Милостыня

    У Сергея Николаевича, чиновника средней руки, был законный повод выпить.
Во-первых: он получил долгожданное повышение по службе и наконец стал «зав.отделом по социальным вопросам», а во-вторых: в его кармане лежали «отпускные» и с сегодняшнего дня он мог забыть, как минимум на неделю, о надоедливых посетителях и рутинной работе государственного клерка. Воображение рисовало радужное будущее, а ноги несли к ближайшей «кафешке», где  можно было, относительно не дорого, посидеть в укромном месте и насладиться удачно складывающимися обстоятельствами.
    На выходе из перехода, где обычно нищие протягивают прохожим пластиковые стаканчики для подаяния, Сергей Николаевич заметил женщину, которая, прося милостыню, как ему показалось, стыдливо прятала ладошку. Денег он обычно не давал – «все равно пропьют», но эта была не похожа на остальных попрошаек – обычная женщина. Одета, правда бедно, но чисто и аккуратно. Он даже руку засунул в карман, но не нащупав мелочи, прошел мимо.
    Сто грамм коньяка согрели озябшие пальцы – «Не  лето чай!». Сергей Николаевич откинулся на стуле и попытался представить себе предстоящий отпуск. Тарифный отдых в «баре» не самое лучшее начало - зато жена, на время зимних каникул, уехала с дочкой к родителям и он теперь сам себе хозяин – делай, что хочешь.
    Но чего он хочет он так и не смог себе сформулировать. В голове роились бессвязные мысли и образы, и почему-то вспоминалась эта женщина в переходе: «где-то он ее уже видел». Он попытался вспомнить обстоятельства их встречи: «Ну, конечно! Она заходила в его отдел по поводу материальной помощи. Что-то говорила о больном муже, маленьких детях… Как обычно в таких случаях он обещал разобраться и помочь, но денег пока нет, может позже, когда примут бюджет…».
    Немного захмелев, Сергей Николаевич засобирался домой. Рассчитавшись с барменом, он вышел из кабачка, но, не пройдя и сотни шагов по неосвещенному участку улицы, вдруг упал от сильного удара сзади.
    Он пришел в себя от жуткого холода и оттого, что его кто-то, дергал за руку.
– Молодой человек, вам плохо, – сквозь шум в голове расслышал Сергей Николаевич, – у вас голова в крови.
    С трудом, еще не понимая, что произошло, он встал и попытался осмотреться: на нем не было дубленки и пиджака, а, соответственно, документов и денег, находившихся в них. Он стоял в одном ботинке, второй валялся не далеко, и куда-то исчезла, недавно подаренная женой, модная барсучья шапка. 
– Кажется, меня ограбили, – неуверенно проговорил он и растерянно посмотрел на женщину, все еще стоявшую рядом.
– Вам нужно согреться и обработать рану, – сказала она, – Пойдемте, я живу рядом.
    Надев, задубевший на морозе, ботинок, Сергей Николаевич покорно последовал за доброй женщиной, которая на его счастье оказалась вовремя на этом злополучном месте.
    Пройдя, совсем немного темным переулком, они зашли в такой же темный коридор-вагон ветхого коммунального дома, в конце которого тускло светила лампочка. «Надо же, здесь еще живут люди?», – подумалось Сергею, – «впрочем, теперь он, наверное, очень похож на здешних жильцов, но это временно».
    На стук, дверь открыла девочка-подросток. Она радостно посмотрела на мать и строго на ее спутника.
– Маша, Нади что-нибудь, что бы обработать рану, – с порога сказала женщина, –  Человеку нужна помощь.
    Только теперь Сергей Николаевич смог рассмотреть свою спасительницу. Невероятно, но это была та самая, которая привлекла его внимание в обществе нищих. На кухню, куда его пригласили, зашла Маша и подала маме бинт и пузырек с зеленкой:
– Колю я уложила. Он капризничал. Просил кушать. Тебе помочь?
– Ты нам лучше чайку погорячее.
    В голове Сергея Николаевича еще гудело и его трясло от холода. Чай был как раз кстати. Немного согревшись, он попытался проанализировать ситуацию. Собственно говоря, анализировать было нечего – просто в один миг все изменилось, и винить в этом кроме самого себя было некого: «Кого винить, что в городе не горят фонари и на темных улицах грабят людей? Себя же и винить, как представителя власти и государственного служащего», – он прислушался: где-то в другой комнате шептались женщины, – « Кого винить, что он сидит на этой кухне, с покрытыми плесенью стенами, и пьет чай у той женщины, которой, совсем недавно не смог помочь по долгу службы?»
    В комнату вошла хозяйка, держа в руках  какую-то куртку и шапку:
– Вот возьмите, – она протянула ему одежду, – от мужа осталась. Нам уже никчему, а вам  нужно. И еще. Уже поздно и транспорт, наверное, не ходит – я вызвала такси. У вас есть деньги?
    Сергей Николаевич утвердительно закивал головой: «Да, да, конечно», но тщательно осмотрев все карманы и ничего не нашедши, он с ужасом вспомнил, что и дома тоже нет денег, чтобы расплатиться за «мотор», он отдал их жене. Он сел на табурет и виновато опустил голову.
– Ничего, не волнуйтесь, – успокоила хозяйка, – Я на всякий случай спросила, – и протянула ему коробку с мелочью и мелкими бумажными деньгами, – Возьмите сколько нужно.
    Прощаясь, она, совсем, как когда-то в детстве провожала его бабушка в школу, перекрестила его и тихо добавила: « Пусть хранит вас Господь».
    В лицо ударил морозный ветер, а вместе с ним – прямо в сердце – бесконечное чувство вины за всю прожитую жизнь. Проникнув во все части тела, оно вдруг вылились наружу, несдержанными, детскими слезами. « Господи! – неожиданно вырвался сдавленный шепот, – Прости меня»
    Свет фар, давно подъехавшего такси, осветил колючую, усиливающуюся февральскую метель. Сергей Николаевич утер слезы и шагнул навстречу этому свету. Его ждали.