций, приходишь к выводу, что вопрос о судьбе отраслевых министерств, являющихся всего лишь передаточными структурами, — далеко не самый главный в начатых преобразованиях. Искусственное выпячивание его как основополагающего лишь уводит в сторону от решения ключевых вопросов организационных преобразований” (Экономика и жизнь. 1990. № 32. С. 7).
В. Романюк: “Госплан СССР сегодня не владеет детальной ситуацией на местах. Но в силе остается деление ресурсов на номенклатурные списки: одни позиции распределяет Госплан СССР, другие — оставлены Госснабу СССР. При такой чехарде не приходится говорить о скором развитии оптовой торговли, о радикальных переменах в этой сфере” (Деловой мир. 1990. № 7).
Д. Львов, член-корреспондент АН СССР: “Перестройка должна затронуть и святую святых высших эшелонов управления — систему централизованного планирования. Сегодня его уровень в СССР много ниже, чем в развитых капстранах. Плановая экономика развивается более стихийно, чем рыночная.
Объектом плана должны быть не темпы роста, а целевые программы, реализующие приоритеты в социально-экономическом и научно-техническом развитии. Но и сами такие программы планом можно назвать лишь весьма условно. Следует, на мой взгляд, перейти к новой методологии плана, в основе которой — механизм поэтапного снятия неопределенности. Его составные части: целевое финансирование, конкурс, общественная экспертиза, контракт.
Чтобы этот механизм заработал, потребуется создать многоуровневую систему фондов целевого финансирования исследований и разработок за счет как централизованных источников, так и хозрасчетных фондов предприятий, а также кредитов банка” (Правда. 1990. 5 апреля).
Р. Хасбулатов, д. э. н., профессор: “В условиях рынка мы не выживем, если ставка будет сделана на крупные предприятия. Ведь это лишь вершина пирамиды, ибо три четверти всего бизнеса падает на малые предприятия, на предпринимательство. Следовательно, нам нужны десятки, сотни тысяч предпринимателей. Почему бы в связи с этим нам не взяться за серьезную подготовку увольняемых в запас по сокращению офицеров, прапорщиков? Это отличные кадры для реформы, причем честные, дисциплинированные, как правило, очень хорошие организаторы. Мне кажется, эту возможность включения армии в рыночную сферу нельзя упускать. А люди будут чувствовать себя полезными обществу. Это тоже дорогого стоит” (Экономика и жизнь. 1990. № 45. С. 7).




Глава 4. ЦЕНЫ И ЦЕНА БЕСХОЗЯЙСТВЕННОСТИ
“…Повышение заработной платы не повышает цены товаров, но неизменно понижает прибыль”.
(Д. Рикардо)

Разговор о ценах — всегда особая, жгучая тема, ибо здесь обнаженный нерв и опасный перекресток широкого спектра интересов, сбалансировать которые — исключительно сложное дело.
Среди указателей движения цен наибольшее внимание привлекает тот, который призывает к их росту. Однако единодушия в реализации такого направления нет. Взгляды разделились, развернулась активная полемика, в ходе которой высказываются диаметрально противоположные точки зрения. Одна из них — повышать цены. Кстати, такие вопросы и такие ответы возникали и более 60 лет назад. Совершим исторический экскурс и обратимся к решениям XV Всесоюзной партийной конференции, состоявшейся в октябре-ноябре 1926 г., на которой обсуждались вопросы хозяйственного положения страны. Вот что отмечалось в ее резолюции: “Глубоко ошибочными являются предложения ряда товарищей из оппозиции о повышении отпускных цен на промтовары как источника дополнительных средств для ускорения индустриализации страны. Эти предложения XV Всесоюзная конференция ВКП(б) отвергает со всей решительностью. Пытаться проводить индустриализацию методами повышения отпускных цен — значит развивать нашу промышленность изолированно, оторванно от всех прочих отраслей народного хозяйства, ограничивать расширение рынка для сбыта ее продукции, стимулировать дальнейшее повышение розничных цен и тем самым понижать уровень реальной заработной платы, восстанавливать деревню против города, усиливать дифференциацию в деревне, делая промтовары доступными лишь для более зажиточных слоев деревни, создавать предпосылки для инфляции и в конечном счете сорвать осуществление самой задачи индустриализации. Повышение отпускных цен является особенно опасным в условиях фактической монополии госпромышленности, так как неизбежно приводит к техническому застою в ней и к усилению бюрократизма во всем хозяйственном аппарате”1.
Интересные и полезные для нашего времени мысли высказаны в этом решении. Но они были впоследствии отброшены сталинскими методами руководства, утверждением административно-командной системы. Обратим внимание и на следующее. Что значит тронуть оптовые цены в сторону одностороннего повышения? Что последует за этим? Промышленность отрывается от всех других отраслей народного хозяйства, ограничивается рынок сбыта, стимулируется рост розничных цен, понижается реальная заработная плата, экономическая связь города с деревней становится ненормальной. На этой основе растет социальное напряжение, создаются предпосылки к инфляции, возникает технический застой в монополизированной госпромышленности, усиливается бюрократизм в хозяйственном аппарате.
Повышение цен в те годы создало условия для торжества административной системы. Нынешнее повышение оптовых цен приведет к возрождению всех отмеченных пороков и по сути создаст условия для реанимации административно-командной экономики.
Инстинкт социального самосохранения подталкивает к возражениям против повышения цен и даже тех, кому обещаны компенсации: пенсионеров, низкооплачиваемых работников.
Итак, против повышения цен выступают прежде всего те, кому необходима компенсация. Над этим явлением следует основательно задуматься. А с точки зрения сугубо экономической жизни замена дотаций на компенсации улучшит положение или ухудшит? По моему мнению, ухудшит и весьма серьезно. Сфере обращения, а за ней всем остальным без преувеличения грозит катастрофа. Простой пример. Чего можно ожидать, если в настоящее время, время острейшего дефицита в потребительских товарах, бросить дополнительно в обращение 100-130 млрд. руб. наличных денег? Любой школьник ответит, что цены в этих условиях как на дрожжах полезут вверх. Инфляционная пропасть поглотит все живое в экономике. Страх перед ростом цен перерос в потребительский психоз, и осень 1990 г. — тому яркое подтверждение.
Мы привыкли утверждать, что почти 80% национального дохода общества идет на потребление. Но как это возможно, если в структуре промышленной продукции 75% приходится на производство товаров группа “А” и только 25% — на производство товаров группы “Б”? Никакие манипуляции с ценами не смогут объяснить такого перевоплощения национального дохода. Есть о чем подумать.
Достаточно богатая история нашей экономики тысячу раз подтверждает, что повышение цен всегда вело к тупиковым ситуациям, стагнации производства. Так, в 1965 г. подняли цены, и убыточных предприятий не стало. А потом, спустя несколько лет, они появились вновь. В 1982 г. такую операцию повторили. Инъекция повышения цен позволила сделать все предприятия прибыльными, а затем, т.е. сейчас, их снова стало еще больше.
Характерно, что прибыльность и зажиточность или коллективное благосостояние в наших условиях не совпадают. Рост прибыльных предприятий за счет ценовых эффектов вел к тому, что предприятиям становилось все труднее и труднее реализовать свои фонды и особенно средства на социально-культурное строительство. Разместить деньги на строительство жилья — это практически несбыточная мечта многих, если не большинства, трудовых коллективов.
Такая же картина с расходованием средств из фонда развития производства. Слишком много у нас средств, источником которых выступают такие вот ложные или, как принято говорить, “деревянные” рубли.
Безубыточность на основе изменения цен, их роста — это иллюзия, обман, экономические декорации, если не “потемкинские деревни”.
Вот, что писала газета “Известия” 25 октября 1990 г.: “Эстония первой решительно пошла на высвобождение цен из-под государственного контроля. И ее опыт — это урок для всех. Чему он учит? Не верить утверждениям о том, что путь к рынку лежит через дороговизну. Никакое повышение цен не заменит полной экономической реформы, реконструкции всей системы цен. При монополизме собственности, искусственной схеме оплаты труда нелепо ожидать, что равновесие товара и цены установится само собой.
С весны в Эстонии отменены дотации на производство и реализацию картофеля, овощей, фруктов. Бал сейчас правят договорные цены, превысившие бывшие государственные в несколько раз. И что же? Капусты, моркови, помидоров в торговле не добавилось. Крупные совхозы близ столицы даже снизили их производство. Торговля, и об этом не устают писать газеты, отказывается от более дешевых овощей и фруктов, привозимых из других регионов.
В департаменте цен прямо говорят: не имело смысла в апреле отменять дотации на картофель и овощи. Судя по магазинам, рынку, и в октябре эффект невелик. Приличный картофель — около  рубля за килограмм. Ничего не дало и повышение цен на сигареты, пиво, безалкогольные напитки. Заводы не торопятся наращивать выпуск вдвое подорожавшего пива”.
Оправдаются ли надежды правительства, связанные с ошеломительным ростом цен? Приведут ли они к рынку, рыночным отношениям, достатку? Вряд ли. При всей своей необычности эта мера скорее из привычной системы командной экономики. Поэтому и сработает она с прежней “эффективностью”.
Рынок внимательно следит и немедленно реагирует на то, что делается во всех секторах экономики. Но эти взаимосвязи не в поле зрения союзного и ряда республиканских министерств, в том числе и России. Однако их действия кругами расходятся далеко за сферами государственной и кооперативной торговли, включая и теневую экономику.
Узаконили в стране и такой канал вздувания цен. Во все более широких масштабах в магазинах потребкооперации развернута продажа продовольственных товаров из государственных ресурсов. Договорные цены тоже работают на повышение цен. На этих условиях сейчас продается значительная часть колбасных изделий. А уровень этих цен в 3-4 раза выше государственных. В итоге из кармана покупателя исчезают миллиарды рублей.
Цены… как с помощью их казалось легко поправить дело в экономике. Раз — и все желающие с деньгами, кроме потребителя. Такому соблазну поддались наши высшие экономические чины. Но никого из них не пугают те простота и легкость, с которыми возможен быстрый эффект.
Жизнь в свою очередь упорно подсказывает, что принципиальное решение проблемы надо искать не в сфере обращения, а в сфере производства. Например, нужно выяснить причины, почему наше сельское хозяйство, а также значительное число промышленных предприятий становятся хроническими иждивенцами.
Обращаясь к ценам на продукты питания, сторонники их повышения утверждают, что стоимость сельскохозяйственной продукции значительно выше, чем цены, по которым продовольствие продается населению. Приводятся такие цифры. Дотация по продовольствию выросла с 4 млрд. руб. в 1966 г. до 100 млрд. руб. в настоящее время. При этом следует не забывать, что уровень розничных цен определяется производительностью труда и соответственно общественно необходимыми затратами. Оказывается, цена отстала от стоимости и должна вырасти. Чего же тогда спорить? Цены должны быть подняты. Все кажется убедительным. Но возникает вопрос: почему же растет стоимость и соответственно цены и дотации, ведь производительность труда в сельском хозяйстве за этот период, т.е. 25 лет, выросла более чем в два раза? На этот вопрос, который может задать каждый человек, заглянув в статсборник, сторонники повышения цен ответа не дают. Есть о чем призадуматься.
Обратимся к статистике. Она утверждает, что в структуре стоимости сельскохозяйственной продукции 60-80% падает на тот элемент стоимости, который в политической экономии называется прошлым трудом. Притом доля прошлого промышленного труда является подавляющей. Так вот, эффективность сельского хозяйства будет снижаться, если темпы роста затрат на прошлый труд будут выше, чем темпы снижения затрат живого труда. Таким образом, производительность труда, исчисленная по стоимости валовой продукции, растет при снижении эффективности, прибыльности, рентабельности производства в целом.
“Парадоксальная” вещь: рост производительности и рост убыточности могут производить одновременно.
Дополнительные вложения труда и средств, всех ресурсов оказывались в течение нескольких десятилетий менее эффективными, чем предыдущие. А происходило это потому, что не было принципиальных изменений в качественных параметрах промышленных средств производства, поставляемых для сельского хозяйства, и материальная база сельского хозяйства соответственно развивалась в решающей мере количественно, но не качественно. Более того, произошло ресурсное “ожирение”, выразившееся в вопиющих диспропорциях: между количеством тракторов и прицепных машин; запасных частей и автомашин; строительных коробок и средств механизации, производством и хранением; переработкой; новыми коровниками и низкопородным скотом в них или нехваткой полноценных кормов. Фактически вместо интенсификации сельское хозяйство все глубже втягивается в процесс экстенсификации.
Ежегодно непроизводительные потери и расходы в АПК составляют более 30 млрд. руб. Сюда входит падеж скота, перерасход кормов, потери при уборке, перевозке, хранении. Общий дефицит мяса в стране усугубляется и тем, что его потери ежегодно составляют около 1 млн. т, или 10% общей его выработки в стране.
В сельском хозяйстве предстоит еще очень много сделать, так как его состояние никого не может удовлетворить, но зачем же создавать мифы о его иждивенчестве? Думаю, что и то, и другое далеко от истины.
Общеизвестен лозунг, что подъем сельского хозяйства — всенародное дело. За последние 25 лет в сельское хозяйство вложено более 600 млрд. руб., а отдача в 3-4 раза ниже. Как говорится, не в коня корм. Возьмем ту же мелиорацию. Создали министерство, и все сразу пошло по накатанной дороге. Выделяют, “вырывают” себе ресурсы и сами же их осваивают. Главной заботой стало освоить средства. Забыли изначальный смысл слова “мелиорация”, означающего улучшение земель, но не освоение средств. А об эффективности мелиорации можно судить по следующим выкладкам. Чтобы увеличить сбор зерна на 1 млн. т, Минводхозу требуется 2 млрд. руб. Если вложить эти средства в органические удобрения, то такой же результат будет получен при затратах, в 40 раз меньших. Сколько же поглотило ресурсов наше министерство водохозяйственного строительства? За две предыдущие пятилетки — более 100 млрд. руб.
А возьмем дороги. Только в Нечерноземье из-за бездорожья теряется до 30% сельскохозяйственной продукции. Доля транспортных издержек в ее себестоимости здесь достигает 40%. Одной рукой даем, а двумя забираем.
В чем же функционально заинтересованы наши финансовые ведомства? Например, Минфин, Госбанк? Конечно, чтобы цены были более высокими. Больше выручка. Тогда выше производительность труда, больше отчисления в бюджет. Госплан тоже заинтересован в более высоких ценах. Больше вал, больше совокупный продукт, значит, они лучше планировали. Кто же заинтересован в снижении цен? Только потребитель, когда товар идет в личное потребление. А кто его представляет? Никто, он один, как перст. Сейчас создаются общества потребителей. Может, они смогут дать бой беззаконию на потребительском рынке.
Итак, все ведомства заинтересованы в росте цен. Так чего же мы хотим от Госкомцен? Он в этой же ведомственной упряжке, которую в центре все дружно тянут в одну сторону — повышения. Госкомцен в силу своего служебного положения безразличен к производству и, что самое печальное, практически лишен возможности влиять на производство с помощью цен. Но Госкомцен и ведомства едины в одном: в затратном подходе и стимулировании роста затрат по каждой из отраслей. Механизм хозяйствования такой, что экономия в своей большей части будет выходить за рамки предприятий. Ни себестоимость, ни ее снижение Госкомцен не интересуют.
Нам не хватает такого ценообразования, которое бы позволило получать большую прибыль при меньшей себестоимости. Нетрудно увидеть и механизм стимулирования этого процесса. Прибыль, полученная за счет снижения себестоимости, полностью остается в распоряжении предприятия. Эти меры можно довести и до личного интереса каждого работника, обеспечив их гармонию с интересами всего трудового коллектива, интересами потребителя, а также общества в целом.
Основная “битва” развернулась вокруг розничных цен. И это понятно. Они непосредственно связаны с кошельком потребителя, в котором все труднее и труднее найти средства для поддержания среднего жизненного уровня. При этом проблема оптовых цен остается как бы в стороне. Здесь нужна не меньшая осторожность и взвешенность. Всеобщее повышение оптовых цен уже практически началось, поэтому соответствующее движение розничных цен станет автоматическим и никакая административная сила не сможет остановить этого фактически кризисного процесса.
Давайте в очередной раз задумаемся: а для чего нужно всеобщее повышение оптовых цен? Ответ: чтобы сделать деятельность предприятий прибыльной. Но что мы вкладываем в это понятие? Деньги. Но это экономический романтизм или наивность, граничащая с безответственностью. Что толку от тех прибылей, что имеются уже сейчас? И получается необычный итог. Стимулируется натурализация хозяйственной жизни. Деньги дешевеют. В результате рост денежной массы как элемента товарно-денежных отношений фактически демонтирует сами эти отношения. Они превращаются в результате аномалий в своем развитии в свою противоположность — в натуральные отношения.
Какая экономика, такие и цены. Они друг друга стоят. Деформации в ценах есть точное отражение деформаций в экономике, ее однобокого развития. Сказав однажды громко “А”, мы никак не можем так же громко сказать “Б”. Поэтому ограниченность фонда потребления — главная причина деформаций в ценах, инфляционных процессов.
Развитие хозяйственного расчета, повышение экономической самостоятельности предприятий все больше и больше будут обнажать эту болезнь, течение которой будет проходить все тяжелей, если  не принять еще более решительных мер по наращиванию фонда потребления. Если структуру экономики оставить фактически прежней, то разница между денежной и товарной массой будет нарастать. Это очевидный факт.
Сдержать рост цен, остановить, повернуть их вспять можно, лишь создав экономические предпосылки за счет снижения себестоимости. А этот показатель, как уже отмечали, наших финансистов не интересует. Равнодушны к нему и сами предприятия. Они по-прежнему ждут ценовых инъекций, с их помощью накручивают вал.
Проблема нового качества роста нами забыта. Ее решение требует радикальной структурной перестройки экономики, нацеленности на развитие фонда потребления. Для этого нужно коренное техническое перевооружение, ускорение научно-технического прогресса. Решить данную задачу невозможно без того, чтобы часть производственных площадей не была выведена на “отдых”. Производить на ходу кардинальные технические изменения не получается даже у капиталистов. Надо иметь резерв производственных площадей в 15-20%. Такая недогрузка — объективная необходимость, которая дает возможность решать задачи научно-технического прогресса.
Следует весьма взвешенно отнестись к источникам финансирования объявленных программ. Имеющийся бюджетный дефицит не дает возможности решать социальные задачи за счет централизованных источников. Основная тяжесть должна лечь на фонды предприятий, местные бюджеты, которые  необходимо формировать из более широкого круга источников. В этих условиях, очевидно, произойдет большая дифференциация в осуществлении социальных программ по регионам, отдельным предприятиям. Но, с другой стороны, такая дифференциация создаст и дополнительные стимулы для мобилизации местных возможностей.
Коренные изменения в механизме ценообразования, радикальная реформа в этом направлении возможны лишь в том случае, если соответствующие изменения произойдут в экономике.
Цена — зеркало экономики. Но кривизну в экономике выправить с помощью зеркала невозможно. Получим еще более искривленную картину. В недалеком прошлом “Правда” писала о такой операции Госкомцен. Дятьковский хрустальный завод выпускал хрустальные кружевные блюда, цена которых равнялась 28 руб. По такой цене их продавали 20 тыс. шт. в год. Решили заработать еще больше и для этого цену подняли до … 250 руб. за штуку. Результат сказался незамедлительно. Продажа сократилась до … 20 шт. в год, т.е. в тысячу раз. Цену подняли в 10 раз, а спрос упал в тысячу  раз.
Жизнь неоднократно показывала, что высокие цены ведут к тому, что спрос не только “блокирует” сам товар из-за его высокой цены, но и воздействует глубже, “вычеркивает” саму потребность, и товар остается невостребованным даже при последующем снижении цен.
Рост национального дохода за счет группы “А” непосредственно не повышает уровень жизни, а может и снижать его, повышая долю накопления или растрачивая ресурсы на производство неэффективных средств производства.
Повышение оптовых цен стимулирует накручивание воздушно-денежного вала. В результате на каждый рубль национального дохода мы уже в 1985 г. по отношению к 1965 г. имели в два раза меньше продовольствия, промтоваров, жилья в натуральном выражении. Сейчас эта картина еще более удручающая. Почему же десятки лет невозможно пробить бастион пресловутого вала, “авторитет” которого становится еще выше?
Тройственный союз Госплана, Минфина, Госкомцен, этих горячих поклонников затратной экономики, основанной на приростном принципе стоимостных показателей, несокрушим. Он сцементирован десятилетиями совместной работы настолько прочно, что против их фактического диктата предприятия бессильны.
Фрунзенский завод сельскохозяйственного машиностроения, например, решил вместо новых машин наладить выпуск запасных частей, узлов, чтобы проводить блочный ремонт. Что может быть лучше? Но министерство в тесном союзе с ведомством ценообразования зажгли красный свет на пути этой инициативы. Какие аргументы: упадет … вал, объем. План в рублях незыблем. А для коллектива сорвать план — это потерять в фонде экономического стимулирования многие сотни тысяч рублей. Вот и погасили инициативу.  Все вернулось на круги своя. Снова вал. На его основе расчет производительности труда, фонда заработной платы, на его основе убытки стране, а сельскому хозяйству предлагается в очередной раз то, что было, а не то, что нужно.
Особенно зорок глаз Госкомцен, и упрям он в своих решениях там, где в товарах сидит налог с оборота. Цена лезвия “Восход” за 10 шт. с переходом на хромовые добавки выросла с 1 до 1,5 руб. При этом прибыль, по оценкам специалистов, возросла в 4 раза, а налог с оборота составляет почти половину розничной цены.
Представляется, что налог с оборота как элемент цены независимо от того, является ли он частью стоимости прибавочного продукта или его появление в цене выступает как косвенный налог (например, в спиртных напитках), должен быть устранен в нынешнем виде. Если налог с оборота представляет часть стоимости прибавочного продукта, то он должен быть интегрирован в прибыль и делиться соответствующим образом между всеми агентами производства, имеющими отношение к его созданию. Если налог с оборота представляет собой косвенный налог, то он в таком первозданном виде и должен быть зафиксирован в цене.
Структура цены, ее составляющие должны быть ясными, понятными каждому человеку, покупателю.
Одна из существенных бед нашего ценообразования — это “разнокалиберность” наличного и безналичного рубля. По своей покупательной силе они несопоставимы. Дешевизна безналичного рубля и фактическая бесконтрольность за его движением (а это проявляется в беспрепятственном повышении оптовых цен) в конечном итоге выражаются в росте издержек производства, подталкивании  цен, например розничных, вверх.
Разный экономический уровень наличного и безналичного рубля приводит к тому, что их весьма проблематично суммировать при подсчете издержек производства. Сложилось такое положение, при котором безналичный рубль не конвертируется в наличный рубль, а планирование с помощью стоимостных показателей дает искаженную картину. Здесь кроется  одна из причин того положения, при котором предприятия стремятся получить меньший госзаказ. Ведь за госзаказ получишь пусть и гарантированные, но все же рубли, на которые проблематично что-либо приобрести. Если же госзаказ ограничен, а продукция пользуется спросом, то ее непосредственно можно обменять на ресурсы, нужные предприятию.
Натурализация экономических отношений в такой специфической форме, как стремление ограничить величину госзаказа, — это своего рода стихийный экономический протест против форсированного нарастания товарно-денежных отношений, а вернее сказать, бумажно-денежных отношений, т.е. отношений, где выпадает сам товар, имеющий общественно-необходимую потребительную стоимость.
Все еще существует упрощенное представление о товарно-денежных отношениях как сугубо денежных, как движения денег самих по себе. Но отрыв их от своего объективного спутника — потребительной стоимости — ведет к тому, что сами деньги становятся ненужными, так как они не способны выполнять роль посредника в обращении товаров, не способны выполнять роль всеобщего эквивалента. В результате бумажно-денежные отношения выступают своего рода могильщиком товарно-денежных отношений. Таким образом, процесс обращения, выражаемый формулой Т–Д–Т1, возвращается к своей основе, представленной формулой Т–Т1. Другими словами, мы являемся свидетелями разрушения товарно-денежных отношений с помощью самих денег. В результате инфляционные тенденции с наличным и особенно безналичным рублем будут нарастать до тех пор, пока не восстановится адекватное друг другу движение форм стоимости и потребительной стоимости.
Известное каждому школьнику единство двух сторон товара, при котором потребительная стоимость продукта может существовать без стоимости, но последняя не может без потребительной стоимости, — вот эта очевидная истина сплошь и рядом игнорируется от Госплана до рабочего места. Нарушение симбиоза стоимости и потребительной стоимости несет с собой  исходный отрицательный заряд, усиливающий свой разрушительный потенциал с силой геометрической прогрессии в политике ценообразования, проводимой Госкомцен на “рельсах” слепой верности идеалам затратной экономики.
Что же можно предложить? На первый взгляд надо снизить цены на товары культурно-бытового потребления, легкой промышленности и, соответственно поднять на продукты. К такому шагу не готова не только легкая промышленность в силу своей неспособности удовлетворять спрос населения высококачественными товарами, но и потому, что колготки и мясо — не взаимозаменяемые товары. Значит, надо искать другой выход.
Изменение цен должно быть результатом реализации планов роста производительности труда и эффективности производства, качества продукции во всех отраслях народного хозяйства, их общей нацеленности на производство товаров народного потребления. Ведущей позицией становится не просто рост национального дохода, а абсолютный рост фонда потребления. За ориентиры следует взять уровень общественно необходимых затрат труда в индустриально развитых странах. Ставим же мы задачу выйти на мировой уровень по качеству товаров. Так почему же по второй стороне товара, — его стоимости, мы не стремимся к мировому уровню, а все ищем какие-то внутренние критерии? В условиях современного взаимосвязанного и взаимозависимого мира нет стоимости, ограниченной национальными рамками. Она, стоимость, интернациональна.

Точки зрения
В. Сенчагов, председатель Госкомцен СССР: “Для реформы ценообразования нужны определенные предпосылки. Прежде всего, это товарное обеспечение платежеспособного спроса, исходная сбалансированность спроса и предложения. Иногда говорят, что вопрос можно поставить иначе: чтобы достичь такой сбалансированности, нужно ввести нормальные рыночные цены. Да, такой подход возможен, если учесть, что размеры неудовлетворенного спроса — 165 млрд. руб., государственный долг — 400 млрд., значительны размеры эмиссии — 18 млрд. за прошлый год и впечатляющи размеры бюджетного дефицита — 92 млрд. руб.
Чтобы новые розничные цены обеспечили сбалансированность, нужно отказаться от принципа полного возмещения удорожания жизни в связи с резким скачком инфляции. Готово ли наше общество к такому повороту событий? Ведь реформа в этом случае на первых порах связана со снижением уровня жизни.
Но можно поставить вопрос и по-другому: а есть ли иной реальный путь? Казалось бы, есть — карточки, нормированное снабжение. Одни склонны считать, что через карточки всем слоям населения можно обеспечить поддержание определенного уровня потребления. Это иллюзии. Если и можно, то, во-первых, на минимальном уровне, во-вторых, только части населения (пенсионерам, студентам). Другая же часть населения должна приобретать товары по высоким коммерческим ценам. Так не лучше ли ввести единые государственные розничные цены, соответствующие спросу и предложению, или ввести свободные цены, т. е. дать право предприятиям торговли устанавливать такие цены, оставив за государственными органами только наиболее важные продовольственные товары?” (Экономика и жизнь. 1990. № 12. С. 5).
В. Сенчагов, председатель Госкомцен СССР: “Смысл новой политики как раз в том, чтобы цена органично вошла в формирующуюся рыночно-регулируемую экономику (я не сторонник формулы “планово-рыночная”), из нелюбимой падчерицы превратилась в ее опору, стала мостиком, объединяющим платежеспособный спрос и предложение. По сути дела речь идет о перегруппировке, о повороте к рынку всей нашей системы цен — закупочных, оптовых и розничных.
С учетом особенностей и роли той или иной продукции в хозяйственном обороте предполагается ввести три вида цен — государственные, регулируемые и свободные. За государством (и это вполне естественно) остается право устанавливать цены на базовую продукцию, влияющую на народнохозяйственную ситуацию и уровень розничных цен в стране. Это нефть, газ, уголь, черный металл, электроэнергия и т.п.” (Правда. 1990. 13 апреля).
А. Краснопивцев, зам. председателя Госкомцен СССР: “Объем производства сельскохозяйственной продукции, хоть немного, но прираставший в начале перестройки, сегодня минусует. Ну а рынок никаких приоритетов не признает. Авторы же стремительного пятисотдневного перехода к рынку уже сегодня предлагают изъять в пользу госбюджета все дотации, в том числе и выделяемые агропромышленному комплексу. Но ведь через эту неценовую форму возмещения, объективно возникающих дополнительных затрат, колхозы и совхозы получают 46 млрд. руб. Теперь мы их включили в цену. Если не отдать эти деньги крестьянам, значит, оставить сельское хозяйство без прибыли вообще, не  говоря уже о полном банкротстве тысяч и тысяч коллективов, еще даже в глаза не видавших тома “перехода к рынку”. Такое предложение может возникнуть при академическом подходе либо с целью окончательного развала колхозов и совхозов и соответственно ухудшения продовольственного снабжения в стране” (Сельская жизнь. 1990. 16 октября).
Л. Михайлов: “Предложенный вариант реформы ценообразования позволил бы только двум среднеазиатским республикам — Узбекской и Туркменской ССР — улучшить общее сальдо товарообмена, в одной — Таджикской ССР — положение осталось бы без изменения, а в двенадцати республиках сальдо ухудшилось. Если  будут введены новые цены, предложенные правительством для РСФСР (расчет на основе данных за 1988 г.), улучшилось бы сальдо товарообмена по нефтегазовой промышленности на 15,4 млрд. руб.; по лесной, деревообрабатывающей и целлюлозно-бумажной промышленности — на 4,7; по угольной — на 0,6; по цветным металлам — на 0,8; по химическим продуктам — на 0,6 млрд. руб. Общее улучшение — примерно на 22 млрд. руб. Но в еще большей степени сальдо товарообмена ухудшилось бы суммарно: по продукции пищевой промышленности — на 8,6 млрд. руб. и легкой — на 9,6 млрд. руб., машиностроительной продукции — на 2 млрд., черной металлургии — на 1 и сельхозпродукции — на 2,5 млрд. руб. Всего ухудшение примерно на 24 млрд. руб.” (Экономика и жизнь. 1990. № 25).
В. Шпрыгин, директор НИИ ценообразования: “Сейчас перед нами стоит необычайно сложная задача: не только устранить многочисленные, накапливающиеся десятилетиями перекосы цен, но и создать новый, соответствующий рыночной форме хозяйствования механизм их регулирования.
Стало быть, сейчас надо говорить не о реформе цен, а о реформе ценообразования?
И о том, и о другом сразу. Кстати, и три года назад комплексную реформу ценообразования вряд ли удалось бы провести. Только локальные перемены. Не было для этого необходимых условий. Ведь разработанный ныне проект базируется на новых формах собственности, их многообразии. И главный принцип здесь — сами собственники средств производства назначают цены, рынок их регулирует. Потому на первом этапе рыночных отношений должны действовать три основные группы цен: государственные, договорные и рыночные (свободные). По мере развития рынка удельный вес третьей группы будет возрастать, первой — сокращаться. Однако регулирующая роль государства сохранится при всех обстоятельствах. Только на смену административным методам придут экономические: субсидии и налоговые льготы предприятиям, компенсационные выплаты населению.
Что получилось бы у нас, если сразу по образцу Польши ввести свободные цены?
Наши расчеты показали: цены на  подскочили бы до 18 руб. за килограмм, на хлеб — до 3, на масло — до 15, на молоко — до 2-2,5, на картофель — до 1,5-2 руб. за килограмм. Это лишний раз говорит о том, что на основные продукты питания цены должны быть регулируемыми, пока не заработает рыночный механизм.
Дотации государственного бюджета на покрытие убытков от реализации потребительских товаров растут. В 1965 г. они составили 3,5 млрд. руб., сейчас — 110 млрд.
Как бы мы ни страшились этого, но повышение реальных цен неминуемо. Неумелые толкователи поспешили сообщить, что, если была бы принята программа академика Шаталина, этого не произошло бы. Вглядитесь в расчеты, которые показывают, во сколько раз возросли бы цены при реализации различных программ перехода к рынку.
Программы
правительственная Акад. Шаталина
Продовольствие 2,1 1,9
Алкоголь 0 1,58
Товары легкой промышленности 1,4 1,59
Непродовольственные товары и услуги (кроме товаров легкой промышленности) 1,25 2,14
Итого 1,7 1,9
(Торговая газета. 1990. 20 ноября).
Э. Мохоров: “Сегодня добрые российские начинания могут быть похоронены постановлением кабинета Ивана Силаева. Оно весьма способствует тому, чтобы порушить прочные, хорошо налаженные связи между единоличником, с одной стороны, и колхозом с потребкооперацией — с другой. Росчерком пера отменяется надбавка за перевыполнение плана. Интерес к частнику со стороны колхоза как бы сводится “на нет”. Правда, постановление Совмина РСФСР рекомендует реализовать продукцию личных подсобных хозяйств населения по договорным и свободным ценам. То есть оставляется надежда на “привар”.
Я был на совещании в облисполкоме, где районные заготовители договаривались между собой о единой цене, по которой будут покупать скот у населения. Сошлись как будто бы на 3 руб. И все бы ничего, если бы не конкуренция. Разница в свободных и государственных ценах побуждает закупщиков и посредников к беспощадной борьбе за частного товаропроизводителя. Труднее вырастить, а проще перехватить где-нибудь на стороне, купить и потом перепродать государству по более высоким ценам. Тут и шашлычных дел кооператор коршуном высматривает поживу. Совершают партизанские набеги область на область, а то и республика на республику.
Сейчас колхозы, памятуя о своем интересе, выращивают молодняк для личных подворий и фермерских хозяйств, продают его по льготной цене.
Самый тяжелый удар будет нанесен по рабочему классу России. Если не удастся сдержать рост договорных цен (колхоз–крестьянин) хотя бы на уровне 3 руб. за килограмм в живом весе (а это маловероятно после того, как был открыт шлюз, ограничивающий уровень госзакупочных цен), крестьянин уже не пойдет на колхозный рынок продавать свой скот на прежних условиях” (Рабочая трибуна. 1990. 4 октября).
А. Кривенко, председатель “Продинторга”:
Сколько стоит мясо на мировом рынке?
Это зависит от времени выхода на рынок, от того, какое мясо покупаем. Но в среднем цена колеблется от 80 инвалютных коп. до 1 руб. за килограмм, а купленная в США птица — 50-60 коп. Конечно, стоимость определяется и ситуацией на мировом рынке. Когда-то, скажем, мы покупали сливочное масло по 24-25 коп. за килограмм: в Европе были тогда большие запасы этого товара. Потом они сократились …
Не без нашей помощи?
Пожалуй. Так вот, цены на масло поползли вверх довольно резко, затем вновь стали снижаться. Сегодня килограмм обходится нам в 80-90 коп.” (Неделя. 1990. № 22. С. 7).
П. Медведев: “Карточная система — постоянный источник неудовольствия и страха за будущее, в любую минуту готовый вспыхнуть пожаром общественного возмущения. Но в наших условиях карточки — это еще и шаг к укреплению власти, занятой распределением номенклатуры, не способной, как мы уже убедились, переступить через свои интересы и искать реальные пути выхода из общенационального кризиса.
Распределительная система всегда демонстрировала отменную живучесть и устойчивость. Дав ей замечательный шанс законсервироваться и окостенеть, мы еще больше осложним себе дорогу к рынку, к нормальным экономическим и просто человеческим отношениям в обществе.
Единственно возможная сегодня “противопожарная” мера — незамедлительное налаживание рыночных взаимоотношений между потребителями, торговлей и поставщиками, постепенное распространение их по цепочкам технологических связей в отрасли, производящие средства производства. Вместо того, чтобы под объемы розданных населению карточек до предприятий доводить жесткий госзаказ, не менее жестко наказывая и трудовые коллективы за любой его срыв, намного целесообразнее предоставить трудовым коллективам полную самостоятельность в распоряжении всеми средствами, заработанными на потребительском рынке” (Известия. 1990. 6 августа).
А. Зайченко, консультант Государственной комиссии Совета Министров СССР по экономической реформе: “Карточная система способна эффективно работать при трех условиях. Необходима жесткая административная система распределения — это раз. У государства должно быть достаточное количество товарных ресурсов — два. И наконец, третье условие — свободные цены не могут превышать фиксированные более чем в полтора-два раза. Соотношение это выведено эмпирически и подтверждено опытом других стран.
Способны ли мы выполнить все условия? Первое — нет прежде всего из-за слабости исполнительной власти Советов. Это не только мое личное наблюдение, слабость признают и сами председатели горисполкомов, райисполкомов. Второе условие тоже непросто выдержать — гарантированного притока товаров ожидать трудно. К тому же существует монополизм поставщиков, когда, например, колхозы придерживают сельхозпродукцию, а промышленники не считают нужным соблюдать дисциплину поставок. Наконец, разрыв между ценами государственными и свободными превысил все допустимые пределы. Разница в пять–семь, а то и в десять раз развалит любую стабильную, рассчитанную на всех жителей карточную систему. Одно не очень понятно: если результат очевиден, зачем затевать эксперимент?” (Правительственный вестник. 1990. № 45. С. 7).



Глава 5. ИНФЛЯЦИЯ И ЗАРАБОТНАЯ ПЛАТА
“Способность рабочего содержать себя и семью так. чтобы число рабочих не уменьшалось, зависит не от количества денег, которое он получает в виде заработной платы, а от количества пищи, предметов жизненной необходимости и комфорта, ставшего для него насущным в силу  привычки, которые можно купить за эти деньги”
(Д. Рикардо)
 

Долгие годы в нашей стране считалось, что инфляция несвойственна социалистической экономике. Поэтому причины, механизм ее проявления не изучались и соответственно пути преодоления не разрабатывались. Впервые Госкомстат СССР официально объявил уровень инфляции по итогам 1989 г. —7,5%. Есть другие мнения, утверждающие, что он значительно выше.
Анализ этого явления, имеющего важное экономическое и социальное значение, все чаще и чаще появляется в печати. Общеизвестно, что инфляция негативно отражается на жизненном уровне населения и в первую очередь с фиксированными доходами: пенсионеров, студентов, служащих.
Инфляция существенно снижает эффективность планирования и управления экономикой, деформируя реальное соотношение между стоимостными формами и натурально-вещественным их содержанием.
1. Причины и последствия инфляции
Базовые причины инфляции находятся в структуре экономики и расходовании финансов. Они рождают факторы, ведущие к опережающему росту несвязанной денежной массы, переполняющей каналы обращения по сравнению с товарной массой и услугами. Но этим причины инфляции далеко не исчерпываются. Ряд операций на фондовом рынке, непроизводительные расходы государства, его ценовая политика, общеполитические и психологические факторы могут вести к инфляционным явлениям.
В последние два-три года (имеются в виду 1988-1991 гг.) стало особенно заметным как прямое, так и косвенное, скрытое инфляционное повышение цен, связанное с диктатом производителей. Широкое распространение получает массовое завышение цен на новые товары и услуги, вымывание товаров дешевого ассортимента. Казалось бы, такие явления должны  “гасить” денежную массу на руках населения. Но получается наоборот. Денежные доходы производителей растут быстрее, чем расходы покупателей на вздорожавшие товары. При этом рост цен не ведет к росту производства, а, наоборот, оно сворачивается, так как нет сбыта. Спад производства и рост денежной массы также могут сопровождать друг друга.
Исключительно важен и фактор психологический, например стремление населения накапливать деньги или стремление избавиться от них.
Среди факторов инфляции следует выделить и рост доходов работников государственных и кооперативных организаций, предприятий, которые (доходы) растут быстрее производства потребительских товаров и платных услуг. И все же для нашего ненасыщенного потребительского рынка первопричина инфляции состоит в деформированной структуре экономики. Ведь денежные доходы населения нацелены на продукцию группы “Б”, которая составляет лишь 25% промышленной продукции. Например, легкая и пищевая промышленность производит в нашей стране не более 10% всей продукции этого сектора экономики, в то время как в США эта доля составляет 25-30%. В целом фонд потребления в валовом национальном продукте СССР составляет в пределах 25-30%, а в развитых капиталистических странах 60-65. Однако основная масса заработной платы выплачивается в отраслях, производящих средства производства и оборонные средства, а также в управлении и отраслях, обслуживающих народное хозяйство.
Крупным источником инфляции является опережающий рост доходов предприятий в безналичной форме по сравнению с увеличением массы средств производства. Неравенство безналичного и наличного рубля по покупательной способности, пожалуй, можно поставить  на одно из первых мест среди всех факторов “российской” инфляции непосредственно в сфере обращения.
Многократные повышения закупочных, оптовых цен не ведут к увеличению производства. Это приводит к накоплению у предприятий свободных оборотных средств и прибыли, к консервации значительной части национального богатства в товарно-материальных запасах.
Особенно серьезное положение сложилось в строительстве. Только за прошедшие четыре года пятилетки объем незавершенного производства по государственным капитальным вложениям увеличился на 60 млрд. руб., в которых доля заработной платы составляет порядка 20 млрд. руб. Этих средств полностью хватило бы, чтобы удовлетворить спрос населения на строительные материалы, который удовлетворяется сейчас на 15-20%.
В современных условиях необеспеченность денежных доходов населения и предприятий товарной массой является исключительно острой проблемой. Развивается натуральный обмен, в результате давление необеспеченной денежной массы на рынок усиливается, что ведет к развитию инфляции.
В условиях необеспеченности кредитов материальными ценностями усиливается кредитная инфляция усугубят положение дел в финансовом механизме.
Дотации, убыточность, низкая рентабельность производства ряда видов продукции нередко связаны с расточительным использованием выделяемых средств. Особенно серьезное положение сложилось в сельском хозяйстве.
В совокупности факторов инфляции отметим и дефицитное бюджетное финансирование. Имеет место и скрытое обесценивание рубля из-за низкого качества продукции, когда ее полезные свойства ухудшаются, а цена сохраняется. Довольно широко распространено явление, когда на новые товары повышение цен не адекватно улучшению их качества.
Активным фактором инфляции выступает затратный механизм хозяйствования, который ведет к повышению цен, делает невыгодным выпуск дешевых товаров. Характерно, что к росту инфляции подталкивают существующие плановые и оценочные показатели. По-прежнему оценка результатов деятельности предприятий основана на объемных показателях.
По мнению генерального директора ПО “Сигнал” г. Ленинграда В. Занина, причины инфляции кроются в затратном механизме хозяйствования, и чем лучше работать (в соответствии с действующими условиями хозяйствования), тем большим будет рост инфляции. Из-за ряда экономических перекосов в стране производится выпуск денежных знаков под отчетность, не соответствующей товарной массе в натуре. Кроме прямых приписок некоторые правила, введенные централизованно, также способствуют инфляции.
Так, предприятиям, работающим по первой модели хозрасчета (а их большинство), фонд зарплаты увеличивается по нормативам в зависимости от темпов роста объемов производства. Процесс этот длится много лет, породив десятки миллиардов инфляционных рублей. Кроме того, до отмены в 1989 г., действовало правило 15%-ного увеличения фонда материального поощрения предприятий при выполнении поставок по договорам. Оно приводило к стремлению получить возможно меньше договоров. За последние три года, на протяжении которых действовало это правило, денежная масса на 10-12% превысила товарную.
Следует особо подчеркнуть, что нередко задания по росту объемов производства и прибыли не подкрепляются дополнительными ресурсами, поэтому предприятия добиваются выполнения этих заданий путем взвинчивания цен.
Все перечисленные факторы действуют не изолированно. Они взаимодействуют друг с другом, усиливая процесс инфляции.
Каковы же ее последствия? Если обратиться к показателям работы предприятий, то инфляция сказывается внешне благотворно, завышая объемы товарной и реализованной продукции. На самом деле инфляция стимулирует глубокие деформации воспроизводства. Ведь рост доходов предприятий, их готовность к капиталовложениям материально не обеспечиваются во все большей мере, что усиливает отрыв финансово-стоимостной структуры от материально-вещественного наполнения.
Существует точка зрения, что в этих условиях целесообразно было бы построить прогрессивную шкалу налогообложения с падающим приростом ставок в зависимости от уровня рентабельности к производственным фондам. Это позволит более безболезненно адаптировать систему налогообложения к реальной ситуации в нашем народном хозяйстве, поможет выработать активную антиинфляционную политику, так как прогрессивная шкала налогообложения снизит стремление предприятий к завышению прибыли за счет необоснованного роста цен 1.
Противоречиво воздействие инфляции на научно-технический прогресс. С одной стороны, она позволяет производителям устанавливать возрастающие цены на свою продукцию, с другой — сужает экономические границы использования новой техники, так как оказывается для потребителя более дорогой по сравнению с ранее применяемой.
Существенно искажает инфляция показатели эффективности производства. Номинально идет рост прибыли и нормы рентабельности, увеличивается производительность труда. Но эффективность эта ложная. Более того, происходит обесценивание основных фондов, а также долгосрочного кредита.
Инфляция стимулирует перераспределение доходов между различными предприятиями, регионами. Кто имеет возможность быстро увеличить цену на свою продукцию, тот получит дополнительную прибыль. Тот, у кого цены более стабильны и контролируемы, у того доходы обесцениваются.
Отсутствие механизмов рыночной конкуренции и демонтаж старой системы хозяйствования открыли шлюзы, по которым рубли потекли во многие сферы народного хозяйства. Сумма денег в обращении не адекватна изменениям в национальном доходе, массе потребительских товаров и услуг. Соответственно инфляция приняла катастрофические масштабы. И хотя товаров хронически не хватает, а спрос постоянно превышает их предложение, в обращение поступает все больше не заработанных денег1.
Наиболее тяжелы социальные последствия инфляции. Они снижают уровень жизни населения, и прежде всего пенсионеров, студентов, служащих, имеющих фиксированные доходы. Увеличение денежных доходов населения не сопровождается соответствующим насыщением потребительского рынка, что усиливает его несбалансированность.
Увеличение товарооборота осуществляется преимущественно за счет роста цен, повышения доли дорогостоящих товаров. При этом лавинообразно возрастает товарный дефицит. В результате инфляция стала проявляться в быстром росте цен, резком снижении покупательной способности рубля, обесценивании денежных вкладов и сбережений. Предложенное увеличение процентных ставок по вкладам не меняет общей отрицательной картины.
Доверие к деньгам по-прежнему падает, население стремится превратить их в реальные ценности, что обостряет дефицит, формирует ажиотажный спрос на самые различные товары.
Рост инфляции приводит к социальной напряженности, усиливает имущественное расслоение граждан из-за перераспределения доходов между различными группами населения. Жизненный уровень отдельных социальных групп растет вне связи с их трудовым вкладом, одновременно относительно и абсолютно ухудшается положение лиц и семей с фиксированными доходами.
В результате нестабильности потребительского рынка возникло устойчивое негативное отношение значительной части населения к проводимым экономическим реформам.
2. Антиинфляционные меры
Для обуздания (сокращения) инфляции требуется квалифицированное воздействие на экономические процессы в их общей совокупности. В первую очередь необходимо обеспечить насыщение рынка товарами, устранить огромный разрыв между предложением товаров, услуг и платежным спросом. Для управления этим процессом нужно располагать данными реальных доходов отдельных групп и слоев населения. При этом следует рассчитывать, как подчеркивается многими авторами, не индекс прейскурантных розничных цен, а показатель действительного изменения стоимости жизни. Он должен отражать динамику всех видов потребительских цен и быть дифференцированным для различных социальных групп населения. Это дает возможность создать механизм контроля над инфляцией, позволит вовремя корректировать величину доходов населения, и прежде всего групп с фиксированными доходами.
Необходимым условием решения этой проблемы является не только признание инфляции как реального факта, но и возможности управления ею через осуществление контроля за ростом цен, установление истинных  размеров инфляции, нейтрализация ее воздействия на уровень доходов и потребления населения. Поэтому критерием эффективности управления процессом инфляции может быть только непрерывный рост реальных доходов всех групп и слоев населения1. С этой точки зрения, пока на рынке не будет достигнуто равновесие, все меры по обузданию инфляции и роста цен не дадут эффекта.
Теоретически возможны и практически осуществимы следующие пути достижения равновесия на рынке, преодоления товарного дефицита. Самый простой — это повышение цен на дефицитные товары до уровня цен равновесия, хотя целесообразнее значительное расширение их производства и импорта. Предстоит ограничить платежеспособный спрос и обусловливающие его доходы в форме наличных, безналичных или кредитных денег.
Генеральный директор объединения “Светлана” г. Ленинграда Г. Хижа считает, что настало время перекрыть все каналы получения доходов, способствующих инфляции, в том числе связанных с исчислением прибыли и дотациями на дешевые товары. По его мнению, при существующей системе дотации не доходят до цели и “пропадают” по пути, за ними нет товаров 1.
В новых условиях хозяйствования целесообразно все расчеты вести только по отгруженной продукции, а складская продукция должна кредитоваться. В этом случае исчисление прибыли необходимо проводить по остаточному принципу. Прибыль следует определять как разницу между суммой всех доходов (поступлений) на счета предприятий в банке и всех расходов, т.е. платежей. Соответственно собственные оборотные средства должны входить в доходы, а запасы товарно-материальных ценностей и товары в пути относятся к расходам. В другом случае инфляционный рост цен расхолаживает кадры хозяйственников, подталкивает их к увеличению прибыли за счет роста цен, не нацеливает на борьбу с бесхозяйственностью.
Формирование рыночных отношений предполагает централизованное управление совокупным спросом, предложением и ценами в нашей экономике. В то же время объем государственного вмешательства должен включать лишь несколько сотен ключевых товаров и услуг. Все остальные товары должны реализовываться по договорным ценам.
Использование роста цен в качестве регулятора соотношения спроса и предложения имеет ограниченные пределы. В конечном итоге следует проводить политику стабилизации и снижения цен. В реальных условиях дефицита идет процесс взвинчивания цен и доходов, что усиливает инфляцию. Поэтому надо постоянно добиваться роста предложения товаров и услуг, улучшения их качества. В решении этой задачи исключительна роль конверсии производства, переключение значительного ряда предприятий оборонной промышленности на насыщение рынка сложной бытовой техникой.
Важными элементами антиинфляционной программы являются финансово-кредитное оздоровление экономики и стабилизация рубля. В этой связи на страницах печати часто обращаются к опыту реформы 1922–1924 гг. Рассмотрим его подробнее.
К 1920 г. экономика страны была на грани катастрофы. Расходы бюджета обеспечивались доходами лишь на 14%. Цены на некоторые товары подскочили по сравнению с 1913 г. чуть ли не в 200 раз, т.е. имела место гиперинфляция. Меры по ее преодолению были разработаны и осуществлены в три этапа.
I этап — выпуск в обращение новых денежных знаков — банковских билетов, получивших название червонцев, которые приравнивались к старой 10-рублевой золотой монете. В результате в обращении находились одновременно две валюты: червонцы (преимущественно в оптовой торговле и расчетах между государственными предприятиями и учреждениями) и все более обесценивающиеся совзнаки (главным образом в розничной торговле и деревенском обороте). Решение о выпуске банковских билетов было принято в октябре 1922 г. Через год удельный вес банковских билетов поднялся до 74% массы денег, находящихся в обращении.
Система параллельного обращения имела положительные и отрицательные стороны. Среди положительных сторон следует отметить, что народное хозяйство получило устойчивую валюту и хозяйственный расчет в экономической жизни стал реальным явлением, укрепилась связь с мировым хозяйством, так как была достигнута конвертируемость рубля.
Среди отрицательных моментов следует выделить расхождение официальных и вольных курсов червонца, что приводило к спекулятивной горячке. Червонец был преимущественно городской валютой, а совзнаки — деревенской, что приводило к сокращению товарного оборота.
На II этапе для успешного проведения денежной реформы государство должно было ликвидировать дефицит в своем бюджете. Ликвидация его шла по трем направлениям: укрепление хозрасчета, изменение отношений госбюджета с организациями и предприятиями, сокращение эмиссии совзнаков как средства покрытия дефицита бюджета. Проводилась энергичная политика экономии средств. Нерентабельные предприятия закрывались и консервировались. На 43% сократилось число служащих в государственных учреждениях. Резко возросла безработица. Число безработных за один 1922 г. увеличилось более чем в четыре раза. Такова была социальная цена денежной реформы.
На III этапе денежной реформы было достигнуто изъятие из обращения совзнаков и выпущены государственные казначейские билеты. Эта акция была проведена в соответствии с декретами ЦИК и СНК СССР от 5 февраля 1924 г. Один казначейский билет обменивался на 50 тыс. совзнаков образца 1923 г.
Денежная реформа привела к кардинальному оздоровлению денежного обращения, была ликвидирована гиперинфляция. Однако начиная со второй половины 20-х годов хозяйственная ситуация стала существенно меняться.
Стремление к быстрым техническим и структурным изменениям реализовывалось административно-командными методами, что немедленно породило новые диспропорции между денежной и товарной массами. Дефицит товаров и обесценивание денег становятся характерными явлениями нашей экономики1.
Опыт борьбы с инфляцией в 1922-1924 гг., современное экономическое положение и практика развитых капиталистических стран говорят о том, что основной предпосылкой для ликвидации излишней денежной массы является оздоровление экономики, создание такого хозяйственного механизма, в котором предприятия действуют на основе самостоятельности и полной материальной ответственности за результаты своей деятельности. Они должны быть заинтересованы производить продукцию с низкими издержками в соответствии с изменяющимся спросом.
Уменьшение денежной массы в обращении можно также обеспечить за счет совершенствования сберегательного дела. Сейчас вклады населения составляют более 360 млрд. руб. и выросли за один 1989 г. почти на 40 млрд. руб. Если увеличить проценты по тем вкладам выплаты по которым наступят через 5-10 лет, то можно также сократить текущий спрос. В  настоящее время повышены процентные ставки по срочным вкладам, выпущены государственные казначейские обязательства под определенные дефицитные товары, продажа которых начнется с 1993 г.
Создание новой системы регулирования денежного обращения связано с реорганизацией отношений между банками. Здесь полезен опыт развитых капиталистических стран в области антиинфляционного регулирования, приспособленного к условиям деятельности полностью самостоятельных производственных единиц. Для этого предлагается создать двухуровневую банковскую систему. Однако сеть государственных специальных, коммерческих, инновационных, кооперативных банков может превратиться в дополнительный источник кредитной инфляции. Чтобы этого не произошло, учреждения банка должны работать на принципах полного хозяйственного расчета и нести экономическую ответственность за результаты своей деятельности. Гибкая процентная политика, стимулирование эффективного использования кредитов должны непосредственно увязываться с индексом цен, темпами инфляции. Нельзя допускать чрезмерной концентрации ресурсов в госбюджете, чтобы не допустить чрезмерных масштабов перераспределения национального дохода.
В конечном итоге необходима антиинфляционная направленность планов на всех уровнях хозяйствования.
В то же время в печати, выступлениях руководителей государственного масштаба  наиболее часто звучит утверждение, что главной причиной развития инфляции является рост заработной платы.
Так ли это? Подробно это проблема рассматривается в статье “Подножка хозрасчету” и последующей дискуссии.
3. ПОДНОЖКА ХОЗРАСЧЕТУ (Производительность и заработная плата)
(“Социалистический труд”, 1989, № 1) (статья автора книги)
В сообщении Госкомстата СССР “О социально-экономическом развитии СССР за девять месяцев 1988 года” многие обратили внимание на соотношение следующих показателей: производительность общественного труда выросла на 5,2% к уровню прошлого года, а фонд заработной платы по народному хозяйству — на 6,4% при увеличении среднемесячной денежной заработной платы рабочих и служащих на 6,7%. Некоторые экономисты тут же забили тревогу. В этом усматривали причину отсутствия денег для выплаты заработной платы, что стало практически повсеместным делом. Еще накануне отмеченного сообщения сказал свое слово и Госбанк СССР. На страницах газеты “Труд” 30 сентября 1988 г. начальник управления денежного обращения Госбанка СССР А.В. Войлуков в интервью “Деньги на зарплату” сообщает: “В прошлом существовал порядок, при котором ежеквартально банковские органы контролировали соотношение роста зарплаты и производительности труда. Если зарплата росла быстрее, то часть средств предприятия замораживалась в банке до исправления положения. В нынешнем году такой поквартальный контроль был отменен. В условиях неотработанного нового хозяйственного механизма это было преждевременно. С нового года такой контроль вводится вновь. Кроме того, по итогам 1988 г. у тех предприятий, где рост зарплаты опережает производительность труда, часть средств будет сразу же заморожена. Положение, надеюсь, выправится”.
Казалось бы, правомерность таких действий настолько очевидна, что их трудно поставить под сомнение, так как за ними стоит очевидная истина: опережение производительности над зарплатой хранит нас от самоедства. И все же… Чем больше вдумываешься в экономический смысл соотношения между этими важнейшими экономическими показателями, тем больше убеждаешься: что-то здесь не так. И приходишь к мысли: а не является ли требование по опережению роста производительности труда над заработной платой на каждом предприятии вне конкретной исторической обстановки необоснованным, догмой, лишенной реального экономического смысла?
Возьмем следующую модель формирования и динамики оптовой цены предприятия, 600 единиц которой в базовом году, к примеру, составляют материальные затраты, 200 единиц — расходы на заработную плату и 200 единиц — прибыль. Такая структура весьма близка к народнохозяйственной структуре не только совокупного общественного продукта, но и большинства отраслей, результатов труда основной массы предприятий. Представим, что в следующем году предприятие получило такой результат: улучшение технологии, экономия затрат до 500 единиц, или на 16,6%. Заработная плата возросла до 250 единиц, отражая повышение качества работы коллектива, рост квалификации его членов. Прибыль осталась на том же уровне. В итоге предприятие в условиях нарастания конкуренции может уменьшить договорную цену на 50 единиц, что явится хорошим “подарком” потребителю и сигналом к снижению затрат для других предприятий.
Предлагаемая нами модель не только экономически возможна, но и исключительно желательна. На ее реализацию направлен и формируемый новый механизм хозяйствования — полный хозяйственный расчет.
Что же произойдет с экономическими показателями предприятия? Численность работников оставим без изменений. (Конечно, могут произойти изменения в их распределении на самом предприятии.) Возрастет эффективность, представленная в норме прибыли или рентабельности. Ведь издержки предприятия, несмотря на рост заработной платы, уменьшились на 50 единиц, и если в первом году норма прибыли равнялась 25%, то в последующем году она поднимается до 27% при той же массе прибыли и снижении оптовой цены. Это уже будет высшим пилотажем в нашей экономике. Эффективность производства возросла, одна из главных экономических целей достигнута. Но не менее важно и следующее. Вклад коллектива в национальный доход также увеличился и стал составлять 450 единиц чистой продукции. Удовлетворен и личный интерес: зарплата каждого работника поднялась на 25%.
“Сплоховал” только показатель производительности труда, исчисленный по существующей методике, когда объем валовой или товарной продукции делится на число занятых работников. Если на предприятии, допустим, осталось, как и прежде, 50 человек, то в расчетах знаменатель неизменен, а числитель уменьшился, следовательно, производительность труда, представленная в выработке продукции на одного работника, снизится. В этом и заключается парадокс: все идет к лучшему, кроме производительности труда. Издержки уменьшаются, эффективность растет, вклад в национальный доход увеличивается, благосостояние поднимается, а производительность падает.
Рассчитаем производительность труда по другой методике. В числитель поставим чистую продукцию. Она возросла на 50 единиц. При таких расчетах производительность труда также вырастет на 12,5%, но все равно будет отставать от роста заработной платы в два раза.
Итак, заработная плата может опережать производительность труда по темпам роста и тем не менее все будут в выигрыше. Так, стоит ли в этом случае впадать в панику, кричать «караул» и апеллировать к соотношению производительности труда и заработной платы, создавая иллюзию экономического порядка и научности?
Можно возразить, что предлагаемая модель нереальна, надуманна и не отражает объективных жизненных процессов. Здесь позволим себе возразить. Предлагаемая модель развития экономики, формирования оптовой цены — это задача, решаемая в процессе перехода на новое качество экономического роста, когда в диалектике количества и качества само по себе количество играет роль главного тормоза, препятствующего повсеместному переходу на ресурсосберегающую технологию. Ведущей стороной являются качественные параметры, наращивание которых и есть общественно необходимое приращение количества потребительского эффекта.
Как мы сами вытравливаем каждый шаг в этом направлении, видно на примере черкасского завода “Строймашина”. Здесь создали новую форму для изготовления строительных панелей, что позволило обеспечить экономию на каждой из них по 600 кг металлопроката. За год сэкономили 380 т металла. Но Госкомцен так ударил по цене, уменьшив ее на 700 руб., что трудовой коллектив не выполнил план по объему производства, а это привело к уменьшению отчислений в фонд экономического стимулирования. Думаю, что это навсегда отбило охоту у коллектива и его руководителей к таким новациям. А ведь сам директор завода считает, что могли бы сберечь металла во много раз больше.
Как все это вяжется с политикой, при которой ресурсосбережение становится одним из решающих факторов и условием эффективного экономического развития? Хорошо известно, что материалоемкость и энергоемкость национального дохода у нас значительно выше, чем в развитых капиталистических странах. По металлу он, например, в 2,4 раза тяжелее, чем в США. Ослепленные жаждой роста цен, предприятия ухудшили работу по ресурсосбережению в 1987 г., а на 1 млн. руб. национального дохода мы стали тратить энергии на 1000 руб. больше.
Погоня в полном смысле за ложной производительностью труда, чтобы выплатить людям заработанное, по-прежнему продолжается на основе тысячу раз клейменого на страницах газет и журналов “вала”. Все остается пока прежним: больше “вал”, выше производительность, только тогда можно поднимать планку заработной платы. Кому же это выгодно, кого мы обманываем?
Административный механизм экстенсивного развития, приведший экономику на грань катастрофы, надевает на себя якобы научные одежды. Забыв о конкретных условиях страны, экономика которой пытается вырваться из тяжелейшего экстенсивного притяжения и выйти на орбиту интенсификации, ей пытаются навязать, вмонтировать, вживить старые механизмы. А ведь они могут сорвать всю программу освоения новых экономических орбит интенсификации, принципиальная особенность которой состоит в том, что последующие затраты труда и средств должны быть более эффективными, чем предыдущие.
Динамика производительности труда, рассчитанная по валовой или товарной продукции, есть буквально экономическая ложь, так как она накручивается на базе повторного счета, материалоемкости. На этом пути и хотят удержать предприятия прокрустовым ложем опережения производительности над заработной платой. Предприятия в этих условиях не заинтересованы в уменьшении расходов ресурсов. Здесь одна из коренных причин, почему так вяло внедряется вторая модель хозяйственного расчета. На ее “технологию” перешло всего лишь около 200 коллективов из 50 тыс. предприятий в промышленности. И процент-то не высчитаешь, а разговоров сколько, агитация какая…
Нет, предприятия не обманешь, они сразу же рассмотрели экономические сети. Новый хозяйственный механизм, с одной стороны, нацеливает на ресурсосбережение, снижение цен, повышение самостоятельности предприятий в распределении хозрасчетного дохода, с другой — в него подбрасываются такие “мелочи”, которые парализуют эти направления, включая задний ход к бесконтрольному, угнетающему экономическую жизнь “валу”.
Немаловажен и такой аспект. Если слепо, педантично следовать отмеченному соотношению, то формируются стимулы скрывать резервы повышения производительности труда, так как, единожды сделав рывок, потом придется соизмерять последующие приросты с новой базой, а значит, искусственно сдерживать заработную плату.
Нельзя не видеть, что появляются дополнительные тормоза для повышения квалификации, выплат за рационализаторские и изобретательские предложения, дивидендов по акциям, так как все это будет нарушать соотношение зарплаты и производительности труда.
Что еще характерно? Оказывается, заработную плату можно поднимать, платить не заработанные деньги, опираясь на это соотношение и норматив фонда зарплаты. Так, увеличив производительность за счет “валовки” и цен, автоматически можно поднимать денежные выплаты вне связи с законом распределения по труду. Сохраняется погоня за дорогими ресурсами, высокими материальными затратами, а также ценами, поднимать которые в условиях расширения договорных отношений становится весьма простым делом.
Куда ни кинь взор, всюду убыток от поклонения “священной корове”: опережающему росту производительности труда по сравнению с заработной платой.
В чем же дело, почему сейчас центральные экономические ведомства за это соотношение? Да замучила ИНФЛЯЦИЯ. Но то ли лекарство предлагается против нее? Внешне — да. Но эффект этот сиюминутен. Ну, придержим деньги раз, другой, третий… В результате будет задержка и с их расходованием, а значит, и поступлением в кассу, банк. В результате платить будет нечем, круг замыкается.
В чем причина ИНФЛЯЦИИ? Ничего оригинального и загадочного здесь нет: в ограниченности ФОНДА ПОТРЕБЛЕНИЯ. Поэтому и заработная плата в темпах своего роста должна сравниваться с развитием фонда потребления.
Это простая и очевидная истина, известная автору вышеупомянутого интервью. О ней он много говорит, но “разворачивает” в предлагаемых мерах так, что акцент делается не на том, чтобы фонд потребления привести в соответствие с заработной платой, а на том, чтобы вновь установить над последней фактически административный контроль.
Да, сейчас принят целый комплекс мер, направленных на развитие производства товаров народного потребления. Всем отраслям розданы задания на уровне госзаказа. Но для большинства предприятий это дополнительная нагрузка, нередко без ресурсов, нужной технической базы, более трудоемкая и зарплатоемкая продукция. В результате все задания потянут показатель производительности труда вниз, а зарплату — вверх. Перед администрацией, трудовым коллективом возникает дилемма. Чем же руководствоваться? Ведь введение соотношения зарплаты и производительности труда фактически “режет” правительственные меры по выпуску товаров народного потребления. Думаю, что так и будет. Чтобы выдержать его, это соотношение, в жертву принесут товары народного потребления или их часть, входящую в наиболее дешевый ассортимент.
Страшно не то, что, по данным социально-экономического развития страны за девять месяцев прошлого года, производительность труда выросла на 5,2%, а фонд заработной платы по народному хозяйству — на 6,4% при росте среднемесячной денежной заработной платы на 6,7%. Допустим, было бы соотношение, наоборот, в пользу производительности труда. Что бы это изменило на рынке товаров народного потребления? Ведь “положительного” сдвига в соответствии можно было бы добиться за счет процессов в группе “А”, что практически непосредственно не повлияет на товарооборот.
А в товарообороте обстановка более чем печальная. Мало того, что его структура не отвечает потребностям и интересам членов общества по ассортименту и качеству, она не отвечает и по многим количественным показателям, прежде всего по группе продовольственных товаров.
Несмотря на то что за девять месяцев прошлого года розничный товарооборот и объем платных услуг увеличились на 22,5 млрд. руб., сохраняется острейший товарный голод. Разница между товарной и денежной массами, находящимися в обращении, составляет 65–80 млрд. руб.
Как-то уменьшить напряжение на этом направлении позволит спланированное на 1989 г. превышение темпов роста группы “Б” в 2,3 раза над группой “А”. Но это исключительно сложная задача, решению которой будет мешать слепое следование опережению роста производительности труда по сравнению с зарплатой.
Громадный дисбаланс между денежной и товарной массой, измеряемый многими десятками миллиардов рублей, — главная причина инфляции, задержек с выплатой заработной платы. Нетрудно представить, что если даже заработная плата в темпах своего роста будет в два-три раза отставать от производительности труда, то практически на покупательском спросе это не отразится.
Сейчас мы пожинаем печальные плоды крупных перекосов в структуре экономики, ее многолетней ориентации на производство средств производства, а не предметов потребления.
Общеизвестно, что можно добывать руду и уголь, выплавлять сталь и делать станки, машины для добычи той же руды, угля, выплавки стали, производить средства производства для производства средств производства. Растет национальный доход? Да, растет. Растет заработная плата? Да, растет. Но при такой ситуации одновременно будет падать и жизненный уровень, так как производство предметов потребления отстает от роста покупательной способности членов общества. Круг вновь замкнулся. Но причем здесь соотношение роста заработной платы и производительности труда? Не хватает-то предметов потребления, чтобы отоварить спрос.
Госбанк же переворачивает проблему с ног на голову. Обвиняется спрос, а причины с невыплатой зарплаты, инфляции видятся односторонне — в соотношении роста заработной платы и производительности труда. Считать эту проблему главной — значит не только ориентировать экономику в ложном направлении экстенсивного развития, но и скрывать ее наиболее глубокие структурные болезни. При этом демонтируются хозрасчетные стимулы и рычаги экономической самостоятельности предприятий, активности трудовых коллективов.
Госбанк направляет свою энергию на ограничение и замораживание заработной платы, забыв, что здесь “главнокомандующий” — все же закон распределения по труду. Да и Закон о государственном предприятии ему не указ. Причем делается в худших административных традициях: бесцеремонно диктуя самим коллективам, как и на что им тратить деньги, берут на себя и право выдавать или не выдавать деньги вообще. Нет ли здесь бесконтрольного самоуправства аппарата, который грозит ЗА…МО…РО…ЗИТЬ, кстати, не свои деньги, забыв, что на дворе экономической жизни уже весна?
Отмеченное интервью А.В. Войлукова высветило довольно ярко еще одну проблему. Как понимает свою роль Госбанк в наращивании объемов и качества предметов потребления? Вышел ли он за рамки традиционных своих подходов, есть ли в его арсенале что-то новое, адекватное новому хозяйственному механизму и способствующее его укреплению? По большому счету таких шагов не видно. Например, разрешили выпускать предприятиям акции. Да, этот шаг оживит нашу экономическую жизнь. А почему бы не выпустить государственные акции и облигации специально под развитие промышленности по производству предметов потребления, не установить гарантии дивиденда, дохода, допустим, в 10-15% годовых? Ставка процента могла бы меняться от величины вклада, характера предприятия, его направленности.
В наше время можно создать исключительно гибкий и понятный каждому человеку механизм взаимовыгодного сотрудничества с населением в сфере финансов, наличных денег. Банки могут выступить авторитетным гарантом при создании производственных кооперативов, оказании услуг населению. Многие хотят заняться живым делом в экономике, сфере обслуживания, но боятся, не знают, не умеют, да и общественное мнение к кооперативам все еще не очень приветливо. А разве не реальна такая картина: на средства от продажи акций строятся небольшие, на 50-70 человек, предприятия по выпуску товаров народного потребления? Эти предприятия передаются самим акционерам, которые образуют кооператив, получая дивиденды и выплачивая их другим владельцам акций.
Копейка рубль бережет. Беречь копейку — это не значит, что надо чахнуть над ней, как Кощей Бессмертный. Рублю надо давать работу, постоянно помогать ему энергично двигаться в сфере обращения, ныряя в живительную сферу производства. А что предлагает Госбанк? Заморозить! Еще Петр I, понятно, не знакомый с политэкономическими премудростями природы денег, сурово карал тех, кто складывал деньги в кубышку.
Таким образом, финорганы и банки должны не только вмешиваться в дела экономики через сферу обращения, зажигая там красный, зеленый или желтый свет, но и быть активными организаторами самого производства. Нелишне здесь поучиться и у капиталистов, в том числе и финансистов, у которых можно найти и для своего социалистического дома немало полезного.

4. ОТКЛИКИ
ЗАРПЛАТА И ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ

В первом и втором номерах журнала опубликованы статьи “Подножка хозрасчету” и “Не подножка, а необходимость”, посвященные проблеме соотношения темпов роста производительности труда и заработной платы. Редакция получила большое количество откликов. Часть из них публикуем в этом номере.

С. ПЕРВУШИН,
д. э. н.

НАУКА И СУДЬБЫ ПЕРЕСТРОЙКИ

В последнее время все чаще раздаются призывы следовать ленинскому совету — разобраться прежде всего в общих, принципиальных, теоретических положениях, чтобы не натыкаться на них при решении частных вопросов. Ход экономической реформы, осуществляемой уже не первый год, дает бесчисленные доказательства правомерности и актуальности этого совета. Реформа, по признанию многих, в том числе и руководящих работников разных рангов, осуществляется не теми темпами, как задумывалось, и не дает пока ожидаемых результатов. О большой неудовлетворенности ходом реформы говорилось на Первом съезде народных депутатов.
Население судит о ходе реформы по пустым полкам магазинов. Известное разочарование сквозит и в высказываниях ученых-экономистов. Так, в одном из своих интервью академик Л.И. Абалкин, в частности, отметил, что при сложившемся кадровом корпусе перестройка вообще немыслима. Нужно, по его мнению, как минимум целое поколение, чтобы накопить культуру быта, культуру человеческого общения, культуру труда, технологическую культуру. И то, если не сидеть сложа руки, а упорно работать в этом направлении.
Сама по себе постановка вопроса о необходимости качественно нового уровня подготовки кадров заслуживает всяческой поддержки, ибо без этого нельзя достичь принципиальных сдвигов в развитии производительных сил. Но условия решения этой задачи вызывают возражения.
Тут уместно напомнить, что в истории нашей страны уже имела место ситуация, когда руководящему ядру партии во главе с В.И. Лениным “советовали” подождать с осуществлением социалистической революции до тех пор, пока общая культура народа не поднимется на должный уровень. Ленинская реакция на такой совет общеизвестна.
Обращаясь к нашим дням, отметим, что если не менять условий производства и характера экономических отношений в городе и деревне, то и последующие поколения кадров не станут лучше. Более того, есть основания ожидать ухудшения отношения к производству и культуре труда, поскольку выйдет из строя незначительная уже и теперь прослойка людей, воспитанных на традициях революционного рабочего класса, в духе пролетарской дисциплины и преданности делу. Видимо, правильнее не откладывать воспитание новых кадров, а решать эту задачу одновременно с реформой экономики, перестраивая по ходу дела и производственную культуру, и хозяйственное мышление, и психологию людей.
Убежден, что высококвалифицированные кадры легче готовить в условиях налаживания хозрасчетной организации производства, а не в обстановке бесхозяйственности. Перестройку экономики и всех общественных отношений придется вести с тем человеческим материалом, который налицо, в трудной обстановке. Как отмечалось на XIX конференции КПСС, “при всех позитивных моментах положение дел в экономике меняется медленно, особенно если судить по конечному результату — уровню жизни народа”. И причины столь резкого расхождения между намечавшимся и достигнутым, конечно, не сводятся к недостаточной подготовленности кадров. Они гораздо глубже.
Одна из причин трагического “невезения” многочисленных за последние 25–30 лет попыток перестроить методы и формы хозяйствования состоит, на наш взгляд, в явной недооценке их исходных, глубинных теоретических основ. Государственная и хозяйственная практика “натыкается” на эти общие вопросы и терпит одну неудачу за другой. Они постигают страну прежде всего потому, что в мерах по улучшению управления и планирования выводы классической экономической теории, проверенные многовековой мировой практикой, либо полностью игнорируются, либо принимаются в расчет в упрощенном, а то и извращенном виде.
Декларируя признание объективного характера экономических законов и категорий, необходимость изменения форм их проявления по мере развития производительных сил, хозяйственная практика сплошь и рядом не считается с их подлинной природой, управленцы действуют в сущности волевым порядком, насилуя или искажая законы. Подобная ситуация типична по многим позициям, и прежде всего в отношении товарно-денежных отношений.
Наше общество допустило непозволительную роскошь, обсуждая в течение десятилетий возможность использования при социализме товарно-денежных, рыночных, хозрасчетных отношений. К настоящему времени они приобрели наконец “права гражданства”, открытого противостояния тут, кажется, нет. Но нет и умения их квалифицированно использовать, причем не только из-за отсутствия опыта. Главная беда в том, что товарно-денежные, хозрасчетные отношения поставлены на практике в такие рамки, при которых от их подлинной природы мало что остается.
Это относится, например, к веками сложившейся закономерности формирования цен, в которых отражается модификация формы стоимости. Она свидетельствует о том, что в условиях широкого разделения труда цены складываются как выражение средневзвешенных затрат и средней по народному хозяйству прибыли.
Среди специалистов советского ценообразования поддерживается принцип, согласно которому цены должны выражать общественно необходимые затраты. В действительности же цены формируются как выражение средних по отрасли затрат плюс отраслевая прибыль. Нередко дифференциация затрат оказывается столь дробной (до 100 ценовых зон в сельском хозяйстве), что цены выражают фактически не общественно необходимые затраты, а индивидуальные. Ясно, что цены, формируемые таким образом, не могут выполнять ни одной из присущих им функций, не могут побуждать к экономии затрат, к техническому прогрессу.
Неверное толкование и волюнтаристский подход к использованию лишает действенности и другие экономические категории. Например, уровень рентабельности определяется не на производстве, а волей финансовых и бухгалтерских служб. Во всяком случае лишь часть прибавочного продукта, создаваемого на предприятии, принимается в расчет при определении уровня его рентабельности, эффективности затрат, вследствие чего этот весьма важный экономический показатель не может выявить подлинной эффективности производства, действительной результативности текущих и единовременных затрат.
При таком “стесненном” положении экономических категорий хозрасчетный механизм, по праву получивший высокий титул “узлового фактора перестройки”, не может оправдать возлагаемых на него надежд, побороть силу инерции затратного, экстенсивного хозяйствования.
За последние десятилетия в директивных документах неоднократно провозглашалась задача резкого изменения воспроизводственной и межотраслевой структуры, перехода к преимущественно интенсивному типу производства и воспроизводства. Но эти вопросы не решаются; плановая и хозяйственная практика по-прежнему исходит из тех же научных постулатов, которые типичны для обоснования экстенсивного типа развития. За них крепко держится хозяйственный аппарат, поскольку только в этом можно найти оправдание безудержному росту накоплений и вовлечению в хозяйственный оборот все новых и новых “порций” экономических ресурсов.
Что же касается научно-технического прогресса, то, несмотря на многие партийные и правительственные постановления, его ускорение не происходило и не происходит. Техническое и технологическое отставание от западных стран все более усиливается. По нашему мнению, одна из причин этого — отсутствие грамотного экономического обоснования технической политики, хотя марксистская экономическая теория располагает тут необходимыми методологическими подходами.
Согласно представлениям К. Маркса, только такую машину есть смысл применять в замену действующей, которая способствует удешевлению товара, а затраты, связанные с ее производством и применением, оказываются меньше суммы заработной платы высвобождаемых с ее помощью работников. По расчетам академика Кошкина, такие затраты на применение новой машины не должны превышать 2,5 тыс. руб. в расчете на год. Между тем в хозяйственной практике эти критерии игнорируются. Теоретики же довольствуются ничего не значащими рассуждениями о “новой” и “новейшей” технике. В лучшем случае рассчитывается, сколько работников можно высвободить за счет применения так называемых новых машин. Но “цена” этого высвобождения оказывается нередко слишком высокой, вложенные средства окупаются очень медленно.
Не в пренебрежении ли к подлинно научным принципам выявления новизны техники заключена причина ухудшения показателей эффективности производства, роста себестоимости продукции и цен?
Субъективистский подход применяется также и при оценке земли, хотя согласно марксистской аграрной теории, нашедшей отражение в разработанном Лениным Законе о социализации земли, в пользу общества должны вноситься рентные платежи. Но по Конституции (Основному закону) СССР земля предоставляется колхозам в вечное и бесплатное пользование. В действительности же крестьяне платят за землю, однако из-за отсутствия четких положений по данному вопросу плата взимается бессистемно. Сегодня это очень мешает развитию арендных отношений и затрудняет тем самым решение продовольственной проблемы.
Не станем продолжать перечень направлений деятельности, безуспешность которых предопределяется игнорированием исходных теоретических положений или непоследовательностью в их применении и сдерживает перестройку хозяйственного механизма. Перейдем к предметному рассмотрению проблемы, в которой перекрещиваются многие аспекты экономической политики и допускается особенно много искажений. Речь идет о росте производительности труда.
Взяв за основу совершенно верное марксистско-ленинское положение о том, что повышение производительности труда есть самое важное, самое главное для победы нового общественного строя, плановая и хозяйственная практика, немало ученых-экономистов извратили суть самого понятия “производительность труда” и ее роста.
Согласно марксистско-ленинской теории рост производительности труда, как известно, означает экономию совокупных затрат, т.е. затрат живого и прошлого труда. Он выражает повышение эффективности как труда непосредственно занятых на производстве, так и ранее вложенного, опредмеченного в средствах производства. При таких условиях рост производительности труда ведет к снижению стоимости и цены единицы производимого продукта, к повышению эффективности производства. Напомним классическую формулировку: “Повышение производительности труда заключается именно в том, что доля живого труда уменьшается, а доля прошлого труда увеличивается, но увеличивается так, что общая сумма труда, заключающаяся в товаре, уменьшается; что, следовательно, количество живого труда уменьшается больше, чем увеличивается количество прошлого труда”1.
Существует сформулированный Марксом и никем не опровергнутый закон, согласно которому величина стоимости товара прямо пропорциональна количеству затраченного общественно необходимого труда и обратно пропорциональна производительной силе труда. Из этого следует, что чем выше производительность труда, тем ниже величина стоимости единицы произведенного продукта. Снижение стоимости товара — самый строгий, объективный и важный критерий роста производительности труда. Вот почему на заявление легального марксиста М.И. Туган-Барановского, усомнившегося в истинности этого критерия, В.И. Ленин отозвался саркастической фразой: “…Повышение производительности труда без уменьшения стоимости продукта: абсурд, если только взять это как общее явление”2.
Но для советской экономики это абсурдное положение стало нормой в последние десятилетия. Как известно, в статистических сводках регулярно сообщается о росте производительности труда и одновременно о росте себестоимости и цен производимой продукции. Так, за 1970–1985 гг. среднегодовая производительность труда в сельском хозяйстве возросла на 38% в сравнении с 1966–1970 гг. За этот же период себестоимость различных видов сельскохозяйственных продуктов возросла в 2–3 раза. Приблизительно такая же динамика наблюдается и в промышленности. Из чего следует, что экономия на зарплате в расчете на единицу изделий (рост производительности живого труда) достигается ценою многократного увеличения затрат прошлого труда. Тем не менее в плановой и хозяйственной практике при определении производительности труда продолжают учитывать только изменения затрат живого, непосредственно приложенного труда, доля которого в общей их структуре по промышленности составляет менее 15% (немного больше в сельском хозяйстве) и постоянно уменьшается.
Нетрудно понять, что такое “повышение” производительности труда не может сколько-нибудь заметно прибавить вещественного и стоимостного богатства, не может выступать решающим фактором интенсификации производства, как в этом уверяют нас Госкомстат СССР и некоторые ученые-экономисты. Напротив, подобный рост производительности труда загоняет экономику в тупик, поскольку каждый процент прироста производительности труда сопровождается двух-трехкратным перерасходом средств производства, т.е. ранее вложенного труда. В такой динамике, на наш взгляд, заключается одна из главных причин инфляционных процессов и бюджетного дефицита.
Василий Парфенов, выступая в газете “Правда”, изображает инфляционный процесс в нашей стране как нечто неожиданное (и статья-то называется “Нежданная гостья”). На самом деле эта “гостья” переступила порог народного хозяйства давно: с тех пор, как экономия живого труда стала выдаваться статистическими органами за совокупную экономию затрат и рассматриваться как главный фактор экономического роста.
На этот “усеченный” показатель возлагается непомерная нагрузка. С его помощью не одно десятилетие пытаются решить коренные социально-экономические проблемы: преодолеть дефицит трудовых ресурсов и разбалансированность между денежными доходами населения и их товарным покрытием, найти способ определять эффективность машин и оценивать эффективность производства. Не приходится удивляться, что ни одна из них не получает удовлетворительного решения. Более того, односторонняя ставка только на экономию живого труда усугубляет трудности в решении этих проблем. Покажем это предметно.
Повышая производительность живого труда, общество рассчитывает на сокращение потребности в рабочей силе. Но этого, как правило, не происходит, так как всякое уменьшение затрат живого труда на завершающих стадиях производства сопровождается их увеличением в производстве средств производства. Этот феномен объясняется К. Марксом весьма популярно: “…Если… с первого же взгляда ясно, что крупная промышленность, овладев для процесса производства колоссальными средствами природы и естествознанием, должна была чрезвычайно повысить производительность труда, то далеко не так ясно, не покупается ли это повышение производительной силы увеличением затраты труда в другом месте”1.
О том, что затраты в “другом месте” действительно растут, свидетельствует практика последних 20 лет. Если в восьмой пятилетке каждый пункт прироста производительности живого труда обходился обществу в один пункт прироста фондовооруженности, то в дальнейшем это соотношение ухудшилось в 2–3 раза. Так, в десятой пятилетке при росте производительности труда на 3,2% фондовооруженность увеличилась на 6,3%. Производительность труда в АПК за 1980–1986 гг. возросла на 19%, а фондовооруженность — на 42%. В 1985 г. производительность труда в промышленности составила 182% к уровню 1970 г., ее основные производственные фонды — 300%.
При ориентации на такие показатели роста производительности труда, которые берут в расчет только затраты живого труда, себестоимость продукции обычно растет, что неблагоприятно сказывается на динамике чистого дохода предприятий, отраслей и народного хозяйства в целом. Ставка на экономию живого труда ценой перерасхода прошлого подрывает основы хозрасчетных методов управления и планирования. Это особенно наглядно проявляется при попытках регулирования темпов роста заработной платы в зависимости от темпов роста производительности труда. В этой связи нам представляется совершенно правильным утверждение профессора В. Томашкевича, что такой способ регулирования доходов населения и их товарного покрытия означает “подножку хозрасчету”2.
Использование подобного механизма в хозяйственной практике может быть еще терпимо при первой модели хозрасчета, но явно противоречит решению задачи перехода на вторую модель, ибо при его применении доходы коллективов предприятий, из которых формируется фонд оплаты труда, как правило, снижаются. Подобный механизм тормозит и рост доходов народного хозяйства. При действующей системе измерения производительности труда нельзя рассчитывать на то, чтобы нормализовать баланс денежных доходов населения и товарного покрытия еще и потому, что товары и услуги производятся в ограниченном круге отраслей, тогда как денежные доходы трудящихся растут и во всех других отраслях народного хозяйства. Многие отрасли, отличающиеся высоким уровнем оплаты труда, либо вообще не производят материальных и духовных благ, способных противостоять денежным доходам населения непосредственно, либо выпуск их продукции сказывается на удовлетворении населения товарами и услугами только через весьма продолжительный период времени.
Так, строительство многих крупных производственных объектов продолжается 10–15 лет, в течение которых расходуются немалые средства на оплату труда, затрачивается много материальных ценностей, но не производится ни средств производства, ни предметов потребления. Поскольку число таких объектов из года в год держится на уровне до 70%, то только за счет этого существенно снижается эффект принятого метода регулирования фонда зарплаты и товарных фондов. Отраслей, в которых рост фонда оплаты труда происходит без соответствующего увеличения товарных ресурсов в стране, гораздо больше, чем тех, где ему противостоит выпуск товаров и услуг1.
Все это позволяет утверждать, что попытки планово-финансовых органов с помощью регулирования соотношения роста производительности живого труда и роста заработной платы сбалансировать рост денежных доходов и товаров и услуг — очередной просчет.
И просчет не только в решении проблемы непосредственно преодоления дисбаланса между денежными доходами населения и их товарным покрытием. Подобное регулирование крайне затрудняет развитие новых методов хозяйствования. При существующем методе учета производительности труда нельзя реализовать принцип справедливости при распределении доходов между предприятиями разных отраслей, типов производства и структур.
В условиях когда значительная часть прироста производительности труда обеспечивается за счет прошлого труда и не является заслугой каждого данного коллектива, методика планирования и отчетности дает основание приписывать ему все достигнутое. Конечно, это никак не может содействовать экономии живого и прошлого труда, а, напротив, поощряет неэкономичные затраты, особенно труда прошлого. Проблема эта не раз поднималась в экономической литературе, но до сих пор остается нерешенной.
И в плановой, и в хозяйственной практике, так же как и во многих научных и популярных публикациях, экономия живого труда расценивается как один из главных факторов интенсификации производства. На деле же он не является таковым, поскольку прирост производительности труда достигается ценой более быстрых темпов роста основных производственных фондов, расширения производственного аппарата, т.е. факторов экстенсивных. Например, в одиннадцатой пятилетке производительность общественного труда, или выработка на одного занятого в народном хозяйстве, возросла на 16%, а основные производственные фонды во всех его отраслях — на 37%.
Приблизительно таким же образом изменяются эти показатели и в двенадцатой пятилетке. Это опережение проявляется особенно ощутимо, если перейти к абсолютным стоимостным показателям. Неблагоприятное соотношение имеет место между ростом национального дохода и приростом производственного аппарата. Так, за 1980–1985 гг. национальный доход возрос на 19%, а основные производственные фонды всех отраслей народного хозяйства — на 37%. Не достигнуто опережение роста национального дохода относительно роста производственного аппарата и в годы двенадцатой пятилетки.
Ясно, что подобная динамика не соответствует задаче интенсификации производства. Она может быть выполнена лишь в том случае, если прирост конечного продукта (национального дохода) достигается не за счет “расширения поля производства” (массы производственных фондов или аппарата), а за счет применения более эффективных средств труда, рационализации самого труда и его организации.
Разумеется, из предпринятого анализа и критики неадекватного применения в планировании показателей, характеризующих соотношение роста производительности труда и заработной платы, отнюдь не следует делать вывод о безразличии общества к динамике производительности живого труда. Например, показатель экономии живого труда правомерен и необходим, если речь идет о выявлении эффективности использования занятых в отраслях материального производства, тем более что тут имеются большие резервы улучшения использования трудовых ресурсов. В пользу такой необходимости свидетельствуют сопоставления по производительности труда с развитыми капиталистическими странами. Заметим, кстати, что в нашей стране вообще весьма высок удельный вес занятых в материальном производстве, особенно в сельском хозяйстве.
В отдельных производствах, характеризующихся высоким удельным весом немеханизированного, ручного труда, его экономия (и соответствующая экономия фонда заработной платы) достигается за счет применения средств малой механизации точно так же, как и в механизированных производствах, где экономия живого труда достигается без дополнительных затрат на фондовооруженность, за счет более полного использования наличного оборудования и рабочей силы. В этих сферах экономия на фонде заработной платы может служить обобщающим показателем роста экономической эффективности производства. Речь идет о таких вариантах, когда за счет значительной экономии на заработной плате перекрываются затраты на его вооруженность, при этом снижаются совокупные затраты на единицу готового продукта.
Поскольку в первые годы социалистического строительства ручной труд и фонд оплаты труда занимали высокий удельный вес в структуре совокупных затрат, то рассматриваемая выше ситуация была типична для большинства производств. Благодаря этому сложившаяся практика измерения производительности труда как соотношения производственных результатов — валовой или товарной продукции и численности работающих — выполняла роль обобщающего показателя экономии совокупных затрат. По мере повышения степени индустриализации страны, роста фондооснащенности производства доля фонда оплаты труда в структуре затрат резко снизилась, сократившись в отдельных отраслях и производствах до 2–3%. В силу этого показатель роста производительности живого труда в форме экономии фонда заработной платы уже не может выполнять той роли, которую он выполнял на начальных этапах экономического развития страны.
В силу традиций в плановой и статистической практике этим показателем пользуются как обобщающим и по настоящее время. Более того, производительность труда, исчисляемая путем соотнесения валовой или товарной продукции (в отраслях) и национального дохода (в масштабе народного хозяйства) с численностью занятых в производстве, рассматривается как главный фактор экономического роста. В статистических сводках, как правило, отмечают, что большая часть прироста национального дохода (а в последние годы весь прирост национального дохода) обеспечивается за счет роста производительности труда.
При анализе причин упорного нежелания отказаться от устаревших, не соответствующих интересам дела приемов исчисления и использования показателя производительности труда прежде всего приходит мысль о том, что многие искренне заблуждаются относительно выводов, вытекающих и из трудовой теории стоимости. Так, ряд работников плановых и статистических органов подобно лассальянцам склонны приписывать исключительную роль живому труду в создании богатства и недооценивают роль других факторов производства.
К. Маркс решительно выступал против подобных упрощений. В полемике с авторами социал-демократической Готской программы он показал, что труд не есть  всякого богатства и всякой культуры, как утверждали авторы программы. Природа, подчеркивал он, — в такой же мере источник потребительных стоимостей, вещественного богатства, как и труд, который сам есть лишь одно из проявлений сил природы. Далее К. Маркс разъясняет, что всякое утверждение о решающей роли труда верно лишь постольку, поскольку оно подразумевает наличие предметов и орудий труда, без которых немыслимо производство.
Из марксистско-ленинской трудовой теории стоимости следует категорический вывод: вооруженный труд создает в единицу времени большую стоимость, чем невооруженный. Маркс показал также относительность и абстрактность деления труда на живой и прошлый, подчеркнув закономерность того, что по мере развития машинного производства роль прошлого труда неизменно возрастает. “Вместе с системой машин — и основанной на ней механической фабрикой — господство прошлого труда над живым становится не только социальной истиной, выраженной в отношении между капиталистом и рабочим, но и, так сказать, технологической истиной”1.
Такой вывод логически обусловливает необходимость при исчислении эффективности труда учитывать затраты не только живого, непосредственно приложенного труда, но и труда прошлого, опредмеченного в средствах производства. Значит, и экономить надо и тот, и другой виды труда.
Применительно к социализму уяснение этой истины особенно актуально. Если при капитализме непосредственным побудительным мотивом роста производительности труда является экономия оплачиваемой его части, то социалистическое общество заинтересовано в экономии всего труда, в том числе и неоплаченной его части, которая в натуральной форме в большей своей массе выступает в виде общественных средств производства. Актуальность такого подхода в еще большей мере предопределяется практически тем, что каждый процент средств, сэкономленных на материалах или основных фондах, во много раз весомее соответствующей доли, сэкономленной на фонде заработной платы.
Ревнители чистоты марксистско-ленинской теории трудовой стоимости выдвигают против подобного подхода возражение, будто в нем заключена уступка так называемой теории трех факторов, наделяющей землю и капитал способностью производить стоимость и прибавочную стоимость. Мы уже имели случай показать необоснованность такого положения2.
Здесь же отметим лишь тот парадокс, что оппоненты сами оказались в пикантном положении, сбившись на позицию тех, кто упрекал Маркса за противоречие между первым и третьим томами “Капитала”, поскольку в первом томе он категорически утверждал исключительную роль труда в создании стоимости, а в третьем при определении эффективности производства принимал в расчет и землю, и капитал. Этот их упрек мог возникнуть из-за элементарного незнания того, что в первом томе Маркс вскрывал внутреннюю сущность экономических явлений, а в третьем — реальную форму их проявления. При выявлении эффективности и оценке рентабельности нельзя, очевидно, абстрагироваться от состояния и качества природных ресурсов, стоимости и производительности машин, при использовании которых достигнут тот или иной результат.
Какие же выводы следуют из предпринятого анализа для выработки более приемлемых методов измерения производительности труда и практических мер по экономии совокупных затрат? В тех отраслях и производствах, где в себестоимости продукции сохраняется высокая доля живого труда, его экономия может успешно выступать в качестве показателя экономии затрат вообще. Но в большинстве отраслей и производств доля живого труда (фонд зарплаты) в структуре затрат невелика. Здесь неизбежен переход к исчислению производительности труда с учетом затрат не только живого, но и овеществленного труда.
Механизированный труд является более производительным как вследствие более высокой его технической вооруженности, так и в связи с более высокой квалификацией работников. По сравнению с немеханизированным он создает в единицу времени не только больше продукта, но и большую стоимость. Значит, при измерении производительности труда необходимо сопоставлять полученный результат (валовой продукт или национальный доход) не только с численностью работников, принимавших участие в его производстве, но и со стоимостью основных производственных фондов и материальных оборотных средств, причастных к его созданию. Эта идея уже давно пробивает себе дорогу, но пока еще не получила признания ни в планировании, ни в статистическом учете.
Методы измерения производительности труда обсуждаются в нашей стране не первое десятилетие. Особенно много в этой области сделано академиком С.Г. Струмилиным. В его работах1 убедительно показывается, что советская статистика измеряет производительность труда “не по Марксу”, а именно делит количество созданного продукта не на количество израсходованного прошлого и живого труда (  P  )
                t1+t2  , а только на затраты живого труда (  P  ).
                t
Использование такой упрощенной формулы, по его расчетам, сильно преувеличивает не только уровень, но и темпы реального роста производительности труда (приблизительно в 1,5 раза).
Этой проблеме уделено внимание и в Отчетном докладе ЦК КПСС XXIV съезду партии, в котором высказано предложение измерять производительность труда путем сопоставления результатов производства (конечного продукта, национального дохода) с совокупными затратами — текущими и единовременными. Однако такой подход не находит применения на практике из-за якобы непреодолимых методических трудностей и отсутствия необходимых исходных данных.
Но даже если трудности такого измерения действительно пока непреодолимы, есть прямой резон ограничиваться измерением производительности живого труда путем сопоставления конечного продукта (национального дохода) с численностью занятых в материальном производстве. Однако тут нужна обязательная или категоричная оговорка, что получаемый таким образом показатель можно использовать исключительно для выявления эффективного живого труда, не придавая ему значения обобщающего показателя эффективности производства, решающего фактора экономического роста.
Показатель же роста производительности труда может быть выражением экономического прогресса только в тех случаях, когда он достигается не ценой перерасхода прошлого труда, а за счет более полного использования рабочего времени на производстве, интенсификации труда, а также применения такой техники, технологии и организации производства, при которых экономия живого труда перекрывает затраты на его оснащение. И надо решительно отказаться от десятилетиями господствовавшей практики, когда всякое увеличение машинной техники и фондооснащенности почитается благом.
Усиление внимания к замене ручного труда машинным, конечно же, не означает, что эта задача должна решаться ценой любых затрат. Напротив, в обществе, обладающем избытком рабочей силы, применение машин целесообразно лишь при условии, если оно дает сокращение совокупных затрат на единицу готового продукта (разумеется, исключение составляют особо вредные и опасные для здоровья человека производственные процессы, где замена ручного труда машинным оправданна при любых затратах)1.
Непригодность показателя производительности живого труда как выражения совокупной экономии затрат, конечно, не означает, что можно пренебречь им вообще. Как уже показано, он должен служить делу экономии рабочей силы. В какой-то мере он помогает управлять процессами, связанными с преодолением дисбаланса между денежными доходами населения и их товарным покрытием.
В мировой практике пользуются подобным приемом, но при более решительном изменении этих пропорций. Например, в Японии соотношение между приростом производительности труда и ростом зарплаты различается на несколько порядков. Так, при повышении производительности труда на 8% прибавка зарплаты составила 0,2%.
Достичь такого соотношения можно путем как замораживания зарплаты, так и увеличения выработки, т.е. относительно более быстрых темпов роста производительности живого труда. Конечно, при сложившихся условиях предпочтителен второй вариант. Но наибольшего народнохозяйственного эффекта можно достичь, осуществляя более энергичные меры по экономии прошлого труда, особенно снижая материалоемкость продукта.

СООБЩА ИСКАТЬ И НАХОДИТЬ (письма читателей)

Статьи, посвященные серьезным вопросам, всегда вызывают неоднозначное к ним отношение, что вполне объяснимо. И разговор, поднятый В. Томашкевичем и В. Колосовым, действительно следует продолжить, так как проблема заслуживает этого.
Думаем, надо начать с неудачной, на наш взгляд, концовки статьи В. Колосова о том, что “… не нужно акцентировать внимание на противоречиях и проблемах, а сообща искать и находить пути их решения”. Но автору должно быть хорошо известно, что именно изучение противоречий является основой выработки способов и приемов их преодоления. При недостаточном внимании к ним, их лакировке невозможно найти эффективные пути и формы их разрешения. Примеров этому из истории развития социалистической экономики немало.
В. КУЛИГИН, С. ОСИПОВ,
доценты Хабаровского института
 народного хозяйства

С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПРАКТИКИ

Опираясь на опыт нашего объединения (8 самостоятельных предприятий), а также ряда других объединений и предприятий, получающих у нас консультации по линии общества “Знание”, посмотрим, к чему на практике ведет контроль за нормативным соотношением роста зарплаты и производительности труда.
Прежде всего отметим, что речь не идет о предприятиях, работающих по второй модели или применяющих показатель чистой продукции. К сожалению, таких меньшинство (и методология контроля для них не вызывает особых замечаний). Большинство же предприятий использует все тот же сотни (а скорее тысячу) раз раскритикованный показатель товарной продукции. Им и присущи следующие “плюсы” этого контроля. Стало еще выгоднее выпускать дорогостоящую продукцию. Это, отмечает В. Томашкевич, ощущает каждый из нас и как производственник, и как потребитель. Вся работа по первой модели нацелена прежде всего на “вал”, а по второй — на доход. Интересы трудящихся, государства стоят на втором месте.
С. СИДНЕВ,
инженер по организации труда и заработной платы
ПО “Днепр” ДОСААФ УССР
АКСИОМА ИЛИ ДОГМА?

В своей статье д-р экон. наук В. Томашкевич поставил очень важный вопрос: не является ли требование по опережению роста производительности труда над заработной платой на каждом предприятии вне конкретной исторической обстановки необоснованным? В ответ на эту публикацию появилась статья члена коллегии Госкомтруда СССР В. Колосова, где он называет это требование аксиомой, а позицию В. Томашкевича — потребительским взглядом на проблему.
Но давайте задумаемся вот над чем. Аксиомой мы называем утверждение, которое принимаем без доказательств. Но без доказательств принимаются, например, верующими религиозные догмы. Чем же одно отличается от другого? Аксиома — это тот предел углубления знания о предмете, до которого дошла наука в данный период ее развития. Догмат — это искусственно поставленный предел по углублению знания о предмете. По сути табу, запрещающее исследовать основные вероучения, так как при исследовании оно рассыпается.
Так что же представляет собой утверждение о том, что рост производительности труда должен опережать рост заработной платы — аксиому или догму? Иными словами, позволяет ли современный уровень развития экономической науки проверить правильность этого утверждения? По-видимому, да.
Что сделал В. Томашкевич? Он попытался на одной из конкретных ситуаций проверить истинность данного утверждения. В результате обнаружилось, что предприятие даже без увеличения производительности труда имеет возможность увеличить заработную плату своим работникам, используя на эти цели экономию, полученную от снижения расходов на материальные ресурсы. Но обнаружились два препятствия. Во-первых, предприятию установлен норматив, не позволяющий повышать заработную плату, если не выросла производительность труда. То есть оно лишено возможности поощрить усилия коллектива по снижению материалоемкости. Во-вторых, при экономии материальных ресурсов снижается и производительность труда, хотя количество выпускаемой продукции остается прежним. В результате предприятие, уменьшившее материалоемкость продукции, не только не поощряется, а еще и наказывается, так как заработная плата связана с производительностью труда.
Его оппонент В. Колосов указывает на то, что у предприятий есть различные способы получения дополнительной прибыли без увеличения выпуска продукции. И если разрешить им за счет этой прибыли повышать зарплату, то чем же отоваривать последнюю? Ведь продукции-то предприятия выпустили столько же. Иными словами, то, что кажется возможным на уровне предприятия, оказывается совершенно недопустимым в рамках всего народного хозяйства.
Что же получается? И так плохо, и этак нехорошо. Регулируем заработную плату — подрывается заинтересованность коллективов в экономии материальных ресурсов, поддерживается затратный экономический механизм. Заинтересовываем коллективы в снижении материалоемкости — подрывается сбалансированность рынка. Безвыходное положение?
Нет, тупик отсутствует. Просто представитель ведомства “забыл”, что кроме конечной продукции предприятие в этом случае высвобождает для рынка еще и сэкономленные материалы.
Резюмируя, прихожу к выводу, что, пока наш государственный аппарат вместо использования экономической заинтересованности, вместо сочетания интересов работника, коллектива и государства будет лишь “резать” заработную плату, прибегая к стимулированию кнутом, из состояния экономического застоя нам не выйти. Отмена требования опережения роста производительности труда по отношению к заработной плате является одним из необходимейших условий преодоления негативных тенденций нашего экономического развития. Чтобы придать динамизм экономическому росту, надо прежде всего избавиться от этого тормоза.
В. ДЕКТЕРЕВ,
старший социолог
НПО “Наука”

Строки из писем
Прочитав статью д-ра экон. наук В. Томашкевича “Подножка хозрасчету”, хочу сказать несколько слов в защиту опережения роста производительности труда над ростом заработной платы.
Возьмем предложенный автором статьи пример структуры оптовой цены предприятия: 600 единиц — материальные затраты, по 200 единиц — заработная плата и прибыль. В следующем году материальные затраты снизились и составили 500 единиц, заработная плата же возросла до 250 единиц, масса прибыли не изменилась.
Во-первых, трудно представить, что в результате улучшения технологии можно уменьшить материальные затраты на 16,6%, нормы расхода этого не предусматривают.
Во-вторых, рост заработной платы в 50 единиц на то же количество продукции вряд ли можно приветствовать. А с ростом квалификации работников и, следовательно, повышением качества их работы, я думаю, должно расти качество выпускаемой продукции или сокращаться численность исполнителей. В противном случае заработная плата будет необоснованно расти, а товарная масса — оставаться на прежнем уровне. Купить-то будет на что, но нечего (это и наблюдается сейчас).
Существующие методики определения производительности труда, конечно же, безнадежно устарели, да и вряд ли они когда-нибудь были совершенны. Иначе чем объяснить стремление предприятий к выпуску материалоемкой и дорогостоящей продукции? По-моему, планировать ее выпуск нужно в натуральном исчислении, тогда исчезнет заинтересованность предприятий в повышении цен.
Н. КУРЯЕВ,
экономист
(Новосибирск)

Не оспоришь истину — производительность общественного труда должна опережать среднюю заработную плату. Но справедливо ли требовать введения нормативного соотношения на предприятиях? Мы считаем, что нет, и согласны с В. Томашкевичем, который в статье “Подножка хозрасчету”, на наш взгляд, своевременно ставит вопрос о правомерности планирования предприятиям соотношения этих показателей и его контроля.
Оно лишено реального экономического смысла из-за ложного понятия сути показателя. Как не ухищряйся в способе определения соотношения, как не подгоняй точку отсчета, на практике контроль сводится к определению соответствия между ростом объема производства и ростом ФЗП. Выработка продукции на одного работающего, по которой на предприятиях оценивается производительность труда, при расчете этого соотношения не учитывается. Отсюда вывод: добивайся опережающего роста объема валовой (товарной, нормативно-чистой) продукции, увеличения материало-, энерго-, трудо-, фондоемкости производства и продукции — другого решения задачи нет. Если эти действия положены в основу хозяйственной деятельности, то результат будет положительным — мнимое соотношение будет обеспечено. Так, спрашивается, неужели экономическая реформа проводится только с целью в очередной раз подстегнуть всеми заклейменный “вал”, а требование к снижению затрат — очередная кампания?!
А. ЕВТУШЕНКО,
заместитель генерального директора
по труду и заработной плате ПО
“Харьковский моторостроительный завод
“Серп и молот”
В. КОТОВ,
заместитель начальника
планового отдела

В третьем номере журнала за 1989 г. В. Смирнов в статье “Первый шаг сделан, надо идти дальше” пишет: “Считаем, что нормативное соотношение между темпами роста производительности труда и заработной платы полностью лишает вторую модель хозрасчета ее преимуществ”.
Вопрос этот — очень важный. К нему обращались и В. Томашкевич в статье “Подножка хозрасчету”, и В. Колосов в статье “Не подножка, а необходимость”, а также многие другие авторы.
Но как его решить? Ведь в условиях жесткого нормативного соотношения внедрять в структурных подразделениях завода вторую, третью модели хозрасчета и арендные формы (и в этом В. Смирнов прав!) — значит заведомо лишать их своих преимуществ.
Некоторые хозяйственники пытаются обойти это препятствие, создавая кооперативы, но вряд ли это универсальный рецепт для всех.
В. КУГУШЕВ,
председатель совета бригадиров
С. ЧЕРНАВСКИЙ,
начальник ББФОТ отдела
НОТ и УП
(Горловский машиностроительный
завод им. С.М. Кирова, Донецкая область)




Точки зрения
А.М. Матлин, профессор: “С самых высоких трибун нас пытаются убедить, что после 1985 г. резко ускорился рост денежных доходов населения. На самом же деле фонд оплаты труда работников материального производства в 1981-1985 гг. возрос почти на 40 млрд. руб., а в 1986-1988 гг. снизился на 6 млрд. руб.”. Далее он пишет, что нам объясняют, будто дефицит товаров и услуг усилился за счет выплаты “незаработанных” денег. “На самом же деле доля фонда оплаты труда в созданном валовом национальном продукте и национальном доходе постоянно уменьшается…. За счет этого в 1988 г. трудящимся, занятым в материальном производстве, недоплатили 29,9 млрд. руб. по сравнению с нормой стоимости прибавочного продукта 1985 г. и 48,8 млрд. руб. по сравнению с нормой 1980 г. Незаработанные деньги и неотоваренные деньги — это далеко не одно и то же” (Диалог. 1990. № 3).
Р. Яковлев: “Многоукладной по формам социалистической собственности, все более углубляющимися рыночными отношениями, социальной ориентации на возрастание потребности людей в наибольшей степени отвечает представление о заработной плате как об объективно требуемом для воспроизводства рабочей силы и эффективного функционирования производства объема жизненных средств. Работник получает их в обмен на свой труд, они должны соответствовать достигнутому уровню развития производительных сил общества и исторически сложившемуся набору потребительных благ и услуг, необходимых работнику и членам его семьи. При этом заработная плата возрастает пропорционально повышению эффективности труда работника как непосредственного производителя, а также как сохозяина средств производства. Это объективная основа связи заработной платы с результатами хозяйственной деятельности. Важно иметь в виду, что закону распределения по труду соответствует только рост заработной платы, достигнутый за счет реального снижения издержек производства и повышения качества продукции. Необходимость связи заработной платы работника при социализме с результатами хозяйственной деятельности в условиях рыночной экономики ни в коей мере не означает подмены закона распределения по труду законом распределения по стоимостным результатам” (Плановое хозяйство. 1990. № 9. С. 73).
В. Березкин, С. Шилов: “Минимальный потребительский бюджет является синтетическим показателем, он аккумулирует основные характеристики уровня жизни населения и определяет ту величину доходов, которая позволяет удовлетворять потребности в питании  на уровне физиологических минимальных норм, возмещающих энергетические затраты организма и достаточных для жизнедеятельности взрослого человека, роста и развития детей, сохранения здоровья в пожилом возрасте. Доходы должны также обеспечивать удовлетворение минимальных потребностей в предметах одежды, обуви, хозяйственных вещах, предметах санитарии и гигиены, культурных потребностей, возможность оплаты жилищно-коммунальных услуг и транспорта. Иными словами, минимальный потребительский бюджет — это комплексный показатель, выражающий в денежной и натуральной форме тот уровень потребления, который обеспечивает воспроизводство рабочей силы, удовлетворение в минимально допустимых размерах основных физиологических и социальных потребностей за счет индивидуальных доходов населения. Величина такого бюджета объективно обусловлена, с одной стороны, уровнем развития материального производства, а с другой — условиями жизнедеятельности человека” (Плановое хозяйство. 1990. № 9. С. 79).
Н. Римашевская: “Европейская экономическая комиссия ООН относит к беднейшим слоям населения тех, у кого среднедушевой доход составляет 2/3 дохода по стране. У нас он сейчас равен примерно 150 руб. И если пользоваться критериями, принятыми в других странах, то за “чертой бедности” находятся семьи со среднедушевым доходом ниже 100 руб. А это 28,3% населения. И у самого “порога бедности” стоят еще 17,6% семей с доходом от 100 до 125 руб.” (Аргументы и факты. 1990. № 14. С. 2).
Б. Кошкин, А. Смыслов, главные специалисты Госкомтруда СССР:
“Принятая практика жесткого регулирования заработной платы органически не вписывается в механизм новых отношений. Давно не секрет — мы получаем отнюдь не столько, сколько зарабатываем. Однако даже в том случае, когда предприятие готово раскошелиться для своих рабочих или служащих, повысить оплату труда удается весьма редко. Давят заниженные тарифы, пресловутые “вилки”, неповоротливая система премиальных.
Мы считаем, что любой завод, контора, совхоз должны получить максимальную самостоятельность в вопросах оплаты труда. Материальное вознаграждение отдельных работников будет зависеть от результатов всего коллектива. Какой будет роль государства?
— Оно на основе единой тарифной системы регламентирует размеры заработной платы для всех работников, занятых в госсекторе, а также привлеченных по найму на предприятия и организации других форм собственности. При этом, безусловно, надо учитывать особенности природно-климатических зон, различия в условиях труда и пр.
Предполагается, что размер минимальной заработной платы будет примерно в два раза выше нынешнего — где-то около 150 руб.” (Правительственный вестник. 1990. № 26. С. 8).
А. Кунин, В. Ларионов: “Соотношение производительности труда и его оплаты является одной из самых важных пропорций социалистического воспроизводства. Неблагоприятная динамика, характеризующая указанное соотношение за последние десятилетия, привела к серьезному нарушению этой пропорции со всеми вытекающими отсюда последствиями. То, что сложившееся положение необходимо изменять для обеспечения, в частности, устойчивого социалистического накопления и сбалансированности между наличием и ростом производства товаров народного потребления и денежными доходами трудящихся, ни у кого сомнений не вызывает. Трудность в конкретном решении: как именно этого добиться?
При первом взгляде на этот вопрос может возникнуть впечатление, что решить его просто: достаточно создать эффективный механизм контроля за указанным соотношением и мы будем уверенно регулировать ситуацию. Такое впечатление, однако, обманчиво, что подтверждается и практикой последних лет. Известно, что попытки правительства ужесточить контроль за соблюдением установленного норматива соотношения производительности труда и его оплаты не встретили поддержки у ряда экономистов и хозяйственников. Более того, первая сессия Верховного Совета СССР приняла постановление об отмене данного норматива, чем как бы подтвердила целесообразность отказа от прямого воздействия на зависимость оплаты труда от его производительности. Предпочтение отдано воздействию через налоговую систему. Безусловно, такое развитие хозяйственного механизма оправданно. Однако нововведение должно быть направлено в первую очередь на обеспечение важнейших народнохозяйственных пропорций, в частности соотношения производительности труда и его оплаты, которое по сравнению с налоговой системой имеет более прочную экономическую основу, т.е. является первичным, так как определяется отношениями производства, а не распределения. Для такого утверждения есть объективные основания, раскрытие которых требует дальнейшего анализа сущности взаимосвязи производительности труда и его оплаты” (Экономические науки. 1990. № 3. С. 39).
А. Хромушин, интервью с начальником Управления организации труда, заработной платы и хозяйственного механизма Госкомтруда СССР:
“— Недостатки централизованной зарплаты и раньше давали о себе знать, но с переходом к рынку действительно стало очевидным, что систему надо менять. Уже возникла проблема неравных возможностей зарабатывания в условиях разных форм собственности. Скажем, сегодня в наилучшем положении оказались кооператоры — только налоги можно считать ограничением доходности, а значит, и оплаты труда. В арендных предприятиях ограничений практически нет. А в чисто государственных мало что в этом отношении изменилось.
— И что же вы предлагаете?
— Предлагаем от имени государства ограничить не верхний, а нижний предел — установить минимальный уровень заработной платы — столько-то рублей в час за простую, не требующую высокой квалификации работу. Этот уровень обязаны обеспечить всем наемных работникам независимо от формы собственности и производственных отношений. Если работа усложняется, требует большей квалификации, то вводятся соответствующие коэффициенты.
— Каким будет минимальный уровень?
— Он должен определяться из расчета минимального уровня потребления. Ведь зарплата выполняет две функции: стимула к труду и воспроизводства способности трудиться. Но какое же воспроизводство, если не обеспечиваются минимальные потребности человека? Пока размер минимальной оплаты не определен, но, полагаю, что он должен быть выше сегодняшнего уровня и, возможно, раза в два” (Известия. 1990. 14 августа).
Д. Львов, член-корреспондент АН СССР: “Система зарплаты. Прежде всего следует наконец на деле связать ее с конечными результатами и эффективностью производства. Для этого разграничить категорию заработной платы от категории гарантированного дохода. Последняя в отличие от первой имеет главным образом социальную нагрузку и прямо не связана с эффективностью труда. Поэтому было бы закономерно в издержках производства отражать не заработную плату, как сейчас, а гарантированный доход трудящихся, и ни копейки сверх этого. Тогда зарплата из категории затрат на деле превратится в категорию полезного результата и будет увязана с эффективностью производства” (Правда. 1990. 5 апреля).
И. Семенов, интервью с директором народного предприятия “Калининский стекольный завод”:
“— Какую реальную выгоду сулит трудящимся обретение самостоятельности, право на заводское имущество?
— Отныне мы сами вольны распоряжаться всеми своими фондами — основными и оборотными средствами. Сами будем решать, какую продукцию выпускать, куда ее поставлять, как осуществлять кадровую и техническую политику. А если коллектив чувствует себя во всем хозяином, его уже не надо агитировать за повышение экономических результатов.
Уже сегодня мы отказались от тарифов, окладов, норм выработки и прочих уравнительных и усреднительных нормативов. На заводе действует чековая система оплаты труда, суть которой в том, что каждый основной цех и каждое производство рассчитываются между собой “внутренними деньгами”. Это позволяет точнее учитывать вклад первичных трудовых коллективов в общее дело, полнее оплачивать труд. В конце месяца “внутренний хозрасчет” переводится на реальные деньги, которые выплачиваются трудящимся в форме заработной платы.
Начиная со следующего года, каждый производственник к тому же будет получать дивиденды на свою долю средств. По году, мы прикидываем, это составит в среднем около 900 руб. В случае увольнения с предприятия или ухода на пенсию работник может сполна получить причитающуюся ему долевую стоимость заводского имущества. Так что материальный стимул — хорошо трудиться, как видите, налицо.
Ускоренными темпами станет развиваться социальная сфера. Сейчас мы возводим 250-квартирный дом, детский сад. Но это, считаю, лишь начало большой работы в интересах государства и самого коллектива” (Рабочая трибуна. 1990. 5 августа).
И. Дмитричев, сотрудник Госкомстата СССР: “Прожиточный минимум основан на составлении “потребительской корзины”. Она делится на три части: продукты, непродовольственные товары и услуги. Базовой является “продуктовая корзина”, так как для людей, живущих за чертой бедности, — питание основная статья расходов. Мы составили расчеты стоимости “корзин” в двух вариантах — без учета цен рынка и с их учетом. Впервые такие расчеты были проведены в 1988 г. В среднем за месяц стоимость “продовольственной корзины” составила 41 руб. на 1 жителя страны по ценам государственной и кооперативной торговли и 47 руб. — с учетом цен колхозного рынка. В 1989 г. стоимость этого набора продовольственных товаров возросла на 4% и составила 43 руб. по ценам государственной и кооперативной торговли и 49 руб. с учетом цен колхозного рынка. Судя по опросам населения и обследованиям семейных бюджетов, средняя стоимость потребляемых продуктов питания на одного жителя страны не превышает 50 руб.
Расчеты эти имеют свои особенности для разных возрастных групп населения и для различных регионов страны. Здесь сказываются и национальные особенности, и климатические, и сложившаяся структура потребления. Естественно, что в северных районах больше потребляются белковые продукты, в южных — хлебопродукты, овощи, фрукты.
Другой составной частью прожиточного минимума является “корзина” непродовольственных товаров и услуг. Стоимость ее в 1988 г. была оценена в 33 руб., а в 1989 г. — в 34,2 руб.
Таким образом, величина прожиточного минимума в 1988 г. по ценам государственной и кооперативной торговли составила 78 руб. и с учетом цен колхозного рынка — 84 руб. В 1989 г. соответствующие показатели составили 81 руб. и 87 руб. В стоимость прожиточного минимума также вошли налоги и обязательные платежи.
Необходимость в индексации доходов возникла в связи с заметным ростом потребительских цен на товары и услуги. Основа индексации доходов — расчет индекса стоимости жизни, дифференцированного по социальным группам населения. За 1989 г. индекс цен вырос на 2%, а для пенсионеров из числа рабочих и служащих он увеличился на 2,5%. Индекс стоимости жизни для людей, живущих за чертой бедности, вырос еще больше — на 4%.
Поэтому необходимо разработать индексы стоимости жизни по социальным группам населения. Как они будут использоваться в дальнейшем, как будет построен механизм индексации, как и в каком объеме он будет действовать? Вариантов несколько. Пока окончательно решение не принято, многое зависит от экономических ресурсов государства. Существуют различные варианты: в полном объеме индексировать только рост стоимости прожиточного минимума всему населению, полностью компенсировать рост стоимости жизни только низкодоходным группам населения. Что касается заработной платы, то здесь шкала индексации может быть различной. Например, при росте стоимости жизни на 1% все фиксированные доходы индексируются на ту же величину, на 0,7% увеличиваются доходы лиц в непроизводственной сфере и на 0,3% увеличиваются доходы лиц, занятых в сфере производства. Однако здесь важно найти золотую середину. Многие ученые считают, что индексация преимущественно низкодоходных слоев населения усилит уравнительные тенденции и ослабит стимулы к высокопроизводительному труду” (Демократическая Россия. 1990. № 2).

Глава 6. ШАГИ К РЫНКУ ТРУДА
“Чтобы народ стал счастливее, надо только улучшить систему
управления и обучения, и тогда капитал неизбежно
будет увеличиваться быстрее, чем население”.
(Д. Рикардо)

От автора. Основу данной главы составляют статьи автора, опубликованные им в 1990 г. в журнале “Социалистический труд” №5 и еженедельнике “Экономика и жизнь” № 36, с аналогичными названиями.

1. О собственности на рабочую силу
Проблемы рынка рабочей силы в условиях коренной перестройки нашей экономики приобрели особую остроту. Теперь уже ни для кого не секрет, что по уровню образованности, квалификации, мобильности работников наша страна отстает не только от ведущих капиталистических стран, но и так называемых  развивающихся государств.
Опыт мирового развития свидетельствует, что без опережающего качественно расширенного воспроизводства трудового потенциала общества не может успешно функционировать экономика, а значит, инвестиции в человека должны получить приоритетное направление. Но в нашей экономике этого не произошло. В обществе сформировались экономические отношения, не обеспечивающие развитие человеческого фактора на уровне качественного роста производительных сил. Не заняв достойного места на мировом рынке товаров, наша экономика основательно отстала и в качестве рабочей силы.
Нам предстоит сформировать свой рынок труда, органически включенный в мировую экономику. Однако даже само понятие рынка труда применительно к социалистической экономике долгое время считалось не только противоестественным, но и настолько идеологизированным, что простое упоминание о нем расценивалось как посягательство на фундаментальные теоретические основы нашей экономической жизни.
В настоящее время практика хозяйствования поставила эти вопросы и побуждает теорию к осмыслению новых явлений в механизме воспроизводства рабочей силы, приобретающем все более рыночный характер.
При создании рынка труда не обойтись без теоретически обоснованного решения вопроса о собственности на рабочую силу. Известны некоторые точки зрения по данной проблеме, вплоть до отрицания правомерности ее постановки вообще. Объявлялись ошибочными утверждения о личной собственности на рабочую силу при социализме, что подкреплялось высказываниями классиков. При этом из поля зрения исчезала существенная деталь. Товарный характер рабочей силы определяется не личной собственностью работника на свои созидательные возможности, а капиталистической собственностью на средства производства. Более того, после соединения личного и вещественного факторов производства их формы собственности выступают однохарактерными. Другими словами, характер собственности на рабочую силу в процессе производства адекватен форме собственности на средства производства.
Из этой, казалось бы, абстрактной теоретической посылки следуют важные практические выводы. Главный из них состоит в следующем. И собственник рабочей силы — работник, и собственник средств производства должны нести экономическую ответственность и вкладывать материальные ресурсы в сохранение и приумножение рабочей силы человека. Любое предприятие — государственное, кооперативное, коллективное, акционерное, арендное, частное — должно вносить фиксированный целевой взнос в фонд развития рабочей силы. Это важно особенно сейчас, когда формируется экономика, основанная на рынке и многообразии форм собственности.
Можно возразить, что весь фонд потребления, все его составные части (пусть и в разной степени) служат человеку, а значит, и воспроизводству его рабочей силы. Конечно, затраты на образование, здравоохранение, жилье, заработную плату имеют стоимостное выражение. Но в рыночных отношениях недостаточно стоимостных категорий вообще. Субъекты отношений должны быть четко фиксированы в своих экономических и юридических правах, а объекты их отношений носить конкретный адресный характер по источникам формирования и использования. Но у нас этого не наблюдается.
Отрицая стоимость рабочей силы как ведущий признак ее товарного характера, но отнюдь не выражение личной собственности работника, мы отбросили и объективный характер, и соответственно необходимость расчета стоимости воспроизводства рабочей силы, которая в условиях научно-технического прогресса должна выступать с качественным приращением в своем потенциале как в совокупном измерении, так и составляющих ее единиц.
Вне собственника рабочая сила была лишена и значительных средств на свое качественно расширенное воспроизводство. Остаточный принцип проявлялся как на общегосударственном уровне, так и на уровне предприятий.
Потребностям административной экономики отвечали взгляды, объявляющие саму постановку вопроса о собственности на рабочую силу неправомерной. В итоге данная проблема оказалась не только нерешенной, но как бы и несуществующей, а рабочую силу вывели за рамки отношений собственности.
В результате возникло отчуждение и произошло его юридическое закрепление в фактической трудовой повинности “социалистического” типа использования работника. Наше трудовое законодательство пропитано этим духом и в своих главных чертах выражает худшие виды “казарменного коммунизма”.
Работник бесправен перед администрацией, которая, опираясь на подзаконные акты и инструкции, может существенно ограничить его возможности в выборе сферы и условий труда. Техника безопасности, производственный быт, спецодежда, отпуска, оплата труда и др. — это далеко не все вопросы, где отношения работника и администрации неравноправные. Становится все более очевидным, что трудовое законодательство должно быть коренным образом изменено в сторону демократизации, расширения прав личности.
Прежде всего необходимо юридически закрепить, что каждый человек — безраздельный собственник своей рабочей силы. И ничего “криминального” здесь нет. А одновременное совладение средствами производства объективно направлено на расширение экономического поля владения собственностью каждым человеком, что позволяет сделать исторический шаг вперед по сравнению с капитализмом.
Однако отмеченный прогрессивный симбиоз в отношениях собственности на средства производства и рабочую силу реализовать не удалось и, более того, сделан даже шаг назад. Без преувеличения можно сказать, что всемирная история экономической жизни еще не знала такого механизма отчуждения работника не только от средств производства, но и собственных созидательных сил.
Первая часть основного принципа социализма “от каждого — по способностям” в реальной жизни не работает. А ведь здесь, в его базисном основании также присутствует экономический закон, который, как практически и все другие, отбросила существовавшая система авторитарного управления. Десятки лет в стране последовательно формировались отношения НЕ хозяина, а иждивенца, квартиранта.
Чувство собственного достоинства протестовало против этого. Реальные отношения делали работника безразличным, отчужденным не только от собственности на средства производства, не только от продукта своего труда, где его доля в форме заработной платы нищенски мала. Человек стал фактически безразличным к самому себе, своим созидательным силам, к повышению уровня знаний, квалификации, поскольку это ему ничего не дает.
Но самого признания индивидуальной собственности на рабочую силу еще очень мало для того, чтобы сдвинуть с мертвой точки процесс повышения ее дееспособности. Нужен соответствующий механизм, связывающий, гармонизирующий личные, коллективные и общественные интересы в вопросах, охватывающих весь воспроизводственный цикл развития и использования созидательного потенциала живого труда в соответствии со способностями каждого человека. И здесь без соответствующего рынка не обойтись. Притом рынка очень и очень специфического.
Пример капитализма — хороший урок и повод для размышлений, но надо ли его копировать? Возникает и такой вопрос: что будет несущей конструкцией мирового рынка труда в XXI в.? Все это, естественно, фокусирует внимание общества прежде всего на материальных условиях жизнедеятельности человека, воспроизводства его рабочей силы. Эти условия определяются организацией оплаты труда, принципами и объективными экономическими законами, лежащими в ее основе, совокупностью экономических отношений в социальной сфере, системами повышения квалификации и переподготовки кадров, важной целевой функцией которых выступает сохранение и приумножение трудового потенциала общества, повышение его профессионального качества и мобильности.
2. Качество рабочей силы
При всем многообразии проблем, связанных с рабочей силой, ведущей становится создание условий для качественно расширенного воспроизводства созидательного потенциала живого труда. Данное обстоятельство обусловлено экономической ролью работника в процессе производства. Его развитие на современном этапе все больше обусловливается превращением науки в непосредственную производительную силу. Этот процесс материализуется в новых технологиях, овладение которыми требует работника нового типа, лишенного статичных характеристик своей квалификации. Постоянное повышение ее становится органичным элементом каждого трудового процесса, т.е. процесс обучения выступает как производительный труд. Характерно, что еще в начале 70-х годов группа экономистов выдвинула прогноз рабочей недели 2000 г.: три дня рабочих (в сегодняшнем понимании), два выходных и два дня повышения квалификации.
Следует отметить, что во второй программе партии, принятой в 1919 году, ставилась задача сократить рабочий день до 6 часов и ежедневно 2 ч посвящать изучению теории ремесла и производства, технике государственного управления и военному делу. Последнее, конечно, определялось спецификой исторического этапа.
Задачи перестройки, глубокие реформы в экономике требуют качественно новых подходов к процессам профессионально-квалификационного роста и использования работников в соответствии с потребностями технического базиса.
Если же обратиться к экономике, то становится очевидным, что обоюдная несбалансированность между вещественными и личными факторами труда — одна из серьезнейших причин низкой эффективности производства. Доказательства такой взаимосвязи имеются повсеместно. Они ощутимы не только нами, но и видны далеко со стороны. Бизнесмены зарубежных стран неоднократно отмечали, что мы тратим огромные средства на приобретение новой технологии, но квалификация рабочих не поднимается до ее уровня. В результате технология и техника используются не в полной мере. Однако в статистических сборниках утверждается, что ежегодно более 40 млн. рабочих и служащих повышают свою квалификацию, плюс к этому более 7 млн. получают новые профессии и специальности. Получается, что через два-три года работник повышает квалификацию. Но есть и другие официальные статистические показатели.
В целом по стране в 1989 г. подготовлено, переподготовлено, повысили квалификацию и обучено вторым профессиям для освоения новой техники и технологии всего лишь 1,5% рабочих. Другими словами, лишь 15 человек из каждой тысячи рабочих, занятых в народном хозяйстве, проходят обучение по новой технике и технологии. Такова действительная картина нашей работы по внедрению научно-технического прогресса.
В условиях острой потребности ускорения научно-технического прогресса, ведущей стороной этого прогресса выступает уровень квалификации работников. Поэтому формирование рынка труда целесообразно начинать с планирования его основных качественных параметров, т.е. главный акцент должен быть перенесен на планирование качества, выражающегося в уровне квалификации. Однако планирование качества рабочей силы оторванно от планирования качества средств производства. В результате не обеспечивается ни качество средств производства, ни эффективное их использование.
Характерно, что низкий уровень качества рабочей силы нельзя компенсировать никаким ее количеством. Например, в отраслях машиностроения значительная часть оборудования используется неудовлетворительно из-за низкой квалификации работников. При этом устойчиво сохраняются количественные диспропорции в результате нехватки станочников. Низкое качество работников и их дефицит идут рядом, стимулируя друг друга. Количественное “крыло”, взятое обособленно от “крыла” качества, не работает. Нет и подвижных работающих нормативов на качество. Балансы трудовых ресурсов также количественные, а потому они не работают, их мало кто знает, за них практически никто не отвечает.
Нам не удалось овладеть научно-прогностическим подходом к планированию опережающей подготовки рабочих, специалистов, как это делается в индустриально развитых странах. Здесь подготовка рабочих кадров для новой техники и технологии начинается, когда техника существует только в проектах. Расходы на эти цели имеют приоритетное значение. Например, каждый третий гражданин ФРГ в возрасте от 19 до 64 лет занимается в настоящее время на курсах повышения квалификации. Это на 50% больше, чем 10 лет назад. Западно-германские фирмы ежегодно расходуют почти 27 млрд. марок на повышение квалификации рабочих и служащих. Повышение квалификации становится одной из приоритетных задач предстоящего десятилетия. Оно играет не меньшую роль, чем капиталовложения в средства производства.
В нашем же обществе затраты на подготовку работников крайне мизерны, а сами предприятия, как правило, не несут расходов. Только 10% студентов получают стипендии от предприятий, а 90% — на государственном бюджете.
Да, не у всех предприятий имеются средства. Как быть? Один из вариантов — отдать государственные деньги предприятиям в форме беспроцентного кредита, целевой субсидии, но пусть предприятие само заплатит, почувствует, так сказать, рублем, что специалист, рабочий чего-то стоит. Ничего несоциалистического в таких экономических отношениях нет. Ведь деньги выражают стоимость, за ней общественно необходимый труд, который приобретает денежную форму. В такой трактовке сами деньги как эквивалент трудового вклада более социалистичны, более адекватны социализму, чем капитализму.
Непременное требование рынка труда — его платность. Конечно, формы этой платности не равнозначны формам расчетов при движении материальных ресурсов. Прежде всего надо тратить на человека, на его развитие, рост мастерства. А что нам говорит статистика? Сумма средств, затраченных предприятиями в 1988 г. на обучение одного работника (без колхозов), занятого в народном хозяйстве, составила всего лишь 9,3 руб. При этом в Азербайджанской ССР — 3,0 рубю, в Туркменской ССР и Грузинской ССР — по 3,4, Таджикской ССР — 3,7 руб. Выделяется Эстонская ССР — 18 руб.
Конечно, при таких затратах трудно говорить об ускорении научно-технического прогресса. Проблема усугубляется тем, что неудовлетворительно используем то, что имеем. Имеющийся потенциал рабочих используется на 80%, а инженеров — на 20%. Таким образом, низкий уровень подготовки усиливается низким уровнем использования творческих сил трудящихся, анализ которого ограничивается количественными оценками использования рабочего времени. Акцент делается на использовании рабочего времени, а не использовании творческого потенциала работника. При всей взаимосвязи это не одно и то же.
Аритмия в трудовом процессе, занятие не своим делом, прямое отвлечение работников не только снижают их заработок, но и способствуют усилению процессов отчуждения человека от своей рабочей силы, демонтируют стимулы к повышению ее качества. “Числом поболее, ценою подешевле” — такова логика поведения многих хозяйственников в силу тех экономических и управленческих отношений, в которые они поставлены. Не может быть дееспособного рынка рабочей силы, если в производстве она используется из рук вон плохо.
Увлечение количеством породило и такое явление, которое, очищенное от деформаций, могло бы сослужить хорошую службу и на рынке труда. В 70-е годы в результате дефицита кадров возникла и продолжает сейчас существовать настоящая конкуренция между предприятиями по переманиванию друг у друга как рабочих кадров, так и ИТР. Для этого завышаются разряды, поднимаются должностные оклады, гарантируются премии. Такие стихийные, фактически рыночные отношения нередко снижают стимулы к повышению квалификации как основы роста заработной платы.
Конкуренцию желательно сохранить, но разворачивать ее не на основе дефицита рабочих кадров, нередко искусственно создаваемом, а основываясь на различиях в способностях работников. Нам нужна конкуренция способностей. Такое качество социалистического рынка труда будет оказывать стимулирующее воздействие на все звенья системы повышения квалификации, организацию профессиональной подготовки.
Пока же антистимулы к повышению квалификации пронизывают всю нашу экономическую жизнь. Заработная плата нацелена на количество труда, а высококвалифицированный труд практически не имеет преимущества перед обычным средним трудом. Характер кооперативного движения усиливает этот процесс.
Бегство квалифицированных работников с государственных предприятий в кооперативные приобретает массовый характер. Одна из важнейших причин такого положения состоит в том, что самостоятельность государственных предприятий, степень их экономической свободы на порядок ниже, чем у кооперативов. В результате престижность квалифицированного труда резко падает.
Тяжесть последствий такого положения особенно велика в условиях, когда практически весь мир идет в другом направлении. Главным объектом конкурентной борьбы все больше становится качество рабочей силы. Здесь решается успех дела. Выигрыш в работнике, его развитии обеспечивает победу в качестве продукции, быстрейшем использовании новинок науки и техники в производстве.
Обратимся к опыту Японии. Здесь 90% рабочих в машиностроении имеют среднее образование, а в ряде отраслей, и прежде всего концернах, выпускающих станки с ЧПУ, до 60% рабочих имеют высшее техническое и университетское образование.  Фирма “Ниссан” принимает на работу только тех, у кого среднее образование не ниже 12 лет. Небезынтересны рассуждения одного из управляющих этой фирмы, который подчеркивает, что главный упор они делают на рабочего, его квалификацию, изобретательность и энтузиазм. Мастера, инженеры, управляющие являются помощниками рабочего. По его словам, они не подстегивают рабочих, а вдохновляют их. Идеи, отмечает он, должны рождаться снизу, а наверху лишь утверждаться. Характерно, что системы нашего управления на всех уровнях исходят из постулата, что подчиненные всегда норовят увильнуть от работы, а поэтому их надо контролировать, проверять, постоянно вмешиваясь в их дела.
В подготовке кадров такой подход проявляется в мелочно-жестком планировании сверху суммы средств на подготовку кадров, величин ставок и окладов преподавателей, денежного содержания обучающихся и их ежегодного количества. Административно-командную систему интересует одно — работа по правилам, а какой будет результат — это уже вторично. Такому управлению чужды по своей природе внимание и опора на материальный и творческий интерес.
Возьмем рационализаторскую и изобретательскую деятельность. Советами ВОИР проведена своеобразная инвентаризация в 26 министерствах и ведомствах, в результате которой было обнаружено 23 тыс. неиспользованных изобретений и рационализаторских предложений.
Бюрократическая машина обеспечила не только застой в этом направлении, но и  дискредитацию такого труда в глазах общественности. В массовом сознании слова “рационализатор” и “изобретатель” стали чуть ли не синонимом слова неудачник.
Застойная экономика не нуждалась в людях творческих, нестандартно мыслящих. Нет должного спроса на такие кадры и сейчас. Отмеченное положение не могло не коснуться и такой исключительно важной работы, как распространение передового опыта, который пытаются внедрить административно, притом без должной подготовительной работы  и квалификации работников. Как правило, мало задумываются, а готовы ли люди к работе по-новому.
Что же возможно предпринять? Представляется, что переход экономики на рыночный путь развития, обеспечение нового качества экономического роста требуют формирования национального рынка квалифицированного труда, обеспеченного соответствующими экономическими стимулами и юридическими нормами (например, свобода передвижения, места жительства и прописки вне всяких лимитов и других ограничений). Предстоит изменить планирование рабочей силы, перенести точку опоры с количественных, а значит, и безликих показателей к качественным.
Планирование квалификации — это управление процессом качественно расширенного воспроизводства рабочей силы, которая и создает адекватное поле деятельности для ускорения научно-технического прогресса, его сбалансированности по личным и вещественным факторам трудовой деятельности. Перекосы именно в этом звене становятся одним из главных факторов, сдерживающих структурную перестройку экономики.
Организация профессиональной подготовки как целевая функция формирования рынка труда, очевидно, должна строиться на тех же принципах, которые, пусть с разной степенью эффективности, применяются в регулируемой рыночной экономике. В сфере подготовки кадров должны заработать контрольные цифры, государственные заказы, договоры, нормативы и лимиты.
Использование этих форм экономического управления на рынке труда должно обеспечить органическую связь количественных и качественных показателей в подготовке кадров. Рынок труда должен опережать все другие рынки и задавать тон в экономике.
В этих условиях исключительно велика роль контрольных цифр на кадры всех профилей. Они будут определять модель будущей экономики и социальной сферы. На проработку этих цифр нельзя жалеть ни сил, ни средств, всенародно обсуждать различные варианты, воздействуя на профориентационные процессы и настроения. Новая профессия или специальность, новый уровень квалификации — это и новые потребности, интересы, новая психология, новые отношения, формы не только занятости, но и общения.
В контрольных цифрах рассчитываются возможные качественные параметры будущего специалиста, прогнозируются издержки на его подготовку, соответственно даются ориентиры по прибыли учебным заведениям, указывается потребитель тех или иных специалистов. Таким образом, создаются предпосылки, чтобы вокруг контрольных цифр возникли интересы двух или нескольких сторон. Связь посредством интересов не нуждается в административном вмешательстве. Сам интерес выбирает форму своей реализации. Как правило, это делается через договор, где определяются обязательства сторон.
Представленные отношения в сфере подготовки кадров уже прокладывают себе дорогу. И сразу в центр взаимных интересов попали квалификация, качество подготовки специалистов. При этом нет и возражений против высоких цен, если действительно оплачивается качество. Так, если государственные расценки на подготовку специалистов равняются порядка 3 тыс. руб., то Уфимский авиационный институт строит свои отношения с народным хозяйством, исходя из возмещения затрат в размере 10 тыс., а по отдельным специальностям — до 30 тыс. руб. В реализации таких подходов содержатся элементы будущего всесоюзного рынка труда, где, как и на всяком рынке, одна и та же продукция в зависимости от качества продается по разным ценам.
Наличие контрольных цифр и свобода выбора создают здоровую состязательность между учебными организациями за право заключить договор. В этих условиях начнут ценить не только деньги, но и специалиста и, заплатив 30 тыс., его уже не направят на сельхозработы, соответственно создадут условия для отдыха, материальной обеспеченности, позволяющей вести нормальный образ жизни. Только при таком подходе появятся материальные стимулы к высокой квалификации и у тех, кто собирается учиться в вузе, техникуме, ПТУ, общеобразовательной школе.
Целесообразно, чтобы договорные отношения формировались не только между предприятиями и учебным заведением, но и будущим работником, который должен стать полноправным субъектом этих договорных отношений. И не только для тех, кто учится по направлениям предприятий и организаций. Например, представители предприятия через преподавателей, общественность выявляют в учебном заведении студентов, учащихся, которые по своей общей подготовленности, творческому отношению к учебе, будущей работе, организаторским навыкам, научным склонностям и другим параметрам, включая и человеческие качества, соответствуют требованиям будущей деятельности. В итоге заключается договор, в котором представлены интересы всех трех сторон. Именно через такие договорные отношения человек может почувствовать себя собственником своей рабочей силы, ответственным за ее совершенствование.
Индивидуальные договорные отношения на получение специальности, подготовку, переподготовку и повышение своей квалификации должны стать нормой в трудовых отношениях на предприятиях, в учреждениях. Сейчас эти отношения носят не обязывающий, общий характер, притом с обеих сторон, как администрации, так и конкретного работника. За таким положением стоит все тот же нерешенный вопрос о собственности  на рабочую силу.
Многообразие форм обучения и взаимоотношений между субъектами договорных отношений позволит выявить и будущих организаторов, и конструкторов-технологов, тех, кто склонен к научно-исследовательской работе, а также и непригодных к будущей работе, которым следует сменить профиль обучения.
Профессиональный отбор и подбор не должны прекращаться с началом обучения человека, включая и повышение квалификации.
Контрольные цифры выражают общественные потребности не только в профессиях, специальностях, но и определяют уровень их качества как в текущем периоде, так и в перспективе. Сами же учебные заведения, исходя из этих ориентиров, решают, за что им браться сейчас, а что возможно и в перспективе.
Кадровое обеспечение, материальная база — в последнем случае всегда главное и требуют разбега для своего формирования, новых крупных ресурсов. Активно пойдут процессы интеграции между учебными заведениями и производством, за счет финансовых средств которых и развернутся своеобразные диверсификационные процессы, втягивая в орбиту своего воздействия производство такого “товара”, как квалифицированный работник. Такие процессы прокладывают себе путь. Известна практика башкирского завода “Автонормаль”, который на строительство и переоснащение Уфимского авиационного института ежегодно перечисляет порядка 300 тыс. руб. Всего же институт за прошедшие 17 лет нарастил свои основные фонды более чем на 30 млн. руб.
Рынок невозможен без конкуренции. Поэтому между “производителями специалистов” нужна борьба за потребителя. Такая борьба закладывается уже на стадии работы с контрольными цифрами. Они выражают и возможного потребителя, и возможного производителя, интегрируя в своих количественных и качественных оценках общественные потребности.
Допустим, предприятие не способно заключить договор в силу своего финансового положения. В этом случае оно должно иметь возможность получить кредит на подготовку кадров. Для нынешнего положения ситуация крайне необычная, но такой кредит должен быть не только льготным, но и доступным, особенно по наиболее перспективным направлениям научно-технического прогресса.
Переход к таким взаимоотношениям в сфере подготовки кадров — забота не одного дня. И здесь необходимо изменить мышление, активно внедряя товарно-денежные отношения в сфере профессиональной подготовки во всех ее звеньях. Так, если в вопросе о стоимости рабочей силы в условиях регулируемого рынка, очевидно, будут еще острые дискуссии, то в вопросе о стоимости воспроизводства рабочей силы, что качественно не одно и то же, большее единодушие. Это позволяет переходить на пути его решения, обусловливая материальную ответственность и заинтересованность всех субъектов экономических отношений за профессиональную подготовку, качественно расширенное воспроизводство рабочей силы.
И в условиях рынка труда значительная часть расходов на подготовку кадров будет принадлежать государству, через которую оно сможет проводить государственную политику в этой области общественной и экономической жизни. Во главу угла здесь становится государственный заказ. Применима ли эта форма управления рынком в сфере подготовки кадров? По-видимому, она заработает, если учебные заведения в своих правах будут отделены от повседневной опеки государства. Учебные заведения должны быть автономны и самостоятельны. Это первейшее условие, исключающее автоматическое перевоплощение госзаказа в госприказ в худших видах директивного планирования.
Именно госзаказ должен обеспечивать удовлетворение первоочередных общественных потребностей. Поэтому он должен быть самым выгодным и стимулировать конкуренцию за обладание им.
Государственный заказ может выражаться и в комплексном целевом наборе специалистов, рабочих кадров, объединяя вузы, техникумы, училища различных профилей. Такие коллективы могут комплектоваться под новое предприятие, производство, их реконструкцию. Через единый, но многоотраслевой госзаказ создается живая модель будущего трудового коллектива.
Бюджетное обеспечение госзаказа не исключает хозрасчетных отношений. Возникает бюджетный хозрасчет, когда учебные заведения, предприятия имеют высокую степень самостоятельности в расходовании средств по своему усмотрению, но в целевой направленности на требования государства в подготовке кадров. Государство интересует конечный продукт, а не процесс его получения, мелочная регламентация которого — одна из типичных забот административно-командной системы во всех сферах жизни, включая и подготовку кадров.
От бюджетного затратного финансирования, когда нужно освоить выделенные средства, к бюджетному хозяйственному расчету в подготовке кадров — таково одно из направлений повышения степени самостоятельности учебных заведений.
Бюджетный хозяйственный расчет на основе государственного заказа стимулирует учебное заведение обеспечивать и качество подготовки специалистов, и экономию средств одновременно.
Рынок труда все больше врастает в само производство, позволяя исключительно оперативно и органично влиять на подготовку кадров. Чем больше предприятия экономически обособлены, тем теснее они между собой связаны по горизонтали, что проявляется в их возрастающей взаимозависимости. Административное обособление, наоборот, ведет к потере жизненных экономических связей. Так произошло в сфере подготовки кадров, которая стала развиваться сама по себе, в собственных интересах.
Формирование рынка квалифицированного труда, бесспорно, окажет давление на изменение управленческих функций руководителей всех уровней, и прежде всего в основном звене экономики — на предприятии. Забота о квалификации работников неизбежно заставит задуматься и о собственной квалификации.
Новые задачи в подготовке специалистов, отвечающих требованиям современного рынка квалифицированного труда, включают в себя систему нормативов на уровне мировых стандартов. Нормативы можно представить как систему технических, социальных и экономических требований к развитию производительных способностей человека на уровне мировых требований. Без таких требований и их реализации нам не проникнуть и на мировой рынок производственных и потребительских товаров, качество которых в прямом смысле зависит от мастерства, знаний, научной силы общества, которая представлена в квалификации совокупного работника.
Нормативы должны иметь профессионально-качественную экономическую сторону. Последняя, представляет собой общественно необходимые затраты на подготовку специалиста той или иной профессии дифференцированно по уровню качества. Важен и следующий аспект. Почти три года действовал норматив платы за трудовые ресурсы. В трудонедостаточных районах он равнялся 300 руб. за работника, а в трудоизбыточных — 200 руб. Обоснованность этой оплаты сразу была весьма сомнительна, особенно для трудоизбыточных районов. Ведь предстояло экономически стимулировать открытие каждого рабочего места, а не сдерживать через плату за работника, что еще больше усугубляло безработицу, которая в этих районах носит массовый характер.
Призывы о развитии сферы профессионального образования во многих случаях оставались пустыми призывами, так как не обеспечены материальными ресурсами. В результате отчуждение человека от своей рабочей силы  не только с существующими формами оплаты труда, но и с неудовлетворительным состоянием системы образования, в которой человек восстанавливает и развивает значительную часть способностей.
Да, человек — естественно и экономически собственник своей рабочей силы, и задача государства, всех общественных институтов — развивать это “качество собственности”, создавая соответствующие экономические и социальные отношения. Не “гордиться” тем, что наш труженик — якобы не собственник своей рабочей силы, не вытравливать у него эту черту собственника, а развивать, укреплять, создавать условия для всестороннего развития человека как труженика и социально активной личности.
3. По ступеням непрерывного образования
Дискуссии о развитии общего и профессионального образования становятся все актуальнее. И тому есть уважительные причины. Именно в этих сферах личные и общественные интересы, с одной стороны, нацелены на перемены, с другой стороны, как показывает жизнь, здесь одна из наиболее инерционных систем, тяготеющих к своему качественно простому воспроизводству.
Перестройка системы общего и профессионального образования должна осуществляться на тех же принципах, что и перестройка всей социальной, экономической жизни. И это не простая дань времени, такова объективная реальность. Ведь общее и профессиональное образование развивалось экстенсивным путем, в стороне от научно-технического прогресса как в содержании учебного процесса, так и формах его организации.
Административно-нажимной стиль руководства не обошел и эту сферу социальной жизни. Более того, именно здесь он достиг вершин своего расцвета. Бесконечное число инструкций, положений, указаний и т.п. как смирительная рубашка связывало учебный процесс по рукам и ногам, запеленало один из самых творческих процессов — процесс учебы. В таких условиях думать о массовом педагогическом творчестве — иллюзия. Только единицы выдающихся педагогов смогли противостоять такому положению, но их опыт так и не стал широким достоянием.
Народное образование и профессиональное обучение развивались в бюрократической оболочке, демократические начала были атрофированы, отношения вышестоящих органов со школами строились следующим образом: сверху шли указания что делать, снизу шла информация, что сделано. В этих условиях буйно произрастал “сорняк” приписок, апатии и безразличия. Послушность и исполнительность стали главными добродетелями.
Серьезной бедой явился отрыв предприятий народного хозяйства не только от общеобразовательной школы, но и в значительной степени от вузов и техникумов, да и ПТУ. Отрасли народного хозяйства как главные потребители фактически получали бесплатную рабочую силу. Предприятия оторваны от учебных заведений, равнодушны к их работе. Первые шаги к рынку усугубляют эту тенденцию. Отмеченная разобщенность закономерно вела к такому положению, когда система народного образования, профессионального обучения и производство во всех своих звеньях развиваются обособленно. Между образованием–профобучением–экономикой отсутствует осязаемая экономическая связь, а посреднические функции государства стали восприниматься с иждивенческих позиций, с одним “горячим” стремлением больше урвать. Такой подход неизбежно ведет к дефициту кадров и средств на их подготовку.
Поэтому неудивительно, что разбалансировка интересов отраслей народного хозяйства и структур общего и профессионального образования вела к неуклонному снижению качества подготовки специалистов, подготовке не тех, кто нужен.
Планирующие органы оказались не в состоянии состыковать деятельность производителя и потребителя, так как не затрагивали экономические интересы обеих сторон. Инерция ведомственных интересов оказалась настолько сильной, что они потеряли всякую гибкость и способность к перестройке в соответствии с интересами своих смежников как по народному образованию и профессиональной подготовке, так и в экономике. Кардинальные структурные изменения в сфере общеобразовательной и профессиональной подготовки фактически не осуществлялись, а если что и делалось, то носило косметический характер.
Поэтому неудивительно, что научно-технический прогресс фактически не коснулся процесса обучения, процесса подготовки кадров. Не будет преувеличением сказать, что именно здесь наблюдается наше наибольшее отставание от требований времени. Плоды же пожинаем в других сферах жизни, и прежде всего в экономике.
На соответствующем уровне активности оказался в сфере образования и человеческий фактор. Подрастающее поколение как самая подвижная и энергичная часть общество лишено возможности активных действий в сфере обучения. Здесь ему отводится роль пассивного объекта, который должен не учиться, а только поглощать знания, информацию и воспроизводить ее. Да и учебники, методика преподавания нацеливают преимущественно на запоминание информации. Закономерно, что в этом случае пропадет желание к самообразованию на основе личного интереса, который может проявиться только в самодеятельности, самостоятельности, инициативе, конкурсности, здоровой состязательности.
Пути решения возникающих проблем видятся в перестройке организационных форм, направленных на интенсификацию данной сферы социальной жизни.
Процесс общеобразовательной и профессиональной подготовки целесообразно начинать с дошкольных учреждений. Для этого знания 1-го и 2-го классов необходимо давать в условиях детского сада, начиная с пяти-шести лет, а образование в объеме нынешней средней школы может быть получено в течение 9 лет. Среднее образование учащиеся будут получать к 15 годам. Наибольшая трудность в осуществлении такого шага состоит в психологической перестройке родителей, воспитателей, учителей. Но это возможно, если школа придет в детский сад, не ломая его режима, а приспосабливая к обучению по двухлетней программе. Для решения этой задачи надо увеличить капитальные вложения в детские сады по всем источникам: государство, предприятия, средства родителей. Детские сады должны стать предметом всенародной заботы и национальной гордости. С их работы начинается вся цепочка реформы общеобразовательной и профессиональной школы.
Следует материально заинтересовать учителей, которые будут работать в детских садах. Средства для этого могли бы частично возместить родители, а часть из них — за счет экономики от общего сокращения сроков обучения на один год. Дальнейшее обучение, т.е. начиная с 3-го класса, а по возрасту с семи лет, продолжать в условиях ныне действующих школ. Трудовое обучение с получением профессии и специальности в общеобразовательной школе такого режима не обязательно.
Итак, молодой человек получает среднее образование к 15 годам. Что же дальше? Думаю, что все должны в течение двух лет обучаться той или иной профессии и получить специальность народнохозяйственного значения. Все без исключения. Здесь молодой человек проходит первый этап своего профессионального обучения, которое заканчивается к 17 годам.
Чтобы все получили начальную профессиональную подготовку, нужна соответствующая материальная база. Часть помещений выделяется за счет нынешних общеобразовательных школ, поскольку календарные сроки обучения сокращаются на один год. Что касается оборудования и кадров, штатов, то это должно быть обязанностью предприятий. Процесс получения специальности финансировать преимущественно хозрасчетным способом. В этом будет реализовываться принцип платности за трудовые ресурсы. Можно предположить, что в течение ближайших 5-10 лет будут широко использоваться бюджетные дотации.
После получения начального профессионального образования большая часть молодежи идет в отрасли народного хозяйства (по возрасту им уже 17 лет). Но часть получивших начальное профессиональное образование продолжают учебу в своем же учебном заведении. Для этого надо сдать конкурсные экзамены, лучшие из них зачисляются на вторую ступень профессионального образования (уровень современного техникума), где учатся в течение 1-1,5 лет и получают среднее специальное образование. Таким образом, средняя ступень профессионального образования “падает” на возраст 18-19 лет.
После окончания второй ступени профессионального образования часть выпускников участвует в конкурсных экзаменах для получения высшего профессионального образования, которое, сохраняя преемственность с предыдущими формами обучения, продолжается 2-3 года и ведется в направлении широкой политехнической подготовки, позволяющей после стажировки, кратких курсов выйти на любую конкретную специальность.
Система ступенчатости, конкурсности, преемственности и единой организационной подчиненности с соответствующим материальным обеспечением, да еще возможные доплаты, персональные стипендии по линии предприятий, стали бы хорошим стимулом для притока в высшее звено способной молодежи, ее самоотверженного учебного труда.
Итак, высшее профессиональное образование с возможным выходом на широкий круг специальностей молодой человек получает к 20-21 году, т.е. фактически нынешнему возрастному уровню.
Что же дальше? Распределившись на то или иное конкретное предприятие, выпускник проходит в течение определенного периода до одного года стажировку по конкретной специальности, которая заносится в его профессиональный аттестат. При отличном окончании высшей ступени, успешной стажировке, получении специальности работнику выплачивается твердая надбавка к обычному должностному окладу в размере 25-30% из государственного или отраслевого фонда.
С получением высшего профессионального образования или предыдущих его ступеней работнику предстоит и в последующем повышать свою квалификацию и даже менять профессию и специальность. Каждый человек должен быть психологически готов, что это придется ему делать многократно в течение своей трудовой жизни, которая продолжается не менее 30-40 лет. Все это требует определенного социального настроя в обществе, творческого мышления и образа действий.
Для реализации этой цели создается широкая сеть заочного образования и курсовой подготовки, позволяющая каждому человеку получить “новое” высшее профессиональное образование и соответствующую квалификационную надбавку, которая может достигать значительных размеров. Одновременно нынешние формы повышения квалификации работников массовых профессий целесообразно дополнить школами или центрами высшего профессионального мастерства. В них должно осуществляться не просто повышение квалификации, а подготовка мастеров высокого класса. На значительном числе предприятий уже сейчас целесообразно выделять один день в неделю для профессионального обучения с оплатой рабочего дня. Следует искать и другие варианты. Например, там, где пятидневная рабочая неделя, — один день в неделю или два-три в месяц использовать для обучения со средней оплатой.
Отставание в развитии производительных способностей работника не сможет компенсировать никакой хозяйственный механизм, никакой импорт современной техники. Исключительно важно, чтобы сама система отношений по развитию работника стала органической частью хозяйственного механизма, а это значит, что в функциях производственных коллективов забота о перспективном кадровом обеспечении должна занять одно из ведущих мест.
Целесообразно наряду с дальнейшим развитием системы институтов повышения квалификации (ИПК) развернуть систему высших профессиональных курсов (ВПК), для чего возможно перепрофилировать 50-70 вузов страны. На таких курсах организовать учебу руководителей предприятий и их резервов. Срок обучения мог бы продолжаться от 3 месяцев до одного года.
Организация системы непрерывного образования ставит на первое место самостоятельную работу по повышению квалификации. Не вдаваясь в детали, целесообразно выделить следующие моменты. Прежде всего использование персональных компьютеров, сосредоточить силы на создании учебных программ для обучения и самоконтроля  по всему комплексу профессий и специальностей. Эту задачу мог бы решить специальный Всесоюзный научно-методический центр. Его задача — разработка совместно с ИПК необходимых программ и их тиражирование. Проводимая работа должна получить государственный характер. Предстоит взять все приемлемое из зарубежного опыта.
Не копируя, не впадая в крайности, нам предстоит сосредоточить силы на создании действенного механизма качественно расширенного воспроизводства рабочей силы и эффективного использования всего творческого потенциала народа в соответствии с первой частью основного принципа социализма “от каждого — по способностям”. Это и будет эффективная занятость. Вторая часть, т.е. распределение по труду, работает на полную мощь только в том случае, если человек находится на рабочем месте и имеет условия трудиться в соответствии со своими производительными способностями, которые выступают как реальный уровень его квалификации, здоровья, социальных навыков и качеств.
Непрерывное образование и профессиональный рост, обеспечение действия основного принципа социализма в органическом единстве обеих его сторон — вот, пожалуй, магистральное направление активизации человеческого фактора, а следовательно, и залог успешного решения стоящих перед обществом задач на пути к рыночной экономике.

Точки зрения
В. Кулаков, начальник подотдела Госплана СССР: “В 1989 г., например, в промышленности общая дополнительная потребность в рабочей силе составила около 12 млн. человек (при сокращении численности занятых на 0,1 млн.), в строительстве — почти 5 млн. человек. Удовлетворялась же эта потребность за счет организованных источников (подготовка квалифицированных рабочих и специалистов, организованный набор рабочих, трудоустройство и др.) едва на 35-40%. Остальных работников предприятия и организации набирали самостоятельно. Где уж здесь до повышения эффективности производства, когда товаропроизводитель по-прежнему ориентирован на “валовую” рабочую силу. Да и аргументы, выдвигаемые в настоящее время за “безработицу”, в сложившихся условиях звучат по меньшей мере неубедительно” (Плановое хозяйство. 1990. № 5. С. 98).
Е. Бреева, к. э. н., старший научный сотрудник Института социально-экономических проблем народонаселения АН СССР и Госкомтруда СССР: “В народном хозяйстве СССР происходит систематическое снижение темпов роста численности специалистов. В течение 60-х годов эти темпы увеличивались в среднем за год на 6,7%; в 70-х годах — на 5,9; в 1981-1987 гг. — только на 3,2%. При этом наибольшее их падение отмечается (1987 г. по сравнению с 1970 г.) в таких отраслях народного хозяйства, как транспорт и связь — в 10,2 раза, строительство — в 5,2, наука и научное обслуживание — в 4, торговля — в 3,5 раза. Положение еще более обостряется в связи с тем, что все большее число специалистов фактически занято в качестве рабочих, и далеко не всегда это вызывается особой сложностью выполняемых функций. Гораздо чаще дело просто в стремлении к более высокому заработку, которое поощряется администрацией предприятий, преследующей главным образом самые ближайшие цели.
В других странах ситуация иная. В США начиная с 70-х годов численность учащихся высших учебных заведений выросла на 1/4, в Японии — на 1/3, в Западной Европе — почти в 2 раза. Между тем уже сейчас доля специалистов с высшим образованием в общей численности занятых в СССР в 1,5 раза меньше, чем в США. Конечно, это отражает разницу в технической базе производства. Но можно ли эту разницу ликвидировать, все более отставая в размахе подготовки специалистов? Скорее таким путем ее можно лишь еще более усугубить” (Экономические науки. 1990. № 4. С. 68-69).