Приватизация мысли

Раздел II. ПРИВАТИЗАЦИЯ МЫСЛИ
“Мало понимать то, что сказано,
что написано; надобно понимать то,
что светится в глазах,
 что веет между строк”.
(А.И. Герцен)

СССР –НАШ ОБЩИЙ ДОМ
                За “круглым столом” “Правды” — ученые
                (газета “Правда” от 30 декабря 1988 г.)



Немало острых вопросов, выдвигавшихся самим ходом развития наций и народностей, не находило своевременного решения. Это приводило к общественной неудовлетворенности, которая приобретала порой конфликтный характер. Продолжают иметь место факты национального эгоизма и кичливости, иждивенческих настроений и местничества. Негативные явления копились годами, долгое время игнорировались, загонялись внутрь, не получали должной оценки. Перестройка их выявила и создает возможность для их решения.
В большом долгу оказались ученые. Современная национальная политика нуждается в глубокой научно-технической разработке. Это — ответственный социальный заказ научным учреждениям и специалистам. Как он выполняется? Этот вопрос и был в центре внимания ученых, встретившихся за “круглым столом” “Правды”.
В разговоре приняли участие: Г.Л. СМИРНОВ, академик АН СССР; Л.М. КАРАПЕТЯН, проректор Ереванского университета; Р.А. БЕЛОУСОВ, заведующий кафедрой АОН при ЦК КПСС; В.Е. ТОМАШКЕВИЧ, доктор экономических наук, зам. директора ВИПК Госкомтруда; Т.М. ГАНДИЛОВ, кандидат юридических наук, сотрудник Института государства и права; К.П. МАТВЕЕВ, доктор философских наук, заведующий кафедрой научного коммунизма МИТХТ им. Ломоносова; И.Ш. МУКСИНОВ, кандидат юридических наук, сотрудник Института государства и права; Р.Г. АБДУЛАТИПОВ, доктор философских наук, работник ЦК КПСС; а также журналисты, научные консультанты ряда других изданий. Вел заседание академик В.Г. АФАНАСЬЕВ, главный редактор “Правды”.

ВЕДУЩИЙ: “Как правильно было замечено на одном из заседаний “круглого стола”, позиции ученых условно сегодня можно разделить на три основные группы. ПЕРВАЯ — это полное признание правильности прошлой национальной политики, акцент на достижениях, устоявшихся принципах и подходах. Незыблемость прежних теоретических выводов. Из уст сторонников такого ортодоксального подхода идут обвинения: разворошили улей — вот и пожинайте плоды. ВТОРАЯ — это выработка концепции с упором на специфику национального развития вплоть до полной ревизии основ советской федерации, отрицание положительного опыта прошлого, стремление превратить СССР из союзного государства в “союз государств”, в рыхлую конфедерацию. ТРЕТЬЯ — это восприятие положительного опыта прошлого, достижений и в то же время очищение национальной политики от наслоений культа личности, волюнтаризма, творческое и демократическое применение ленинских принципов интернационализма и национальной политики к нынешним конкретно-историческим условиям развития советского общества, наций и народностей страны. Именно этот подход и становится главным”.
Р. БЕЛОУСОВ: “Хотелось бы так думать… Я недавно вернулся из Прибалтики, где познакомился с некоторыми взглядами социал-политического и экономического характера. Доводилось слышать много спорного, а то и тупикового, ведущего к краю пропасти, из которой без серьезнейших социальных, хозяйственных, да и просто человеческих потерь и потрясений не выбраться”.
ВЕДУЩИЙ: “Что такое “общесоветское” и что такое “национальное”? И что такое “национальное” и “интернациональное”? Что такое “национальное” и “националистическое”? Синтез сложнейших, но очень тонких проблем.
У нас очень часто национальное выдают за общесоветское и национальное иной раз выдают за националистическое. А есть грань, есть отличие… Это одна из самых сложных проблем.
Во всем мире сейчас идет интеграция. Возьмите Европу. Она думает о введении единой денежной единицы. Раз. Она думает о разрушении пограничных барьеров. Два. Она отказывается от паспортов в общепринятом смысле. Три. А у нас? Почему вдруг советский человек — армянин, эстонец, который годами, десятилетиями воспитывался в интернациональном духе, который всегда себя считал советским человеком, вдруг стал только армянином, только эстонцем, только представителем любой другой нации и народности? Почему даже в трагические дни, дни, напоенные горем и болью, нашлись в Армении и Азербайджане те, кто свои амбиции и национальный эгоизм поставил выше человеческого горя, мировой скорби?”
Р. БЕЛОУСОВ: “Если говорить откровенно, я очень встревожен событиями, которые последнее время вылились наружу, хотя они зрели давно. У меня эта тревога зародилась не год, не два, а много лет назад. Конечно, причин много. Но, на мой взгляд, наибольшую остроту приобрели две проблемы: культурно-языковое развитие народов в условиях роста национального самосознания и национально-экономическая политика, хозяйственные отношения между республиками.
Где-то семь или восемь лет назад я был в Таллине. И, честно говоря, был удивлен. Республика, которая в то время производила мяса больше всех в стране на душу населения (и мяса, и молока!), испытывала их недостаток. Надо смотреть без эмоций и реально. Республика работала и, на мой взгляд, сельское хозяйство вела лучше других, а не могла обеспечить своих людей мясом, молоком. Считаю головотяпством действия наших центральных органов, которые полагали, что надо “всех уравнивать”, увеличивали план поставок от достигнутого. Действовали по известному принципу «давай, давай». И вроде уже нечего давать, а — давай! Да! Головотяпство центральных органов. И это не только в отношении Эстонии, но и в отношении Смоленска, Куйбышева, Тулы… Но в том-то и дело, что в российских Куйбышеве, Смоленске, Пензе это экономическое головотяпство принимают просто как бюрократизм, а в союзной республике это приобретает уже национальную окраску, приобретает другие формы. На этом в свою очередь и играют определенные люди. Всегда играли и играют”.
РЕПЛИКА: “И будут играть”.
Р. БЕЛОУСОВ: “Да, и будут играть. Гармонизация национальных отношений в стране возможна лишь на прочной экономической основе. Вспомним В.И. Ленина, который говорил о необходимости и в национальном вопросе во главу угла ставить не абстрактные и не формальные принципы, а… точный учет историческо-конкретной и прежде всего экономической обстановки. К сожалению, мы этим во многом пренебрегали и, надо сказать, наломали немало дров”.
И. МУКСИНОВ: “И тут во многом повинны мы, ученые. Нам не хватило гибкости, умения осмыслить практику. Снова обратимся к Ленину. Возьмем его предреволюционные работы. В них Владимир Ильич указывал на преимущества централизованного государства перед федерацией, с сохранением права на самоопределение и автономию. Но уже после революции, когда началась практическая работа по строительству многонационального государства, он выдвинул принцип федеративного устройства союза советских республик. Это был план демократической организации отношений между народами в социалистическом государстве.
В жизни этот принцип выразился в четком разделении функций между общесоюзными и республиканскими органами управления. Наркоматы республик практически не дублировали центральные. Широкую самостоятельность имели республики и в использовании предоставляемой им доли общесоюзного бюджета. Они решали и вопросы гражданства.
Такое взаимоотношение между республиками и центром облегчало решение ряда основных задач в многонациональном государстве: обеспечивало самоопределение и самостоятельное развитие каждого народа страны, позволяло сбалансировать интересы всех трудящихся и отдельных народов, давало возможность центру целенаправленно помогать слаборазвитым окраинам с учетом местной специфики.
Вскоре после Ленина эту концепцию Сталин деформировал. Он лишь на словах согласен был с Лениным, на самом деле постепенно увеличивал объем власти общесоюзных государственных органов в ущерб компетенции республик. И довел это до того, что уже и шага нельзя было ступить на местах, не получив “добро” из центра”.
В. ТОМАШКЕВИЧ: “Так или иначе, разговор у нас здесь идет о трех “китах”. О советском. Об интернациональном. И о национальном. Помните пословицу русскую, которая, мне кажется, в наше время звучит как серьезное предостережение: “Что имеем — не храним, потерявши — плачем”.
Согласен с проблемой излишней централизации центра. Но, мне кажется, в эйфории вырваться из-под диктата центра любым способом не учитывается одно обстоятельство — коренные интересы самих народов, конкретных жителей регионов. “Советское”, “национальное”, “интернациональное” — настолько взаимосвязаны, что, если одно заболевает или что-то неладно в одном из них, начинает барахлить весь механизм. Больное поведение людей определяется или объясняется “больным поведением отношений”. Это хрестоматийная методологическая научная истина.
Значит, нам надо дать анализ тех реальных отношений, которые сложились между “советским”, “национальным” и “интернациональным”. И анализируя эти отношения, в первую очередь выделить экономические отношения. И каков у нас экономический баланс интернационализма? Мне думается, что этим балансом у нас никто честно не занимался. Ни наши ученые, ни центральные и местные партийные, ни советские органы. А уж вина экономической науки неоспорима. А кому еще и заниматься-то экономическим балансом интернационализма?
Где грани между экономическим интернационализмом и экономическим национализмом? Вот вопрос… Сейчас многие республики считают, что они лишь “отдают”. Ну, а что они получают? Об этом речь идет редко. И не только потому, что кто-то хочет умолчать (хотя и это есть), но и потому, что сейчас не так просто заиметь эти сведения. Сегодня нет четких критериев оправданности встречных потоков — поставок в общесоюзный фонд и получения из него.
А возьмите цены. Сложившаяся структура их не всегда соответствует общественно необходимым затратам труда. Думаю, небезынтересна такая статистика: фондовооруженность труда в сельском хозяйстве Эстонии — 30 тыс. руб. на человека, а в целом по стране — лишь … 14 тыс., т. е. в два раза ниже. В Туркмении и того меньше — 6 тыс.! Так что эти фонды в 30 тыс. на человека созданы только Эстонией? Конечно, нет”.
Р. БЕЛОУСОВ: “С этим тезисом вы у эстонцев не пройдете. Потому что у эстонцев в 1,5-2 раза более эффективное сельское хозяйство, и оно имело возможность накоплять”.
В. ТОМАШКЕВИЧ: “Рем Александрович, вы мой учитель, но вот цифры: фондоотдача по Эстонии (т. е. главный показатель эффективности) — 526 руб. на тысячу рублей в сельском хозяйстве, а по СССР — 545! И это при огромной разнице фондов. А в Туркмении фондоотдача — 800 руб.! С точки зрения фондоотдачи сельское хозяйство Туркмении более эффективно, чем сельское хозяйство Эстонии”.
РЕПЛИКА: “Одна из острейших проблем — отсутствие взаимосвязи между эффектом трудовой деятельности жителей республики и получаемыми ими благами.
Характерные примеры: реальные доходы трудящихся Белоруссии за одиннадцатую пятилетку выросли на 13%, а Украины — на 14%. Но при этом прирост производительности труда в промышленности БССР составил 21%, а в УССР — 15, в сельском хозяйстве — соответственно — 42 и 21, в строительстве — 22 и 15%. Как объяснить, почему при такой разнице в эффективности производительности труда доходы населения выросли в большей мере на Украине?”
Р. БЕЛОУСОВ: “Вопрос этот непростой. Но к цифрам все же давайте относиться осторожнее, особенно там, где мы говорим о фондоотдаче. Ибо, увы, там, где мы оперируем ценами оптовыми и розничными, не принимая в расчет, что в одном случае они устанавливались с учетом налога с оборота, а в другом случае без него, когда ценообразование вообще в известном смысле претерпело деформацию, которая затушевывалась столько лет, там неизбежно и деформированное представление о реальности”.
В. ТОМАШКЕВИЧ: “Пока мы никак не разберемся во всем этом, не найдем правильных решений… А ведь смысл перестройки, как отмечалось на июньском Пленуме 1987 г., состоит в учете интересов, в воздействии на интересы, в управлении ими и через них.
Здесь уже поднимался вопрос о “центробежных силах”. Почему сейчас эти силы возросли? На что эта реакция? В первую очередь — на диктат общественного интереса. И сейчас региональный, коллективный и личный интересы, я бы сказал, своеобразно мстят общественному интересу. Мстят общественному интересу за недооценку социальных интересов трудящихся. Все безобразия в социальной, экономической сферах прикрывались у нас общественными интересами”.
РЕПЛИКА: “Необходимо брать в расчет и экономический волюнтаризм, когда ту или иную республику мы обрекаем на культивирование — либо сельскохозяйственной монокультуры, либо узкопрофильной промышленной продукции”.
В. ТОМАШКЕВИЧ: “Именно! А протест против этого диктата нарастал. Нынешние условия — это лишь повивальная бабка, это не причина того, что возникли центробежные силы. Они, собственно, как скальпель, вскрыли и обнажили все то, что формировалось раньше. Мне кажется, созрели условия для того, чтобы создать в стране академический институт экономики национальных или межнациональных отношений, который как раз и должен заниматься этой проблемой. Проблемой интересов регионов и их гармонизацией. Отсюда ноги растут, от экономики”.
Г. СМИРНОВ: “Здесь поднят вопрос о значении интересов в национальных отношениях. Их значение в этой сфере, как и в других сферах общественных отношений, трудно переоценить. В.И. Ленин очень резко высказывался против недооценки реальных интересов в политике. Он отмечал, что люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обсуждениями разыскивать интересы.
Интересы бывают, конечно, разные. И не только интересы экономические, политические и духовные, но и национальные интересы. То есть это огромная гамма интересов, и их надо прослеживать. Национальные интересы теснейшим образом переплетаются с экономическими и иными, и чаще всего именно экономические интересы, духовные интересы определяют характер национальных устремлений. И если мы хотим разобраться в причинах национальных требований, движений, то должны обращаться к тому, какие же экономические или социальные интересы не удовлетворяются. Мы сделали много ошибок в экономической политике, подойдя по сути дела к предкризисному состоянию. Экономическое стимулирование строилось таким образом, что директора предприятий и коллективы в различных регионах не были заинтересованы в том, чтобы внедрять новейшую технологию и вообще проявлять предприимчивость. Но мы еще все это закрыли от общественности, от гласности. Закрыли и от общественной науки. А потом стали ее активно ругать, обвиняя обществоведов во всех грехах. В том, что они и то не учли, и этого не знают, и на таком-то уровне остались и т.д.
А что им оставалось делать? Что делали с теми обществоведами, которые пытались критически анализировать состояние дел и прогнозировать, высказывать оригинальные суждения? Они вылетали из тех мест, которые занимали, как пробки. А если и не вылетали, то делалось так, что и напечататься ученый уже не мог. Всем это прекрасно известно. Следовательно, если мы хотим, чтобы кризисные ситуации в сфере межнациональных отношений своевременно вскрывались, находились пути и средства их решения, то должны ввести обществоведение как инструмент национальной политики.
Обязательный — для министра. Обязательный — для Госплана. Обязательный — для Совмина. А пока мы, страна новаторов, страна, взявшаяся строить новое общество, не имеем у себя такой общественной науки, которая систематически и глубоко, на реалистической основе изучала бы практику социалистического развития — и в сфере социальных отношений, и в сфере национальных. Мы довольствуемся цитатами из Маркса, Энгельса и Ленина. А тем временем только в нашем институте 16 филиалов существует, в том числе в 14 союзных республиках. И только в двух или трех — в Казахстане и в Латвии — существуют какие-то маленькие подразделения, которые изучают национальные проблемы. Ну и как же мы без науки собираемся строить правильную национальную политику?
Мы посчитали: 1300 различных книг и брошюр выпущены в последнее время по этим проблемам. Но любая из них строится так: первая глава — теоретико-методологические проблемы; вторая глава — народный хозяйственный комплекс — основа дружбы народов; третья глава — духовная жизнь, взаимодействие и т.д. Четвертая — критика буржуазных концепций. Пятая — интернациональное воспитание. Не десятки — сотни книг сконструированы по кустарной, заранее сработанной схеме. Научный подход к национальной сфере необходим. И хорошо, что мы поняли, сказали об этом на XIX партконференции. Но понять и сказать мало. Надо это умело реализовать”.
К. МАТВЕЕВ: “На протяжении многих лет я преподаю советским и иностранным студентам. Среди них очень много арабов, представителей Латинской Америки, других народов. Одна из тем, которая вызывает все время своеобразную реакцию и у советских студентов, и у иностранцев, — «Нации и национальные отношения при социализме и коммунизме”. Откуда у нас взялась и как взялась концепция нации? Она взялась от Сталина: вы все это знаете, но мы ее преподносим как марксистско-ленинскую концепцию наций. А она ставит преграду равноправию народов, ведет к их изоляции, подчиненности и ущербности. По Сталину, нацией называется общность людей, которая имеет единую территорию, единый литературный язык, единый общий экономический рынок и общность культуры. Эта формулировка наносит вред нашей национальной политике.
Как быть 55 млн. советских граждан разной национальности, проживающим вне своих территорий? Русским — в Латвии, эстонцу — в Калуге? К слову, вообще лишь более 160 народов из почти 3 тыс. в мире имеют свою государственность и являются членами ООН. Да, мы стали столь взрослыми, что уже явно выросли из сталинской дефиниции термина “нация”. Она ведет к разобщению. Думаю, и институтский курс надо называть не “Нация и национальные отношения при социализме”, а как-то по-другому.
В укреплении единства важную роль играют процессы свободного развития языков народов СССР, развития русского языка. В.И. Ленин отмечал, что потребности экономических связей заставят живущие в одном государстве национальности добровольно избрать язык межнационального общения. Сегодня вопрос исключительно важный для нашей страны — создание двуязычия на самом высоком интеллектуальном уровне, знание местных языков. Необходимо, мне кажется, изменить и коренным образом улучшить преподавание русского языка в союзных республиках и языка коренной национальности в национальных республиках. Параллельно этому в школах, ПТУ, техникумах, вузах страны следует ввести как обязательные предметы изучение истории, культуры, этнографии народов СССР. Отсутствие знаний о народах СССР доходит до курьезов. Мы знаем историю, культуру, этнографию народов мира и имеем весьма слабое представление о коренных народах нашей страны — вепсах, карелах, гагаузах, табасаранах, нивхах, ассирийцах и т.д. Я — ассириец. Для многих — реликт, нонсенс! Общее число ассирийцев в СССР 25 тыс. Мы — лишь нотка в общем аккорде. Но без нас общегосударственная музыка, так сказать, станет беднее…
Сейчас в нашей стране уже трудно, за исключением, пожалуй, Армении, найти мононациональные районы. Нужно создавать все условия для гармоничного национального развития. В крупнейших городах страны нужны центры дружбы народов СССР с  филиалами в районах, куда мог бы прийти представитель любой из живущих в области, городе, районе национальностей. Может быть, организовать секции языка и литературы, танцев, музыки, национальной кухни, пошива национальной одежды. Это необходимо, как необходим для общения великий русский язык…”
Г. СМИРНОВ: “Вы — ассириец. Русский язык, как я понимаю, стал для вас инструментом приобретения интернациональной культуры и знаний. Но почему мы сегодня видим, что владение русским затруднено?”
К. МАТВЕЕВ: “Повторяю, если мы любим свое великое государство, если мы хотим, чтобы оно было крепким, нужно ставить двуязычие на очень высокий интеллектуальный уровень. Такой пример. Во всех крупнейших центрах мира, в столицах разных стран стали обыденностью институты Пушкина. А у нас нет ни одного института Пушкина в союзных республиках. Русский язык преподают те люди, которые сами плохо его знают”.
Г. СМИРНОВ: “О двуязычии надо сказать особо. Почему, действительно, здесь налицо проблемы? Правильно, это объясняется во многом слабой постановкой обучения русскому и национальным языкам. Но это уже следствие иной, подлинной, более глубокой причины, а именно — нежелания утруждаться организацией широкого, добротного изучения двух языков, экономией учебного времени и средств. Сейчас запущена в ход идея добровольности выбора языка обучения детей родителями. И что же получается? В таких республиках, как Белоруссия и Украина, да и в некоторых других, родители очень часто избирают основным языком обучения своего ребенка независимо от национальности русский язык и, следовательно, русскую школу. В результате число национальных школ сократилось. Интеллигенция бьет тревогу и бьет с полным основанием, потому что без языка нация быть не может, национальная культура развиваться не может.
В чем же выход? На мой взгляд, необходимо, чтобы в школах везде, и в национальных, и в русских, изучались и национальные, и русский языки. Так же нормально и естественно, как изучаются физика, математика и другие предметы. Мы живем в такой стране, где двуязычие должно быть для каждого гражданина потребностью. Русский человек, живущий в национальной республике, должен владеть языком этой республики точно так же, как каждый нерусский — владеть русским языком. Двуязычие в многонациональном государстве должно быть нормальным, естественным и необходимым атрибутом общественной жизни. И на это нельзя жалеть ни учебного времени, ни средств”.
В. ТОМАШКЕВИЧ: “Дело, видимо, не в том, что, истолковывая понятие “нация”, мы без конца говорим о том, что это сталинское определение. Действительно, Сталин в какой-то степени по-своему сформулировал некоторые ее признаки, и то не до конца. Но речь идет о том, что мы должны признавать, и от этого мы не можем пока уйти, что нация как историческая общность людей — это реальность”.
Р. АБДУЛАТИПОВ: “Более того, и у Ленина в нескольких местах сказано о том, что есть базисные элементы нации. Экономика. Территория. Язык. Когда он критикует Михайловского, где Михайловский кричит о том, что нация — это есть лишь продолжение родовых связей, Ленин подчеркивает, что это не есть продолжение родовых связей, а есть образование новых экономических буржуазных связей. То есть факты образования нации — это реальность, вокруг и в которой нам надо работать. Почему я это говорю? Потому, что нам кажется, что если мы в какой-то степени будем или отрицать существование нации, или сведем на нет концепцию слияния или сближения наций, то у нас не будет больших проблем. Вот до сегодняшнего дня идут десятки писем от самых честных граждан нашей страны, которые пишут, что “во всех паспортах наших людей надо написать национальность — советский человек”. Но наивно думать, что если мы всем напишем “советский человек”, то не будет самих национальных проблем. И так же было бы наивно думать, что, если мы напишем тему лекции вместо «Нации, национальные отношения» — “Судьбы народов”, межнациональных проблем не будет.
Дело в том, что если мы занимаемся наукой, то мы должны отражать реальные процессы, которые происходят в обществе. И возьмите непосредственно предмет нашего разговора — “о советском народе”: тут господствуют две точки зрения. В прошлом господствовала точка зрения, что сформировалось новое историческое сообщество — “советский народ” и как будто никаких проблем нет. А в дальнейшем, мол, будет слияние наций. А теперь появилось что? В Эстонии, Латвии какая концепция? Что советский народ вообще как сообщество не существует! Что это выдумка, это “навязано сверху”! Не хотят замечать процессы интернационализации, интегративные процессы, которые происходят в обществе.
Вот уже у нас, и в официальной печати появилась точка зрения, которая сводит понятие “советский народ” лишь к гражданству…
Итак, две позиции. Одна: советский народ якобы — это есть слияние наций. Другая: отрицание вообще той объективной реальности, которая существует сегодня как советский народ. И мне представляется важным, что в резолюции    партийной конференции однозначно сказано, что советский народ стал реальностью как новая  историческая общность. И мы — если мы реалисты — ни в коем случае не должны отходить от этой реальности. Мы живем в Советском Союзе. И независимо от национальности должны помнить об этой общности. Это уникальный феномен нашего социалистического развития. Сегодня мы видим явное противоборство центростремительных и центробежных сил. К сожалению, оно не всегда в пользу нашего интернационализма. Что необходимо делать? Необходимо, чтобы экономика, политика, духовная жизнь и вековая культура активнее работали на центростремительные силы. Вместе с тем нельзя недооценивать причины, порождающие центробежные тенденции”.
В. ТОМАШКЕВИЧ: “Но почему и откуда все-таки эти центробежные силы-то берутся?”
К. МАТВЕЕВ: “Центробежные силы, как мне представляется, есть во всем мире. Вот мы говорим, что будет формироваться “единая Европа”… Но, с другой стороны, во всем мире происходит активизация национального самосознания. И сложностей немало…”
РЕПЛИКА: “Вон несколько дней назад в Канаде, в Квебеке, возник конфликт по поводу употребления английского языка… Так дошло и до битья стекол, и хулиганства. Пришлось и полиции вмешиваться, задерживать разбушевавшихся дебоширов”.
К. МАТВЕЕВ: “Годами национальное самосознание наших народов было закрыто в определенных понятиях, догмах и рамках. Сначала оно было замкнуто в сталинских рамках, когда национальная интеллигенция, выступая в защиту каких-то своих национальных интересов, автоматически обвинялась в национализме. Вот этот страх и удерживал ее в этих рамках. А сегодня, когда мы говорим о демократизации, эта копившаяся волна и нахлынула… Фактически берега уже перехлестывает. А тут возникают и те, кому это выгодно”.
Л. КАРАПЕТЯН: “Так однозначно нельзя… Хотя союзные республики на равных правах вошли в Союз ССР, все же автономий коснулось неравноправие. Автономные образования были созданы так, что они оказались в двойном подчинении. Ведь самая главная идея, самое главное призвание социалистической федерации (и об этом уже здесь говорилось) в том, что все имеют равные права и входят на равных правах в федерацию, в социалистическую федерацию. А оказалось, что нет. Автономные образования фактически были выключены! И особенно наглядно это проявилось именно на примере Нагорного Карабаха. Эти “выключенные” из федерации автономные образования были созданы вопреки идеям В.И. Ленина. Мне товарищи говорят: а разве у Ленина, в документах нашей партии не было идеи автономии? Была эта идея. Но там как говорится об автономии? О полной автономии. Автономии в собственном смысле этого слова, т. е. в смысле независимости и самостоятельных решений.
В. ТОМАШКЕВИЧ: “Но ведь Ленин не вбивал клин между автономией и республикой…”
Л. КАРАПЕТЯН: “Я имею в виду эволюцию взглядов Владимира Ильича”.
Т. ГАНДИЛОВ: “Согласен с академиком Смирновым: наукой в межнациональных отношениях мы, мягко говоря, не злоупотребляем. Ничего нам наука пока не сказала о преимуществах сложившейся структуры национально-территориального устройства. А они неоспоримы… Ничего наука не может сказать и о том, к чему приведет нас изоляция на основе этнического признака. Мы интуитивно понимаем, что это явление чрезвычайно опасно для глобальных судеб нашего многонационального государства.
Но уровень интуиции и уровень научного мышления — разные категории. Одно несомненно: идеи национальной замкнутости и сепаратизма — это прямой подкоп под единство нашей федерации. Я говорю об этом как ученый-юрист. Территориальная структура населения в некоторых автономных областях такова, что даже попытка размежевания на этнической основе проживающих здесь наций и народностей просто была бы трагична, лишена здравого смысла. Во всем мире, как правильно заметил ведущий, идет сейчас создание многонациональных структур. В этом плане наше государство уже является интересной моделью и вряд ли целесообразно терять ее преимущества. Но наука об этом молчит. Пока — застой и фраза в этом деле. Да, нужен институт межнациональных отношений, как воздух нужен!
Научное невежество — благоприятнейшая почва для ростков национализма. Еще один вопрос. Пора, по-моему, разграничить компетенцию Союза ССР и союзных республик. Тут целесообразно избрать такую методологию: не надо идти по старому пути разграничения прав и обязанностей в различных областях деятельности — кто и что должен делать. Надо дать прежде всего перечень основных вопросов, которые входят исключительно в компетенцию Союза ССР, и все, что не входит в этот перечень, автоматически пусть решается союзными республиками”.
Р. АБДУЛАТИПОВ: “Нация, национальная самобытность народа и национальная индивидуальность человека — это реальность ХХ в., и с ней надо считаться. Она оказывает определенное влияние на функционирование общественных отношений и формирование личности в национальной среде. Задача теоретической мысли — исследование многообразия и многовариантности этой реальности, а не уход от нее в абстракции. Социальный заказ, на отсутствие которого ученые давно жаловались, ныне нам дан. Предстоит разобраться, готовясь к предстоящему Пленуму ЦК КПСС, с целым комплексом экономических, социально-политических, экологических, демографических, этнокультурных, нравственно-психологических и прочих проблем совершенствования внутри- и межнациональных отношений.
Если же говорить о практике, то мы не можем не заметить: почти ежедневно картина в регионах и республиках быстро меняется. Значит, в десятки раз динамичнее и оперативнее должно быть и наше влияние, но избегая при этом, как сказал в своем выступлении в Орле М.С. Горбачев, “непродуманных и скороспелых суждений и действий, которые могут лишь нагнетать обстановку, обострить ситуацию”. Последовательную партийность и интернациональность важно в нынешней ситуации сочетать с ленинским “архитактом”, величайшим уважением и доверием друг к другу, не забывая, что за спиной каждого из нас стоит не только собственная национальность, а целая общность людей, целые народы”.
ВЕДУЩИЙ: “Итак, можно подвести итог нашего разговора. Прежде всего все солидарны в том, что многонациональность страны — могучий источник развития и взаимного духовного обогащения. Учесть опыт прошлого, развить его применительно к современным условиям — именно это вытекает из обсуждения. В годы застоя допущены серьезные нарушения ленинской национальной политики. Постепенно утрачивался механизм управления национальными процессами, который был заложен Лениным в первые годы Советской власти. Однако надо признать, что сила социализма, его гуманистический и интернациональный потенциал оказались настолько велики, что даже отступления от ленинских принципов национальной политики не смогли поколебать дружбу советских народов — об этом свидетельствуют Великая Отечественная война, первые послевоенные годы восстановления народного хозяйства. И вот новая наша беда — землетрясение в Армении. Как она сплотила всех нас!
Но все же деформации не могли пройти бесследно. В свете этого получившая хождение с 30-х годов, прямо скажем, упрощенческая формула о решенности национального вопроса при социализме противоречит ленинскому пониманию сложности и многогранности этой проблемы. Именно поэтому в центре начатых нами дискуссий — поиск ответа о сути национального вопроса, его современного состояния, решенности и переменности. Что скрывать: события обгоняют научную мысль. Прав товарищ Гандилов — застой сказался и тут.
Опыт последних месяцев подсказывает: в анализе и решении межнациональных проблем мы обязаны быть предельно тактичны. Но и смелые, нестандартные подходы необходимы. Не случайно на недавнем совещании в ЦК КПСС, где рассматривался вопрос о подготовке к Пленуму ЦК КПСС “О совершенствовании межнациональных отношений в СССР”, однозначно говорилось о недопустимости утраты инициативы в постановке и решении назревших проблем.
И несомненно, ученый мир обязан активно включиться в этот процесс. Не жалея сил и не впадая в авторские амбиции. Укрепление дружбы народов, формирование социалистического, интернационалистического образа жизни является делом всех нас, всех советских наций. Задача — вести дело к созданию такой общественной атмосферы, при которой человек любой национальности чувствовал бы себя как дома в любой части нашей социалистической Родины”.

СОЗДАТЬ МАГАЗИННОЕ БЛАГОПОЛУЧИЕ?
(газета “Социалистическая индустрия” от 30 августа 1988 г.)

К сожалению, в выступлениях некоторых ученых и руководителей ведомств по вопросам цен, в том числе и председателя Госкомцен В. Павлова (интервью “СИ” 1 апреля с. г.) опускается следующая связь. А что произойдет с ценами колхозного рынка и кооперации, если государственные цены, допустим, на мясо вырастут на 1,5–2 руб.! В условиях его дефицита наиболее вероятно, что рынок и кооперация также поднимут планку цен, пусть и непропорционально, скажем, только на 1–1,5 руб. Такое развитие событий надо тщательно продумать. По сути нам предлагают сбить температуру спроса посредством повышения цен. И тем самым создать лишь “магазинное” благополучие. Не следует забывать, что продукты питания — товары первой необходимости, это не автомобиль, хрусталь или ковры.
Маловероятно, что так называемые высокооплачиваемые и примыкающие к ним категории членов общества, которые не получат компенсации, изменят структуру своего питания. Скорее всего изменятся лишь их расходы на другие товары. Значит, население, получившее компенсацию, реально ничего не выиграет. Конкуренция спроса лишь обострится на более высоком уровне, сохранив лидирующее положение тех, у кого выше доходы. Денежная масса компенсации в условиях острой несбалансированности рынка, получается, только увеличив спрос. И тем самым экономически простимулирует дальнейший виток роста цен, обесценивания денег.
Нельзя не учитывать и такого обстоятельства. Граница между теми, кто может претендовать на компенсацию, и теми, кто не может, весьма размыта, трудно улавливаема. И, кроме того, резко изменчива в ту или иную сторону под влиянием численности и состава семьи. Эти явления практически невозможно постоянно отслеживать, а значит, своевременно и объективно назначать или отменять компенсации существующим аппаратом. Выходит, надо раздувать его? Или не обращать внимания на поток писем, жалоб и возражений, который хлынет непременно?
Повышение цен на колхозном рынке, в кооперации неоднозначно повлияет и на развитие личного подсобного хозяйства. Вполне возможна ситуация, при которой товарность личного подсобного хозяйства упадет. Ведь прежний доход можно будет получить при сокращении поставок продукции на рынок. Это больно ударит по всем слоям населения, для которых рынок по-прежнему является основным источником целого ряда продуктов.
Цены на рынке никогда не смогут стать равными государственным ценам. Что же в сложившейся обстановке социально справедливо и экономически целесообразно? Конечно, прежде всего наращивание производства мясных продуктов. Но для этого потребуется время. А дотации? Их сельскому хозяйству, на мой взгляд, необходимо сохранить. И это тяжелое бремя придется нести всему обществу, пока проблема не будет решена снижением себестоимости продукции.
Главный раздражающий фактор в общественном сознании — вовсе не различия в покупательной способности разных категорий работников. Читатели правильно считают главным злом неравный доступ к товару — в зависимости от должности, круга знакомств, места работы или проживания. Следовательно, в сложившейся обстановке социально справедливым было бы не стимулировать конкуренцию спроса посредством компенсаций, а повсеместно, в том числе в Москве и других городах с устойчивым снабжением, ввести лимитную (талонную) продажу мясных и некоторых других продуктов по государственным ценам нынешнего уровня, но дифференцированным по сортности и качеству товаров. За пределами “лимита”, на рынке, в кооперации — покупай, сколько можешь.
При этом исключительно велика будет роль общественного контроля. В сложившихся организационных формах он не выдерживает никакой критики. В сущности нынешний контроль пытается схватить хапуг за руку в магазине или у черного хода. А надо прежде всего демократизировать процесс торговли на предыдущий стадии — при распределении на товарных базах, где целесообразно создать общественные советы с широкими полномочиями. То есть гласно делать то, что сейчас держат за семью замками, решая проблему распределения келейно. Процесс демократизации и гласности практически обошел сферу торговли.
А кто разрабатывает документ о реформе цен? К сожалению, даже его структура держится в строжайшем секрете. Снова келейность. Но дрожжи слухов делают свое дело. Поэтому, на мой взгляд, надо шире обсуждать концепцию социалистического ценообразования.
Ценовой механизм — могучее оружие повышения эффективности. А она не сводится только к росту производительности труда или соотношению этого показателя с изменениями в заработной плате. Рост производительности труда и снижение эффективности могут совершаться одновременно. Все зависит от фондоотдачи, которая в целом по народному хозяйству ежегодно падает примерно на 3%, что равносильно потерям продукции на 40 млрд. руб. А это происходит прежде всего потому, что нет революционных изменений в технических средствах труда, выпускаемых промышленностью и поставляемых, например, тому же сельскому хозяйству.
Падение фондоотдачи здесь приобрело катастрофические размеры. По сути сельское хозяйство все глубже втягивается в процесс экстенсификации даже в таких высокорентабельных отраслях, как производство зерна. В том числе и с использованием так называемой интенсивной технологии. И здесь рентабельность падает, дополнительные вложения труда и средств оказываются менее прибыльными. Например, в Краснодарском крае в наиболее благоприятном 1986 г. рентабельность производства зерна упала с 67 до 54%. Каждая тонна, следовательно, стала дороже на 4,6 руб.
Реформа цен — это не изменение прейскуранта: там добавили, там убрали. Это — программа снижения издержек производства, повышения его эффективности, комплекс мер, возведенных в ранг общегосударственного закона, направленного на снижение дотаций. То есть процесс, который напрямую зависит от того, как мы внедряем научно-технические достижения, насколько рачительными являемся хозяевами, как бережем не только свою, но и народную копейку. В этой связи, кстати сказать, пора бы снять пелену “секретности” с деятельности союзных Минфина и Госплана, поставить их повседневную работу под гласный общественный контроль, используя шире средства печати. Мы должны знать, куда и сколько идет средств и какая от них предполагается отдача.

БРОСИТЬ ВЫЗОВ СЕБЕ
(газета “Московская правда” от 20 октября 1988 г.)
Жгучий разговор идет о ценах. Здесь обнаженный нерв и сложный перекресток материальных интересов, сбалансировать которые оказалось исключительно сложным делом.
Среди указателей движения цен наибольшее внимание привлекает тот, который призывает к их росту. Однако единодушия в том, как реализовать это на практике, тоже нет. Разделились взгляды в науке. Развернулась активная полемика, открыто высказываются диаметрально противоположные точки зрения. Идет конкурс аргументов. И это является еще одной из примет нашего времени, углубления демократизации.
Попытаемся представить доказательства, которые направлены на отрицание необходимости повышать розничные цены. И начнем с аналогии. Представим, что человек болен. У него высокая температура. Даем лекарство. Температура падает… Но никому в голову не придет сказать, что организм здоров. Нет, ищут причины, почему же подскочила температура, что неладно в организме.
То же самое — и в экономике. Сбить “температуру” спроса посредством повышения цен, создать тем самым магазинное благополучие и после этого представить, будто экономика здорова, — разве это не заблуждение? Кстати, и повседневное экономическое сознание, которое опирается на прошлый опыт, четко фиксирует, что рост цен не оздоровит экономику, не увеличит производство нужных товаров и продуктов, а всего лишь реабилитирует бесхозяйственность и, более того, санкционирует ее на будущее.
Принципиальное решение проблемы надо искать не в сфере обращения, а в сфере производства. “Температуру” должен отрегулировать сам организм, мобилизуя свои жизненные силы. А все остальное лишь в помощь. Конечно, такой путь более длительный, но его результатом может стать не только нормальная температура, но и — что исключительно важно — возникает иммунитет против подобных заболеваний впредь. А мы очень  нуждаемся в иммунитете против роста цен в будущем.
Давайте прежде попытаемся докопаться до причин, почему, например, наше сельское хозяйство, а также растущий ряд предприятий других отраслей становятся хроническими иждивенцами. Ведь по итогам 1987 г. уже 13% промышленных предприятий являются убыточными, а еще четверть — финансово неустойчивыми, т. е. явными кандидатами в ту же компанию. В чем тут дело?
Обращаясь к ценам на продукты питания, сторонники их повышения утверждают: стоимость сельскохозяйственной продукции значительно выше, чем цены, по которым продовольствие продается населению. Приводят такие цифры. Дотация по продовольствию выросла с 4 млрд. руб. в 1966 г. до 60 млрд. (даже чуть больше) в настоящее время. При этом не забывают упомянуть, что уровень розничных цен определяется производительностью труда и соответственно необходимыми затратами.
Так представила свою точку зрения, в частности, группа ученых НИИ ценообразования на страницах “Комсомольской правды” еще 17 июня прошлого года. В последующих своих публикациях работники этого института проявляли такое единодушие на всех уровнях своей научной и административной иерархии, что можно лишь подивиться их сплоченности. Вывод ученых этого института однозначный: цена отстала от стоимости и, значит, должна вырасти. Чего же тогда, мол, спорить? Цены должны быть подняты.
Все кажется убедительным. Но возникает вопрос: почему же растет стоимость и соответственно цены и дотации? Ведь производительность труда в сельском хозяйстве за взятый период — 25 лет — увеличилась более чем в два раза.
На этот вопрос, который может задать каждый человек, заглянув в статсборник, сторонники повышения цен ответа не дают. А между тем есть над чем призадуматься. Обратимся к статистике. Она утверждает, что в структуре стоимости сельскохозяйственной продукции 70–80% падает на тот элемент стоимости, который в политической экономии называется прошлым трудом. Притом доля прошлого промышленного труда является подавляющей. Отсюда вывод: эффективность сельского хозяйства будет падать, если темпы роста затрат на прошлый год будут выше, чем темпы снижения затрат живого труда. Таким образом, производительность труда, исчисленная по стоимости валовой продукции, растет при... снижении эффективности, прибыльности, рентабельности производства в целом. Это очередной парадокс нашей экономики: рост производительности и рост убыточности могут совершаться одновременно.
Тут все дело в том, какими темпами растут затраты прошлого труда и какова от них отдача. Покажем это на двух конкретных примерах. Сейчас стоимость ското-места на вновь вводимых объектах животноводства выше, чем стоимость двухкомнатной квартиры в Москве. Другими словами, “квартира” буренки дороже, чем жилье на четыре человека. А ведь с этой буренки получаем, как и прежде, 2-3 тыс. л молока. Потому-то это молочко становится золотым, пусть даже и при росте производительности труда в 2–3 раза.
Производительность труда росла, но темпы ее роста значительно отставали от темпов роста фондовооруженности. В результате падала фондоотдача, а это снижало эффективность сельского хозяйства, делало его убыточным.
Кроме того, произошло ресурсное ожирение, выразившееся в вопиющих диспропорциях: количество тракторов не совпадало с требуемым количеством прицепных машин, запасных частей — с автомашинами, строительных “коробок” — со средствами механизации. Остаются разбалансированными производство, хранение, переработка. Строили новые коровники, в которых содержали низкопородный скот. А нехватка полноценных кормов?
Поражающая дисгармония в экономике все глубже втягивает нас в процесс экстенсификации. Ее вериги вызывают экономическую одышку, требуют экономического кислорода в виде дотаций, которые проваливаются, как в прорву, а аппетит все растет и растет…
Информацию к размышлению дают и следующие показатели. В 1987 г. агропромышленный комплекс в составе семи министерств и ведомств дал более 46 млрд. руб. прибыли, топливно-энергетический — шесть министерств — почти 30 млрд. руб., а машиностроительный комплекс — всего лишь 17 миллиардов рублей. Только прибыль собственно сельского хозяйства составила почти 30 млрд. руб.
Понятно, здесь сыграли роль и закупочные цены. Однако 37% совхозов и 40% колхозов имели неудовлетворительные финансовые результаты.
Так в чем же сторонники повышения цен видят причины, оправдывающие эту меру? В стоимости или бесхозяйственности, низких темпах научно-технического прогресса, некомплексности в развитии факторов сельскохозяйственного производства? По-моему, ответ тут может быть только однозначным.
Нельзя не отметить и достаточно новый феномен. В сельском хозяйстве обозначились черты такого механизма, который внешне выступает как интенсивное направление, а фактически идет процесс развития скрытой экстенсификации. Что имеется в виду? Обратимся к результатам производства зерна в Краснодарском крае, причем в наиболее удачном 1986 г. На площади в 1,8 млн. га новая технология здесь дала прибавку по 10 ц с га. Хорошо? Хорошо-то хорошо, но … ничего хорошего. Себестоимость каждой тонны выросла на 4,6 руб., что снизило рентабельность с 67 до 54%. Итог: хозяйства края фактически потеряли более 8 млн. руб. прибыли. В 1987 г. рентабельность производства зерна еще упала. Если так дело пойдет, то окажется, что и в Краснодарском крае производство зерна станет убыточным и потребует дотаций.
Теперь заглянем в структуру затрат на гектар краснодарской земли. Среди них 47% приходится на удобрения и пестициды. К сожалению, они-то и не дали ожидаемой прибавки урожая и фактически отбросили рентабельность назад. Между тем известно: чтобы технология претендовала на статус интенсивной, она должна давать дифференциальную ренту II. Для этого дополнительные вложения средств должны быть более эффективными, чем предыдущие. Таково основополагающее требование, сформулированное К. Марксом в критике мальтузианской теории убывающего плодородия почв. Наша бесхозяйственность и есть разновидность мальтузианства.
Существующие дотации сельскому хозяйству с лихвой перекрываются тем, что мы забираем у него. Где и как? Значительную часть — в виде налога с оборота. Его общая величина на товары народного потребления составляет более 90 млрд. руб. Да и ставки отчислений в бюджет от прибыли предприятий легкой и перерабатывающей промышленности наиболее крупные.
Таким образом, рост издержек производства в сельском хозяйстве, наличие дотаций ему нельзя рассматривать в отрыве от экономических отношений между сельским хозяйством и промышленностью, от общей экономической жизни.
Огромные потери экономика страны несет в связи с падением фондоотдачи — порядка 3% ежегодно, что равносильно 40 млрд. руб. Снижение рентабельности заставляет предприятия и целые отрасли повышать цены на продукцию.
Все это наводит на мысль, что ответственность за рост себестоимости сельскохозяйственной продукции прежде всего следует возложить на затратный механизм образования цен в промышленности. Далее — на безответственное финансирование многих работ и проектов, не дающих даже минимальной экономической отдачи. Но главные корни сельскохозяйственных проблем надо, повторяю, искать в промышленности и механизме ее экономических отношений с сельским хозяйством. Иллюзии прибыльной работы промышленности создавались за счет роста цен на ее продукцию, которые в свою очередь увеличивали издержки сельскохозяйственного производства. Они усугублялись бесхозяйственностью и иждивенчеством, а компенсировались дотациями из бюджета, поступления в который из промышленности шли за счет роста цен. Вот так круг замкнулся. Одной рукой даем сельскому хозяйству дотации, другой — забираем в бюджет через механизм цен.
Что можно предложить в этой ситуации? На первый взгляд надо снизить цены на товары культурно-бытового потребления, легкой промышленности и соответственно поднять на продукты питания. И квиты. Государство полюбовно “разойдется” с населением. Но беда и в том, что к такому шагу не готова легкая промышленность в силу своей отсталости и неспособности удовлетворять спрос населения высококачественными товарами, а также и в силу того, что, скажем, колготки и мясо  не взаимозаменяемые товары.
Значит, надо искать другой выход. Он есть. Изменение цен должно быть результатом реализации планов роста производительности труда и эффективности производства, качества продукции во всех отраслях народного хозяйства в их общей нацеленности на производство товаров народного потребления. Ведущей позицией становится не просто рост национального дохода, а абсолютный рост фонда потребления.
За ориентиры следует взять уровень общественно необходимых затрат труда в индустриально развитых странах. Ведь ставим же мы задачу выйти на мировой уровень по качеству товаров. Так почему же по второй грани товара — его стоимости — мы не стремимся к мировому уровню, а все ищем какие-то внутренние критерии? В условиях взаимосвязанного и взаимозависимого мира нет стоимости, ограниченной национальными рамками. Стоимость тоже интернациональна.
По срокам реформа цен могла бы охватить (при таком подходе) две пятилетки. А что же делать сейчас? Прежде всего найти дополнительные источники поступлений в бюджет. Назовем некоторые из них. Неисчерпаем рынок так называемых дачников. Вот самые простые расчеты: более десятка миллионов заявлений лежит на земельные участки. На обустройство каждого потребуется не менее 3–4 тыс. руб. Итого — почти 40 млрд. Ну, а что нужно, чтобы отоварить этот спрос? Доски, кирпич, шифер, стекло. Наладить их производство — дело двух–трех лет. Нужны разворотливость, предприимчивость наших предприятий, которые могли бы своими силами построить небольшие заводы с высоким уровнем механизации и отдать их на кооперативный или арендный подряд своим же рабочим.
Сейчас же — стыдно признаться — населению продаем всего лишь чуть более чем на 4 млрд. руб. стройматериалов, в то время как табака — более чем на 6 млрд. руб. Как подобное оценить? Как политику, направленную на оздоровление народа, укрепление его материального благополучия, или как-то по-другому?
Немало средств можно найти благодаря дифференциации в оплате за жилье. Сколько уже говорится об этом! Ведь всем очевидна социальная несправедливость.
Оперативно можно изменить и налоговую систему. Сделать более дифференцированной ставку процента в зависимости не только от заработной платы, но и места проживания.
Если пораскинуть мозгами, то можно увидеть немало и других каналов, по которым деньги придут в бюджет, а самое главное, обеспечить рубль товаром и услугами, пользующимися спросом.
Итак, что же делать с розничными ценами? Думаю, надо сохранить их статус-кво. Что же касается компенсаций, то мы запутаемся с ними. Это — неразрешимая проблема. Возникнут новые линии социального напряжения; пойдет масса писем; почему мне не дали, а кому-то дали ни за что? Дележ пособий породит социальную нестабильность, а нужна ли она нам в трудную пору перестройки?
И еще очень важный момент. Считаю, что вокруг существующих дотаций можно было бы развернуть общегосударственную экономическую работу, учебу, в которую удалось бы вовлечь все население. Допустим, в средствах массовой информации дается перечень отраслей, регионов, областей — главных потребителей дотаций. Указываются размеры, структура, причины и факторы, влияющие на их величину. Соответствующая работа проводится в областях, районах, где все это доводится до общественности применительно к каждому конкретному хозяйству, предприятию. И вот все мы видим, кто из нас иждивенец, нахлебник, а кого и довели попросту до ручки. Исходя из обстановки, определяются меры: как помочь хозяйству, предприятию техникой, кадрами, внедрением прогрессивных форм организации и оплаты труда.
Можно создать и опубликовать графики снижения затрат, повышения рентабельности, уменьшения дотаций. Допустим, поставить такую задачу: ежегодно снижать дотацию сельскому хозяйству на 7–10 млрд. руб. И вот представим себе такую картину. Ежеквартально в областях, районах обнародуются сводки ликвидации дотаций. Какая завлекательная экономическая операция! В нее будет вовлечено все общество. Возникает уникальная возможность формировать современное экономическое мышление.
Экономика станет захватывающей сферой проявления личных талантов. Сколько будет вноситься конкретных предложений, направленных на сбережение народной копейки! Какой общественный контроль возникнет за каждым шагом хозяйственных органов? А всякая бесхозяйственность будет приниматься в штыки. Ох, как станет трудно тем, кто привык легко ставить подписи и направо-налево или вообще невесть куда бросаться общественными миллионами!
Надо сплотиться вокруг нашей общей беды —бесхозяйственности, бросить вызов самим себе, переступить через себя во имя себя.
ЗАРПЛАТА НА ВЕСАХ ИНФЛЯЦИИ
(газета “Социалистическая индустрия” от 20 января 1989 г.)

Инфляция. Это слово мы все чаще стали произносить, говоря об отечественной экономике. Инфляция — и мы бьем тревогу. И принимаем экстренные меры. И верим в их плодотворность. Но оправданна ли эта вера? Давайте разберемся всерьез.
Одна из главных антиинфляционных мер, предлагаемых ныне финансистами, — ежеквартальный контроль над соотношением роста зарплаты и производительности труда. Допустим, зарплата растет быстрее. Тогда финансы на счету предприятия замораживаются до тех пор, пока ситуация не изменится. На первый взгляд все вроде бы правильно. Однако на деле такой контроль приносит экономике пользу далеко не всегда.
Легко, к примеру, сконструировать ситуацию, при которой эффективность производства будет расти, а упомянутое соотношение нарушаться. Причина проста. Рост производительности труда мы получаем, разделив объем товарной продукции на число работников. Чем больше этот объем, тем выше производительность. А валовой объем, как известно, несложно увеличить, используя дорогие материалы, энергоемкие технологии и т.д. И даже если заменить в этой формуле объем товарной продукции на нормативно-чистую, ничего по существу не изменится. Ведь как выгодно “накручивать” объем путем увеличения трудовых затрат. Неудивительно, что такой счет утверждает затратный хозяйственный механизм. Стоит ли, спрашивается, проверять эффективность экономики подобным образом?
Пример из практики. Черкасский завод “Строймашина” сэкономил на каждом из своих изделий 600 кг металла. Об этом узнали представители Госкомитета по ценам и… немедленно срезали цену. “Золотое” соотношение их стараниями было сохранено, но только лишь потому, что план из-за снижения цены оказался невыполненным и фонд материального поощрения соответственно срезан. Что же получается? А вот что: ради теоретических химер мы готовы наказать даже самые передовые коллективы.
Совершенно очевидно, что, пока действует такой контроль, нет никакого стимула к экономии ресурсов. Зато есть стимул скрывать резервы и нагонять цены. А еще тормозить повышение квалификации, рационализаторскую деятельность. Как же иначе? Ведь все это поднимает зарплату.
И еще. Деньги, заработанные хозрасчетным предприятием, в таком случае теряют свой реальный вес — банк в любой момент может их “заморозить”. Это будет особенно болезненно для арендных предприятий и тех, что работают по второй модели хозрасчета. Какой же смысл зарабатывать деньги, если их нельзя получить в виде зарплаты?
Но, может быть, “плюсы” такой модели перевесят “минусы”? Может быть, инфляция приостановится? Уверен, что нет, потому что коренная причина нашей инфляции не в избытке денег, а в недостатке товаров. А раз так, то не зарплату надо ограничивать, а рынок насыщать. Вот в чем суть.
Да, сейчас принят целый комплекс мер, направленных на расширение выпуска товаров народного потребления. Все отрасли получили госзаказы. Но для большинства предприятий это, как вы понимаете, дополнительная нагрузка, на которую обычно нет ни ресурсов, ни должной технической базы. Да и продукция эта сама по себе трудоемкая, а значит, и платить за нее надо больше. Стоит ли удивляться, если в результате все эти задания потянут производительность труда вниз, а показатель зарплаты вверх.
Перед администрацией, трудовым коллективом возникает дилемма: чем же руководствоваться?
Контроль за соотношением зарплаты и производительности труда, таким образом, “режет” и правительственные меры по увеличению выпуска товаров народного потребления. Ведь чтобы выдержать пресловутое соотношение, в жертву придется принести товары народного потребления. Причем в первую очередь — дешевые.
Более того, попытки придержать рост заработной платы к равновесию рынка не приведут. Сколько можно “заморозить” на банковских счетах? Ну 5-6 млрд. руб. А разница между товарной и денежной массой, по экспертным оценкам, составляет 65-80 млрд. руб.! Даже если заработная плата будет отставать от производительности труда в два-три раза, то на покупательском спросе это не отразится.
И еще одно. Все эти игры с коэффициентами уводят нас от коренной причины сложившегося положения — неэффективной структуры нашей экономики, которая не в состоянии обеспечить насыщения рынка товарами.
Сегодня, на мой взгляд, мы должны исходить из единственного критерия — здравого смысла. Важно в конце концов одно — эффективно производство или нет. И если да, то бог с ним, с этим “святым соотношением”. Собственно, почему мы решили, что правило “преимущественного роста” справедливо для любой экономической ситуации?
Так, может быть, для экономики, которая десятилетиями развивалась вширь, опережение роста зарплаты над производительностью — явление пусть временное, но нормальное?
Я понимаю, трудно вот так, сразу отказаться от недавно принятого постановления. Но давайте по крайней мере согласимся, что это решение вынужденное. И коль скоро жизнь убедит нас в его неплодотворности, честно признаемся в этом и откажемся от административного контроля. Уверен, его отмена не приведет к очередному витку инфляции. Напротив, послужит оздоровлению экономики. Ведь такое жесткое соотношение подрывает самые существенные, рыночные рычаги, выключает материальный интерес производителя. Что может быть вреднее?

НЕ НАЛОГ — КОНТРИБУЦИЯ
Может ли она спасти от инфляции?
(газета “Правда” от 27 сентября 1989 г.)

Если вспомнить, как на прошедшей первой сессии Верховного Совета СССР принимались те или иные решения, то с наибольшим энтузиазмом, при практически единодушном голосовании были утверждены поправки к Закону о госпредприятии и Постановление о налогообложении фонда оплаты труда государственных предприятий. А было ли основание для оптимизма, если говорить о документе, касающемся налогообложения?
Что в нем положительного? Безусловно, отмена директивного, недальновидного, с позиций хозяина, соотношения между приростом заработной платы и производительностью труда и тот факт, что новое постановление создает режим наибольшего благоприятствования для выпуска товаров народного потребления. Это, думаю, главный плюс, загипнотизировавший депутатов.
И все же принятый документ, рискну заявить вопреки убеждению маститых экономистов, — мертворожденное детище перестройки, поскольку не стимулирует экономическую жизнь в целом, а вносит раздор между отраслями групп “А” и “Б”, ставит людей, работающих в этих отраслях, в неравное положение с точки зрения закона распределения по труду. Кроме того, документ еще сильнее вбивает клин между госсектором и кооперацией, сферой материального и нематериального производства.
То, что предлагается в постановлении Верховного Совета, — не налог, а скорее всего открытая контрибуция, которую не оправдать никаким чрезвычайным положением. Неужели кто-то всерьез думает, что рост среднемесячной заработной платы работников материального производства на 10-15 руб. и есть причина развала нашей финансовой системы, причина инфляции, дефицита? Предлагаемые меры бьют по тем, кто создает национальный доход. Так разве же по-хозяйски это? Неужто в семье хозяйка оторвет кусок от кормильца?
Из данных статистики по итогам прошлого года и первого полугодия нынешнего можно сделать выводы, расходящиеся с общепринятыми. Скажем, за 1988 г. фонд оплаты вырос на 6%, а прибыль на 10%. Председатель Госплана Ю. Маслюков со страниц Правительственного вестника (№ 2) сказал по этому поводу так: “На каждый процент прироста производительности труда относительно меньше затрачивается заработной платы”. Прибыль по темпам своего роста почти вдвое опережала рост заработной платы, т. е., пользуясь лексикой, применяемой нами к капиталистической экономике, степень эксплуатации рабочего класса возросла.
Неконтролируемый рост прибыли — решающий фактор инфляционных процессов в экономике. Да, часть прибыли расходуется на оплату труда, социальные выплаты, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что в безналичной форме перекачивается в бюджет и кошельки министерств и ведомств! Именно эти безналичные, неотоваренные реальными ресурсами деньги и создают инфляционную волну, захлестывающую общество.
Мы привыкли говорить об инфляции наличного рубля, наивно рассуждаем о его конвертируемости по отношению к иностранной валюте. Надобно прежде всего решить вопрос о конвертируемости безналичных денег в наличные и тем самым остановить, сдержать инфляцию в зародыше. А не ловить, как мы это делаем, вырвавшегося уже джинна детским сачком или океанским неводом, бросаясь из одной крайности в другую. Нелишне напомнить здесь, что еще предшественник К. Маркса, буржуазный экономист Д. Рикардо писал: “Повышение заработной платы не повышает цены товаров, но неизменно понижает прибыль”. Мы же во всех экономических грехах, как правило, обвиняем заработную плату и в ее ограничении видим “спасение” от инфляции.
Экономическая слабина принятого на сессии документа ярко проявилась в шкале налогообложения. (Не знаю, как выйдут из неловкого положения разработчики ее конкретного применения. Хотя уже сам по себе факт непрямого действия этого документа — нонсенс.) Итак, попробуем “расшифровать” шкалу. Допустим, базовый фонд оплаты труда составляет 10 млн. руб. Даем прирост в 10%. Итожим: плюс миллион. Налог в зависимости от методики расчета будет приходиться от 200 тыс. до 2,1 млн. руб. Десятикратная разница?! Другими словами, все вновь зависит от аппарата. И самое удивительное, что средства на налог предлагается изымать не из прибыли, не из общего объема хозрасчетного дохода, а только из фонда оплаты труда. Да как же это возможно? Ведь в результате не только не будем иметь прироста, а резко уменьшим базовый фонд оплаты труда.
Очевидно, что нейтрализация из инфляции состоит в чрезвычайных мерах, направленных на выпуск товаров народного потребления, в энергичной структурной перестройке экономики. Но здесь пока больше разговоров и благих пожеланий. Силы инерции таковы, что даже в Москве за три года пятилетки прирост по группе “А” составил 15%, а по группе “Б” — только 10%.
Не лучше показатели ее и по итогам текущего года. Да это видно даже невооруженным глазом — по нашим пустым московским магазинам, по взвинченности цен. Хороший пример для страны под боком центральных ведомств и руководящих органов, ничего не скажешь!
И положение улучшится лишь в том случае, если вместо предлагаемого роста группы “Б” на 6,7% в 1990 г. цифра эта в целом по стране будет не меньше 15-20%.
Глубоко убежден, что жизнь очень скоро заставит пожалеть о поспешном решении, касающемся налогообложения. Но цена ошибки — не только разочарование, но и очень конкретные народные миллионы. По карману ли нам такие ошибки?
Хотелось бы верить, что народные депутаты, собравшиеся на вторую сессию Верховного Совета СССР, задумаются о цене поспешно принимаемых решений хотя бы уж для того, чтобы не повторять дорогостоящих для страны ошибок. Резервы можно мобилизовать системой умных стимулов, а не запретов.

НА ПУСТОЙ ЖЕЛУДОК
(газета “Правда” от 21 сентября 1990 г.)
Президент попал в точку, потребовав от разработчиков программ перехода к рынку стабилизационных мер. Чем ответят авторы программ на поручение президента, покажет время. Но возьмем на себя смелость утверждать, что авторские коллективы программ перехода к рынку поставили себя в патовую ситуацию. Чтобы дать ответ, надо будет отказаться от многого из того, за что они стоят стеной, а может быть, и изменить исходные пункты своих построений.
В первые сто дней авторы программы “500 дней” хотят заработать 200 . руб. на продаже государственного имущества. Это большая, если не трагическая, иллюзия. Не найдется покупателей даже и на 50 млрд. руб. Нет у нас таких средств, а безналичные деньги предприятий ничего не изменят в общей кризисной ситуации.
Известна и аргументация обеих команд, основанная на апелляции к зарубежному опыту. Но при этом забываются или опускаются две принципиальные вещи: “там” нет проблем насыщения рынка потребительскими товарами по низким, несопоставимо низким с нашим соотношением к заработной плате ценам. У нас же не только нет самых элементарных товаров, но и цены их просто кусаются. И второе. Еще с домарксовых времен известно, что при капитализме нет проблемы произвести, а есть проблема продать. Эластичное производство готово в любую минуту отреагировать на потребности рынка. Мы же механически, если не бездумно, хватаем их рыночные регуляторы и пытаемся перенести на свою хилую почву…
Чтобы ответить президенту, надо предложить меры по наращиванию производства потребительских товаров. Тогда программа станет близкой и понятной народу, его интересам. Между тем программа “500 дней” предлагает нечто другое — к примеру, продать магазины, столовые, мелкие предприятия в частную собственность. Не время это делать! Пусть открывают новые частные магазины, кооперативы, но продавать то, что есть, в условиях дефицита — значит вызвать возмущение народа. Каждый человек понимает, что положение на потребительском рынке еще больше ухудшится, так как владелец магазина получит монопольное, но уже узаконенное право на товар, а мафия и теневая экономика — свой новый легальный выход.
На мой взгляд, упор должен быть сделан на структуре нашей экономики, перестройка которой немыслима без централизованного государственного вмешательства. Наш недостаток — власть центра — должен быть превращен в достоинство. Экономическому центру необходимо сконцентрировать силы и ресурсы на качественном развитии группы “Б”.
Насыщение товарного рынка откроет имеющиеся шлагбаумы к достойной заработной плате, к ее реальному наполнению, энергичнее заработает личный интерес, без которого любые меры — пустой звук. Рост реальной заработной платы и предоставление хозяйственной самостоятельности предприятиям откроют путь к формированию рынка труда, который потянет за собой рынок средств производства, а вместе с ним включится в действие и рынок ценных бумаг.
Рынок начинается с товара. Для этого нужно рыночное производство. По мере его роста будут подниматься и все остальные рыночные структуры. Кавалерийским наскоком этих процессов, уверен, не одолеть.

В ЧЕМ ИНТЕРЕС?
(журнал “Диалог”, 1990, № 18)
Заинтересованно и страстно обсуждается сейчас переход страны к рынку. Обсуждают все: депутаты на сессиях и покупатели в магазинах, случайные попутчики в трамвае и сослуживцы в обеденный перерыв. Но поражает не это — к митингам, организованным и спонтанным, уже начинаем привыкать, а то, что, зациклившись на частностях такого перехода, упускается из виду основной, концептуальный вопрос. А таким является вопрос о движущих силах экономического развития.
Раньше наша экономическая колесница худо-бедно двигалась под ударами административного кнута и направлялась госплановскими и министерскими вожжами. Кнут вроде убрали, вожжи, похоже, бросили. Ну а сам возница? Общеизвестно, что народами движут интересы. Интерес — мотор экономический, политический, всей общественной (вплоть до личной) жизни. Долгое время главным считался общегосударственный интерес. Даже в характеристиках с гордостью писали: умеет подчинить личные интересы общественным. Но попытка построить богатое общество, а уже затем сделать всех богатыми и материально, и духовно закончилась большим историческим конфузом. Так, может быть, пора перевернуть пирамиду интересов, поставив в ее основание ЛИЧНЫЙ ИНТЕРЕС? Интерес конкретного человека в конкретных благах?
Что входит в сферу личных интересов человека? Питание, одежда, жилье, здоровье, отдых и т.п. — все, что объединяется понятием “фонд потребления”. Если какая-то из потребностей не удовлетворяется в нем, то образуется дефицит — тот экономический тромб, который мешает нормальному экономическому кровообращению. Пока он не рассосется, весь хозяйственный механизм будет нежизнеспособен.
Итак, разрастание “тромба” дефицита надо остановить. Как? Прежде всего сформировав бездефицитный рынок потребительских товаров. И здесь все меры хороши, даже такой специфический, как карточная система, дополненная коренной перестройкой структуры экономики, многократно увеличенными государственными вложениями в группу “Б”. Что имеется в виду? Не рынок нам обеспечит перелив капитала, не акции, к которым нет и скорее не будет в ближайшем будущем доверия, а значит, и спроса на них не будет, не иностранные подачки или покупки по импорту ширпотреба, а серьезные крупные государственные вливания в группу “Б”. Вспомним историю. Ведь и капитализм в эпоху первоначального накопления начинал с группы “Б” — производил дешевые товары и тем самым снижал стоимость рабочей силы. Рынок всегда нацеливал и настраивал экономику на увеличение фонда потребления. Это было выгодно. Это была точка пересечения многих личных интересов. Тогда рынок решил эту задачу, но потребовался не один десяток лет.
У нас таких лет нет. Поэтому формирование рынка потребительских товаров должно быть связано с усилением государственного вмешательства в инвестиционный процесс, созданием режима наибольшего благоприятствования для трудовых коллективов, занятых в этой сфере. Но река потребительских товаров будет тогда полноводной и в ней будет на всякий вкус живности, если она будет питаться многочисленными речушками, притоками и ручейками кооперации.
Какой был замысел? Кооперативное движение открывало путь к рынку, пусть непростой, но товаром обеспеченный. Инициатива забила ключом, полилась через край. Это-то и испугало. Появился шаловливый, нередко хулиганистый ребеночек, и старая административная бабушка поспешила объявить его трудновоспитуемым, сдать в колонию, где водят строем и поют одни и те же песни.
Будущий цивилизованный кооператор так и не встал в ряды рыночного движения. Кооперация дискредитирована на радость отцам и апостолам “казарменного социализма”.
Формирование рынка потребительских товаров откроет дорогу реализации интереса человека в труде — интереса хорошо и много работать, повышать квалификацию, дабы увеличивать оплату своего труда.
Оплата труда — ядро личного интереса, а возможность ее отоваривать — его материальная плоть. Размер заработной платы сам по себе не создает у человека необходимого мотивационного импульса к труду. Оплата труда проявляется только на потребительском рынке, в величине товарного эквивалента. Не этим ли объясняется тот факт, что многие наши соотечественники правдами и неправдами рвутся в чрево капитализма, чтобы их там беспощадно годок-другой “поэксплуатировали”. Не будем сравнивать, сколько можно на их и нашу зарплату купить сапог, брюк, транзисторов и т.п. Обратимся к политэкономическому коэффициенту. Оплата часа работы “у них” позволяет купить 1–5 г золота. У нас 1 г золота эквивалентен чуть ли не месячной заработной плате.
Почему же так нищенски мала у нас оплата труда (а ведь ее то и дело пытаются ограничивать — вспомним 3-процентный рост)? Да все потому, что ограничен фонд потребления, извращена структура экономики. Итак, выстраивается логическая цепь. Личный интерес — двигатель экономики. Он в оплате труда. Ее реальные размеры зависят не только от эффективности самого труда, но и от возможности превратить деньги в товар, т.е. развитости фонда потребления. Последний зависит от структуры экономики. Ее перестройка требует в свою очередь перестройки инвестиций.
Значит, как ни крути, основа перехода к рыночной экономике — в производстве, а точнее, в производстве потребительских товаров и в сфере труда — сфере, где прежде всего проявляются личные интересы. Но почему же тогда, когда речь заходит об экономике рыночного хозяйства развитых стран, вспоминаются такие ее “атрибуты”, как деньги, финансы, кредиты, акции, облигации, ставки, налоги и т.п.? Причина проста. При капитализме избыток потребительных стоимостей. Проблема в том, чтобы их продать. Другими словами, поскольку проблема существует в сфере обращения, то и решается она специфическими, ей присущими методами. Мы же весь инструментарий финансово-кредитных и всего спектра денежных отношений переносим на свою неподготовленную почву, в которую семена еще не положены, но которую мы желаем обработать самой современной техникой. Урожая, увы, не будет.
Почему же при капитализме нет проблемы произвести? Да потому, что там товаропроизводитель имеет хозяйственную самостоятельность, он является собственником производимой продукции. Хозяин тот, кто владеет продуктом, а не тот, кто владеет средствами производства. Вот вполне реальная ситуация. Собственник земли сдает землю в аренду фермеру и идет к этому фермеру наемным работником. Он получает арендную плату за землю и плату за свой труд. Кто кого эксплуатирует? Кто собственник выращенного урожая?
И прав был Л.И. Абалкин, когда в ноябре 1989 г. на конференции по проблемам рыночной экономики утверждал: чтобы быть хозяином, не обязательно быть собственником средств производства. Надо быть собственником продукта труда. Эта фундаментальная мысль не была услышана в хоре недоуменных вопросов.
Почему же мы с таким упоением спорим о собственности на средства производства и не слышим здравого голоса шахтеров и металлургов, которые глубже понимают проблему и требуют себе права собственности на результаты своего труда?! Им же хотят через выкуп, акции навязать собственность на средства производства с сохранением контрольного пакета за государством. Что это значит? А все то же государственное регулирование через госзаказ, лимиты, фонды, цены. Выход здесь один — раскрепостить предприятия, дать им полную (и реальную!) хозяйственную самостоятельность, не ограниченную так административно умело, как, например, в Законе о предприятиях в СССР. Поразительно, но этот закон не только не расширил хозяйственную самостоятельность предприятий, не только не дал им свободу, но и ввел такие ограничения и шлагбаумы, которых не было в Законе о госпредприятии, принятом в 1987 г. Наиболее важные статьи нового Закона практически заблокированы положением, по которому предприятие может действовать только в соответствии с уставом, утверждаемым вышестоящей организацией.
Только экономически самостоятельные предприятия и выйдут на рынок, реализуя свой интерес. Равноправным партнером на таком рынке будет выступать и государство. Как и все хозяйствующие субъекты, оно должно покупать и продавать, а не командовать.
Такой рынок возможен, если все предприятия будут самостоятельны и независимы в своей практической деятельности. Как дать самостоятельность?  Конечно, не путем выкупа или продажи акций. Трудовые коллективы уже заработали это право и должны получить свои предприятия безвозмездно. И не надо бояться, что кому-то достанется птицефабрика, а кому-то КамАЗ. Еще вопрос, кто из них будет богаче. А цены, налоги — лучшие регуляторы, если станут возникать недоразумения.
На таком рынке найдут свое место и наши финансово-кредитные учреждения. Чем сейчас заняты наши банки? Выпуском сомнительного свойства казначейских обязательств на многие годы вперед, первоначально под 5% годовых, что просто обескуражило примитивным пониманием действительного положения дел и настроения людей. Наверняка будет конфуз и с акциями любого толка. При дефиците, инфляции попытка таким образом связать деньги просто наивна. Деньги, наличные и безналичные, “стремятся” превратиться в реальные ценности, удовлетворяющие потребности, и только потом у их владельца может возникнуть желание их приращения. Но лишь в том случае, если эта прибавка не теряет своей стоимости и имеет возможность в любую минуту обратиться в товар. В условиях дефицита и инфляции не удержать деньги на банковских счетах предприятий и граждан, даже дав 10% годовых.
Банки должны стать полноправными участниками материального производства, найти в нем свой интерес. Тогда, став носителями финансового капитала, банки будут заинтересованы в ликвидации такого изобретения нашей системы, как безналичные деньги.
Кстати, почему мы вдруг так стали бояться монополий? Если мы поворачиваем нашу экономику к рынку, то нам нужны собственные монополии, на равных конкурирующие на мировом рынке с такими гигантами, которых ежегодно в числе 500 самых крупных компаний называет журнал для деловых кругов “Форчун”.
Что-то мы в своей борьбе с несуществующими монополиями напутали. Где они? Не перепутали ли мы монополии с монокультурой? От монокультуры страдает и производитель, и потребитель. Современные же монополии — двигатели научно-технического прогресса, гордость и зависть многих наций. Они — оплот любой развитой державы и ее ударная сила, позволяющая заказывать музыку на мировой сцене. Неужели мы будем слушать все время чужую музыку и не способны заказать свою или рассчитываем, что нам великодушно дадут нищенскую квоту и возможность поиграть на их инструментах во время их “перерыва на обед”? Нам нужны свои мощные, диверсифицированные монополии, выращенные самим государством, а потом уж пустить их в свободное плавание в моря и океаны конкурентной борьбы.
Мы же хотим изобрести свою доморощенную конкуренцию. Только вот не может быть конкуренции, как и рынка, в национальных рамках. Это нонсенс экономической жизни, которая интернациональна по своей природе вот уже более пяти веков. Но иностранный капитал пока все еще примеривается и не спешит даже в наши “свободные экономические зоны”. Ведь им тоже движет интерес! Мы им важнее как сырьевой придаток и рынок сбыта готовых товаров, наделать которых они смогут сколько угодно. Поэтому не просить у них помощи надо, а учиться хозяйничать без всякого комплекса рыночной недоношенности. Уважая их квалификацию, надо все-таки опираться на свои силы. И блюсти свой интерес!

ЦЕНА: ЖИЗНЬ ИЛИ КОШЕЛЕК?
(газета “Правда” от 27 февраля 1991 г.)

Цена, как доза змеиного яда, может вылечить, а может и убить наповал. Все упирается в возможности действия закона спроса и предложения. Скажем, с точки зрения сторонников свободного рынка, спрос и предложение сами установят равновесие товарной и денежной массы, а значит, наступит исцеление. Тому пример западно-европейские страны в послевоенный период, а также те государства в других регионах, где рыночные структуры существовали всегда, пусть даже и в свернутом виде. А в наших условиях? Чем, собственно говоря, они характеризуются?
Прежде всего крайней деформацией в соотношении групп “А” и “Б”. Об этом уже писано-переписано. Но положение не меняется. Почему? Если заглянуть поглубже в проблему, то увидим фактический развал значительной части производительных сил в группе “А”, технический уровень которой настолько отстал от потребностей экономики в целом, что в этой группе складывается своеобразное натуральное хозяйство: производимая ею продукция потребляется в ней же самой. Иначе говоря, самоедский характер производства средств производства — один из тромбов на пути рыночных отношений.
Вращаясь в круге “А”, производственный процесс блокирует действие закона спроса и предложения, когда дело касается факторов воспроизводства рабочей силы, жизнедеятельность которой определяется группой “Б”. Более того, в этих условиях вполне возможна ситуация, при которой рост производства в группе “А” и соответствующий рост покупательной способности ее работников будут ухудшать положение на потребительском рынке, стимулируя взлет цен, дефицита, усиливая инфляционные процессы.
Мне могут возразить: вот, мол, рынок и перераспределит движение капиталов в группу “Б”. В классической рыночной экономике, включая ее первые шаги, которые она делала столетия назад и, кстати, начинала свой путь с формирования фонда потребления, так и происходит. Капиталы через фондовые биржи достаточно свободно “перебираются” с места на место. В современных условиях при господстве диверсификационных монополий, как известно, производящих все и вся, эта задача еще более упростилась. Капитал здесь “переливается” под одной административной крышей.
А что же имеем мы? Во-первых, расчлененность экономики по отраслям — так сказать, вертикальный разрез. Во-вторых, сейчас ее бросились с особым аппетитом “нарезать” и по горизонтали, обосновывая это необходимостью республиканских и прочих суверенитетов и региональных хозрасчетов. Горько, стыдно читать и слушать разглагольствования, одновременно с которыми предприятия — главные и фактически единственные товаропроизводители — по сути дела запираются в регионально-отраслевые клетки. Скажу больше. Посаженные в них заводы облачают в одежды, сделанные по лекалам местных смирительных рубах, с обувкой, соответствующей каторжным кандалам. На такие мысли наводит обилие доморощенных госзаказов, продналогов и прочих поборов, обрушившихся на бедные головы предприятий.
Сказочным сном для многих из них кажется несвобода застойного периода. Если раньше был по крайней мере один пастух, то теперь норовят перетянуть кнутом с разных сторон. Вот и шарахаются предприятия из стороны в сторону, сшибаясь одно с другим.
Конечно, усиливающаяся расчлененность экономики по вертикали и по горизонтали — вот второй тромб на пути действия закона спроса и предложения. Попытка же придать горизонтальным связям экономически действенный и заинтересованный характер через республиканские соглашения — путь, я считаю, не продуктивный, а искусственный, насильственный, поскольку производство по существу выступает тут слепым исполнителем новых республиканских органов, далеко не всегда учитывающих экономические интересы предприятий. Их хозяйственные связи, с одной стороны, консервируются, с другой стороны, им предписывают новые не только административные, но и нередко — “в довесок” — политизированные связи. При этом, как говорится, в упор не видится, что главным субъектом рыночных отношений выступает именно предприятие, его трудовой коллектив, а экономика носит интернациональный внетерриториальный характер. Попытка ее спеленать в республиканских или региональных пеленках приведет к полному параличу хозяйства.
И наконец, нужно сказать и о третьем тромбе — на уровне предприятий. Он связан с механизмом и направленностью разгосударствления и приватизации. Я имею в виду нацеленность продать средства производства прежде всего трудовым коллективам. Казалось бы, чего тут спорить? Купят, станут хозяевами — и дело пойдет в гору. Все просто.
И все же сомнения не дают покоя. Они, сомнения, такого свойства. Дело в том, что в наших условиях можно быть собственником средств производства и не являться собственником продуктов труда. В нашем случае я толкую не только о трудовых коллективах в сельском хозяйстве, спеленатых госзаказами и продналогами. То же можно сказать и о бесправии предприятий, основанных на государственной собственности и даже перешедших на арендные формы хозяйствования. Уж они-то, казалось бы, начисто снимают проблемы самостоятельности. Но не тут-то было! Государство и его хозяйственно-экономические органы по-прежнему вяло, робко и неохотно ослабляют жесткий контроль над движением продуктов труда, фактически лишая их производителей быть собственниками результатов своей деятельности. Вот тут мы и добрались до третьего тромба: товаропроизводители в нашей экономике не являются товаровладельцами! Но ведь только последние и выступают главными субъектами рыночных отношений.
Конечно, разгосударствление и приватизация в цивилизованных формах необходимы (это отдельная тема разговора), но если товаропроизводитель по-прежнему не будет товаровладельцем, то этот тромб сведет “на нет” весь процесс перехода к рынку. Следует начать с того, чтобы каждое предприятие стало собственником своей продукции. И эту задачу необходимо решать на коротком “временном плече”, постепенно двигаясь к разгосударствлению и приватизации.
Пока существуют перечисленные выше тромбы, реформа ценообразования, а в действительности тотальное повышение цен даст эффект, диаметрально противоположный ожидаемому. Прежде всего начнется спад производства, сокращение его объемов. Самое сильное падение товарности следует ожидать в сельском хозяйстве.
Снижение физических объемов еще больше обострит дефицит, обесценит деньги, приведет к усилению натурального обмена как единственному способу поддержать воспроизводственный процесс. И никакие административные репрессии не смогут остановить начавшийся процесс уничтожения денег с помощью денег же, мощное вливание которых в непрочные сосуды экономических отношений просто разорвет последние. К слову, на первых порах это не будет замечено: всех отвлечет, убаюкает “наркотик” в виде компенсаций и прочих денежных выплат. Однако этот неизбежный спутник лечения тяжелобольных может рассматриваться лишь как исключительно временная и далеко не решающая мера. Человек должен быть защищен куском, а не только рублем. В противном случае рождается желание принимать наркотики постоянно, к чему, похоже, и хотят нас приучить.
Итак, реальная экономическая ситуация не дает нам надежд, что классические, западные методы лечения экономики окажутся эффективными. Мы же механически, без царя в голове хватаем их рыночные снасти и бежим на свой пруд, уверенные в том, что на японскую леску и их крючок обязательно поймаем рыбку. Но есть ли рыбка в нашем пруду?
Главная для нас проблема — чем торговать, а не как торговать. Там же, “за бугром”, все наоборот: нет проблемы произвести, но есть проблема продать. А почему у них нет проблемы произвести? Да потому, что независимо от формы собственности товаропроизводитель всегда является собственником своей продукции, что и стимулирует его производить больше, больше, больше и дешевле, дешевле, дешевле.
Только на основе реального товара возникает рынок, а конкуренция лишь тогда включается в рыночные механизмы, когда предложение выше спроса. И, между прочим, собственность на средства производства здесь совершенно ни при чем. Важно, чтобы предприятие было собственником своей продукции. Именно “рассасывание” тромба в этом месте хозяйственного механизма даст возможность преодолеть и остальные препятствия, но уже силой самих предприятий. Они будут заняты и одержимы задачей увеличения объемов производства, улучшением его качества, снижения себестоимости продукции.
Нормальное состояние рынка — не рост цен, а запертые цены. Только “замок” на ценах и экономическое положение товаропроизводителя как товаровладельца двигают экономическую жизнь на основе научно-технического прогресса. Повышение цен без раскрепощения товаропроизводителя — это путь в тупик, путь к катастрофе, всеобщему иждивенчеству.
Где же выход? Он видится в так называемой “двухэтажной экономике”, которая предложена группой экономистов ВАЗа. Суть ее состоит в том, что рыночный этаж надстраивается на базе реальных экономических отношений, которые не уничтожить одним махом, поскольку их реальные носители — живые люди. На этом рыночном этаже безраздельные собственники своей продукции — трудовые коллективы, сами решающие, кому и по какой цене продать. Появляется стимул увеличивать объемы производства на рыночном этаже — значит, возрастает предложение на рынке товаров. Так постепенно, шаг за шагом, наращивается рыночный потенциал, а с ним растут и рыночные структуры, которые обслуживают движение товарных потоков. Для разных отраслей и территорий эти принципы могут и должны быть модифицированы, “подстроены” под реальные условия.
А что же делать с ценами? Маховик их повышения остановить сверху уже нельзя. Если удастся пройти этот этап, то не следует видеть в нем панацею от наших бед, а незамедлительно, засучив рукава, взяться за создание условий раскрепощения предприятий. Каждое из них должно в нарастающей прогрессии становиться собственником своей продукции. Иначе отхлынувшая волна спроса вновь выйдет из океанских глубин и вместо ценотерапии мы получим ценоубийство.


КУДА ЖЕ ВЕДУТ НАС НАСЛЕДНИКИ?
(газета “Голос”, 1991, № 9)
Кабинет Валентина Павлова делает первые шаги, идя строго по указателям, расставленным правительством Николая Рыжкова. Новый кабинет министров продемонстрировал гражданам свою власть и решительность для экономических преобразований, начав с обмена крупных денежных купюр. Чего ожидать гражданам дальше?
В условиях продолжающегося спада производства кабинет министров переходит от разовых акций к проведению комплексной политики, заявил начальник Управления денежного обращения Госбанка СССР Юрий Балагуров. В числе первоочередных мер — сокращение бюджетного финансирования и существенное ограничение кредитных вложений в народное хозяйство. Одновременно с этим в ближайшее время будет создан фонд стабилизации. Средства для него планируется получить от предприятий. Тем самым они станут активно участвовать в структурной перестройке экономики. Предназначение фонда — поддержка базовых отраслей народного хозяйства.
Таковы задумки правительства, его первые шаги. Понятно, к ним особый интерес. Ведь по походке просчитывают не только характер, но и узнают, в каком направлении будет движение. Правда, направление движения в значительной мере предопределено указателями, которые оставил кабинету предыдущий Совет Министров. Такая преемственность не может не вызвать двойственного чувства: куда же нас ведут?
Процедура обмена крупных денежных купюр ясно показала, что интеллектуальный потенциал ушедшего правительства не получил адекватной замены. Но это лишь примечание. Теперь посмотрим, насколько меры, которые задумал осуществить Кабинет Валентина Павлова, способны остановить распад экономики и вернуть ее на путь создания потребительского рынка.
Мировой опыт знает лишь один реальный путь — это примат личного и коллективного интереса работающих. Здесь истоки любой рыночной экономики. Социальная же ее направленность определяется степенью экономической защищенности личности, в этом я вижу главное предназначение общественного интереса.
Прежде всего Кабинет Павлова унаследовал желание правительства Рыжкова сократить бюджетное финансирование развития народного хозяйства. При всей внешней бесспорности этого намерения, полагаю, такое сокращение — все-таки не главная мера для подъема рыночной экономики. Аргументы у меня следующие.
К подобной мере прибегают, когда идет перегрев экономики, т. е. ряд базовых отраслей развивается неоправданно высокими темпами и происходит затоваривание рынка их продукцией. Скажите, кто знает перепроизводство в нашей стране хотя бы какого-либо товара? У нас совершенно иное положение дел: в изобилии только дефицит на все. Идет резкий спад производства, причем тенденция эта нарастает. И потому без государственных бюджетных вливаний не обойтись, причем не фиктивных, а реальных. А кабинет вознамерился их сократить.
На мой взгляд, целесообразней сконцентрировать внимание на доходной части бюджета, его источниках. Главным и практически единственным является производственная деятельность предприятий. Сейчас их общипывают с помощью налоговых ставок. Гордиться нечем, ибо сделанное понижение ставки с 45 до 35% не компенсирует даже возросших издержек производства. Предприятия, естественно, постараются восполнить убытки, и это неизбежно приведет к новому витку роста оптовых цен и соответственно розничных.
Поэтому “мудрые” правительства сначала заинтересовывают предприятия в расширении производства, способствуют этому, проводя льготную налоговую политику. В наших условиях экономического спада налоговая ставка должна бы даже снижаться по мере роста объема производства. И как в других государствах, за счет увеличения объемов производства общая сумма налога, получаемого с предприятий, все равно обогатила бы казну.
Вызывает возражение и тезис об ограничении инвестиционной деятельности предприятий. Думаю, целесообразней создать условия для сокращения сроков инвестиционной деятельности применительно к конкретным объектам, т. е. за максимально короткое время вводить их в строй, сконцентрировать силы, финансы и другие ресурсы на конкретных стройках.
Сейчас пытаются ограничить инвестиционную деятельность предприятий высоким ссудным процентом. Сделать это не так сложно. А вот сконцентрировать силы, ресурсы, финансы потруднее, потому что требуется искусство формирования акционерного капитала. Предприятия-пайщики будут заинтересованы в производственном дивиденде, а не в инфляционном ссудном проценте.
Кабинет Павлова делает первые шаги, идя строго по указателям, расставленным правительством Николая Рыжкова. Последняя новинка ушедшего правительства — внебюджетный стабилизационный фонд, оставленный в наследство Павлову. Идея прекрасная, но результат будет зависеть от того, какую изберут технологию исполнения. Предостерегу: результаты могут быть прямо противоположные.
Посмотрим на источники формирования такого фонда: прямое изъятие почти половины “свободных” средств предприятий, 20% амортизационных отчислений, налог с продаж. Что тут сказать? Голь на выдумки хитра. Хватает ума придумать, как отобрать последние крохи у предприятия, не оставляя им ничего на воспроизводство. Дальновидный хозяин все-таки последний кусок отдает корове-кормилице, рассчитывая на ее молоко. Простая истина, но годная и для наших государственных мужей, которые с великим энтузиазмом изобретают, как обобрать наших кормильцев — предприятия. Результат предрешен, при таком отношении молока не будет.
А кто станет распоряжаться стабилизационным фондом? Да те же самые государственные управленческие структуры. Собранные, точнее, отобранные у предприятий средства они профукают точно так же, как было уже не раз. Технология у них отработана.
Вызывает возражение и положение о том, что фонд внебюджетный. По сути это та же строка из бюджета — финансирование народного хозяйства, которую теперь вывели в подстрочник. И функции ее, и механизм использования остались прежними, кроме одного изменения: теперь за использованием фонда по сути нет никакого контроля. Может, такой и была главная цель при создании стабилизационного фонда? А название его подкупающее, такое демократичное — “внебюджетный”…
Повторю основной недостаток этого фонда: он будет создан поборами с предприятий, которые не властны распоряжаться им и даже не наделены правом контроля за его использованием.
На мой взгляд, полезней создать внеправительственный фонд — коммерческий. Распоряжаться им должны предприятия-пайщики через созданные организационные структуры, которые подотчетны только им.
Полезно бы инициаторам стабилизационного фонда заглянуть в святцы Международного валютного фонда, Международного банка реконструкции и развития и взять все необходимое для зарождающейся у нас рыночной экономики.
В развитии базовых отраслей заинтересованы все, но участие должно быть не безликое. Вложенные в фонд рубли должны работать на интерес тех предприятий, кто их вложил. А для этого предприятия должны быть хозяевами такого фонда.

ЗАМЕТКИ О “ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КОРЗИНЕ”
(газета “Голос”, 1991, № 14)

Если воспроизвести все наши рыночные разговоры в течение прошедшей пятилетки, то едва ли не с первых ее аккордов, переросших в зловещую увертюру обвального повышения цен, постоянно наигрывалась мелодия “потребительской корзины”.
Возникает естественное желание заглянуть в нее: что там? Особенно перед 2 апреля, когда ситуация с продуктами и товарами не то что напомнила времена Великой Отечественной, а кое в чем, думается, превзошла.
Что принесла, что достала, отоварила — вот главные вопросы в домашних февральско-мартовских разговорах. Прямо животная жизнь. Обещают, что с повышением цен дело изменится. На неделю-другую, возможно. А дальше? Ведь товаров на рынке не прибавляется— одни бастуют, у других сырья нет…
И тем не менее некоторые ученые мужи с благословения правительства на полном серьезе ломали голову о “корзине” нашего житья-бытья. К ней, этой “корзине”, привязали минимальный потребительский бюджет, к ней же минимальные заработную плату, стипендии… Наиболее романтические головы пошли дальше и уже строят рациональный бюджет, пытаются и то, и другое привязать к регионам, отраслям, группам населения по половым, возрастным и другим признакам. Словом, работа кипит.
Так что же в этой “корзине” для нас, изголодавшихся в этом году?
С первых же строк захватывает дух. Вот это да!.. Чего там только нет — 75 наименований! А ведь набор минимальный.
Конкретно? Мясо: говядина — 20,3 кг, баранина — 10,8, свинина — 10,9 кг. Кроме того, куры, гуси, утки. Правда, все в пределах 1 кг. Далее идут колбаса чайная, колбаса украинская, сосиски, котлеты, мясные консервы и даже сало-шпик в количестве 3 кг на трудоспособную мужскую душу.
В наши дни даже трудно представить себе такое изобилие. Но когда все мясные строчки сплюсуешь, то получается 55 кг на год. И этот минимум в комментариях справедливо назван нищенским. В общем-то, если эти 55 кг разделить на 52 недели, на каждый день получится нежирно.
От перечня молочных продуктов даже голова кругом идет. Да, все, все предусмотрели разработчики, вплоть до конфет “Василек”, которых мужчине положили 20 кг на год (видимо, заранее знали, что конфеты эти будут слишком дорогими?). И подсчитали, что все эти богатства будут стоить в год 506 р. 26 к., или 42 р. 19 к. в месяц. Ни больше, ни меньше. И теперь, после второапрельской шутки правительства, повысившей цены на продукты питания в два-три раза, оторопь берет: не очередная ли это шутка с пресловутыми 26 и 19 коп.? Что, ученые мужи не знали о готовящемся повышении цен или правящие лорды не снизошли проверить свои тайные мысли у охваченных энтузиазмом разработчиков “корзины”? Да, впрочем, дело не в ценах. Названную сумму можно увеличить и в два, и в три раза, да толку-то что!
Мне известно, что минимальный потребительский бюджет, рассчитанный на основе “потребительской корзины” в условиях развитой и зажиточной рыночной экономики, выполняет несколько иные функции, чем те, которые хотелось бы нам и на которые настроено массовое сознание. “Там” “потребительская корзина” дает набор продуктов, которые свободно “конвертируются” в аналогичные, взаимозаменяемые по широкому спектру индивидуальных потребностей, склонностей и здоровья человека. Важней их стоимостное выражение, которое и фиксируется в потребительском бюджете, различных его последующих модификациях. Потребителю, бюджет которого в той или иной форме привязан к этой “корзине”, важна не ее натура, а денежное выражение. Реальное же ее наполнение за ним самим.
Минимальный потребительский бюджет в нашем же отечественном исполнении прежде всего интересен в его натуральном виде. Так вот, за этим внешне формальным различием и кроется главное. Наша “потребительская корзина” наполняется символическими товарами и приобретает характер фантома или “неопознанного потребительского объекта”, своего рода НЛО, о котором говорят все, но который поймать еще никому не удавалось. Нет таких товаров. А если появятся, то к ним после 2 апреля не подступиться.
Поэтому, когда я слышу, что наша “потребительская корзина” рассчитана по международной методологии, начинаю тоскливо вздыхать. Ведь прежде чем хотя бы попытаться приблизиться к международному сообществу в этом конкретном деле, надо создать соответствующий фонд потребления, а для этого нужна адекватная структура экономики. Вот такая причинно-следственная связь.
В своих благих пожеланиях и попытках их реализовать будем постоянно заходить в этот тупик — то отсутствие товаров, то недоступные цены на них, а затем давать задний ход. Простая истина, что способ распределения определяется количеством продуктов, подлежащих распределению, применима не только для семьи, но и для общества в целом. Из этого следует вывод, что нам не до жиру, а быть бы живу. И как бы следующее утверждение ни звучало парадоксально, но мы скорее всего вползаем в жесточайшую карточную систему, которая все-таки защищает человека натурой.
При нынешних катаклизмах с ценами нам работника и других членов общества с помощью индексаций, компенсаций не защитить. В сферу обращения будет выброшено такое количество денег, что они очень скоро потеряют всякий экономический смысл как меры индивидуального и коллективного труда и, следовательно, приведут к дальнейшему спаду производства и обострению дефицита в еще большей степени.
В равной мере нежизненна идея создания “потребительской корзины” и в части непродовольственных товаров. Ну, зачем, скажите, рассчитывать, что “корзина” предусматривает одну зубную щетку на год, три тубы крема питательного для бритья, одни плавки на два года и даже клизму, срок пользования которой исчисляется в три года, а расход на нее, по оценкам авторов, составляет 8 коп. в год!
Я не искусственно выдергиваю отдельные позиции, а на этих примерах хочу представить всю абсурдность расчетов, которые не имеют никаких обоснований ни с точки зрения теории, ни с точки зрения житейской практики: это вчера клизма стоила 8 коп., а сколько родное правительство потребует за нее завтра?
Все перечисленные и оставшиеся неназванными многие другие товары в нашей личной жизни должны всегда, в любых условиях обеспечиваться по потребностям. Предложенная же детализация не только неуместна для организации жизни семьи, но и напоминает худшие образцы казарменного социализма армейского типа, где в меню солдата расписывается, что ему полагается, например, 0,004 г лаврового листа в тарелке супа.
Где же выход? Очевидно, что он должен быть многовариантен. Например, шахтеры требуют вернуться к отраслевым нормам потребления продуктов питания, действовавшим более десяти лет назад. Именно те нормы и товары, гарантированные доставкой органами рабочего снабжения и уравновешенные в цене с зарплатой, давали возможность воспроизводить жизненные силы работника.
Весьма целесообразным было бы подумать и над условиями, позволяющими предприятиям самим заняться производством или заготовкой продовольствия для своих работников. Причем процессы интеграции промышленного и сельскохозяйственного производства должны пойти на качественно иной основе. Например, всякое производство сельхозпродукции промышленными предприятиями должно быть освобождено от любых форм налога, а инвестиции в сельское хозяйство с их стороны должны быть выведены за черту налогового обложения. Другими словами, за проблемой “потребительской корзины” надо научиться видеть проблему величины фонда потребления в обществе. Каков фонд, такова и “корзина”. А что в нее положить — это уж решат сами хозяйки. Впрочем, может, им и поручить составить проект модели такой “корзины”?



А БЫЛО ЛИ ЗАЧАТИЕ?
(газета “Голос”, 1991, № 30)

Роды рыночной экономики ожидаются очень тяжелыми. Хотя ее авторам хотелось бы родить безболезненно красивого и умного ребеночка, который был бы как две капли воды похожим на своих старших зарубежных собратьев. Желательно, чтоб и роженица была со стороны, и чтоб подарки новорожденному … А они на своем лондонском мальчишнике не спешат положить на зубок. И по-своему правы: делать подарки заранее не принято. И от родовых мук отказываются.
Итак, рожать придется самим. Обещана лишь помощь квалифицированными акушерами. И у них первый вопрос: а было ли зачатие? И попали в точку. Мы и сами до сих пор спорим по этому вопросу. Одни обещали сделать сие за 500 дней. Но бойких молодцев остановили. Мол, дама стара, и ваш замысел не что иное, как насилие… Другие, опьяненные успехами Кашпировского, напрягаются на ниве психотерапии, считая, что вначале надо вылечить “деформированную” нравственность народа, отученного якобы хорошо работать. Но больше всего оказалось любителей рекомендаций, расписывающих замысловатые дороги к рынку. Даже по западным скромным подсчетам, здесь самый богатый урожай. За последние полтора года общественности представлено 9 общесоюзных программ, в каждой из которых десятки, если не сотни, поручений разработать программы по более частным вопросам.
Жить по программам — наша старая и заскорузлая болезнь. А не дай бог “шаг вправо — шаг влево” — это уже побег, и, как говорится, оружие применяется без предупреждения.
Всякое рыночное инакомыслие взаимно расстреливается крупнокалиберной прессой в упор. Традиционная нетерпимость к другим точкам зрения и взглядам, многие годы разъедающая нашу общественную жизнь, похоже, нашла новую ниву для своего тучного произрастания. Вавилон рыночных словопрений, капризность и самовлюбленность ряда авторов в свои точки зрения подталкивает и государственных мужей говорить на всех языках сразу, забывая, что результат исторически общеизвестен.
Усталое общественное сознание ждет уже не программ, а реальных, простых, понятых, практических рыночных шагов от тех, кто прежде всего виноват в сложившемся положении. Что имеется в виду? Общеизвестно, что государственная машина раздавила первые ростки рыночной экономики, взращенные в годы нэпа. Оно, государство, и должно реабилитировать себя не расстановкой указателей, как идти к рынку, а самому стать равноправным субъектом рыночных отношений. В этом суть разгосударствления, а не в весьма размытой и далеко не каждому понятной формуле о выходе предприятий из государственного ведения.
На рынке действуют два лица: владелец товара и владелец денег. А в какие мундиры они одеты — государственные, кооперативные, частные, для рынка безразлично. Равнопартнерские отношения не исключают, что каждый из них стремится сформировать свой рынок, завлекая на него и продавцов, и покупателей взаимоприемлемой ценой, устойчивостью отношений и качеством обслуживания. Специфика перехода к рынку в условиях тотальной государственной экономики делает целесообразным начать с создания государственного рынка.
Да, рынок государственный, но государство действует на нем не как рэкетир, безнаказанно изымающий продукцию у предприятий, и не как избалованный покупатель, который сам назначает свою цену. И на своем рынке, несмотря на свой государственный мундир, государство свято чтит законы рынка, основанные на взаимном интересе.
Тут-то как раз и полезен зарубежный опыт. Вот один из примеров. Президент США Д. Буш великодушно “со своего стола на наш” адресует буханку хлеба ценою в 1,5 млрд. долл. Как он это делает? Берет из бюджета названную сумму, покупает у своих фермеров хлеб по фактически сложившимся, т. е. реальным, и это подчеркнем особо, ценам. Отправляет хлеб нам, сопровождая его долговыми записями на наших счетах. Все совершается в рамках бюджетного кошелька. Если возникает дефицит, то берут в долг, оформляют ценные бумаги. Но на все требуется согласие законодателей.
Простой пример, но из него видно, что Д. Буш как президент выступает от имени государства субъектом рыночных отношений, а вот М. Горбачев, В. Павлов или их предшественники, разве когда-нибудь они выступали как равноправные субъекты рынка? Никогда! Так о каком же переходе к рынку можно вести речь, если государство фактически бесконтрольно распоряжается не только средствами производства даже в колхозном секторе экономики, но и всей производимой в обществе продукцией! А ведь государство на рынке должно выступать чем-то вроде играющего тренера, показывающего не только правила игры, но и личным примером, как выполнять эти правила, т. е., как строить рыночные отношения. Они, эти правила, как и условия их применения, для всех должны быть одинаковы.
Для этого первое, что надо сделать, так это законодательно лишить государство права быть монопольным субъектом всей общенародной собственности. Не справилось оно с этой тяжелой ношей. Завалило дело. Но вот что страшно: требует выкупа того, что ему фактически не принадлежит. Если будет реализована эта идея, то экономика предприятий будет окончательно подорвана. Горький опыт приватизации МТС, очевидно, уже хорошо забыт. Нетрудно рассчитать, сколько можно произвести продукции, сколько в ней будет “сидеть” прибыли, если средства, предназначенные для выкупа, оставить предприятиям. Нет же, в очередной раз хотят выгрести все по сусекам.
В сложившейся ситуации право быть субъектом общенародной собственности должно быть делегировано трудовым коллективам предприятий. Они имеют на это право как товаропроизводители, субъекты рыночных отношений на основе своего труда. И их отношение к собственности будет совершенно иное, чем у государственных чиновников. Последним собственность безразлична, так как их личный интерес не связан с результатами ее функционирования.
Трудовой же коллектив кровно заинтересован в эффективном использовании средств производства. Без них не произведешь продукции, а без нее не получишь заработной платы, которая и выступает главным носителем личного интереса работника. С помощью и на основе его интереса вся цепь интересов замкнулась, вышла на собственность, мобилизуя всю совокупность отношений, представленную в ней. Только личный интерес работника делает дееспособной всю систему интересов.
Процесс разгосударствления нам представляется как процесс превращения государства в субъект рыночных отношений, а для этого с него надо снять бремя субъекта общенародной собственности, передать эти права без всяких выкупов трудовым коллективам, которые, естественно, выступают и единоличными собственниками своей продукции. Без этого условия все разговоры о рынке — пустой звук.
Смена субъектов общенародной собственности — не только важнейший рыночной шаг далеко не формального звучания, но и решающий фактор политической стабильности в обществе. Сразу исчезает экономическая основа для противоборства между республиками и центром за дележ собственности на общественную, республиканскую…
Формирующиеся силовые методы деления собственности не только противопоказаны рыночной экономике, но и несут с собой громадный разрушительный заряд грядущего противостояния республик друг другу. Как только они выяснят отношения с центром и начнется реальный процесс приватизации и разгосударствления, снова пойдут стенка на стенку. А уж потуги объявлять республиканской собственностью все то, что находится на ее территории, то это вообще за пределами здравого смысла. Достаточно обратиться к мировому опыту, чтобы увидеть всю абсурдность таких разделений. Думается, что именно от национал-рыночников исходит главная опасность всему процессу перехода к рынку и для самих республик.
Лишение государственных структур быть явочным порядком субъектом общенародной собственности совсем не исключает, что будет союзная и республиканская собственность. Но как? Только через рыночные механизмы, через куплю-продажу. Ведь у государства есть кошелек. Например, как собственность становится государственной, допустим, в Англии? Через покупку акций, средства на которые закладываются в бюджете. Если принять такой подход за верный, то ситуация у нас будет выглядеть следующим образом. Каждая республика может иметь свою собственность в другой республике, что кардинальным образом меняет всю экономическую, социальную и политическую обстановку в обществе. Такая собственность начнет объединять, а не разъединять республики, как наметилось уже сейчас. Гроздья тяжелых конфликтов зреют в недрах процессов деления собственности по национально-территориальному признаку.
Что же получается? Не у государства выкупать, а, наоборот, государство должно приобретать собственность у коллективов предприятий, если хочет быть владельцем. Да, именно так! Только в этом случае государство будет ценить и считать копейку, а государственные служащие, работающие по найму, уже собственной головой и своим благополучием будут отвечать, как расходуются деньги налогоплательщиков.
А куда же пойдут деньги от такого выкупа? Прежде всего сам трудовой коллектив должен решить, что он оставит себе, а что пустит на продажу. При этом будет заблуждением рассматривать, что обладание собственностью есть безоговорочное благо для предприятий. Ее содержание требует больших затрат и разумного использования. А уж то, что решили реализовать, то полученные средства только на развитие производства. Если же в очередной раз обобрать предприятия через выкуп, то это принесет диаметрально противоположный результат. Вместо роста производства — еще больший спад.
Государство и его структуры должны научиться считать деньги так, как их умеют считать на Западе. Вспомним хотя бы недавний конфликт между Министерством иностранных дел и Министерством обороны Англии: кому платить за участие британских военнослужащих в военных торжествах в США по случаю победы над Ираком. Трудно представить такое противоречие в наших условиях. Мы даже не можем толком подсчитать свой государственный долг. Одни, облеченные властью мужи, утверждают, что он равен 400 млрд., другие называют 530 млрд. Такой разброс уже сам по себе показателен и характеризует хозяев наших финансов. И вот накануне поездки М. Горбачева в Лондон последние сверхсекретные данные опубликованы в печати. (Кстати, ракеты, самолеты, боеголовки, подводные лодки, живые души — все пересчитано и опубликовано с точностью до единицы, а вот рубли долго скрывали.) И что же оказалось? Государственный долг, оформленный в ценных бумагах, представлен на 49 млрд. руб. Небрежность, мотовство, политиканство, стремление скрыть от народного ока и ввести общественность в заблуждение — характерные черты нашей финансовой политики до последнего времени. Хочется надеяться, что этому когда-нибудь придет конец.
Итак, с какой стороны к рынку не подойти, его зачатие должно начаться с превращения самого государства в субъект рыночных отношений, без всяких привилегий. Справедливости ради отметим, что в организационных мерах союзного правительства такие выдумки, пусть и в зародыше, но представлены. Дай бог их реализовать.

МАРАФОН БЕЗ “ФОРЫ”
(газета “Правда” от 10 июля 1991 г.)
Цель-то состоит в том, как сделать жизнь народа достойной, что прямо зависит от производства. Значит, нужны стимулы для производителя. Считается, что такие стимулы даст приватизация и разгосударствление собственности. Все просто, но эта простота и пугает. Здесь нелишне покопаться в истории. Например, нэп взял свой старт не с собственности на землю, а с собственности на продукт труда. Крестьянин получил право по своему усмотрению распоряжаться своей продукцией. И даже зажиточный крестьянин, так называемый кулак, тоже не был собственником земли. Но нэп дал мощный толчок формированию рыночных структур именно через передачу в собственность результатов своего труда.
У нас всегда был достаточно крупный кооперативный сектор прежде всего в сельском хозяйстве. Казалось, должны быть и рыночные отношения между госсектором и кооперативным. Ничего подобного. Государство практически всегда было собственником колхозной продукции. Это положение сохраняется и сейчас. В катастрофическом положении села виноваты не колхозы, а варварское, грабительское отношение к ним.
Вывод напрашивается такой: движение к рынку следует начинать с раскрепощения прав товаропроизводителя. В этой связи горькой иронией над всеми нашими рыночными потугами звучит, например, строка в Указе Президента страны о том, что базовым отраслям, их предприятиям предоставляется право распоряжаться по своему усмотрению лишь 10% собственной продукции. Вот вам и 10% рынка! А ведь государство должно стать равноправным субъектом рыночных отношений, где действуют владельцы товара, обладатели денег. У государства есть кошелек — его бюджет, а коль так, раскрывай его, покупай потребное…
Процесс разгосударствления экономики — это не что иное, как превращение государства в субъект рыночных отношений. Настоятельно необходимо формировать государственный рынок, самый желанный для любого товаропроизводителя. Что же касается приватизации, то с этим оружием надо быть особенно осторожным. Это — голые провода под очень большим социальным напряжением. А мы, похоже, хотим их схватить тоже голыми руками.
Какая собственность у нас и какую мы хотим? Замышлялась она как общественная, общенародная, национальная. Но произошло нечто роковое: в роли субъекта общественной собственности оказалось только государство, точнее, его министерства. Нет нужды сейчас описывать, что наше государство не справилось с обязанностями образцового владельца. Экономика росла, но “смирительная рубашка” для подведомственных предприятий меняла лишь свой покрой. В результате — застой, затем движение вспять. Похоже, сейчас предлагается новая “смирительная рубашка”, но сшитая по последней рыночной моде. Ее название — выкуп. Позвольте, с какой стати? Собственность-то общественная, а государство предлагает, чтобы у него выкупали то, что ему не принадлежит.
Почему собственность рациональнее передать предприятиям, трудовым коллективам? Да потому, что они — товаропроизводители, их личный интерес в зарплате, которая “сидит” в продукции. Нет продукции — нет зарплаты. А продукция появляется на основе фондов. Другими словами, предприятия крайне заинтересованы в фондах, их использовании.



ОДА КИРПИЧУ
(газета “Рабочая трибуна” от 23 июля 1991 г.)

Приобрести строительные материалы все труднее. Нет элементарных вещей: гвоздей, шифера, стекла, досок, кирпича и т.п. Разгул спекуляции, воровства, массовых злоупотреблений и тому подобных прелестей на рынке стройматериалов нарастает не по дням, а по часам. Впереди никакого просвета, а ведь здесь золотое дно, мобилизовав ресурсы которого можно дать полнокровную жизнь многим отраслям промышленности.
Что нас ждет: стагфляция, тотальное распределение по карточкам всего и вся, возвращение к натуральному обмену? Автор предлагает другую альтернативу: экономический бум, “дрожжами” которого будет частная инициатива миллионов мелких “застройщиков”.
Но для начала заглянем в статистику. Что она нам вещает на своих страницах? Производство важнейших, базовых стройматериалов в последние два года значительно сократилось. По сравнению с 1969 г. в прошедшем году цемента выпущено меньше на 3 млн. т, мягкой кровли — на 113 млн. кв. м, оконного стекла — на 32 млн. кв. м, строительного кирпича — на 533 млн. шт. Кирпич уже пошел рубль за штуку, скоро так будет стоить и гвоздь. Но если на эту удручающую картину посмотреть рублевым оком, особенно через призму розничных цен, то здесь ажур по темпам роста. За два предыдущих года продажа населению стройматериалов возросла на 33% и достигла величины в 7,5 млрд. руб., что равносильно объему продаж от табачных изделий и махорки. Оказывается, что до 1989 г. в стране продавалось досок, бревен, шифера, кирпичей, гвоздей на сумму меньше, чем курева.
Кричащий рост потребностей населения — казалось бы, золотое дно для выправления всех финансовых дел, дайте только построиться. На практике — сокращение производства и рост цен. Кстати, эти два процесса не только связаны, но и стимулируют друг друга, объединяясь против потребителя. Возникает законный вопрос: неужели для производства, допустим, кирпича или гвоздей нужна сверхсовременная японская техника, на приобретение которой требуется валюта, или можно обойтись своими мозгами и возможностями опытом демидовских заводов? Так и напрашивается предложение о создании тысяч кооперативов, малых предприятий по производству строительных материалов для населения. Создать таким учреждениям самый льготный режим финансирования, заинтересовать оборонку в производстве технологического оборудования, а может, и зарубежные фирмы дадут свое техническое оснащение под будущую оплату натурой.
Рынок строительных материалов в наших условиях объять нельзя. Он поистине бездонный и оценивается как минимум в 50-60 млрд. руб. наличных денег, которые готово выложить население в любую минуту за такие “деликатесы”, как кирпич, пусть и самого низкого качества, за доски, рамы, стекла, гвозди и т.п. А может, этот дефицит рассосется и не стоит пороть горячку? Не будем обольщаться. Нас ждет нечто другое.
Как известно, на Съезде народных депутатов СССР М. Горбачев внес предложение выделить населению до 5 млн. га земли под крестьянские хозяйства, дачные и садовые участки. Как говорится, “дай бог” наконец снять эту проблему, решение которой с нетерпением ждут, например, горожане вот уже не один год. Пожалуй, последний ресурс, который мы можем дать каждой семье сразу и в достатке, — это земля.
Допустим, что дали. Горожанам, например, досталось 3 млн. га, на которых можно будет организовать 25-30 млн. участков. Теперь посчитаем. Ошибки особой не будет, если для каждого участка мы определим объем спроса в размере 4-5 тыс. руб. на стройматериалы. Это выливается в совокупный спрос, который потянет на 130-150 млрд. руб. Добавим сюда существующий спрос дачников, будущих фермеров, ныне живущих на селе и получим величину как минимум в 200 млрд. руб. От таких расчетов можно и в панику впасть и можно радоваться — вот оно золотое дно нашей экономики, позволяющее объединить интересы, а значит, и средства населения, предприятий, государства в единое русло созидательной деятельности, позволяющей сделать каждого человека собственником недвижимости, и таким образом значительно увеличить национальное богатство, принадлежащее отдельному человеку, каждой семье.
Возможно создать всесоюзное акционерное общество “Стройматериалы населению” — СМН, акции которого можно купить в каждой сберегательной кассе. Думаю, что можно собрать несколько десятков миллиардов рублей, которые дадут не призрачные проценты, а через несколько лет реальные и исключительно желанные ценности. Эти кредитные ресурсы целесообразно пустить на финансирование производства, техники и оборудования для производства стройматериалов силами кооперативов и малых предприятий, которые надо создавать целевым назначением.
Строительный бум позволит нам не только изменить структуру экономики в целом в ее направленности на производство товаров, нужных населению, но и изменить саму группу “Б” Сейчас в производстве товаров этой группы лесные материалы составляют всего 1%; мебель потянула на 3,5%, а производство стройматериалов — на 0,8%. Комментарии, как говорится, излишни.

НИЧТО НЕ ДАСТ НАМ ИЗБАВЛЕНИЯ,
КРОМЕ СВОБОДЫ ХОЗЯЙСТВОВАНИЯ,
НО БЕЗ РОСТА ЦЕН
(газета “Голос”, 1991, № 44)

Все мы с нетерпением ждали выступления Бориса Николаевича на съезде, как последнюю надежду. Первые же аккорды доклада, что “надо снять все преграды на пути свободы предприятий”, настраивали мысль на конструктивную, деловую работу. Но это что? Всего лишь несколько абзацев, и снова “вылезла” проблема цен. До боли знакомые рыжковско-павловские слова, что переход к рыночным ценам — болезненная, тяжелая, вынужденная, но необходимая мера, что будет плохо примерно полгода, а потом снижение цен, наполнение потребительского рынка… Несколько раз перечитал: один к одному, что утверждали бесславно сошедшие союзные премьеры.
Напомним: решение правительства Николая Рыжкова о неоднократном повышении оптовых цен по сути заморозило экономическую активность, а решение правительства Валентина Павлова о скачке розничных цен бросило экономику в штопор. Так что же даст свободная цена, которая только что получила титул либеральной? По замыслу новых реформаторов, озвученному президентом России, свободные цены должны (?!) стать инструментом роста производства, что поставит предел в дальнейшем и росту цен. Но здесь голос президента дрогнул: “должны”. А это совсем не значит, что так и будет. Пока получалось все наоборот. Рост цен практически всегда вел к спаду производства и тем самым усугублял ситуацию. Такова наша экономика.
Так в чем же дело? Где расхождения в понимании свободы?
Вопрос в следующем. По разумению окружающих президента, свобода цен позволит вытянуть все остальные проблемы. Но есть и другой подход: свобода цен венчает рыночную свободу товаропроизводителя. Поэтому с них (свободных цен) не начинать надо, а кончать ими, поскольку рынок наш вырастает не естественным путем, а на фундаменте старой системы. Она, эта система, жесточайшим образом держала в узде цены. И все искусство перехода к рыночным отношениям в том и будет состоять, что рыночный “строительный материал” мы не можем использовать классическим образом, опираясь на мировую практику. Попытка же механически скопировать ход истории рынка и внедрить силовым образом его структуры и механизмы на свою административно-командную почву есть не что иное, как разновидность рыночного идеализма, который сродни коммунистическому волюнтаризму и насилию над экономикой.
Итак, нужны доказательства, что экономическая свобода в наших условиях должна заканчиваться либерализацией цен, а не начинаться с нее.
Свобода цен для нашей экономики — это свобода монополистического грабежа потребителя, и никакое антимонопольное законодательство не сможет справиться с жаждой наживы за счет роста цен. Значит, главная антимонопольная мера для нас — контроль за ценами.
Прежде чем перейти к свободе цен, надо решить проблему более широкого и общего порядка. Необходимо дать свободу товаропроизводителю, но здесь возможно сопротивление на самом высшем уровне. Например, как понимать заявление, сделанное президентом Горбачевым в телеинтервью 12 октября сего года? Среди ошибок, которые допущены в предыдущие годы, он назвал и такую: дали свободу предприятиям и потеряли контроль за ростом денежных доходов населения. Это, по его словам, самый серьезный просчет. Что же получается: ценам свободу, а зарплате контроль?!
Неадекватный подход.
Не отстает и российский парламент. Днем раньше он принял постановление, в котором под лозунгом упорядочения создания и деятельности ассоциаций, концернов, корпораций и других формирований на территории РСФСР по сути развернуто огульное наступление на права предприятий и их объединений без всякого на то разбора. Досталось в постановлении и Комитету по оперативному управлению народным хозяйством СССР, который якобы вопреки законам создает крупные концерны на территории РСФСР.
На Западе же борются не с монополиями, а с монополизмом, а это далеко не одно и то же. Национальные и транснациональные монополии являются гордостью наций и экономическим оплотом всей хозяйственной жизни. У нас под новыми лозунгами разворачивается новое наступление на хозяйственную свободу предприятий и их объединений. А она включает в себя более широкий спектр экономических отношений, нежели свободы в ценах. Это прежде всего право принимать решение, что производить, самим выбирать поставщиков и рынки сбыта, развивать горизонтальные кредитные связи и, конечно, абсолютное право после уплаты налогов распоряжаться своей прибылью без всяких регламентирующих нормативов, в какой фонд и сколько положить. Новая российская программа словесно как будто бы нацелена на это. Но лишь на словах. А на деле? Если одновременно давить на газ и на тормоз, то двигатель заглохнет. И так было уже не раз.
Итак, свободу предприятиям!
Другими словами, максимальная свобода во всем, кроме цен. Они должны быть заперты. Раздаются голоса: абсурд! Не будем спешить, а обратимся к аргументам. Так, рынок предполагает конкуренцию, а что делает конкуренция с ценами? Она их запирает и давит вниз. В этих условиях между структурно образующимися элементами цены, т. е. материальными затратами, зарплатой и прибылью, возникает “борьба”. Прибыль как цель постоянно испытывает на себе давление роста заработной платы и затрат на ресурсы. Если изменений в технике, технологии, организации не происходит, то с единицы товара съем прибыли уменьшается. Чтобы сохранить ее или увеличить, нужно наращивать объемы производства. Здесь одна причина, почему при капитализме нет проблемы произвести, а есть проблема продать.
Но уменьшение прибыли с единицы товара не может продолжаться беспредельно. Поэтому возникают силы противодействия росту материальных затрат и заработной платы. Достичь отмеченного снижения можно только путем прямого или косвенного наступления на зарплату, а также за счет уменьшения материальных издержек. В неразвитых странах, как и при командной экономике, наступают на зарплату, жизненный уровень населения и неизбежно попадают в патовую ситуацию. Она не имеет конструктивного решения, поскольку разрушает главный двигатель экономической жизни — личный интерес человека. Макроэкономические показатели приобретают пристойный вид всего лишь на 2-3 месяца, затем “” сходит и становится видно, что болезнь еще больше обострилась. Наступать на жизненный уровень работника — бесперспективное дело. С кнутом, но без кормов даже на лошади далеко не уедешь.
В нашем разборе ситуации остается нетронутым еще один элемент — материальные издержки. На их сокращение и делают главную ставку участники рыночной экономики. А для этого нужны новая техника и технология, то бишь научно-технический прогресс. При опоре на него прибыль получается не за счет роста цен, а за счет сокращения материальных затрат. Вот почему продукция развитых стран, аналогичная нашей, по своей металлоемкости, фондоемкости, энергоемкости, в целом ресурсоемкости в несколько раз меньше, чем у нас.
Поощрение роста цен в наших условиях — это стимулирование монополистических тенденций, что совсем не обязательно связывать с корпорациями, ассоциациями, концернами. В других странах они являются субъектами конкурентной борьбы и преспокойно существуют в условиях антимонопольного законодательства. У нас же “павловский” рост цен дал мощный импульс к развитию спекулятивных доходов и сокращению производства. Таков первый результат. Именно падение производства привело к разрыву хозяйственных связей, а не наоборот, как принято утверждать.
Второй результат проведенной реформы цен — это резкое падение интереса к научно-техническому прогрессу, новой технике и технологии. Затратный механизм ценообразования получил исключительно питательную для себя, но паразитическую среду и расцвел пышным цветом. Словесно замызганная в свое время аббревиатура НТП полностью исчезла из нашего лексикона и практически всех программ перехода к рынку. А ведь не может быть рыночного товара, а это понятие интернациональное, без рыночных производительных сил. Два отмеченных результата “павловских” реформ цен практически не обсуждаются, а они главные и в понимании, почему резко упал жизненный уровень народа.
Все это дает основание для вывода, что затеваемая либерализация цен не только усугубит негативные тенденции “павловских” реформ, но и приведет к полному развалу экономики. Спасти ее может только сам товаропроизводитель, наши собственные предприятия. Для этого надо “поставить” на их интерес, который связан с хозяйственной свободой, исключительным правом собственности на результаты своего труда и распоряжении ими по своему усмотрению. Что же касается свободы цен, то с этим надо подождать, этим следует завершить экономические реформы. Запертые цены, плюс хозяйственная свобода заставят наши предприятия искать экономически самостоятельные пути к росту объемов производства и снижению материальных затрат. Только в этом случае удастся сбросить ценовую петлю с шеи народа, и уж тогда могут зазвучать репортажи во здравие, а не за упокой.

ПРОГРАММЫ, ПРЕДЛОЖЕНИЯ, КОНВЕНЦИИ…
А ДЕЛО — ШВАХ
(газета “Правда” от 16 сентября 1991 г.)

Появилось много самых разных предложений по выводу экономики страны из кризиса. Зачастую точки зрения прямо противоположны. И это, видимо, хорошо — в споре рождается истина. Люди сами разберутся что к чему.
Но лихорадит наших предводителей экономической жизни. Не успевают высохнуть чернила на одном из проектов ее улучшения, как готов уже новый. Конкуренция на рынке программ нарастает. Естественно, что каждый из авторов стремится получить лавры “отца рыночной экономики”.
Наверно, все это обычно для того общества, к которому мы стремимся, а значит, ничего дурного в том нет. Тем более, что снова в бой идут не только одни “старики” в лице Г. Явлинского и С. Шаталина. В их давний союз вклинился еще один автор, облеченный высшими экономическими постами, Е. Сабуров.
Характерно, что стремление к хорошей прессе не сопровождается безмерной саморекламой. Все авторы проявляют внешнюю сдержанность, подготовили пути для отступления и защиты от критики: мол, все, что предлагается, — всего лишь концептуальные подходы. Соблюдается и старый демократический ритуал — проекты разосланы для совета и вверх, и вниз.
Итак, остается ждать, но авторы знают, без сомнения, знают, что адресаты не подведут. Что же касается общественного мнения, то ему, видно, достаточно предложить газетные конспекты толкователей мыслей программистов нового союзного рыночного пространства. Извините за эти недоброжелательные слова. Но как можно затевать грандиозное дело, не поставив народ в полную известность, куда и как его будут вести. И здесь налицо стратегический просчет. Ведь поддержка верхов без поддержки низов в таком эпохальном деле ровным счетом ничего не стоит. Поэтому предлагаю как можно быстрее опубликовать полностью, вплоть до последней запятой, все из программ, предложений, конвенций и всего другого, что есть.
Но посмотрим то, что опубликовано. Что бросается в глаза с первого же чтения? Во всех предложениях главными субъектами будущего рынка представлены не предприятия, не живые люди со своими интересами, а республики-государства. Патетические восклицания о свободе предпринимательской деятельности и хозяйственной самостоятельности не имеют под собой никакой основы.
Дележ собственности по национально-территориальному принципу — убедительное тому подтверждение. Трудовые коллективы, предприятия — не что иное, как статисты при дележке союзного пирога. Им обещается, мол, будет разрешено что-то купить в последующем. Национал-рыночная философия не только противоестественна интернациональной природе рынка, но и неизбежно больно ударит по национально-политическим интересам, суверенитету самих республик. Пока же сиюминутная политика и здесь, уже в новых условиях, фактически подавила экономику в лице товаропроизводителя, которым является предприятие, а предложенные наставления, как жить дальше, фактически подыгрывают этому.
Экономический суверенитет предприятий должен быть поставлен выше политического суверенитета республик-государств, а что касается собственности, то она должна быть безвозмездно передана трудовым коллективам. Если же государство видит резон своего соучастия в такого рода правах, то оно должно купить их за счет средств своего бюджета, если на то согласится коллектив. И это право на покупку собственности обязано быть предоставлено любой республике, любому государству. Тогда собственность будет объединять республики, а сейчас она, т. е. собственность, в национальных одеждах — как мина замедленного действия.
Считаю, что эта проблема самая принципиальная. Ее решение обусловливает возможность продвижения на всех остальных направлениях. Вопрос передачи собственности трудовым коллективам и последующей ее диффузии между покупателями, если того пожелает коллектив, должен быть первоочередным в любой из программ, формирующих единое экономическое пространство. Его создадут не рыночные структуры на республиканском или межреспубликанском уровне. Они могут быстро стать бутафорными формированиями, дееспособность которых будет равна нулю, даже в том случае, если под решением об их создании будут стоять подписи 10 или 15 президентов. Единое рыночное пространство создадут только интересы товаропроизводителей, предприятий. Все остальное должно обслуживать их и постепенно вырастать из потребностей самих предприятий.
И еще одно замечание. Посмотрим на предложенные конспекты глазами обычного, нормального человека. Ведь все это затевается в конце концов ради него. Что увидим там для себя? Ровным счетом ничего. Нет там интересов простого человека.
Программы предыдущих лет, в том числе и тридцатилетней давности, во многом связаны с этим же недостатком. А это значит, что макроэкономические построения по созданию единого экономического пространства и рыночной экономики должны быть дополнены серией конкретных шагов, непосредственно привязанных к повседневным интересам человека. Именно такие интересы могут стать дрожжами экономической жизни, ее своеобразным локомотивом. И такой подход должен быть заложен в программах. Тогда люди поймут их, а через свой интерес выйдут к рыночным проблемам. Соединить все это в одном документе или серии их, образующих единое целое, конечно, как говорят летчики, — высший пилотаж на малых высотах. Чем ближе к “земле”, тем больше надо мастерства и в экономике. В качестве одной из такого типа мер предлагаю вписать в программу, например, раздел о развитии стройиндустрии для населения, создании, допустим, российского или межреспубликанского товарищества (акционерного общества) “Стройматериалы населению” (СМН). Оно должно быть полностью независимо от государственных управленческих структур, поддерживать с ними отношения только на коммерческой основе, а его уставный капитал — формироваться за счет средств населения, которое могло бы купить акции и облигации в любой сберегательной кассе.
Не надо чураться таких или аналогичных проблем, включая их в крупномасштабные проекты. Следует учитывать специфику, особенности нашей державы, ее населения. Накормленный десятками, сотнями липовых программ, оглушенный литаврами в честь будущих, но так и несостоявшихся побед, он, наш замученный человек, ищет свой интерес в каждой строчке официальных документов. Но они все больше напоминают никого и ни к чему не обязывающие протоколы о намерениях.

КОГДА ВОЮЮТ БАНКИ, ПОБЕДИТЕЛЕЙ НЕТ
(газета “Правда” от 20 сентября 1991 г.)
Нет, поссорились не известные гоголевские персонажи, а Центральный банк России со своими “субподрядчиками” — вторым эшелоном банковской системы — коммерческими банками. Последние росли как грибы после дождя, их число перевалило за тысячу. Казалось бы, радоваться надо — наступил конец монополизму Госбанка, рыночные механизмы начинают действовать в самой чувствительной сфере экономики — сфере финансов.
Кредитные ресурсы стали переходить на рыночные рельсы. Появилась надежда, что это отрезвит любителей потратиться за государственный, безвозмездный, счет. В итоге ожидалось оздоровление финансов и соответственно экономики в целом. Но, похоже, нам это не грозит. Более того, положение ухудшается в режиме свободного падения. А тут еще, как снег на голову, ссора Центрального банка и своих “подданных” — коммерческих банков. Стало неуютно и тревожно. Ведь каждому понятно, что когда финансисты дерутся, то у холопов, а таковыми в нашей экономике являются предприятия, не только чубы, но и карманы трещат.
Трудно представить зарубежного финансиста, зарубежный банк, который имел бы дело только с деньгами. Банки и банкиры, как и другие структуры, имеющие деньги, например, страховые компании, пенсионные фонды и т.п., все стремятся обладать акциями, целыми предприятиями, фирмами, которые приносят им доход. Такое сращивание банковского и промышленного капитала, более ста лет назад, -было названо финансовым капиталом.
Его значение долгие годы нами расценивалось однозначно отрицательно. Но в конечном итоге жизнь, очищенная от теоретических догм и политических пристрастий, дает возможность другими глазами посмотреть на этот экономический феномен, называемый финансовым капиталом.
Что же происходит у нас? Разрушая монополизм государственных банковских структур, мы справедливо пошли на создание коммерческих банков. Но … они по сути дела стали лишь посредниками между Госбанком и предприятием. Заработал следующий механизм. Коммерческий банк берет у Госбанка кредит под 10-15% годовых и здесь же “толкает” его дальше, например, предприятию под 20-25%. Вся миссия обоих банков практически на этом заканчивается. Другими словами, два уровня банковской системы устроили своеобразную молотилку по выколачиванию прибыли с одного и того же предприятия.
В равной мере такое же отношение к населению. Притом, как известно, ссуды наших банков бестоварные. Крутись, вертись сам, но знай, что две шкуры с тебя содрано.
Пока коммерческие банки были слабы, они делились со своим патроном, т.е. Госбанком. А когда нагуляли собственный жирок, появилась жажда и азарт к такой самостоятельности, чтобы всю прибыль прибирать к своим рукам, а уж что касается личных окладов, то возникла разница на порядок. Наступил раскол. Но уходить никому нельзя. Конечно, какими-то мерами и увещеваниями в еще более высоких кабинетах их заставят снова подружиться. Конфликт внешне уладят. Но он неизбежно всплывет, если функции наших банков останутся без изменений.
Помириться можно не на тропе грабежа предприятий, а на пути активного вторжения в производство, неся и свою банковскую ответственность за его развитие. Для этого надо законодательными актами простимулировать процесс сращивания банковского капитала с промышленным. Тогда интенсивнее пойдут процессы горизонтальной, межотраслевой интеграции в экономике и социальной сфере. У банковских работников соответственно начнет формироваться психология не ростовщика, а вырабатываться линия поведения современного бизнесмена.
Пусть наш Иван Иванович в роли Центрального банка России и Иван Никифорович в лице Коммерческих банков (напишем их с большой буквы) заключат не перемирие для зализывания полученных финансовых ран, а займутся живым делом налаживания нормальной экономической жизни, станут партнерами хозяйственных структур, а не надсмотрщиками над ними. Для этого нам нужен свой финансовый капитал.




БУДЕТ ЛИ ХЛЕБ ПО ТРЕТЬЕМУ СЦЕНАРИЮ?
(газета “Правда” от 25 сентября 1991 г.)
Традиционные сценарии битвы за хлеб в этом году претерпели существенные изменения. Если раньше главной проблемой было убрать хлеб с полей, то теперь, похоже, не менее важная задача — как его взять из колхозных амбаров. Оставленный один на один со своими проблемами, обманутый уже не раз, в том числе и новыми властями, сельчанин фактически бастует и говорит решительное “нет” диктату и насилию над собой.
Вновь звучат с устрашающей тональностью старые слова о священности выполнения госзаказа и продналога, но уже в директивных документах нового поколения, включая и президентские указы различных уровней. Не забыты чрезвычайные комиссии, на пороге другие “крутые” меры с цементирующим словом “чрезвычайные”. По стилю подхода к проблеме возникают ассоциации с партийными документами недалекого и далекого прошлого. Однако крестьянской реакции — никакой. Впрочем, реакция есть, но в другую сторону — оно готовится к коллективным акциям протеста. Есть над чем задуматься, ведь город может остаться без хлеба.
Мы уже знаем два основных сценария решения таких проблем. Один приходится на конец 20-х годов. Нэповская передышка была отброшена, и в который раз заиграла революционная кровь. Городу тоже тогда позарез понадобился хлеб. Но город крестьянину ничего не мог дать взамен. Ситуация, как видите, аналогичная сегодняшней. Действовали тогда так: сначала нашли врага, которым в очередной раз оказался самый справный крестьянин. Ему говорят: “Отдай хлеб”. Он в ответ: “Что взамен?” — “Ничего нет, но хлеб отдай”. Зажиточный крестьянин не захотел на таких условиях отдать хлеб. Тогда стали хлеб забирать вместе с хозяином, его семьей, чтобы не осталось никакой поросли. И пошла косить коса…
Сценарий второй из предперестроечных лет. Хлебозаготовки объявили делом политическим. А если заминка к очередной красной дате календаря? Меры решительные — вызов на бюро, команда: “Партбилет на стол”. Это срабатывало посильней магических слов “Сезам, отворись”. Из колхозных амбаров выгребалось все, нередко до последнего зернышка. В итоге хозяйство сразу попадало в зависимость.
Сейчас выпестовывается третий вариант сценария. Ну, конечно, традиций забывать нельзя. По образцу 20-х годов перво-наперво надо найти врага. На эту роль назначили председателя колхоза, директора совхоза, назвав их красными помещиками. Эта номенклатурная команда объявлена саботажниками, а возглавляемые ими хозяйства — чуть ли не аппендиксами нормальной экономической жизни. Правда, невдомек, как же это государственные и кооперативные хозяйства Чехословакии, Венгрии в равной мере, как и единоличники Польши, готовы сейчас кормить нас. Нет же, шельмуем, унижаем, позорим собственного кормильца. Вновь угрожаем ему расправой, санкциями, если не привезет хлеб государству. Но позвольте спросить: “У кого упал хотя бы один волос, когда бессовестным образом срываются поставки техники, удобрений, стройматериалов для села?” А цены такие, что все хозяйства пойдут по миру.
Справедливости ради надо сказать, что легкий рыночный ветерок побуждает искать соответствующие стимулы. Например, чеки “Урожай-90”. Получили счастливцы в прошлом году этакие мудреные бумажки. Новая власть щедро обещала их отоварить. Но чеки так до сего дня и лежат. Как, впрочем, повисли в воздухе и зимние обещания о приоритетном снабжении села ресурсами.
И вот новая кабинетная заготовка. Правительство России принимает постановление “Об условиях приемки на государственное хранение зерна в РСФСР”. Желание нельзя не поддержать. Но что же предлагается крестьянину в этом документе? Во-первых, такая “услуга” предоставляется только выполнившим “установленные задания по поставкам зерна государству”. Не правда ли, знакомая терминология? Ни больше, ни меньше — “задание по поставкам”. Видно, аппаратчики старой закалки сочиняли этот документ. Ну, бог с ними. Не будем цепляться к отдельным словам. Что же здесь нового? Да, есть: “при сдаче зерна на государственное хранение сроком на 6 и более месяцев владельцу выдается дополнительное зерно в размере 10% от сданного количества”. Неожиданный ход. Ведь государство стонет, что нет хлеба, покупает его за границей, чтоб избежать голодных бунтов, а тут тебе обещание все целехоньким сохранить, да еще припек в 10%. Откуда такой припек? Сомнения не дают крестьянину покоя. “Не заманивают ли? Отвезу я хлеб. Их замок, их ключ, их власть”.
Не раздражайтесь, творцы документа. Это весьма возможный ход мыслей у хлебопашца. Все надо просчитать. Ведь речь идет не просто о хлебе, а о выживании. А пока отношения крестьянина с государством больше похожи на улицу с односторонним движением, эту проблему не решить. Государство по-прежнему ведет себя по принципу: это мне, это опять мне, это снова мне… Как в известной кинокомедии.
Вернемся к возможности получить припек вместе с собственным хлебом. Этот пункт постановления кончается фразой: “По желанию владельца выплата может производиться деньгами”. Неужели кто-то взаправду верит в такие желания? Если верит, то с такими знаниями жизни руководить нельзя. Может, я ошибаюсь. Все-таки сочиняли документ профессионалы. Но мне представляется, что одной этой фразы достаточно, чтобы поставить крест на всем документе. Не будем анализировать остальные предложения. В них не меньше наивности и рыночных игр в заботливого хозяина.
Мне видится несколько иной путь. Пусть государство, правительство объявит, что все созданное колхозниками, госхозниками, фермерами есть собственность товаропроизводителя. Государство же выступает равноправным субъектом рыночных отношений. Оно выставляет хлебопашцу свой товар: техника, удобрения, строительные материалы, предметы домашнего обихода и т. п. В том случае, если государство предлагает рубли, гарантирует, что этот рубль конвертируется в тот товар, который хочет получить крестьянин. Все ясно и понятно.
Не вкрадчивые слова и обещания создадут рынок, а только товар, нужный хлебопашцу. Что ему нужно, хорошо известно. И государственным управленческим структурам необходимо стимулировать их производство или не мешать крестьянину самому реализовать свой товар без посредников. Что же касается мест хранения хлеба, то предлагаю отдать эти места крестьянам безвозмездно. Они сами доведут их до ума, сохранят свой урожай и поделятся им с горожанами.

СТРАШНО ПОДУМАТЬ, КАКИЕ МЫ НИЩИЕ
(газета “Правда” от 2 октября 1991 г.)
Товар и деньги, как известно, образуют систему координат рыночной жизни. Но она такова, что наше повседневное мышление, зажатое в их тисках, постоянно кувыркается в неразрешимых противоречиях. Так, многие не знают, куда деть даже кровно заработанные деньги. Для других, и их становится все больше, проблема приобретает иной, уже трагический характер: как прокормить себя и семью, свести концы с концами?
Государственные деятели единодушно утверждают, что в обществе, т. е. у народа, много денег. Приводят как аргумент накопления на сберкнижках, миллиардные приросты по фонду оплаты труда, социальным выплатам. Все будто бы убедительно. Но с другой стороны — десятки миллионов за чертой бедности, еле-еле сводят концы с концами. С трудом, с большим трудом накладывается “теория избыточной денежной массы” на их повседневную жизнь. Да и те, у кого деньги в “избытке”, чувствуют, как их прибавки к оплате труда тают не по дням, а по часам. По самым скромным подсчетам, ежемесячная инфляция составляет не менее 15%. Что касается цен на картофель, овощи и фрукты, то их десятикратный рост вызвал буквально покупательский шок. Продукты повседневного спроса становятся деликатесами. В то же время продукция гниет, пропадает, но цена, как удавка на шее висельника, намертво схватила сосуды товарно-денежного обращения.
И все же проблема не такая простая, как может показаться с первого взгляда. Чтобы в ней разобраться, давайте смоделируем ситуацию, когда будет расти национальный доход и выплачиваться полностью заработная плата. Начнем с рассуждения. Шахтер добывает уголь. Растет ли национальный доход? Конечно, растет, ведь это сфера материального производства. Соответственно выплачивается достойная заработная плата. В равной мере такой вопрос и ответ будет и по отношению к труду горняка. Далее — из угля и руды выплавляется металл. Тоже обеспечивается рост национального дохода и соответствующая достойная заработная плата. Из металла делаются машины, механизмы… по добыче угля и руды, для выплавки металла, для производства машин, для их же собственного производства… Тоже растет национальный доход. А что получится с жизненным уровнем шахтеров, горняков, машиностроителей? Если количество предметов потребления не выросло, то жизненный уровень останется в лучшем случае на прежнем уровне, а скорее всего упадает. Денежная масса будет обесцениваться, что равносильно инфляционному эффекту.
Итак, заработная плата не порадовала ни шахтера, ни горняка, ни металлурга, ни машиностроителя. Денег стали они получать больше, и справедливо больше, но жить стали хуже. Но макроэкономические показатели будут толковать, что все прекрасно, ведь национальный доход растет.
Простой пример, но раскрывает глаза на многие сложные вещи, происходящие в нашей экономике. Во-первых, если свою заработную плату мы сравниваем со своим трудовым вкладом, то свой жизненный уровень определяем количеством предметов потребления, которые можно приобрести на заработанный рубль. Например, половина часа американского рабочего — и на тебе эквивалент килограмма мяса. Сорок часов работы, т. е. неделя, — и долларов хватит на покупку приличного холодильника, стиральной машины… Даже такой классический политэкономический эквивалент бумажных денег, как золото, и то ведет себя почтительно к своему бумажному выражению. Один час работы — один грамм золота высшей пробы. Каждый из читателей может провести соответствующие сравнения с нашим рублем. Если попытаться их поставить рядом, то среднемесячная заработная плата американского рабочего потянет по официальному туристическому курсу на 60-70 тыс. руб.
Страшно подумать, какие мы нищие, включая премьера, министров, генералов, профессоров, если судить по мировым стандартам. И дело не в том, что “там” в сто раз лучше работают, а наш работник бездельник. Чепуха все это, бессовестная спекуляция. Наш работник за рубежом не хуже местных работает, но и не больше, чем у себя дома. Но если взять вознаграждение, то понятно желание выехать за рубеж.
Где же ответы на эти вопросы? Генетически они в структуре экономики, которая самоедски производит товары для функционирования себя самой. Производство же для человека, так называемая группа “Б”, в полном развале. Истина достаточно банальная для специалистов, государственных мужей, для тех, кто обладает элементарными экономическими знаниями. Да, о перестройке структуры экономики говорится не один год. Но воз и ныне там. Попали в колею группы “А”, крутим, крутим рубль, как выбраться из нее? Но не хватает ни сил, ни мастерства. Колея углубляется, уже сели на мосты, а экономический центр все “газует”. Итог известен.
Проблема отношений товара и денег в наших условиях — это не проблема, как сократить денежную массу. Проблема в том, что товаров мало в обществе. Попытка решить проблему сбалансированности между товарной и денежной массой, манипулируя с последней, не даст нам выхода из экономического тупика. Тому ярчайший и горький пример — “павловская” реформа цен. Что она дала положительного, санкционированная высшими эшелонами власти? Правда, последние сейчас делают вид, будто бы ничего не произошло. А ведь за то, что натворили с ценами, надо отвечать перед народом. Немало было предупреждений, что нельзя трогать цены, оставляя прежней структуру экономики. Цены — бритва обоюдоострая, но сейчас она резанула по горлу всех нас.
НА ПАПЕРТИ
(газета “Правда” от 22 октября 1991 г.)
О кредитной безопасности нашей экономики
Разъезжать с протянутой рукой становится модой. Даже министр российского сельского хозяйства в период уборки урожая выписывает себе командировку не куда-нибудь к себе, в родные пенаты, а мчится за рубеж и стремится там “отовариться”. Правда, в долг. Призраки руководителей нашей экономики бродят уже не только по Европе. Впечатление такое, что главным качеством государственного мужа нового масштаба становится его умение выпросить что-нибудь. А рвение таково, что командированные чины уже оттуда спешат доложить нам, “односельчанам”, в многочисленных телерадиоинтервью о том, что там положили в нашу авоську. Критерием успеха поездки все больше становится размер обещанной помощи.
Воспитанный Запад начинает недоумевать. Ведь на рынок идут не с сумой, а с товарами. На рынке торгуют. Тогда ты партнер, тебя уважают, а не жалеют. Наши же национальные коробейники понимают свою роль по-другому. Взяв данные с пальца, пола и потолка (известное три “П”), отпечатав многомиллиардную заявку и, как водится, вперед! При этом строго соблюдается старое правило нашей снабженческо-распределительной жизни. Хочешь получить норму, проси в два раза больше. В международном исполнении это правило выглядит следующим образом. Надо продуктов на 10 млрд. руб., проси на 15. Но там-то подход другой. Глядя на наши аппетиты, западников оторопь берет. Мы же напираем, пугаем их своими пустыми кастрюлями — кормите и все, вплоть до ультиматума, забывая о правилах приличия.
На эти невеселые мысли навел совсем недавний блицвизит представительной нашей делегации в Бангкок, где собрались министры развитых рыночных стран, чтобы подумать и о том, как нам помочь. Задумка хорошая. Поспешим и мы туда. Во главе делегации, по численности равной почти двум футбольным командам, был поставлен такой тренер-ас, как Григорий Явлинский. Ведь он не проиграл ни одного сражения там, за рубежом, а гарвардская выучка сделала его среди них вообще своим человеком. Казалось бы, стопроцентный успех обеспечен. Ан нет. Партнеров далеко не все удовлетворило, и понятно решение: мы сами пришлем к вам судейскую бригаду, чтобы разобраться в финансовых делах на месте.
Все это похоже на нашу недавнюю школьную жизнь: к ученику-двоечнику обычно посылали группу от педсовета. Дескать, надо обследовать условия жизни двоечника. После таких проверок писался отчет примерно такого содержания: дома беспорядок, главу семейства никто не слушает, родители дерутся, все пьют, деньги прячут друг от друга, и голодный ребенок днями бродит по улицам, стал попрошайничать.
Какие меры следует сегодня принимать, дабы поправить положение? Может, аналогичные домашним рецептам со стороны педсовета?
И да, и нет. Прежде всего не следует обольщаться традиционной учительской фразой, что мальчик способный. Хотя в Бангкоке эта норма была соблюдена. Там на руки выдали “справку”, что западные министры в очередной раз сердечно приветствуют наши усилия на пути к рынку и желают успеха. Конечно, такой документ — хорошее приложение к отчету о заморской командировке. Но не более.
Впрочем, я бы хотел сделать акцент на другом. Проявился “металл” в голосе представителей Международного валютного фонда. Они начинают разговаривать с нами тоном участкового уполномоченного при изъятии самогонного аппарата.
Хочу поддержать этот тон, но уже как гражданин. Кто посылает наших просителей, с каким мандатом, какая ожидается выгода и, главное, почему нередко выезжают для переговоров люди неподготовленные, вызывая недоумения и насмешки западных спецов? Или уже стали привыкать к пощечинам на паперти экономической жизни? А в дискуссиях научно-экономического плана главная задача — понравиться, слепо копируя все и вся. Не стали предостережением слова А. Солженицына о том, что бездумным перехватом их опыта мы мало чего достигнем. Так и с кредитами. Больше еще не значит лучше.
Считаю, что должна быть обнародована подробнейшая информация о наших долгах не просто одной цифрой в 70-80 млрд. руб., а с выкладками, когда и сколько взяли, под какие цели, сколько будем платить и когда. Мы, отцы и деды, должны знать, какое наследство оставляем своим детям и внукам.
Проблема кредитов, долгов, иностранной помощи — проблема стратегическая, и гласность вокруг этого вопроса исключительно важна. Брать в долг надо только гласно, т. е. принародно. И никакой президент или премьер не может быть вне контроля, тем более что одна из причин сокрытия информации в этом деле состоит в том, что кредиты обставлены такими условиями, так растянуты по срокам, что их стимулирующее воздействие на экономику, оплодотворенное нашей бесхозяйственностью, нередко сводится к нулю или выполняет роль наркотиков. К ним быстро привыкают, их требуют.
Гласность, тысячу раз гласность вокруг каждой копейки, берущейся взаймы! Должен быть создан своеобразный ратификационный механизм, дающий право на жизнь и адекватное действие в этой сфере финансовых отношений. И все же многим понятно, что в наших условиях кредитом сыт не будешь. Не явится новостью и предложение, чтобы упор в отношениях с Западом сделать на их прямые инвестиции в экономику. Да, принят соответствующий закон. Но дело ни с места. Не будем брать на себя смелость с ходу разбирать бездеятельность отмеченного закона. Плохо, очень плохо вписывается он в нашу экономику, специфика которой отторгает иностранный капитал. Несовместимость настолько разительна, что лишь немногим представителям иностранного капитала удается вжиться в наши реалии.
Только собственные шаги в рыночном направлении позволят сблизить генетический код экономической жизни. И тогда донорская кровь рыночно развитых стран окажется весьма кстати.

ГЛАВНЫЙ ЛЕКАРЬ РУБЛЯ
(газета “Правда” от 25 октября 1991 г.)
Вот уже месяц потасовки в российском руководстве — предмет публичного разбирательства в прессе. Журналисты увлечены оценками происходящего, а участники схваток уже и сами не рады, что сор вынесен из избы. Началась президентская “разборка” происходящего, и сор придется убирать самим.
Собственно, в аппаратной жизни такое было всегда. Интрижки, подставки, борьба за влияние на первое лицо хорошо известны всем, кто имел честь когда-либо работать в номенклатурных органах. По образному выражению одного весьма авторитетного исторического лица, это выглядит как бой бульдогов под ковром. Побежденных тихо выносят с ринга, победители, отдышавшись и зализав царапины и раны, уверенно идут вверх.
Итак, подрались. Ну и что, скажете вы. Хорошие бойцовские качества нужны и для такого политического ремесла. Но не на этом хотелось бы сконцентрировать внимание. Противоборство в российском руководстве моментально аукнулось в нашей экономической жизни и еще раз высветило ее рабскую зависимость от политического расклада сил на Олимпе государственной власти, личных позиций персон, стоящих у руля.
Снова слышу возражения: так везде и всегда было. Позвольте не согласиться. В рыночно развитой экономике связь между политическими распрями и хозяйственной деятельностью — ой какая далекая. Возьмите Италию. Сколько там было правительственных кризисов, а экономический караван шел своей дорогой, энергично набирая темпы. А у нас что? Например, правительство И. Силаева получило двойку по двум конкретным вопросам, но сам премьер пошел вверх, и не успело остыть его премьерское кресло, как была поставлена под сомнение и сама правительственная программа. В ней немало разумного, но многое так и не осуществилось.
Дальше — больше. Не пришел еще новый премьер, а уже посыпались министры и заместители премьера. Я не беру парламентские стычки на высшем уровне и аппаратное противоборство ближайшего окружения Б. Ельцина.
Насильственный, пусть и кратковременный уход Е. Сабурова плеснул новую порцию бензина в костер российской государственной жизни. Нет Е. Сабурова, значит, долой и его подходы к экономическим преобразованиям. Но вот Сабурова с полдороги возвращают, ну и программу соответственно обратно.
Батеньки мои, что же делается! Это же программа правительства, которая обсуждалась на сессиях различными экспертами. Понятно, что она не Евангелие — улучшай, дополняй. Когда же мы перестанем быть так фатально зависимыми от взглядов отдельных личностей? Теперь вот ждем, когда сам президент выдаст на-гора и обнародует свою собственную программу, так сказать, царскую.
Зачем же такое хроническое политическое насилие над экономикой? Кроме всего прочего, это не только уход от ответственности тех, кто должен профессионально заниматься экономическими вопросами, но и российскому президенту такое доверие есть не что иное, как медвежья услуга. Получается, что все делай сам, а спросить и проконтролировать будет некого. Горький опыт союзного президента все и вся брать на себя, озвучивать самостоятельно практически все новации и получить в конечном итоге печальный результат не стал уроком для новых президентов. Вот и Борис Николаевич обнародовал две заготовки. По одной из них на российском рубле надо черкнуть три полоски российского флага, что станет символом наших российских денег и позволит защищать внутренний рынок. Мягко говоря, более чем наивный подход. Ведь девять десятых денежного оборота есть безналичный оборот, в котором господствует безналичный рубль. Так какую же метку мы поставим на нем, как он будет корреспондироваться с денежными знаками прибалтов и украинцев? Тупиковая проблема, не имеющая защитно-денежного решения. Похоже, снова импровизация, снова играем, как начинающие игроки, не просчитывая и на ход вперед с точки зрения последствий. А экономика в отличие от шахмат поставит в этом случае мат сразу всем игрокам. Здесь не будет победителей, ввязавшихся в финансовые войны. Зачем же принимать навязываемые убийственные правила игры?
Да, горестно видеть, как торговые войны перерастают в финансовые. А что потом? Неужели будут задействованы национальные гвардии для защиты экономического суверенитета России? И еще вопрос: чего же стоит та любовь, которая зафиксирована в межгосударственных соглашениях, подписанных и разрекламированных вдоль и поперек? Какой пример мы подаем миру, показывая в вызывающей форме неуважение к собственным соглашениям? Разве после этого кто-то серьезно отнесется к нашим гарантиям или инвестициям?
Затеваемое финансовое противоборство чревато полным развалом национальных экономик бывших республик, и их суверенитет рухнет как карточный домик. И тут не надо быть пророком, чтобы сказать о сомнительной результативности подписанного Договора об экономическом сообществе. Уже не первая бумага такого рода лопалась словно мыльный пузырь. Складывается впечатление, что некоторые подписали его, чтобы, попросту говоря, отвязались от них. А в жизни, мол, все равно пойдем своим путем. Благо, исторические навыки есть для таких действий.
Политика и экономика. Экономика и политика. Все гадаем, что на первом месте. Но ведь нет в жизни первичности и вторичности. В сложившихся условиях надо просто разделить, разорвать порочную нищенскую традиционную связь политики и экономики. Не вмешиваться в хозяйственную практику, а дать права самим товаропроизводителям решать свои проблемы. Не пойдет в гору экономика, пока право собственности на продукт своего труда без всяких оговорок и процентов не будет предоставлено самим товаропроизводителям.
А мы что делаем? Вот союзный президент разрешает шахтерам пользоваться 10% своего угля. Российский не отстает — дает такое право нефтяникам и газовикам, но выборочно — тюменцам. Был там в командировке — и вот вам подарок. Как все это напоминает поездки высшей партийной номенклатуры с аналогичными подарками. Авансы раздаем, рубли раскладываем. Что дальше?
Российский президент со свойственной решительностью “порадовал” народ еще одной вестью — цены скоро будут свободными. С рынком все ясно. А с производством? Куда оно пойдет? Советники нашептывают: вверх, Борис Николаевич, вверх. Не верьте им. Бьюсь об любой заклад, наша экономика пойдет еще круче вниз. Эта доза — смертельная. Давайте сделаем другой шаг — запрем цены, но одновременно дадим свободу предприятиям пользоваться своей продукцией, вступать в горизонтальные кредитные отношения. Свобода товаропроизводителя, провозглашенная в российской программе как главный ресурс, — прекрасный и обоснованный принцип экономической политики, и должен быть адекватный механизм его реализации. Свобода во всем: в распоряжении своей продукцией, прибылью. Свобода во всем, но только не в ценах.
Найдут предприятия сами выход из своего положения, сделают в этих условиях ставку на рост производства, увеличение товарной массы. И в возможных грядущих финансовых войнах мы, россияне, противопоставим новым “супостатам” не меченый тремя полосками рубль, а товар. Он главный лекарь рубля, в нем главный двигатель экономической жизни. Тогда и другие республики-государства будут вынуждены принять российские правила и рецепты выздоровления, что и будет отвечать интересам собственных народов, которые и скажут благодарное спасибо.

КОМАНДИРЫ ЕСТЬ. А ВОЙСКО?
(газета “Правда” от 30 ноября 1991 г.)
Итак, решено взять рыночную высоту с ходу, одним решительным броском. Для этого президенту России дали практически неограниченные полномочия. Он в свою очередь рассказал, когда и почему все станет еще хуже, в какой срок получим облегчение, а когда дело пойдет на поправку. На все эти три этапа отведен один год.
Долго терпели — потерпим еще годок. К тому же воодушевляет оптимизм нового российского руководства, грандиозность намеченной операции. Чтобы затеваемое дело не сорвалось, во главе его поставили молодых командиров, присвоив им высшие административные звания. Они горят желанием взять во что бы то ни стало намеченные рубежи в установленный срок.
Командиры, может быть, и хорошие, но готово ли войско? Измотанное перестроечными боями, оно все больше превращается в голодное и обездоленное ополчение, главная задача которого — достать поесть. Не раз обманутые люди измотаны морально и физически. И в этом состоянии их хотят поднять в очередную атаку. Нет, не поднимет наша пехота головы от земли. Не поможет здесь и личный пример, даже если сам Гайдар с вице-премьерской шпагой шагает впереди.
Нынешнему правительству скорее всего, как и предыдущим, жить три-четыре месяца. У народа другие заботы. Он отчаянно борется за свое выживание и не верит никому. Вот почему отменены выборы всех ступеней, вот почему понадобилась так называемая сильная власть. Она, демократически избранная, уже “в пеленках” стала бояться народа.
Возникает не сильная власть, а власть силы. Но такая власть обречена. О том говорит и наш собственный опыт партийно-командной системы. Ее десятилетиями отлаженная машина контролировала все и все-таки не смогла довести до намечаемого результата ни одну из своих реформ.
Власть тогда сильна и дееспособна, когда стоит на экономических интересах людей, трудовых коллективов. Российская власть получит мощную социальную базу для рыночных реформ, если безвозмездно передать трудовым коллективам в собственность средства производства, на которых они работают. Не сомневаюсь, что к этому придем, и чем раньше, тем лучше. Пока же объявленные новации больше похожи на аранжировку старых рыночных куплетов, где в центре стабилизация финансовой системы при несуществующих рыночных рычагах.
Похоже, горький опыт рыжковско-павловских реформ не пошел впрок, а сейчас ситуация еще более невыгодная. Если представить, что цены — вожжи экономики, то что будет, если телега катится под откос, а в это время бросить вожжи? Беда. Вожжи цен бросают, если экономика идет вверх, тогда само производство блокирует их рост. Никакие налоги или меры по демонополизации, мифическая товарная интервенция западных товаров не предотвратят катастрофу. Она выразится в дальнейшем падении производства, полном обнищании народа и окончательном развале финансово-денежной системы.
В конечном итоге возникнет зарплатно-ценовой коллапс. В этом случае покупатель не сможет купить товар из-за его цены, а производитель не сможет уменьшить цену из-за величины издержек, не зависящих от него самого. Это и будет классический кризис рыночной экономики.
Главный лекарь рубля — товар. Программа наращивания его производства — вот путь перехода к рыночной экономике в условиях полной хозяйственной самостоятельности предприятий. Только в этом случае начнут возникать между ними элементы конкуренции, которая укротит рост цен, побудит предприятия наращивать объемы производства и снижать издержки. Конкурентную среду можно создать и с помощью запирания цен административным путем. Но при этом должна быть предоставлена полная свобода предприятиям во всех других сферах хозяйственно-экономической жизни.
На мой взгляд, один из просчетов российского руководства связан с продолжающимся муссированием разговоров о том, что Россия кормит, поит, обувает все бывшие республики СССР. Не будем толковать о моральной стороне проблемы — кто сколько съел, кто кого раздел. Услужливо предоставленная статистика новых реформаторов подыгрывает национал-политическим амбициям отдельных личностей. Но в своей основе такая статистика — блеф, основанный на примитивном понимании всей сложности хозяйственно-экономических связей по принципу: привез, увез.
Известно, что многие кооперационные поставки между республиками носили внутрипроизводственный характер и не принимали товарной формы. И любая несоизмеримая по стоимости вещь может заблокировать производство продукции, имеющий цену в тысячу раз больше. И неужели невдомек, что околонаучные экономические страдания — “кто больше съел” — немедленно принимают конфликтный характер, тяжелым эхом отзываясь в политике. Но тон такой кампании задал сам Борис Николаевич Ельцин на Съезде народных депутатов РСФСР.
Беспочвенен и разговор о мировых ценах. Причем тут правительство? Торгуют-то предприятия. Это их вопрос. Но здесь старая тяга покомандовать. Не успели закончить бракоразводный процесс, а уже отказываем друг другу в помощи. Ведь все это — зародыши новоимперского мышления. Но в итоге опять пострадает больше всех Россия.
Да, в жизни разводы нередки. Однако всеобщее уважение вызывают те граждане, которые, даже создав новые семьи, не корят “куском” друг друга, морально и материально поддерживают не только в трудные минуты. Тогда у них растут хорошие дети. Они дружат между собой и в  новых семьях. Так пусть наши госмужи опустятся на грешную землю, увидят наконец свой многострадальный народ и будут учиться у него жить и работать по-человечески.


ЧЕЙ МАГАЗИН?
(газета “Правда” от 7 декабря 1991 г.)

Наша торговля опостылела всем пустыми прилавками, блатом, мафиозным поведением. Раздражение покупателей приближается к высшей точке, нервы на пределе. На этом фоне можно сделать любой шаг, лишь бы только разрушить старое. Да, жажда перемен застилает все. Азарт перекрасить госторговлю в частную так велик, что инициаторы финансированных реформ не заметили разницы между приватизацией торговли и приватизацией прилавков. Последнее ударит по потребителю. Сторонники левацкой приватизации вылили ушаты бранных слов на коллег своих, вся вина которых в том, что они, кажется, сошли на грешную землю московской жизни, — ими предлагается тоже рыночное решение — путь аренды. Она больше учитывает реальную обстановку и не делает никаких завалов на пути локомотива рыночных реформ.
Итак, аренда. И в развитых странах она — душа рыночного хозяйствования, а в торговле особенно. Но в условиях нашего товарного дефицита, при всей рыночной сути аренды выйти на желаемый результат будет непросто. Но аренда здесь ни при чем. Ситуация может сама по себе дать задний ход, и все вернется на круги своя или родится новая волна рыночного экстремизма. Тогда, через год, вырвавшись из плена обязательств сохранить профиль торговых точек, новые хозяева пустят их с молотка или сами сдадут в аренду, но для целей вне повседневных интересов покупателей.
Сие может случиться и в более короткие сроки. Для этого будет достаточно сослаться, что товаров по заданному профилю нет. Значит, и коллектив свободен от обязательств.
Как избежать такого развития событий? Надо органично объединить интересы работников магазина и жителей микрорайона. Им должно принадлежать право собственности на магазин, а право хозяйствования, т. е. торговать в нем, — его трудовому коллективу. Такое разделение прав — типичное для рыночной экономики.
Быть собственником магазина, за исключением, конечно, таких гигантов, как ГУМ, ЦУМ и рангом областного масштаба, — важное направление  развития местного экономического самоуправления. В этой связи много полезного можно увидеть в живых механизмах деятельности потребительской кооперации.
Опираясь на механизмы потребительской кооперации, попытаемся предложить дополнительные пути устранения монополизма в госторговле. Да, аренда — правильный, но первый шаг. Надо готовиться и ко второму. Передать в собственность местного населения магазины их микрорайонов. В первую очередь это сделать с продуктовыми, например, булочная или гастроном оценивается по рыночной стоимости. На соответствующую сумму выпускаются книжки потребителя или акции. Они могут быть семейные и индивидуальные. Первые, допустим, ценой в 100 руб., а индивидуальные — в 20 руб. Наш прогноз — они будут пользоваться спросом. Времени на эту операцию уйдет, пожалуй, не менее года.
Итак, площади магазинов, оборудование переходят в собственность жильцов микрорайона, которые избирают своих представителей и образуют совет покупателей. Появляются гарантии, что не будет изменен профиль магазина, если это не отвечает нуждам жителей. Оплата труда наверняка будет поставлена в зависимость от товарооборота, инициативности, культуры торговли. Важно, что эти параметры оцениваются не вышестоящими органами, а потребителями, хозяевами-жителями микрорайона. Экономические интересы коллектива магазина и покупателей сближаются вокруг объемов, качества и ассортимента товаров. Понятно, что работники магазина, как и жители, также могут быть обладателями книжек потребителя и акций.
Исключительно важно подчеркнуть, что наблюдательный совет не вмешивается в повседневную деятельность коллектива магазина. Права и обязанности обеих сторон строго фиксированы в договоре, все подчиняется интересам пайщиков-покупателей, а это в свою очередь позволяет реализовать и интересы коллектива. Магазин перестает быть чужой торговой точкой. Полученная прибыль после уплаты всех налогов распределяется между коллективом и пайщиками, акционерами.
При таком подходе отношения с базами, поставщиками переходят на коммерческую основу. А это значит, что продукция, поступившая в магазин, является собственностью его коллектива или совместной с пайщиками. Только в таком случае произойдет экономически полное обособление магазина от прямого государственного управления. Напомним, что в результате продажи магазина и превращения его в собственность пайщиков-покупателей появилась немалая сумма, и поскольку она связана с “акционированием” основных фондов, то и использовать средства можно на развитие базы. Например, на приобретение холодильного оборудования, малую механизацию для облегчения труда работников торговли, улучшение их производственного быта.
Не исключено, что при магазине появятся простейшие производства по подработке и хранению продуктов, которые будут доставляться на инициативной основе из других регионов. Покупатели и продавцы вместе будут искать возможности пополнить товарные запасы.
Дух потребительской кооперации должен стать родным для городского жителя. В ее формах заложены активные точки роста процесса разгосударствления торговли. В результате сложится естественный баланс созидательно конкурирующих ее форм: государственной, частной и потребительской кооперации.


ЖРЕБИЙ БРОШЕН
(газета “Правда” от 28 января 1992 г.)

Резкий, форсированный переход к свободным рыночным ценам невозможен в силу объективной инерционности любой экономики, а нашей — в особенности. Ее структура фатально отягощена ресурсоемкими отраслями с противоестественным соотношением между собой.
Где же выход? Сама жизнь подсказывает его. Нужно сбавить скорость подъема и немедленно наш хозяйственный механизм пересадить в “декомпрессионную камеру”, чтобы совершить постепенный подъем. Эта “камера” сугубо отечественного производства. Ее авторы — экономисты завода “ВАЗ”, назвавшие свою модель перехода к рынку “двухэтажной экономикой”.
Другая группа экономистов предлагает также простой и понятный путь трансформации. По формуле 70% госзаказа и 30% свободного рынка для предприятий с последующим ежегодным снижением доли госзаказа на 10%. Все тут ясно. Без академических и подражательных выкрутасов, с полной привязкой к реальной экономической жизни.
В соответствии с такой посылкой надо строить и ценовую политику. Примерно на 70% каждого из товаров цены должны быть запертыми, на 30%— свободными, рыночными, а не назначенными сверху, как это сделано сейчас. Другими словами, ценовую политику не следует строить по принципу: на одни товары цены фиксированы, а на другие свободны. Это неизбежно столкнет их в неразрешимых противоречиях.
На каждый из видов товаров, находящихся в дефиците (а сейчас это практически вся товарная группа), цены должны быть и фиксированы на прежнем уровне, и отпущены в свободный полет. Первую часть, т. е. фиксированную, предпочтительнее устанавливать в абсолютном размере, чтобы возникал более мощный стимул наращивать их рыночную часть. Характерно, что в первой, фиксированной, части возникают стимулы для снижения издержек производства. На первых порах всякий шаг в этом направлении следует активно стимулировать налоговыми средствами.
Такой же подход необходим и к сфере розничного потребления. И все же в переходный период не обойтись без карточек. Они могут обеспечить гарантированный минимум. А остальное — по ценам спроса и предложения, но без предписаний сверху. На карточную часть фонда потребления должна быть брошена и иностранная помощь.
Нынешняя же ценовая реформа показывает свое банкротство. Главный порок “либерализации” цен — административный характер, усиливающий затратные тенденции в экономике, толкающие ее к расточительству и спаду производства.
В последнее время немало сказано о стабилизации денежно-финансовой сферы. Да, проблема фундаментальная, но предпринимаемые меры взяты из арсеналов предыдущих неудачливых реформаторов. С той лишь разницей, что сила закручивания гаек предполагается на порядок выше. Однако только неопытные люди считают, что чем сильнее закрутка, тем надежней. Резьбу сорвут, и тогда денежный поток, как вода, хлынет в нашу общую квартиру. Правда, каждая суверенная республика надеется, что она станет Ноевым ковчегом. Ничего не выйдет. Вода не признает национально-патриотических границ, а купонные дамбы аукнутся в самых неожиданных местах экономической жизни.
Думаю, следовало бы решительно поддержать предложения уже потихоньку забываемого Григория Явлинского о сохранении единой рублевой зоны, охватывающей все бывшие республики. Здесь в нашем понимании он безоговорочно прав. Надо немедленно договориться бывшим республикам между собой о сохранении единого рублевого пространства в течение хотя бы ближайших пяти-семи лет. Если этого не сделать и форсированно ввести национальные валюты, то такой шаг приведет к параличу банковских расчетов, окончательному развалу хозяйственных связей.
Реформаторство с национальными валютами только усилит негативные процессы ценовой реформы, первым и скорым результатом которой будет зарплатно-ценовой клинч. Это значит, что покупатель не в состоянии заплатить цену, а продавец не сможет ее сбросить, так как она заперта издержками. Наступит экономический коллапс, который может нагрянуть мгновенно в течение двух-трех недель, и уже никакой реанимобиль западной помощи не окажет помощь.
Что же, на мой взгляд, целесообразно предпринять для стабилизации денежно-финансовой системы? Прежде всего внимательно изучить предложения о проведении единой денежной реформы в рамках нового содружества. Раскрыть людям глаза на то, что начавшаяся реформа цен и гиперинфляция в течение ближайших месяцев практически уничтожат все денежные сбережения граждан. До этого не доходили ни Рыжков, ни Павлов. Этого можно избежать только с помощью денежной реформы и выдачи товарных государственных сертификатов на наши сбережения. По этим сертификатам государство обязуется перед гражданами обеспечить их в течение двух-пяти лет недвижимостью, землей, товарами длительного пользования по ценам, существовавшим до их либерализации.
Понятно, такая мера по ограничению денежных доходов населения не может продержаться более двух-трех лет. За это время предстоит сделать рывок в наращивании производства товаров народного потребления.
Спокойствие денежной массы за рамками текущего потребления осуществляется путем взятого под гарантии государства отложенного спроса. Представляется, что такой вариант отдачи своих сбережений в руки государства лучше, чем фактическое изъятие их через обесценивание. Государство поступит более порядочно по отношению к своим гражданам, если примет вариант денежной реформы с выдачей гарантийных сертификатов, а не станет упрямо идти по грабительскому пути ценовой реформы или осуществлять конфискационный вариант обмена денег.
Одновременно следует учитывать, что без создания мотивационного механизма к накоплениям на длительный срок и государственных гарантий на том направлении никогда не достигнуть равновесия на потребительском рынке. Особенно это важно в условиях перехода к формированию заработной платы, исходя из стоимости рабочей силы и приближения оплаты труда к мировым стандартам.
Разумеется, финансовая стабилизация не может ограничиваться предложенными мерами. Например, в нашей экономике есть такое изобретение, как безналичный рубль (не путать с безналичными расчетами). Пока есть разница в покупательной способности наличного и безналичного рублей, до тех пор не может идти речь о финансовой стабилизации экономики.
Сейчас уповают на рыночные механизмы. Однако это не по силам без помощи государства. И дело здесь не только в милитаристском характере всего народного хозяйства, но и в низком уровне развития производительных сил в его невоенном секторе. За неконкурентностью наших товаров на мировых рынках стоит неконкурентность наших гражданских производительных сил. В этом гвоздь проблемы.
Считается, что наплыв западных товаров на наш рынок не только погасит ажиотажный спрос, но и поднимет спортивную форму производителей. Такое развитие маловероятно — слишком разные весовые категории производителей. Наш немедленно окажется в глубоком нокауте без последующей способности вести поединок. Где же выход? По мировым меркам, конкурентный производственный потенциал все еще сохранился в ряде отраслей военно-промышленного комплекса. Важно не разрушить этот потенциал и при государственной поддержке, а не третировании, направить его на структурную перестройку в пользу группы “Б”. Наш ВПК явится последней опорой и средством реального движения к рыночной экономике. Но для этого сам комплекс нуждается в целевых субсидиях и дотациях, нацеленных на гражданское производство. Они должны стать детонатором, способным дать импульс к реальной перестройке всей структуры экономики. Вот такую метаморфозу с ВПК нам предстоит осуществить.
Особая конструктивная роль в изменении структуры экономики принадлежит такому многоцелевому товару, как строительные материалы. Их продажа населению смехотворно мала и по своим размерам равна выручке от курева. В предшествующие годы объем их реализации не выходил за рамки 7-8 млрд. руб. По экспертным оценкам, фактический спрос составляет не менее 100 млрд. руб. ежегодно. Любая экономика, как говорится, задохнулась бы от счастья, бросила бы в эту сферу свои капиталы, приумножая доходы, делая человека собственником семейной недвижимости.
Итак, стройматериалы. Они могли бы сыграть в нашей экономике роль локомотива, чем, например, для американцев в свое время стала автомобильная промышленность. Надо решить задачу: в течение двух лет ввести 4-5 тыс. кирпичных заводов и удвоить производство кирпича для нужд населения. Предвижу возражения скептиков. Да, страстей-мордастей можно нарисовать много и ждать у моря погоды. А можно взяться за решение этой задачи, объединив усилия предпринимателей и государства. Последнее даст материальные и финансовые кредиты, задействует “оборонку” для производства оборудования, предоставит налоговые льготы.
Производители освобождаются от всех  налогов, если они, допустим, в течение года вводят в строй завод, давая ему работать в таком безналоговом режиме 5-7 лет, при условии наращивания производства. Пусть все эти предприятия будут частными, коллективными, кооперативными, акционерными, т.е. сугубо рыночными.
Стране, людям нужен кирпич (кирпич — в данном случае собирательный образ). Он возьмет на себя значительную часть денежных ресурсов, превращая их в национальное богатство, принадлежащее остальным гражданам.
Сейчас много говорят о западной помощи нашей стране. Дескать, она даст облегчение на товарно-продовольственном рынке уже в конце января. В таком подходе акцент переносится не на внутренние импульсы нового экономического механизма, а на доброго дядю, который, с умилением глядя на наши разрушительные новации, наконец-то широко раскроет свой кошелек. Очередная иллюзия.
Почему мы без еды? Главное — не работает интерес крестьянина. Некоторые искренне удивляются и, поджав губки, брызжут в его адрес: жадина, мол, ему подняли закупочные цены, а он все равно не везет продукцию. И  не повезет. Крестьянин умеет считать не только цены, по которым ему предлагают продавать, но и цены, по которым его принуждают купить технику, ресурсы.
Аграрная политика российского руководства не дает и не даст результата, ибо зациклена на неприязни к колхозам и совхозам. Но разве в них дело? Да, они не смогли накормить общество, потому что их нещадно губили в течение десятилетий. Именно государство поставило крестьянина-колхозника в унизительное гражданское положение, лишив его даже паспорта и свободы передвижения. Люди работали со связанными руками и чужими мыслями, работали по приказу.
И теперь главное — избежать насилия над сельской жизнью, помочь селянам реализовать себя в своем естественном качестве, полагаясь на мудрость самого крестьянина. Ему нужна забота. Чем больше он получит помощи, тем больше возвратит. Дать бы каждому колхозу небольшие предприятия по переработке и хранению сельскохозяйственной продукции!
Представим, что в колхозе есть небольшой колбасный цех, цех разделки мяса, переработки молока, производства сыра, соответствующие холодильники и т.п. Зерно, овощи, фрукты хранятся и подрабатываются здесь же. Отходы практически без всяких транспортных затрат идут в животноводство.
Сколько появится новых мастеров и фирменных производств, магазинов. Производители будут конкурировать между собой готовой продукцией и не будут сырьевым придатком государственной перерабатывающей промышленности. Ну, приватизируем мы ее. Появится новый директор, а много ли проку? Надо передать перерабатывающую промышленность колхозам, переводя ее на акционерные рельсы. Колхозы будут иметь тем самым и свой дивиденд. А нарастят собственный жирок — заведут собственное дело по переработке сельскохозяйственной продукции.
Есть много работы и государству. Племенное дело, семеноводство, сельскохозяйственная наука, зоотехническая и ветеринарная помощь, контроль, строгий глаз за экономическим равновесием между городом и деревней, наконец, техническая политика — вот от чего зависит, расправят ли наши колхозы и фермеры свои экономические крылья.
Острый продовольственный дефицит подталкивает к необходимости шагов, дающих быструю отдачу. И здесь весьма продуктивна интеграция колхозов, совхозов с личным подсобным хозяйством как селян, так и городских жителей. Весной следует ожидать невиданного спроса на поросят, цыплят, картофель, на семена, овощи. Хотелось бы, чтобы российское правительство имело конкретную программу максимального удовлетворения этих потребностей. Удастся дать частнику поголовье, семена — будем осенью и с хлебом, и с песней.
Получим результат — будет что купить. Вот тогда с доброй иронией будем вспоминать, как кидались друг на друга, деля общество на праведных рыночников и неправедных. Ведь в самом рынке ничего идеологического нет, это внеформационный организм. Он — душа любой экономической жизни. И требует только одного: чтобы был хозяин, собственник.
Да, мы получили право собственности на свою мысль, свое слово. Это бесценный дар проведения реформ, который еще в полной мере не оценен. Следует отдать должное тем, кто первым бросил вызов старой системе, лишившей людей права собственности даже на собственную точку зрения. Сейчас мысль и слово фактически “приватизированы”. Но как быть в экономике? Здесь проблема оказалась сложней. Бесспорно, нужен собственник, а для этого нужна приватизация. И сразу масса вариантов, один лучше другого. Правда, простому смертному трудно разобраться в их многообразии и сложности. Одно понятно: в очередной раз будем делить. Многим эта идея нравится — ведь из школьных учебников известно, что, например, на акцию полагается дивиденд. И разыгралась фантазия: живу в Москве, свой приватизационный пай вложил в сахалинский рыбфлот и пошел мне после каждой путины дивиденд.
Полноте, это все маниловские мечты. Ничего мне рыбаки не пришлют задаром и будут правы, пока в их дело я не вложу свои кровные денежки. А уж что касается их рыбфлота, он должен принадлежать самим рыбакам, которые с его помощью обогащают и нас, продавая нам пойманную рыбку.
Сами по себе любые производственные фонды — еще никакое не богатство. Оно лишь средство для его создания, и если этого нет, то фонды — разорительный хомут, который в кровь сотрет шею тому, кто его носит. От средств производства нужен результат, а это зависит от тех, кто на них работает. Тогда фонды — не хомут. Вот и давайте передадим фонды предприятиям, трудовым коллективам. И пусть они сами решат, что оставить, а что продать, акционировать. К фондам люди будут относиться сердечно, заботливо, потому что без них не произведешь продукции, а значит, не получишь и заработной платы.
Вот и вышли на личный интерес каждого. Значит, заработает и весь хозяйственный механизм. Личный интерес человека, как искра зажигания, дает исходный импульс, пробуждая энергию движения.
Передав фонды предприятиям, сразу получим социальную базу для рыночных реформ. Появится коллективная собственность как материальный носитель главного субъекта макроэкономических рыночных отношений — коллектива. Он — творец товарной формы продукта труда. Коллектив преобразует индивидуальный труд своих работников, доводя его до товарной формы.
За “кадром” всех официальных приватизационных реформ стоит не желание сделать производителя собственником, а желание государства заработать на распродаже, вытянув в очередной раз средства у предприятий. Органам государственного управления оставляется “львиная” часть фондов и тем самым сохраняется право командовать. А производственникам по новым наметкам предлагают 25% фондов, на которых они работают, и то с оговорками.
Нет, не желает наше новое демократическое государство становиться равноправным субъектом рыночных отношений. Ему по-прежнему хочется только повелевать.
Естественно ожидать, что само государство станет равноправным субъектом рыночных отношений. Однако юношеская страсть и желание как можно быстрей и больше заработать пронизывают и новую программу о приватизации предприятий.
И все-таки, допустим, продали. Пустые, неотоваренные деньги перекочуют из одного кармана в другой. Правда, попав в новый государственный или муниципальный карман, эти по-чичиковски мертвые деньги будут пущены в новый наличный оборот, требуя и свою долю несуществующих товаров. Результат получим противоположный: вместо стабилизации еще большая дестабилизация при отсутствии бюджетного дефицита.
Вот к такому парадоксу мы идем. Принять идею выкупа можно лишь в том случае, если имеются горы товаров, а их нельзя реализовать из-за отсутствия денег. Тогда выкуп был бы как-то оправдан с точки зрения конкретной экономической жизни. Но она явно против выкупа, ибо, как видим, он лишь рождает новые инфляционные цены.

КОМУ ЖЕ ВЫГОДНЫ КОСМИЧЕСКИЕ ЦЕНЫ?
(газета “Голос”, 1992, № 6)

Горестно и стыдно наблюдать за импровизированными экономическими пассажами наших реформаторов. Опять не повезло! В который раз — мудрые руководители и “бестолковый” народ, у которого-де на уме только материальный интерес. Ему, народу, предложено входить в рынок, а он забастовками да бунтами грозит, не принимая идеи товарно-денежных отношений.
Полноте, хватит дурачить людей псевдорыночными новациями! Правительству пристало взять на себя ответственность за космические цены. Они взлетели на ту высоту, на которую их принудили взлететь. Дело в том, что не рыночный механизм вынес цены в магазинах на заоблачные высоты, а установки того министерства, которое возглавляет сам Гайдар.
На классическом рынке — базаре — все чаще продукты продают по ценам ниже, чем в так называемых государственных магазинах. Вопрос правительству: почему бы это? Возьмем из пакета рыночных инструкций “Временное положение о порядке применения свободных (рыночных) цен и тарифов на продукцию производственно-технического назначения, товары народного потребления и услуги”. Не хватило даже фантазии, чтобы продумать название  в духе рыночной экономики. Старое административное шило торчит из дырявого рыночного мешка. Вдумайтесь в смысл нанизанных слов. Здесь и “временное” — хороша уверенность в своих действиях! И опять “положение” — мы топали по жизни и продолжаем топать в соответствии с предписанием. И назидательное “применение”, чтобы не ограничились только прочтением. И, конечно, долгожданное слово “свободных”, а чтобы не было сомнений на сей счет, в скобках указали для наиболее несмышленых — “рыночных”. Значит, вся ответственность за бесчинство цен теперь лежит, мол, на рынке. Вот так: с больной головы — на здоровую!
“Временное положение” позволяет производителям закладывать в цену любые, т. е. беспредельные, издержки. Одного этого достаточно, чтобы поставить огромный крест на рыночных претензиях авторов документа, изобретение которого при подлинном рынке абсурдно по сути своей: хозяину товара не диктуют что-либо сверху.
Вспомним, сколько публицистических копий сломали экономисты и журналисты, разоблачая все пороки затратного характера советской экономики. Но ведь тогда при подсчетах ужимались, а теперь расцвел затратный произвол.  Кроме того, в цену загоняют все налоговые начисления, посреднические и торговые надбавки, делая их недоступно высокими для большинства населения. В конечном счете драконовская налоговая деятельность правительства ударила не только по производителям, но и по потребителям.
Вакханалию наценок и надбавок в условиях тотального дефицита многократно усиливает еще и стремление (чаще всего государства) урвать монопольную прибыль. А в довершение к и без того уже недоступной цене добавляют еще и акциз — косвенный  налог на товары массового спроса. После этого цена становится абсурдной. Мне могут возразить: акциз касается только небольшой группы товаров. Да, это так, но все взаимосвязано, и акциз вылезает даже через требование увеличить заработную плату.
Особый разговор о ценах на сельскохозяйственную продукцию. На селян обрушился шквал критики, их обвиняют в рвачестве. Это несправедливо, ибо мало кто из горожан знает, что цены на ресурсы, отпускаемые селу, выросли в 2-3 раза, а в 20-30 и более раз. На некоторые машины и механизмы более чем в 100 раз!
Кто же накручивает цены? Стонут производители, стонут потребители… Кто же заинтересован в росте цен? Самое поразительное, что в сумасшедшей пляске цен с саблями у кошелька покупателя заинтересованы прежде всего государственные структуры. И налог на добавленную , и налог на прибыль, не говоря уже об акцизе, и масса прочих поборов — все это течет в бюджет.
Казалось бы, в том нет ничего плохого, бюджет-то нужен! Но плохо, что правительство взяло курс на увеличение налоговых поступлений через повышение ставок, а не на расширение налоговой базы за счет роста деловой активности и заинтересованности в расширении производства. А заинтересованность катастрофически падает: новые цены и налоги стимулируют эту негативную тенденцию к падению производства.
Характерно, что даже наличие монопольных цен выгодно государству: если прибыль получена незаконно, она изымается, но (согласно той же инструкции) идет не ограбленному, а в бюджет. Похоже, правительство не учло, что деньги, поступающие в бюджет за счет роста цен, — воздушные, т. е. бестоварные, и потому ничем не отличаются от эмиссионных денег. Они способны лишь гнать дополнительные инфляционные волны. Инфляция в таком случае будет бушевать и при отсутствии бюджетного дефицита. Так что погоня за пристойным видом квартального бюджета — очередная иллюзия. Не будет планируемых денежных поступлений, а расходов — с лихвой. К апрелю наступит крах — таков прогноз.
Пакет документов по “либерализации” цен потрясает рыночным идеализмом и экономическим экстремизмом. Все на авось, вприпрыжку за свершившимся. Похоже, реформаторы забыли не только здравый смысл, но им изменил и инстинкт самосохранения: “Все о,кей, все идет по нашему плану, к осени станет лучше”, — с улыбочкой заверяет Гайдар.
Как тут не вспомнить анекдот времен принятия на Политбюро ЦК КПСС различных программ. Спрашивалось: что будет после выполнения Продовольственной программы? Ответ: перепись оставшегося населения. Так и сейчас. Вот и мечется народ по очередям, почувствовав надвигающуюся беду.
Не хватило мужества у российского парламента скорректировать рыночную орбиту собственного правительства. Прежде всего налог на добавленную стоимость на продукты питания. Ограничились поручением. А когда его выполнят?
В рыночной экономике такой налог работает, и неплохо. Но только при относительно стабильных ценах, при конкуренции и выборе товаров. Тогда такая наценка является действительно налогом на добавленную стоимость, а у нас — на добавленную цену. А это — две большие разницы. В результате мы имеем не свободные цены, а свободно назначенные. Это тоже две большие разницы.
У рыночной экономики нет проблемы произвести товары, а есть проблема продать. Мы же вознамерились создать рынок, но при этом отбиваем охоту производить товары.
Новые руководители со Старой площади жалуются, что у них нет конструктивной оппозиции, т. е. никто не вносит им предложения по “стилю их плавания”. У меня же другое впечатление. Или ничего не читают сами, или помощники кладут им на стол суррогаты, стерильные, приятные глазу и слуху выжимки из прессы. А скорее всего реформаторы так влюблены в собственный ход мыслей, что не способны воспринимать никого другого. Для политического деятеля — это смерть, для управляемых — трагедия.
Особенно опасно развитие у высших руководителей государства рыночных иллюзий. Без тени сомнений некоторые из них выдают за проявления рыночных механизмов снижение цены сметаны со 170 до 140 руб. за килограмм или возврат на предприятия непроданных продуктов из-за высокой цены, где они либо уничтожаются, либо идут на корм скоту. И тем самым дискредитируют идею рынка, естественный механизм которого работает на перепроизводство товаров, снижение затрат, внедрение новой технологии.
Еще организаторы реформы уповают на то, что спрос сам определит действительную цену товаров и даст импульс их производству. Позволю усомниться в таких радужных прогнозах. В условиях рыночной экономики главная функция спроса — не устанавливать потолок цен, а дифференцировать их применительно к разнообразию спроса. Что это значит? А вот что. Платежеспособный спрос разных людей различен и представляет собой не менее пяти-десяти групп, в зависимости от видов товара. В рыночной экономике производство стремится удовлетворить спрос любого уровня, а запирает цены — конкуренция и побуждает производителя снижать издержки. В условиях же монопольной, дефицитной экономики, да еще с деформированной структурой, как у нас, спрос действует извращенно. Он побуждает производителя сокращать объемы, повышать цены, ориентируясь на высший уровень спроса. Вот в чем принципиальная разница функций спроса в условиях конкурентной, бездефицитной экономики и нашей. Поэтому упование на то, что спрос вылечит экономику — величайшее заблуждение наших правительственных чиновников. Цена будет гоняться за его высшим уровнем, отсекая все большее число людей от прилавка.
Повышение денежных выплат тоже ничего не исправит, а лишь перенесет конкуренцию покупателей на другой уровень. Конкуренция потребителей коренным образом меняет функцию спроса: он толкает цены вверх, а производство вниз, что мы и наблюдаем: производство после “либерализации” цен все больше начинает гоняться за ценой высшего спроса. В итоге мы получим карточную систему, как капельницу для умирающего, и денежную реформу, так как деньги, и прежде всего на вкладах, превратятся в копейки, в прах из-за чудовищной гиперинфляции. Неужели это тайный и коварный расчет правительства? А оставшиеся крохи оно великодушно поменяет один к одному.
Неумелое построение рыночного механизма разрушает и без того истощенную экономику и провоцирует социальные потрясения, стимулируя их. Правительство или не видит происходящего, или делает вид, что все идет по плану, и упрямо гнет свою линию, выдавая это за последовательность и твердость в проведении реформы.

ЕСЛИ ВЫ — АКЦИОНЕР
(газета “Правда” от 19 февраля 1992 г.)

Согласно новым нормативным актам о приватизации планируется четверть привилегированных акций безвозмездно передать трудовым коллективам.
Что значит привилегированные акции? Их владельцы имеют твердый, заранее фиксированный доход. Однако владельцы этих акций не имеют права голоса в управлении производством. Все остальные акции называются обыкновенными. Их владельцы имеют право голоса в управлении предприятием и получают дивиденд, зависящий от прибыли.
Казалось бы, привилегированные акции страхуют их владельца от превратностей хозяйствования и дают фиксированный надежный дивиденд. На самом деле его величина априорно будет закладываться на минимальном уровне, чтобы большая часть прибыли шла на обыкновенные акции — их владельцы являются фактическими собственниками предприятия, поскольку имеют право голоса.
Установление доли в 25% акций, передаваемых трудовым коллективам, вовсе не означает, что они получат их в названном объеме. В документах о приватизации записано, что на одного человека может передаваться акций не более двадцати минимальных окладов, а величина последнего установлена в 342 руб. Таким образом, можно получить акций не более чем на 7000 руб. на одного человека. В результате на большинстве предприятий, особенно с высокой фондовооруженностью, фактически будет передано не 25% “безголосных” акций, а значительно меньше — нередко в пределах 4-5% их общего числа.
Для большинства предприятий дивиденд на привилегированные акции скорее всего будет установлен не более 10%. А это значит, что в конце года работнику полагается около 700 руб. По нынешнему росту цен это сущая мелочь. Следует учитывать и следующее обстоятельство. В ближайшее время средняя заработная плата на предприятиях дойдет как минимум до 1300–1500 руб. То есть при прежнем порядке ежегодного вознаграждения человек мог бы получить тринадцатую зарплату в таком же размере. При акционерной форме это вознаграждение, думаю, вообще исчезнет, ибо ее источником также является прибыль.
Таким образом, дивиденд на акции для работника окажется меньшим, чем его бывшая тринадцатая зарплата, что, понятно, вызовет отрицательную реакцию. Сейчас, кстати, предприятия имеют право включать в издержки производства только такой объем средств, расходуемый на заработную плату, который равен четырем минимальным окладам на одного работника. То есть 342 умножаем на четыре или 1368 руб.— на число работников. Все, что выше, облагается таким же налогом, как и прибыль, т. е. по ставке 32%. Вроде бы ограничения на заработную плату нет, но из того, что выше четырех минимальных зарплат, каждый обязан одну треть отдать в качестве налога.
Кроме 25% привилегированных акций, трудовым коллективам предлагается еще 10% акций обыкновенных, с 30-процентной скидкой, но обязательным внесением сразу почти трети их номинальной стоимости и с рассрочкой на год. Для большинства трудовых коллективов это право окажется нереализованным по ряду причин. Цены такие, что все деньги и при месячной зарплате в 2-3 тыс. руб. уходят на питание. Купить что-либо из одежды, обуви не представляется возможным — дорого, нужно очень долго копить.
При выкупе 10% акций требуются наличные деньги, а дивиденд получишь в конце года в обесцененных деньгах. Простой пример. Я покупаю акцию за тысячу, плачу сейчас. В конце года получаю 10% дивиденда, или 100 руб. Думаю, мало желающих пойдет на такие условия.
И наконец, программа приватизации предполагает, что 5% обыкновенных акций по их номинальной стоимости может приобрести администрация. Здесь трудно что-либо прогнозировать.
Итак, в распоряжение предприятия гипотетически может попасть максимум 40% акций. Значит, 60% идет на свободную реализацию. Здесь возможна масса вариантов. Но большинство из них так или иначе останутся невостребованными в силу экономических причин и общей нестабильности. Фонды настолько изношены, что их приобретение, особенно за живые или безналичные рубли, — весьма опасная затея. Теневой капитал также не пойдет в массовом объеме в промышленное производство, а будет по-прежнему “крутиться” около “живого” товара, т. е. результатов труда. Надежды же на иностранные капиталы — это просто маниловские мечты. Лишь несколько отраслей — сырьевые, атомная, космос — могут представлять для них интерес.
КОМИТЕТ АНТИЭКОНОМИКИ
Слово в защиту монополий
(газета “Правда” от 13 мая 1992 г.)

Монополии… Классовая ненависть к ним — с пеленок. И вдруг зарубежный враг, с которым мы сражались в словесно-политических и теоретических баталиях, оказался особенно желанным зарубежным другом. Мы горим страстным желанием ему понравиться, заманить в свои объятия, посылая для этого сердечные письма типа правительственного меморандума. Но богатые иностранные невесты знают себе цену и не спешат под брачный венец, несмотря на бурные объяснения в верности и привязанности.
Богатые невесты достаточно независимы от своих политических хозяев и небрежно смотрят на нас. Кто они? Да это же монополии! Вот тебе на… А мы с кем боремся? Сколько гневных обличительных фраз прозвучало по этому адресу. Антимонопольные куплеты стали традиционными. Создан Антимонопольный комитет. Принят Закон “О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках”, разработаны соответствующие инструкции и показатели. Говорят, так надо. У них там — за “океаном” есть антитрестовское законодательство, и у нас тоже должно быть свое.
Итак, закон есть, Антимонопольный комитет есть, аппарат есть, инструкция есть! Чтобы не было сомневающихся в существовании наших отечественных монополистов, ввели даже государственный реестр объединений, предприятий-монополистов.
Кто же вошел в список? Он обширный. Тут и ГАЗ, и АвтоВАЗ… Рыбка чуть покрупней, чуть поменьше. Но почитаем список повнимательнее. Вот МПО “Вулкан”. Ничего не скажешь, грозное название. За что же удосужили его монополистической чести? Оказывается (цитирую), за “коврики для пола автомобиля”. Местонахождение этого доморощенного монополиста тоже указано — г. Орел.
География наших монополистов обширна. В г. Cвободном Амурской области этой чести удостоен литейно-механический завод, который изготавливает садово-огородный инвентарь…. В Москве в обойму монополистов включено предприятие, выпускающее зубные щетки и кисточки для бритья. Попросту — помазок.
Однако хватит примеров. Возникает вопрос: неужели за все это платят зарплату госмужам, неужели непонятна вся комичность поисков наших домашних монополистов? Ведь действительные монополии, они — субъекты мирового рынка, и этот статус надо зарабатывать в упорной рыночной борьбе. В очередной раз все перепутали: специализацию, монокультуру на низком техническом уровне с монополиями. Пустите на наш рынок зарубежных производителей помазков, машинок для стрижки волос, ковриков для автомобилей, садово-огородного инвентаря, и от наших горе-монополистов останется один пшик. Но и этого не надо делать. Объявите, что нужен десяток малых предприятий, кооперативов по выпуску отмеченной продукции, если уж их монопольная раскраска у кого-то вызывает аллергию, и ложный, доморощенный монополизм исчезнет в один миг. Но аппарату не хочется этим заниматься. Хочется повелевать, командовать, решать, указывать, не пущать, запрещать.
Многим ласкает слух слово “анти”. Запретительно-карательный суд как инфекционное наследство старой системы все активнее проникает в экономическое мышление, российское законодательство, правительственное управление. Например, что мы имеем в арсенале созданного антикомитета? Почти половина закона, которым он руководствуется, — это меры торможения, наказания, запрещения. Гвоздь — статья, где речь идет о принудительном разделении хозяйствующих субъектов.
А как же диверсификация, межотраслевая интеграция? Для пущей важности установлены конкретные ориентиры. Доля внутреннего оборота в общем объеме валовой продукции хозяйствующего субъекта должна быть для обоснования такой экзекуции менее 30%. В практике будет так. Если уж положили глаз на “монопольные” проказы того или иного предприятия, то эта цифра может оказаться весьма кстати. По крайней мере заводу торфяного машиностроения, выпускающему машинки для стрижки волос, не устоять перед натиском карательных мер.
Клейменые Антимонопольным комитетом и занесенные в черные списки, наши “монополисты” всегда будут чувствовать себя неуютно под царевым оком. Более того. Не исключено, что действия нашего родного Антимонопольного комитета без соответствующей коррекции приведут к театру экономического абсурда, торможению рыночных реформ, сужению возможностей для наращивания специализированного производства, его диверсификации, сокращения издержек. Антимонопольный комитет в наших условиях может стать комитетом антирыночных реформ.
Да и вторая часть функций этой структуры практически остается нереализованной. А в законе “О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках” есть специальная статья о содействии развитию товарных рынков и конкуренции. Там говорится о предоставлении льготных кредитов, уменьшении налогов или освобождении от них хозяйствующих субъектов, впервые вступающих на товарный рынок, о создании параллельных структур в сфере производства и обращения, в частности, за счет государственных капитальных вложений. Речь идет о финансировании мероприятий по расширению выпуска дефицитных товаров в целях устранения доминирующего положения отдельных предприятий. Как тут не вспомнить народную поговорку о том, что клин клином вышибают. Именно в наращивании производства — главное лекарство от симптомов монополистических болячек.
И все же, если говорить по большому счету, Антимонопольный комитет не нужен. Это надуманная чиновничья структура, так как у нас нет монополий в принятом смысле этого слова. А может быть, нам, наоборот, создать МОНОПОЛЬНЫЙ комитет, который займется разработкой мер по выращиванию своих отечественных монополий, равных хотя бы в первом приближении таким столпам экономической жизни, как “Форд”, “Дженерал моторс”, “Тоёта”, и многим другим действительным монополиям, которые есть наша тайная зависть? На их плечах держится свод мировой экономики. Заметим и такую деталь. Ни одно правительство развитых стран без своих монополий неспособно функционировать. Они, эти монополии, — их оплот и ударная сила в конкуренции национальных экономик. Так давайте и мы, опираясь на оставшиеся силы государства, сформируем свой монополистический потенциал мирового класса, а не будем относить наши “волги” и “жигуленки” к монополистической продукции.
У ПИРОГА ОСТАЛСЯ ЛАКОМЫЙ КУСОК

Кто нагревает руки на госсобственности?

(газета “Правда” от 28 июля 1992 г.)

Итак, государственная программа приватизации на 1992 г. принята. Законодательная и исполнительная власти достигли согласия. Впереди — тяжелая черновая, во многом неизвестная работа. Пока же ясно одно…
Разгосударствление собственности — процесс длительный, на годы. Значительная ее часть все это время по-прежнему останется федеральной. Но как сделать, чтобы она не на словах, а на деле принадлежала всем субъектам, подписавшим российский федеративный договор?
Если федеральную собственность оставить такой же, как и прежняя, государственной, то чиновники центрального аппарата будут и дальше распоряжаться ею по своему усмотрению, не забывая, понятно, личные интересы. Запускаемый механизм приватизации в предлагаемом виде создает уникальные возможности для обогащения стоящих у руля экономической и социальной жизни.
Новая номенклатура провела селекцию объектов и “положила глаз” отнюдь не на промышленные предприятия. Здесь много хлопот, да и коллективы, того и гляди, дадут от ворот поворот. Но в той же федеральной собственности есть лакомые кусочки в виде лечебно-курортно-оздоровительных комплексов, хорошо оснащенных больниц, бывших спецполиклиник. Вот почему стрелка компаса личных интересов номенклатуры после квартир и магазинов показывает именно в этом направлении.
Московская мэрия, например, развернула хитроумную борьбу за Центральную клиническую больницу бывшего Главного четвертого управления Министерства здравоохранения РСФСР (в последнее время она принадлежала структурам аппарата Президента России).
Заняв бывшую союзную кунцевскую больницу, аппарат российского центра великодушно, но без всяких юридических прав передал свою больницу, находящуюся в федеральной собственности, в распоряжение московских властей. А здесь, сами понимаете, мастера высочайшего класса. Они с ходу оценили больницу в 17 млн. руб. и застолбили волевым порядком свою долю в 51%. Авторы затеи отлично понимали, что реальная рыночная цена объекта как минимум 2,5-3 млрд. руб. Улавливаете ход? Фиксировалась-то доля, а значит, в рыночном исполнении она составит более 1 млрд. руб. Теперь достаточно ввести в качестве акционеров иностранцев и себя как физических лиц, допустим, с интеллектуальной собственностью, и механизм личного обогащения готов.
Такова задумка. Для начала же все закамуфлировали под рыночный эксперимент на путях акционирования. Но жадность подвела: включили в учредители иностранных субъектов с весьма сомнительной репутацией. Больнице стала грозить опасность превратиться в некий оздоровительно-развлекательный комплекс. Коллектив сказал решительное “нет”. Но мэрия есть мэрия. Отдается новое распоряжение: ликвидировать больницу и всех уволить — а это почти 2 тыс. человек. И вновь борьба. Коллектив создает товарищество, избрали тайным голосованием нового главврача. Мэрия временно отступила. Не мытьем, так катаньем городские власти хотят взять свое. Вернее, чужое.
Судьба федеральной собственности в опасности. При нынешних способах акционирования она может превратиться в кормушку для тех, кто стоит у власти. Федеральную собственность надо спасать от произвола и разграбления. Должны быть созданы защитные механизмы. Здесь возможны разные пути в рамках государственной программы на 1992 г. Один из способов защиты связан с природой федерации, договор о создании которой впервые подписали не только республики, но и края, области. Почему бы и собственность не трансформировать в федерально-долевую? Применительно к нашему примеру это значит, что все субъекты федерации, т. е. республики, области, края, имеют свою долю в больничных фондах. Иными словами, создается федеральное закрытое акционерное общество, состоящее из учредителей — субъектов федерации.
Не исключено, что применительно к федеральной собственности вообще не должно быть понятия “контрольный пакет акций”. Каждый субъект федерации как учредитель обладает в этом случае одним голосом. Такой подход — основа для демократического управления федеральной собственностью. Федерально-долевая собственность в отличие от ее деления по территориальному или акционерному признаку станет экономической основой политического единства Российской Федерации.
Надо предельно четко разделить капитал-собственность и капитал-функцию. Первая должна быть построена на исключительно демократической основе, когда учредители имеют по одному голосу и вопросы решаются их представителями большинством голосов. Капитал-функция выступает уже собственником результатов труда своего коллектива и соответственно субъектом рыночных отношений.
Собственность на средства производства выполняет властные функции, собственность на продукт труда выполняет рыночные функции.
Проблемы федеральной собственности неизбежно выйдут в ходе приватизации на одно из первых мест. Экономический и правовой механизм должен обеспечить ее демократический ход, помочь избежать злоупотреблений.

БУДЕТ ЛИ РЫНОК С ПЕСНЕЙ?
(газета “Правда” от 6 августа 1992 г. Совместно с А. Черняк)

Говорят: “Будет хлеб, будет и песня”. Будет ли? Вернее, что мы запоем завтра, когда начнется осуществление очередной программы, названной “Программа углубления экономических реформ”. Сегодня она остается как бы в тени, вне общественного мнения. Нет восторженных комментариев, сопровождающих предыдущие аналогичные творения, но нет и общественной критики, что необходимо для доведения до нужной кондиции такого рода документов. Здесь, видимо, сказываются равнодушие, усталость общая…
Такое положение больше всего устраивает, конечно же, команду разработчиков. Конструктивные же силы прагматиков благоразумно решили не связываться с новой бумагой: дескать, она ведь никого ни к чему не обязывает. А что касается практического воздействия на реальную экономическую жизнь, то эффект ее, как показывает предыдущий опыт, без преувеличения, равен нулю с минусом. Развал экономики идет обвальный. Об этом уже бьют во все колокола и бывшие учителя Е. Гайдара, и практики с мест. Свои резко негативные оценки проводимой правительством России экономической политики дали центр Явлинского и Шаталина, народные депутаты России. “Как вяло текущую шизофрению” охарактеризовал реформы правительства нижегородский губернатор Борис Немцов.
И вот на свет появилась новая углубленная программа. Если внимательно вчитаться в ее содержание, то программа эта — никакое не углубление, а всего-навсего оправдание проведенных и намечаемых реформ, которые, как теперь становится все более очевидно, начинались без царя в голове.
Так, может быть, и не стоит утруждать себя разбором этого многостраничного документа? Нет. Стоит. Ибо это система взглядов группы лиц, которые отражают философию мышления тех, у кого сегодня власть. Ход мыслей, изложенных в программе, — это пути воздействия на президента или в традиционно аппаратном духе — подыгрывания взглядам первого лица в государстве. Это и пути воздействия на россиян, создание общественного мнения, вернее, околпачивание людей.
Как это водится, первый раздел программы посвящен анализу ситуации. Он назван “Наследие”. Чье? Понятно — предшественников. О своем наследии ни слова. Вроде не было первой программы, по которой мы живем все хуже и хуже. Наследники, понятно, винят во всем родителей. Пусть будет это на их совести. Обратимся к программе. Авторы пишут, что глубокий кризис, охвативший наше Отечество, в своей экономической ипостаси связан с деформированной структурой экономики, всеобщим огосударствлением, отсутствием нормальной хозяйственной и трудовой мотивации. Правильно. Три самые болевые точки, образующие солнечное сплетение, — главный нервный узел экономической жизни нашего общества.
Диагноз поставлен. А вот как лечить? Возьмем, предлагаемый авторами рецепт лечения — свободой цен. К чему это привело, только слепой не видит. Но самое страшное, что таким слепцом является наше правительство. Получается, что первое полугодие ничему не научило команду Гайдара. С маниакальным упрямством они и в новой программе твердят, что либерализация цен будет оказывать “решающее воздействие на изменение структуры производства”. Это трагическое заблуждение новых реформаторов, основанное на формальном знании принципов функционирования рыночной экономики. Подобные ответы допустимы на семинарских вузовских занятиях. Такой рыночный механизм косвенно работает через развитую сеть акционерного капитала и фондовые биржи в сформировавшейся рыночной экономике.
Никак нельзя согласиться и с тезисом программы, что “дерегулирование экономики”, вынесенное реформаторами на первое место среди направлений дальнейших преобразований на пути к рыночной экономике, есть панацея от всех бед. Это надо, видимо, закрыться на сотни замков в кремлевском подземелье, чтобы не видеть закономерностей современной экономики — усиления ее регулирования на государственном и межгосударственном уровне. Повсеместно используются меры не только экономические, но и плановые, административные. Образуется сложный симбиоз естественно-рыночных и планово-государственных рычагов.
Традиции планового руководства нашей экономикой в своей рыночной модификации могут стать мощным ускорителем общественных преобразований. Для этого надо выдержать одно условие. Само государство должно стать субъектом рыночных отношений, без всяких на то исключений, а государственный рынок должен стать самым выгодным для товаропроизводителя. Для рынка — государство такой же рядовой покупатель, как и все остальные. Наша госполитика, похоже, исповедует другие правила. Всех на рынок, кроме себя. Не будем голословны. На каком основании государство устанавливает закупочные цены на хлеб для колхозов и фермеров? Ответьте!
Не выдерживают критики и утверждения, что, мол, это цены только на 30% производимой продукции, а остальные они могут продавать по любой цене. Позвольте, государство и в советские времена не закупало больше 30% производимого. Например, валовой сбор был 210 млн., закупали 70 млн. Остальное шло не на рынок, а на фураж, семена, натуроплату, страховые фонды. Такова особенность сельхозпроизводства.
Становится все более очевидным, что в переходный период цены должны быть под жесточайшим контролем. Не возьмем цены под контроль, не бросим эту псевдорыночную болтовню о свободе цен, не продвинемся ни на шаг к рынку. Скажите, ближе мы стали к рынку или дальше за прошедший период проведения реформ? На наш взгляд, дальше, но бутафории рыночной стало больше. Рынок-то начинается с товара, расширения сферы действия товаропроизводителя. Товара стало меньше, сфера уже. Вот и делайте вывод сами. Как с грибами. Есть съедобный гриб, а есть ложный. Он ядовит, хотя внешне все признаки съедобного. Так вот и у нас есть атрибуты рынка, а его самого нет, для населения он ядовит, разрушая остатки мотивационного механизма. Другого и быть не могло. Лжереформы ведут в лжерынку.
А ведь сам по себе рынок, основанный на действии закона стоимости, есть естественное состояние экономики. Но в это естественное состояние мы идем из необычного состояния: неестественной структуры экономики и неестественного хозяйственного механизма, проявляющегося в том, что трудовые коллективы никогда не были собственниками результатов своего труда. Кстати, государство и сейчас скорее отдаст право собственности на средства производства, чем свои права на продукт труда. И тому примером не только сельское хозяйство, но и промышленность, где под видом госнужд осуществляется госконтроль над распределением продуктов. Притом контроль односторонний. Ресурсное обеспечение самостоятельное, а вот продукцию продавайте на условиях, определенных покупателем. Госрынок по-прежнему невыгоден для многих предприятий потому, что там нет партнерских рыночных отношений. Суть разгосударствления — в превращении государства в субъект рыночных отношений. Государство должно стать играющим тренером. В этом его специфика, позволяющая обеспечить контроль над ценами, свободу товаропроизводителя в своей хозяйственной деятельности, расширении производства.
Для чего же нужна разработчикам либерализация цен? По их разумению, она расчистит почву для эффективных капитальных вложений, обеспечит создание “предпосылок дальнейшего (?) экономического роста”. Не удивляйтесь! Так и записано: “дальнейшего!” О чем речь? Или не знают, что творится в стране, или не читают, что пишут собственные помощники. Дальше — больше. Экономический рост “будет набирать темпы по мере постепенного перераспределения ресурсов из свертываемых производств в новые, более эффективные”. Никогда этого не произойдет в  результате либерализации цен вообще, а в наших условиях в особенности. Там, “за рекой”, если уж надо куда-то “подлить” или “отлить”, то это делают банки через процентные ставки. У нас и этого решить не могут. Дерут со всех под одну гребенку. Вот ратуют за перелив капитала в прибыльные отрасли. Красивая маниловская мечта.
Самые прибыльные для государства всегда были отрасли швейная, текстильная, обувная, переработка сельхозпродуктов и ряд других производящих предметы потребления. Там “сидел” налог с оборота. Там реализовались наличные деньги граждан. Что же происходит в результате либерализации цен? Отрасли прибыльные обвально рушатся. Вот результат либерализации цен, вот одна из главных причин отсутствия наличности. Улица подметает наши карманы, и деньги гуляют с одной стороны на другую, не попадая в банки.
Первую фазу структурной перестройки экономики с помощью свободных цен разработчики назвали пассивной. Ее задача — перераспределить ресурсы в эффективные отрасли и тем самым обеспечить решающее воздействие на изменение структуры производства. Что произошло на самом деле, хорошо видно невооруженным глазом. За счет резкого снижения производства в группе “Б” структура экономики стала еще более деформированной.
Что касается эффективности и затратности, то результат получился еще более удручающим. Все сидят на картотеке, а сорняк затратности расцвел таким цветом, которого не видели ни в какие предыдущие времена.
Закончив расписывать фазу пассивного свойства, архитекторы реформ предполагают затем включить фазу реконструкции. Здесь, они утверждают, будет преобладать активная составляющая. Что это значит? Она связана с достижением необходимого уровня накоплений, созданием благоприятного инвестиционного климата, ускоренным развитием перспективных производств. На фазе реконструкции значительно повысятся темпы экономического роста. Так и пишут: “значительно повысятся”. Мол, и так идем в темпе на пассивной фазе, а затем темп прибавится. Как говорится, гладко было на бумаге, но забыли про овраги, а по ним ходить. По сути, вся программа, и особенно в своей первой части, — это программа рыночного идеализма, ведущего, как известно, уже с другого исторического хода, но к авторитарному режиму.
Программа требует насилия. Иначе ее не провести. Вот та же фаза реконструкции — фаза активная. Перед ней фаза пассивная. С помощью свободы цен на ней должны быть накоплены ресурсы. Но ресурсы не накапливаются. Нет первой фазы, нет и второй фазы. Что делать? Давить, выкручивать руки с помощью налогов, считая, что чем выше их ставка, тем больше налогов.
Очередное заблуждение. Жизнь показала, что надо брать налог не ставкой, а его базой, т.е. расширением производства, и тут бы правительству хорошо подумать, как расширить налоговую базу. Одно из решений видится в следующем. Предлагаем пойти таким путем: чем больше объемы производства, тем меньше ставка налога. Результат для государства будет больше, но еще большая доля будет оставаться предприятию. Увеличил, например, производство в натуре на 1%, а ставка налога уменьшилась на 1-2%. Нетрудно разработать такую шкалу, при которой, допустим, 1/5 прироста идет государству, а 4/5 предприятию. Вспомним формулу: все, что выгодно Форду, выгодно Америке. Вот эту действительно рыночную формулу нам и надо адаптировать к своим условиям.
Бесспорно, фаза реконструкции нужна. Но она нужна не на втором месте, а с нее начинать надо, сконцентрировав ресурсы с помощью государства на ключевых направлениях, к которым мы относим прежде всего сельское хозяйство.
Закончив с фазами, авторы реформ приглашают познакомиться и с этапами. Этап первый — кризисное развитие. Кризис, так кризис. Уже не по учебникам воспринимаем, а на собственной шкуре, поэтому всем понятно. Какие же приоритеты для государственной экономической политики? Либерализация и финансовая стабилизация — явствует из документа. Опять двадцать пять. Что-нибудь знают, кроме этого? Ведь уже собственный горестно-трагический опыт говорит, что либерализация ведет к финансовой дестабилизации, гиперинфляции, а еще точнее, гиперстагфляции, когда инфляция накладывается на падение производства, т.е. стагнацию экономики.
Дальше — больше. С претензией излагаются критерии завершения кризиса. Прежде всего уточним, что значит — завершился кризис? Поскольку следующий этап в программе назван “восстановление народного хозяйства”, то завершение кризиса значит, что он дошел до своих пиковых нагрузок и дальше не развивается. Кстати, как это понимать: “восстановление народного хозяйства”. Фраза явно из старого лексикона.
Хорошо, пусть фаза кризиса завершится. По каким критериям будем судить? Авторы считают: доля регулируемых цен не более 2-3% объема валового внутреннего продукта (ВВП), доля государственных закупок — не более 20% ВВП, устойчивая сбалансированность госбюджета — дефицит его не более 3 процентов от ВВП, а темп инфляции — не более тоже 3% в месяц. Кроме того, введение конвертируемости рубля, поддержание его стабильного курса, прекращение спада производства. С последним можно согласиться. Глубина кризиса как раз этим и характеризуется. А вот со всем остальным, извините, — нет.
Мы увидим другие показатели, когда дойдем до точки замерзания кризиса: массовая остановка производства независимо от его необходимости, технического состояния и конкурентоспособности. Просто начнет рваться технологическая цепь. И в долговую яму попадут и слабые, и сильные.
Далее. Уже в ближайшее время появятся десятки миллионов безработных со всеми вытекающими последствиями. Вместо 3% регулируемых цен получим карточную систему как для человека, так и предприятий. Вместо божественно-мечтательного бездефицитного госбюджета получим бюджет натурпродуктов, обслуживающий карточную систему. Понятия кредита, конвертируемости, инфляции потеряют для большинства граждан и предприятий всякий экономический смысл, поскольку будем жить в условиях господства натуробмена, а денежная система просто рухнет. И все начнем с чистого листа. Новые деньги, новые цены, новая зарплата, новые кредиты. Самое страшное — это голод. Зловещие кадры 20-30-х годов, да и нынешнего Сомали нелишне крутить нашим политикам. Плюс международная долговая яма, в которой уже и без того мы завязли по уши…
Нет, не видят наши реформаторы такого исхода своей политики. Все еще уповают на спасительную морковку западных кредитов в 24 млн. долл., которые, может быть, и пригодятся только лишь разве на общегосударственные похороны. Если дело пойдет по программе, то не будет ни второй активной фазы структурной перестройки, не будет ни второго этапа — “восстановления”. Все закончится на первом этапе — этапе кризисного развития.
В социальной жизни, как и биологической, наступает такой момент, когда, как выражается известный всем человек, “процесс пошел”, но уже необратимо. Искусство всякого управления включает не только лихие наступления, виражи и пируэты, но и способность тормозить, отступать, крепко держать оборону. Главное — не попасть в плен. В плен собственных иллюзий или под кнут чужих пастухов.
Где же выход? Его надо искать сообща. Мы высказали некоторые соображения. В стране разгорается национальный пожар. Давайте искать соглашение вместе. Искать нормальный путь к рынку. И прежде всего  как обеспечить продовольственную безопасность страны. Будет хлеб, будет и рынок с песней.

ОБОГАЩЕНИЕ ИЛИ ОГРАБЛЕНИЕ?
(газета “Правда” от 1 сентября 1992 г. Совместно с А. Черняк)

Россияне еще не оправились, не пришли в себя от первого ограбления родным правительством, когда после либерализации цен их многолетние накопления в одночасье превратились в ничто. Не все сразу поняли, что произошло. Пошли, как обычно, в сбербанки, где хранили деньги, получили, но это были уже другие деньги. Нет, и рубли, и трешки, и пятерки, и четвертные, и сотни те же, но на них уже нельзя было купить товаров столько, сколько раньше.
Между тем на начало года у россиян было порядка 400 млрд. руб. сбережений. По своей покупательной способности в переводе на нынешние деньги они равны были как минимум 8 трлн. руб. Это если брать в расчет послеянварские цены, которые выросли в 20 раз. Но сегодня на многие товары они выросли и в сто, и в тысячу раз. Не 8 трлн. руб., а значительно больше украло правительство у своего народа.
Грядет новое ограбление, а вслед за этим падение уровня жизни. И как ни парадоксально, делается это под благовидным предлогом — осчастливить народ приватизацией, приватизационными чеками, или, как их еще называют, ваучерами.
Издержки на изготовление чеков, доставку, подготовку списков, расширение площадей и увеличение штатов сбербанков, как и отвлечение людей от работы, обойдутся государству, т.е. нам, налогоплательщикам, не в один миллиард рублей. Это тоже те дополнительные расходы, которые ударят по рублю, сделают его покупательную способность ниже. Но не будем мелочиться, возможно, игра стоит свеч, чтобы произвести на свет за один-два месяца миллионы собственников. Тем более такова воля президента. А тут еще А. Чубайс объявил, что цена этих 10 тыс. равна двум автомобилям “Волга”. Ни больше, ни меньше.
Общество в смятении. Общество в ожидании. Общество в состоянии кайфа. Наркотик дан, наркотик принят. Но кайф быстро, очень быстро пройдет. И люди в очередной раз увидят, что их крепко надули. Ваучер-то — голый. Почему? Во-первых, он со своего рождения не конвертируется самим же государством в рубли даже по номиналу, хотя, казалось бы, чего же проще, если его такая умопомрачительная действительная стоимость. Во-вторых, что значит балансовая стоимость в дореформенных ценах? Нет сейчас таких цен. Есть простые записи в соответствующих книгах. Сто раз писано и переписано: нельзя начинать приватизацию, не проведя переоценки фондов. Но в ответ два года впустую прокукарекали, ничего не сделав по кардинальному вопросу подготовки приватизации. А теперь шашки наголо, и опять на “ура”, на авось — к возрождению частной собственности. Нет, такими методами ее не возродишь. Люди быстро увидят, что ваучер — это фикция, ибо нет реальной цены самих фондов. Фиктивной цене фондов соответствует и фиктивная величина приватизационных чеков. И даже дело не в самой их величине, хотя она смехотворно мала и выражает цену не двух “волг”, а в лучшем случае одного детского велосипеда. Жизнь быстро обесценит чеки еще больше.
Но давайте посмотрим, на какую же сумму будет выпущено приватизационных чеков. На 1,5 трлн. руб. Итак, восемь забрали, полтора дали. Дали неизвестно чего. Не надо наводить тень на плетень, приписывать ваучерам чудотворную покупательную способность. Реальная цена любых фондов, как и ценных бумаг, их представляющих, определяется продукцией, прибылью, дивидендами. Поскольку страна, экономика идут к развалу, то какая же цена чека может расти? Неужели эти азбучные истины незнакомы нашим реформаторам?
Думается, они — заложники теневой экономики. Мафиозным структурам “прихватизировать” в открытую собственность опасно. А тут появляется механизм, создающий иллюзию приобщения к собственности всех. Люди, получив ничего не значащие для большинства из них бумажки, попытаются сразу же избавиться от них. Ваучер действует на предъявителя, тем самым развязаны руки скупщикам. Собственность начнет концентрироваться в теневых структурах.
В лучшем случае получившие ваучеры сдадут их обратно, но теперь уже в инвестиционные фонды, если удастся создать такие. Они же будут начислять им минимум дивиденда, величина которого даже при его 10-процентной ставке выльется для собственника в 100 руб. в год, или менее 100 руб. в месяц. Торговали — веселились, подсчитали — прослезились.
Чтобы легче провернуть задуманное, все права по распоряжению собственностью фактически в руках одного Госкомимущества. Создан такой уровень монополизма в этой важнейшей сфере экономической жизни, который и не снился старой административно-командной системе. Боремся с монополизмом, а вырастили монстра, даже, пожалуй, супермонстра по имени Госкомимущество. Не будем голословны. Посмотрите Положение о приватизационных чеках, ст. 4, п. 2. Здесь говорится: “На приватизационные чеки могут приобретаться объекты приватизации, а также акции (паи) специализированных инвестиционных фондов, аккумулирующих приватизационные чеки, действующих на территории Российской Федерации, в соответствии с положениями, утвержденными Госкомимуществом России”. Что это за положение, утвержденное президентом, адресующее нас к другим, еще не существующим и неизвестно что еще отражающим ведомственным положениям, которые и будут определять ход приватизации?
Госкомимущество получило неограниченное право определять полномочия по использованию уже наших личных средств, то бишь приватизационных чеков. Думается, неслучайно и то, что ваучер как средство приватизации фактически выведен, например, в Москве из сферы малого и среднего бизнеса, а он — свежая кровь рыночной экономики. Вчитаемся, например, в представленную на днях московскую программу приватизации. В ней, как следует из текста, предписывается, что приватизационные вклады можно использовать фактически только применительно к предприятиям с численностью работающих свыше тысячи человек или балансовой стоимостью основных фондов более 50 млн. руб. Здесь на ваучеры выделяется 35% акций предприятий, которые в обязательном порядке превращаются в акционерные общества открытого типа. Кстати, для чего? Да все для того же, чтобы затем дать возможность скупить ваучеры за бесценок. Итак, получается странная история. Если вы работаете на малом или среднем предприятии или хотите предъявить здесь свой чек, то не сможете это сделать.
Посмотрим и на оборотную сторону медали. С какой стати коллективы часть прибыли должны отдавать неизвестно кому для того, чтобы выплатить им пусть и мизерный, но дивиденд? Что этот далекий “родственник- собственник” сделал для его предприятия? Там, в нормальной рыночной экономике, он, собственник, вложил свои средства. А мы? И грудному ребенку, и шахтеру — всем поровну и неизвестно чего. Более того, уже раз оплаченное и представленное в фондах еще раз пытаются “за бесплатно продать”, но с правами собственника. Такого не бывает? Нет, бывает! Помните, как цыган продавал кобылу? Но представим, что где-то кобыла здорова, тогда ее жеребеночек, т.е. будущий дивиденд, будет заранее калькулироваться производителем как элемент цены, что даст новый импульс к вздорожанию цен. Предлагаемый механизм приватизации приведет к новому росту цен, ибо, приобретая собственность за наличные деньги, как и оплачивая дивиденд по ваучеру, производитель и собственник в условиях отсутствия конкуренции и монополизма дефицита, естественно, захотят вернуть свои затраты через рост цен.
Итак, подведем итоги. Почему же, на наш взгляд, россиян ждет ограбление, а не обогащение, как обещают сверху, наделяя каждого ваучером? Во-первых, на пустой рынок выбрасывается большое количество потенциальных платежных средств. Да, на пару-тройку деньков вы станете состоятельней. Но всего лишь на пару-тройку, ибо тут же, несомненно, поднимется очередная волна инфляции, превращая деньги в ничего не значащие бумажки. Во-вторых, произойдет гигантская концентрация собственности в теневых структурах со всеми вытекающими из этого последствиями и катаклизмами в общественной и политической жизни. Не будем углубляться и рассказывать о всех последствиях, заметим лишь, что уже не будет общественных фондов, а значит, нечего нам рассчитывать и на льготные санаторные путевки, путевки в пионерские лагеря и другие доплаты. Богатые станут еще богаче, бедные — еще беднее. В-третьих, трудовые коллективы облагаются дивидендным налогом, который они будут обязаны выплачивать безызвестным и бесполезным для них владельцам приватизационных чеков, прикрытых вывесками инвестиционных фондов.
Таков наш пессимистический прогноз. Чего же следует ожидать после массового обряда посвящения в собственники?
Коллективы рано или поздно раскусят липовую приватизацию, ведущую к новому этапу экономического насилия над ними. В ответ собственность предприятий будет объявляться явочным путем коллективной, а затем уже на ее основе начнется медленный, мучительно-длительный процесс естественной, а не насильственной приватизации, основанной на экономической целесообразности, определяемой рынком взаимных интересов, а не предписанных сверху.



О РЫНОЧНОМ АВТОРИТЕТЕ ГОСУДАРСТВА
(журнал “Российская Федерация”, 1996, № 13)

В коррекции рыночных реформ решающая роль отводится государству. И здесь необходимы одновременно довольно-таки разные шаги. Один из них — подкрутить административные гайки. Нужно? Очень! Государственная вертикаль власти работает с большим люфтом. Другой посложнее— превратить само государство в образцовый субъект рыночных отношений. Что бы это значило?
По административной колее
Одна из основных наших реформаторских бед состоит в том, что государство не стало равноправным субъектом рынка. Здесь, на мой взгляд, корень зла многих наших проблем.
Государство считает, что объективные правила поведения в экономике касаются всех, но только не его. Оно, мягко говоря, — необязательный рыночный партнер. Примеров тому немало: хлеб по контрактам забирают в августе, а деньги выплачивают в мае следующего года; дают предприятиям госзаказ, но оплату задерживают на многие месяцы или не платят вовсе и т.д. Неплатежи — острейшая болезнь современной экономической жизни, и она постоянно инициируется нерыночным поведением самого государства.
А что говорить о потрясшей всех своим цинизмом и лицемерием ваучерной приватизации! Выпустили ваучеры, указали их номинал, навязали населению как ценные бумаги, установили срок их действия… и сразу же отказались выкупать. Беспрецедентный факт. Даже при Сталине и Хрущеве, навязывая людям облигации, замораживая их, брали обязательства и находили способы погашения. С ваучерами ничего подобного. Разве это рыночное поведение государства?
Были по сути аннулированы и все сбережения людей  без всякого законодательного оформления. Прошла информация, что это обошлось населению по нынешним ценам в 800 трлн. руб. Сумма фантастическая. Куда ушел этот принудительный “кредит” государству? Даром, без процентов. Где эти средства? Их с лихвой хватило бы на все реформы. Сравнимо ли это изъятие народных средств фактически в 200 млрд. долл. с западными кредитами, которые на этом фоне выглядят как жалкие центы?
Волюнтаризм, администрирование на нарождающемся рынке еще более опасны, чем в прежние времена. Экономикой снова командуют. Государству по-прежнему нравится роль всесильного судьи, который может любого казнить или миловать.
Превращению государства в субъект рыночных отношений мешает страх бросить командные вожжи. Да, административная колея накатана и большинству управленцев хорошо знакома. Даже не вкусив прелестей старой системы, но попав в начальственные кабинеты, быстро проходишь соответствующий курс наук. Новые кадры, пусть и хорошо знающие рыночную теорию, освоили прежние административные методы руководства быстрее, чем старые кадры освоили новые, рыночные.
Да, рыночный арсенал надо осваивать. Но знания — еще не все. Нужны люди с нравственным стержнем, для которых преступить закон, даже по воле высшего начальства, недопустимо. Это альфа и омега поведения чиновников всех уровней. Им нужны пунктуальность и педантизм, высочайший профессионализм и жертвенная законопослушность. Высшее предназначение государственной службы — служить праву.
Поразила такая деталь из жизни американских госслужащих. На несколько недель закрываются государственные учреждения, службы посольств — нет денег, сенат не дал. Законопослушный президент не стучит кулаком по столу. Не выделяет своим указом деньги. Нет! Факт достойный и уважения, и подражания.

Федерализм крепок рынком

А возьмем отношения с регионами. Их противостояние центру или подыгрывание ему имеет сугубо экономические корни. По мнению центра, всех надо держать в экономической узде. Для этого есть механизмы: налоги, которых надо взять побольше в Москву, в бюджет, из которого шлют обратно дотации.
Чем больше средств оседает в центре, тем беднее на местах. Тогда все послушны. Прозевал центр, кто-то  набрал силу, сразу с ним хлопоты. Надо его зажать налогами и другими по форме экономическими, а по сути административными мерами. Но это не прибавляет рыночного авторитета государству. Его хозяйственный маневр в другом. Нерыночные отношения центра и регионов (не берем чрезвычайные ситуации) развращают обе стороны. У первой формируется чиновничий патернализм, у второй — разлагающее иждивенчество, паралич собственных жизненных сил.
Цементирующий центр — объективный признак государственного федерализма. Но федеральные права должны быть тщательно взвешены, обоснованы, обсуждены широко наукой и общественностью и добровольно делегированы центру регионами. При этом не следует полагать, что они будут оставлять себе слишком многое или только “выгодное”. Действительная, т. е. рыночная, самостоятельность рождает трезвый расчет и ответственность.
Сейчас отрабатывается модель будущего российского федерализма через договорные отношения с регионами. Одни — за такой подход, видят его перспективность. Другие — категорически против, считая его разрушением единого конституционного поля России и, следовательно, утратой ее федеративности. Скорее всего заключаемые договоры нужно рассматривать как полигон для отработки вариантов федерализма. Сейчас предпочтительнее не категоричность, не поспешность с оценками, а терпимость к нарабатываемому опыту.
При этом важно ясно видеть следующее. Одна из фундаментальных причин быстрого развала СССР состояла в том, что функционировавшие в нем экономические связи носили не рыночный, а директивно-силовой и потому нередко искусственный характер. Между тем жизнь уже давно требовала рыночной трансформации страны. И начинать ее надо было с союзного центра. Но он примера не показал. При всех рыночных разговорах не хотел и, очевидно, не мог стать сам субъектом рыночных отношений.
И с фактически незначительного беловежско-политического толчка начался быстрый распад союзных экономических отношений. Под завалами оказалось и немало жизненно необходимых. Но многим и в России, и в республиках казалось тогда, что вырвавшихся из-под опеки центра и из взаимных уз радостно встретят на мировом рынке. Но все получилось обыденнее и по-рыночному прозаичнее, если не суровее.
На мировом рынке никто не ждал бывших членов СССР как равноправных партнеров. Однако вежливость сохранили. Похвалили за смелость. Но в гостях недолго кормят бесплатно. Отдав политические подарки, поехали домой. Дали понять — на жизнь надо зарабатывать самостоятельно. Прежняя союзная семья снова всплыла в массовом сознании и показалась не такой уж плохой. Тем более, что национальный политический домострой не слаще старого — союзного.
Российскому центру надо постоянно держать перед глазами судьбу бывшего СССР. Не уготован ли нам ее российский дубль? Никакие самые мудрые политические установки, даже облаченные в конституционные нормы, и тем более силовые методы не дадут федеративного эффекта, если система рыночных координат взаимодействия российских территорий останется нежизненной.
Рынок крепок обилием товаров. Чем богаче он будет, тем больше повседневных и конкретных нитей федерализма. Здесь принципиально важно следующее: центр денно и нощно должен думать не о том, как больше забрать, а о том, как можно больше оставить регионам. В этом философия его рыночного поведения. Жизнь настойчиво требует демократизировать федеративную вертикаль, насытить ее рыночными элементами и правилами поведения.
Прочность российского федерализма будет прирастать экономической самостоятельностью регионов. Четырехлетний опыт Татарстана — ярчайший пример тому. А сколько было ахов и вздохов. В чем только не обвиняли М. Шаймиева. Но у него хватило выдержки вести республику в неспокойном политическом поле России.
Итак, максимум экономических и социальных прав (и обязанностей тоже!) — регионам. Мысль не нова, но всегда актуальна. В ней отражается очевидная и господствующая тенденция формирования федеративных рыночных отношений. И государство своим рыночным поведением обязано расчищать ей дорогу.
Вспомним опыт регионального хозрасчета. Чистейшей воды идеализм для административно-командной экономики. Своего рода игра-мечта по свободе, самостоятельности… А сейчас этот идеализм как нельзя кстати и переплавляется в реализм. Все для этого есть.
Нелишне вернуться к опыту совнархозов. Там можно найти полезные подходы к решению региональных экономических и социальных задач. Пусть они тогда не дали ожидаемого результата, но сейчас на рыночно возделываемой почве могут принести хорошие всходы. Не следует бояться создания региональных рынков как достаточно автономных экономических структур. Самообеспечение при наших огромных территориях и транспортных издержках — не конъюнктурное требование, а стратегическое направление по значительной группе товаров.
Очевидно одно. Своя трудовая копейка — лучший воспитатель рыночного мышления. Это хорошо известно в микросреде, в семейной ячейке общества. Регион — тоже своего рода большая семья. Он сам найдет способы сделать свою жизнь лучше.

Главный лекарь — товар
Проблема рыночного поведения государства исключительно серьезная. Ей место и на научных конференциях, и в думских комитетах, и в обсуждениях на рабочих встречах с руководством Правительства и Президентом.
Но есть вещи и достаточно очевидные. Так, принимая тот или иной западный совет относительно рыночных реформ, государство должно прежде всего примерить его на себя. Если рыночная “одежда” подходит ему, то она будет хороша и другим субъектам рыночных отношений. При таком подходе государство не взяло бы на вооружение монетаристскую концепцию перехода к рыночной экономике, которая дает ему сиюминутную выгоду за счет собственных граждан, но неизбежно сужает налоговую базу. Лучше взять бы производственную концепцию поддержки собственного производителя и технического переоснащения производства и его структурной перестройки.
Кто бы выиграл? И производители, и потребители, и государство! Последнее получит стабильную собственную и постоянно увеличивающуюся налоговую базу. При этом можно испытать и систему регрессивных налоговых коэффициентов для предприятий. Их суть в следующем. При увеличении налоговой базы налоговые коэффициенты снижаются. Соотношение индексов роста налоговой базы и самих налогов может быть подобрано так, что предприятию будет выгодно наращивать производство, а для государства увеличится налоговая масса. В результате отпадет желание уходить от налогов посредством всевозможных комбинаций.
Действительную стабилизацию может дать только рост производства. Нет финансово-экономической стабилизации без этого. Сколько раз твердили миру, что главный лекарь рубля — товар. Хрестоматийная истина, подтвержденная мировой практикой.
Рыночная экономика в других странах не раз попадала в кризисное состояние. И при всех различиях в причинах рецепт был один — техническое перевооружение, качественный скачок в производственном потенциале. Для нас этот путь еще не закрыт. Тем более, что научно-технический потенциал, адекватный требованиям мировой рыночной экономики, у нас все еще есть.
Это военно-промышленный комплекс. Надо не третировать его, не ставить на колени, а создать все условия для диверсификации его производства. Конверсия через диверсификацию, а мы начали конверсию путем свертывания военного производства. Результат налицо — неуклонное уничтожение научно-технического потенциала, вытеснение с мирового рынка оружия. Потеряли десятки миллиардов долларов, по сравнению с которыми западные кредитные подачки — сущая мелочь. Надо, наконец, увидеть, что в поддержке военно-промышленного комплекса спасение российской экономики. Только он может стать ее локомотивом.
Вмешательство в экономику необходимо и неизбежно, но в принципиально новом для российского государства качестве. Оно — самый богатый, а значит, и самый влиятельный субъект рыночных отношений, имеющий в своих руках эффективные финансово-экономические рычаги. Наращивание рыночного арсенала в функциях государства с одновременным ростом самостоятельности регионов — первоочередная задача предстоящей корректировки реформ как в экономической, так и политической сфере.
Сейчас идет немало разговоров о повышении уровня государственного управления экономикой. Но здесь сохраняется опасность, что под этим лозунгом мы можем помимо своей же воли получить новый вариант административно-командной, бюрократической экономики. Лучшее лекарство от такой нежелательной трансформации — соответствующая правовая база, ставящая государственные институты и должностных лиц в систему рыночных координат.

ПОДЕЛИТЬСЯ НАЛОГОВЫМИ ПОЛНОМОЧИЯМИ
(газета “Правда” от 24 октября 1996 г.)

Желание центра показать мускулы дает противоположный результат. Вспомним комиссии по неплатежам и заработной плате. Чем все кончилось в той чрезвычайщине? Неплатежи и долг по заработной плате многократно выросли. Поистине как в сказке, когда Змею-Горынычу отрубается одна голова — на ее месте вырастают три. Сделаны ли выводы? Нет. Новая ВЧК и налоговые продотряды в виде постов пока на ряде предприятий — тому пример. Каков будет результат? Силе налогового давления будет противопоставлена сила налогового сопротивления. Его возглавят местные административные и предпринимательские элиты, давно объединившиеся и действующие все больше в интересах своих регионов. Федеральные налоги будут укрываться при поддержке местной власти.
Пройдут выборы губернаторов, и они еще скажут свое ультимативное слово по многим экономическим и политическим вопросам жизни России. Налоговое сопротивление, являясь экономическим по содержанию, будет носить демонстративно-политический характер и направлено на рост сепаратистских тенденций. В этих условиях сам центр должен упреждающе передать на места ряд своих серьезных полномочий.
Допустим, отдав половину своих федеральных налогов на места, одновременно следует отдать на места и практически все социальные вопросы. В этом случае местные власти с большей ответственностью и энергией будут заниматься проблемами налогов, аккумулированием материальных и денежных средств, привлечения ресурсов предприятий для решения социальных и бытовых проблем.
В политике налогообложения стоит использовать и такой подход. Предприятие, которое не имело задолженности по налогам в 1996 г., заключает на 1997 г. договор с налоговой инспекцией, где гарантируется поступление налогов на уровне предыдущего года. Все, что выше данной величины, не подлежит платежам налоговым и другим органам, а является инвестиционным и социальным ресурсом предприятия. Нетрудно видеть, что предприятие будет заинтересовано наращивать производство, а государство получит достаточно гарантированные источники бюджетных поступлений.








ОТ НАЛОГОВОГО МАЗОХИЗМА
К НАЛОГОВОМУ СОГЛАСИЮ
(газета “Правда” от 5 декабря 1996 г.)

Налоговая удавка душит слабеющее тело российской экономики, превращая налоговую политику в налоговый мазохизм. Даже татаро-монгольский ясак был не таким уничтожающим.
На поле налоговой битвы сошлись правительственные быки, поднимающие налоговые ставки, и региональные промышленные медведи, из последних сил давящие на их понижение.
Быки верят в свою “победу”. Но это будет пиррова победа. В награду они получат мертвеца. И никакие реанимационные мероприятия не спасут бездыханное тело отечественных товаропроизводителей. Их последние страдания уже не доставят удовольствия мазохистам рыночных реформ.
Рыночные замашки неореформаторов, получающих удовольствие от страданий отечественных налогоплательщиков, вызывают чувства естественного сопротивления. Налоговый пресс привел к такому сжатию денежной массы, после которого с последними каплями выдавленных налогов по известным естественным законам материального мира неизбежно последует взрыв социально-экономического характера.
Ничего хорошего из возникшего противоборства не получится. И не потому, что холопы вновь останутся без чубов, а паны не только без чубайсов. Обратите внимание. Дискуссии по бюджету — это дискуссии по налоговой политике. Ошибка здесь может стоить России слишком дорого, превосходя по последствиям в десятки, сотни раз весь сегодняшний негатив. Нужны неординарные решения в сфере налоговой политики как фундамента согласия и примирения. Сейчас же борьба на поле налоговой брани свелась к достаточно примитивному противоборству. Правительственные быки ратуют за повышение налогов почти на 100 трлн. руб., провинциальные медведи и промышленное лобби давят на понижение. И те, и другие ходят проторенными дорожками. Они не дадут желаемого результата. А он скорее всего будет следующим. Мы соберем налогов уже в первом полугодии 1997 г. на 40–50 трлн. руб. меньше, чем в 1996 г. Каковы будут последствия? В качестве платы за эту ошибку введут чрезвычайное положение, которое продлится 2–3 года. Впрочем, это весьма проблематично. Скорее всего сила народного гнева сметет все. Даже бесчисленное воинство Куликова не сможет навести очередной конституционный порядок. Такие перспективы, как вы понимаете, ни к чему.
Что я предлагаю? Российскому правительству, парламенту, Российскому союзу промышленников и предпринимателей подписать кодекс налогового согласия на 1997 г. с ежегодной его пролонгацией до 2000 г. К кодексу может подключиться любое юридическое лицо — налогоплательщик. Согласно кодексу вводится мораторий на повышение или снижение массы налогов, собираемых с юридических лиц. Объем собираемых налогов в 1997 г. вплоть до 2000 г. фиксируется на уровне 1996 г. Все, что произведено свыше этой величины, не подлежит никакому налогообложению и полностью остается в распоряжении предприятия. При этом распределение соответствующих средств осуществляется в пропорции: 50 % на инвестиции и 50 % на потребление. Особый стимул такой подход даст для малых и средних предприятий. У предприятий независимо от его размеров возникают дополнительные стимулы для наращивания объемов производства и в целом экономика получит шанс начать постепенный рост.
Что касается якобы налоговых “потерь”, и прежде всего НДС от этой дополнительной продукции, то они компенсируются в конечном потреблении, когда товар выходит из сферы производительного потребления. И здесь важен не только этот момент. Многим предприятиям эта дополнительная продукция может быть весьма кстати, так как, очищенная от НДС, она будет иметь меньшую цену. Возникают взаимные интересы и стимулы для прироста безналогового производства.
В настоящее время таких стимулов для роста производства нет и не будет, даже если произойдет значительное снижение кредитных ставок. Увеличить объем производства на 1-2 % в настоящее время для большинства субъектов рынка исключительно сложно. При этом налоговые отчисления сведут такие усилия предприятий на нет.
Политика налогового мазохизма уничтожает все еще экономически живое и полуживое вокруг себя, оставляя выжженную землю. Но фактическое омертвление экономики выдается за стабилизацию. Да, мертвое тело — самое стабильное тело. И никакие ставки рефинансирования не дадут искры зажигания нашим предприятиям, никакое шунтирование западными кредитами не даст жизненные силы обессиленному сердцу отечественной экономики.
В предлагаемом кодексе налогового согласия целесообразно прописать и проблемы цен. Без ясности в этом вопросе налоговое согласие не выдержит испытания и нескольких месяцев. Нужен мораторий на рост цен на товары производственного потребления.
Прежде всего должны быть заперты цены на продукцию естественных монополий, равно как и на продукцию производственно-технического характера, поступающего к ним. В этой связи подчеркнем один весьма существенный момент. Спекуляции о рыночной свободе цен есть не больше, чем весьма поверхностный взгляд. Цены в развитой рыночной экономике заперты конкуренцией. Кто “сильней”, там выясняют через нее, а не с помощью киллеров.
Наши рыночные отношения еще не вышли на регулирующие функции конкуренции. Нужно ей помочь и силой предпринимательской солидарности, и взаимного согласия, и обязательств с государством, заключив своеобразный пакт о ценовом ненападении как составной части кодекса налогового согласия. Здесь в специальном разделе ясно представить ценовую политику государства для предприятий естественных монополий.
Решение этих двух вопросов: о фиксированной сумме налоговых поступлений в 1997 г. на уровне 1996 г. и ценовом ненападении — позволит предприятиям получить передышку и достаточно спокойно определить свои действия в предстоящем и последующие годы в инвестиционной сфере.
Попытки реанимировать ее с помощью кредитных ставок и банковского процента не дадут желаемого эффекта. Пропагандируемый рецепт годен для развитой, устойчивой, “чистой” рыночной среды, когда все остальные факторы сохраняют относительное спокойствие. У нас слишком много в рыночной среде вредных примесей, угнетающих факторов более сильного характера, чем ставка кредита.
В результате в 1997 г. мы можем получить ситуацию, когда банки будут предоставлять и даже навязывать дешевые кредиты, а предприятия не будут их брать  Все дело в том, что результат, получаемый от использования кредита в условиях крайней нестабильности и спонтанности в действиях государства, будет съедаться всякого рода налоговыми и ценовыми поборами.
В этих условиях усилия предприятий будут направлены не на рост производства, а на сохранение статус-кво, неизменность в его стоимостных объемах и поиск новых возможностей не платить налоги. Не платить государству, не платить друг другу, не платить работникам, пенсионерам, военным и т.д. Год 1997-й станет тогда “високосным” годом неплатежей. Удивительно, что в нашей стране только работники правительственных учреждений и администрации президента, включая, наверное, и первых лиц, регулярно получают зарплату.
У нас стреляются и объявляют голодовку академики, шахтеры не выходят из шахт, перекрываются железные дороги и взлетные полосы военных аэродромов, закрываются школы и больницы, а жрецы рыночных реформ пастырским тоном твердят о благах загробного рыночного царства. Какова нынешняя и будущая цена этого лицемерия?
Недаром говорят: голь на выдумки хитра. Выдумок, как скрыться от налоговых продотрядов и обойти финансовые капканы, будет изобретено больше, чем предостаточно. Спасительный бартерный плот уже готов взять на свой борт многих гибнущих. И впереди для них даже не рынок в бартерном варианте, а натуральное хозяйство.
Способные плавать в штормовую погоду выбросят лозунг: “Лучше не надо, чтоб хуже не было”. Таков их будущий девиз. Ожидаемого прироста налоговых поступлений не будет. Пойдет нарастающий минус. Государство начнет нервничать. Больной организм государственного управления, уже инфицированного ожившим вирусом чрезвычайщины 20–30-х годов, но с модификацией почти XXI в., начнет косить налоговую трын-траву. Инвестиционный фонд будет равен нулю.
Где же выход? Все больше хозяев с трезвым умом и практической сметкой обращаются к простым экономическим истинам, связанным с естественным ходом воспроизводственного процесса. Они убеждаются, что не зарубежные инвестиционные журавли и даже не отечественные гордые и заносчивые банковские синицы, а собственные труженики воробьи в амортизационном обличье и различных фасонах — главный, экономически естественный, воспроизводственный, инвестиционный ресурс.
Амортизация. Работа с ней и неизбежно другими издержками вообще — вот наше спасение.
В кодексе налогового согласия амортизационное направление в экономической политике государства и предприятий на ближайшие годы в условиях обеспечения спокойных цен должно быть прописано с особой тщательностью, поскольку оно неизбежно затронет размер прибыли и соответственно налоговых поступлений.  Одновременно нужно сохранить в 1997 г. и последующие годы налоговые льготы на прибыль образца 1996 г. на инвестиционном направлении ее использования
Западные транши и частные инвестиции пойдут к нам бойчее, если западные “наставники” увидят, что мы наконец овладели двумя главными арифметическими действиями рыночной экономики: умножать и складывать. Никто не хочет иметь дело с теми, кто способен только отнимать и делить.
Соответствующие подходы можно было бы разработать и для отношений федерального центра и регионов. Допустим, из региона должна поступить такая-то сумма налогов. Все, что выше, остается на месте в местном бюджете или предприятиях. Имея общую сумму налоговых обязательств, регион мог бы сам решать, какую часть кому платить. Например, значительная часть социальных и коммунальных услуг, финансируемых за счет местных налогов, могла бы удовлетворяться непосредственно в потребляемой форме, а сами предприятия, предоставляющие такие услуги, — освобождать от налогов.
Блюстители рыночной девственности возмутятся таким предложениям. Они, мол, противоречат имеющимся законам, схемам и мировому опыту. Мы же рассматриваем его как творческое обогащение.
В кодексе налогового согласия с особой тщательностью следует определить меры по расширению налоговой базы за счет развития малого бизнеса и сферы услуг. Здесь большое поле для творческой деятельности.
Кодекс налогового согласия взамен политики налогового мазохизма даст общественному примирению и согласию реальную экономическую базу, основанную на материальных интересах всех субъектов рыночных и общественных отношений.

ВЕКТОР НАЛОГОВОЙ ПОЛИТИКИ
(газета “Правда” от 24 декабря 1996 г.)

Правительство ставит задачу обеспечить в 1997 г. рост валового внутреннего продукта на 2%. Создается фонд развития в 200 трлн. . Эти планы, безусловно, нуждаются в поддержке и поиске новых механизмов для их реализации.
Многочисленные встречи с руководителями предприятий и обсуждение с ними текущих рыночных проблем показывают, что у нас имеются и более серьезные резервы для роста производства. Надо только задействовать коллективные и личные интересы. Вот один из путей, по которому готово пойти немалое число предприятий и обеспечить весьма серьезные прибавки в своем производстве.
Новый вектор налогового механизма предполагает движение в следующем направлении. Налоги в 1997 г. в абсолютном выражении фиксируются на уровне 1996 г. Для этого предприятие заключает договор согласия с соответствующим государственным органом. Все, что будет заработано предприятием сверх этой величины, не подлежит налогообложению, включая НДС, и полностью принадлежит товаропроизводителю и расходуется по его усмотрению.
Объективно возникает новая гамма движущих сил для роста производства как у коллектива предприятия, так и его партнеров. Это дает нам право сформулировать своеобразную теорему налогообложения предприятий в кризисной экономике: необходимость сохранения массы налогообложения независимо от роста производства.
Например, Дмитровский завод фрезерных станков (Московская обл.), государственный коммерческий центр “Электробыт” (г. Москва) по такой формуле налоговых отношений готовы увеличить производство в полтора-два раза. Если же все остается по-прежнему, то они производство сократят.
Первые руководители московских заводов “Красный пролетарий” и “Станкоагрегат” поддерживают такое направление изменений в налогообложении, как эффективное средство подъема производства. По мнению А. В. Маркина, начальника финансовой службы компании “Ростанкоинструмент”, вектор налоговой политики на 1997 г., предложенный нами, позволил бы предприятиям их компании существенно увеличить производство, пополнить свои инвестиционные ресурсы и выйти из кризисного состояния. По сути предлагается путь решения, казалось бы, нерешаемой экономической проблемы с взаимоисключающими факторами: как с помощью налогов добиться роста производства?
Сейчас нет стимулов для увеличения производства. Усилия по его росту вчистую съедаются налогами. Поэтому многим предприятиям выгоднее сократить производство, чем его увеличить.
Предлагаемый налоговый вектор экономической политики на основе теоремы налогообложения кризисной экономики активно побуждает предприятие преодолеть фактический налоговый пояс, выйти за пределы его угнетающего воздействия не путем всевозможных нарушений, а путем развития производства.
Это главный итог предлагаемого подхода к налогообложению отечественных производителей. В свою очередь и государство берет на себя обязательства в сфере ценовой и финансовой политики, обеспечивая предприятиям стабильность воспроизводства, обусловленную ценовым коридором, зафиксированным в своеобразном пакете о ценовом ненападении между рыночными партнерами.
От редакции
В западной экономической науке формулирование теорем по экономическим проблемам практикуется. У нас пока нет.
Предлагаемая теорема может послужить теоретической основой для разработки конкретных механизмов, позволяющих с помощью качественно нового подхода к налогообложению в условиях кризисной экономики создать объективные стимулы для роста производства на основе интересов субъектов рыночных отношений.


НАЛОГОВЫЙ ВЕКТОР

(журнал “Российская Федерация сегодня”, 1997, № 2 (17))

Государственная Дума, как известно, вернула в первое чтение проект Налогового кодекса. Это означает, что налоговая политика Правительства в очередной раз зашла в тупик. Беспрецедентное число поправок (более 4 тыс.) к Кодексу явилось “вежливой” формой его полного неприятия. Вместо Кодекса приняты так называемые бюджетообразующие законы (числом десять).
Итак, 10 новых налоговых законов… Не вдаваясь в подробности, можно с достаточной долей вероятности утверждать, что Минфин, Минэкономики, Госкомстат, Госналогслужба, Налоговая полиция, МВД, Таможенный комитет, министерства и ведомства отраслевого направления не преминут обрушить на головы налогоплательщиков кучу своих толкований и разъяснений новых законов. В случае если какой-либо из них окажется неудобным для нужного толкования, последует очередной президентский указ, как уже неоднократно бывало.
Больше того, можно смело прогнозировать, что уже не позже чем в первом квартале начнется прямая атака на эти налоговые законы, а все провалы в сборе налогов будут объясняться тем, что вот, дескать, не приняли Налоговый кодекс, который отвергнут. То есть отвергнутый Налоговый кодекс будет снова предъявлен, но уже в еще более жестком фискальном варианте.
Сколько уже раз мы обжигались, забывая, что, прежде чем писать законы или кодексы, надо разобраться в сути проблемы, в данном случае — в сути налоговой политики, которую собираешься проводить, иметь ее четкую концепцию. Именно концепция налоговой политики должна предшествовать последующим указам, законам и кодексам. Не имея концепции налоговой политики или если это концепция ложная, мы и впредь будем путаться в частных вопросах, принимая законы нечеткие, допускающие различные толкования.
Компромисс — конечно, дело хорошее. Однако в налоговых вопросах, носящих принципиальный характер, компромисс имеет свои пределы. В компромиссе, достигнутом между Думой и Правительством, осталось незамеченным (или об этом предпочитают не говорить), что правительственный Налоговый кодекс порочен не в частностях, а в своей основе, ибо за ним стоит налоговая политика, угнетающая производство и преследующая единственно бюджетообразующие, фискальные цели. Именно поэтому так сопротивляется принятию Налогового кодекса “производственная общественность”. Промышленники требуют учесть интересы производства, где и “производятся” налоги.
Острие фискальной политики — текущее, сиюминутное пополнение бюджета. А как будет с производством — это дело второе, там хоть трава не расти. Ради налоговых сиюминутных “яиц” наши чиновники готовы зарезать и “курицу” производства. Компромиссный акцент на бюджетообразующей функции всех десяти законов вне связи с производством очевиден. Государство как бы снимает с себя ответственность за производство, провозглашая принцип: производство — ваше, налоги — наши. В обоснование этих налоговых намерений приводятся, как правило, макроэкономические аргументы, которые подтвердить или опровергнуть невозможно.
Предлагаемая налоговая политика не несет в себе никаких новых идей или принципов, учитывающих сегодняшние кризисные реалии российской экономики. Где-то добавить, где-то убавить — вот и вся ее новизна. К тому же эта налоговая неопределенность накладывается на деноминацию, жилищно-коммунальную и земельную реформы, бесконечные дрязги и скандалы в Правительстве, бесстыдное воровство… Все это нормальному человеку невозможно осмыслить. И он инстинктивно делает вывод: хорошего не жди.
Но жить надо и надо искать выходы. Нужны не таблетки, временно снимающие головную боль, а серьезное лечение, принципиальные, а не косметические новшества. О них известно, о них давно сказано: необходимо перенести акцент на расширение базы налогообложения за счет роста производства. А для этого нужно налоговое законодательство, учитывающее особые реалии российской экономики, не имеющей аналогов, а значит, и готовых рецептов лечения.
Не учитывается, например, то обстоятельство, что каждый шаг производства вверх дается с большими усилиями, и здесь нужны так называемые преференции и, как следствие, регрессивный механизм налогообложения. То есть чем лучше результат, достигнутый в производстве, тем больше льгот получает производитель, которому прежняя ставка налогообложения сохраняется или даже уменьшается. Парадоксально? Но ведь для предприятия это сильнейший стимул развивать производство. И это вовсе не налоговые льготы, которые в российском исполнении стали объектом злоупотреблений. Это не льготы, это стимулы, дифференцированные стимулы! Без них из налогового кризиса не выбраться. От льгот они отличаются тем, что нацелены на рост производства, в то время как льгота — только на прямой финансовый интерес предприятия. Подчеркнем, результат финансовый, а не производственный.
Далее. Стимулы и преференции, их установление и размеры целесообразно передать в регионы, заключив с ними соглашения о сохранении объемов налогов, поступающих в федеральный бюджет. Эта идея настойчиво предлагается губернатором Тверской области В. Платовым. Предложенная им схема развязывает инициативу регионов, сохраняя налоговые интересы центра. Но в этом предложении центру по-прежнему мерещатся льготы и связанная с ними возможность злоупотреблений. Похоже, что последнее — прерогатива одного только центра.
Сегодня более или менее исправно платит налоги лишь каждое шестое работающее предприятие. Остальные, зная, что даже если на их счету и появится копейка, она будет немедленно снята в счет недоимок и других поборов, предпочитают избегать налогов посредством взаимных неплатежей, выплачивать зарплату натурой, проводить реальные и фиктивные взаимозачеты, заниматься открытым и скрытым бартером. Они “привыкли” к такой полуголодной жизни, спасаясь от налогового живодерства. Но еще один аврал по сбору налогов — и предприятия остановятся. Погибнут от бескормицы, даже висящие на бартерных вожжах.
Где же выход? Его подсказывает сама жизнь: нужен “точечный” подход к налогообложению. Хотя бы на первые два-три года. Собирать налоги при этом, конечно, придется кропотливо, по каплям, беря взяток (имеется в виду как у пчел) дифференцированно, с каждого цветка, а не выкашивая цветы подчистую. Ведь каждому школьнику — участнику экономических викторин — понятно, что главная проблема не как собрать налоги, а как расширить налоговую базу.
Можно начать с эксперимента. Например, взять группу предприятий и по налоговому режиму разбить их условно на четыре группы.
Первая — “мертвые”. Но, которые можно еще оживить. У них еще работают 20–30% мощностей. Пойти на то, чтобы вообще освободить их от налогов при условии, что они начнут прибавлять “в весе”, наращивать производство.
Вторая группа. Предприятия “лежащие”. Им надо помочь “встать”. К ним, возможно, отнести те, у кого осталось 30–40% былого веса. Им надо простить налоговые долги и снизить последующие налоги.
Третья группа. Предприятия “стоячие”, но пока двигаться не способные. Им тоже простить долги, отменив пени и штрафы.
Четвертая группа. Предприятия имеют условия для своего роста, но стоят на месте из-за налогов, связанных с наращиванием производства. Для них надо сохранить массу налогов на уровне предыдущего года. Все, что будет произведено свыше, налогообложению не подлежит или к ним применяется регрессивная модель налогообложения. Если эксперимент даст положительный результат, его можно будет распространить на более широкий круг предприятий.
На все это, конечно же, потребуются организаторские усилия, которые должны осуществляться силами федерального и местных ВЧК, придав их работе более конструктивные функции. Правовую базу для такой работы мог бы создать оперативно принятый Закон “О налоговых стимулах и преференциях для производственных предприятий” или соответствующий указ Президента.

КАКОВА СУДЬБА ЗОЛОТОВАЛЮТНЫХ
РЕЗЕРВОВ РОССИИ?
(журнал “Российская Федерация сегодня”, 1998, № 2)

Как известно, на февраль перенесен уже объявленный отчет Правительства перед Президентом. Неоднократно заявлялось, что этот отчет будет носить открытый для прессы публичный характер. Хотел бы воспользоваться этой возможностью и задать следующие вопросы.
В средствах массовой информации отмечалось, что в октябре — ноябре 1997 г. в результате мировых финансовых потрясений золотовалютные резервы страны сократились с 25 млрд. до 18 млрд., т. е. на 28%. Насколько эти цифры соответствуют действительности? Входят ли сюда потери наших корпоративных предприятий, коммерческих банков и каковы они?
Мы знаем, сколько потеряли-приобрели в это время Д. Сорос, Б. Гейтс и другие финансовые воротила, а про наше государство, своих владельцев акций ничего неизвестно. Есть ли факты, когда под крышей утечки зарубежных капиталов ушли за рубеж и отечественные, российские капиталы? Не исключено ведь, что подобная утечка могла произойти и из Центрального банка России. Была ли проверка ухода капиталов из Центрального банка Счетной палатой или другими органами?
Какая из стран, входящих в известную семерку, а теперь, с вступлением в нее России, восьмерку, понесла и какие потери аналогичного характера?
Почему ни правительство России, ни ЦБ, ни Минфин не выступили с официальными комментариями, разъяснениями, анализом Великой Октябрьской всемирной финансовой революции 1997 г.? Или такие события для нашей могучей экономики и финансов — мелочь? Во всяком случае известно лишь заявление А. Чубайса, что Россия понесла минимальные потери, ее финансовый рынок оказался наиболее устойчивым и у него есть план, как из этого кризиса извлечь для России пользу.
Но есть ли на самом деле такой план или это очередной блеф А. Чубайса, чтобы создать томительную паузу ожидания, а может быть, 200 млн. долл. полученного в декабре 1997 г. кредита МВФ, который мы обязаны будем отдать, и есть реализация этого “плана”? Если так, то насколько сопоставимо это с нашими прямыми и косвенными потерями? Ведь только по процентам владельцы ушедших из России за ноябрь капиталов могут получить в год как минимум 500 млн. долл.
Данный вопрос хотел бы адресовать и А. Лившицу, ведающему экономическим блоком вопросов в Администрации Президента, первому вице-премьеру А. Чубайсу, министру финансов М. Задорнову, председателю Центробанка РФ С. Дубинину, а также председателю Счетной палаты Х. Кармокову, членам Совета Федерации, депутатам Госдумы. Рассчитываю, что ответы указанных лиц помогут российским гражданам лучше представлять экономические процессы, происходящие в нашей стране.

ПРОДАВАТЬ ЛИ ЗЕМЛЮ ИНОСТРАНЦАМ?
Полемические заметки
(журнал “Российская федерация сегодня”, 1998, № 6)

Полагаю, что вынесенный в заголовок вопрос отнюдь не предопределяет немедленного и безоговорочного ответа: дескать, нет, ни в коем случае иностранцам продавать землю нельзя.
Противники продажи земли, тем более иностранцам (а их сегодня большинство), чаще всего апеллируют к менталитету российского крестьянина, обращаются к истории российского землепользования с его безусловным духом общинности, земельной корпоративности. При этом радетели общинности не очень-то задумываются над тем, что община в России несла в себе не столько экономическое, сколько социальное начало, худо-бедно защищая крестьянина от давления государства, от произвола власти в лице чиновника, от помещичьего произвола. А вот что касается стороны экономической…
В общине каждый крестьянин был все-таки хозяином своей земли, кормил себя сам, хотя его права собственника распространялись на всю общинную землю. Подушевой передел мог сделать его хозяином любого общинного участка земли. Община, стремясь к справедливости (социальная функция), тем не менее не терпела уравнительности. Общих амбаров и столовых в общинах не было, иначе мы называли бы их коммунами. В общине числились как бы “на равных” богатые и бедные, ленивые и работящие, трезвенники и алкоголики. Но каждый (повторяем — каждый!) кормил себя и свою семью сам.
Именно социально-защитные функции прежде всего удерживали крестьянина в общине. Но если не было главного — земли или общинная земля из-за роста общины (народонаселения) относительно сокращалась — в этом случае мало что удерживало крестьянина в ней, он уезжал в Канаду или Сибирь.
Следующий тип русской общины — колхоз. Не покривлю душой, если скажу, что эта форма сельскохозяйственной общинной организации очень и очень имела право на жизнь. Другое дело, что создание колхозов сопровождалось уничтожением личной заинтересованности в производстве. Тем не менее не следует забывать: советские колхозы, село в целом экономически подняли наше государство, дав ему собственные ресурсы для мощного индустриального развития. Не их вина, что колхозы были подневольны государству, как и сам труженик. Государство, словно вампир, тянуло из колхозов жизненные соки, буквально насиловало и истязало село, а затем, надругавшись, решило уже руками новых реформаторов вообще уничтожить коллективные хозяйства, бесстыжим образом обвиняя сами колхозы в неэффективности, а колхозника — в лени.
Сегодняшняя принудительная деколлективизация, как и бездарная ваучеризация, отбросила село на десятки лет назад. На что и в самом деле хватило сил и ума у наших горе-реформаторов, так это на то, чтобы развалить колхозы и совхозы, уничтожить их, в упоительном невежестве уповая на фермеров и только на фермеров. Но чуда не произошло. Получилось, “как всегда”. Снова растоптан личный интерес, в том числе и фермерский.
Словом, реформы на селе явно не удались. На их развалинах возникают новые организационно-экономические формы сельскохозяйственного производства. Например, собственность паевая, но технологически неделимая. Частный собственник земли и собственник продукции, производимой на ней, как правило, не совпадают. А ведь, как ни крути, действительный хозяин на селе все-таки тот, кто производит продукцию.
И еще одно необходимое добавление. Для наших российских условий Земельный кодекс, вокруг которого сегодня скрещено столько копий, есть прежде всего Кодекс земельной чести российского крестьянина, а уж затем чего-то другого, ибо на планете Земля трудно найти еще народ, где земельный и нравственный вопросы были бы так тесно исторически соединены. И в этом есть свои плюсы и минусы. Плюсы христианского равноправия далеко не всегда совпадают с плюсами экономической целесообразности и эффективности. Вот почему, когда возникает вопрос о купле-продаже земли, многим хочется в своем неприятии земельного рыночного оборота защитить селянина от неминуемых, по их мнению, непредсказуемых бед, от хищнической эксплуатации, от иностранцев.
Продавать землю иностранцам? И сразу в воображении рабский подневольный труд на российских полях, иностранец-плантатор. Да, наше мышление, воображение не могут представить подобного. И тем более удивительно, как легко мы свыклись с разграблением и вывозом национальных материальных ресурсов за рубеж. Подчеркну — вывоз! А земля? Можно ли ее вывезти? Да нет же, она всегда будет в наших национальных границах, всегда будет национальным богатством России независимо от ее владельца.
Исключительно важно и следующее обстоятельство. Качественным отличием земли от всех средств производства является ее способность улучшаться при правильном обращении с ней. Этот феномен как-то не принимается во внимание при острейших дискуссиях по земельным проблемам.
Этой мысли и близко нет у тех, кто разрабатывает наши месторождения, рвется к нефти, металлу, другим ресурсам. Здесь идет хищническое использование наших богатств при пробелах в законодательстве, недосмотре, злоупотреблениях.
А кто он, тот иностранец, который рискнет купить землю сельскохозяйственного назначения в России? Да тот, кто знает, как производить продукты питания, кто хочет и может их продавать у нас, на российском рынке. Зарубежных деликатесов мы уже наелись. Не приняла душа иностранную еду. И сама жизнь подталкивает иностранцев идти к нам не с продовольствием, а со своими технологиями выращивания всего и вся, переработкой, которая скорее всего будет ориентирована на российские вкусы при “их” технике.
Посмотрим на проблему глазами иностранцев. На кой ляд ему покупать нашу землю, если он на ней ничего не будет производить? Или: может ли он производить достаточно продукции при ручном труде, при слабой технической оснащенности? Ответ один: ни к чему эта головная боль иностранцу.
Не в обиду, а в белую зависть каждому из нас культура сельской жизни и ведения сельского хозяйства в Западной Европе. Это было заметно уже более 200 лет назад, когда Екатерина II позвала своих земляков-немцев осваивать русские земли с пользой для всех. Разве проиграла Россия от этого? Другое дело, что учились мы у немцев плохо. Их села, хозяйства и до революции,  и после нее, и сейчас — лучшие. Депортировали немцев из Поволжья — и на новых голых местах они снова лучшие.
У нашего страха глаза воистину велики. Никак не возьмем в толк, что иностранец, покупая землю в России, будет ведь иметь дело не с продажным чиновником, как сегодня, а с тщательно продуманным законом, учитывающим все ситуации. Вот где — на юридическом поле — надо пахать и пахать нашим законодателям, создавая правовые средства защиты российского поля от иностранных и отечественных сорняков, вместо того чтобы бесконечно повторять: нет, нет, нет…
Мировое законодательство нам здесь явно в помощь. Оно тщательнейшим образом расписывает механизмы землевладения, исключающие и жестоко карающие всякие вольности с землей. Приведу только один пример. В США частник на принадлежащем ему участке земли засыпал щебенкой болотце в несколько метров, на которое изредка садились дикие утки. Незамедлительно последовала кара. Громадный штраф плюс требование вычистить щебень. В случае невыполнения в срок — конфискация и продажа с молотка всего участка земли. Круто? Как сказать…
Словом, вопрос “продавать или не продавать землю иностранцам” носит, по нашему мнению, не политический, а прежде всего экономический, организационный и технический характер. Давайте спокойно порассуждаем, будет ли хуже нашему селянину, если немецкий или голландский фермер купит у нас землю, а его российский коллега получит хороший образец для подражания или вместе с иностранцем соединит свои земельные паи и капиталы для совместной работы?..
Болезненный синдром непринятия частной собственности на землю после декабрьского “круглого стола” высших, стоящих у власти чиновников как будто бы преодолен. Но и сторонники бойкой распродажи ее тоже стали более осмотрительными. Нравственная составляющая в земельных делах исключительно весомая. Это не книжный бизнес о приватизации. Нравственно то, что делает жизнь человека лучше. Разум и сердце при принятии решений такого масштаба, как собственность на землю, крайне необходимы. Ведь экономика плюс нравственность — это и есть политика.
Надо сделать и следующий шаг. Привлечь зарубежную технологию, культуру и капиталы в сельское хозяйство вместе с их владельцами не на правах квартиранта, а хозяина, собственника земли. Ведь ей, земле, безразлично, какой национальности ее хозяин, какого вероисповедания и гражданства.
Опыт создания крепких хозяйств на селе с участием иностранцев в российской экономике, как уже сказано, есть. Так почему бы не продолжить исторический эксперимент Екатерины II, но уже, так сказать, в новом качестве?

КОСТЫЛИ ДЛЯ РУБЛЯ
Крах финансовой системы: наступил? отложен?
(журнал “Российская Федерация сегодня”, 1998, № 11-12)

Испепеляющая жара гиперинфляции, а точнее, гиперстагфляции (инфляция накладывалась на падение, стагнацию производства), продолжающаяся несколько первых лет рыночных реформ, сменилась вроде бы освежающим бризом стабильности рубля… Так начинался 1995 г. Рублю “приказали” быть крепким. Эмиссионное финансирование бюджета было прекращено.
Казалось бы, огни и воды позади. Хвала авторам стабильности рубля! Но дальше возникло головокружение от “победы” над долларом, от мнимой крепости рубля. И не заметили, как рубль стал замерзать, костенеть. Рубль стал превращаться в финансовый панцирь на теле экономики. Толщина этого панциря формировалась за счет изъятия оборотных средств, невыплаты зарплаты, диспаритета цен между отраслями, демонстративного ухода рубля из сферы товарного обращения.
Первые финансовые заморозки постепенно стали перерастать во все более крепчающий мороз. “Крепчал” рубль, крепчал и панцирь. Под его утолщающимися размерами возникли доденежные фрагменты рыночных отношений, прямой товарный обмен. Что бы ни говорили о бартере, но это был спасательный круг для российской экономики.
Международные уроки осенних 1997 г. финансовых потрясений рублю не пошли впрок. Вспоминается, как 12 марта сего года Президент Ельцин бодро и с нажимом вещал по телевидению, что финансовый обвал в Азии фактически нас не коснулся. Тут же на экране А. Чубайс укрепил позиции Президента, заявив ему и миллионам телезрителей, что ситуация с рублем предельно устойчивая. При этом оба автора, равно как и их окружение, стыдливо умолчали, что осенью 1997 г. страна потеряла почти половину своих золотовалютных резервов, которые уменьшились с эквивалента 25 млрд. до 15 млрд. долл.
Когда запахло весенним бунтом, сработал московский инстинкт номенклатурного самосохранения. Шахтерский разлив народного гнева был кое-как затушен, вернее, притушен, приглушен. Оказалось, что тушить-то его толком нечем. Точечные финансовые уколы экстренной помощи принесли шахтерам лишь временную передышку.
Настало время разобраться в сути происходящих процессов.
…Вспоминаю свою поездку в Японию в июне 1994 г. Вот уже несколько месяцев иена наступала на доллар. Доллар падал. Иена росла. Но японцы не радовались. Многим из россиян это казалось странным.
Иена приближалась, по оценкам японских аналитиков, к роковой отметке: 100 иен за доллар. Волнение охватило всю страну. Оказалось, что экономика Японии при такой невиданной крепости иены поставлена на край пропасти.
Японцы как финансовые политики — прежде всего производственники. Именно поэтому они пытаются обесценить свою валюту на 50-60% по отношению к высшему уровню этого года.
Ничего сложного в объяснении такого их желания нет. Все дело в том, что японская экономика преимущественно ориентирована на экспорт. Рост иены ведет к росту цен на японские товары за рубежом. Если, скажем, какой-то товар стоит 100 долл., то при определенном росте иены он может уже стоить 120-130 долл. Кому же захочется покупать вздорожавший товар? Таким образом, рост иены по отношению к доллару грозит Японии серьезными финансовыми и экономическими потрясениями.
Рост иены ведет и к тому, что импорт становится дешевле, а это наносит удар по тем японским предприятиям и фирмам, которые ориентированы на внутренний рынок.
Конечно, из этих фактов нельзя делать вывод, что чем дешевле национальная валюта, тем лучше. Каждая страна “действует” не изолированно от других, и, чтобы торговать, надо считаться с интересами партнеров. Идет своего рода конкуренция соотношений валют. Они отражают состояние национальной валюты, которая в свою очередь неразрывно связана с состоянием национальной экономики.
Курсы национальных валют всегда в итоге приводятся в соответствие с делами в экономике. Разумеется, с поправкой на валютные резервы страны. Для любопытствующих назову такие цифры: валютные запасы Японии колеблются в пределах 250 млрд. долл., Китая — 145-160 млрд., Тайваня — 80-90 млрд. руб. Мы, россияне, имеем сейчас порядка 13-15 млрд. долл.
Исключительно важна природа этих резервов. У нас преимущественно это заемные средства под государственные обязательства их вернуть, да еще с процентами. Собственно, наши резервы нам фактически не принадлежат. Они принадлежат преимущественно иностранным владельцам ГКО, евробондов и других российских гособязательств.
Вот почему первая поездка нашего премьера была… Как вы думаете, куда? К бастующим шахтерам? Туда, где стихийные бедствия, наводнения, лесные пожары? Нет, во Францию. Поехал, чтобы проинформировать иностранных партнеров о снижении сразу на треть импортных тарифов на целый набор товаров. Предложение Кириенко — это акт сознательного или несознательного самоубийства, уничтожения национальной экономики.
Быть или не быть нашей экономике, равно как и самостоятельности наших финансов, — вот в чем вопрос. Да, ему, Западу, идея Кириенко — подарок судьбы. Может, и подбросили ее нам они же? А ведь сомнут, сотрут они нас в равных условиях в порошок. Это как бы в боксе Кириенко выпустить против канцлера Коля. Представляете: 50 кг русского Кириенко противостоят 200 кг немецкого Коля?
Осенние 1997 г. и майские 1998 г. потрясения нашей финансовой системы объяснены официальными кругами весьма поверхностно. В первом случае виноватым объявлен финансовый кризис в Юго-Восточной Азии. А ведь нас спасла от более тяжелых последствий этого кризиса не крепость нашей финансовой системы, а просто ее слабая интегрированность в соответствующие международные рынки.
Анализ внутренних причин осеннего отступления и фактической капитуляции российских финансов перед бегущим из России капиталом был подменен традиционными заверениями в несокрушимости нашего рубля и финансов. Только, пожалуй, у Совета Федерации хватило прозорливости выйти на рубеж критического осмысления происходящих в стране процессов, и 10 февраля в верхней палате парламента состоялся “круглый стол”, на котором были обсуждены проблемы, связанные с финансовыми основами экономического роста в России.
О сложившейся ситуации на финансовых рынках говорили и ученые, и руководители предприятий и регионов. Это были аргументированные оценки и выводы о надвигающемся шторме, в котором наше финансовое судно будет превращено в больничное. Председатель Совета Федерации Е. Строев тогда предельно обнаженно сформулировал проблему. Как избежать банкротства нашей финансовой системы? По его мнению, главный вопрос — вопрос о национальной модели экономического роста — или замалчивается, или на него даются невнятные, а иногда и просто противоречивые ответы.
В материалах ”круглого стола” есть много “раздумывающих” предложений, например, о серьезной проработке соответствующих механизмов использования сбережений населения в качестве инвестиционных ресурсов, что может составить величину рублевого эквивалента порядка 30-40 млрд. долл.…
Отмечалось: нельзя пускать на самотек функционирование теневой экономики. За ней скрываются немалые резервы для финансирования производства. На сугубо криминальное предпринимательство приходится около четверти, а остальное вполне можно вывести из “тени” с помощью экономических механизмов, совершенствования законодательства и мер государственной поддержки соответствующих производств. Значимость этих предложений особенно впечатляет, если учесть, что, по оценкам МВД России, теневой сектор охватывает до половины экономики нашей страны.
Академик А.Д. Некипелов в своем выступлении отмечал, что кризис российских финансов приобрел всеохватывающий характер. “Налицо подлинный коллапс государственных финансов”. Оценки положения дел и меры, представленные академиком А.Д. Некипеловым, были в очередной раз не услышаны. А ведь сняли бы розовые очки в феврале, не было бы и майских потрясений.
План “первоочередных мер” Правительства Российской Федерации показывает, что оно открыто игнорирует и рвет с курсом  на развитие собственной экономики. Первый раздел “мер” посвящен налогово-бюджетной политике и начинается с укрепления доходной базы федерального бюджета. Что же в нем? Практически ни одного слова, ни одного предложения о расширении базы налогообложения за счет налоговых стимулов и экономических рычагов. Меры правительства демонстративно-административные. Опора делается на ввод в действие уголовно-принудительных рычагов изъятия средств у предприятий и предпринимателей.
Разве не ясно, что при этом прежде всего пострадает малый бизнес как самый незащищенный? Производство будет уходить все глубже в тень, спасаясь за взятки под крышей фискальных работников и даже органов, но преимущественно прекращаться вообще. Малый бизнес просто ляжет на дно, чтобы залечить свои раны и переждать период репрессий. Страну захлестнет своеобразная шпиономания и охота за экономическими ведьмами.
Россия на пороге краха финансовой системы. Догматическая и бездумная монетаристская политика привела страну на край пропасти.